Текст книги "15 000 душ"

Автор книги: Петер Розай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Издали на них со звоном надвигался косяк мерцающих сардин.

– Тут недолго и кормом для рыб стать! – Клокман слабо улыбнулся. Ему казалось, что в темных закоулках его подкарауливают морские змеи. – Чепуха, конечно.

Длинные коридоры.

– Ну, вот мы и пришли! Тут у меня хранилище древностей, – Диамант открыл дверь. Двигался он вроде нормально, но словно на пружинках.

– Сейчас будут сплошные рекорды!

С высокой галереи, огражденной балюстрадой, которая доходила им до груди, они смотрели вниз на театральный зал, на большую прямоугольную слабо освещенную котловину. Свет мягко струился по стенам. На цементном дне стояла давка и сутолока.

Рыцари с копьями! Ржали встающие на дыбы кони. Среди них, нахохлившись, как петух, расхаживал король с королевой, увешанной драгоценностями; головы их были увенчаны коронами. Подданных оттеснили на задворки: толпился пестрый люд. Позади сновали крысы. Крупная крысиная матка вгрызалась в мешок с горохом. «Это для супа?» – вопрошал дворецкий у мещанки в косынке, с корзиной, наполненной превосходной морковью. Почтенные ремесленники дымили. Вдали на вершинах покатых холмов юнцы мечтали о возвышенной любви. Какая-то парочка устроила перепалку на садовой скамейке в темноте. Детвора с гиканьем гоняла обручи по площади.

Вывески, велосипеды – чего тут только не было.

– Бог ты мой, такого я еще не видывал, – сказал Клокман, пораженный этим зрелищем. Перед ним была сама жизнь во всем ее многообразии: родители поднимали барахтающихся младенцев. По округе разгуливали целые семьи в сандалиях.

Пряжки, латы, лица, ресницы и катафоты на педалях сияли, как звездная пыль: галактические туманности! Квазары! Мерцающие пики вечности!

«Звездопад!» – записал Клокман.

Диамант прижал к губам указательный палец:

– Тсс!

Боится, что все разрушится? Развеется? Погаснет?

– Обещаете не шуметь? – шепнул он Клокману.

Тот через силу кивнул: вулкан у него под ложечкой опять ожил, угрожая мощным извержением.

С потолка свисали набухшие коричневатые гроздья цикад, пчел и муравьев: облаком роились кузнечики.

Все равно не сдамся! – Сожмем зубы! – Пальцы ныли. Пятна от чернил.

– Ступайте вперед! Я скоро подойду, – Диамант потеребил Клокмана за рукав. – Премиальные! – Раздался звон.

О-хо-хо! – Динь-дон! Ага!

Это верхний ярус! Последний этаж! Судя по номерам в кабине лифта, иначе быть не может!

Клокман облизал губы: сейчас не помешал бы глоток шнапса. – Он устал: все равно придется здесь торчать, ничего не попишешь! Цифры! Зашуршала щетина. Здесь наверху к стенам тоже были прикреплены кронштейны с объективами. В коридорах тянулись жгуты кабелей.

Клокман остановился и воззрился на темный глазок камеры, но никакой помощи от нее не дождался.

Он снова совладал с собой: то-то же! Это еще не конец – о нет! – Хобби Диаманта?

«Какое все это имеет значение в сравнении с моими планами, – подумал он. – Просто хандра! Какая-то блажь. Бренная пена морская. Мания величия».

Перед ним призывно разъехались белые створки двери, ведущей в главную канцелярию Диаманта. – В кабинете все было тоже выдержано в белых тонах: стены, мебель. Пытливо озираясь, Клокман медленно прошел по белому меховому ковру, который, словно язык, льнул к дивану. Белоснежные пластиковые стены.

Очень даже ничего. – Он огляделся.

Сам кабинет был квадратный, тыльной стеной служила четырехугольная стеклянная панель, которая переливалась на солнце.

