355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Петр Заводчиков » Девичья команда. Невыдуманные рассказы » Текст книги (страница 5)
Девичья команда. Невыдуманные рассказы
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:55

Текст книги "Девичья команда. Невыдуманные рассказы"


Автор книги: Петр Заводчиков


Соавторы: Семен Самойлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

ЛЕГЕНДА-БЫЛЬ

– Знаете, как я живым остался? Собака меня спасла. Вот ведь что бывает, – сказал новенький. Он лежал на крайней койке у двери. Бинты плотно стягивали его грудь, руки, шею, поворачиваться он не мог и говорил каким-то ровным, бесцветным голосом, глядя в потолок. Раненых, лежавших рядом, этот лейтенант не видел. Его принесли в палату вчера прямо из операционной, где хирурги долго копались в его теле, вынимая мелкие и крупные осколки.

– Бредит, – определил сосед Петрова.

– Ничего я не брежу, – все тем же голосом сказал лейтенант. – Рассказываю, как было. Поднялись мы в атаку, и накрыл нас «ишак», этот проклятый шестиствольный миномет. Сколько уж я пролежал без сознания – не скажу, а пришел в себя от того, что кто-то мне лицо лижет. Стоит надо мной собака. Огромная, морда рыжая, шерсть лохматая, длинная. Лижет, потом поворачивается ко мне боком, а на боку у нее сумка висит. Нащупал я эту сумку, а там фляга, честное слово. Хлебнул – чистый спирт, так огнем и пошло по жилам…

Егор Сергеевич поднялся с койки и заковылял к лейтенанту.

– Вроде оживать я стал, хотя сил совсем не было, фляжку еле-еле мог удержать, – продолжал лейтенант.

– Вас где ранило, под Красным Бором? – перебил его Петров.

– Там, – сказал лейтенант. – Да вы вот послушайте. Едва в голове у меня стало немного проясняться, исчезла собака. А я лежу, и в сон меня клонит – то ли от слабости, то ли от мороза. В атаку мы засветло шли, а тут уже ночь, тихо, даже стреляют мало. Я понимаю, нельзя мне спать, совсем замерзну. И так обидно мне стало, что вот, признаюсь, ребята, готов был заплакать я. Обидно мне и жалко себя, ведь понимаю, долго не пролежать мне, раненному, в этом проклятом снегу.

– А дальше что было? – спросили из угла палаты.

– А дальше все-таки уснул я, наверно, или опять сознание потерял, но очнулся – собака снова надо мной стоит. И не одна, целая свора их. И девчонка с ними. Перевязала меня девчонка, взвалила на санки, и повезли собаки. Так и доставили в санбат.

– Подумай, до чего умные животные.

– А я тоже слыхал про этих санитарных собак, которые раненых находят. Они на Неве еще были, – заговорили в палате.

– Не собаки, девушки находят, а на собаках возят только, – уточнил Петров.

– Что ж, я вру, по-вашему? – спросил лейтенант, и в его ровном, бесцветном голосе прозвучало раздражение.

«Не врешь, а кое-что примерещилось тебе», – хотел было сказать Петров, но промолчал. Не стоило расстраивать тяжелораненого спорами: Старшина только переспросил:

– Так какая из себя была эта собака?

– Да говорю, рыжая, огромная, лохматая такая.

– И ночью вы ее разглядели?

– Да ночь не темная была, и ракеты…

«Похоже, Орлика описывает, – подумалось Петрову. – Может, Орлик вожаком был в упряжке, которая его вывозила». Впрочем, под Красным Бором работало десятка два упряжек, собак там было около сотни. Приметы могли и к другим подойти.

Старшина Петров был тоже ранен под Красным Бором, как и лейтенант, только раньше на несколько дней. Ранило его в правую ногу, не тяжело. Осколок засел в мякоти бедра и лишь задел кость, Егор Сергеевич ни за что не хотел ложиться в госпиталь, очень уж трудно приходилось его команде, но врач на него прикрикнул.

– До смерти надоели такие «герои». Ходить не можешь, какой из тебя командир? Обуза только. В госпитале быстро починят, а тут, в конце концов, останешься без ноги.

На Большую землю Петрова не отправили, как в первый раз. Это было хорошим признаком, значит, правда врачи рассчитывали, что он скоро вернется в строй.

