Текст книги "Инфернальный реквием"

Автор книги: Петер Фехервари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Ты меня не знаешь! – рявкнул Тайт, шагая к кристаллу.

Когда Иона подступил ближе, игла обрела прозрачность, и он увидел иссохшее существо внутри, подобное насекомому, застывшему в хрустале. Раб страстей выглядел почти так же, каким Тайт помнил его по Истерзанному Святилищу, – лицо ученого, туго обтянувшее череп, ползучие тонкие строчки на коже, – но с одним важнейшим отличием. Глазницы создания превратились в пустые черные ямы.

«Я знал, что их у кого–то украли», – подумал Иона, представив себе выпученные глаза, которые вызвали у него омерзение столько лет назад.

+Просто позаимствовали,+ сказал его враг, говоря при помощи мыслей, а не застывших губ. + Зрение всегда пропадает быстро.+

– Ты же говорил, что ничто никогда не теряется.

+Возможно, я солгал.+

– А еще о чем ты солгал? – Путник достал пистолет, и плоскость под ним вздрогнула, ожидая развязки. Пуля в патроннике загудела, жаждая исполнить свое предназначение.

+Закончи все, и увидишь, Иона Тайт.+

Цепляясь за стену, двойняшки посмотрели вниз. Скала далеко внизу распалась со стоном измученного камня, увлекая в бездну обе армии. Вскоре осталась только башня, возносящаяся из вихрей дыма с проблесками пламени. Смерч кружил рядом с ней, будто хищник возле добычи, и сдерживал его один лишь свет наверху.

– Не останавливайся, сестра! – крикнула Асената, перекрыв вой шквального ветра.

– Ты никогда еще не называла меня сестрой! – восхищенно завопила Милосердие.

– Лезь!

Пока они карабкались выше, Гиад заметила сквозь пелену бури, что вершины трех окружных гор ярко пылают белизной. Очевидно, на четырех других творилось то же самое, поскольку Семь Шпилей были связаны так же прочно, как Асената и ее двойняшка. Гиад понятия не имела, что означает сияние, однако зрелище почему–то заставило ее вспомнить об Афанасии. Наблюдает ли он за падением Перигелия с одного из тех пиков?

Асената вновь спросила себя, стоило ли помогать мальчику–колдуну, но сердцем просто пожелала ему выжить. Возможно, иных доказательств ее правоты и не требовалось.

– Тебе может не понравиться то, что мы там найдем, – предупредила Милосердие, когда сестры приблизились к верхушке башни.

– Мое мнение неважно, – заявила Асената.

– Но, несомненно…

Двойняшки вскрикнули от боли – что–то промчалось мимо, распоров им спину когтями. Оглянувшись, они увидели, как Воплощение в красной рясе уносится прочь на своем демоническом скакуне. Развернув гигантское насекомое, из раззявленной пасти которого вырывались потоки мух, женщина вновь погнала его к сестрам. Хоботок твари сгорел, но наездница сжимала в каждой из шести рук длинный хирургический скальпель. Из трещин в ее круглых глазных линзах струился зеленый газ.

– Бхатори, – вместе произнесли двойняшки.

Обе с легкостью узнали это худое желчное лицо. По сути, облик изуродованного аватара больше соответствовал духу старой карги, чем ее прежняя внешность.

Издав электронный визг, бывшая палатина устремилась к ним, понукая скакуна с блестящими фасеточными глазами. В последний момент Милосердие выдернула ногти из стены и полетела вниз, уходя от полосующих клинков. Она снова впилась в камень за секунду до того, как падение стало бы неудержимым.

– Дай мне свободу! – взмолилась Милосердие. – Сейчас нужен идеальный контроль!

Гиад медлила с ответом, но чумная всадница уже разворачивалась для новой атаки.

– Не обмани меня, сестра, – сказала Асената, уступая.

Как только чудовище приблизилось, Милосердие вновь начала падать, но тут же отскочила от стены и бросилась на врага, застав тварь и ее наездницу врасполох. Прокрутившись в воздухе, сестра всадила когти–ножи в глаза монстра и принялась вонзать в его раздутое брюхо ступни–иглы. Через несколько секунд насекомое с распоротым брюхом вошло в штопор. Оттолкнувшись от демона, Милосердие прыгнула обратно на башню. Она проехала вниз, высекая ногтями искры из камня, пока наконец не зацепилась достаточно надежно.

