Текст книги "Пароль — «Прага»"

Автор книги: Павлина Гончаренко

Соавторы: Яков Шнайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

КРИЖЕК ПРОИГРАЛ

Вольф Мюллер много отдал бы за то, чтобы узнать о киевских встречах Олешинского. Но неприятности постигли майора еще до появления в Пршибрамском округе «красных».

Несколько дней назад почти под самым городом кто-то убил двух мотоциклистов, и все поиски оказались напрасными. Потом кто-то обрезал комендантские телефонные провода. В тюрьме чехи упорно молчали, самые лучшие эсэсовские «спортсмены» не могли развязать им языки. А сегодня ночью снова сюрприз: из лагеря Писек удрали свыше ста русских военнопленных. Они не просто удрали, а перестреляли часовых. Снова вопрос: откуда взяли оружие. Возможно, во время работ кто-то вооружил этих Ива́нов. Но как они пронесли оружие в лагерь? Их же обыскивают там на каждом шагу. Не могли же они проглотить пистолеты и потом… Вопросы сыпались один за другим, а ответа не было. А тут еще начальство недовольно. «…Интересно, что за тип появился в Добржише и добивается встречи со мной? Сообщили, якобы очень нужный человек, с которым нельзя говорить в Праге, чтобы не выдать его. Нужно, чтобы чешские коммунисты ему доверяли. Что ж, для таких встреч Добржиш – подходящее место. Дворец господина Бранку слыхивал и не такое». С этими мыслями Мюллер завернул к князю. Тот был не в настроении. Буквально за минуту до появления майора звонили из Праги.

– Друг мой, – прохрипела мембрана, и Бранку узнал голос гауляйтера из Праги, – я понимаю, вам, конечно, надоел военный госпиталь. Мы намеревались устроить в Добржише что-то вроде временного санатория, но война есть война. Получился госпиталь.

Бранку все еще не мог понять, куда клонит гауляйтер.

– Мне приятно сказать вам, друг, – продолжал тог же хриплый голос, – что мы освобождаем вас и ваш гостеприимный дворец от хлопот. Да… да… Но…

Рука князя задрожала.

– Господин Бранку, – перешел на более интимный тон гауляйтер, – мы немедленно вывезем из имения раненых, а вместо них просим разместить нужных нам офицеров из верхушки русской освободительной армии.

– Что? – несмело спросил Бранку, тяжело дыша. – Русских?.. Господин гауляйтер, наверно, шутит.

Голос из Праги не успокоил князя, а вполне официально объяснил:

– Друг мой, не пугайтесь, я говорю о других русских. Фюрер санкционировал передислокацию в Пршибрамский округ войск генерала Власова. Надеюсь, слышали о нем? Предусматриваются важные операции. Чувствуете, как я доверяю вам?

Не дожидаясь ответа, гауляйтер положил трубку.

В это время и пришел Мюллер, не дав князю даже опомниться после такого разговора. Бранку пожал Мюллеру руку и выпроводил в гостиную.

– Извините, герр Мюллер, вы проходите, а я… я должен на минутку возвратиться в кабинет.

На столе в кабинете лежало письмо от бывшего товарища но колледжу Мирослава Гледичека. «Что это он вдруг решил написать мне?» – удивлялся Бранку, беря письмо.

Отец Мирослава возглавлял какую-то офицерскую школу и готовил сыну военную карьеру. Но с приходом немцев, чтобы не попасть на Восточный фронт, Гледички поснимали погоны и поселились в маленьком, тихом местечке Инце. Они считали себя вконец разоренными и хватались за всякое дело ради хорошей платы. Мирослав стал агентом гестапо. А всем известно, что немцы зря денег не платят. Теперь Гледички захотели купить какое-то предприятие и просят полмиллиона крон. «Нашли дурака, – возмутился князь. – Да и не такой уж приятель мне этот солдафон, чтобы в такое время я одалживал ему деньги!» Бранку положил письмо в ящик письменного стола, круто повернулся и пошел в гостиную.

Там, уставившись в пустую рюмку, сидел Кругер. Хильда молча курила папиросу, обдавая полковника ароматным дымом.

– Господа, поздравьте меня, – неожиданно вбежал Мюллер, – герр Крижек проиграл.

– О, браво! – мигом откликнулась хозяйка. – А где же битый вами Крижек?

– Известно где: бродит по гостиным, никак не может насмотреться на вашу коллекцию.

