Текст книги "Пароль — «Прага»"

Автор книги: Павлина Гончаренко

Соавторы: Яков Шнайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Пароль – «Прага»

ПРОЛОГ

Герой погиб, и живые не знали, где его могила. Улицу своего города они назвали его именем – именем капитана Олешинского. Молодые, те, что во время войны были детьми, слышали о капитане Олешинском от родителей и представляли его волевым, бесстрашным командиром. Никто не выяснял, сколько в воспоминаниях о нем было правды, а где начиналась легенда. Даже «партизанская мать» – старенькая сельская пекарка Ружена Матисова, которая ближе всех знала капитана, всегда снова и снова жадно слушала о нем то, свидетелем чего была и она сама.

И теперь еще зимними вечерами, когда село окутывают дремотные сумерки, в домике пекарки долго не гаснет свет. Там возле натопленной печки сидят женщины. За работой они слушают Ружену. Ее голос то дрожит, то переходит в шепот:

– Святая Мария, какой это был человек!

Ружена узловатыми пухлыми пальцами долго протирает стеклышки очков. В такие минуты старая пекарка не может простить себе, что не расспросила она капитана, откуда тот родом, где в России искать его родителей. Ведь они должны знать, как партизанил их сын в Пршибрамском округе. О, она бы рассказала им все, что видела! И о том майском дне…

Кто бы мог подумать, что именно в солнечный, радостный День Победы оборвется такая жизнь?

То была его двадцать шестая весна. Только двадцать шестая.

Об этом дне Ружена рассказывала уже со слов Петра Гошека, шофера капитана и единственного свидетеля того, что случилось по дороге в Прагу.

ТРЕВОГА СТАРОГО ИМЕНИЯ

– В Добржиш, – приказал Кругер шоферу, тяжело плюхнувшись на сиденье «оппель-капитана». Машина с ходу рванулась на широкое шоссе. То ли случай в комендатуре так повлиял на него, то ли это была самая обычная усталость, но полковник незаметно для себя задремал. Ему даже приснилось, будто к нему, начальнику Пршибрамского гарнизона, приехал сам фюрер. Гейнц Кругер удостоился такой чести за разгром партизанских банд, за то, что поймали наконец их главаря, проклятого капитана Олешинского. И вот пришла награда.

Фюрер прибыл, чтобы лично вручить Кругеру Железный крест и генеральские погоны. Рядом стоит этот выскочка из гестапо, тупой себялюбец Мюллер, который осмеливался говорить ему, полковнику, всякие глупости. Теперь он угодливо улыбается и лезет целовать пальцы Кругера. Мерзавец! Полковник порывисто отводит руку и… просыпается от боли: во сне он со всего размаху ударился об ручку дверцы.

– Уже Добржиш, господин полковник, – по-своему понял суетливость начальника шофер, – скоро будем на месте.

– Угу, – буркнул тот в ответ, растирая пальцы.

Небольшое старинное местечко Добржиш затерялось в тихом Среднечешском плато. Ужасы войны долгое время обходили его. В Пршибраме, Инце и даже в маленьком Мнишеке разместились немецкие гарнизоны, гестапо, военные школы. Вся местная промышленность, все небольшие частные мастерские превращены в военные объекты. Все работает на войну. А в тихом Добржише – всего лишь одна полицейская управа, какой-то завалящий бургомистр и несколько местных жандармов.

Машина сбавляет ход, сворачивает с шоссе в аллею, обсаженную липами, и подъезжает к высоким воротам. Там, в глубине старого парка, чернеет массивный дворец с мраморными колоннами.

Здесь живет князь Бранку, наследник некогда богатого чешского рода. Он получил этот дворец за год до мюнхенских событий и переехал сюда вместе с женой Хильдой, худощавой, властной немкой, дочерью известного лейпцигского врача.