Петров лежал на койке, размышляя о недавнем разговоре с лейтенантом.

«Почему я подумал про Орлика? Орлик ведь на Неве остался. Сам же я приказал его пристрелить». Сердце резанула острая жалость. Там, на Неве, он ей воли не дал. Там он знал, что другого выхода нет и надо скорее решать. А девчонки тогда плакали… Странно, война, столько людей гибнет, а тут над собакой плачут. Но одно не противоречило другому. Нет, это были разные чувства, ведь та же война и сделала дорогими их сердцу этих животных, таких преданных, верных и чутких.

Петров вспомнил вдруг, как однажды призналась ему Нина Бутыркина, эта тихая, не очень любящая откровенничать девушка: «Знаете, вот таскаешь нарты целый день – не одни собаки таскают, ты с ними, можно сказать, наравне – под обстрелом, вся взмокнешь даже на морозе, но об этом не думаешь, ведь раненые на тебе, они истекают кровью, надо спешить. И вдруг где-нибудь по дороге на передовую почувствуешь, что все, что нет у тебя больше сил, что невозможно это дольше переносить. И сядешь в сторонке на пенек или на лед и заплачешь. Просто ревешь, ведь никого нет рядом, никто не слышит, так что не стыдно. А они собьются возле тебя, морды кладут на колени, лижут и подскуливают, из сочувствия, что ли. И высохнут слезы. Потреплешь собак, поднимешься – и пошли. Опять бежим туда, опять откуда-то берутся силы. Уж и счет рейсам теряешь. А собаки все тянут, они не то что слово, вздох твой понимают, и слушаются, и готовы защитить. Попробуй мне кто грубое слово сказать!.. Вот и привязываешься к ним, как к людям».

Наверно, Нина была права. Егор Сергеевич думал об Орлике, о его по-своему славной жизни и о его смерти…

Это была сильная, умная лайка отличной северо-восточной породы. В Ленинград Орлика привез геолог, работавший долгое время в Арктике, – не мог расстаться с псом, который однажды спас его от смерти.

В ту пору ездовые собаки были главным средством транспорта на Крайнем Севере, и геологи, работавшие там, прежде всего обзаводились упряжками. Орлика купили за большие деньги – он слыл лучшим вожаком в районе. И очень скоро геологи убедились, что деньги за него плачены не зря. Упряжка, которую он вел, была самой быстрой, самой дружной и неутомимой.

Сперва геологи ездили по своим сложным и далеким маршрутам с каюрами – погонщиками собак, местными жителями. Но лишний человек – это лишний груз, и молодые изыскатели довольно быстро научились сами управлять упряжками. Искусство оказалось не столь уж хитрым, вот только Арктику они, конечно, так, как местные жители, не знали.

Однажды геолог со своим помощником отправился в далекую поездку, затянувшуюся на несколько дней. Уже на исходе были продукты, надо было спешить на базу, поэтому геологи продолжали путь, даже когда разыгралась пурга. Ветер свистел, и снежная мгла крутила над тундрой, а они бежали, проваливаясь в сугробы, и криком подгоняли собак. Потом уже не стало сил бежать. Пурга разыгрывалась все неистовее, ветер валил людей с ног, их лица покрылись ледяной коростой, обжигающий воздух врывался в легкие и не давал передохнуть. Собаки тоже вконец выбились из сил. Они остановились. И вскоре все замело, засыпало снегом – и людей, и нарты, и собак. Да собаки и сами зарывались глубже в сугробы – это было спасением от ледяного ветра, только Орлик жался к ногам геологов, заглядывая в их лица. Время от времени он выбирался из снежной гущи и жадно нюхал воздух, словно ждал, что ветер ответит на ему одному ведомый вопрос.

Последняя юкола, сушеная рыба, была отдана собакам, а люди съели последний кусок мерзлого хлеба. Больше еды не оставалось ни для людей, ни для собак, А пурга, даже для Арктики необычно злая, все не хотела угомониться. Она стала стихать только на третий день. Геологи решили ехать. Но куда? Они так долго кружили в пурге, что теперь толком не знали, в какой стороне их база, да и не добраться было до нее без еды.

