355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Петер Фрейхен » Зверобои залива Мелвилла » Текст книги (страница 8)
Зверобои залива Мелвилла
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:23

Текст книги "Зверобои залива Мелвилла"


Автор книги: Петер Фрейхен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

В конце концов он заставил Улава обещать, что тот подумает об этом деле. Кроме того, Кракау всучил ему 500 крон в виде задатка на тот случай, если Улав все же согласится взять Густава с собой.

Через два дня Кракау снова пришел, полный нетерпения и надежды. Теперь Улаву пришлось подчиниться его желанию, так как задаток, полученный от Кракау, был уже истрачен на покупку товаров. Ему стало неловко, что так произошло, но Кракау был совершенно счастлив и рассыпался в благодарностях, горя желанием как можно скорей тронуться в путь.

На лице Улава мелькнуло подобие улыбки, когда он рассказывал о своем роковом решении.

Как было бы хорошо, если б я тогда не согласился взять его с собой, – сказал он усталым голосом... Но ничего не оставалось делать, Густав умел настоять на своем... Да что говорить, ведь вы все видели его во время путешествия на "Голубом ките", – продолжал он, обращаясь к нам, команде тюленьего судна. – Вы ведь сами видели, что Густав был сухопутным крабом. Не стоит рассказывать вам об этой поездке!

И Улав продолжил свой рассказ с того момента, как "Голубой кит" оставил их в маленьком гренландском фиорде.

Кракау был очень рад, и ему не терпелось взяться за дело, но когда судно скрылось за горизонтом и они остались совсем одни, Густав вдруг стал серьезным. Он схватил Улава за руку и пообещал, что постарается быть достойным доверия и дружбы Улава. Улав не любил таких речей и прямо сказал Кракау, что все это чепуха и здесь не место для излияний; потом повернулся спиной и буркнул, что следует перетаскивать вещи в охотничью избушку, да побыстрее.

Уже через несколько дней Улав понял, что никогда еще не имел лучшего напарника. Густав был расторопен и быстро осваивал новое для себя дело. Он никогда раньше не видел живого моржа, но как только узнал, что надо целиться пониже уха, для него не составляло труда точно попасть в цель. Само собой разумеется, что он не имел никакого понятия, как разделывать тушу животного, и стоял рядом с Улавом, наблюдая за ним как ученик, который горит желанием поскорее выучиться. Потом он попросил разрешить ему для практики разделать следующего моржа самостоятельно. Кракау трудился всю ночь и, пока не кончил, не отступил.

А что касается готовки, то он был просто чародеем. За всю свою жизнь Улав не ел такой вкусной пищи. Густав прихватил с собой массу продуктов, помимо обычного продовольствия, – острые приправы, английский соус и многое другое, о чем Улав раньше и не слыхивал. Кушанья, которые готовил Густав, были настолько хороши, что Улав не раз подолгу просиживал за столом после еды, чтобы сохранить приятный вкус во рту21.

Дома, в Дании, Густав с детства много охотился в лесах и всегда мечтал стать охотником на пушного зверя, но мать противилась этому. Она твердо решила, что он должен учиться, и именно поэтому ему пришлось корпеть над книгами. Чтение для него стало привычкой; Густав и здесь продолжал читать книги, хотя сейчас никто его не принуждал.

Он прекрасно умел промышлять дичь, и поэтому до самой осени у них было много мяса. А когда осенью начались морозы, они увидели первого медведя! Густав дрожал от возбуждения и попросил Улава дать ему выстрелить первым. "Стреляй себе, пожалуйста", – ответил Улав. Густав радовался, как ребенок, когда уложил своего первого медведя, и надо сказать, то был удачный выстрел. Потом они ежедневно видели медведей, иногда по нескольку крупных экземпляров в один и тот же день. Густав свежевал их, изучал внутреннее строение, вскрывал их желудки, чтобы посмотреть, чем они питаются. То же он проделывал со всеми другими животными и потом делал записи в маленькой книжечке.

