Текст книги "Зверобои залива Мелвилла"
Автор книги: Петер Фрейхен
Жанры:
Путешествия и география
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
А отвечал за них я. Мне приходилось принимать решения, отдавать приказания, держа наготове румпель. Я ничего не мог сделать, чтобы спасти Торвальда. Может быть, я поступил не так? Вы должны мне это сказать, господа, – обратился я к суду.
Но только помните одно, – добавил я. – Вы, господин судья, и вы, ученые господа, можете спокойно сидеть и часами не спеша обсуждать это дело. Можете рассматривать его то с одной стороны, то с другой стороны, а у меня в распоряжении была одна секунда, даже меньше!
Считаете ли вы, что вы вправе судить об этом, господин судья? спросил я. – Поговорите с другими капитанами. Спросите их, что сделали бы они, и был ли у меня выбор? Много лет я плаваю капитаном на собственном судне. У меня были плохие годы и хорошие годы, у меня были скверные команды и первоклассные команды. Но я всегда мог с ними справиться, когда мы поближе узнавали друг друга и когда они понимали, что на судне командую я. Но на этот раз на борт попал не тот человек. Вот за это вы можете меня судить, а вовсе не за то, что он утонул.
Да, вот все, что я сказал в свое оправдание. Меня признали невиновным, но повторяю, что толку? Бухгалтер подошел ко мне на суде и пожал мне руку:
Я ни в чем не могу упрекнуть вас, – сказал он. – Все прощено и забыто.
Прощено! Он-то мог спокойно говорить так! Вот если бы он получше воспитал своего сына, то вообще ничего бы не случилось. Но забыть? Где угодно, но только не у нас. Люди так быстро не забывают – это я хорошо понял. Они ничего не говорили в моем присутствии, но много болтали за моей спиной. Все эти учителя воскресных школ с куриными мозгами – бездельники, которые могут сидеть, уютно устроившись в креслах, и ни за что не нести ответственности – ведь им никогда не надо принимать решение в какую-то долю секунды, когда дело касается жизни людей, вот у них-то нашлось, что сказать. Их языки трещали без умолку. "Капитан-убийца", называли они меня, конечно, тогда, когда я не мог их услышать. Теперь меня звали только так.
Дела сложились настолько скверно, что я не мог уже удержать свою прежнюю команду. Им не на что было жаловаться: в этом сезоне улов был велик, они здорово заработали и ничего не могли мне сказать в лицо. Но все шли одной дорогой: один за другим моряки нанимались на другие суда – те, кто плавал со мной много лет. Сначала я хотел нанять новую команду, взяв людей со стороны. Но я сообразил, чем это кончится, и отказался от этой мысли. Думаю, что тяжелее всего пришлось жене и дочерям. Мальчики, разумеется, находились в море; им эта история не повредит, они станут моряками, как их отец. Конечно, им все станет известно, но они хорошо знают отца и поймут, что он поступил так, как только можно было поступить в этом положении, а вот женщинам, сами знаете, каково приходится. Им ведь никак не избежать шпилек и колкостей. Поэтому я сказал жене, что решил наняться на шотландское китобойное судно, а штурман возьмет мою шхуну и будет на ней плавать. Я прикинул, что на шотландской китобойной шхуне можно неплохо заработать. Шотландцы – отважный народ и забираются далеко на север. Судовладельцы поговорили о постройке нового судна, которое со временем я смогу зафрахтовать. Если получу новое судно, то все будет в порядке. Понимаете? Всегда найдутся люди, желающие попытать счастье на новом судне, ведь говорят, что оно приносит удачу.
А пока я наймусь матросом и получу немалые деньги, сказал я жене при расставании. Но что из этого вышло? Вот я с вами в лодке, которую мы одолжили и на мне нет ничего своего.