– Ха-ха! Даже не хочет с горя выпить? – удивилась Хильда.

– Как видите.

– Я на недельку поеду к брату, – наконец заговорил Кругер хмуро.

– К тому, что в Берлине? – поинтересовался князь.

– Нет, к тому, что на Востоке, где-то в той части Украины, которая в свое время принадлежала чехам. Возле Мукачева. Он там начальник военного аэродрома. Жаль, что неспокойное время. Брат пишет, дикие кабаны водятся в лесах.

– А дикие партизаны тоже есть? – загоготал довольный шуткой Мюллер.

– Нет, но там до черта остроязыких гестаповцев, – ответил Кругер, вежливо маскируя свою злость. Он хотел еще чем-то уколоть этого молодого, заносчивого майора, но тот поднялся, схватившись за голову:

– Извините, господа, я чуть не забыл, что у меня свидание.

В это время вошел слуга и сказал, что пана Мюллера просит незнакомец, который называть себя не хочет.

– С вашего разрешения, фрау Хильда, я приглашу его на третий этаж.

Хильда, улыбаясь, кивнула головой.

Мюллер щелкнул каблуками и вышел. Он провел незнакомца наверх как раз в тот момент, когда Крижек, зайдя в одну из комнат третьего этажа, напрасно пытался оттуда выйти. Испорченная ручка не открывала внутреннего замка. Крижек попробовал открыть замок складным ножом, но напрасно – дверь не поддавалась. Вацлав отошел назад и беспомощно оглянулся. Напротив он увидел еще одну дверь и хотел открыть ее, но в этот момент за дверью послышался голос Мюллера. Майор любезно приглашал кого-то в комнату.

«Если они придут сюда, – подумал Крижек, – я смогу выйти, если же они войдут в ту комнату, то сюда не заглянут. Разговор Мюллера стоит того, чтобы его услышать».

Ни имени, ни фамилии гостя Мюллер не называл. Тот говорил по-немецки, но сразу было ясно, что он чех. Крижек бесшумно припал к замочной скважине. Прямо перед ним сидел, раскинувшись в кресле, Мюллер. Человека, сидящего против него, увидеть было невозможно. Крижек смог заметить лишь большое, немного загнутое в середину правое ухо и услышать шепелявый голос.

– Я едва добрался сюда, – начал гость. – В Праге я встречался с Краузе. Теперь встретиться еще раз будет тяжело. Чувствую, что коммунисты относятся ко мне подозрительно.

– Ближе к делу, – бесцеремонно оборвал его Мюллер. – Что вы можете сообщить?

– Знаю немного. У них поставлено дело так, что каждый слышит и видит лишь то, что касается его участка работы. Расспрашивать нельзя – перестанут доверять. – Прибывший на миг умолк, вероятно, закурил папиросу. – Они ожидают большевистский десант, – продолжал он тихо. – В каком именно месте и какой десант – мне неизвестно. От чехословацкого коммунистического центра к русским пойдет связной. Он знает пароль. Мне пароль не сказали, но я знаю имя связного – вот оно, на бумажке. За день до того, как он пойдет на связь, я буду с ним в пивной Святого Микулаша. Мы встретимся, но пароля он мне не скажет. Пусть следят за мной, а все остальное – не мое дело. До тех пор пока подпольный центр мне верит, я могу быть вам полезным. А теперь выведите меня отсюда, чтобы никто не видел.

Дверь заскрипела. Мюллер с гостем вышли. Крижек устало сел на диван и закрыл глаза. «Нужно немедленно отсюда выбираться – Мюллер не терпит тех, кто знает его секреты. Неужели придется звать на помощь?» От этой мысли Вацлаву стало холодно. Он быстро подошел к двери той комнаты, в которой только что происходил секретный разговор. Двери легко открылись, и Крижек торопливо направился к гостиной. «Нужно опередить Мюллера. Пусть думает, что я давно там».

КУРС НА ЗАПАД

Маленькое польское местечко Кросно только что начало жить мирной жизнью. Узкими улочками идут нескончаемые колонны грузовиков. Они спешат на запад.

Из домика, примостившегося на краю местечка, вблизи леса, тянется в небо хвост дыма. Худощавый хлопец с большой охапкой дров с трудом входит в неширокую дверь жарко натопленной кухни. Он складывает дрова и, медленно вытирая пилоткой обильный пот, молча садится на скамейку. Его дело – выполнять поручения девчат, хозяйничающих здесь. Маша и Татьяна молча бросают в ненасытную печь дрова.