С каждым днем становилось все темнее и темнее; солнце скрылось, чтобы не показываться целых четыре месяца. Наступила пора ставить капканы на песцов, а это для Густава тоже было внове. Сначала он тренировался недалеко от дома и приобрел необходимые навыки до того, как приступить к настоящей охоте. Новичок быстро освоил все хитрости установки капканов, покрывая их тонким слоем снега, чтобы скрыть от песца. В течение нескольких дней Густав так набил руку, что не уступал Улаву, поэтому они отправились вместе. Сначала Улав пошел с ним, чтобы показать, где ставить капканы и как их потом отыскивать на обратном пути. После этого напарники поделили район охоты.

Все, что лежало к северу от избушки, – принадлежало Густаву, все к югу – Улаву. Они работали по твердому плану. В понедельник утром выходили из дому; у каждого было по две собаки, которые тянули небольшие сани со спальным мешком и запасом еды. Охотники могли, таким образом, продвигаться быстро. Эти четыре собаки жили у Улава много лет, и просто удивительно, как быстро они привыкли к Густаву. Прежний товарищ Улава Томас Вольд с трудом мог поладить с собаками; Густав, казалось, хорошо понимал их, а те его; он сдружился с ними с первого дня.

Итак, Густав отправлялся на север, а Улав – на юг; они шли, удаляясь друг от друга весь понедельник и вторник. Ночевали в хижинах, которые Улав построил для этой цели много лет назад. Первую половину среды продолжали свой путь, но после полудня поворачивали и начинали осматривать капканы. В среду охотники ночевали в той же хижине, что и во вторник, в четверг – в той, что в понедельник. Вечером в пятницу возвращались на свою главную квартиру. Если их заставала пурга, они могли переночевать дважды в одной и той же хижине, и тогда встречались только в субботу. Случалось, что ловцы приходили только в воскресенье вечером, а один раз не виделись даже до следующей недели. Но Улав позаботился о продовольственных запасах в хижинах на случай таких задержек. Оба были очень осторожны, и Улав знал, что он может не беспокоиться за Густава Кракау.

* * *

Прошло немного времени, и Улав почувствовал, что он с нетерпением ждет пятницы, дня, когда они должны встретиться. Ему недоставало Густава, когда он оставался один с собаками; Улав все с бoльшим интересом слушал рассказы своего необычного напарника. Зимовка с Густавом проходила совсем не так, как с Томасом Вольдом. Томас и Улав редко обменивались словами. Да и о чем им было разговаривать? Каждый из них знал, что кому делать, каждый выполнял свою работу превосходно. Вот и все. Но с Густавом обстояло иначе. Когда напарники встречались, Кракау рассказывал массу интересных вещей. За неделю он умудрялся увидеть такое, о чем стоило поговорить. Густав видел то, в чем и Улав и Томас сами знали толк, но что они вовсе не считали достойным внимания или обсуждения.

О чем только Густав не рассказывал! Бродя один, Улав не переставал обдумывать то, что услышал от Густава при встрече. Наконец, Улав так привык к беседам, что и сам начал кое-что рассказывать. Густав умел вызвать собеседника на разговор, и у них иногда возникали даже дискуссии.

Прошло еще немного времени, и Улав почувствовал такую нужду в Густаве, как в домашнем тепле, – хотя прожить без него и можно, но все время ощущаешь холод. К концу недели Улав все больше и больше скучал без Густава. Теперь для Улава зима проходила совсем по-другому.

Настало рождество, у них оказалось много разных яств, припасенных к празднику. Они даже помылись, побрились и зажгли несколько стеариновых свечей. Улав надел чистую белую рубаху. Не стоит забывать, подумал он, что рождество бывает только раз в году. А Густав как будто не придавал большого значения праздникам. Он ушел осматривать капканы, как в самый обычный день. Улаву это вовсе не понравилось, но что поделаешь? Ведь они были напарниками, и, кроме того, Густав стал таким же хорошим ловцом, как и он сам.