* * *
Старый гордый Томас Ольсен горько улыбнулся, закончив свой рассказ, но голос у него был добрый. Мы сидели молча. Очевидно, каждый из нас подыскивал нужные слова, чтобы как-то выразить ему сочувствие. Я сам понимал, что ничего не могу сказать, чтобы достаточно выразить свое чувство и расположение к нему. Поэтому я тихо встал, подошел к Ольсену и пожал ему руку, а когда снова уселся у костра, то увидел, что другие поступили так же29. Все испытывали потребность выразить капитану свое сочувствие. Ольсен тоже не сказал ни слова, но он понял нас, и, я полагаю, ему принесло большое облегчение то, что он имел возможность выговориться.
Когда мы решили, что отдыхали достаточно долго, Семундсен и я спустились на берег посмотреть, что с лодкой. Оказалось, что дела не так уж плохи. Мы смогли кое-как залатать пробоины, и вскоре лодка снова годилась для плавания. Меквусак сказал, что стойбище отсюда недалеко и мы вполне сможем добраться до него к вечеру. Солнце уже зашло за гору; мы успели обсушиться, а когда влезли в лодку, чтобы проделать последний участок пути до стойбища на мысе Йорк, я понял, что мы все-таки еще не отдохнули как следует.
Глава 7
ЧУДЕСА МОРЯ
На мысе Йорк даже летом, когда солнце заходит за горы, создается впечатление, что наступила ночь. Именно в такое время нас обнаружили собаки. Начался обычный собачий концерт, и все население высыпало из чумов. Жители собрались на берегу, чтобы приветствовать нас. К моему удивлению, в стойбище остались одни женщины – обстоятельство, которое, судя по всему, ничуть не огорчило некоторых китобоев. Легко было догадаться, что мужчины отправились на охоту за тюленями, и единственным эскимосом, оставшимся здесь, оказался бедняга Усукодарк, глухонемой парень, которого не могли брать на охоту из-за его природного недостатка.
Охотник за тюленями непременно должен услышать, как животные поднимаются в разводьях льда подышать, и ему ни в коем случае нельзя самому шуметь; он только распугает тюленей. Усукодарк не мог знать, шумит ли он, и тем более слышать, как сопит тюлень. В гребцы он тоже не годился, поскольку производил много шуму веслами, и животные могли издалека услышать приближение человека. Бедняга не мог даже ходить с детьми на зайцев, потому что спотыкался, громко топал, и зверьки разбегались еще до того, как их удавалось увидеть.
Родители Усукодарка были настолько добросердечными людьми, что не решились вовремя расстаться с ним. Еще до рождения мальчика Агпалерк, его отец, попал как-то в страшную беду. Он получил сильные ранения, когда разорвало его ружье. Часть черепа вообще раздробило, и он отморозил себе обе ноги, прежде чем его нашли. Нам всем казалось, что он умрет, но он выжил, и раны его постепенно затянулись; правда, прежняя сила и ловкость так к нему и не вернулись. Пока Агпалерк болел, его жена Алоквисак30 родила сына. Она полагала, что это единственное дитя, которое родится от ее мужа.
Только много месяцев спустя они обнаружили, что ребенок ничего не слышит и, значит, не может научиться разумно изъясняться. Но к этому времени мать успела так сильно полюбить свое дитя, что она ни за что в жизни не решилась бы погубить его. Женщина обратилась тогда к адмиралу Пири за советом, считает ли он, что ее долг как хорошей матери убить своего ребенка; но Пири посоветовал оставить ребенка в живых.
С этого дня считалось, что Усукодарк находится под особым покровительством Пиули. Когда же американцы перестали посещать Туле, эскимосы, естественно, переложили эту ответственность на меня, поскольку я был белым человеком, как и Пири.
Я действительно взял на себя заботу об Усукодарке и старался обеспечить его всем, чем мог. Мальчик был ужасно непоседлив и зачастую убегал без всякого предупреждения. В последний раз его нашли далеко от Туле по дороге на мыс Йорк; его усадили в сани и привезли домой. Всюду, где бы мальчик ни появлялся, его встречали без особого восторга, правда, хорошим обращением он и не был избалован. Усукодарк мог приспособиться к чему угодно: ел он мало, а спать мог в любом положении. Этой весной он ушел из Туле, так как у меня не осталось больше табаку. Теперь Усукодарк бежал к нам, как будто мы условились встретиться здесь. Казалось, он упрекает меня за то, что я немного опоздал. Объясняться мы с ним умели так, что нас мало кто понимал.