Повиснув на одной руке, Милосердие расхохоталась при виде того, как ее враги несутся к вихрям пожарищ внизу. Ветер трепал одеяния Бхатори, которая беспомощно размахивала всеми конечностями.

«Сестра, – позвала Гиад, налегая на прутья своей клетки. – Не…»

– …обмани меня!

Звук собственного голоса поразил Асенату: сестра выпустила ее на волю.

– Мы ведь договорились откланяться вместе, верно? – игриво напомнила Милосердие, вновь взбираясь по стене. – И еще, сестра: я никогда не держала тебя под замком. Ты сама запирала себя!

– Не надо, брат, – снова предостерегла Мина, однако уже без надежды в голосе.

Иона пытался внять ей – опустить пистолет, усмирить свою ярость. Он старался, поскольку любил сестру, даже если от нее остался лишь призрак, но главная причина заключалась в том, что Мина была права. Убийство короля–вырожденца в болотном мире оказалось генеральной репетицией того, что происходило сейчас. Злейший враг Тайта хотел умереть.

«А мне нужно убить его!»

– Тебя действительно зовут Ольбер Ведас? – спросил Иона, подавляя гнев.

+Иногда, + ответил раб страстей, запертый в кристалле, +но чаще я пользуюсь этим именем как любимым орудием. На протяжении тысячелетий я воплощался во многих душах, коим судьба предопределила искать Истину. Иногда я даже становился тобой, Иона Тайт!+ Последовал невеселый смешок. +Мы с тобой сплели кое–какие странные и грозные парадоксы…+ Еще один смешок. +Но не на сей раз! В этом случае мне указали мое призвание всего лишь девяносто лет назад, и я вел поиски больше десяти веков.+

– В твоих словах нет смысла, – сказал Тайт, жаждая покончить с ублюдком.

+Не для нас… пока еще, но, возможно, однажды появится…+ Несмотря ни на что, мания существа не покинула его, как и высокомерие – и голод. + Решение в том, чтобы найти подходящую точку обзора. Тогда, применяя необходимые инструменты и методы, мы станем творцами своего предназначения.+

– Ты до сих пор веришь в это, – утвердительно произнес Иона.

+Все прочее может измениться, но не моя убежденность, друг мой.+

– Я же сказал: мы не друзья! – ярость Тайта вновь расправляла кольца, пробужденная его отвращением.

+И все же ты вновь стоишь передо мной, Зеркальный Странник, – мой неизменный судья и свирепый палач! С помощью книги и злобы ты всякий раз выслеживаешь меня, пока я пытаюсь выпутаться из собственных неудач, слишком упрямый, чтобы покончить с собой…+

Послышался сухой псионический вздох.

+Признаюсь, данная итерация вышла особенно неприятной. Внедрение в прошлое Последней Свечи изнурило меня, но я возлагал такие надежды на эту планету и ее мистическую машину!+

Создание перешло на лекторский тон:

+Под шпилями сокрыта колоссальная мощь, однако я установил, что она весьма неустойчива и непредсказуема, а потому не подходит для точного процесса творения. Мне следовало бы догадаться раньше… Альдари ведь построили Кольцо как станцию для переработки стоков негативной духовной энергии из Паутины.+

– Но при чем тут я? – требовательно спросил Иона, борясь с яростью. – И чертова книга?

+Потому что такова эта история! Так мы учимся создавать нашу реальность.+

– Мы?

+Вечно и неизменно «мы», друг мой и враг мой. Ты, я и немногие бесценные души, способные, в свою очередь, слушать и понимать.+

– Понимать что?

+Истину, какой она видит нас. Совпадений не…+

– Гори, – вынес приговор Зеркальный Странник.

И выстрелил, как случалось всегда.

Под звон разбитого стекла двойняшки влетели в фонарную палату собора. Приказав их общему телу пригнуться, Милосердие осмотрела большой семистенный зал в поисках неприятелей. Она упрямо отказывалась поворачиваться к цели пути, пока не убедилась, что, кроме них с сестрой, в помещении никого нет.