Вскоре после нового года Густав однажды пожаловался, что чувствует себя неважно. Он сказал, что руки и ноги у него словно налиты свинцом; при ходьбе он быстро устает. Улав заметил, что Густав двигался очень медленно и рано лег спать. И все же, взяв книгу, стал читать ее в постели и рассказывать Улаву о том, что прочел. Улав никогда не понимал всего, но слушал и потом обдумывал услышанное.

В следующий понедельник они собрались как обычно. Только Густав шел медленнее, но в общем-то выглядел здоровым, когда настало время разойтись в разные стороны. Они попрощались, и один направился на север, другой – на юг. Неделя прошла незаметно. Улав обошел свои капканы (добыча оказалась богатой) и вернулся в пятницу с тяжелым грузом. Собаки Густава уже лежали перед домом; Улав увидел в окнах свет. В первый раз Густав вернулся домой раньше Улава. Когда Улав вошел, то увидел, что его товарищ лежит на кровати; судя по его виду, он был очень болен. Густав сказал, что у него поднялась температура и ему пришлось вернуться домой на следующий день после того, как они расстались. Густав объяснил, что ему было совсем скверно, но сейчас все уже в порядке и бояться нечего. Он остался дома, чтобы подождать Улава, а теперь пойдет осмотреть капканы и наверстает упущенное время. Надо забрать попавшихся песцов, пока волки не опередили его. Все эти соображения были совершенно справедливы. Прежде всего оба должны думать о добыче; ведь для этого они сюда и приехали. Улав ничего не возразил. Но для него было большим разочарованием, что в свободные дни он будет один без Густава и почувствовал себя покинутым, когда его товарищ ушел. Раньше он над этим не задумывался, а теперь ему стало ясно, что Густав избаловал его разговорами; без него становилось невыносимо тоскливо.

В понедельник утром Улав ушел, и у него была самая удачная неделя за всю зимовку. Он вернулся в пятницу с очень тяжелой ношей и заранее радовался, думая о том, что покажет Густаву свою добычу. В окнах света не было. Густаву пора бы уж вернуться домой – ведь он ушел первым. Ему надо было бы протопить дом и приготовить еду. Наверное, что-то случилось.

Подходя к дому, Улав услышал, что внутри воют собаки. Его собаки тоже начали лаять и выть. Но свет в доме не зажегся. И вдруг Улаву стало страшно. Он долго возился, распрягая собак и выгружая груз, чтобы дать возможность Густаву проснуться и выйти навстречу; но тут Улав заметил, что дым не идет из трубы и дверь замело снегом.

Наконец, Улав вошел. В доме было совсем темно, и он вынул спички. Внутри было так же холодно, как и снаружи. Собаки стали прыгать на него и скулить. Улав снял сначала тяжелую доху, затем зажег свет и, наконец, поискал глазами друга. Густав лежал в кровати лицом к стене.

"Густав!" – позвал он. Тот и не пошевельнулся. Улав сразу понял, что Густав Кракау мертв.

Сначала Улав не хотел этому верить. Он разжег печь и наколол льду, чтобы растопить его. Вода в бочке промерзла до дна и превратилась в ледяную глыбу. У них всегда было так, кто приходил первым, должен был сразу растопить лед. Не задумываясь над тем, что он делает, и даже не взглянув на Густава, Улав начал бранить его за то, что не приготовлена вода. Пока Улав не смотрел на Густава, он мог вообразить, что тот просто спит и скоро проснется. Улав покормил голодных собак и сказал Густаву, что он не иначе как здорово выпил и, видимо, поэтому не накормил собак. Улав прекрасно знал, что все это неправда, но чувствовал, что должен сказать именно так. Он хотел убедить себя, будто Густав спит. Ведь Улав знал, каким станет несчастным, если признается себе, что его товарищ умер. Вдруг он почувствовал страшную усталость, бросился на кровать и тотчас уснул.

Я отчетливо помню, что в этом месте Улав прервал свой рассказ и долго молчал. Он смотрел на нас отсутствующим взглядом, устремив глаза куда-то далеко-далеко. Затем повернулся к судье и сказал с упреком:

Вы этого не можете понять, господин судья! Вы не знаете, что такое долгое время тьмы. Вы не поймете, что человек может заставить себя поверить в то, чего нет на самом деле, поверить в неправду, хотя и он сам и все другие знают, что это ложь.