Клокманн долго стоял, прижавшись лицом к стеклу. Что его так заворожило? – Снаружи корпуса и башни небоскребов, несмотря на освещение, были затянуты серой мглой с черными, красными и желтыми вкраплениями. Впрочем, эта картина заслуживает более подробного описания. Сгрудившиеся небоскребы, напоминавшие то ли пак, то ли просто кубики льда, выпячивались и тянулись вдаль сплошной стеной, как склоны каньонов, а башни, отороченные синей или розовой каемкой, исчерченные вдоль и поперек толстыми полосами сумеречных теней, были покрыты круглыми каплями росы или проступившей влаги. Солнце притаилось где-то позади, под нагромождениями густых коричневых и черных полос мглы, этих туманных лестниц в небо, хотя сам небосвод, казалось, навсегда угас, лишь кое-где еще угадывались крошечные просветы. Наше старое доброе светило, блистая поблекшей красой, наводило кичливый лоск и глянец даже на эту мглистую полуденную панораму словно наэлектризованного делового квартала. И то сказать, гряда оранжевых коробок, простиравшаяся перед Клокманом, была похожа на огромный, извилистый коралловый куст с шипами. Антенны поблескивали, как рододендроны. Водопад серебристых луковиц, с которых облетала шелуха, низвергался по утыканным окнами стенам, струи обрушивались на более приземистые здания, похожие с виду на детские кубики, вились по флагштокам, железным решеткам и лестницам, смешиваясь с потоками зеленого горошка, с неба неслась вниз желтая морковь, немыслимое варево с блестками жира, в котором сверкали края чипсов, вздувалось и постепенно густело: жареные сардельки тыкались друг в друга, с шипением выныривая из искрящегося бульона, порезанный дольками картофель колыхался на поверхности зеленой клокочущей жижи: суп-министроне разом закипел! Тут дымка быстро рассеялась, и в образовавшиеся прорехи хлынула свежая пахта из солнечных лучей: закрутились круглые рефлекторы.

В уши Клокмана врывалось клокотание волн: настоящая симфония! Он как будто слушал музыку по радио. – Все стихло: перед ним бесстыдно раскинулся изъеденный эрозией подводный кряж: риф с выпирающими сосцами! Стертые зубья! Длинные мерцающие лезвия скальных гребней! Выводок голых утесов с гротами, заполненными творогом и кефиром. Сверху скользили вниз теплые сквозистые блестки, хотя пейзаж все равно напоминал застывшие на холоде сгустки бычьей спермы! Хрустальные сталагмиты! Языки ледяного пламени, если такое вообще возможно. – Виднелись округлые впадины, залитые иссиня-черным творогом: там скакали морские коньки и кузнечики. Мать честная! Все так и кишело ими! Они гарцевали на пыльных солнечных лучах. Облепленная тиной одежда, кружась, опускалась на дно, покрытое слоем гнили: морскими кубышками, автомобильными дверями, планктоном. – Колыхался взморник; зеленые спагетти.

Клокманн насилу отогнал мириады звезд, которые, словно привлеченные этим зрелищем, так и норовили скрыть от его взора грузные, тонущие кварталы под мерцающей пеленой света: ливень банкнот! Колышущиеся занавеси из монет! Капли золотого дождя, клокоча, неслись в канализационные стоки. Маховик инфляции!

Солнце-то как высоко взошло! Какой яркий свет! Ослепительный полдень! Так тихо, что в ушах звенит! Перед ним разлегся земной шар, тугой, как живот беременной женщины.

Чего это он так встрепенулся? – Он прищурил опухшие глаза: сперва он разглядел дрожащие тугие дуги, вибрирующие кривые лучи красного света, которые вырывались из сверкающей стеклянной стены соседнего дома-исполина и выгибались, как арки. Они стрекотали. Они тихо шуршали.

Тут он вспомнил: так вот откуда эти загадочные пятна! Эти странные выпуклости! – Теперь он заметил, что они были повсюду! Повсюду!!! Они напоминали капли крови на салфетке. Соблазнительные губы.

Но стоило к ним присмотреться, как они превращались в расплывающиеся сгустки, в полипы всех цветов и оттенков – багровые, ядовито-зеленые и ярко-желтые, – в мерцающие карбункулы, в сочащиеся нарывы с налипшими мошками или мокрицами.

Смотри-ка: эти струпья радостно верещали! Выводили рулады! Заливались, как птицы!

Небоскребы часом не накренились? Может, он свесился головой вниз? Может, там никакое не небо, а черный мреющий асфальт? Ну-ка, не сходи с ума!