Молча откопали засыпанные нарты, собаки сами вылезли из-под снега. Оставалось довериться им, – может, дотянут до какого-нибудь становища.

«Вперед, Орлик, вперед, собака! Спасай себя и нас». Это было уже не командой, а просьбой.

И Орлик повел упряжку. Обессиленные собаки тянули с трудом, нарты застревали на буграх и ледяных застругах, тогда приходилось наваливаться людям. Орлик на ходу грыз оледенелый снег и, вытянув шею, нюхал воздух. Оборачивался, только когда чувствовал, что одна из собак ослабила постромки.

Орлику, шедшему первым, было тяжелее, чем остальным. Его лапы, израненные о лед, оставляли красные следы на белом поле тундры, но он шел и вел за собой упряжку. И сзади шли люди, уже совсем терявшие силы, а с ними и последнюю надежду.

Так продолжалось много часов, и вдруг что-то изменилось. Все такое же бескрайнее белое поле расстилалось вокруг, все такой же ледяной воздух двигался над ним упругими, обжигающими потоками, но Орлик побежал увереннее, он повеселел, и вслед за ним повеселели, стали сильнее налегать на лямки другие собаки. Орлик уже не вытягивал вопросительно шею и не внюхивался в воздух. Он уже знал, куда надо идти. Нарты понеслись к гребню длинного холма, перевалили через него, и далеко на склоне открылась стоянка оленеводов. Это было, как потом подсчитали геологи, в пятидесяти километрах от места, где им пришлось пережидать пургу, и в ста пятидесяти километрах от базы экспедиции. Как Орлик сумел найти сюда дорогу?!

Потом экспедиция закончила свою работу и собралась в Ленинград. Увозили драгоценные образцы пород, увозили приборы, палатки, обмундирование, сложное и разнообразное имущество геологов. Оставались в тундре только упряжные собаки. Все, кроме Орлика. Он поселился в обставленной тяжелой мебелью квартире геолога на Васильевском острове, его выводили на бульвар, где гуляли на крепких поводках овчарки, боксеры, доберманы и прочая аристократия собачьего мира. Но то, что нравилось аристократам, пришлось Орлику совсем не по сердцу. Собака далекого бескрайнего Севера принять город не могла. Ей было жарко и душно, ей не хватало снега и воздуха тундры. Она почти не ела, ее густая шерсть вылезала клочьями, ее острые глаза потускнели и начали слезиться. Геолог понял свою ошибку. Отправить Орлика обратно на Север он не мог и отвел в школу-питомник Осоавиахима.

Ездовые собаки были Осоавиахиму нужны. Тогда устраивали пробеги на нартах на довольно далекие расстояния, например из Ленинграда в Москву, проверяли, как можно использовать упряжки в военном деле.

Но и в питомнике Орлик не сразу себя показал. Когда он поокреп на свежем зимнем воздухе, его решили поставить в упряжку. На следующий день инструктор пришел к начальнику озадаченный и недовольный.

– Вы этого пса расхваливали, а он какой-то понурый, головы не поднимает, да и тянет еле-еле. И ведь на легкое место для начала поставили – третьим в упряжке, но от него все равно мало проку.

Начальник пошел посмотреть. Орлик как потерянный бродил по вольеру, что-то униженное и прибитое было во всей его фигуре.

– Значит, третьим ставили, – сказал начальник, – а вы поставьте его первым, он ведь вожак!

Собрали упряжку, поставили Орлика вожаком, и он мгновенно переменился – другая собака! Распрямил спину, гордо поднял голову, оглядел упряжку властным, повелительным взглядом. Собаки тронулись, и нарты помчались по снежной целине. Они шли стремительно и ровно, только один раз произошла короткая заминка. Орлик вдруг остановился и со злым рычанием кинулся на собаку, шедшую с левой стороны. Трепка была сильной и быстрой. Потом в упряжке восстановился порядок, и нарты еще быстрее понеслись вперед.

Инструктор даже не успел прикрикнуть на Орлика, но понял, в чем дело. Он и раньше замечал, что собака, стоявшая слева второй, ленится – только бежит, а нарты не тянет. Вожак почувствовал это своим плечом, – тяга с одной стороны была меньше, – он безошибочно определил лентяйку и тут же наказал.