Тяжело вздохнув, Улав продолжил свой рассказ.

На следующее утро он встал и сварил кашу – на двоих.

Ты будешь есть? – спросил он Густава.

Ответа, как можно было ожидать, не последовало. Ведь перед ним лежал мертвец. Улав прекрасно все понимал, но не хотел, чтобы Густав догадался об этом. Была суббота, и Улав решил не трогать Густава с места до воскресенья. По крайней мере до конца недели не придется оставаться одному, а похоронить Густава можно утром в понедельник – перед тем, как отправиться в очередной обход. Лучше сделать так и не сидеть дома одному, переживая свое несчастье. Он осмотрит также и капканы Густава. В них, наверно, много песцов, соберет их и принесет Густаву.

Вздор и чепуха, – сказал себе Улав. – Густав-то мертв, на что ему песцы?

Потом ему пришло в голову посмотреть на лицо мертвеца. Густав лежал скрючившись в постели, поджав под себя ноги и оказался в таком положении, будто сидел на стуле. Он, естественно, совершенно окоченел; на его лице застыла улыбка, словно он посмеивался над одному ему известной шуткой, сказанной напоследок. Улав поднял его с постели и усадил на стул у стола, сам уселся напротив и принялся завтракать. Пока Улав ел, он все время разговаривал с мертвецом. Ему казалось, что нужно ответить Густаву на все то, о чем они говорили на прошлой неделе, – тогда речь шла о религии, о бессмертии и о душе. Густав еще сказал, что не верит, будто попадет на небо, ведь он не знает никого, кто бы там побывал, да и вообще неизвестно, что делается там, наверху. Конечно, против таких доводов трудно что-либо возразить, но Улав пытался это делать. Он продолжал рассказывать своему мертвому другу все, что приходило в голову.

А Густав сидел и ухмылялся – вот как все это было! Улав говорил и говорил; если бы он замолчал, то почувствовал бы себя таким одиноким, что не выдержал бы. Он сам отвечал себе, подбирая такие слова, какие, по его мнению, мог бы сказать Густав. Таким образом выходило, что они беседуют, и Улав мог на какое-то время забыть, что его товарища больше нет с ним. Очень трудно было поддерживать разговор, ведь говорить-то почти не о чем. Не мог же Улав без конца повторять одно и то же, а новых тем для разговора он никак не мог придумать, как это умел делать Густав.

Вечером он вытащил Густава из дома, положил его на сани и потащил на скалу, недалеко от избы. Он закопал покойника в сугроб у скалы и придавил его камнями – целой кучей больших камней, красиво уложив их вокруг. Ему не хотелось, чтобы волки и медведи съели его лучшего друга.

Странная потом началась неделя. Улав обошел сначала свои капканы, потом капканы Густава. Он взял с собой всех собак. Зачем держать их дома ведь если их оставить, они начнут выть, когда он через неделю вернется домой.

Вернувшись в следующее воскресенье, Улав почувствовал страшную усталость и решил, что целую неделю будет отдыхать. Да еще надо разморозить песцов, чтобы содрать с них шкурки. Ведь теперь, когда он один, все приходится делать за двоих.

Улав сидел совсем один в хижине, и ему пришло в голову, что ведь было гораздо приятней, когда Густав сидел напротив него, хотя бы и мертвый. Сейчас он лежит на морозе и совсем окоченел. Это, конечно, ерунда, но все-таки... Ведь так чертовски одиноко, да и Густав еще не похоронен по-настоящему. Он только лежит, прикрытый камнями. А Улав должен сидеть тут один и есть. Никто не поможет ему накормить собак. И охотился один, и вернулся домой один. Скоро одна из собак ощенится. А ведь Густава это очень занимало.