Оказалось, это были не жуки! Невероятно! Это были бородатые, видимо, уже давно одичавшие альпинисты-экстремалы!!! – Опутанные, обвитые нейлоновыми тросами, они висели на фасадах небоскребов над бездной!

Сзади у них были приторочены лыжи.

Связки альпинистов мерно пульсировали на блестящей глади стекла, то раздуваясь, то опадая, как медузы или коралловые полипы: может, башни небоскребов раскачивались на ветру? Молнии сверкают?

Повсюду безмолвно простирались ввысь и вширь спящие громады: дымчато-синие, темно-зеленые и черные, прореженные светлыми прогалинами, увенчанные шелестящими кронами брезжущих облаков: утро в сосновом бору!

У скалолазов были наготове тросы, веревочные лестницы и гитары! Ледорубы! На глазах снежные очки! Их стекла преломляли свет. На загорелых лбах белел слой крема. Наверняка они решили воспользоваться хорошей погодой. Они были в наушниках, пестрых комбинезонах, с молотками и крюками за поясом. В полной экипировке! Только тирольских шляп с кисточкой не хватало. «Как бы то ни было, новые штрихи к общей картине, – подумал Клокманн, который начал приходить в себя: внизу виднелись улицы, широкая центральная площадь. – Как они при восхождении справляют нужду?» Он почувствовал к ним какую-то симпатию: как-никак коллеги.

Ветер за окном крепчал. Гроздья альпинистов закачались у стен, как маятники колоколов, как барахтающиеся марионетки: земля взбунтовалась? – Тут он неожиданно увидел пальцы с ухоженными ногтями!!!

– Так вы уже разглядели наших заядлых альпинистов? У себя уже отметили? – бесцеремонно спросил Диамант. Он неслышно подкрался к Клокманну сзади и положил ему руку на плечо. – Скалолазы затаились на стенах, как вспугнутые косули. Их шлемы блестели, как серебристые рыбки, как крылышки уховерток. Интересно, не заслоняют ли им небо эти выступы и нависающие балконы?

– Как обезьяны, да? – Диамант стоял у окна, расправив плечи и скрестив руки на груди. В рассеянном свете его горб сразу бросался в глаза. Вид у него был усталый. Уголки рта были опущены. – Клокманн поспешно вытащил записную книжку. Но Диамант торопливо отошел от окна и засуетился в глубине кабинета.

Ветер все никак не мог угомониться, он на миг замирал и вновь начинал резвиться, виясь по стеклянной глади, подкидывал и трепал концы тросов, как распущенные ленты на ярмарочных шестах: дзинь-дзинь-дзинь!

– Сигару не желаете? – Диамант быстро приблизился к Клокманну и выпустил облако дыма. Клокман взглянул на него и заметил, что рукава его смокинга набухли от темной влаги. Диамант выправил манжеты.

– Постарайтесь ничего не упустить, погода может в любой момент испортиться. Вообще-то, климат у нас здесь суровый; бывают метели. – Он вскинул руку с тлеющей сигарой и указал на небоскребы за окном. – Все, что вы видите, герр Клокман, – это сеанс одновременной игры!

Стальные балки и тонкие оконные карнизы, перекрещиваясь, разделяли фасады домов-великанов на ровные клетки.

– Что?! – вскричал Клокман. – Это шахматные доски? Горные шахматы?!! Люди вместо шахматных фигур?! Возможно ли это? – Перо само побежало по бумаге. – Грандиозно! Сумасшедший рекорд! Поздравляю.

– Забавляюсь на досуге, только и всего. Вы работать вообще собираетесь? У меня дела. – Диамант расправил измятый галстук цвета альпийской розы и отвернулся. Его горб уже топорщился куда более угрожающе, чем прежде: загривок леопарда, хищного зверя! Но Клокманн, который, не переставая строчить, заметил, что число альпинистов тоже имеет значение, никак не унимался:

– Ну, прошу вас, господин директор, оседлайте своего любимого конька – сделайте ход! – Между нами говоря, он, конечно, надеялся на то, что так он сможет обнаружить еще несколько замаскированных шахматных досок.