С того дня Орлик стал признанным вожаком упряжки. Его показывали на соревнованиях и выставках, снимали в кинофильмах. Особенно был он хорош в кинокартине «Возвращение».

Когда началась война, питомник перешел в ведение воинской части. В первое время готовили только собак – истребителей танков. Орлик тоже побывал на передовой. Освоился он там необычайно быстро и не боялся ни свиста пуль, ни разрывов снарядов. Когда снаряды начинали близко ложиться, он неторопливо, сохраняя достоинство, уходил в землянку. Только раз, когда обстрел застал его в кустарнике, Орлик не сделал этого – он стал прыгать за осколками, которые секли густые ветки, очевидно приняв их за каких-то птиц и рассчитывая на поживу. Он был голоден, тяжелая блокадная зима сказалась и на нем, хотя выносливая и закаленная северная лайка переносила все лишения легче, чем другие собаки.

А весной Орлик даже выручил людей, страдавших от тяжелого авитаминоза. Медики делали зеленую, отвратительную на вкус настойку из хвои, личный состав особым приказом обязали ее пить, но она мало помогала. А где было взять другие витамины?

Как-то в начале апреля батальонный врач Беляев стоял возле своей землянки, греясь на весеннем солнышке. Увидел бегущего мимо Орлика и позвал – просто так, без особой цели, захотелось потрепать славного пса по спине. Орлик не подходил. Медиков и ветеринаров он узнавал издалека по особому запаху лекарств и относился к ним настороженно. Ему ведь не раз делали уколы и другие малоприятные процедуры.

– Эх ты, невежливая собака, – проворчал военврач и вдруг заметил, что из угла рта Орлика, недоверчиво остановившегося поодаль, торчит какой-то зеленый листик. Это заинтересовало Беляева. Он достал кусочек сухаря и поманил им собаку. Так состоялся обмен. Орлик получил черный сухарь, а военврач – небольшую травинку, снятую с собачьей губы. Но откуда она была? Снег только сходил.

Военврач промыл, прополоскал свою находку, рассмотрел и попробовал на вкус. Сомнений не оставалось – пес разыскал где-то щавель. Это были так необходимые людям витамины.

Теперь за Орликом установили наблюдение. Как говорили медики, «вели разведку на Орлика». Она увенчалась успехом. По соседству с расположением части раньше был совхоз. Из-под снега начали вытаивать грядки. На некоторых из них в прошлом году выращивали щавель, а щавель – растение многолетнее, и хотя с осени грядки не обработали, его корни перезимовали в земле. Уже появились первые побеги. Умный пес находил их и с аппетитом поедал кисленькие корни и травку.

Врач прибежал к командиру. Надо воспользоваться открытием Орлика! Ждать, пока щавель сам вырастет на грядках, долго, но ведь дело можно ускорить.

В тот же день бойцы получили неожиданную работу – сколачивали неглубокие деревянные ящики. Ящики наполнили землей, посадили в них корни щавеля и поставили в каждую землянку – в тепло. Днем ящики вытаскивали на солнышко. Все это было довольно хлопотно, зато щавель быстро и дружно пошел в рост. Скоро бойцы получили лекарство посильнее и приятнее хвойной настойки.

Самая важная роль досталась Орлику, когда стали готовить ездовых собак. Это было осенью 1942 года. В штабе фронта еще только начинали обдумывать новую операцию, получившую потом кодовое название «Искра». В отдельном инженерном батальоне о ней, конечно, ничего пока не знали, но мысль о предстоящем наступлении зрела. Обучение упряжных собак было маленьким звеном общей подготовки к будущему наступлению.

При движении по глубокому снегу, без дорог такие упряжки могли оказаться добрым подспорьем для наступающих. Как они надежны, было хорошо известно по опыту Крайнего Севера. Но там и животные самой природой приспособлены для такой службы, а тут были собаки, собранные из городских квартир, хорошие, породистые, и похуже, дворняги, – все, что удалось сохранить после блокадной зимы. Они многое могли – бросаться под танки, нести службу связи и охраны, но к постромкам совсем не были приучены, за исключением Орлика.