К тому же все, что здесь происходит, никого ведь не касается, рассуждал Улав. Здесь распоряжается он, и может поступать, как ему вздумается. Кто ему может запретить? Улав твердо решил выкопать Густава и похоронить его как следует, но сейчас так темно, что может же он хоть ненадолго...

Короче говоря, Улав снова втащил Густава в дом. Потом он очень в этом раскаивался, но что сделано, то сделано. Пристроил своего друга у стола и сразу стало как-то уютнее. Улав опять говорил с ним и отвечал за него. Он знал Густава настолько хорошо, что получалось, будто играет с ним, как с куклой. Он был твердо уверен, что если бы Густав мог узнать об этом, то ничего не имел бы против. Улаву казалось, что так почти весело. Приготовив еду на двоих и поставив перед Густавом тарелку, он положил в нее пищу и сделал вид, будто сердится, что Густав не ест.

Да, я прекрасно знаю, что в готовке мне за тобой не угнаться, сказал он и чертыхнулся; потом отдал еду собакам. Он прикинулся рассерженным, но это тоже входило в игру.

Вечером, улегшись спать, он оставил Густава сидеть за столом. Вот этого никак нельзя было делать. Среди ночи он проснулся оттого, что Густав пошевелился! Улав может поклясться, что мертвец шевельнулся. Сон с него как рукой сняло, и, самое удивительное, ему больше всего на свете хотелось испугаться, почувствовать ужас, увидя, как мертвец шевелится. Он ведь прекрасно знал, что просто-напросто оттаивает тело, но признаться в этом не хотел. Если это сделать – конец игре; поэтому он и вообразил, что Густав все еще жив.

Когда Густав умер, рука у него была полусогнута; Улав мог усадить его за стол, использовав согнутую руку как опору. В таком положении Густав сидел, как живой. И вот теперь все объяснялось тем, что рука начала оттаивать. Улаву нужно было тепло, чтобы разморозить песцов. Но он не может допустить, чтобы Густав тоже оттаивал, особенно теперь, когда Улав так хорошо усадил его, и рука служила опорой.

Всю ночь Улав провел в страхе. Он даже читал "Отче наш", хотя внутренне был твердо убежден, что все равно это не поможет. Густав всего лишь окоченевшее мертвое тело, а теперь оно стало мягким от тепла. К утру Улав постепенно успокоился. Пойдем со мной, добрый друг, сказал он Густаву, когда встал. Пора тебя опять закопать с головой в снег. Довольно тебе пугать честных людей!

Он снова похоронил Густава под камнями, а потом отправился на охоту. Улав придумал новый маршрут. Сначала обходить половину своих капканов на юге и половину капканов Густава на севере. Таким образом, он проходил мимо избы два раза в неделю. Ему ни разу не пришло в голову, что Густава можно обмануть, не отдав ему его долю добычи.

Всякий раз, возвращаясь в опустевший дом, он чувствовал, что неведомая сила тянет его на могилу. Улав ощущал это все сильнее и сильнее и, наконец, через несколько недель сдался – опять втащил Густава в дом и посадил его за стол. Он ставил перед Густавом тарелку, готовил пищу, а затем щенята доедали остатки. "Если бы кто-нибудь меня увидел, то, наверное, подумал бы, что я сошел с ума", – говорил себе Улав. Но ему было все равно. Он продолжал вести беседы – за себя и за Густава. Если только замолчать, то холодное безмолвие встанет между ними, и тогда придется признаться самому себе, что его друг мертв.

* * *

Когда над Гренландией снова появилось солнце и с каждым днем становилось все светлее и светлее, Улав понадеялся, что теперь все станет на свое место. Как только он сможет получше разглядеть лицо Густава, то сразу поймет, что просто безумие таскать мертвеца взад и вперед. Он достаточно перевидел на своем веку смертей – умирали товарищи на судне, умирали охотники, и смерть ничего для Улава не значила, а вот с Густавом совсем по-другому...