– Это и есть твоя реликвия?! – прорычала Милосердие, наконец взглянув на огонь. – Мы пришли сюда ради нее?

Изумление в голосе существа боролось с презрением и, возможно, даже разочарованием.

Свет Перигелия пылал на пьедестале в центре помещения – ярко, но не сильнее, чем другие огни подобного рода.

То был язычок пламени обычной белой свечи.

Время неимоверно растянулось, пока пуля Ионы двигалась к цели, лениво поворачиваясь на лету. От касания ее острия кристаллический шип начал неторопливо раскалываться – и вдруг раздробился, мгновенно содрогнувшись по всей длине. Миг спустя пуля врезалась между глазниц создания, запертого внутри. Иссохшее тело даже не дернулось, когда голова исчезла во вспышке сине–фиолетового света, вспоровшей весь мир.

+Лишь Истина режет достаточно глубоко,+ шепнул призрак убитого на ухо своему палачу. + Однажды мы разобьем сковывающие нас цепи и вознесемся над круговертью бури, друг мой, но… не… сегодня…+

И вечный раб страстей растворился в грезах, чтобы грезить вновь.

– Куда ты привела нас, сестра? Что за фарс? – возмущалась Милосердие, злобно глядя на свечу.

Фонарная палата тряслась вокруг них, с трескающихся стен летели хлопья штукатурки. Смерч, похоже, избавился от страха перед светом, поскольку воронка обвилась вокруг башни вскоре после того, как сестры забрались внутрь.

– Мы стоим на острие божественной иглы, – умиротворенно произнесла Асената, – ибо нас благословили пронзить око адской бури.

– Ты какой–то бред несешь!

– Что ты видишь, сестра? – спросила Гиад.

В зале выбило все стекла.

– Ложь! – рявкнула Милосердие. – Шутку над целым миром глупцов!

Огонь снаружи хлынул в окна и пополз вдоль стен.

– Я вижу священный свет. – Асената понуждала их обеих смотреть на свечу. Лишь целестинкам разрешалось взирать на пламя маяка вблизи, но Гиад всегда представляла его именно таким – непорочным в своей скромности. Честным.

– Ты рассудком помутилась, сестра, – насмешливо заявила Милосердие.

– Мне не нужен рассудок, чтобы узреть истину. – Асената повела их общее тело к реликвии. Темное обличье ее двойняшки распадалось с каждым шагом Гиад. – Скажи, сестра, как возможно, что сияние этой свечки озаряет все Кольцо? Как возможно, что его замечают с моря?

– Я… – Милосердие растерянно замолчала.

– Это невозможно, – ответила за нее Асената. – Сестра, издалека мы видим не сияние маленькой свечи, но наш собственный свет. Нашу веру.

– Вера – наихудшая ложь!

Их общая кожа пузырилась волдырями.

– И все же ты тоже видишь свет, – мягко сказала Гиад. – Предлагаю тебе выбор, сестра: или ты опустишься со мной на колени и помолишься, или я буду стоять вместе с тобой, пока мы не сгорим.

– Мы сгорим в любом случае!

– Уверена?

Башенка содрогнулась под ними. Когда она начала рушиться, Милосердие приняла решение.

Иона по–прежнему видел освященную зеркалом пулю, что блистала серебром во взрезанной ею пустоте. Он наблюдал за беспощадно отчетливой картиной: снаряд пронзал бездну времени и пространства, стремительно приближаясь к месту своего зарождения. По дороге пуля каким–то неуловимым образом столкнулась с еще одной, летящей по зеркально отраженной траектории. Два снаряда прошли друг сквозь друга во вспышке истерзанных возможностей.

– Прости меня, Мина, – говорит Иона.

Он пробует сдвинуться с места, но знает, что не сможет. Взгляд Тайта прикован к его пуле, пока ее противоположность мчится к нему из имматериума.

«Совпадений не бывает», – скармливает он книге ту самую фразу. Какое бы омерзение она ни вызывала у Ионы, ее истинность неоспорима. Ничто не происходит случайно.