Бранку боготворил свою супругу и награждал ее изысканными комплиментами, когда замечал в ее прищуренных глазах недовольство. Но даже самому близкому другу Бранку не признался, что побаивается Хильды. Правда, он умел отвести ее гнев. Вот и сегодня, вручая Хильде дорогой браслет, Бранку смотрел на жену так, будто говорил: «Видишь, как я почитаю тебя, дорогая». Она же морщилась, неторопливо примеряя холодный драгоценный ободок на костлявую руку.

– Ох какие вы, чехи, сладенькие, – угодливо, в тон мужу, но со скрытой издевкой сказала Хильда.

Бранку принял эти слова за благодарность и припал губами к ее руке. Но Хильда молча отдернула руку, сняла дорогой подарок и деловито спрятала.

– Жить не умеете, – сухо бросила она по-немецки.

Князь заглядывал жене в глаза, и это раздражало ее.

– Мне что-то нездоровится, оставь меня, – отмахнулась она, – я хочу отдохнуть.

Все чаще Хильда томилась и чувствовала себя в тихом Добржише как на забытом острове. Ей хотелось быть заметной в немецкой империи, она жаждала деятельности, связей с именитыми особами, и тишина имения ее раздражала. Хильда нервничала и свою злость нередко вымещала на муже.

С 1938 года, когда первые моторизованные части гитлеровских дивизий перешли границу Чехословакии, Хильда преисполнилась розовыми надеждами, особенно когда в 1941 году войска фюрера вошли в Россию и большевики, как и следовало ожидать, не устояли перед их натиском. Из каждого громкоговорителя на весь Добржиш раздавались победные выкрики, гремели марши, да и сам Гитлер довольно часто произносил боевые речи. И словно живым доказательством того, что это были не пустые слова, с лязгом и грохотом шли на восток бронетанковые части, автомобильные колонны с пехотой и боеприпасами, а в Германию – хлеб, руда, сахар, эшелоны со скотом и – только ночью, не для постороннего глаза – эшелоны с ранеными.

И Хильде тоже хотелось действовать, принимать участие в установлении «нового порядка» в Европе. Но ей негде было развернуться. Чтобы хоть как-то скрасить однообразную жизнь в провинции, Хильда часто принимала у себя гостей. Ее гортанный голос в такие дни становился высоким и властным. Говорила она немного в нос, и иногда казалось, что именно поэтому она и горбоносая. Хильда умела выбрать и пригласить наиболее полезных для себя людей. Чаще всего здесь бывали начальник Пршибрамского гарнизона полковник Кругер, майор гестапо Вольф Мюллер, шеф школы СС в Инце Адольф Грубке и эсэсовец майор Шульц. Нередко заезжали повеселиться и гости из Праги.

Иногда Вольф Мюллер приводил сюда широкоплечего блондина с выпуклым крутым лбом и серыми внимательными глазами, которые через стеклышки очков казались даже слишком большими. Подпоручик Вацлав Крижек, начальник местных отрядов самообороны, а точнее, чешской полиции, на побегушках у немцев.

Появляясь тут, он всякий раз делал вид, что очень устал, и чаще всего не принимал участия в разговорах. Молча, чуть настороженно, посматривал он на присутствующих, будто ожидая подвоха. Вацлав был не из разговорчивых, и его считали чудаком.

С того дня, как Хильда любезно ознакомила Крижека с коллекцией картин и миниатюр, которыми были увешаны все комнаты и даже коридоры дворца, он нередко избегал компании и снова и снова осматривал художественные ценности. На чудака в такие минуты не обращали внимания. Но чаще всего Крижек бывал в бильярдной. Тут его никто не мог переиграть, и это раздражало вспотевшего от стараний Мюллера, которому не везло.

Хильда часто с ехидцей говорила майору, что тот приводит сюда Крижека лишь для того, чтобы отыграться. Мюллер в ответ криво улыбался.

В приемной княжеского дворца можно было узнать свежие вести с фронта, а слухи о частных делах верхушки сюда доходили раньше, чем до Праги. Словом, тихий Добржиш было за что считать кулуарами Берлина.