Нам рассказали, что все мужчины селения ушли на каяках в фиорд Мертвецов. Там, в узком фиорде, затянутом молодым льдом, они охотятся на тюленей, и их нет уже третьи сутки.
Мыс Йорк – удивительное место. Зачастую здесь в один и тот же день бывает и весна, и лето, и зима. Это единственное место, где весь фиорд может покрыться льдом даже в середине лета. Холодные потоки воздуха всегда направляются с материковых льдов к фиорду Мертвецов, куда множество небольших рек приносит пресную воду, она растекается поверх морской соленой воды, а так как пресная вода замерзает быстрее соленой, то фиорд Мертвецов, как правило, покрыт льдом и там много тюленей.
Лучше всего ловить тюленей с молодого льда, на котором нет снега: тюлени замечательно слышат под водой. Когда на лед ложится снег, то каждый шаг способен предупредить их о приближении человека. Но если лед чист, охотники могут подойти прямо к лункам, из которых тюлени высовывают голову, чтобы подышать. Охотники подвязывают к подошвам куски медвежьей шкуры и двигаются совсем бесшумно. Без такой подкладки даже на гладком льду можно задеть небольшие неровности. Как только услышишь сопение тюленя, надо двигаться в такт с его дыханием. Каждый раз, как животное выдыхает, следует сделать шаг в его направлении. Когда тюлень находится под водой, надо стоять на месте. Так продолжается до тех пор, пока не окажешься над самой отдушиной. Остальное уже не сложно – вонзить гарпун в голову тюленя, когда он высунет ее из воды. Затем лунку расширяют, чтобы вытащить животное на лед. Этого тюленя оставляют на месте и стараются как можно скорее поспеть к следующей лунке. Действовать нужно быстро, ибо чистый лед бывает редко. Позже, когда он покрывается снегом, не всегда легко находить тюленьи отдушины. Зачастую берут с собой собаку, чтобы она по нюху могла обнаружить животное. Так чаще всего поступают весной, когда всюду лежит толстый лед. В это время отдушины имеют форму колокола; сверху остается лишь маленькое отверстие, а нижняя часть колокола настолько велика, что в нем помещается все тело тюленя. Когда собака находит отверстие, охотник становится над ним и ждет, не шевелясь, с гарпуном в руке. Узнать, здесь ли тюлень, можно только по слуху, чего Усукодарк сделать не мог.
Теперь, когда прибыли гости, а все мужчины ушли на лов, важная роль выпала на долю Усукодарка. Он разыгрывал из себя хозяина и всем распоряжался. Юноша делал знаки женщинам, чтобы они принесли мяса и другие яства, причем он издавал нечленораздельные звуки, которые женщины, как это ни странно, понимали и действовали согласно его приказам. Перед чумами они зажгли костер из сала и подвесили над ним котел. Усукодарк нарезал мясо и кидал куски в котел, женщины поддерживали огонь, а затем подавали пищу. Поскольку здесь было так много белых, женщины послушались мальчика даже тогда, когда он, отчаянно жестикулируя руками, заставил их убраться в чумы и не оскорблять почетных гостей своим присутствием, пока мужчины едят.
Мы вынуждены были переночевать в стойбище – против этого ничуть не возражали ни китобои, ни женщины мыса Йорк. Однако мы уговорились, что при всех обстоятельствах завтра рано утром отправимся в дальнейший путь, независимо оттого, какие предлоги выдумают Пабло, Семундсен или кто-либо другой, чтобы остаться здесь подольше. Мы не могли позволить себе зря тратить время, поскольку нам надо было достичь острова Тома, а я хотел побывать еще в фиорде Мертвецов и встретиться там с Кволугтангуаком; на мысе Йорк он считался великим ловцом, и выслушать его совет всегда было полезно. Я знал, что у него есть медные гвозди, которых нам недоставало для починки нашей лодки. Она все еще протекала, и я хотел исправить ее более основательно, чем нам удалось это сделать вчера.