Тем временем погода резко ухудшилась, поднялся штормовой ветер, который нагнал огромные, ослепительно белые кучевые облака. Прокатиться бы на лыжах по этим покатым склонам. Из белесой мглы вынырнули коршуны, чайки, альбатросы, галки, кондоры и, выпучив от нетерпения остекленевшие глаза, стремглав спикировали вниз.

Диамант нехотя дотронулся до картофельных чипсов, которые торчали у него из ушей:

– Передаю по рации. Сделаю ход конем – вон тем, наверху!

Он указал на большой клубок, на шахматную фигуру, искрящуюся в стремительно меркнущих лучах света. В тот же миг связка отважных альпинистов, оттолкнувшись от стены, взмыла на тросе, перемахнула через полип размером поменьше, – видимо, это была пешка, – приземлилась чуть выше и вновь присосалась к зеркальному квадрату на другом поле. – Обмотанные веревками скалолазы прилепились к отвесной стене, словно переливчатые ракушки или луковицы.

Шахматные доски уже затягивало темной пеленой дождя, смешанного с градом. Перо Клокманна неслось вскачь по бумаге. Там и сям еще проблескивали шлемы скалолазов, как ходовые огни тонущих кораблей. Полозья лыж. Клокманн припустил так, словно за ним гнались: быстрее, быстрее! Бесчисленные коробки небоскребов закряхтели, из их недр вырывался желтоватый свет. Оконные рамы покоробились. Ветер завывал так, что казалось, будто рушится ограда вольера в зоопарке. На фасады небоскребов было страшно смотреть: связки альпинистов, которым было не за что ухватиться, беспомощно крутились на тросах в серой мгле, как сиденья на карусели: барахтающиеся лангусты! Бабах!!! Бабах!!! Грохот летел снизу. Видно, на улицах, по которым уже гуляла вьюга, сталкивались колонны автомобилей: ледяная манная каша. Вздернутые тюлени! Скалолазы в промокших насквозь комбинезонах все пытались пробиться сквозь густую метель наверх! Они сопели. Метель гналась за ними, лязгая гладкими клыками.

– Кончится это когда-нибудь! Черт подери! – Диамант уже давно отвернулся от окна и, склонившись, колдовал над длинным белым пультом управления. Он кидался из стороны в сторону, бормотал и нажимал на разные кнопки. Грудь у него ходила ходуном, загривок дрожал. На широких гладких стенах кабинета, на которых витали лишь тени бушующей снаружи бури, вспыхнула россыпь красных лампочек, мерцающих, как яркие световые гирлянды. При такой иллюминации кабинет напоминал большую посудину, затянутую склизкими нитями крови, или мясную лавку.

Клокманн так расписался, что не мог остановиться. Но за окном уже было ничего не разглядеть. Последний скалолаз, покрытый коркой льда, затянутый в панцирь, как термит, спланировал прямо на окно: да у него слезы на глазах!

– Так, работаем!!! Работаем!!! – воскликнул Диамант, приподняв голову и не отрывая взгляда от пульта, переливающегося всеми цветами радуги. В кабинете было тихо. Диамант медленно потянул за длинный рычаг. Тут его глаза загорелись от радости: вокруг его лица засиял золотистый ореол.

– Что такое? – спросил оторопевший Клокманн, но Диамант его не слушал. На утопленном между пластиковых панелей квадратном экране, размером со стену, появилась блестящая рябь, сквозь которую постепенно проступало мерцающее изображение! Замурлыкала легкая музыка. Чудилось, будто ноты пляшут на волнистых строчках.

Клокманн как зачарованный уставился на экран – он был в восторге, и немудрено.

Наискосок, параллельными рядами, один над другим, один румянее другого, подопечные Диаманта примостились на серебристо-серых ледяных глыбах, на мокрых ватных тампонах, на брыжах из пены, на облаках затвердевших взбитых сливок. Экран заполонили люди, облачные чертоги, сардельки. Сардельки выпрыгивали снизу, как шутихи. Из облаков сквозь трещины и прорехи не переставая вытекала по капле тягучая жижа: смола? Мед? Потоки монет?

Это из небоскребов мякоть сочится! Служащие! Трудовой коллектив! У Клокмана пересохло во рту.