Сквозь свою пулю Тайт видит себя прежнего, стоящего во мраке скованного ночью святилища на Сарастусе. В его поднятой руке дымится пистолет, а лицо, пусть и бледное от страха, еще не заклеймено проклятием, готовящимся впиться в Иону. Кажется, что все произошло так давно, однако минувшие годы – ничто в сравнении с бессчетным множеством циклов, в течение которых судьба разыгрывала эту гибельную сцену и будет разыгрывать впредь.

– Беги! – кричит Тайт своему молодому «я», сознавая, что попытка безнадежна, ибо грядущее уже свершилось.

«Все – ложь», – утверждает Иона, выражая единственную истину, что живет у него в душе.

Пули–близнецы с идеальной синхронностью поражают свои цели. Одна проклинает Тайта в Истерзанном Святилище, другая убивает его в сердцевине Теневого Планетария. Ни то, ни другое событие не меняют ничего важного.

Круг замыкается – и начинает новый оборот.

Крепись, путник, ибо избранная тобою дорога будет нелегкой. В странствии ты обретешь только крупицы славы и не изведаешь радости, не говоря уже о надежде на светлое будущее в конце путешествия. Если же ты ищешь безупречно точных ответов, то лучше бы тебе немедленно повернуть назад…

Эпилог. Скованные огнем

Невидимые отражения

Я помню смерть моего родного мира так, словно произошло это только вчера, ибо в последующие века я много раз видел пожравший его пожар в Море Душ, которое восторженно воспроизводило агонию Витарна. Наблюдая за той бесконечной, беспощадной гибелью, я переродился среди Адептус Астартес – духом, а после и телом.

Афанасий Кальвино, старший библиарий–просветитель Ангелов Сияющих

Мальчик смотрел, как падает башня собора. Она не рассыпалась и не заваливалась, а вертикально тонула в клубящемся вокруг нее дыму, почти грациозно низвергаясь с высоты. На ее вершине продолжал блистать ослепительно–белый свет, лучи которого пронзали воронку адского смерча. Не отводя глаз от сияния, наблюдатель отыскал внутренним взором разделенную душу – или души – в фонарном зале. Этим зрением, более острым и проникающим глубже, мальчик уже видел, как она – или они – проникли в здание, чтобы помолиться огню – или покормиться им? На самом деле паренек следил за их путешествием много часов, мысленно подбадривая сестер, пока они преодолевали искореженные варпом склоны Перигелия. Но двойняшки скрылись от его взгляда, как только пробрались в башню.

– Спасибо тебе, сестра Асената, – торжественно произнес мальчик, когда вершина постройки скрылась в дыму. – Я докажу, что во мне нет лжи.

Сияние еще несколько секунд неколебимо блистало сквозь завесу смога – и вдруг пропало.

– И ты докажешь, что лжи нет в тебе, – добавил паренек, твердо уверенный, что свет не угас, просто горит незримо, и это верно для обоих огней в башне. Однажды наблюдатель разыщет их.

Сквозь пламенный вихрь сверкали и другие маяки. Гору окружали шесть ярко пылающих столпов, а седьмой лучился за спиной у мальчика. Шпили Коронатус пробудились, как и обещала Кварин. Спутница с фарфоровым лицом покинула его прошлой ночью, вскоре после того, как они вместе пересекли мост к Вигилансу. Под ее руководством паренек применил свой дар, чтобы проскользнуть мимо охранявших переправу гигантов в броне, а затем спрятаться до прихода огненного шторма. Без единого слова – как и всегда – провожатая объяснила, что он должен бдительно наблюдать за бурей. «Смотреть и учиться…»

– Тебя не должно здесь быть, – донесся сзади глубокий мелодичный голос.

Мальчик узнал говорящего, хотя никогда прежде не слышал его – по крайней мере ушами.

– Ты ошибаешься, – ответил паренек, глядя вперед. Он сидел, скрестив ноги, на выступе скалы в паре сотен шагов от моста. Переправу заполняли толпы людей, бегущих от великого пожара. – Мне предначертано быть здесь.

– Неужели? – вполне добродушно спросил незнакомец.

– Да.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Афанасий.

– Просто Афанасий?

– Карга называла меня Умельцем.

– Достойный титул, – рассудил мужчина. – И где же эта твоя карга?

Судя по тону, он решил, что Афанасий имеет в виду свою мать.

– Погибла. – Паренек нахмурился, вдруг ощутив неуверенность. – Наверное.

– Печально слышать подобное. – Наступила пауза. – Тут очень опасно, Афанасий Умелец. Многие из чудищ, порожденных штормом, умеют летать, и некоторые уже добрались до Вигиланса. Моих братьев слишком мало, чтобы патрулировать весь периметр, но наверху есть надежные убежища. Я провожу тебя.

– Мне нельзя уходить, – возразил мальчик. Шпили блистали все ярче, однако он знал, что незнакомец слеп к их сиянию. Только наделенные даром могли увидеть духовную энергию, пронизывающую пики. – Я должен увидеть.

– Что именно?

– Чистку. – Афанасий попробовал точнее понять смысл того, что пыталась передать ему Кварин перед уходом. – Очищение.

– Ты о буре?

– Нет, она плохая. – Опять не совсем верное слово. – Порченая, – исправился мальчик.

– Афанасий, ты ведь прибыл на Вигиланс не вместе с остальными, – сказал незнакомец, подступив ближе. – Ты не убегал от шторма.

Паренек понял, что это не совсем вопросы, но все равно ответил:

– Да, я пришел раньше.

– И чего же ты ищешь здесь?

– Я ведь уже сказал, что должен увидеть конец истории, капитан Червантес.

Афанасий услышал гудение включенного силового клинка, потом ощутил задней стороной шеи покалывание от его вибрации, но не вздрогнул. Он еще не знал, как именно умрет, однако был уверен, что не погибнет от руки этого воина.

– Откуда ты знаешь мое имя, мальчик?

– Оно звучало в твоем голосе, капитан.

– Ты колдун, Афанасий Умелец?

– Да… но я докажу, что во мне нет лжи. Я служу свету.

– Какому свету? – требовательно спросил Червантес.

– Тому, который мы только что утратили, – печально произнес мальчик, неотрывно глядя в точку, где исчезла башня собора.

Он чувствовал, как энергия Бдящего шпиля пульсирует в толще скалы внизу, набирая мощь. Значит, скоро начнется.

– Перигелий пал, – безучастно проговорила матерь Соланис. Она смотрела на пылающий адский смерч, окруживший вершину горы. – Первый Свет угас.

– Не оборачивайтесь, – велел Сантино, осторожно подталкивая госпитальера вслед за остальными. – Просто шагайте дальше.

Грузовик они бросили примерно на середине моста, когда толпа беженцев уплотнилась настолько, что ехать дальше Аврам уже не мог. С тех пор боец постоянно нервничал из–за того, как медленно идут люди. Он непрерывно оглядывал небо и дорогу впереди, выискивая угрозы, но так ничего и не заметил, а теперь группа Сантино наконец добралась до конца переправы.

– Может, и выкарабкаемся, – пробормотал он.

Штатские доходили гвардейцу только до груди, поэтому Аврам ясно видел впереди стену из боевой техники. Ее выстроили так, что беженцам приходилось идти по узкому коридору между машинами. На угловатых бронетранспортерах с плоской крышей сверкали прожекторы, которые пронизывали сумрак и слепили гражданских, однако стандартные имплантаты сетчатки абордажника ослабляли блеск. Благодаря этому Сантино разглядел на корпусах «Носорогов» штормболтеры и трубы пусковых установок. Одного залпа из них хватило бы, чтобы смести толпу, но солдата обрадовало наличие таких пушек. С ними Вигиланс имел шанс выстоять против тварей, которые явятся сюда за людьми.

Как только группа Аврама подошла к бронемашинам, он засунул лазпистолет в вещмешок и поднял руки. Охранники наверняка распознают в нем бойца, и абордажнику хотелось бы избежать недоразумений.

– Тут мы будем в безопасности, капитан Сантино? – спросила идущая рядом сестра Клавдия.

– Возможно, – ответил он, не желая лгать.

Несмотря на волнение, гвардеец ухмыльнулся тому, что юная послушница присвоила ему внеочередное звание. «Капитан Сантино!» А неплохо звучит…

– Шпиль Вигиланс под защитой Адептус Астартес. Конечно, мы будем в безопасности! – упрекнула их сестра Мадлен своим грубым, каркающим голосом.

– Я слышала, они когда–то давно уже посещали Свечной Мир, – сказала Клавдия, и ее голубые глаза блеснули любопытством. – Как вы думаете, зачем они вернулись?

– Не так уж давно, дитя. И вообще тебе неуместно рассуждать о таких делах, – выговорила ей Мадлен. – Хватит трещать!

Когда все шестеро вошли в проход между техникой, Аврам безотчетно выступил вперед, словно прикрывая собой сестер. Правда, он все равно ничем бы им не помог, если бы дела повернулись скверно. Сузив глаза, Сантино оглядел исполинов в доспехах, которые выстроились в дальнем конце коридора. Он насчитал шестерых воинов: пятеро стояли полумесяцем, держа выход на прицеле, а их товарищ в центре что–то проделывал с каждым беженцем.

Пышно украшенная силовая броня часовых переливалась на грозовом свету, постоянно меняя оттенки, как будто внутри нее обитала радуга. Латы, только что тускло блестевшие оранжевым, миг спустя приобретали насыщенный пурпурный тон, а еще через секунду – темно–синий. Каждый из пяти доспехов преображался одновременно с другими, поэтому отделение сохраняло единство цветовых обозначений. С поясов космодесантников свисали табарды, вытканные из золотых нитей. Тот же оттенок имели позолоченные гребни на шлемах с коническими забралами.

Воин посередине выглядел иначе. Его броня меняла колер только в пределах серебристо–белых тонов, а на плоской лицевой пластине светились рубиновые смотровые линзы. На правом наплечнике космодесантника виднелась эмблема в виде красной длани с расставленными пальцами, резко выделявшаяся на бледном фоне. Еще одно отличие заключалось в снаряжении: великан держал цепной меч, но зубья оружия молчали, поскольку его хозяин уделял все внимание анализирующему прибору в другой руке. Останавливая штатских, воин проводил перед ними устройством, в течение нескольких секунд осматривал их и жестом разрешал идти дальше.

«Апотекарий, – предположил Аврам. – Они не хотят рисковать».

Но Сантино тут же понял, что не совсем прав. Если бы защитники Вигиланса действительно решили свести угрозу к нулю, то вообще закрыли бы переправу. Адское пламя, да любой полк абордажников не задумываясь развернул бы всех этих людей! В кризисных ситуациях от гражданских никакого толку, один вред.

«Кто вы такие?» – задумался боец, рассматривая наплечники великанов.

Хотя пустотные абордажники изучали базовые сведения о Космодесанте, в том числе геральдические цвета и символы наиболее известных братств, этих воинов он не узнавал. Если на левом оплечье у каждого из них находился герб ордена – крылатое существо с раскинутыми руками, увенчанное звездами, – то изображения справа ни разу не повторялись. Аврам не разбирался во всяких там вычурных картинках, однако его поразила детальность работы. Ради чего Адептус Астартес тратят время на рисование?

Анализирующий прибор апотекария пискнул, когда тот поднес устройство к тучной даме в изорванном дорогом платье. Космодесантник ткнул цепным мечом вправо, где стояла кучка людей.

«Им не повезло», – сообразил Сантино.

– Отойди туда, гражданка. – Голос воина из решетки–динамика звучал гулко, но музыкально. – Потребуется дополнительный осмотр.

Что–то залепетав, женщина рухнула на колени и обхватила ноги великана. Апотекарий немедленно ударил ее по голове рукоятью цепного меча.

Клавдия охнула, увидев, как беженка падает без сознания.

– Так надо, сестричка, – сказал Аврам.

Боец хотел взять девчонку за плечо, чтобы успокоить, но передумал, решив, что нарушит границу дозволенного. Подросток или нет, она принадлежала к Сороритас.

– Он прав, – согласилась матерь Соланис. Один из стражей меж тем оттащил неподвижную даму к изолированной группе. – Им необходимо устранить риск эпидемии.

– А что, если… если мы… – Клавдия умолкла.

– Если ты заражена, то вознеси благодарность за то, что твоя смерть будет чистой, – сурово произнесла Соланис.

«Тут я на твоей стороне», – подумал гвардеец, вспомнив, как впал в ступор, первый раз наткнувшись на хищные трупы. Такой судьбы никому не пожелаешь. Пока Сантино чувствовал себя хорошо, однако имелась немалая вероятность того, что зараза проникла в него и, вероятно, в старшую матерь. Во время боя в госпитале они оба соприкасались с жертвами болезни.

– Истина – наш первый и последний неугасимый свет, – провозгласила Соланис, когда их группа подошла к ждущему апотекарию. – Верьте в справедливость Бога–Императора.

«Или в старую простушку Госпожу Удачу, – поправил Аврам, встретив безразличный взор исполина. – До сих пор она меня не подводила. Может, еще немного протащит на себе».

Как ни крути, что бы человек ни делал или мечтал сделать, все упирается в случайности и совпадения.

Ощутив, что земля трясется, Ванзинт Райсс поднял голову. Лейтенант по–прежнему одиноко стоял на коленях в палате абордажников – там, где его оставил вестник чумы, покидая госпиталь.

Почему он еще жив? Почему чудовище пощадило его? Оно забрало всех прочих, даже постороннего – Лемарша, – но отвергло последнего офицера роты. Почему?

«Выживи, – повелел тогда бледный великан, положив руку на голову Райсса. – Будь свидетелем».

– Чего? – пробормотал Ванзинт.

Что это – насмешка напоследок? Или проблеск воспоминаний смертного носителя вестника? Райсс всегда уважал Толанда Фейзта, чуть ли не поклонялся ему, однако сержант видел лейтенанта насквозь. Истина состояла в том, что Ванзинт не был способен командовать. Он и в абордажники–то не годился…

Всхлипнув от безысходности, офицер выпрямился. Сквозь разбитые ветром окна сочился мутный алый свет, раскрасивший палату в кровавые тона. Голова Райсса гудела, словно он упился паршивым вином. Покачиваясь, он пытался решить, куда ему идти…

– Что?..

Мимо лица Ванзинта пролетела муха, и он неосознанно вскинул руку. Почувствовав, как насекомое возится под сомкнутыми пальцами, лейтенант ухмыльнулся, приятно удивленный собственным проворством. Хихикая, он поднес кулак к уху и встряхнул, наслаждаясь недовольным жужжанием пленницы. Следом Райсса посетила настолько приятная – и праведная! – мысль, что он даже облизнулся.

Внезапно офицер совершенно четко понял, чем хочет заняться.

Кварин стояла на вершине пика Вигиланс, обратив фарфоровое лицо к Перигелию. Разросшийся огненный шторм полностью окутал вершину горы, обуглил ее склоны и вскипятил воду у берегов. Создание ощущало, что гораздо ниже – бесконечно глубже, чем материальная кора планеты, – от схожей боли ревет душа мира, разрубленная и подожженная. Нечто ужасное осквернило своей яростью сверхъестественное горнило в центре Витарна, причинив намного худший ущерб, чем обманщик, который вплел себя в историю Последней Свечи.

На протяжении тысячелетий планета привлекала многих темных мечтателей. Они искали здесь откровений и могущества, необходимого, чтобы воплотить их в жизнь, но еще никто не вредил миру настолько чудовищно. Никто не наделял формой зародыш кошмара, запертый в сердце Витарна. Нет, не просто формой – возможно, даже толикой разума. Неистовство осквернителя породило Опаленного Бога.

Древняя стражница замечала бездонные нереальные трещины, что расходились от раны в теле планеты, как жгучая зараза по жилам. Они стремительно охватывали мир, и его земля, море и небо содрогались в спазмах. Конвульсии усиливались по мере удаления от эпицентра, где шпили сдерживали око бури. Шторм бесновался, стремясь скинуть незримое ярмо и повалить семь вершин, но за прошедшие эпохи мощь пиков не ослабла, ибо камни душ, внедренные в их сердцевины из призрачной кости, были нетленными.

Многие благородные создания пожертвовали собой, чтобы вечно охранять эту планету и держать ее ужасы под замком. В число хранителей входила и Кварин. Ее сущность, кристаллизованная в самоцвете под маской, управляла бессмертным рукотворным телом. Когда–то подобных ей насчитывалось семь, по числу шпилей, но время и естественная убыль взяли свое. Другие Кварины одна за другой становились жертвами насилия, безумия или несчастных случаев, пока не осталась только она.

Час настал. Таинственная энергия, собиравшаяся в пиках, достигла апогея и превратила Кольцо в раскаленный добела терновый венец на челе планеты. Кварин услышала гнетущее пение камней душ – хоровой поминальный плач по утраченной ими жизни. Отдав безмолвную команду, последняя стражница высвободила силу сгинувших.

Безупречно чистые лучи одновременно вырвались из семи вершин и пронзили шторм со всех сторон. Почуяв их касание, смерч взревел. Изрыгая пламя, воронка извивалась и металась, пытаясь укрыться от потоков света, но они неумолимо преследовали добычу, с каждой секундой рассеивая жар бури холодным презрением и прижигая оскверненную скалу под ней.

Кварин безразлично наблюдала за ритуалом сдерживания. Ее душа, слишком старая, оторванная от реального мира, уже не чувствовала ничего, кроме простого одобрения. Она знала, что вскоре последует за сестрами в небытие, но уже подготовила все необходимое, чтобы их бдение продолжили другие. Планета будет гореть, но Кольцо выживет.

Пока стоят шпили, кошмар под ними не вырвется на свет.

Белые лучи моргнули и угасли. Потусторонний хор умолк. Огненный шторм исчез, а с ним – гора, срезанная у середины. Сохранилось только ее подножие, ровная плита дымящегося обсидиана. В такой катастрофе не мог уцелеть никто.

– Вот теперь все, – устало произнес Афанасий.

– Что это за чародейство? – выдохнул воин, нависавший над мальчиком.

Большинство собратьев великана произнесли бы подобную фразу с ненавистью, но в его голосе слышалось восхищение.

– Конец и начало, – ответил паренек. – Капитан… ты кое–что ищешь. Вот почему ты здесь. Вот зачем вернулся в Свечной Мир.

– Тогда скажи мне, Афанасий Умелец, что я ищу?

– Ответ. – Мальчик нахмурился, стараясь разобраться в подсказках своей интуиции. – Причем идеальный.

– И у тебя он есть?

– Нет… но я знаю, что ответ… где–то тут.

Наконец он обернулся к незнакомцу – вернее, отлично знакомому ему воину, поскольку лицо сияющего великана возникало еще в самых ранних воспоминаниях Афанасия. Они изначально не могли избежать момента своей встречи, а значит, и всех триумфов и страданий, что обязательно последуют за ней.

С точно такой же неизбежностью мальчик, который никогда не был ребенком, отыскал самые нужные в тот миг слова.

– Мы воспарим на пылающих крыльях, капитан! – поклялся он.

И предопределил их судьбу.

Проскрежетав измученными шестернями, Теневой Планетарий изрыгнул женщину, что застряла в его нутре, словно кусочек чего–то неудобоваримого. Вертясь, она помчалась прочь от кружащихся призм и врезалась в стену из сплошного стекла. От удара воительница отлетела назад и рухнула на спину. Столкновение оглушило ее, несмотря на доспех.

– Умеренность – мой самый праведный щит, – прохрипела женщина, из последних сил удерживаясь от потери сознания. – Смирение – моя сама верная броня.

Она повторяла священные строки, пока не осознала их смысл. Следом воительница вспомнила о родном ордене. Казалось, прошли часы, пока в памяти всплыло и ее собственное имя.

– Я жива, – прошептала Чиноа Аокихара, пораженная немыслимостью такого исхода. – По милости Его, – преданно добавила старшая целестинка.

Сестра лежала под бронзовым куполом в круглом помещении со стеклянными стенами. В зал струился багряный свет, словно на небе господствовало Проклятие.

Возможно, теперь так будет всегда.

Застонав, Чиноа неуклюже поднялась на колени, потом на ноги. Ее силовой ранец исчез, а с ним – энергия, питавшая доспех. Без нее броня висела на Аокихаре тяжким грузом и медленно отзывалась на движения хозяйки. Когда латы исчерпают резервный запас, они станут бесполезным и даже вредным бременем. Штормболтер тоже пропал где–то в круговерти, выплюнувшей сестру, однако она не утратила присутствия духа.