Текст книги "Воители безмолвия. Мать-земля"

Автор книги: Пьер Бордаж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 63 страниц)

Глава 14

Сибрит де Ма-Джахи, супруга императора Менати: осталось множество неясностей в судьбе той, кто была первой дамой империи Лнгов с 1-го по 16-й годы. Ее первый брак с сеньором Ранти Лнгом послужил для умиротворения населения провинции Ма-Жахи, склонного к мятежам. После смерти сеньора Ранти Анга (в результате заговора, который, как предполагают, организовала она), дама Сибрит стала супругой императора Менати, которому, несмотря на настойчивость матрон императорского двора, так и не дала наследника. Тайна исчезновения дамы Сибрит так никогда и не была раскрыта. Она перестала появляться при дворе после скандала, учиненного ею самой: она вынудила даму Веронит де Мотогор, знатную придворную, пройти голой по коридорам дворца (16-й год). Была ли императрица жертвой мести Мотогоров, как утверждали некоторые историки? Противники этой гипотезы говорили, что, по некоторым данным, она предстала перед священным трибуналом за колдовство, а приговор – муки на огненном кресте – был приведен в исполнение на площади квартала Романтигуа, исторического сердца имперского города. Анатул Хижьяк, великий неоропский эрудит, считает, что она угодила в ловушку, подготовленную сенешалем Гаркотом, взяв в любовники человека со стертой памятью, в мозг которого была имплантирована ментальная программа убийства.

Когда вторая супруга императора Менати, дама Аннит Пас-сит-Паир (16 – 23 гг.), решила сменить отделку своих апартаментов, рабочие извлекли из стен и полов покоев императрицы множество трупов и скелетов. Стало ясно, что самые безумные слухи, ходившие по поводу дамы Сибрит, были жалким отражением ужасающей истины, а ее многочисленные прозвища (Красная Императрица, Кровавая Провинциалка, Демоническая Шлюха, Адская Ведьма и т. п.) полностью оправдались: она действительно купалась в крови мужчин, которых завлекала к себе в постель. Она душила их магнитным шнурком в момент экстаза, а затем раздирала им горло ногтями и зубами. Тогда все и узнали, какое чудовище жило в императорском дворце, и все жалели императора Менати…

«История великой империи Ангов». Униментальная энциклопедия

В сопровождении четырех мыслехранителей и дамы Алакаит де Флель, своей верной компаньонки, дама Сибрит решительно вошла в широкий коридор, отделанный синим мрамором с прожилками из серого опталия.

Стоявшие на равном расстоянии друг от друга часовые в парадной форме – пурпурные облеган и накидка, черная двууголка с белым султаном, высокие золотистые сапоги, широкая сабля с эфесом, украшенным геммами, – щелкали каблуками и приседали в глубоком реверансе при ее приближении.

– Совершенное безумие, дама моя! Безумие! Заклинаю вас, вернемся к себе в апартаменты… – не переставала стонать дама Алакаит.

На даме Сибрит была широкая накидка из живой ткани, наброшенная прямо на ночной облеган. Она подняла воротник и застегнула его брошью из розового опталия. Она даже не возложила на голову светящуюся корону, не припудрила лицо и не вытянула два обязательных локона из-под капюшона. Дама Алакаит успела в спешке переодеться и загримироваться, но ей, как обычно, не удалось придать грации своей персоне.

Под потолком с лепниной и громадными фресками, представлявшими сцены артибанических войн, плавало множество светошаров. За колоннами в стиле анг (широкое основание, пузатый тор, тонкая колонна и капитель из колец) мелькали силуэты слуг в белых ливреях и придворные. Придворные не покидали императорского дворца до первой зари. Словно им было мало холуйских подачек в виде разного рода льгот и они надеялись насладиться сновидениями императора.

Дама Сибрит не обращала на них внимания, не проявляя ни снисходительности, ни презрения. Она с удовольствием принимала участие в их интригах, натравливала одних на других, но они давно перестали ее развлекать, теперь ей даже не удавалось их ненавидеть. Это были призраки, голографические изображения, встроенные в декор, фантомы, затерявшиеся в лабиринте дворца и завихрениях языка и жестов с тройным, четверным и даже пятерным смыслом. Они считали себя элитой империи, думали, что переживают ее исторические мгновения, а потому держались как можно ближе к императорскому источнику, веря, что сопричастны величию Сиракузы. Они убеждали себя, что были вдохновителями моды, нравов и условностей. И жили пустой внешней жизнью, как простые свидетели чужих дел. Коридоры, в которых они блуждали, были коридорами их тщеты и суетности. Они так упоенно занимались своими интригами, что забывали о делах, шли по обочине истории и ничего не понимали из того, что замышлялось в подвалах императорского дворца и старого сеньорского дворца Фекти-Анг.

Отвратительное сновидение вырвало даму Сибрит из сна, заставив отправиться с внезапным ночным визитом к своему августейшему супругу. Это сновидение, она знала это, было выражением действительности, ужасающей действительности.

Двенадцать лет назад из ее далекого детства явился персонаж сказок Ма-Джахи и стал регулярно посещать ее во снах. Вал-Гуа, маленький медвигр с розовой опталиевой шкуркой, изумрудными глазами и алмазными когтями, стал всесущим гидом ее подсознания. Он свободно прогуливался по нему, открывая тайные помещения, которые хотел посетить. И в них часто оказывались женщина, мужчина и девочка, жившие у высоченных гор на маленькой голубой планете на окраине галактики. Там стояла деревня, выросшая вокруг куста с яркими цветами. Прочие каменные и деревянные дома были давно покинуты. Вал-Гуа очень интересовался их историей. Дама Сибрит не знала, кем были эти три персонажа, похожие на мифических героев из светокниги Рыцаря Звезд, но что-то подсказывало ей, что они были реальными людьми и существовали в том же пространстве и времени, что и она. Они, похоже, ждали чьего-то возвращения, быть может, исчезнувшего сына. У девочки был странный взгляд, взгляд, который охватывал всю вселенную. Она становилась на колени у куста с цветами и пересчитывала миллионы звезд, которые день за днем исчезали в бесконечной и ледяной пустоте. Мужчина и женщина бродили по горам, сидели на скалах и надолго погружались в безмолвие, оставаясь совершенно неподвижными… Что они делали? Что искали? Любопытный Вал-Гуа пытался проникнуть в их разум, чтобы выведать их мысли, но обжигающий звук, невыносимая вибрация, всегда прогонял его.

Последние несколько недель маленький медвигр появлялся эпизодически, и сны императрицы вернулись в прежнее русло. Без гида они становились более разнообразными.

Дама Сибрит увидела молодого сиракузянина Марти де Кервалора – а ведь она пыталась предостеречь Кервалоров, одну из редких придворных пар, к которым благоволила, против преступных деяний их сына, – ползущим по черным грязным трубам, чтобы нарушить систему снабжения кислородом космического города. Она увидела мальчика восьми или девяти лет, который чудесным способом усмирял орду свирепых животных, бунт в каком-то палаточном городе, тайную встречу молодого крейцианского кардинала в мрачном склепе… Множество событий, которые она пока не могла увязать воедино, хотя была уверена, что все они взаимосвязаны.

Но этой ночью Вал-Гуа вернулся, и она увидела ужасные сцены.

Дама Сибрит и дама Алакаит приближались к апартаментам императора. Охрана, агенты службы безопасности и скаиты-ассистенты или мыслехранители встречались им на пути все чаще.

– Пожалейте нас, дама моя… – стонала компаньонка. – Давайте вернемся в наши апартаменты… Из-за вас я умираю…

Дорогая Алакаит, чей постоянный страх был сравним лишь с ее лояльностью…

Они заметили группу матрон, оживленно беседующих перед ароматным фонтаном. Эти иссохшие тараканши строили заговоры днем и ночью. Интриги были единственным смыслом их существования: их не ждал ни муж, ни любовник, ни ребенок. И чтобы не возвращаться в ледяное одиночество своей комнаты, они предпочитали согревать себя бесполезными речами и немыслимыми проектами. Дама Сибрит иногда спрашивала себя: когда они успевают спать? Быть может, они и вовсе не спали, опасаясь, что не проснутся, отравленные собственной желчью.

Автопсихозащита обязывала, и они попытались застывшими улыбками и подобострастными реверансами разбавить яд своих взглядов. Они не простили императрице отказа отдать свои овулы, не простили ей красоты, высокомерия, ума, мятежности… Они не прощали, потому что не умели прощать, не умели чувствовать что-то иное, кроме злобы и зависти. Интригуя, они добились изгнания Ксафит, дочери дамы Сибрит и сеньора Ранти. А теперь методично осаждали муффия Барофиля Двадцать Четвертого, чтобы тот согласился аннулировать брак императора Менати и провинциалки, который весь двор считал трагической ошибкой. Дама Сибрит, любившая их провоцировать, прошла мимо, сделав вид, что не заметила. Маленькая демонстрация презрения, которая вместе с ее вызывающим нарядом и походкой могла занять их разговорами на целый месяц.

В конце коридора показалась монументальная дверь покоев императора, над которой на плите из белого мрамора был выгравирован девиз семьи Ангов: «Ради Красоты и ради Добра». Здесь мрамор был так отполирован, что стенки отражали лучше зеркала малейшие завитушки и резные фигурки, вырезанные на дереве створок. Вблизи личных апартаментов императора Менати царило возбуждение, беспорядочно сновала шумная толпа. Слуги, кардиналы, скаиты Святой Инквизиции, придворные, высшие полицейские чины, официальные историографы, знаменитые артисты толкались перед клеточным идентификатором, встроенным в мраморную плиту.

Внезапное появление дамы Сибрит и ее компаньонки поразило собравшихся. В коридоре воцарилась полная тишина, и десятки недоверчивых, удивленных взглядов остановились на двух женщинах и их мыслезащитниках. Завсегдатаи императорского дворца не привыкли к такой наглости: не пристало императрице наносить официозные и неожиданные визиты абсолютному властителю вселенной. Он сам должен был призывать ее к себе официально, чтобы удовлетворить свое суверенное желание. Так требовал этикет. Дама Сибрит была известна своим непредсказуемым характером и проделками, но она еще ни разу не дошла до такой беспардонности, чтобы ночью явиться к своему августейшему супругу, не спросив предварительно разрешения у церемониймейстеров.

Однако недовольные остерегались высказывать свои мысли вслух. Они с почтением поклонились, как требовал этикет, за что придворные и получали хорошее вознаграждение. Главным было любой ценой остаться в фаворе, не разонравиться провинциалке, чтобы не пополнить ряды знатных семейств, испытавших на себе императорскую немилость. Даму Сибрит не любили, но это не было причиной рубить сук, на котором они с таким удобством расселись. Если бы первой даме империи Ангов пришла в голову абсурдная фантазия вас возненавидеть, ее ненависть могла бы стать началом бессрочной ссылки, ибо любой придворный ощущал себя изгоем, если становился нежелательным гостем во дворце, в святая святых, в императорском раю…

Поэтому дама Сибрит и ее эскорт без затруднений переступили порог монументальной двери частных покоев Менати. Ни один часовой не осмелился предложить ей пройти через клеточный идентификатор, ибо подобное требование было равнозначно завуалированной форме самоубийства. Она вошла в первый вестибюль, где теснилась толпа слуг, придворных скаитов. И здесь все замерли, увидев ее. Она пробежалась глазами по лицам, узнала представителей нескольких знатнейших домов Венисии, среди которых были Бурфи де Кервалор и Жокири Пассит-Паир, два человека, которых запятнал невероятный скандал с детьми, членами движения Машамы. Она также заметила бесстыдно размалеванных женщин, подруг или явных соперниц, чьей единственной целью было хоть раз пробраться в постель императора Менати. Они буквально посерели, несмотря на хваленую автопсихозащиту. Этой ночью им точно не быть покрытыми абсолютным хозяином вселенной. А потому придется раздувать угасающее пламя желания собственных мужей или гасить яростное желание какого-нибудь молодого хищника, поджидающего одинокую и легкую добычу.

Вестибюль внезапно превратился в зал со статуями. В ледяной тишине слышался только шепот.

– Вернемся, дама моя! – пробормотала Алакаит де Флель, которую встревожили убийственные взгляды, которыми осыпали ее хозяйку.

Компаньонка знала, что ее мольбы останутся без ответа. Эта ночная выходка была лишь еще одним испытанием в длинном перечне страхов, вызванных поведением неукротимой императрицы.

Две женщины и их мыслехранители обогнули центральный фонтан, струи которого наигрывали мелодичную и печальную симфонию. Десяток дверей меньшего размера, богато разукрашенных резьбой, вырисовывались на фоне стен из живой ткани с меняющимся узором. Лучи светошаров, подгоняемых едва ощутимыми сквозняками, накладывались друг на друга, образуя беглые переплетенные фигуры. Статуи вновь ожили, кланяясь и отступая на шаг, когда даме Сибрит требовался проход. Она направилась к двери справа от фонтана, которая выходила в переговорную спальни императора и которую охраняла большая группа пурпурных гвардейцев.

Она сунула руку в овальную нишу и нажала кнопку открытия двери. Растерянные гвардейцы обрели армейские рефлексы и вытянулись по стойке «смирно». В сопровождении дамы Алакаит де Флель и своих мыслехранителей императрица вошла в переговорную – крохотную комнату, залитую голубым светом и уставленную уютными подвесными креслами. Шаровые экраны ОГ, Официального Головидения, передавали беспрерывный репортаж о подвигах императора Менати. Как всегда, дама Сибрит улыбнулась, узнав себя в одном из крошечных персонажей, занятых какой-то непонятной деятельностью.

Главный церемониймейстер, мужчина с суровым лицом и в строгих одеждах, словно комодский дьявол, вылетел из темного уголка переговорной и устремился к ней. Его удивление было так велико, что реверанс превратился в далекий от протокола поклон, недостойный его поста.

– Дама моя! Почему вы не предупредили меня о своем посещении? Император настоятельно потребовал от меня, чтобы я никого не впускал!

– Сир вряд ли говорил о своей жене! – возразила она резким тоном.

Церемониймейстер выпрямился. Его бегающие глазки, усмешка, скривившая выкрашенные перламутром губы, выдавали откровенное замешательство, которое разнесло в клочья основные принципы его ментального контроля. Ему было легко фильтровать придворных, мужчин и женщин, требовавших аудиенции императора Менати, но внезапное появление императрицы вызвало у него неприятное ощущение, что он попал между молотом и наковальней. Ослушаться императора – означало потерять его доверие и быть сосланным в нижнее крыло дворца, если не в другой дворец. Противиться императрице – означало навлечь на себя ее гнев и провалиться в бездну. В любом случае он терял все свои привилегии, добытые умелыми подковерными интригами.

– Давайте уйдем, дама моя, – выдохнула Алакаит де Флель. – Мы ставим этого человека в неудобное положение…

Дорогая Алакаит, всегда готовая сочувствовать бедам других…

– Подождете меня здесь вместе с мыслехранителями, – произнесла дама Сибрит. – Император Менати – мой законный супруг, и я не принимаю приказов от его лакеев! Извольте набрать код открытия!

– Дама моя, заклинаю вас…

– Исполняйте – или в первую же зарю я займусь вашей карьерой!

Смертельная бледность залила лицо церемониймейстера. Медленными шажками, сгорбившись, словно нес на плечах все беды мира, он приблизился к бронированному тамбуру, округлой нише, прикрытой листом золотистого опталия, и извлек из кармана накидки пульт управления. Его пальцы коснулись клавиш с клеточной идентификацией. Двойной щелчок нарушил бархатную тишину в переговорной, дверь тамбура приоткрылась, и дама Сибрит, не обращая внимания на удрученный вид церемониймейстера и умоляющий взгляд Алакаит, решительно вошла в спальню императора.

Император Менати не видел и не слышал, как вошла императрица.

Дама Сибрит почти тут же узнала обнаженную молодую женщину, сидевшую верхом на императоре. Это была младшая дочь семейства Мотогор, Веронит, опасная интриганка, гадюка с ядовитыми клыками. Она была замужем за сиром Жокири Пассит-Паиром, которого императрица заметила в прихожей и чья юная сестра Аннит оказалась захваченной полицией во время облавы в арке Беллы Сиракузы. Вероятно, Жокири сам толкнул жену в объятия императора, чтобы добиться помилования сестры. И по-видимому, добился своей цели, поскольку Аннит была освобождена и через три или четыре месяца готовилась к свадебной церемонии. Ее мужем должен был стать молодой Эммар Сен-Галл. И дама Веронит, как истинная профессионалка, платила своим телом за благосклонность императора.

Дама Сибрит рассеянно оглядела переплетенные тела Менати и Веронит. Белизна их резко контрастировала с темно-фиолетовыми шелковыми простынями. Крученые колонны балдахина слегка покачивались в ритме синхронных движений любовников.

Дама Сибрит не испытывала никакой ревности. Она уже давно стала равнодушна к своему августейшему супругу. Их любовь выгорела, как костер из сушняка, быстро превратившись в холодный пепел, развеянный ветром скуки.

Сотрясающиеся ягодицы дамы Веронит были намного объемнее, чем казались в специально подобранной одежде, которая делала ее стройной. Напротив, для женщины, поклонники которой восхищались ее «волшебными персями», груди Веронит были до удивления маленькими и плоскими. А пылающая рыжая шевелюра, судя по прочим волосам на теле, явно была неестественной, хотя сама дама Веронит утверждала обратное.

Император последнее время толстел на глазах. Мускулистое, крепкое тело, которое дама Сибрит когда-то страстно сжимала в объятиях, теперь украшали некрасивые жировые складки. Потуги дамы Веронит усилить любовное возбуждение, почерпнутые из соответствующего пособия «Семь главных правил в любовной практике» знаменитого Герехарда де Вангува, не вызывали экстаза на лице императора.

Дама Сибрит решила, что комедия продолжается слишком долго.

– Сеньор мой…

Дама Веронит вздрогнула и обернулась. Увидев императрицу, она закричала, а ее карие глаза округлились от ужаса. Ее ментальный контроль, уже трещавший под ударами Менати, рассеялся, как облако под напором ветра. Она откатилась в сторону, застыла на противоположном конце громадной кровати и натянула на себя простыню. Дрожавшая, окаменевшая, она не двигалась, надеясь, что вот-вот проснется в своей спальне и что все это ей приснилось.

Менати даже не стал прикрывать свою наготу, животную, греховную наготу, которая теоретически могла привести к вызову в священный трибунал и к огненному кресту. Его императорский скипетр, размер и сила которого были предметом обсуждения придворных дам, поник. Император повернул голову в сторону супруги и устало уставился на нее.

– Нельзя сказать, что вы выбрали удачное время для визита, дама моя, – мрачно выговорил он. – Сами видите, насколько запугали эту молодую особу…

– Эта молодая особа, как вы выражаетесь, обычная шлюха! – холодно возразила дама Сибрит. – У нее задница бегемотия, крохотная грудь, и она красит волосы.

Император Менати оперся на локоть и нахмурился.

– Дама моя, я не знал, что вы умеете так грубо выражаться! Неужели возвращается ваше провинциальное естество?

– Мой сеньор, я не подозревала, что у вас такой жалкий вкус при выборе шлюх. Вы сохранили свои привычки солдафона!

– Хватит, дама моя! Вас не приглашали в мои покои, и если не хотите, чтобы я велел вас выгнать, держитесь в рамках приличий!

Дама Сибрит обогнула кровать, схватила простыню за край и резким движением сорвала ее, открыв тело дамы Веронит.

– Сир Жокири Пассит-Паир ждет вас в большой прихожей, дама Веронит. В будущем можете умерить свой пыл: его юная сестра Аннит уже получила прощение Церкви. Мы, первая дама вселенной, должны провести частную беседу с нашим супругом-императором…

Дама Веронит вскочила и бросилась к коридору, ведущему к волновому душу, где оставила одежды.

– Нет, нет, дама моя! – воскликнула дама Сибрит. – Идите в том, в чем мать родила. Пришло время, чтобы почитатели могли реально оценить ваши прелести.

Перепуганная дама Веронит бросила умоляющий взгляд на Менати, но император промолчал. Ему, с одной стороны, не хотелось раздражать свою супругу, а с другой – его соблазняла идея выпустить в коридоры дворца совершенно голую придворную даму. Скандал утешит его самолюбие после жалких любовных подвигов дамы Веронит. Она оказалась не на высоте после обольстительных гримас и словесных обещаний. Единственным существом, которое когда-либо наполняло радостью вторые ночи императора Менати, была его жена, дама Сибрит.

Опустив голову, дама Веронит, с глазами, полными слез, вышла через прихожую в тамбур, двери которого Менати открыл с лежащего на ночном столике пульта.

– Разве не правда, что у нее задница бегемотия? – улыбнулась дама Сибрит.

– Сравнение несколько вызывающее, но я должен согласиться с тем, что вы правы, дама моя… Бедняжка предпочтет умереть в этом коридоре, чем выстоять перед взглядами придворных.

– Успокойтесь, мой сеньор. Даже у Мотогоров голод и жажда сильнее стыда…

Дама Сибрит уселась на край кровати и обвела взглядом беломраморные стены, оранжские ковры, опталиевые фонтаны. Ее глаза остановились на овальном витраже двери, ведущей в личный сад. И с печалью подумала, что некогда эта комната видела их объятия, слышала их поцелуи и нежные клятвы.

– Полагаю, вы нарушили половину правил этикета не затем, чтобы обсуждать задницу дамы де Мотогор, – заговорил император.

– Я пришла поговорить с вами о сновидении, мой сеньор.

– Сновидении? Вы пересекли весь дворец, бросили вызов церемониймейстерам, с жестокостью лишили императора любовных утех, чтобы рассказать о сновидении? Вы издеваетесь надо мной, дама моя?

Дама Сибрит встала и подошла к витражу.

– Я уже забыла сказочную роскошь этого сада, – мечтательно пробормотала она.

Приглушенный свет наземных прожекторов подчеркивал округлые и прозрачные лепестки ночных флиотов, до бесконечности отражался на камнях аллеи, скатывался вместе с журчащими каскадами в огромный фонтан из черного камня. Она вспомнила долгие вторые ночи, проведенные в наполненном ароматами и волшебными звуками саду императора. Они занимались любовью на траве, как звери, как примитивные люди. Под дуновением ветра, когда ласки императора Менати подстегивали чудесную дрожь от осознания запретов, наполняли ее редкостными чувственными ощущениями.

Она завлекала мужчин в свои покои, пытаясь вновь ощутить чудесные мгновения удовольствия и отрешенности, но чувствовала лишь разочарование и отвращение. Все они оказались слабаками во всех смыслах этого слова, словно отказывались от своей мужской сути и проявлений жизни ради возможности стать придворным. Ей нужно было насилие, она любила ощущать резкий вкус пота и крови, ей хотелось, чтобы ее брали с яростью, причиняли боль, а они осторожно касались ее, поглаживали, запутывались в бесконечных играх рук и языка, бесполезно тянули время, готовя ее к наслаждению. Проза Герехарда де Вангува, великого эрудита, крайне навредила профессии любовника.

– Итак, дама моя! Я жду объяснений! – нетерпеливо произнес Менати.

Дама Сибрит быстро обернулась. В ее великолепных бирюзовых глазах вспыхивали яростные огоньки.

– Прежде всего я должна посвятить вас в одну из своих тайн…

– Если вы говорите о многочисленных любовниках, дама моя, то ваша исповедь совершенно бесполезна. Я уже давно информирован об интимных и тайных играх, которые вы организуете в своих апартаментах. Я терплю их, потому что крайне снисходительно отношусь к вам… Быть может, ностальгические воспоминания о наших объятиях на траве этого сада… Напротив, я не смог найти подтверждения безумным слухам, которые ходят на ваш счет: говорят, вы убиваете мужчин, которые не смогли вас удовлетворить, и купаетесь в их крови. Моим информаторам не удалось отделить ложь от правды, но есть подтверждения, что придворные, отпрыски знатных семей, высшие офицеры и даже простые слуги и гвардейцы исчезли при таинственных обстоятельствах, не оставив ни малейшего следа…

– Вселенная обширна, мой сеньор, – вздохнула дама Сибрит, пожав плечами. – А у мужчин иногда возникает необоримое желание увидеть новые горизонты…

Менати вскочил и голым присоединился к своей супруге, стоявшей у витража. Его черные сверкающие глаза вонзились в светлые озера глаз собеседницы.

– Берегитесь, дама моя! – глухо проговорил он. – Титул императрицы не дает вам всех прав.

– Верно, мой сеньор, но титул императора наделяет его всеми обязанностями.

– Уточните свою мысль!

– Моя тайна касается моих снов, а не любовников. Если следите за мной, поменяйте информаторов, они так неловки. А в постели не могут удержаться от соблазна все рассказать… Я только что сказала, что вижу пророческие сны.

– Проклятие! Вы начинаете пугать меня, дама моя!

– Если я до сих пор скрывала это от вас, то только потому, что опасалась осуждения со стороны Церкви Крейца. Инквизиторы считают пророчество элементами колдовства. Я старалась избежать скандала, который обязательно произошел бы в случае судебного процесса над первой дамой империи Ангов, обвиненной в колдовстве. Но не могу молчать после сегодняшней второй ночи. – Она быстро оглянулась. – Надежны ли ваши покои, мой сеньор?

Менати пальцем приказал ей молчать и скрылся в волновой душевой. Он вернулся через минуту, укутанный в просторный ночной плащ.

– Пошли в сад, поскольку вы так его цените…

– Мой сеньор, вы идете без облегана?

– Насколько я знаю, не в первый раз! Вы не задавали мне таких вопросов, когда увлекали на траву…

Сад в покоях Менати был окружен стенами, которые скрывали от любых нескромных взглядов. Однако придворные и кардиналы проявляли такое любопытство, что среди них, вероятно, были и те, кто с помощью немыслимых ухищрений даже сейчас подсматривал за своим сувереном.

Дама Сибрит и император Менати направились к фонтану и сели на бортик. Постоянный шум воды не позволял подслушать их разговор.

– Говорите, пророческие сны…

– Я предвидела конец сеньора Ранти и пыталась его предупредить. Я знала, что вы будете убийцей родного брата и его двоих сыновей, которых я ему дала. Я предвидела смерть Тиста д'Арголона и придворных из фронды… Недавно я видела убийство Барофиля Двадцать Четвертого… Но это только некоторые примеры…

– Муффий отлично себя чувствует!

Рот дамы Сибрит скривился в презрительной усмешке.

– Вы – посредственный актер, мой сеньор. Сенешаль Харкот посоветовал вам избавиться от Барофиля. В моем сне даже был назначен его наследник: молодой прелат, которым манипулирует викариат… Ошибаюсь ли я?

Менати призвал на помощь весь своей ментальный контроль, чтобы не показать замешательства, в которое его повергли слова императрицы.

– Ваши сны не могут вас обманывать, дама моя?

– Они всегда оказывались вещими… Всегда.

Три из пяти спутников второй ночи уже опустились за горизонт, свидетельствуя, что вскоре наступит заря. Неверный свет заливал далекие и темные здания Венисии, среди которых на равном расстоянии торчали вышки ментального надзора.

– Сон сегодняшней ночи касается сенешаля Гаркота, – продолжила дама Сибрит.

– Прекрасное существо! – тут же перебил ее император. – Преданное, прозорливое, скрытное… Я не могу не восхищаться его работой.

– Гнусное существо, ужасающее! – поправила его дама Сибрит. – И в его планы не входит служить вам, как, впрочем, и служить человечеству…

Император вскочил и прошелся по центральной аллее сада. Подошвы его обуви скрипели на сверкающих геммах, а полы накидки закрутились вокруг голых ног.

– Умерьте свои оценки, дама моя! Вы обращаетесь не к своим конюхам в Ма-Жахи! Вы накликаете на себя опасность, вмешиваясь в государственные дела. Вы занимаете не лучшее место, чтобы судить об интересах империи Ангов…

Он остановился и издевательски расхохотался. Ночной ветер играл вихрями его черных коротких волос. Когда он был один, Менати обычно убирал искусственные, длинные витые локоны, украшавшие капюшон его облегана. Без крема, грима и перламутра лицо его было лицом старика.

– Что ты знаешь о суверенах, ты, мелкая провинциалка? Ты, которой было предназначено всю жизнь провести среди навоза скакунов твоего отца?

– У этих скакунов есть преимущество перед людьми, – ответила дама Сибрит, не обращая внимания на оскорбительное обращение на ты, сорвавшееся с его губ, как плевок. – Они ценят своего седока. У вас же нет никакой стоящей оценки: так называемые советники, которыми вы себя окружаете, пустомели, люди, ставшие мастерами в умении гладить вас по шерстке ради того, чтобы повысить свое материальное содержание. Они идут на все ради сохранения своих привилегий, даже готовы толкнуть в вашу постель своих жен. Они произносят лишь те слова, которые вам приятно слышать, а в коридорах злословят. Я пришла сказать вам правду, которую слушать неприятно. Примите ее и, если хотите изменить положение дел, станьте тем, кто спасет человечество от величайшего крушения, а ваше имя будет прославляться и чествоваться долгие века…

– Сначала сообщите, каковы ваши интересы в этом деле, дама моя. Полагаю, вы предлагаете мне стать спасителем человечества, надеясь извлечь кое-какую выгоду из своих поступков.

– Вы ошибаетесь по моему поводу, как вы ошибаетесь по поводу сенешаля.

– Тогда излагайте вашу так называемую правду и покончим с этим! Я устал и желаю немного отдохнуть до наступления первой зари.

– Вы спите уже шестнадцать лет, мой сеньор! Как спим и мы все! Шестнадцать лет назад вы передали ключи от вашей империи сенешалю Гаркоту… И пока нежитесь здесь со шлюхами, сенешаль трудится в тиши своей лаборатории. Недавно он встретил кое-кого в замурованных подвалах дворца Феркти-Анг… И знаете кого?

Император пожал плечами и отрицательно покачал головой.

– Паминкса, бывшего коннетабля сеньора Ранти, – объявила дама Сибрит.

Раскатистый смех императора разорвал тишину сада.

– Я едва не принял ваши россказни всерьез, но это уточнение граничит с бредом шизофреника! Я сам сажал Паминкса в деремат, который отправлял его на Гипонерос.

– Скажем, вы сажали в деремат скаита Гипонероса, но, с одной стороны, один скаит ничем не отличается от другого скаита, а с другой стороны, он мог спокойно вернуться на Сиракузу с помощью своих собственных средств…

– Хватит! – взревел Менати. – Отправляйся тем же путем, что и дама Веронит. Если повезет, столкнешься с ней в коридоре и сможешь просветить ее по поводу жирной задницы!

Дама Сибрит вдруг поняла всю тщетность своего демарша. Поведение императора было лишь логическим продолжением тайных действий скаитов-стирателей. В своем сне она видела Гаркота и Паминкса, обменивающимися карикатурой на поцелуй, видела скаитов-мыслехранителей, разбуженных безмолвным импульсом и двигающихся по подземельям к чанам, установленным в рыхлой почве под фундаментом дворца Феркти-Анг. Там они сбрасывали свои белые бурнусы, опускались в густую кипящую жидкость. Их тела растворялись, как кристаллы, которые ювелиры опускали в кислоту, чтобы заново их воссоздать. Гаркот в синем бурнусе наблюдал за операциями. Казалось, он воспринимает волны энергии, излучаемые гигантским резервуаром. Потом он поворачивался к другим скаитам, коричнево-зеленым, которые мокрыми выходили из второго чана и приближались к нему неверной, прыгающей походкой, напоминавшей даме Сибрит первые шаги новорожденных скакунов. Он ртом касался их рта, и между ними начинался долгий обмен данными. Это был молчаливый, варварски странный и ужасающий ритуал, напоминавший отвратительную пародию на творение. Новые скаиты хватали первый же бурнус и отправлялись к людям, которых якобы защищали, и тут же начинали свою разрушительную деятельность. Прежде всего они стирали негативные мысли о скаитах, усиливали нужду в своем присутствии, потом добирались до самых сокровенных, самых тайных воспоминаний. Они действовали осторожно, чтобы не вызвать тревоги, они объедали память, как мелкие грызуны, устроившиеся на чердаках разума.