Отсветы этого золотистого, как мед, потока и озарили тогда лицо Диаманта.

– Вот видите, – зашептал он, с восторгом указывая на сияющую лаву. – Работаем!!! – Губы у него посинели и набухли. Нижняя челюсть выпятилась, руки повисли, сейчас он был похож на перепуганную рыбу, покрытую ржавыми пятнами, обезумевшую от дикого, неутолимого голода. Его манжеты шелестели, как плавники.

– Фантастика, – пробормотал Клокманн. Больше он ничего не смог из себя выдавить. Он был в восторге от этого зрелища, он втайне ликовал – абсолютный рекорд! – но тут, как назло, ему прожгло все нутро. Его разрывало на части. Но ему все равно чудилось, будто он слышит хор ангелов. Они пели низкими голосами! Звонкими голосами! – Тут можно сорвать приличный куш!

Служащие, которые битком набились в небесные соты, и впрямь были похожи на суетливых шмелей, на веселую саранчу. Их вымытые шампунем волосы блестели, рты были раскрыты, как у певцов. Разноцветные электрические нимбы осеняли их головы: рации? Радиосигналы? Правда, в руках они держали не нотные листы, а сардельки, которые они то и дело ловили в воздухе. Они синхронно стучали на печатных машинках, быстро перебирая пальцами клавиши, как пианисты: пум-пум-пум-пам! Пум! На вздувшихся животах у них болталась пуповина.

– Вот они, наши славные труженики – в райских кущах, – сказал Диамант и откинулся назад. – Вечное лето! Покой!

– Наверное, эти райские кущи приносят неплохой доход? – спросил Клокман с подвохом. – Одного меда сколько!

– Я тут просто управляющий, – гордо ответил Диамант. Он поднялся, с довольным и усталым видом провел рукой по жидким волосам и, повернувшись всем телом к окну, за которым мерцали сквозь тучи кубы небоскребов, распростер руки. – Вот наши предприятия! Наша компания! Наши фирмы!

Затем он снова потянул за рычаг, сменив ракурс изображения на экране.

– Вон там, видите! – он указал на какой-то небоскреб. На вид они были почти неотличимы. – Тут будет огромная отдача!

Соты сочились медом: магма. – Клокман заметил, что фигурки служащих по краям экрана бледнеют и расплываются, исчезают. Тают, как мыльные пузыри! Их лица сначала посинели, потом пожелтели, потом позеленели, – раздулись?

Экскременты? Тухлые сардины?

– Да-да, – сказал Диамант. – Эти уже не в, счет.

Он любовался своими ногтями.

Тут в груди у Клокманна взметнулся фонтан яркого пламени. Он почувствовал, как у него в утробе клокочет море: завтрак? Пиво? Шпик? Вдруг у него перед глазами закачались спелые плоды шиповника.

– У вас не найдется для меня глоток шнапса? – спросил он и поспешно добавил: – Для бодрости! Потом я с удовольствием осмотрел бы ваши предприятия.

– Сначала закончите свою работу, – предложил ему Диамант, впрочем, без неприязни. Он был явно польщен тем, что Клокманн интересуется его предприятиями. По крайней мере, у него так топорщился горб под смокингом, что казалось, будто он по-кошачьи выгибает спину от удовольствия.

В смокинге Диамант казался выше.

Диамант потянул рычаг вверх; экран погас! Все произошло молниеносно. Музыка стихла. По экрану и стенам пролетали зыбкие эфемерные тени плывущих за окном облаков с обтрепавшимися краями. Рассеянные солнечные лучи вились и кружились над полом, как шуршащая шелуха. Теперь кабинет напоминал большую холодную коробку для обуви, из которой уже почти все вынули: вдали на высоких плоских крышах поблескивали кресты антенн.

– Не забывайте, что мы на последнем этаже, – сказал Диамант. Он подошел к окну и остановился, глядя на разыгравшуюся стихию. Массивы деловых зданий, облепленных сосульками и спальными мешками, походили на пустынные обломки скал. Летели хлопья снега! Диамант задумчиво произнес:

– Комедии? Трагедии? Удел альпинистов? Как знать? В конце концов, у всех не может сразу все получиться.

– Вы же врач, верно?!

– Поезжайте на лифте!

– Вниз?