От плиты аппетитно пахнет борщом и жареным мясом. Хлопец облизнул сухие губы и вопросительно посмотрел на хозяек.

«Спросить про обед или нет?» – проносилось у него в голове…

Но девчатам не до него – это видно, и, махнув рукой, он начал переобуваться.

– Где уж нам в лесу такую грамоту постичь, – бубнила в это время подруге Маша. – «Немца уважать нужно…» Понюхали бы вы, тыловые грамотеи, дым от людей, сожженных живьем, тогда другое запели бы.

Таня какой-то миг молчала, словно прислушиваясь к полыханию в печи.

– Мы говорим о разных немцах: я – о коммунистах, а ты – о фашистах, – наконец сухо ответила она.

– Не видела я на фронте ихних коммунистов, – буркнула Маша и, вздохнув, добавила: – А тут сам комиссар!

Таня с укором взглянула сначала на Машу, а потом на Виктора. Тот уже доматывал вторую портянку и, казалось, никого и ничего не замечал.

– Виктор, чего расселся, будто у тещи в гостях? Зови к столу! – приказывает Маша и, поправив на ходу темную прядь волос, быстро-быстро начинает вытирать рушником цветастые тарелки. Ее мягкие и ловкие руки почти незаметно подхватывают их и мигом ставят на стол.

Татьяна в это время осторожно подняла котелок и, медленно переступая, поднесла его к столу. Напряженная поза, сосредоточенные и немного испуганные глаза говорили о ее неопытности в кухонном деле.

Студенткой третьего курса Ленинградского медицинского института Таня Катюженок попросилась на фронт. Но пришлось работать в госпитале на Урале. То было давно, еще в начале войны, а теперь она врач с практикой. Только, несмотря на свой опыт, она все-таки осталась девчушкой. В партизанском отряде Таня чувствовала это на каждом шагу. За нее всюду стояла горой Маша Игнатова. Она защищала врачебный авторитет Тани перед кем бы то ни было.

Моложе годами, порывистая, Маша в первый же год войны попала в партизанское соединение. Ее часто называли в отряде «сердце с перцем», но она была бессменной связной и храбрым бойцом.

Виктор решительно подошел к столу и спросил:

– Наш комиссар в самом деле немец?

Маша как-то беспомощно взглянула на подругу, но та спокойно помешивала борщ. Маша в сердцах стукнула тарелками и зашипела:

– Увидим. Зови к столу.

Хлопец мигом бросился к двери, и, когда его фигура мелькнула за окном, Таня обратилась к подруге:

– А что, если он расскажет капитану?

Маша молчала. Она чувствовала себя виноватой не в том, что не доверяет комиссару, а в том, что этот разговор слышал воспитанник капитана.

Первыми пришли Олешинский и Баумгартл. Они только что прибыли с аэродрома, и по их настроению было видно, что подготовка к вылету идет хорошо. Баумгартл в военной форме выглядел подтянутым и моложе своих 45 лет. Быстрые его глаза, голубые и умные, светились изнутри загадочным огоньком.

Будто по команде, шумной ватагой ввалились и остальные десантники.

– Чем будете угощать? – спросил Баранов так громко, что Таня вздрогнула.

Маша по-мальчишечьи встряхнула головой и сурово ответила:

– Если вы разведка – угадайте.

Манченко смешно пригладил свою курчавую шевелюру, лукаво улыбнулся и, вытянув шею, старательно засопел.

– Кроме борща, ничего не чувствую.

– Садитесь уж, горе-разведчики, – приказала Маша.

Пока Таня распоряжалась за столом, Баумгартл незаметно скользнул за дверь и возвратился с бутылкой. Олешинский расставил небольшие стаканы.

– За успех, – сказал комиссар, и друзья молча выпили.

Обед, как и положено у военных, продолжался недолго. Олешинский поднялся первым, за ним – Баумгартл и Володарев. Все чувствовали, что настал решающий момент, и без команды выстроились. Стало совсем тихо.

– Внимание! – голос Евгения был торжественным и суровым. – Сегодня в двадцать один час вылетаем на боевое задание. В девятнадцать ноль-ноль придут машины и отвезут нас на аэродром. Форма одежды, как договорились, немецкая. Проверьте оружие. Лишнее оставьте.

Собственно говоря, все давно были готовы к вылету на задание. Оставалось разве надеть немецкие мундиры и написать коротенькие письма родным.

Чисто выбритый Баумгартл в форме немецкого майора, на удивление стройный и энергичный, еще раз оглядел себя.

– Видишь, как прихорашивается наш комиссар перед поездкой за границу, – подмигнул Манченко девчатам и Сергею Мордвинову. – Наверное, дочери самого гауляйтера хочет голову вскружить.

Баумгартл еще не усвоил тонкостей украинского языка и понял все по-своему:

– Без дочки как-нибудь проживу, а гауляйтера скрутил бы…

Вскоре подъехал грузовик. Все быстро уселись в просторном кузове, и через несколько минут обжитой домик на околице и само местечко Кросно растаяли за лесом.

На аэродроме их встретили несколько военных. Знакомый Олешинскому майор подвел группу к немецкому транспортному самолету. Впотьмах чуть-чуть виднелись его темные контуры.

Крепкие пожатия рук, напутственные пожелания. Взревел двигатель, машина разбежалась и стала набирать высоту.

Олешинский смотрит на своих друзей. Баумгартл задумался. Он прищурил глаза, наморщил лоб и шевелил губами, будто говорил сам с собой. Если бы не форма немецкого майора, Баумгартл был бы похож на юркого коммерсанта, подсчитывающего выторгованные деньги.

Баранову спокойствие дается нелегко. Он бросает нетерпеливые взгляды на товарищей, пересаживается с места на место. Такое с ним бывает только перед началом операции. Когда же надо действовать, в его глазах исчезает нервный огонек, и Михаил вмиг становится собранным, спокойным.

Хитро подмигивает командиру Манченко. Но, поймав себя на какой-то мальчишеской затее, гасит улыбку. Густые кудри торчат во все стороны – неизвестно, как они спрячутся под тесной немецкой фуражкой. Михаил обхватил Мордвинова и Олега, прижал к себе, что-то рассказывает. Все трое хохочут. Видимо, Михаил рассказал новый, хорошо приправленный перцем фронтовой анекдот, да, наверное, перестарался, так как Таня и Маша сердито замахали на хлопцев руками.

Лишь Виктор сидит в напряженном ожидании. Лицо у него бледное, в больших карих глазах беспокойство. Видно, страшно хлопцу. Не удивительно – он впервые отправляется на такое задание.

По правде говоря, Олешинский побаивается за него. К хлопцу у Евгения особое чувство. Может, потому, что оба они сироты. Олешинский рано остался без родителей, воспитывался в детском доме, и на всю жизнь в его душе сохранилась тоска по материнской ласке. Ее не могли заменить ни воспитатели, которые всегда были внимательны к Евгению, ни друзья.

Вот так и Виктор. Отряд Олешинского подобрал его где-то под Рава-Русской. Партизанских разведчиков хлопец посчитал полицаями и просил не бросать его в ту страшную машину. Пусть лучше расстреляют.

– Одну пулю, дядечка! – просил он.

Было в этой просьбе что-то необычайно страшное. На всю жизнь капитану запомнился безумный страх в глазах хлопца и полное безразличие к жизни.

Виктор вместе с родителями и группой польских евреев из Рава-Русской попал в душегубку. За городом, куда фашисты свозили свои жертвы, машину обстреляли партизаны. Охрана разбежалась. Когда открыли двери, увидели непередаваемую картину: в кузове лежали искореженные, сведенные судорогой тела.

Виктора спасла случайность. Уже перед тем как выехать, немцы привели старика, который пытался спрятаться в каком-то колодце. Мокрый с головы до ног, он смотрел на всех взглядом сумасшедшего. Его втолкнули в душегубку. Спасаясь от газов, Виктор припал лицом к промокшей одежде старика и потерял сознание. Влажный пиджак спас ему жизнь.

Олешинский забрал парня в отряд и вскоре полюбил его. И хотя разница в их возрасте была небольшая – всего девять лет, Евгений относился к Виктору, как отец.

Хлопец быстро освоился в лесном отряде, ухаживал за ранеными, кашеварил, а иногда и в разведку ходил с капитаном…

Не прошло и получаса полета, как раздался сильный треск, будто в корпус машины кто-то швырнул камнями. Пролетели два «мессершмитта». Самолет с партизанами тоже открыл огонь. Пилот отклонился от курса и углубился в густые тучи. Некоторое время самолет двигался будто в мыльной пене – ничего не было видно. Попытались снова лечь на заданный курс, но «мессершмитты» тут как тут. Теперь их четыре. Завязался неравный ожесточенный бой. Наш самолет начинал петлять, чтобы как-то спрятаться за тучами. Манченко и Петр готовятся стрелять из иллюминаторов.

Вот и спасительные тучи. Машина ревет, вздрагивает, опрометью бросается за бело-черную завесу и резко меняет курс. Однако петляния не прошли даром: горючего в обрез. Ни за Карпаты не вырвешься, ни к своим не дотянешь. Самолет немного снижается. Внизу вражеская территория. Где-то слева остается Мукачево, а за ним немецкий аэродром. Но что это? Внизу мерцают зеленые огоньки сигнальных фонарей. Они приглашают кого-то на посадку.

Баумгартл и Олешинский переглянулись. Олешинский быстро подошел к пилоту, и вот самолет, прорезывая темноту ночи, идет прямо на чужие зеленые огоньки, которые все время подмигивают и подмигивают с земли.

Машина коснулась дорожки и побежала навстречу неизвестному. Умолкли моторы. Тишина. Впотьмах замигало несколько фонариков. Они приближаются. Слышен лай собак. Так и есть, бегут немцы.

НАЧАЛОСЬ

Кругер был страшно удивлен тем, что на пражском аэродроме его встречал не кто иной, как майор Мюллер.

Не ожидая вопросов, гестаповец все решил объяснить сам:

– Хайль Гитлер, господин оберст! Ваш начальник штаба заболел, и я пожелал встретить вас сам. Мне нужно с вами переговорить.

– Допрос в дороге? – угрюмо насупился Кругер.

– Не шутите, – утомленно и примирительно отмахнулся майор, – Есть неприятные новости, и нам нужно кое-что согласовать. Как вам ездилось? Надеюсь, у брата все в порядке?

– В порядке, если можно так сказать о мертвом, – тяжело вздохнул полковник.

– Что? – настроившись на сочувствие, спросил Мюллер и молитвенно сложил свои пухлые руки. – Вы не застали его?

– Об этом потом, – не совсем тактично перебил полковник и, помолчав, добавил мягче: – Очень загадочная история, и я, кстати, собирался с вами поговорить об этом. Странная история. Но начинайте вы.

– Пойдемте к машине, – предложил майор, – там удобнее. Не возражаете, если я буду за шофера?

Кругер буркнул что-то под нос, и они направились к выходу.

Автомобиль выехал за ворота аэродрома, миновал узкие городские улицы и помчался по широкому асфальтированному шоссе. Мюллер не торопился начинать разговор. Полковник заглянул в шоферское зеркальце и увидел, что несколько мотоциклистов неотступно следовали за машиной.

– Это похоже на конвой, – нарочито небрежно бросил полковник.

– Нет, эскорт.

– Понимаю, – кивнул головой Кругер. – Пока я ездил, меня сделали фельдмаршалом… Именитую особу сопровождает эскорт…

– Вы еще шутите, полковник, – переходя на интимный тон, начал Мюллер. – Не думаю, чтобы ваши веселые остроты имели отношение к смерти брата. Те, что пыхтят сзади, – майор кивнул головой, – не для парада. Они охраняют нас. С тех пор как тут высадились большевики, дороги стали небезопасными.

– Высадились русские? Вы шутите, Мюллер? – Полковник впервые за дорогу недоверчиво улыбнулся, и майор заметил, как он осунулся за несколько дней отпуска.

– Не до шуток, герр оберст. У нас в самом деле высадился русский десант. Южнее Мнишека. Позавчера, точнее, ночью второго дня. К сожалению, мы еще не знаем, сколько их, куда девались. Одни говорят – полк, другие – дивизия. Это те, кто с перепугу… – майор выругался. – Мои люди нашли только три парашюта, думаю, что их было не больше пяти или восьми. Ведь о том, что предполагается десант, мы знали. Но, удивительная вещь, за последние два дня – пять диверсий в округе: два взрыва на железной дороге и один на шоссе, дважды повреждена телефонная связь. Все диверсии недалеко от места высадки. Выходит, их немало.

– Да, да, – словно подсчитывая, протянул полковник. – И никаких следов?

– Был не только след, но проворонили! – сердито крутнул баранку майор. – История довольно печальная. В ту ночь была свадьба. Женился приятель нашего Грубке. На толстухе из фольксдейче. Я вам как-то показывал ее. Дочка пивовара. Такая пампушечка… Свадьба была в разгаре, гости уже хорошо выпили, на веранду вскочил парашютист. Дамы подняли страшный визг, а мужчины, наверное, попрятались под их юбки, не иначе, потому что этот молодчик двумя выстрелами разбил люстру, быстро освободился от парашюта и исчез. А когда господа офицеры пришли в себя, партизана уже не было. Как сквозь землю провалился.

– Это похоже на приключения барона Мюнхгаузена, – передернул плечами Кругер.

– К сожалению, все чистейшая правда. Русский ли, американец или англичанин, черт его знает кто, повис сначала на дереве, растущем возле дома. Мы нашли там кусок парашютного шелка.

– Ага, – со злой иронией фыркнул Кругер, – незнакомец услышал музыку, увидел в окне батарею бутылок, и ему страшно захотелось выпить с молодыми. Чтобы не заставлять жениха открывать дверь, он воспользовался окном. Ангел небесный! Ха-ха! Партизан сам лезет в лапы лучших офицеров Гиммлера!

Мюллер терпеливо ждал, пока Кругер закончит. Немного помолчали, прислушиваясь к фырканью мотоциклов.

– Полковник, – решительно начал Мюллер, – вы должны помочь нам разыскать партизан. В массовых облавах без солдат не обойтись. А начальник штаба ждет вашего приказа. Чтобы быстрее договориться с вами, я решил лично встретить вас на аэродроме.

Кругер стал сосредоточенным.

– Хорошо, – согласился он, – берите одну роту. Нет, даже две.

– Благодарю. А теперь, что произошло с вашим братом под Мукачевом?

– Тоже загадочная история, – вздохнул полковник. – Знаете, мне пришла в голову одна удивительная вещь: не связана ли эта история с десантом? Ведь все случилось в один день, точнее, в одну ночь. Именно тогда не возвратился на базу наш самолет. Во время патрулирования он вступил в бой с вражеским самолетом. Наверное, у него испортилась рация, потому что на командном пункте приняли буквально такой сигнал: «Чертовщина, кажется, капут. Попробую дотянуть. Следите за воздухом. Я…» И все. Мой брат приказал сигналить все время. Через полчаса над аэродромом появился самолет. Нет, не истребитель, а наш транспортный, с нашими опознавательными знаками. Не успела аэродромная прислуга опомниться, как машина села. Мой брат, его помощник и несколько солдат выбежали на летное поле, чтобы посмотреть, что за самолет. Из него выпрыгнул молодцеватый майор с двумя автоматчиками. «Хайль Гитлер! – крикнул он во все горло. А потом стал ругаться: – У меня срочное задание фюрера, а пилот – трус и остолоп: каждую точку считает красным самолетом. С перепугу забыл все, чему его учили. А ваши тоже хороши! Когда мой летчик опомнился и подал знак, они не поверили и чуть не продырявили машину. Дурачье! Кто начальник?» Мой брат вышел вперед. – Кругер затянулся сигаретой. – Вы ведь знаете, что́ означает для немецкого офицера окрик старшего по чину. А брат мой – капитан. Тот майор даже побагровел: «Ага, – горланит, – недобитые предатели! Именем фюрера…» Мой бедный брат так и не успел опомниться, как упал мертвым. Его люди окаменели, как перед виселицей… А этот сумасшедший все распоряжался: «У меня пробит бензопровод, кончилось горючее. Даю десять минут на ремонт и заправку! Быстрее!»

– Самолет потом исчез? – нетерпеливо перебил Мюллер.

– Ваша сообразительность всегда колоссальна. Но другой, тот подбитый самолет, все же дотянул до аэродрома. Перепуганный помощник моего брата приказал зениткам открыть огонь. Обо всем этом мне рассказали очевидцы. Брата я уже не застал.

– Да-а! – Мюллер даже притормозил машину. – Между всем тем, что произошло на аэродроме, и десантом, высадившимся в ту ночь, в самом деле есть какая-то связь… Этот узел не легко распутать. Но я возьмусь.

Кругер утвердительно кивнул головой и устало закрыл глаза. Они молчали до самого Пршибрама.