Текст книги "Конечная остановка. Любимец зрителей"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Просто не знаю, – ворчал Амеде, – как они умудряются, но мясо у них всегда жесткое.

Его сетования тонули в дребезжании посуды и позвякивании столовых приборов. Шаван укрылся в глубине ресторана. «Несчастный случай прошлой ночью!» Как это понять – «прошлой ночью»? В одиннадцать вечера? В час ночи? Наверное, на все имелось объяснение, и самое логичное, Люсьена смотрела телевизор, поздно легла и на сон грядущий открыла роман. Возможно, уже наступила полночь. И вот она прочла письмо, и первое, что пришло ей на ум, было оповестить Людовика. Но Людовик живет на другом конце Парижа. Поэтому Люсьена, напялив на себя, что попалось под руку, бросилась в машину… И бац – авария… Но почему она не воспользовалась телефоном. Это было бы куда проще.

Так вот, возможно, из-за того, что нуждалась в чьем-то живом присутствии, а еще потому, что ощущала полную растерянность. Но ведь это на нее совершенно не похоже. И все-таки! Должно быть, она почуяла угрозу своему спокойному существованию, тому минимальному комфорту, которым так дорожила! Людовик – крестный и в то же время дядя ее мужа. Вот что она, наверное, сказала себе. Он тот человек, который настоял на их браке. Так пусть и решает проблему развода.

Состав отбуксировали на вокзал, но Шаван и не обратил внимания на это обстоятельство. Он уходил, приходил, начинал сервировать столы, заученно улыбался, весь во власти неизбывной душевной боли. Лучше бы ему остаться холостяком – ему тоже. Или, по крайней мере, жениться не на Люсьене, которую знал как свои пять пальцев еще задолго до того, как она стала его женой. Людовик вернулся из Алжира, когда же это… в 60-м, а следовательно, Люсьене исполнилось тогда десять лет, и он в течение двенадцати лет наблюдал, как девочка подрастала, хорошела; всегда угрюмая, она старалась выжать из себя улыбку, когда он приносил ей маленький подарок – одну из тех дешевых игрушек, какие сбывают на вокзалах. Это давало ему повод подразнить девочку. «Угадай-ка, что я тебе принес?» Та смотрела на него глазами маленькой мавританки, нежными и пустыми. После плюшевых зверушек настал черед кукол, а после кукол – бижутерии. Она обожала позолоту, стекляшки и прятала все в шкаф под замок. «Бедняжка, – говаривал Людовик. – После того, что она повидала на своем веку, ничего удивительного, если у нее замкнутый характер. С годами это пройдет!»

К двадцати годам молодая женщина обрела своеобразную привлекательность, чуть пугливая и ускользающая, как недоверчивые зверьки, которые подолгу обнюхивают руку того, кто их кормит. «Она будет счастлива только с тобой, – однажды сказал ему Людовик. – Ты поможешь ей забыть прошлое!»

«Мистраль» катил среди белесых холмов вокруг Марселя. Шаван предоставил Мишелю и Ланглуа заниматься напитками. Ему хотелось опьяняться мыслями о своем несчастье. Женить его на Люсьене! Еще одна нелепая идея Людовика. Он почти слово в слово помнил перепалку между собой и крестным.

«Для меня это все равно что жениться на сестренке. Девчушка, которую я чуть ли не качал на коленях!»

Людовик покусывал кончик трубки. С ним невозможно вести разговор спокойно. Чуть что не по нему, кровь приливает к лицу, пальцы сжимаются в кулаки, и он вскипает. Тем не менее Людовик всячески старался доказать племяннику свою правоту.

– Что тебе еще надо? – долбил он свое. – Молоденькая, хорошенькая, не слишком болтлива, что правда, то правда. Но это скорее достоинство. А то я старею; я для нее больше не компания. Настало время ей устроить свою жизнь. В конце концов, да разве ты ее немножко не любишь, а?!

– Да. Разумеется. Но она своего рода подкидыш.

– И что с того?

– Не сердись. Просто я хочу сказать… ах, как сложно это выразить… Она поневоле помнит… Когда ты ее подобрал, она была уже далеко не младенец.

– Это верно. Ей исполнилось девять лет.

– А теперь ты хотел бы сбагрить ее мне.

– Что?!

Людовик, вспыхнув, замахнулся.

– Возьми свои слова обратно… Сию же минуту!

– Но дай же мне досказать.

Задыхаясь, Людовик сел, как будто сам и получил тот удар, которым угрожал ему.

– Сбагрить, – удрученно повторил он. – Я, кто сделал для нее все… Значит, ты ничегошеньки не понимаешь, Поль, мой маленький. Видел бы ты ее, какой впервые увидел твой дядя… совсем одну перед жалким пепелищем… Она сидела во дворе спаленной фермы, скрестив руки на коленях, среди трупов. Ждала, не знаю чего. Может быть, возвращения феллахов. Я увел ее… и не для того, чтобы сбагрить тебе, как ты сейчас изволил выразиться.

– Знаю, крестный. Ты мне все это уже рассказывал. Я неудачно выразился, согласен. Но если этот брак состоится, она догадается, что мы сговорились за ее спиной.

– Ну и что тут такого?

– А то, что она вторично почувствует себя приемышем. Вот и все. И это, быть может, уже слишком.

– К чему ты клонишь? – просветлев, вскричал Людовик. – Главное, что она любит тебя. И можешь мне поверить на слово, она тебя любит.

Вот так все и началось.

Солнце уже спустилось к горизонту, и Беррский залив исчезал в золоте сумерек. Шаван, притомившись, привалился спиной к стенке кухни. Только в этом он и упрекал свою работу: никогда нет времени присесть. Ну а дальше? Он еще ни разу не рассказывал себе историю своей женитьбы. Сейчас он впервые попытался связать ее эпизоды. Вопрос о браке был решен не сразу. Он уклонялся под разными предлогами до того дня, когда Людовик перенес первый сердечный приступ, к счастью не опасный. Тем не менее дядя струхнул. Пользуясь моментом, он, в отсутствие Люсьены, вернулся к этому вопросу.

– Это первый звонок. Меня может не стать с минуты на минуту.

– О! Крестный! Ты преувеличиваешь.

– Нет-нет. Я знаю, что говорю. Женись на Люсьене, Поль. И я уйду спокойно. Я оставлю вам приличное наследство. Живу я скромно на пенсию отставного майора, а потому сэкономил кругленькую сумму. Вам не придется ни в чем себе отказывать.

– Спешить некуда.

– Доставь мне удовольствие.

Никакого способа отказать дяде… Странная судьба, что ни говори, думал Шаван. Я теряю родителей в автокатастрофе. Люсьена теряет своих во время восстания. Оба мы сироты. Если бы дядя о нас не пекся… Правда, я был уже при деле. Имел приличную работу. Я не стоил ему ни единого су. Но так или иначе, мы оба дяде всячески обязаны. И вот именно эта чертова благодарность всех нас и довела до ручки. Из чувства благодарности я наконец сказал «да». Из чувства благодарности Люсьена ответила «да». И все из того же чувства благодарности мы произнесли «да» в мэрии и церкви.

Валанс. Ночь и первые снежинки. Поезд въезжал в страну, где царили холод и зима.

– Хорошо бы прибавить жару, – сказал Амеде контролерам, которые зашли к ним выпить кофе. – С вами не соскучишься. То задыхаешься от жары, то дрожишь от холода.

«Мистраль» замедлял ход и ехал почти со скоростью пешехода. Ремонт путей? Несчастный случай? Вскоре поезд опаздывал на четверть часа… на полчаса… Вереница автомобильных фар с соседнего шоссе освещала заснеженный пейзаж. Шаван извлек из бумажника листок, переданный ему заместителем начальника вокзала в Ницце. Он прочел:

Полицейский участок VIII округа,

дом 31, улица д’Анжу

Выходит, авария Люсьены произошла рядом с церковью Святой Магдалины. Но раз так, значит, она вовсе не ехала к Людовику, который жил неподалеку от Версальских ворот. Почему же ему раньше не пришла мысль глянуть на эту бумажку, что избавило бы его от… Собственно говоря, от чего? Он полагал, что нашел убедительное объяснение, а вот теперь уже не мог даже зацепиться за правдоподобную гипотезу. Нет, Люсьена не отправилась бы ночью в такой далекий от нас восьмой округ. Ведь она такая трусиха… А что, если днем она куда-то подевала свои документы или даже их кто-то у нее украл? Такое случается сплошь и рядом. В магазине… Кладешь сумочку рядом и забываешь, или она исчезает. Шаван выдохнул, он гонит прочь тревогу, которая его просто парализует. Вот он набрел на хорошее объяснение. Сомнений нет. Поскольку Люсьена не выезжала из дому на машине вечером 7 декабря… вполне резонно допустить, что другая женщина, завладевшая документами, и наткнулась на фонарный столб.

Полноте! Да все его страхи – пустое. Люсьена жива и невредима; машина целехонька. И даже отпала необходимость извещать Людовика.

Вплоть до Дижона Шаван, приободрившись, стал опять внимательным, усердным, деловитым. А потом ему вспомнилась фраза заместителя начальника вокзала: «Ведь они располагают возможностями докопаться», и тут от панического страха у него сразу вспотели ладони. Среди документов у Люсьены имелось страховое удостоверение с указанием имени, адреса, домашнего телефона, а главное – имени лица, которое следует уведомить в экстренном случае. Следовательно, перво-наперво они позвонили к ним домой. То, что они не звонили, исключено. Но им никто не ответил. Его мысли сливались с перестуком колес.

Значит, так оно и есть. Документы не украдены. Пострадала именно Люсьена. Куда ее отвезли? В какую больницу? Он подождал рядом с кухней и, как только Амеде остался с ним один на один, обратился к нему с вопросом:

– Вы у нас коренной парижанин. Не знаете ли, какая больница находится поблизости от Святой Магдалины?

– Признаться, не знаю. Раньше была Божон… Это в связи с вашей женой?

– Да, я должен явиться в полицейский участок на улице д’Анжу и предполагаю, что несчастный случай произошел в восьмом округе. Ее, должно быть, отвезли в ближайшую больницу.

– Необязательно. Все зависит от характера травмы, наличия свободных мест – от кучи вещей. Я вот припоминаю, мой шурин…

Он собирался было рассказать, как его шурин ужасно обгорел, но осекся. Неподходящий момент усугублять терзания бедняги Шавана.

– Вам уточнят в полиции, – закончил Амеде. – Надеюсь, вам не придется тащиться на край света.

– Я тоже на это надеюсь.

Возможно, ему следовало бы поговорить с Амеде о Люсьене, пообщаться с ним – просто поблагодарить того за участие и готовность ему услужить. Но Шаван предпочел уйти, не желая выдать себя – то, что он не столько обеспокоен, сколько взбешен. И как ему предупредить Людовика и при этом не слишком его встревожить? Следовало ли признаться ему прямо сейчас, что Люсьена опротивела ему, что он хотел развестись с ней и начнет действовать в этом направлении, как только она поправится? Однако начнет ли он действовать? «В сущности, – думал он, – стоит кому-нибудь нарушить мои привычки, как я готов броситься на него. Я всего лишь жалкий бродячий официантишка, автомат для подачи супа. И кроме того, мало на что годен. Я даже не способен расстроиться по поводу того, что со мной стряслось. Но между прочим, что это ей взбрело на ум уехать из дому и рыскать по улицам в темноте?»

Шаван тут же снова попал на проторенную дорожку попреков и подозрений, принялся до тошноты переживать причины, сетовать и на Люсьену, и на себя самого. Он был крайне удивлен, когда в непроглядной тьме различил огни Парижа. Наконец-то он все узнает!

Шаван переоделся, сунул в дорожный чемоданчик оба белых кителя, перепоручил кассу Амеде.

– Скажите Тейсеру: пусть проверит счета на всякий случай. И заприте вагон. У меня ни минуты времени. Я прыгну в такси. Ах! Сообщите также кому следует, что я, скорее всего, приступлю к работе не сразу.

– Не волнуйтесь, шеф. Я сумею объяснить им ситуацию, уж будьте покойны.

– Спасибо.

«Мистраль» тащился вдоль перрона. Шаван обернулся в последний раз. Полный порядок. Можно бежать. Перед вокзалом вели свой нескончаемый хоровод такси.

– Улица д’Анжу… Полицейский участок.

– Что-нибудь стряслось? – полюбопытствовал таксист.

– Поехали быстрей!

Еще двадцать минут страхов, предположений, безответных вопросов, обращенных к самому себе. Таксист высадил его напротив полиции. «Главное – не выглядеть виноватым!» Он пошел в жарко натопленную комнату, где читал газету дежурный. Хотя Шаван заготовил несколько объяснений, теперь он говорил сбивчиво. Полицейский попросил его предъявить документы и стал их изучать. Шаван осматривался, и сердце его сжалось. Он предчувствовал, что эта голая и бездушная комната – лишь преддверие лабиринта, где расставлены ловушки, которые не скоро еще раскроются и выпустят его на волю.

– Моя жена умерла? – пробормотал он.

– Нет-нет… Она в больнице Ларибуазьер. Не могу вам точно сказать, какие увечья она получила. Там вас проинформируют. Знаете, ночные аварии в данный момент… Люди гонят на бешеной скорости, ссылаясь на отсутствие транспорта из-за холодов.

– Где произошел этот несчастный случай?

– Рапорт еще не поступил. Но мне, как говорится, подвезло – прошлой ночью было как раз мое дежурство… Авария произошла на бульваре Мальзерб, по направлению к церкви Святой Магдалины. Представляете! Коллега, который принес сумочку пострадавшей, сообщил, что разбитая машина находится напротив дома номер двадцать пять. Ребята из Восточного гаража, которые работают на нас, отбуксировали ее туда. И никаких следов торможения. Пассажир прямиком направлялся на фонарный столб с желанием разбиться.

– Белый «Пежо-204»?

– Да… Лучше уж я вам сразу скажу – ей здорово досталось.

– Но в котором часу это случилось?

– В три часа ночи.

Назови полицейский другое время, скажем двадцать три часа или полночь, Шаван был бы менее подавлен. Но три часа ночи! В этой цифре есть нечто чудовищное, не поддающееся никакому объяснению.

– Она наверняка жала на все педали, – продолжал дежурный. – В три часа ночи, зимой, на бульваре ни души. Нам кто-то позвонил, не назвавшись разумеется. Может, сосед, разбуженный металлическим лязгом, – ведь когда машина разбивается на все девяносто процентов, это слышно, клянусь вам.

Шавана обуревало желание крикнуть: «Хватит! Хватит!» Его осаждало слишком много невыносимых картин. Он задыхался.

– Поищу вам сумочку, – сказал полицейский. – Ее содержимое в целости и сохранности, включая документы жертвы. Благодаря им-то нам и удалось связаться с вами.

Он извлек из шкафа дамскую сумочку.

– Узнаете?

– Да, конечно.

То была красивая кожаная сумочка с инициалами «Л. Ш.» По ней пролегла длинная царапина.

– Прошу вас поставить свою подпись под распиской о вручении.

Шаван расписался и положил сумочку себе в чемодан.

– Как вы считаете, смогу я повидать ее… мою жену? – чуть ли не стыдливо спросил он.

– В это время – наверняка нет. Возможно, завтра утром, но дежурный всегда сможет вам сказать, что с ней. Не падайте духом.

Все ему твердят одно и то же: «Не падайте духом!» Как будто худшее у него еще впереди.

Перед его глазами порхали бабочки-снежинки.

Глава 3

Шавана впустили в безлюдный голый зал, показавшийся ему таким же бесчеловечным, как и полицейский участок.

– Дежурная сестра сейчас подойдет.

Шаван сел и поставил у ног свой чемоданчик. Он чувствовал себя униженным, ущербным и виноватым за все, чего не понимал. Отныне люди, с которыми он соприкасается, станут относиться к нему подозрительно, начиная с Людовика. «Ты позволял Люсьене выходить из дому по вечерам? Если вы не ладили, ты должен был мне сказать». Сказать? Но что? Еще и еще раз – как установить связь между его письмом и несчастным случаем? Подспудная мысль о том, что Люсьена пыталась покончить самоубийством, продиралась в его мозгу на свет божий. Но он ее отвергал. Просто отметал ее от себя. Такую мысль породили усталость, переливание из пустого в порожнее, одиночество.

Начать с того, что себя не убивают, сознательно бросаясь на фонарный столб.

Позади Шавана открылась дверь. Вошла медсестра. Она была, как и он в своем вагоне-ресторане, в белом, что внушало ему чувство доверия, точно их сближала тайная солидарность. Он поднялся.

– Как она себя чувствует?.. Я мсье Шаван. Прошлой ночью моя жена пострадала в автомобильной катастрофе.

– Она чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно.

– Могу я ее увидеть?

– Сейчас еще рановато… Приходите завтра.

– Но в каком она состоянии?

– Присаживайтесь, мсье Шаван. Врачи опасались, что у нее трещина в черепной коробке, поскольку на левой стороне заметен след от сильного ушиба. В момент столкновения машины с фонарем вашу жену, по-видимому, швырнуло на косяк дверцы. И если бы ремни не самортизировали удара, по всей вероятности, она бы погибла. Но рентгеновские снимки точно установили – трещины нет. Несколько кровоподтеков на руках, плече…

– Короче говоря, она выкарабкается, – сказал Шаван.

Медсестра задержала на нем взгляд, глаза ее, похоже, улыбались не часто.

– Полной уверенности нет, – сказала она. – В данный момент она впала в кому.

От этого слова, такого же ядовитого, как «рак» или «инфаркт», у Шавана защемило сердце.

– Завтра проведут новые исследования, – продолжила сестра. – Не исключены осложнения. Доктор пока держит свое мнение при себе.

– Какие именно осложнения?

– Ну, знаете… Мозг мог пострадать сильнее, чем предполагают.

– А эта кома – она длится долго?

Медсестра кивнула. Взгляд ее смягчился.

– Иногда неделями, месяцами… Ничего нельзя загадывать. Но будем уповать на лучшее. Все мы надеемся, что вскоре возвратим вашу жену, но, повторяю, в данный момент предсказать что-либо определенное невозможно.

Шавану не оставалось ничего иного, как смириться и уйти.

– Эта кома, – пробормотал он, – в чем она проявляется? Может ли моя жена двигаться? Если я с ней заговорю, она меня услышит?

– Приходите опять завтра, после полудня… или даже перед обедом, после процедур, – терпеливо ответила медсестра. – Доктор вам все скажет.

Она кивнула в знак прощания и бесшумно удалилась. Неужели Люсьена обречена? Но эта женщина сказала, что есть надежда. Кома… Нет, она преувеличивает. Кома продолжается несколько дней, возможно – несколько недель, после чего больной, очнувшись, как правило, выздоравливает. Шаван силился припомнить какие-нибудь примеры. Он слышал разговор о служащем вокзала в Ницце, на которого наехал велосипедист. Вот он тоже впал в кому, но ненадолго. Нет! Люсьена выкарабкается.

Шаван вернулся домой на метро. Усталость воздействовала на него как алкоголь, и он испытывал странное облегчение при одной мысли, что снова вступит во владение своей квартирой, один, без нужды спрашивать: «Что новенького?» Первое, что ему надлежало сделать, это позвонить Людовику, который, возможно, еще и не ложился. Он продумал все объяснения, необходимые для оправдания своего идиотского письма, с которого все и пошло-поехало. Людовик встанет на сторону Люсьены. Дядя всегда оказывал ей предпочтение.

Проходя по комнатам, Шаван зажигал одну лампу за другой, швырнул свой чемоданчик на кровать и поискал глазами толстую книгу. В спальне ее не оказалось. Значит, она в столовой? Да. Лежит себе рядом с телевизором. Шаван открыл ее. Письмо все еще заменяло закладку. «Мадам Люсьене Шаван». Конверт не вскрыт.

Шаван вертел его и так и этак. Его письмо утратило всякий смысл. Коль скоро Люсьена его не прочитала, зачем же ей понадобилось в три часа ночи ехать на бульвар Мальзерб? Он вскрыл конверт и для большей уверенности извлек листок… «Дорогая Люсьена…» За обращением следовал текст, над которым он так долго корпел. Чистая потеря времени! Шаван злобно разорвал свое письмо в клочки и швырнул их в пепельницу, полную окурков. На этот раз причина аварии становилась совершенно необъяснимой. Может, Люсьене кто-то позвонил по телефону? Но кто бы это мог быть? Она ни с кем не вела знакомства. Едва ли обменивалась парой слов с соседями. Шаван посмотрел на часы. Половина первого. Людовик станет ворчать. Ну и пусть. Шаван набрал его номер: звонки долго оставались без ответа. Наконец-то трубку сняли.

– Алло!.. Крестный, это ты? Извини, если я тебя разбудил.

– Ясно-понятно, ты меня разбудил, – брюзжал Людовик. – Тебе известно, который час?..

– Я звоню по поводу Люсьены. Она попала в аварию. Находится в коматозном состоянии, лежит в Ларибуазьере.

– В коматозном состоянии, говоришь?

– И оно может продлиться дни, недели…

– Что ты плетешь?

– К сожалению, это сущая правда. Меня известили еще в Ницце, и я прямо с Лионского вокзала отправился в больницу. Она ехала в машине и врезалась в фонарный столб. Мозговая травма и несколько царапин.

– Когда же это случилось?

– Прошлой ночью… На бульваре Мальзерб… в три часа.

– То есть как это в три часа?.. Ты хочешь сказать, в три часа ночи?

– Да. Я думал, может, ты мне объяснишь…

– Никакого понятия, бедняжка Поль. Я совершенно ошарашен… Ты виделся с лечащим врачом?

– Нет. Только с дежурной медсестрой. В настоящий момент Люсьена, похоже, вне опасности.

– Я полагаю, визиты к ней запрещены?

– Ну, не для близких родственников! Я рассчитываю увидеть ее завтра. Хотя бы на минутку, но, понимаешь, все это так невероятно… Я все еще задаюсь вопросом, а нет ли тут какого-нибудь недоразумения; в самом деле она ли это угодила в больницу? С чего бы это ей выходить из дому среди ночи?

– Я знаю не больше тебя… Она не оставила тебе записку?

– Вполне возможно. Я настолько потрясен, что такая мысль мне даже не пришла в голову. Пойду-ка погляжу.

Шаван бросил трубку. Конечно же, она оставила ему записку. И эта записка должна лежать на видном месте. Но сколько он ни искал, никакой записки так и не обнаружил. Ни на кухне. Ни в прихожей.

– Алло, крестный! Знаешь, никакой записки нет.

– Странное дело… А ее одежда? Это могло бы, пожалуй, нам что-то подсказать.

– Я тебя понял… Минутку. Сейчас посмотрю.

Шаван побежал открыть платяной шкаф. Люсьена одевалась так скромно, что одного взгляда достаточно, чтобы судить, как она оделась, уходя из дому. Бежевого костюма на месте не оказалось, как и спортивного пальто и пальто с кроличьим воротником. Она даже не обула сапоги, как если бы просто выскочила на минуту к соседям.

– Крестный?.. Она надела костюм и желтые туфли.

– А как насчет пальто?

– Отсутствуют в шкафу сразу оба. Но я припоминаю, Люсьена вроде бы собиралась отдать их в чистку.

Наступила пауза.

– Алло, – подал голос Шаван.

– Я думаю, – ответил Людовик. – Все, что ты рассказываешь, настолько странно… А машина? Что с ней сталось?

– Ее отбуксировали в Восточный гараж.

– Откуда тебе это известно?

– Мне так сказали в полиции.

– Ах! Значит, ты побывал в полиции. Ну и что они думают там, в полиции?

– О! Их ничем не проймешь. Послушать их, так это заурядный случай, последствие превышения скорости. Но, зная Люсьену, говорить о превышении скорости… Она всегда с опаской садилась за руль!

– Послушай, Поль, все наши предположения – гадание на кофейной гуще… Послезавтра ты не уезжаешь опять?

– Нет. Возьму отпуск на пару деньков.

– Хорошо. Жди меня завтра перед больницей, скажем, в полтретьего. Согласен? А остальное – расходы по буксировке, разговор со специалистами – я беру на себя. Тебе забот хватает и без этого, бедненький мой Поль. Прими снотворное и постарайся выспаться. И еще: внуши себе, что наша Лулу – женщина крепкая. Она обязательно выкарабкается! Вот увидишь.

– Спасибо, крестный. Спокойной ночи.

Шаван повесил трубку. Ему полегчало оттого, что он переложил часть своего бремени на плечи Людовика. Он приготовил себе чашку чая. Будь Люсьена тут, он спросил бы ее: «Выпьешь со мной за компанию?» И она бы ему не ответила. Нет, по правде говоря, он по ней не скучал. Поскольку она не прочла его письмо, к тому, что случилось, он не причастен и никаких угрызений совести испытывать не обязан. Сидя в конце стола, в тихой кухне, он пил чай маленькими глотками, смакуя. В сущности, итог менее катастрофичен, чем он опасался. Люсьена могла оказаться жертвой одного из тех ранений, какие пригвождают людей к инвалидному креслу до конца их дней. Но ничего такого не произошло. Теперь все или ничего: либо смерть, либо выздоровление. Если Люсьена умрет, проблема отпадет сама по себе. Если выздоровеет, придется, выждав какое-то время, привести ее к мысли о согласии на развод, однако же найти другой подход, более решительный. Все это достаточно мерзко, разумеется. Подобные мысли среди ночи едят поедом.

Шаван сполоснул после себя чашку, убрал каждую вещь на место, чего Люсьена не удосуживалась никогда. Затем принял душ и, натянув пижаму, вернулся в спальню. Чемоданчик по-прежнему валялся на кровати. Вдруг он вспомнил, что положил туда Люсьенину сумочку. Может, в этой сумочке он обнаружит что-нибудь интересное. Достав ее из чемоданчика, он вытряхнул содержимое на постель. Зеркальце, пудреница, губная помада, гигиенические салфетки «Клинекс», зажигалка, кошелек, бумажник для документов и кружевной платочек, какого он никогда у Люсьены не видел или же не обращал внимания. В кошельке – четыре купюры по десять франков и несколько билетов на метро. На самом дне Шаван обнаружил связку ключей, а кроме того, в боковом отделении лежал еще предмет, оттопыривающий наружную стенку. Пошарив, он извлек вторую связку – три ключа на кольце, один из которых сложный, с фирменным клеймом Фише. Ничего общего с ключами от их собственной квартиры. Какую дверь отпирали? И почему Люсьена хранила их как бы в тайнике – в таком отделении, которое закрывалось на кнопку?.. Но в конце-то концов, может, эти ключи были чужими. Шаван машинально открыл бумажник и убедился, что все документы лежат на месте: водительские права, технический паспорт, страховой полис, медицинское свидетельство. Полный набор. Между водительскими нравами и удостоверением личности затесалась голубая бумажка – квитанция номер 192, выданная «Модернизированной химчисткой-прачечной» по улице Пьера Демура, дом 24, Париж, XVII округ.

Еще одна тайна. Почему Люсьена отправилась в неблизкий край – XVII округ, – по-видимому, чтобы отдать в чистку одно из своих пальто, тогда как в двух шагах от их дома есть отличная прачечная-химчистка, услугами которой они обычно пользовались? Может, она подобрала кем-то оброненную квитанцию? Ну а эти ключи? Были ли найдены и они? Шаван передернул плечами и пробормотал: «Да мне плевать, в конце-то концов, меня все это больше не касается». Он сунул как попало все эти предметы обратно в сумочку, швырнул ее на кресло и, достав из чемоданчика два белых кителя, аккуратнейшим манером повесил их на плечики, и пустой чемоданчик вернулся на свое обычное место – этажерку. Шаван улегся на спину, скрестив руки на затылке. Возникает проблема, где питаться. В ресторане. А где же еще? Но в каком? Он слишком хорошо знал, что представляет собой ресторанная кухня. Мысленно перебрав несколько заведений в своем квартале, он так и не сделал выбора. Поживем – увидим. Полицейский сказал: бульвар Мальзерб по направлению к Святой Магдалине. Выходит, дом под номером 25, перед которым произошел несчастный случай, находится ниже, не доезжая площади. Значит, она попала в аварию на обратном пути. Впрочем, квитанция современной химчистки-прачечной доказывала, что у Люсьены бывали дела в XVII округе. Она ехала по бульвару Мальзерб, и от церкви ей было рукой подать до набережных, а дальше путь лежал прямиком домой. Но не в три же часа ночи! Такой час был похлеще пощечины. Шавана осенило: Люсьена ему изменяла. И он чуть не рассмеялся. Люсьена? Не смешно. При том, какая она рохля? Да при всем желании у нее не хватило бы на это энергии. Ах, как бы ему хотелось страдать из-за ее измены. Но нет, такой удачи ему не дождаться.

Шаван выключил свет и улегся поудобней, чтобы скорее уснуть, мысли поплыли в тумане. Только не мне, сказал он себе в последнем проблеске бодрствования. Мне это не грозит.

Шаван проснулся намного позднее обычного и сел на постели с тревогой в сердце: «Господи, да я же опоздал на свой поезд!» И тут, как залп дроби в лицо, его пригвоздили к месту воспоминания. Полицейский участок, больница, ключи, квитанция… Он едва встал на отяжелевшие ноги. Кофе, хлопоты по хозяйству, изложение заявления об отпуске… Ему предоставили бы дня три, не более. Еще надо было позвонить Людовику и поведать ему о сделанных открытиях, но гордость не позволяла делиться своими глупыми подозрениями. Впрочем, Людовик бы только взъелся. Для него Люсьена выше подозрений. И он прав. Зато первое, с чем следовало разобраться, – это химчистка на улице Пьера Демура.

Перед выходом из дому Шаван позвонил в больницу. Спустя продолжительное время женский голос сообщил ему, что состояние пострадавшей остается стабильным. Он приготовился к такому ответу и тем не менее воспринял его с раздражением, как будто Люсьена предпочла отделываться молчанием. Потом он упрекал себя в том, что придает такое значение тайнам, которые, несомненно, найдут банальнейшее объяснение. И вдруг ему пришло в голову, что, возможно, в машине могли остаться предметы, на которые полицейские не обратили внимания, тогда как для него они могли быть исполнены тайного смысла. Он поискал в ежегоднике адрес Восточного гаража – оказалось, он находится в двух шагах от улицы Пьера Демура. Лучше заскочить туда по пути в больницу. А впрочем, спешить ему некуда. Шаван чувствовал себя просто бездельником. Он глянул на часы: полдесятого. Наверняка его подменит толстяк Ламбер. Хотя он и не больно-то ладит с Амеде, но три дня пролетят незаметно. Он пересчитал дни на пальцах. «Среда, на будущей неделе, – выяснил он. – Я заступаю в среду».

Шаван вздохнул и пошел к термометру на оконной раме. Минус два. Погода для пальто и кашне. Ветер одолевал его до самого входа в метро. Холод делал поведение Люсьены еще более непонятным. Такая мерзлячка – по какой же таинственной причине она вышла из дому? Шаван, сам того не желая, рассматривал проблему со всех сторон и чем глубже вникал в каждый аспект, тем больше обострялась его злоба. Это был вызов, который ему так хотелось бы принять, хотя события, развернувшиеся в его отсутствие, напрямую его не затрагивали. Но в том-то и дело! Он и мысли не допускал, чтобы Люсьена посмела в его отсутствие в Париже завести, так сказать, личную жизнь.

Шаван без особого труда отыскал Восточный гараж, и старший механик – еще один в белом – провел его к рухляди, которая осталась от их «пежо»: капот согнут пополам, из мотора вывалились все потроха.

– Годится на переплавку, – так прямо и сказал он. – Эти малолитражки чуть что и с катушек.

– В полиции мне сказали, что она мчалась на полной скорости.

– Может, и нет. При скорости пятьдесят – шестьдесят удар по тонкому и крепкому препятствию и тот вызывает глубокие повреждения, которые могут оказаться значительными. Гляньте-ка: радиатор, считай, обезглавлен. Мотор тоже немало пострадал от удара. У вас есть универсальная страховка?

– Нет. У меня обычная.

– Ай-яй-яй! Поскольку неизвестно, кто же на нее налетел, вам это дорого станет.

Шаван так и подскочил.

– Что вы хотите этим сказать?

Механик взял его за руку и повел к бамперу.

– Посмотрите-ка сами… Видите отметины? Так, словно по металлу лупили молотком… Левое крыло слегка искривлено. Все это говорит само за себя, обвиняет. По-моему, кто-то забавлялся, преследуя эту несчастную машину и тыкая в нее мордой, желая привести вашу жену в панический ужас, когда человек уже теряет всякий контроль над собой. Есть немало недоумков-любителей так забавляться в ночное время. Но как правило, в пригородах. Насколько мне известно, это первый случай, когда машина играет в игру – наскок бампером – в центре Парижа.