Голова у Клокмана гудела от бегущих нескончаемой чередой цифр. Они нагромождались темными грудами, которые разрастались и, как густой туман, распирали потрескавшийся купол его черепа. Хлынул неоновый свет. У Клокманна было такое чувство, словно в процессе подсчета работников голова его постепенно растягивалась, пока в ней не уместились все эти сонмы трудолюбивых пчел!

Клокман приподнял голову, но не только оттого, что у него было приподнятое настроение: может, ему казалось, что он несет на плечах огромную чашу с пуншем, шаткий чан с коктейлем, обветшавший собор, сотрясающийся от колокольного звона?

Кое-чего он все же добился! А ради такого и силы потратить не жалко. Раздался звон: динь-дон-бом! Совершенно верно: цифры кружились ярким вихрем у него перед глазами, как облака золотоносного песка. – Быстрыми штрихами, – примерно, в такой манере: «молодой блондин в жакетных коронках, с кроличьими глазами», – он запечатлел для своей полной описи все, что только удалось наколоть на кончик пера. Стрелки на его наручных часах бешено крутились, наматывая круги, как черные цирковые лошадки на туманной арене жизни. Смелей, дружище! Как первопроходец в своих охотничьих угодьях, он рыскал по светлым муравейникам этого высотного квартала: Развеселого вам Рождества! Ми-и-ра!

Тут ему снова стало как-то нехорошо, он прислонился к одной из стальных нервюр, образующих каркас стеклянной стены в коридоре, в котором он сейчас задержался – по пути к Диаманту. – Что тот ему скажет? Ведь Клокман пропадал целую вечность.

Сперва взгляд его упал на собственное отражение в зеркале: он быстро скользнул глазами по темному, лоснистому, как будто смазанному пятну на месте своего лица и стал оторопело разглядывать переплетения пестрых узоров у себя на галстуке. На нем было изображено что-то вроде распущенного павлиньего хвоста с темно-синими и зелеными, как бутылочное стекло, волдырями, чьи воспаленные края отливали красным и желтым цветом. Этот рисунок что-то ему напомнил – только вот что? Пламя изжоги? Мясной склад Диаманта? Всплывающие из глубин океана мозоли?

Внизу на центральной площади, в темной котловине, сейчас схлестнулись два кипучих вала, сошлись две гряды автомобилей, которые ехали уже с зажженными фарами: драгоценные камни! Острова! Громко хрустели блестящие кузова, дымились от трения резиновые покрышки, скрежетала жесть, обломки взвивались вверх, как рой навозных мух, как переливающиеся гроздья геморроидальных шишек, и, кувыркаясь, мерно опадали или вылетали на заваленную падалью обочину, где лежали вынесенные течением чучела белых медведей и полицейские, которых Клокманн узнал по фуражкам, – впрочем, автомобили все катили и катили, так деловито, как будто тут царил образцовый порядок, – всего несколько виражей и поворотов, и вот транспортный поток уже спокойно вливался в устья ночи, в таинственную клокочущую пустоту.

Может быть, это обода автомобильных колес тихо скребли подорожному покрытию? Быть может, там шахту открыли? Сладострастные хрипы над дельтой? Полицейская облава? Попойка под конец смены? Цифры! Цифры! Цифры! И больше ничего. Совершенно верно!!!

От этих размышлений Клокманна отвлек какой-то человек на шаткой стремянке, который передвигался по коридору вприпрыжку, как на ходулях, с гирляндой лампочек в руках и мотком кабеля на плече. На нем был помятый штирийский национальный костюм ржаво-бурого цвета, который, видимо, безуспешно пытались превратить в смокинг; судя по всему, с помощью сажи или крема для обуви.

Вокруг небоскребов завывал шквальный ветер.

Этот человек с меланхоличным бледным лицом носил усы. – Может, он развешивал лампочки на рождественской елке? Новый год! Маскарадный костюм? Здесь, как и повсюду, стены были утыканы глазками камер.

– Не признали меня, что ли? – спросил он Клокманна и выпалил: – Я же Вагнер!!!

Клокманн нехотя остановился:

– Вы же были помощником этого, – он силился припомнить, – как его?

– Палека, директора Палека, – подсказал Вагнер.

– Так что, добились повышения? – В памяти Клокманна смутно проступили руины прошлого.

– Знаете, – сказал Вагнер, перебирая кольца блестящей проволоки, намотанной на катушку, – меня тянет в горы – к вершинам! Я ведь всегда безумно любил зимние виды спорта.

В студеной ночи, весело шурша, приплясывали пушистые снежинки.

– Что там водители внизу делают? – спросил Клокманн, указывая большим пальцем в сторону улицы.

– Работу ищут. Городу нас большой. Когда же меня, наконец, переведут на наружные работы?

– Возможно, раньше, чем вы думаете. Меня ожидает доктор Диамант, – сказал Клокманн, поспешно удаляясь. – Желаю удачи!

Напоследок Вагнер издал душераздирающий радостный вопль, тысячекратное эхо которого разнеслось по пустым коридорам:

– Вы замолвите за меня словечко?

Бедный идиот! У него ведь даже лыж нет.

В лифте, на котором поднимался Клокманн, лежал мертвец. Сегодня он был уже не первый. Тут повсюду, главным образом в лифтах, валялись трупы, похожие на жуков, которых сморило: от меда? От медовухи? От браги? Многие из них, видимо нездешние, заплутали в коридорах и висели на собственных галстуках, удавленные, задушенные. Теперь пыль потихоньку застилала их открытые ладони и излучающие оптимизм глазные яблоки.

«Если хорошенько поразмыслить, – радостно думал Клокманн, шагая вперед; на груди у него топорщилась записная книжка, он прямо летел. – Нельзя ли мне со временем или прямо сейчас, после всего того, что я добился, – мочки ушей у него налились кровью, – нельзя ли мне называть себя Клоккманном? С двумя „к“? – Ну, что? Каково?»

Он расцвел. Дела пошли в гору.

Диамант как раз доставал лед из холодильника, встроенного в длинный пульт. В ярких лучах света, падающих из неровного проема, его горб выпирал из-под темного смокинга, как крутой рыбий хребет, как скошенный, слегка нависающий снежный сугроб. Он подрагивал, мягко покачивался в такт движениям Диаманта, на пульте стояла пепельница.

Лед позвякивал. Диамант сжимал в руке охотничий нож.

В пепельнице, до которой он мог легко дотянуться, шипела тлеющая сигара, выпуская змеящиеся струйки дыма. На кончике светился цилиндрический нарост раскаленного пепла. – В кабинете было темно. Даже конфетти световых индикаторов куда-то разлетелось и рассыпалось. Диамант нахохлился, как птица! Нет – он просто сбросил с плеч смокинг. – Снаружи просачивался слабый свет, отблески которого мерцали на рукавах его рубахи и оскаленных зубах: это были отсветы, которые отбрасывали, шевеля щупальцами лучей, автомобили и пестрые, мерцающие букеты альпинистов, которые слабо сияли вблизи и вдали на фасадах башен, словно раскрытые раковины гигантской тридакны.

Последний привал! Время от времени одна из переливчатых тварей начинала шевелиться, ракообразные вытягивали красные, зеленые и желтые щупики и, гонимые ветром, переплывали на другое место над поблескивающими окнами. А может, они карабкались, как горные козлы, перебирая светящимися копытами?

Пел и свистел ледяной ветер.

С черными вытянутыми силуэтами небоскребов вполне гармонировали блестящие плечики и горлышки бутылок, выстроившихся в ряд за спиной Диаманта: на боках этих бутылей-монстров высотой в человеческий рост, лишенных каких бы то ни было опознавательных знаков, дрожали разноцветные отсветы рудничной лампы.

– Работаем!!! Работаем! – застонал Диамант с усталым видом и дотронулся до наушников. – Объявляю шах! – В его глазах вспыхнули искорки, словно глазницы были набиты стеклянной крошкой, рот открылся.

В тот же миг один из засевших на скале спрутов втянул переливающиеся щупальца, густо обсаженные горными клопами, и крепко обвил ими свою темную, мерно пульсирующую сердцевину: теперь он напоминал круглую шутиху, высотный шар, который, казалось, вот-вот взорвется, плотный букет роз посреди вьюжной ночи. – Тут раздалась звонкая, пронзительная трель! Отвесные стены отозвались многократным эхом. – Это спрут издал клич, который летел к ним, но потом, подхваченный ветром, затерялся в просторах заснеженного делового квартала.