Надолго запомнился супругам Бранку зимний день 1943 года, который пражский гауптман назвал тогда «днем кровопускания». Раскрасневшись от вина, он громко рассказывал, как эсэсовцы учили пражских студентов уважать «новый порядок» в Европе.

– Мои орлы, – говорил гауптман, показывая мелкие желтые зубы, – вчера ночью повытаскали из-под одеял этих крикунов, связали и отправили в казарму. Сотни две уложили спать навсегда, а остальных выгнали на мороз, чтобы сторожили тех, уснувших…

– А мой коллега, – поспешил вставить слово и майор Мюллер, – был в тот день настоящим мастером обыска. Он поставил студентов вокруг длинных столов и приказал положить руки на стол, а сам прошелся по рукам четким строевым шагом. О барышнях тоже не забыли. Их угостили мороженым.

– О, это очень интересно! – даже подскочила Хильда. – Ну-ну?!

– Эти краснопузые барышни наелись до отвала, – смакуя, продолжал гауптман. – Ха-ха-ха! Сначала их заставили вылизать языком весь пол, а потом положили их в ряд на пол и стали прыгать в сапогах прямо по лицам.

– Браво, Вольф, браво! – захлопала сухими ладонями Хильда и предложила выпить «за наших парней».

– И за тех, кто служит фюреру в этой проклятой России, – добавил майор Мюллер, вытирая платком вспотевшее мускулистое лицо.

В тот раз вниманием присутствующих завладел полковник Кругер, самый старший по чину. Он сидел рядом с Хильдой и пытался быть к ней внимательным. Хильда довольно улыбалась, не обращая внимания на мужа, а тот скрывал испорченное настроение. Напыщенно выставив грудь с Железным крестом, полковник, наклонясь к самому уху хозяйки, громко шептал:

– О, вы не знаете, что это за край – Россия… – Полковник приосанился. – Это Рур! Ницца! Мы быстро приберем к рукам фанатиков-большевиков. – Он смотрел теперь на Хильду, будто главным для него было убедить эту женщину. – Смею уверить вас, что варварам-большевикам уже недолго осталось… Цыпленок уже на вертеле! – Кругер так поднял вилку, будто это был победный жезл.

Когда Хильда слушала полковника, катастрофа на Волге и отступление немцев на Украине казались ей не поражением, а хитроумным стратегическим замыслом фюрера. «Наверное, большевикам готовится какой-то головоломный капкан, – думала Хильда. – Не зря полковник о чем-то умалчивает – не хочет выдать военную тайну». И ей мерещились концерны, заводы, банки, железные дороги в одичавшем краю, которыми будут править такие сильные, как Кругер или майор Мюллер. Деловые, преданные райху немецкие женщины тоже покажут себя. Да, да!.. Она не принимала во внимание своего мужа: худосочному князю не справиться с этим водоворотом – он не из лоцманов…

Так было прошлой зимой, лишь год тому назад! Тогда никто во дворце и не поверил бы, что большевики способны наступать. Но действительность вносила все новые и новые поправки в стратегические надежды фрау Хильды и ее гостей. Вера во всемогущего фюрера чем дальше, тем все больше и больше приносила разочарования. Для супругов Бранку беда началась с письма от пражского гауляйтера, в котором тот просил разместить во дворце раненых офицеров. Не успел князь ответить согласием, как к воротам один за другим начали подъезжать крытые грузовики и военные медики взялись по-своему обживать левое крыло дома.

Меблированные Хильдой комнаты превратились в госпитальные палаты, в операционные и врачебные кабинеты с нетерпимыми запахами йода, камфары и пота.

Сюда привозили тяжелораненых. Те, которые выздоравливали, часто прогуливались по заснеженным аллеям парка.

Бранку долго простаивал у окон своего кабинета, всматриваясь в бледные лица искалеченных поселенцев. Как-то он решился спуститься вниз, чтобы расспросить у них о делах на фронтах, но офицеры не торопились отвечать, холодно глядя на наутюженного аристократа. Да, в сорок первом офицеры фюрера были намного вежливее во дворце князя.

Хильду раздражало это любопытство мужа. О делах на фронтах и в тылу в Добржише знали довольно хорошо. Гестаповского же майора Мюллера заинтересованность Бранку наводила на подозрение. И этот толстяк приезжал теперь сюда, в кулуары Берлина, не только для того, чтобы повеселиться среди своих…

В этот вечер разговор не клеился. За столом сидели молча, рюмки поднимали тоже без тостов. А тут еще и полковник Кругер – воплощение немецкой точности – почему-то опаздывал.

– Удивительно, – ни к кому не обращаясь, бубнил Мюллер, – очень странно… Почему нет оберста? Ваша самооборона ничего об этом не слышала, пан Крижек?

В этот миг в дверях гостиной появился полковник Кругер. Он утомленно бросил компаньонам «хайль» и, забыв приложиться к руке хозяйки, молча сел на свое место за столом. Его рука потянулась к бутылке чудесного коньяка «Арманьяк». Выпив две рюмки подряд и ничем не закусив, полковник нервно потер виски.

– Что случилось, оберст? – первой нарушила тишину Хильда. – Не мучайте нас…

– Случилось? – расслабленным тоном переспросил Кругер. – Не то слово, господа. Случилось – это если произошло что-то внезапное. А тут сюрпризы каждый день. И все эти случайные, – полковник нарочно сделал ударение на этом слове, – фортели выкидывают лесные бандиты. Хотел бы я знать, чем занимается уважаемое гестапо? – Кругер недобро взглянул на Мюллера: – Выискивает их бог знает где, а они у меня под боком, в комендатуре.

Мюллер поднялся:

– Может, господин полковник намекает на предательство некоторых офицеров?

– Ваши усилия напрасны, – оборвал его Кругер.

– Да объясните же, наконец, в чем дело! – нервно выкрикнул эсэсовец Шульц.

– Приберегите свои эмоции, Эрнст, – вздохнув, ответил полковник. – Сегодня смерть по пятам шла за мной, – наконец начал он. – О, красная мерзость! – Полковник сжал кулаки. – Вешать, сжигать на кострах, рубить на куски всех, кто сочувствует им. Господа, мы забываем иногда, что такое Чехия. Мы забываем, кто убил верного сына райха генерала Гейдриха. Они, – полковник поднялся, – они всегда должны видеть Лидице. Да, да, днем и ночью! – Он ударил кулаком по столу.

Хильда вздрогнула. Кругер, извиняясь, взглянул на нее и сел. Успокоившись, продолжал:

– Понимаете, подъезжает к комендатуре на велосипеде фельдфебель с толстым портфелем. Поставил машину у стены, поздоровался с часовыми и спрашивает: «Где здесь начальство? Я фельдъегерь из Праги: нужно сдать почту». Входит в канцелярию и требует меня или моего заместителя гауптмана Кельта. Я, к счастью, был в казарме, а мой милый Иозеф принял несколько пакетов и хотел проверить, что в них, но фельдъегерь, извинившись, попросил сначала расписаться, так как он очень торопился, крикнул «хайль» и вышел. Гауптман вызвал начальника штаба, офицера из разведотдела и начал, распечатывать секретный сверток. Он успел только сорвать сургуч, как произошел взрыв и… – Кругер развел руками, – от всех, кто был в комнате, осталось мокрое место. Шесть офицеров…

– А террориста поймали? – с надеждой спросила Хильда.

Полковник посмотрел на нее так, будто она сказала что-то недостойное.

– О, чего стоит наша доверчивость! Никто не обратил внимания на то, что этот фельдъегерь из Праги приехал не на машине, а на велосипеде и что при нем не было ни единого охранника. Кстати, велосипед так и остался возле стены. Наверно, партизан зашел в соседний дом, переоделся и спокойненько исчез. А в велосипедной сумке для инструментов найдена записка. Вот она.

Майор Мюллер сгреб тяжелой рукой небольшую бумажку и, пробежав сначала по ней глазами, прочитал вслух:

– «Видел ваше объявление с обещанием высокой награды за мою голову. Дешево цените, господа. Чтобы поднять цену, шлю вам небольшой гостинец. Это только цветочки, ягодки – впереди. Олешинский». Снова он! – прохрипел Мюллер. – Хотел бы я знать, кто этот тип, что принес нам столько несчастья? И фамилия будто чешская или словацкая. А может, русский? – Майор пытливо взглянул на полковника.

– Я не гадалка, майор, – с иронией пробубнил Кругер. – Вермахт, в отличие от гестапо, никогда не клялся, что он все видит, все знает и все слышит.

ОТВЕТ НА ВОПРОС

Уже сутки отряд «Смерть фашизму!» из партизанского соединения генерала Наумова отдыхал в только что освобожденном селе под Бродами, Львовской области.

На рассвете второго дня в окно избенки, где крепко спал командир отряда капитан Олешинский, кто-то настойчиво забарабанил. Евгений мгновенно вскочил и, придерживая пистолет, пошел открывать дверь. Перед ним стоял запыхавшийся связной.

– Товарищ капитан, – выпалил он, – штабная машина наскочила на наше минное поле. Чуть не случилась беда. Одним словом, сам генерал пожаловал. Говорят, сердитый. Зовет вас к себе.

Олешинский не глядя скрутил цигарку. Через несколько минут ездовой выводил гнедого.

Февральский мороз забирался под теплую кожушину, хватал за шею, холодными иголками впивался в спину, и капитан потирал руки, жадно вдыхая свежий воздух. Пропустив мимо себя лихого коня, Олешинский побежал за ним и, вскочив на ходу в сани, исчез в утренних сумерках.

Еще издали увидал возле штаба изрешеченный минными осколками «газик» генерала Наумова. «Ну и растяпа же я, – корил себя мысленно Олешинский. – Не успел предупредить начальство».

В комнате уже были командиры и штабные. Михаил Иванович встретил Олешинского сурово.

– Какой дурак так минирует? – выкрикнул он вместо приветствия. – Ты с немцами или со своими воюешь? Почему не предупредил?

– Разве же я знал, что вы так неожиданно?..

– Видели? – Наумов обвел всех удивленным взглядом. – Выходит, я повинен?

Наумов глубоко затянулся цигаркой. В глазах его скорее не гнев, не возмущение, а обыкновеннейшая усталость. В хате тихо. Только слышно, как тикает под ржавым циферблатом настенных часов беспокойный маятник.

Генерал неторопливым движением кладет на стол полевую сумку, вынимает какие-то бумажки, газету.

– Вот что, друзья, – звенит его голос, – от начальника Украинского штаба партизанского движения есть приказ отправить в распоряжение штаба нескольких самых опытных партизан для выполнения особо важного задания. Мы решили послать из конотопского отряда «Смерть фашизму!» капитана Олешинского и разведчика Михаила Манченко. Вот я и прибыл к вам так неожиданно. Чуть на минах не споткнулся.

Что-то защемило в душе капитана. Он жадно ловил каждое слово Наумова, но тот был по-военному краток.

Исподлобья хитровато смотрел на генерала серыми глазами сапер Манченко. Это его минеры вчера перестарались. Михаил хорошо знал характер генерала и за спокойным, уравновешенным тоном чувствовал внутреннее волнение Наумова. «Э-э, брат, – думал Михаил, – ты знаешь больше, чем нам сказал. Иначе не примчал бы сюда сам. Выходит, на большое дело идем. Наверное, генерал по рации связался со штабом».

От этих раздумий еще сильнее забилось сердце. Михаилу всегда нравилась выдержка генерала, его скептическое отношение к эффектным жестам и громким словам, но теперь он хотел бы услышать от Наумова больше. А тот лишь вздохнул и закончил:

– Ну что ж, хлопцы, время дорого, целоваться некогда. Собирайтесь. Через час полетите на Большую землю. Как говорят, ни пуха вам, ни пера!

* * *

И вот Олешинский с Манченко прибыли в освобожденный Киев. Сердитый февральский ветер гнал по Крещатику рыжеватую снежную пыль, и она напоминала дым, стелющийся после пожара. Сколько обожженных руин пришлось видеть им обоим за годы войны! Не могли они привыкнуть к таким картинам, сердце каждый раз сжималось от боли. Белые снежинки медленно садились на подоконники обгоревших домов, таяли днем на солнце и капельками падали на землю, будто оплакивали чью-то горькую долю.

Молча вышли на широкую безлюдную площадь и направились к дому на стыке двух улиц. Возле подъезда стояла штабная машина и ходил часовой.

Стойкий запах табака, суета военных с обветренными лицами и отчаянное стрекотание пишущих машинок – все свидетельствовало о том, что в этом доме ни на минуту не затихает жизнь. Тут работает Украинский штаб партизанского движения.

Первым встретил Олешинского и Манченко моложавый светловолосый генерал с открытым взглядом усталых глаз. Это был начальник УШПД Строкач. Он радушно поздоровался с партизанами, обхватив их сильными руками так, словно хотел поднять обоих.

– Прибыли, орлы!

Евгений и Михаил от неожиданности покраснели и не знали, что сказать. Оба всматривались в приветливое, мужественное лицо генерала, которого так уважали партизаны отряда «Смерть фашизму!». Им всем не раз приходилось выполнять приказы Строкача. И теперь хотелось сказать ему что-то теплое, но нужные слова пришли поздно. А Строкач уже пригласил обоих пройти в соседнюю дверь.

Большая, но уютная комната слабо освещена настольной лампой (тут экономили электроэнергию). Среди десятка присутствующих – генерал, представитель ЦК КП(б) Украины. Он поднимается из-за стола, делает несколько шагов навстречу партизанам и пожимает им руки. От этой искренней, по-домашнему теплой встречи исчезла их скованность, и лишь теперь оба партизана смелее глянули на присутствующих, заметив среди них знакомых командиров.

На столе лежала развернутая карта, и Олешинский глазом опытного командира сразу схватил на ней несколько кружочков, размещенных на территории, вытянутой длинным сапожком с востока на запад.

Представитель ЦК перехватил этот быстрый, почти молниеносный взгляд и улыбнулся:

– Смотрите какой любопытный! Ну, если уж так не терпится, раскроем секрет. Собственно, для этого и пригласили вас. – Острие карандаша коснулось карты. – Чехословакия. Узнаете? К нам обратились товарищи из Центрального Комитета компартии Чехословакии помочь их народу в борьбе с оккупантами. Наш долг – поддержать товарищей. Чем мы можем помочь? Во-первых, опытными партизанскими командирами, ветеранами подпольной борьбы. Во-вторых, оружием. Вы полетите в Чехию.

– Чешские товарищи, – генерал указал на нескольких человек, сидевших возле него, – будут иметь с вами отдельный разговор. Я же расскажу коротко и в общих чертах. Коммунисты этой страны работают в обстановке страшного террора. Поэтому понадобится осторожность, чтобы не провалить себя и их. Вместе с нашими партизанами полетят активные деятели чешской компартии. Они свяжут вас с местным подпольем, помогут в создании партизанских отрядов из местных сил Сопротивления. Чехи и словаки – наши братья. Их боевые отряды вместе с нашими бойцами сражались на передовых позициях. Чешский корпус принимал участие в боях за освобождение Киева. Героическими делами корпуса генерала Свободы гордится народ Чехословакии. Ваша задача – подорвать силы фашистов изнутри, не дать Гитлеру зверствовать, грабить и разрушать города и села, помочь чехословацкому народу освободиться от фашизма.

Генерал отложил карандаш, отодвинул от себя карту и бросил взгляд на Строкача. Тот поднялся и рассказал об оперативном задании.

– Десантная группа должна вылететь не позднее третьего марта. Гитлер спешно стягивает на Восточный фронт войска из всех оккупированных стран, и проходить они будут через Словакию и Чехию. Там сейчас кроме других военных соединений, в том числе и власовцев, сильная танковая группа фельдмаршала Шернера. Вы должны помочь чешскому подполью и чешским демократическим силам объединить местные силы Сопротивления в наступлении на фашизм. Нужно усилить партизанскую войну на жизненных коммуникациях, деморализовать немецкую оборону.

Группа вылетит с военного аэродрома в Кросно до 3 марта. Высадитесь десантом в районе села Буковая, километрах в семидесяти от Праги. По словам чешских товарищей, местность здесь в большинстве лесистая, что очень удобно для маневрирования и рейдов. Правда, села там сравнительно небольшие и расположены близко друг от друга. Сбор вот на этой высотке, – Строкач показал точку на карте, – называется Велька Баба. Сюда придет связной от подпольного центра Коммунистической партии Чехословакии. Пароль… Его пароль – «Прага». – И уже более тихим голосом добавил: – Есть сигналы, что заокеанские стратеги очень интересуются Пршибрамским округом Средней Чехии. Их будто бы привлекают ценные ископаемые. По всей вероятности, вы встретитесь там с союзниками. Значит, нужна бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Вам нелегко будет согласовывать свои действия с центром, а поэтому чисто придется решать оперативные задания самостоятельно. Здесь все будет зависеть от вашего умения и опыта. Мы верим, что краснеть за вас не придется. Старшим назначается капитан Олешинский. Комиссаром – коммунист-подпольщик Вацлав Баумгартл.

Из-за стола поднялся немолодой лысоватый человек с юношескими голубыми глазами и молча поклонился. «Учитель, наверное, или бухгалтер», – подумал Евгений Олешинский, рассматривая человека со странной фамилией, скорее немецкой, чем чешской. Но Строкач прервал раздумья Олешинского, сразу же рассказав о комиссаре:

– Вацлав Баумгартл – активный деятель тельмановского подполья. Работал в Германии, Чехии, а когда туда пришли фашисты, перебрался в Советский Союз. Хорошо владеет чешским и, безусловно, немецким языками. Вот еще два чешских товарища, – продолжал Строкач. – Олег Беднареж, или просто Олег, и второй – просто Петр.

У Олега, молодого, кареглазого брюнета, оказались удивительно тонкие, прямо-таки артистические руки. Капитан мысленно так и окрестил его артистом. Петр был, наоборот, немного несуразный, с грубоватыми руками, широкими скулами. В его взгляде словно сквозила печаль.

– На первых порах, – говорил Строкач, – Олег поможет вам связаться с пражским подпольем, а потом будет выполнять самостоятельные задания. Боевыми помощниками, – Строкач весело улыбнулся, – рекомендуем вам, товарищ Олешинский: Михаила Манченко – заместителем по диверсиям, Михаила Баранова – заместителем по разведке и Ивана Володарева – начальником штаба. Можете выбрать по своему усмотрению врача, двух радистов и ординарца, что ли…

Все засмеялись. Олешинский подумал, что врачом он возьмет Татьяну Катюженок, старшим радистом – Машу Игнатову и радистом – Сергея Мордвинова, а еще заберет с собой своего Виктора.. Этих людей он знает. На них можно положиться.

– Теперь, – сказал представитель ЦК, поднимаясь, – я с вами попрощаюсь, а вы переговорите с чешскими товарищами. Ну, счастливой дороги, друзья, и главное – счастливого возвращения. Обязательно с победой! – Он по очереди пожал всем руки, и для каждого у него нашлось несколько теплых напутственных слов. Потом сказал всем: – Желаю успеха, – дружески подмигнув Олешинскому, вышел из комнаты.