* * *
На следующее утро китобои не очень-то охотно соглашались пуститься в дальнейший путь. Все же мне удалось вытащить их из чумов. Они распрощались со своими гостеприимными хозяйками, и, наконец, мы тронулись в путь. Мы отплыли уже довольно далеко, когда я обнаружил в лодке Усукодарка; я и не заметил его в предотъездной сутолоке. Моя попытка вернуться, чтобы высадить его, натолкнулась на отчаянные протесты с его стороны, и мне пришлось уступить. Я понимал, какое значение имела для него поездка с шестью белыми. Обычно его уделом было стоять на берегу, когда другие подростки гордо возвращались со своей добычей. Неоднократно Усукодарк был свидетелем того, как его сверстников брали в экспедиции, а о нем не могло быть и речи. Постоянно люди шили себе одежду из шкур убитых ими животных, тогда как ему приходилось довольствоваться поношенным старьем, которое бросали ему другие. Поездка явилась бы триумфом для него, и я не мог лишить парня такой радости.
Мы находились в пути уже много часов, и тут я вдруг осознал, какую огромную глупость совершил. Мне раньше представлялось, что Усукодарк сможет вернуться с эскимосами, к которым мы теперь направлялись в фиорд Мертвецов; но они ведь пришли туда на каяках, а в такой лодке невозможно поместить пассажира, и никто из них не сможет захватить с собой Усукодарка. Как же мне отделаться теперь от бедняги глухонемого и отправить его обратно на мыс Йорк?
Я ничего не сказал остальным, уж очень мне не хотелось сознаваться в своей оплошности. От Усукодарка не только не будет никакой помощи – более того, он станет обузой для всех нас. Юноша был весел и счастлив. Он все время улыбался и неуклюже указывал руками на все, мимо чего мы проплывали. Погода стояла замечательная, на море был полный штиль. Льдины встречались лишь изредка. За каких-нибудь шесть часов мы добрались до фиорда Мертвецов. Блестящая огромная льдина сверкала, как зеркало, и уже издали мы увидели мужчин с мыса Йорк, которые разбрелись по всему ее пространству. Как только ловцы заметили нас, они направились навстречу, ведь это было для них приятным развлечением в однообразном дежурстве над отдушинами.
Нам помогли втянуть лодку на толстую льдину, и эскимосы сразу же принялись чинить ее, а мы все сгрудились возле огромного котла с мясом только что убитого тюленя. Пока варилось мясо и пока мы его ели, я рассказал о нашем далеком путешествии с острова Саундерса до острова Тома, где мы надеемся встретить китобойное судно.
Как я и ожидал, эскимосы отказались взять с собой Усукодарка на мыс Йорк. Они безусловно сделали бы это, если бы имели возможность, но у каждого из них было по одному тяжело нагруженному каяку. Для Усукодарка просто не оставалось места. Мне не хотелось терять еще один день на возвращение к мысу Йорк, и нам ничего не оставалось, как взять парнишку с собой на остров Тома. На прощание эскимосы подарили нам трех тюленей. Теперь мы могли пуститься в путь, чтобы пересечь залив Мелвилла.
Когда мы вышли из фиорда Мертвецов, все еще стояла хорошая погода. Мы даже поставили парус и взяли курс на остров Бушнан, где собирались заночевать. Спустя час после того, как мы отошли от берега, неожиданно исчез весь крупный лед. К юго-востоку насколько хватал глаз была свободная вода, и именно туда нам и предстояло плыть. Если бы ветер не изменился и вода осталась открытой, мы, пожалуй, могли бы добраться до острова Тома за 24 часа, и я уже подумывал над тем, не миновать ли нам остров Бушнан. Китобои могли бы спать в лодке, пока держится такой ветер. Но в этот момент я, естественно, не стал делиться с кем-либо моими светлыми надеждами. Ведь неизвестно, как долго нам будет сопутствовать счастье.
Кое-кто уже дремал, когда Усукодарк всех переполошил... Он вскочил, дико замахал руками и начал что-то нечленораздельно выкрикивать. Легко было догадаться, что он увидел нечто необычное, и вначале я даже подумал, не судно ли это. Но постепенно, прислушиваясь к его гортанным звукам и присматриваясь к жестам, я понял, что он увидел белого медведя.
Откуда ты мог догадаться, что он увидел медведя? – спросил меня Пабло, – на мой взгляд, ни его звуки, ни жесты не имеют смысла.
Пришлось объяснить, что, конечно, мальчик не в состоянии говорить, но он может изъясняться по-другому. Ему известно, что в Туле слово "медведь" также означает "штаны", поскольку их шьют из медвежьей шкуры, так что произнося свои непонятные слова и одновременно указывая на штаны, он достаточно ясно дал понять, о чем идет речь. Все глядели в том направлении, куда указывал глухонемой.
Меквусака это происшествие сильно задело. Обычно он раньше других все обнаруживал своим единственным глазом; сейчас старик воспринял удачу Усукодарка как свое личное поражение.
Случилось так, что старый человек смотрел только туда, куда ему велено направлять лодку, чтобы спасти всех, – сказал он в оправдание.
Усукодарк готов был лопнуть от гордости. Ему казалось, что медведь целиком принадлежит ему, а мы все должны поражаться его острому зрению. Зверь все еще находился далеко от нас и казался небольшим белым пятнышком среди других белых пятен. Вокруг медведя была открытая вода, плавали только небольшие льдины. Он лежал на спине, не испытывая никаких неудобств. Как только мы приблизились настолько, что выдали себя, косматый повернулся и попробовал уплыть от нас; однако у него не было уже ни малейшей возможности сделать это. Мы спустили парус, когда отклонились от курса, но и на веслах шли гораздо быстрее медведя. Некоторые полагают, что белый медведь может ловить рыбу и тюленей, поскольку плавает быстрее их, но на самом деле он медлителен и неуклюж. Даже на каяке его легко догнать. Крайний выход он видит в нырянии – именно к этой уловке и прибегнул медведь Усукодарка.
Нырнув в воду, медведь становится опасным противником. Он, например, приближается под водой к тому месту, где на льду стоит охотник, когтями задних лап цепляется за льдину и вдруг вырастает перед человеком во весь рост – создается впечатление, что он стоит в воде. Тут же зверь наносит удар своей огромной передней лапой. Такой удар способен убить собаку наповал, а человека валит с ног.
На этот раз мы обнаружили медведя там, где поблизости не было крупных льдин, под которые он мог бы нырнуть, и эскимосы справились бы с ним своими гарпунами и копьями, не тратя даже заряда. За какие-нибудь полчаса мы нагнали зверя, и началась охота. Итукусук стоял наготове со своим гарпуном, а мы прекратили грести, чтобы не мешать ему наблюдать за зверем. Вдруг мы ощутили толчок огромной силы, и мне показалось, что лодка наша переворачивается, меня чуть не выбросило за борт. Оказалось, что медведь пошел сам в наступление и, вцепившись в борт, накренил лодку. Вода хлынула в лодку, но мне все же удалось свалиться на ее дно. Открыв глаза, я увидел, что медведь стоит над нами. Правда, Итукусук и Квангак, знавшие повадки медведей, не потеряли ни присутствия духа, ни равновесия – их гарпуны впились в зверя до того, как он успел уйти под воду.
В наступившем замешательстве никто не заметил, что произошло с Усукодарком. Бедняга так увлекся, что забыл о всякой осторожности. Его выбросило за борт и теперь он барахтался в воде невдалеке от лодки. Все остальные что-то громко кричали друг другу, но мне все же удалось сказать Меквусаку, что Усукодарк за бортом и теперь пытается обратить на себя внимание своими странными звуками. Плавать мальчик не умел – ни один эскимос не умеет плавать, – и мы подоспели ему на помощь в самый последний момент. Парень наглотался воды, но нам некогда было сейчас заниматься им. Мы бросили его на дно лодки и наблюдали за медведем и моим верным псом Эрсуликом, вцепившимся в голову своего кровного врага. Полуживого Усукодарка даже не повернули на живот, чтобы из него могла вытечь хотя бы часть воды.
Все наше внимание приковал медведь. Бедное животное отчаянно пыталось освободиться от гарпунов. Медведь изломал в щепки гарпунные древки, но этим только углубил и разодрал свои раны. Он настолько занялся собой, что совершенно забыл о нас; мы подгребли к нему, и я выстрелом в голову убил его наповал. Мы накинули ему на шею веревку и потащили к большой льдине, чтобы освежевать и разделать тушу.
Китобои гребли, а эскимосы занялись еле живым Усукодарком. Повернув его, они начали выкачивать из него воду, и вскоре он ожил. Как только Усукодарк понял, что медведь убит, к нему вернулись силы. С большой страстью он объяснял нам, что лишь благодаря ему обнаружили медведя, так как все остальные спали с открытыми глазами. Он бил себя в грудь, прикасался к глазам и гордо улыбался. С презрением юнец указывал на единственный глаз Меквусака, а меня дергал за бороду, как бы говоря этим, что я слишком стар и ни на что не гожусь при охоте на медведя. Настал его великий день, и никто не должен был думать о другом. Как только пантомима подходила к концу, она тут же начиналась сначала. Стоило кому-нибудь отвлечься, как Усукодарк напоминал о себе ударом в спину. Когда мы, наконец, приблизились к льдине и готовились вытащить на нее медведя, юноша успел уже всем изрядно надоесть.
В своем порыве заносчивости Усукодарк захотел первым высадиться на лед. Для этого он пробрался на нос лодки, но перестарался и прыгнул раньше времени. Ему не доставало нескольких дюймов, чтобы очутиться на льду, но именно эти дюймы и оказались решающими; он угодил прямо в воду и пошел под лед.
Мы все перепугались, но вдруг Итукусук увидел, как нога Усукодарка в камике отчаянно ударяет снизу по льду. Ясно, что мальчик всеми силами борется за свою жизнь, но не представляет себе, как выбраться. Я схватил левой рукой конец веревки и прыгнул в воду. Тут же я нырнул под лед и еще не успел сообразить, насколько близко находится Усукодарк, как он вцепился в меня со всей силой, словно огромный спрут обвил меня всеми своими десятью щупальцами. Юноша рвал на мне одежду, толкал ногами, наконец обхватил рукой мою шею и делал все, что в его силах, чтобы задушить меня.
Теперь и мне пришлось отчаянно бороться за свою жизнь. Веревку заклинило в трещине, и хотя мне казалось, что я не выдержу больше ни единой секунды, мне пришлось все же отталкиваться ногами, чтобы опуститься ниже и высвободить веревку, которой нас могли бы вытащить товарищи. К этому времени я совершенно забыл об Усукодарке, но он крепко держался за мою шею, пока меня не вытащили на поверхность, а затем и на лед.
Я пришел в себя довольно быстро, но Усукодарк, уже второй раз проделавший такое упражнение, долго не подавал признаков жизни. Мои друзья потрудились над ним как следует, делая искусственное дыхание, и некоторое время спустя он начал оживать. Те, кто в данный момент не занимались им, принялись за медведя. У эскимосов свои особые правила дележа добычи. В нашем положении не было оснований делить мясо, его имелось более чем достаточно для всех нас, но шкура представляла большую ценность.
Загнавший первый гарпун всегда получает самую лучшую часть: голову вместе с передними лапами. Ему же достается холка, откуда женщины берут мех на оторочку камиков. Квангак первый поразил медведя, так что эта часть досталась ему. Итукусуку отдали среднюю часть, которой бы хватило на штаны. Это тоже соответствовало правилам. Третья часть должна бы достаться мне, поскольку я выстрелом добил медведя, но у меня в Туле было достаточно шкур, и я решил отдать свою часть Усукодарку в компенсацию за его злоключения. Когда нам, наконец, удалось растолковать бедняге, что эта часть туши отводится ему на штаны, он чуть не спятил с ума от радости.
Такого счастья, чтобы на его долю досталась часть добычи, ему еще не выпадало. Он всегда мечтал лишь о еде и не знал, как сохранить тепло в тех отрепьях, которые носил. Теперь Усукодарк впервые в жизни вернется в стойбище как настоящий ловец с добычей, достаточной, чтобы сшить новые штаны. Когда до него дошло, что часть шкуры действительно принадлежит ему, он начал носиться вокруг медведя, смеяться и выкрикивать свои гортанные звуки. Ему во что бы то ни стало хотелось сделать и нас участниками своего триумфа.
Меквусак был единственным из всех, кто не только разделял радость Усукодарка, но и наблюдал за льдами, и теперь последовало предупреждение:
Не исключено, Питa, что лодку затрет льдами. К сожалению, лед и погода не ждут, пока мы закончим свежевать медведя.
Старик был прав. По открытой воде мы плыли не более часа, взяв курс прямо на остров Тома; встречались лишь отдельные, небольшие льдины. Вдруг вода покрылась льдом, и произошло это тихо, без всякого шума, но с ошеломляющей быстротой. Не видно было даже ни одного протока во льдах. Если льды загородят выход из бухты, нам придется проторчать здесь много дней. Мы поторопились закончить разделку туши, выбросили все, в чем не было острой нужды, и сели в лодку. Теперь наш путь лежал на остров Бушнан, около которого все еще виднелась чистая вода. Парусом уже нельзя было пользоваться, а вскоре невозможно было даже грести. У нас не осталось выбора – пришлось вытащить лодку на лед.
* * *
Следующие три дня были сплошным кошмаром. Вначале никто из нас не проявлял особого беспокойства. Мы расположились лагерем на льдине и с радостью принялись есть свежую медвежатину, причем ели ее сырой, как это всегда делалось в Туле. Сырая медвежатина – изысканное блюдо, если есть ее не слишком часто. В этом году такое мясо мы вообще пробовали впервые. Попозже, в сентябре, оно нам уже надоедало. Именно в это время медведи уходят на берег, чтобы устроиться на зимнюю спячку. В Туле, там, где сейчас расположился целый американский город с авиабазой31, медведей появлялось особенно много.
В те дни мы пребывали в счастливом неведении, что по меньшей мере половина белых медведей болеет трихинозом32. В наше время везде развешаны плакаты, предупреждающие, что собачье и медвежье мясо нельзя есть, основательно не проварив. Меня тогда спасла любовь к хорошо проваренному мясу, но все равно я съел не одну сотню килограммов сырой собачатины и медвежатины, и все же, насколько я знаю, оно мне не повредило. Вечером мы забрались в лодку и накрылись парусом; так провели ночь. Места хватило на всех, но приходилось лежать не ворочаясь. Усукодарк, который промок насквозь, лежал в самом низу лодки, между Пабло и Рокуэллом Симоном: там им было тепло.
Погода на следующий день стояла ясная и тихая, но не было никакого намека на то, что лед вскроется. Меня это беспокоило, поскольку я знал, что движение льда несет нас обратно к мысу Йорк. Если так будет продолжаться, я вернусь в Туле и откажусь от дальнейших попыток достичь острова Тома. В конечном счете наши друзья смогут подождать, когда установится санный путь. Ранней осенью мы сможем доставить их на санях до Упернавика. Это, правда, означало бы, что до следующей весны они не увидят ни одного китобойного судна или какого-нибудь другого корабля. Я решил поэтому подождать еще день-два перед тем, как окончательно отказаться от дальнейшей поездки. Пока не появится открытая вода, не имеет никакого смысла тащить нашу тяжелую лодку; поэтому следующий день мы провели в своем лагере.
Неожиданно нам на помощь пришел айсберг. Он возвышался огромным колоссом за несколько сотен метров от нас; и вдруг эта махина стала двигаться. Так часто бывает с айсбергами. Ледяная гора приближалась, проходя мимо нас. Льды были неподвижны, да и другие айсберги не трогались с места, а этот, к нашей великой радости, величественно двинулся вперед. Зрелище было фантастическое, но у нас не оставалось времени любоваться красотой, нам приходилось работать быстро. Айсберг двигался в нужном направлении и образовывал замечательный проток, которым мы не преминули воспользоваться. Фарватер получался как по заказу – пока продолжалось движение айсберга. Но вдруг ледяная гора замедлила ход и остановилась. Мне помнится, что на этом месте айсберг простоял потом несколько лет. Сейчас же он сделал прогулку, чтобы порадовать нас. Благодаря ему мы здорово продвинулись к острову Бушнан, и нам казалось, что теперь есть возможность дотащить нашу лодку по льду.
Я не совсем понимаю, почему другие участники похода так стремились достичь острова, должно быть просто для того, чтобы почувствовать под ногами землю. У меня лично были довольно веские основания стремиться на это нагромождение скал. Я думал, что передвижки льдов теперь больше не будет до самой зимы, и мне хотелось оставить лодку на земле, а не на плавучих льдах. На острове она могла простоять до весны, пока я не перевезу ее в Туле на санях.
На третий день после нашей медвежьей охоты мы, совершив с лодкой мучительный переход по льду, наконец, добрались до канала, который вывел нас к открытой воде вокруг острова Бушнан. Все измотались и хотели высадиться тут же, но Меквусак не желал и слышать об этом. Он предлагал обогнуть половину острова, чтобы добраться до места, где, как он утверждал, имеется пещера, способная укрыть нас на время нашего пребывания здесь. На этом острове я был не раз, но никогда не видел этой пещеры. Она оказалась просторной и глубокой, но вход в нее расположен так низко, что ее заливало водой во время приливов. Мы смогли въехать в пещеру на лодке и грести, пока не добрались до ее конца. Я отчитал Меквусака за то, что он не сказал нам, что пещера залита водой. Но старик очень гордился своим водяным прибежищем.
За всю свою жизнь старику удалось найти только одно-единетвенное место, позволяющее на лодке заехать в жилище, – ответил он спокойно.
В пещере оказалось много уступов, достаточно сухих мест, и нам удалось хорошо расположиться.
На следующий день шел дождь, была отвратная видимость, и мы не могли нарадоваться нашим убежищем. Вообще же мы были беспомощны, потому что компасом совершенно невозможно пользоваться так близко от Северного магнитного полюса, а туман стоял непроглядный. Нам ничего не оставалось другого, как отлеживаться на острове Бушнан, или Сагдлерк, как его называют эскимосы, что означает "крайняя земля". Такая характеристика действительно оправдана, ибо остров виднеется с крайней точки мыса Йорк; его можно разглядеть, если двигаешься с юга, а широкий залив Мелвилла остается позади. Он кажется тогда началом новой земли. На острове нет ни птиц, ни зверей; даже моржи сюда не заходят. Эскимосы изредка посещают его зимой, а летом вообще сюда не заглядывают.
За предыдущие дни мы очень устали, перетаскивая лодку по льду, и были очень рады, что можно денек отдохнуть. К счастью, нам удалось поддерживать огонь. Итукусук ходил на разведку вдоль берега и нашел два больших чурбана, прибитых волнами к острову. Мы переправили их в пещеру и теперь грелись у костра. Нам было тепло, и пищи у нас хватало; и все же день тянулся долго и однообразно.
* * *
Хуже всех чувствовал себя Рокуэлл Симон. Это был нервный и непоседливый человек, и бездействие угнетало его. Все свободное время он обычно проводил за чтением, и ему никогда еще не приходилось оставаться без книг. Рокуэлл не настолько устал, чтобы спать, а безделья он не выносил. Вот он и пристал к нам, чтобы ему что-нибудь рассказали. Через меня он обратился к Меквусаку, чтобы тот поведал что-либо из своей жизни.