Диамант с трудом поднялся. Хотя на его лице лежала тень, было видно, что оно лоснилось от пота.

– С этим вроде все, – сказал он, – теперь приготовим эликсир!

Почти машинально он снял черные туфли.

Тут он обратил внимание на Клокманна.

– С вами все в порядке? – вежливо спросил Клокманн, боясь, что он заявился некстати. – Меня не было чертовски долго. Я сожалею.

Тем временем он уже шарил горящими глазами по дольменам бутылок.

– Пустяки! Со мной все в порядке, – Диамант потер рукой набрякший загривок и потянулся, откинув назад руки и все еще сжимая в кулаке рукоятку охотничьего ножа.

– Это не рак! Думаете, это рак?! Это зоб, только и всего! – Он рассмеялся. Тихо бормоча себе что-то под нос, он занялся бутылками; откручивал проволочную уздечку.

– Ну, как вам понравилось?

– Понравилось не то слово, – пылко ответил Клокманн. – Я просто ошеломлен.

Нужно было выразиться яснее, но мысли его были заняты другим: крепкое мартовское пиво? Бочковое? Игристое вино? Охлажденный сосновый ликер? – Душа у него горела.

Диамант отпихнул в сторону вонючие туфли с развязанными шнурками. Попыхивая своей толстой сигарой, он бесшумно прошел по меховому ковру.

– Так! Вот котел для пунша! – Он по очереди опрокинул бутылки, переливая их содержимое в котел.

Гляди-ка! От напитка исходило волшебное сияние! Он отливал опаловым блеском! Цианистый калий? Ярь-медянка?

– Что это такое? – спросил Клокманн. Ничего подобного он прежде не видел.

– Что же у нас тут такое, приятель? – ответил вопросом на вопрос Диамант, притом весьма фамильярно, Переутомился, что ли? Или хочет создать неформальную обстановку?

Клокманн заметил, что в этой маслянистой, почти вязкой жидкости плавятся монеты: серебряные, золотые, платиновые. И тут же плавают увесистые куски мяса для гуляша, маленькие, ароматные колбаски, волосы, кожа и тому подобное: кровь.

– А как это на вкус? – голос у него едва не задрожал.

– Сейчас узнаете, – сказал Диамант и без лишних слов поднял ковш с эликсиром. – Ваше здоровье! – Вот Клокманн и дождался своего часа!!!

Ваше здоровье, дорогой персонаж! Поздравляем!

Развалившись в пухлых креслах и прихлебывая коктейль, похожий на светлую дымку, они глядели в ночь. По краям котла переливались маленькие радуги.

Между тем пейзаж за окном заметно изменился; показались два небоскреба, парившие в невесомости над котловиной центральной площади, которые только сейчас, вероятно оттого, что все вокруг погрузилось во мрак, явственно выделялись на общем фоне! Словно две скрещенные палочки, которые вот-вот пустят в ход, они нависли над салатом из автомобилей.

– Там у нас приемные, – пояснил Диамант.

Вокруг высились недвижимые исполины, к которым, словно хрустальная вода, ластились отблески мигающих габаритных огней автомобилей. Фасады этих столпов из стекла и стали слабо мерцали. Гигантский риф делового квартала был погружен в дрему: в темную океанскую пучину.

Веселые заросли кораллов глубоко на дне морском! Кишащие живностью!!! Ее тут столько, что и сосчитать невозможно!

Ну, почти невозможно.

В следующий миг небоскребы уже снова походили на хрупкие вольеры, которые звенели от щебетания радарных волн, от стрекотания саранчи. Когда дрейфующая ледяная пелена застилала свет автомобильных огней, виднелись только темные зубцы, черные обломки зубов с расселинами, из которых долетал глухой перезвон пастушьих колокольчиков. Вверх неслось искаженное ветром тревожное блеяние овец. Тросы альпинистов дрожали, как недоваренные макароны. Груды зданий раскачивались и кренились, словно корабли. Альпийские козлы и благородные олени, как дозорные, вздымали рога на краю головокружительных обрывов.