И Орлик сделался их «учителем». Его ставили вожаком упряжки, он по-своему помогал инструкторам: когда примером, который сам показывал, а когда и зубами – учил непонятливых, непослушных и нерадивых. В общем, у старшины Петрова были основания считать, что именно благодаря Орлику удалось так быстро подготовить три десятка упряжек.

В начале зимы работу собачьих упряжек смотрело фронтовое начальство. Это было на Коркинском озере, вблизи временного пункта управления фронта, созданного для предстоящего наступления. Ни одна машина не прошла бы по глубокому снегу, покрывавшему довольно слабый еще лед, а нарты летели, перегоняя друг друга. Две девушки на лыжах бежали с каждой упряжкой: одна – впереди, прокладывая путь, другая – следом, подгоняя собак. Легкие камчатские нарты были сильно нагружены, тяжесть груза в несколько раз превышала собственный вес собак, но они бежали легко, широкие полозья нарт хорошо скользили по рыхлому снегу.

Фронтовые начальники не скрывали восхищения. Маленькая, хрупкая Нина Бутыркина смущенно топталась перед полковником из штаба инженерных войск, вручавшим ей подарок – ее упряжка преодолела озеро быстрее всех. Встретив требовательный взгляд старшины Петрова, Нина быстро подтянулась:

– Служу Советскому Союзу!

А полковник твердил:

– Молодцы, молодцы, не ожидал…

Офицеры из штаба инженерных войск вступили в спор с начальством фронтовой санитарной службы. И те и другие хотели получить собачий транспорт, у тех и других были весьма резонные доводы.

– Надо возить на собаках инженерное имущество. Сразу, как только пехота проскочит Неву, можно будет перебросить ей для закрепления на новых рубежах колючую проволоку, мины, бронированные щитки.

– Упряжки будут незаменимы при эвакуации раненых. Когда-то еще через Неву пойдут машины, а людей, теряющих кровь, нельзя оставлять на морозе, – приводили свои доводы представители санитарной службы.

Хорошо, что эти заявки можно было совместить. Инженерное имущество надо было везти из тыла на передовую, а раненых эвакуировать с поля боя в ближний тыл. Девушкам предстояла двойная работа.

За несколько дней до начала наступления девичью команду вместе с ездовыми собаками перевели на правый берег Невы, в негустой лес у деревни Манушкино. До того стояли возле Средней Рогатки. Землянки там были сырые, но все же в них можно было обогреться возле железных печурок. В лесу у Манушкино землянок не рыли – разместились в шалашах. Дни были морозные, а жечь костры не разрешалось. Девушки спали на подстилке из хвойных лап, тесно прижавшись друг к другу – так было все же теплее. Случалось, волосы примерзали к вещевому мешку, заменявшему подушку. Спали в ватных брюках и валенках. Не всегда получали вовремя горячую пищу. И все же в шалашах звучал заливистый девичий смех. Рассказывали веселые истории, задиристо подшучивали друг над другом. Всеми владело ожидание – взволнованное и радостное, потому что цель предстоящих боев была известна – разорвать блокадную петлю.

Наступление началось 12 января 1943 года. В 9 часов 30 минут ударили сразу тысячи орудий и минометов. Два с половиной часа земля ходуном ходила от артиллерийского грома. Девушки, слушая, как все кругом гудит, воет и грохочет, ждали приказа.

Их время настало, когда цепи пехоты пронеслись через замерзшую, заснеженную реку. Бой уже шел в немецких траншеях на левом берегу, когда девичья команда выдвинулась на самый край правого берега. И вот первые упряжки помчались по снежному простору Невы. Переправ еще не навели, ни тяжелые танки, ни автомобили пока не могли форсировать реку, а девушки с собачьими упряжками устремились в гущу боя.

Немецкая артиллерия опомнилась после полученных ударов и стала яростно обстреливать Неву. Визжали осколки, тяжелые черные фонтаны воды взмывали вверх из-под разбитого льда. Для многих девушек это было боевое крещение. Старшина Петров размашисто бежал на лыжах вместе с ними и торопил – важно было скорее проскочить открытое, пристрелянное вражеской артиллерией пространство реки.

– Глядите на полыньи! – бросал он на ходу.

Снаряды дробили и дробили лед.

– Передовая-то скоро, товарищ старшина?