И каждый раз, возвращаясь домой, он твердо решал не брать больше Густава в дом, но всегда находились предлоги... Густав и мертвый имел над ним такую власть, освободиться от которой Улав никак не мог. Это все больше и больше раздражало его. Он очень досадовал на своего мертвого товарища. Ведь не проходило субботы, чтобы он не волок его в дом. Постепенно труп стал изнашиваться от постоянного таскания. Солнце пригревало с каждым днем все сильней, и иногда оно светило прямо в лицо мертвецу. Впервые Улав заметил, что Густав пожелтел. Это совершенно взбесило Улава, и он крикнул Густаву, что тот мертв и его место, черт возьми, в могиле! Он не желает его больше никогда видеть, прорычал Улав, обращаясь к покойнику: К черту! Ты здесь – последний раз! Улав окончательно вышел из себя.

А Густав сидел и ухмылялся, сидел слишком близко к огню, поэтому нижняя челюсть у него отвисла и улыбка стала еще более зловещей. Улав понял, что если так будет продолжаться, то, когда станет совсем тепло, он окончательно сойдет с ума. Ведь тогда Густав совсем оттает и будет невыносимая вонь. Нет, такого Улав не потерпит в своем доме! Но как воспрепятствовать этому? – спрашивал он себя.

В один прекрасный день появился первый снежный воробей, и Улав понял, что пора что-то предпринимать. Ведь эта птица предвестница весны в Гренландии. Сезон охоты на песцов кончался, скоро вскроется лед и вернется "Голубой кит". Улава охватил смертельный страх, когда, в последний раз осмотрев капканы, он вернулся домой. Улав боялся себя, боялся Густава боялся этого привидения: ведь теперь-то Густав действительно превратился в привидение. Единственная разница между ним и привидением заключалась в том, что Густав не появлялся сам по себе, а Улаву приходилось его притаскивать. Но ведь когда Густав был жив, то случались тоже странные вещи; он мог заставить Улава делать такое, о чем тот и не помышлял, да никогда и не подозревал, что может так поступать. Да, необходимо до прихода "Голубого кита" избавиться от всего этого! Однако, как это сделать, Улав никак не мог придумать.

Вдруг его осенило – в голове молниеносно возник план: он понял, что надо делать, и знал, что другого выхода нет. Улав опять внес Густава в дом, усадил его, обошел вокруг стола и стал беседовать с ним, будто и не замышлял ничего дурного. Не удержавшись, он тайком усмехнулся, когда делился с Густавом своими планами на завтрашний день, но говорил об этом только для того, чтобы отвлечь товарища. Когда, по его мнению, прошло достаточно много времени, Улав сказал Густаву, что сейчас выйдет и принесет угля для печи. Ружье было, конечно, заранее выставлено наружу. Дверь осталась чуть приоткрытой. Это не играло роли – ведь Густав не почувствует сквозняка. А Улаву именно такая щель и нужна. Он уверен, что на этот раз сможет перехитрить своего напарника.

Улав очень осторожно прокрался обратно к дому, держа заряженное ружье наготове. Ему показалось, что прошло много времени, почти вечность, пока удалось просунуть в дверную щель дуло ружья и установить его так, чтобы Густав ничего не заметил. Он по-прежнему сидел в той же позе и рука его опиралась на стол. Он сидел почти спиной к Улаву, но все-таки Улав мог видеть его отвратительную улыбку, делавшую его непохожим на настоящего Густава Кракау.

Сейчас он действительно живой! И Улав был твердо в этом уверен, но теперь хватит, теперь действительно надо с ним покончить и – взвел курок. Целиться было трудно, он был слишком возбужден, и руки у него дрожали. Даже несмотря на то, что Густав мертв, это все же его друг и товарищ по охоте, а сейчас Улав должен застрелить его. И вот, когда он уже приготовился выстрелить, Густав шевельнулся. Опять оттаяла рука. Не так-то просто стрелять в человека, когда он двигается, но Улаву во что бы то ни стало надо избавиться от Густава. Вдруг Улава охватило страшное бешенство – ведь Густав сейчас, в последние секунды, пытается испугать его. И Улав выстрелил в своего друга.

В хижине раздался оглушительный грохот. Казалось, что весь затылок Густава снесло. Но теперь-то он был по-настоящему мертв и больше не возвратится к Улаву. Улав прекрасно знал, что ему никогда уже не придет в голову тащить в дом человека с простреленным черепом.

На этот раз он похоронил своего друга окончательно. Улав смастерил из деревянных ящиков крест, поставил его на могиле и почувствовал облегчение; он остался один, и ему не о ком теперь заботиться. Улав не тосковал по Густаву. Наоборот, чувствовал себя превосходно, ведь он не видел больше отвратительной усмешки, и больше не было безумной возни с покойником. Теперь его напарник мертв, это сущая правда; Улав очень горевал, но уж ничего не поделаешь. Спокойно и добросовестно он готовился к отплытию на "Голубом ките", ведь судно могло прийти в любую минуту.

На обратном пути Улаву не раз приходило в голову броситься за борт. Одно его удерживало – мысль, что тогда о нем подумают самое плохое.

Я прекрасно знал, о чем вы шептались, заключил Улав. И я был прав. Сначала я получил разрешение сойти на берег и вернуться домой, а через день пришли четыре полицейских и арестовали меня. Я не убийца, господин судья. Ведь я застрелил Густава, когда он уже умер. Я застрелил его, чтобы он оставил меня в покое. Я стрелял в мертвеца, чтобы защитить себя, поверьте, господин судья! Ведь это не запрещается законом? Так или не так? Ответьте мне!

Улава отвели обратно в камеру, и, возможно, в тюрьме кто-то назвал его убийцей, который застрелил своего лучшего друга. Этого он не мог перенести. Улав был всегда сильным и абсолютно честным человеком, но тут он не выдержал. Всю зиму он находился на грани помешательства, а ночь в тюрьме после суда доконала его – Улав сошел с ума.

Сделали вскрытие, оно подтвердило показания Улава. Врачи дали заключение, что Густав умер давно и успел замерзнуть задолго до того, как Улав выстрелил ему в голову. Невиновность Улава была полностью доказана; об убийстве не могло быть и речи, и судья заявил, что Улаву нельзя предъявить никаких обвинений.

Но было слишком поздно. Никакой надежды на выздоровление Улава не осталось. Он уже не понимал, что ему говорит судья. Улав стоял и рассуждал сам с собой. Его поместили в дом для умалишенных, и, по моим сведениям, он все еще там.

Улав был одним из тех сильных и прекрасных людей, которые великолепно могут жить на Севере, но которые не в состоянии справиться с тем, к чему они не привыкли с детства. Улаву не приходилось много читать, возможно он и вовсе не задумывался над целым рядом вещей и когда, наконец, встретил настоящего друга, он не смог примириться с его утратой.

Но, кто знает, может быть, та же судьба ожидала его, если бы он прожил свою жизнь в цивилизованных странах и его нога никогда не ступила бы на берег Гренландии...

Глава 5

ЖИЗНЬ ЗА ЖИЗНЬ

Я попытался перевести рассказ Семундсена эскимосам, но он был им непонятен. Эскимосы великолепно знали, что значит одиночество и полярная ночь и что они могут сделать с человеком, но все же многое из рассказа великана норвежца не укладывалось у них в голове. О полиции и судьях они не имели никакого понятия. В их стране преступление и наказание были частным делом; такие вопросы люди решали между собой.

Квангак, не так давно убивший другого эскимоса, не мог понять, зачем кавдлунаки, живущие в дальних странах, отправляются в Гренландию, если не могут жить в этих условиях. Да к тому же, добавил он, раз Кракау больше нет, то какая разница, убили его или он умер от болезни. Меквусак тоже не мог понять, почему люди подняли такую бучу по этому поводу. Он сказал: "Неужели не проще спросить человека, убил он своего товарища или нет? Ведь только Улав мог это знать и поэтому было бы достаточно задать прямой вопрос: ведь всем хорошо известно, что если человек говорит неправду, то он краснеет".

Приходится только удивляться, почему белые не видят, что цвет лица у человека, который лжет, меняется. Тебе следовало бы разъяснить им это, Питa, – сказал Меквусак, – тогда бы они могли избежать ненужных расспросов и всего другого; мы здесь свободны от таких вещей, так как в нашей стране людьми руководит разум.

Пятеро китобоев молчали, когда Семундсен закончил свой рассказ. Они стали готовиться ко сну, но Итукусук продолжал со мной беседовать. Я как раз думал, что у людей, живущих здесь, часто могут быть приступы безумия, но повинна в этом не только тьма. Дневной свет тоже бывает свидетелем внезапного нервного расстройства у людей, которые казалось бы с большим душевным спокойствием переносят бесконечные зимы. А разве в цивилизованных странах мало таких случаев?

Итукусук прервал мои размышления; он рассказал, что случилось здесь, в Пакитсоке, с отцом его друга Улулика, причем это произошло весной, когда было совершенно светло. Эскимосы, как правило, люди уравновешенные и обладают крепкими нервами, и если с ними случаются истерические припадки, то обычно не опасные. Однако старый Миуклук лишил себя жизни во время такого приступа. Он был здесь в пещере вместе с несколькими охотниками. Все легли спать, но внезапно проснулись оттого, что услышали пение Миуклука, стоявшего посредине пещеры. Его пение становилось все громче и громче. Никто не осмелился заговорить с ним; вероятно, в него вселился дух. Когда старик начал танцевать, а его пение перешло в дикие вопли, всем стало страшно. Наконец, Миуклук выхватил короткий нож, наточенный накануне, и стал размахивать им, выкрикивая, что намерен доказать, насколько остер нож и как он умеет им владеть. Старик воткнул себе нож в левое запястье. Хлынула кровь.

Продолжая петь свою песню, Миуклук сделал глубокий разрез до самого плеча. "Кожа жесткая! Кажется, она годится на подошвы для камиков!" воскликнул он, рассекая себя.

Его спутники решили, что настало время прекратить это страшное самоистязание: они схватили Миуклука, но тут он сам повалился на пол пещеры. Старик все еще продолжал петь, но его голос становился все слабее; вскоре он умер в огромной луже крови. Охотники похоронили его в камнях, прямо перед пещерой. Вы и сейчас можете видеть его могилу, сказал Итукусук.

Наверное, сильные летние лучи солнца повинны в том, что он лишился ума, так как обычно Миуклук был тихим и приветливым человеком. Его друзьям пришлось просидеть в пещере пять дней, ибо они дотрагивались до трупа и теперь должны были дождаться, когда духи умершего покинут это место. Горе и страх они оставили в Пакитсоке, так как поделили между собой имущество покойного. Миуклук был великим охотником, и его опечаленные друзья могли найти утешение только в том, что каждый из них получил часть большого запаса мяса, добытого стариком, часть его охотничьих принадлежностей и несколько быстроногих собак. Им, конечно, пришлось положить несколько негодных упряжных собак у его могилы и вырезать игрушечное оружие взамен того, что у него взято.

Я перевел эту историю Рокуэллу Симону; слишком взволнованный рассказом Семундсена, он не мог уснуть и страшно досадовал, что у него нет бумаги. Американец сказал, что напишет книгу о своих злоключениях и о тех рассказах, которые он услышал.

* * *

На следующий день перед Пакитсоком нагромоздилось столько льда, что продолжать путешествие оказалось совершенно невозможным. Единственное, что мы могли сделать, – это оттащить лодку подальше, так как северный ветер выталкивал лед на берег – все выше и выше. За день лед почти достиг входа в пещеру и одно время казалось, что он совсем закроет маленький лаз в Пакитсок. Нам было очень уютно в пещере, продуктов хватило бы на несколько дней, но Билл Раса и его товарищи начали проявлять нетерпение. Я тоже не был в восторге от предстоящего нам долгого путешествия. Сегодня был последний день августа, с каждым днем становилось все холоднее, и я боялся, что залив Мелвилла замерзнет раньше, чем нам удастся достигнуть острова Тома.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю