Текст книги "Воители безмолвия. Мать-земля"

Автор книги: Пьер Бордаж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 63 страниц)

Глава 9

Глактус: имя нарицательное, мужской род. Обозначает патологически толстого человека. Расширительно относится к любому индивидууму, без зазрения совести эксплуатирующего себе подобных, «набирающих жир» за их счет. Этимология слова «глактус»: толстяк Глактус был торговцем живым товаром на Красной Точке. Похоже, он пленил в Матане, древнем городе пруджей, Найю Афикит и выставил ее на продажу на рынке рабов. Но Шри Лумпа спустился с неба, изверг разрушительный огонь и после смертельной битвы, названной битвой Ражиата-На, освободил ее. Во время этой битвы Глактус был убит. Слово «глактус» вошло в обиходный язык Красной Точки в конце великой империи Ангов.

Универсальный словарь терминов и живописных выражений. Академия живых языков

У Афикит было странное ощущение, что она плавает меж воздушных стенок клетки, в которой ее заперли приспешники торговца-толстяка.

Избыточное давление было отрегулировано таким образом, чтобы она не прилагала никаких усилий, оставаясь на ногах, несмотря на невероятную усталость и лихорадку, которая начала ее изводить.

Все ее движения были замедленными, словно она передвигалась внутри жидкой среды. Невидимые тиски могучими челюстями сжимали ей грудь, затрудняя дыхание. На ней была рубашка из грубого полотна, опускавшаяся до колен, но разрезы в ней тянулись почти до талии. Она еще не свыклась с отсутствием облегана и касанием воздуха, обдувавшего кожу.

Она совершенно не представляла себе, где находится. Непрозрачные, воздушные стенки создавали зеленоватый полумрак, не позволяя видеть, что творится снаружи. До нее доносился далекий ропот, словно от ветра шумел океан. Она словно утеряла способность рассуждать, улавливать бег разрозненных мыслей, которые, вспыхнув, тут же растворялись в тумане, обволакивающем ее мозг. Иногда сквозь серую мглу прорезались резкие отчетливые образы, похожие на обрывки сна, фрагменты иной жизни… И тогда она возлагала вину за свое полуобморочное состояние на фиолетовую жидкость, которую зловещего вида человек вколол ей в вену правой руки. Она до головокружения всматривалась в красноватую припухлость в месте, куда вонзилась игла. Укол вызвал в ней невероятное отвращение. Все ее тело возмутилось насилием этого металлического жала, наполненного ядом, – она не знала, но предчувствовала, что жидкость была ядом. Когда его ей впрыснули, она издала отчаянный вопль ужаса… Она помнила обо всем…

Она быстро заблудилась в Матане. Усталая, на грани нервного срыва, она присела у невысокой стенки террасы, на которой агонизировали последние лучи Зеленого Огня. Она пыталась отдышаться и собраться с мыслями. Она призвала на помощь все свои ментальные способности, чтобы понять, где находится и как найти выход из потемневшего лабиринта древнего города пруджей. И вдруг заметила метрах в пятидесяти фронтон монументальных врат, высившийся над плоскими крышами домов. Эти врата означали конец кошмара. Она облегченно вздохнула и на короткое мгновение ослабила бдительность, перестав перехватывать мысли вокруг себя, чтобы воспрепятствовать возможному нападению…

Банда пруджей, подростков лет пятнадцати, внезапно окружила террасу. Она даже не успела вскочить на ноги, как они навалились на нее, словно стая истерично вопящих обезьян. Множество рук прижали ее к мостовой, оцарапав лицо. Потом удар по затылку…

Когда она пришла в себя, то вначале увидела грязный потолок с плавающей лампой. Она обнаженной лежала на хлопковом матрасе. Найа хотела приподняться, но сильнейшая боль в основании черепа бросила ее обратно.

И тут ее взгляд наткнулся на толстяка. Гигантская гора зыбкой плоти, с трудом затянутая в накидку сливового цвета с золотыми блестками. Лицо с висящими щеками и многочисленными подбородками. Под коротко стриженными грязно-светлыми волосами сверкали крохотные накрашенные глазки, внимательно изучавшие ее, словно их владелец был медиком. Похоже, он оценивал каждый квадратный сантиметр ее белой кожи. Беспардонный навязчивый взгляд, который обжигает и кромсает на части.

Превозмогая головную боль, она села на край матраса, прикрыв руками грудь и низ живота. Этот стыдливый жест вызвал взрыв смеха толстяка. По всему его телу заколыхались жировые складки.

– Ладно, ладно, красотка! – воскликнул он, с трудом дыша и шепелявя. – Целомудрие у меня не в цене! Ты… (тыканье этой жировой горы показалось Афикит оскорбительным), ты у Глактуса Кемиля, одного из главных поставщиков рынка рабов. Если я наблюдаю за тобой, то только чтобы оценить человекотовар, а не ради того, о чем ты думаешь. Представь себе, женщины интересуют меня только потому, что могут принести деньги! А меня самого женские формы никак не влекут!..

Его правая рука с толстыми пальцами, на которые были нанизаны опталиевые кольца, указала на приоткрытую белую дверь.

– Напротив, за этой дверью находятся мои люди, которые только и мечтают хотя бы о коротенькой встрече наедине с тобой! Отчаянные головы! Они сходят с ума от желания лишить девственности такой драгоценный товар, как сиракузянка… Пока ты спала, одна из моих матрон удостоверилась, что ты еще девушка! Успокойся, красотка, я буду следить, чтобы ты такой и осталась. Мои люди тебя не тронут. На рынке рабов девственность в большой цене…

У Афикит не было ни сил, ни желания отвечать. Она убежала от пруджей, чтобы попасть в сети работорговцев. Притивы убили бы ее, но это было бы лучшей участью, чем та, к которой готовил ее этот гнусный боров. Она рухнула на матрас, скрестила руки на груди и закрыла глаза, чтобы не ощущать оскорбительности похотливого взгляда, нарушающего ее сокровенные уголки плоти. Прогорклый, порочный запах Глактуса вызывал у нее тошноту. Толстяк захихикал:

– Мои маленькие загонщики-пруджи выловили хороший товар! Надо будет им отплатить по заслугам: прижечь скорчером! Представь себе, я не собираюсь выплачивать им вознаграждение… Сейчас тебя вымоют. Ты станешь еще прекраснее и желаннее в глазах этих чокнутых годаппи! И более послушной, ибо я вижу, что ты из тех, кто бунтует и предпочитает смерть рабству. Ты везучая: стоило тебе попасть на Красную Точку, как ты стала звездой сегодняшних ночных торгов! Великая честь для тебя, очень большие деньги для меня!

Его хриплый кудахтающий смех раздался во второй раз. Он поразил Афикит в самое сердце, и она сжалась в комок. Глактус хлопнул в ладоши. Вошел худой лысый человек в черном. В его руке, похожей на щупальце, был кубический чемоданчик. Он открыл его, с невероятными предосторожностями извлек шприц и пузырек с фиолетовой жидкостью. Игла пронзила пробку и всосала в себя содержимое пузырька.

Мрачный зловещий взгляд человека обежал снежно-белую кожу Афикит. Укрывшись в своем отчаянии, девушка не сопротивлялась, когда длинные костлявые пальцы схватили ее за руку у сгиба локтя.

Ужас, который вызывали в ней эти два типа, один, похожий на труп, и второй – на гору жира, а также шприц и его опасное содержимое, тошнотой подкатил к горлу. Она до крови закусила губы, чтобы сдержать вопль, рвущийся сквозь сведенную судорогой глотку.

Когда игла вонзилась в ее вену, долго сдерживаемый крик вырвался из самых глубин ее существа. Он был настолько дик и силен, что едва не опрокинул обоих мужчин. Удивленный и испуганный Глактус вздрогнул и отступил на два шага, словно отброшенный ударной волной. От внезапного нервного приступа Афикит задрожала всем телом. Ее ногти, словно обезумев, начали терзать тощую шею и руки человека в черном, который едва успел выдернуть иглу и поспешно отступить. Он рукавом вытер капли крови, сочащиеся из царапин.

– Дерьмо! К счастью, я предвидел ее реакцию! – сообщил он Глактусу. – И добавил химический транквилизатор. Она сейчас заснет. Два часа сна пойдут ей на пользу: она вымотана и держится только на нервах.

– Надеюсь, не перебрал с дозой? – буркнул торговец.

– Нормально! Я дело знаю! – запротестовал его собеседник.

– Конечно, доктор! Ты так хорошо его знаешь, что тебя пинком под зад вышибли из конфедеральной конвенции врачей и внесли в Индекс раскатта…

– Быть может, но мне никогда не ставили в вину некомпетентность! Лишь кое-какие эксперименты в области генетических манипуляций, которые не всем понравились…

Афикит быстро погрузилась в туман, наполненный кошмарами, гримасничающими чудовищами, издевающимися пруджами, настороженными женщинами, белыми масками, скрипучим смехом. Сонная и охваченная лихорадкой, она едва ощутила, как ее поднимают, купают, растирают, вытирают, перетаскивают с места на место, а потом бросают в ров, где гаснет последний лучик света…

Она проснулась в темной клетке, куда проникают лишь рассеянный свет и далекие голоса. Найа не в силах привести мысли в порядок. В короткие мгновения просветления она с ужасом ощущает, как в ее теле множатся паразиты – ее кровь вскипает, жжение распространяется по венам и всем органам. Введенный вирус лишает ее воли, превращая в личинку. Она понимает, что получила лишь отсрочку от смерти и спешит встретить отца в горних высях. Ей больше не хочется жить среди отвратительных существ, населяющих земные миры.

Внезапно стенки клетки становятся прозрачными. Ураган света обрушивается на нее. Внезапное нападение, заставляющее ее зажмуриться. Ее ладони медленно поднимаются к глазам. Оглушительный вой раздирает барабанные перепонки. Она вдруг становится средоточием звука и света, одурманенной мишенью сотен сверкающих жадных взглядов, шумных комментариев.

– Последние торги!.. Тихо!.. Тихо!

Она замечает прозрачную ложу в верхней части стены справа, погруженную в полумрак. Внутри силуэт в красной тоге, который суетится над пультом с микрофоном.

– Торги начнутся при полной тишине!

Вопли постепенно превращаются в глухой ропот, а потом в едва слышимый шепот.

– Последние торги! – вновь раздается тот же голос. – Молодая женщина сиракузского происхождения с отменным здоровьем! Сертификат девственности! Ныне принадлежит торговцу Глактусу Кемилю…

Услышав свое имя, торговец встал. Закутанный броней жира, он повернулся к толпе, сгрудившейся за магнитным барьером, и неловко поклонился. Его встретил насмешливый свист.

– Человекотовар чистейшей расы и красоты…

Последние слова комиссара торгов утонули в реве голосов, который вспарывали смех и комментарии. Комиссар замолчал и дождался конца бури.

Глаза Афикит привыкли к резкому свету прожекторов. Теперь она видела самые близкие лица людей из первых рядов. Влиятельные люди, удобно развалившиеся на креслах, спокойные, расслабленные, изолированные от ревущего многоголовья магнитной стеной. Затем она узнала массивный силуэт истекающего потом Глактуса – его одеяние пестрело мокрыми пятнами. Его гигантская задница свисала по обе стороны стульев, едва удерживающих вес толстяка. На рыхлом лице торговца сияло удовлетворение. Он облизывал розовым кончиком языка губы, растянутые в радостную улыбку. Пальцы руки играли с заколкой для волос.

Воспоминание об отвратительном взгляде толстяка, который оценивал ее, как вульгарный кусок плоти, выплыло на поверхность сознания. Хотя этот взгляд все еще оскорблял ее, она была не в силах выказать ему все то презрение, которого он заслуживал. Она стала чуждой самой себе, смирилась, впала в апатию. Ей хотелось покинуть свою материальную оболочку и раствориться в небытие. Она хотела все забыть и умереть.

Однако она уловила дружеские мысли, хотя против нее стояло тысячеголовое чудище. Мысли были неясные, скрытые, но реальные, похожие на островки сострадания в этом океане враждебности. Потом еще дальше почувствовала холодную бездну, злокозненное создание. Вероятно, скаит, ментальный убийца, одно из тех отвратительных существ, о которых говорил отец. Мысли смерти витали вокруг нее, как бабочки-гиены, пытаясь прорваться через барьер безмолвия, воздвигнутый антрой жизни. Она вспомнила, что антра вибрировала и функционировала автономно и проявлялась в момент, когда в ней нуждались. Она создавала то, что ее отец называл безмолвным шепотом, неощутимым шорохом источника. Она пожалела, что звук жизни не зависел от ее воли, что он защищал ее от волн скаита-убийцы. Почему антра стремилась поддержать жизнь в этом выставленном напоказ теле, теле, которое подтачивал вирус, теле, оскверненном похотливыми взглядами?

– Итак, я сказал: человекотовар чистейшей расы, – вновь раздался усиленный голос комиссара. – Прекрасная сиракузянка с сертификатом девственности. Ваши предложения.

Вверх взлетело множество рук.

– Две стандартные единицы! – прокричал хриплый голос. Зал взорвался хохотом. Смех отразился от стен и крыши

рынка рабов, превратившись в ураган, который все смел на своем пути, в том числе и жирного Глактуса, которого сотрясали конвульсии. Даже комиссару в ложе едва удалось сохранить серьезный вид. Из десятков микрофонов доносились хриплые стоны.

– Ваши… предложения! – повторил комиссар. Ему едва удалось придать своему лицу выражение серьезности, которое больше соответствовало престижу и власти.

Он колотил по пульту маленьким опталиевым молоточком.

– Десять тысяч! – прокричал другой голос.

Комиссар решил, что цена вполне подходит. Он издал пронзительный вопль и поднял молоточек над пультом. Он опустит его только после окончания торгов.

– Двадцать тысяч! – предложил буржуа в черном одеянии, усыпанном драгоценными камнями. Он впал в экстаз от красоты Афикит.

Ей было трудно убедить себя в том, что торгуются за нее. Ее застывший взгляд несколько раз останавливался на мужчине в белом, сидящем вблизи сцены вместе с лысым толстогубым человеком. Позади них ряд охранников в желтом образовывал ограду цвета соломы.

Лицо человека в белом не было незнакомо Афикит. Оно пряталось где-то в уголках ее памяти. Она сосредоточилась, чтобы вспомнить его имя, но это потребовало таких усилий, что она едва не потеряла сознание.

– Пятьдесят тысяч! – проблеял дряхлый старикан, гнущийся под весом одежды и соседей.

– Шестьдесят тысяч!

Цена росла с головокружительной быстротой. При каждой новой цифре губы Глактуса вздергивались и приподнимали жировые складки, некогда бывшие щеками. Исключительная добыча, эта сиракузянка, которая сама бросилась в пасть волка, а тому пока даже не пришлось отдать за нее даже самую мелкую монету пруджей. Чистый доход, который он не собирался делить ни с кем, а главное, с этим маленьким разбойником Кирахом Хитрецом, предводителем банды загонщиков, чья судьба будет окончательно решена приспешниками торговца на следующий день после торгов.

Афикит вдруг вспомнила: молодой человек в белом был служащим агентства путешествий на Двусезонье. Именно от него она добилась путешествия со скидкой. Несмотря на некоторые изменения – более опрятный вид, глаза, в которых горело новое пламя, волнистые каштановые волосы, чистые и расчесанные, а также гладко выбритые щеки, – она без колебаний узнала его. Удивление даже вывело ее из отупения. Она спросила себя, по какому чрезвычайному стечению обстоятельств он попал в это место и сидел в десяти метрах от клетки, в которой ее выставили. Не от него ли шли волны благожелательности, которые она только что уловила?

Она видела, что он почти неотрывно смотрит на нее, иногда шепчет что-то на ухо соседу и бросает быстрые обеспокоенные взгляды назад. Когда их глаза встретились, он робко улыбнулся ей. И эта улыбка была улыбкой сообщника. Значит, в этом зале он оказался не случайно. У нее появился хоть один союзник, быть может, два, если считать его соседа, если не десять, двадцать или более при учете охранников в желтом. Она уцепилась за эту безумную надежду, как потерпевший крушение в космосе хватается за буй выживания. Она вспомнила, с какой грубостью и презрением обошлась с мелким служащим, утонувшим в мокрой грязи Двусезонья, и испытала упреки совести. Она устала и вновь погрузилась в отупение и забытье.

– Сто тысяч!

– Сто десять!

На этой стадии торгов осталось всего с десяток потенциальных покупателей: буржуа и знать, которые лихорадочно выискивали друг друга в толпе, чтобы исподтишка оценить решительность соперника. Толпа затихла, жадно впитывая их предложения. Торги шли к своей вершине, и зрители боялись нарушить их. По залу пробегали только волны шепота. Комиссару уже не приходилось напрягать голос: его вопли превратились в усталое скрипучее мяуканье. Лучи прожекторов, управляемые мемодиском, пытались поймать торгующихся, но едва они успевали выхватить лицо или поднятую руку, как тут же их перебрасывали в другую сторону, показывая по ходу анонимные ошеломленные лица, пока не отыскивали новую жертву.

– Двести тысяч!

Очарование девушки, даже одетой в эту ужасную рубашку, едва обтягивающую ее формы, вновь захватило Тиксу. Он восхищался ею. От высокомерной богини, свалившейся с неба в его запустелое бюро на Двусезонье, осталась хрупкая женщина с длинными волосами. Освобожденные от хватки облегана, они шелковистыми волнами стекали по ее плечам до поясницы. Такой она ему нравилась больше – хрупкой, оскорбленной, уязвленной в своей гордыне, человечной. Это приниженное эгоистичное чувство позволяло верить, что он может оказаться ей полезным. Он был простым смертным и не видел иной возможности, чтобы войти в ее жизнь и заставить заинтересоваться им.

Отсутствие выражения на лице пленницы вдруг поразило его. Он наклонился к Майтрелли:

– Они ее укололи?

Франсао искоса глянул на него.

– Ты долго соображал! Вирус сейчас в стадии инкубации, – тихо ответил Майтрелли. – Она испытывает попеременно депрессию, приступы лихорадки и прозрения. Эта гора сала Глактус решил избежать любого риска! Мерзавец! Умягчитель требует постоянных инъекций сыворотки. Иначе она умрет через неделю. В любом случае она обречена. Может, протянет пару-тройку месяцев: на сегодня против этой гадости нет лекарства.

Слова франсао оказались ледяным душем для Тиксу. Ему было невыносимо знать, что под прозрачной светящейся кожей этой девушки, выставленной на продажу, как шикарный товар, свирепствовал невидимый вирус, отравляя ее плоть и кровь. Его захлестнул безмерный гнев: гнев против толстого торговца, против всех торгашей и покупателей живого товара, против всех жадных шакалов, которыми управляли самые низкие инстинкты. Гнев даже против своего соплеменника, Било Майтрелли, сообщника и организатора этой гнусной торговли. Что останется от нее, от ее духа, от ее красоты, когда вирус завершит работу, нанеся неисправимые повреждения? И что останется от него, от Тиксу, когда она умрет?

Из-за охватившей его ярости он едва не вскочил, чтобы броситься к толстяку Глактусу и ударить его… Нет, этого было мало! Лучше вырвать скорчер у охранника и оросить смертельными волнами всех зрителей первого ряда и наслаждаться их конвульсиями среди луж крови и гор внутренностей!.. Тиксу сумел подавить ярость. Потому что его природная мягкость противоречила самоубийственному гневу. Кроме того, ярость могла помешать даже малейшим шансам на успех. Внутренний голос подсказывал ему, что Майтрелли поможет ему вырвать сиракузянку из когтей Глактуса и не стоило превращать его в своего врага. Более того, он старался не привлекать внимания таинственного типа, чье лицо закрывал светло-зеленый капюшон, и белых масок, возникавших в разных уголках зала.

Било Майтрелли наклонился к нему и прошептал:

– Ярость – плохой советник, мой юный друг! И перестань оглядываться! Здесь притивы ничего не могут нам сделать. Они выжидают. Им нужно знать имя покупателя. Ожидание – пока самое лучшее и для нас!

– Вы… вы знаете? – пробормотал Тиксу, пораженный проницательностью соплеменника.

Губы Майтрелли тронула холодная улыбка. В глазах вспыхнули насмешливые огоньки.

– Информаторы предупредили меня о притивах. Что касается твоей ярости, все написано на твоем лице. По нему так же легко читать, как в древних бумажных книгах! Рынок рабов кажется тебе чудовищным?.. А что здесь не чудовищно?

– Двести пятьдесят тысяч!

– Триста тысяч!

– Триста тридцать!

– Я помогу тебе ее получить, поскольку она тебе дорога! – продолжил франсао. – Но не только поэтому! Эта девушка представляет интерес для Каморры. Мне еще надо убедить остальных франсао, что она располагает ценными сведениями, необходимыми для нашего выживания. Иначе мне не простят нарушения фундаментального закона Каморры: никогда не завладевать силой человекотоваром, проданным на торгах. Я первый должен блюсти этот закон. Он обеспечивает надежность и вечность рынка рабов, а значит, надежность и вечность Каморры. В связи с этим грязная свинья Глактус должен навеки замолкнуть! Но заткнуть ему глотку будет нелегко. Его убийцы – выродки, затянутые в кожу и сталь, – дикие сумасшедшие звери!

Тиксу отвел взгляд. Било Майтрелли был прав: его окружала чудовищность. Он сам несколько мгновений назад хотел обрушить огонь скорчера на франсао, а теперь, полный благоговения, испытывал облегчение. Он был готов расцеловать его от признательности, от счастья, ощущая эйфорию от того, что может рассчитывать на его поддержку. И разве это не была чудовищная реакция?

– Есть не только люди Глактуса, – быстро заговорил Тиксу, чтобы рассеять недоразумение. – Есть люди в белых масках и зеленый капюшон… Они тем более опасны, что, быть может, уже уловили ваши намерения…

– Ну что ж, прекрасный случай помериться силами с этими карнавальными масками и зеленым призраком. Узнать, какими средствами они располагают! – почти обреченно вздохнул франсао.

– Пятьсот тысяч!

Торги продолжали всего два человека. Остальные в разочаровании отказались от схватки. Один из оставшихся был щекастым мужчиной, чей огромный живот прижимался к магнитному барьеру. Его розово-жемчужное пальто сверкало в огнях прожекторов. Высокая черная шапка, усыпанная геммами и соединенная с меховым воротником белой опталиевой цепью, подчеркивала злое выражение багрового перекошенного лица. Вокруг него теснилось с десяток бородатых светловолосых или рыжих гигантов с квадратными плечами, массивными шеями и затылками рогатых шакалов. На них были странные коричневые кольчуги с серебристыми звеньями.

– Не знаю, откуда этот годаппи! – шепнул Било. – Он впервые появился на рынке рабов. Его телохранители – алеманские германины. Полудикие звери с силой однорогого быка! Возможно, богач прибыл с Неоропы. Зортиас, пойди разузнай.

Располагавшийся позади франсао, прудж до сих пор сидел в полной неподвижности. Облако красноватых волос проплыло мимо желтой ограды стражей, обогнуло магнитный барьер, взрезало плотную толпу и растаяло во тьме потайной двери.

– Центр мемодисков Каморры, вероятно, содержит все сведения о новом клиенте, – добавил Майтрелли. – Второго покупателя я уже знаю…

На рынок рабов опустилась гнетущая тишина. Зрители присутствовали на дуэли. Разочарованные лица тех, кто выбыл из борьбы из-за отсутствия средств, поворачивались в сторону клетки, как бы желая обладать девушкой глазами. Эфемерная собственность, последняя, на которую они мощи рассчитывать, пока она окончательно не исчезнет из их алчущих душ.

– Семьсот двадцать!

Изумленная публика таращила глаза. До этих торгов она даже не представляла, что у простых смертных могут быть такие деньги. Зрители мысленно пытались пересчитать суммы на количество «порошка радости», но это было вне пределов их слабых арифметических познаний. Они плавали в виртуальном океане наркотика – именно таково было их представление о рае.

– Семьсот пятьдесят!

Нервозность Тиксу росла вместе с ценой. Внешнее спокойствие Майтрелли, вместо того чтобы разрядить напряжение, раздражало так, что он начал сомневаться в обещании франсао. Борясь с этим ощущением, размывавшим его хрупкое моральное равновесие, он сосредоточил внимание на втором участнике торгов, довольно молодом человеке в облегане с зеленым капюшоном, почти затерявшимся среди внушительного эскорта. На плечи его была накинута муаровая накидка. Бледное лицо резко контрастировало с черной тушью, которая подчеркивала глаза с кроваво-красным зрачком, придавая ему сходство с трупом.

– Из знати Чиина, отдаленной планеты, присоединившейся лет пятьдесят назад к Конфедерации Нафлина, а вернее, к тому, что от нее осталось… – уточнил Майтрелли. – Зовут Абер Мицо. Постоянно закупает товар на Красной Точке. Говорят, у него колоссальное состояние, и я верю этому, судя по горам денег, которые он оставляет здесь при каждом визите! Обладает особенностью, скажем, личным помешательством. Он – некрофил. Его увлекают лишь теплые ягодицы свеженьких мертвецов. Ничто другое его не возбуждает. Часто прибегает к нашим услугам…

– И вы… вы поставляете ему товар…

Ужаснувшийся Тиксу не сумел закончить вопрос. Разве не отвратительна греховная земля?

– Трупы?.. Конечно! Он платит наличными! И одновременно освобождает Красную Точку от кучи паразитов… Готов поспорить, что, покупая эту девушку, он получит удовольствие, задушив ее. Вполне способен позволить себе такой маленький каприз. Чииниты – очень странные люди!

– Восемьсот десять тысяч!

– Восемьсот пятьдесят!

Головы синхронно поворачивались то к одному, то к другому покупателю. Радость Глактуса сочилась через все поры его обвисшей кожи. Рекорд торгов был уже давно побит. А они еще не завершились. С деньгами, которые принесет ему это дельце, толстяк торговец сможет наконец реализовать свою мечту: собрать элитную армию, устранить франсао Каморры и безраздельно властвовать на Красной Точке.

Человек в розово-сером пальто был близок к капитуляции. Время его ответов удлинялось. Он поднимал руку и называл новую цифру после долгого раздумья. Он пытался загнать противника в тупик, но без прежнего воодушевления. А чиинит вскидывал руку без всякого колебания, словно безумная цена, которую он небрежно выкрикивал, была для него пустяком, шуткой, милым развлечением в хорошей компании.

Лучи прожекторов ушли с центральной сцены под недовольные, но быстро подавленные крики разочарования зрителей, лишенных возможности созерцать красоту продаваемой девушки. Их мощные лучи скрестились на двух соперниках, высветив белым овалом их эскорт среди окаменевшей толпы.

– Миллион единиц!

Толпа колыхнулась, словно море под шквалом ветра. Даже франсао, кроме Майтрелли, встали и поднялись на цыпочки, чтобы наблюдать за торгующимися.

Огромные капли пота стекали по перекошенному и бледному лицу человека в розово-сером плаще. Они выдавали невероятные переживания и напряжение. Его рука медленно поднялась над черной шапочкой.

– Миллион сто тысяч! – с трудом выговорил он.

Бесстрастная рука чиинита пробила световой занавес. Тишину разорвал блеющий голосок:

– Миллион двести тысяч!

Его противник печально глянул на девушку и покачал головой, отказываясь от дальнейшей борьбы.

– Никаких сожалений? – спросил комиссар. – Один… Действительно не жалеете? Два… Три! Продано! Конец торгов!

Опталиевый молоточек три раза ударил по пульту. Раздались жидкие аплодисменты, прожектора погасли, настенные лампы налились грязноватым светом. Толпа, подталкиваемая стражей рынка, сгрудилась у центральных ворот, чьи створки медленно раздвигались.

Вокруг центральной арены образовался ров с металлическими стенками, и она буквально провалилась в подвал рынка. Исчезли крышки клеток, и гигантская створка накрыла провал. Глактус встал, поклонился некоторым франсао и удалился, покачиваясь из стороны в сторону.

– Он заранее знал, кто станет покупателем! – сказал Майтрелли. – Поскольку не принял обычных предосторожностей. Никаких банковских отпечатков, никакого залога. Все было решено заранее. Единственным неизвестным была сумма торгов. Теперь нам пора действовать. Зортиас ждет нас у аэрокара. Я знаю, где будет происходить обмен. Мы немедленно отправимся туда и подготовим встречу этим двум ошибкам природы! В этой толчее наш уход никто не заметит.

В сопровождении двадцати охранников в желтой форме франсао и Тиксу прошли через разрозненную толпу. Как и предвидел Майтрелли, никто не обратил на них внимания. Но в момент, когда они ныряли в проход галереи, позади них возник человек и схватил франсао за плечо. Тот обернулся, положив руку на карманный скорчер.

И расслабился, узнав Донку, приятеля-франсао, старика, которому было более ста тридцати стандартных лет, выдающийся возраст для одного из руководителей Каморры. Они редко доживали до ста лет. И обычно становились жертвами покушения, наследственной войны, затеянной одним из их помощников, или от преждевременного износа нервной системы. Фон Донку, одетый в традиционную тогу винного цвета, в шляпе, выдававшей его дельфское происхождение, хорошо знал Сифа Керуака, наставника Било Майтрелли. Это был патриарх с пергаментным лицом, редкими белыми волосами, торчавшими на черепе, усеянном коричневыми пятнами. У него были черные пламенные глаза и тонкогубый рот. Рука, настоящая лапа с когтями, разжалась, и взгляд старика вонзился в глаза Майтрелли.

– Било, твои намерения действительно представляют интерес для Каморры? – спросил он резким голосом.

Вопрос Фон Донку не застал врасплох оранжанина. У старого франсао была лучшая сеть информаторов. У него были глаза и уши повсюду.

– То, что я собираюсь сделать, я делаю для себя, – спокойно ответил Майтрелли. – А значит, и в интересах Каморры. У нас общие интересы и задачи.

– Я никогда не сомневался в этом, Било. Но ты будешь один. Мы не можем открыто поддерживать тебя в операции, нарушающей наши законы. Если ты не устранишь эту свинью Глактуса, никто больше не решится действовать против него. И он постарается торговать без посредников. Иными словами, перестанет платить дань Каморре. Тебя придется устранить, чтобы попытаться вернуть его на верный путь.

Старик крепко сжал руку Майтрелли и окинул его любовным взглядом.

– Не упусти его, Било! Я всегда мечтал продырявить ему брюхо, но так и не перешел к решительным действиям. Опасайся его охраны. Пусть твои люди целятся поточнее. Этих зловонных чудовищ надо поражать с первого выстрела… Раны только придают им ярости!

Фон Донку поклонился и растворился в толпе.

Внутренность клетки вновь погрузилась в зеленоватый полумрак. Разгоряченная лихорадкой, Афикит пыталась хоть как-то привести в порядок разрозненные мысли. Непрерывная истощающая борьба на грани отчаяния и надежды, отказа и желания, жизни и смерти.

Люди толстого торговца охраняли ее с таким рвением, что никто не мог вызволить ее из этого кошмара. Ни друзья, чьи эмоции она уловила в толпе, ни мелкий служащий агентства с Двусезонья, чья робкая улыбка свидетельствовала скорее о бессилии, чем о надежде на спасение. Даже при помощи могущественного человека, сидевшего рядом с ним…

Астрономическая сумма, заплаченная за нее, не улучшала положения Афикит. Наоборот, она удвоила бдительность стражей. Ей не удалось разглядеть лица покупателя. Она только заметила светло-зеленое пятно, размытое лучом прожектора. Но интуиция подсказывала ей, что не стоит ждать сострадания и милости от этого человека. Клетка, подготовленная для нее, вряд ли была предпочтительнее той, в которой она сидела сейчас и которая плавно скользила, как бы подталкиваемая невидимым руками, по водорельсам, уложенным на полу.