– Далеко еще! – кричал Петров. – Гоните! – Его поражало это доходившее до наивности бесстрашие девушек, не понимавших, что тут уже и есть передовая, может быть, даже самое жаркое место боя.

Первые грузы еще сбрасывались на левом берегу в только что отбитых у противника траншеях: стальные щитки, за которыми могли укрыться пехотинцы, проволочные пакеты МЗП (малозаметных препятствий), мотки колючей проволоки, противопехотные и противотанковые мины, заряды взрывчатки, предназначенные для подрыва вражеских укреплений. А девушки уже поднимали, перевязывали раненых и укладывали на удобные носилки, установленные на нартах.

Обратный рейс через простреливаемое насквозь пространство реки – и снова туда, на левый берег!

Первая вражеская траншея, разбитая, исковерканная огнем орудий, была захвачена быстро, с ходу, дальше бой становился все упорнее и тяжелее. Потери росли. Старшина уже не слышал задиристых шуток – девушки перевязывали раненых торопливо, молча. По разгоряченным лицам бежали, смешиваясь, струйки пота и слез. Столько пережившие ленинградские девушки плакали от острой жалости к искалеченным, терявшим кровь и силы людям, бойцам, которых они подбирали в снегу.

Носилки на нартах были одиночные, и класть на них полагалось по одному раненому. Но пока сделаешь рейс через реку, пока вернешься назад… Лиза Самойлович огляделась вокруг и крикнула напарнице:

– Клади второго!

– Не поднимут на берег, – с сомнением ответила та, взглянув на собак, но уже через минуту тащила еще одного раненого к нартам.

– Поможем, – Лиза скинула полушубок, накрыла им бойца, и сама впряглась в постромки…

Рейсы следовали один за другим. Через Неву были уже проложены первые редкие еще дороги, у спусков и подъемов на них скапливались машины, переворачивались конные повозки… Немцы били по переправам, а собачьи упряжки бежали без дорог, по целине, ничто не преграждало им путь.

Вначале раненые с недоверием относились к собачьим упряжкам, неохотно ложились на нарты. Но вскоре об этих упряжках знали на всем фронте у Невы – их называли упряжками милосердия.

Вера Александрова привезла на пункт медицинской помощи тяжело раненного, не молодого уже командира. Всю дорогу он лежал, закрыв глаза, и не проронил ни слова, только кусал губы. Когда путь был окончен и девушки хотели снять раненого с нарт, он отстранил их рукой:

– Где мой вещмешок?

– Да здесь он, никуда не денется.

Подошел врач:

– Несите раненого на операционный стол.

Командир посмотрел на него и отрицательно мотнул головой:

– Дайте вещмешок… Без него не позволю себя нести.

– Вот оно, ваше барахло, нашли о чем думать! – взорвалась Вера.

– Так, – сказал командир, – развяжите. – Он медленно засунул в мешок руку и вытащил оттуда кружок копченой колбасы, должно быть полученной в посылке с Большой земли, и маленький трофейный пистолет.

– Вот, возьмите… для ваших собак. – Затем показал глазами на пистолет: – А это вам, девушка, на память… И спасибо… А теперь можете тащить меня на стол, пусть режут.

За то время, когда через Неву еще не ходили машины, девушки успели перевезти на левый берег тонны инженерного имущества. Это было большим подспорьем для стрелковых частей, но вывоз раненых стал все же главной работой девичьей команды. Одна Вера Александрова доставила с поля боя на пункты медицинской помощи 80 человек, Лиза Самойлович вывезла 72 человека, Тося Симачева – 68, Тося Васильева – 54, Нина Бутыркпна – 46… Всей своей девичьей командой они эвакуировали из-под огня 1800 раненых!

Подразделение редело, выходили из строя вожатые упряжек, теряли под огнем собак, но вывоз раненых не прекращался. Сперва каждую упряжку водили две девушки, потом одна. И число собак в упряжках сокращали, порой с пяти до трех, а все же везли.

Орлик был первой ездовой собакой, которую команда потеряла на Неве. Он заметил в тонком ледке какой-то блестящий предмет и выдрал лапами мину, она взорвалась. Спасти истекающего кровью Орлика было невозможно, и Петров, видя мучения, приказал бойцу: «Пристрелите».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю