Текст книги "Зло побеждает зло (СИ)"

Автор книги: Павел Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Среди недобитой московской интеллигенции нет слуха популярнее того, что кто-то доводит ситуацию до полного абсурда сознательно, имея целью резкий поворот вправо. Более того, на роль Талейрано-Наполеона уверенно пророчат Сталина. Исторически образованные люди ищут логику и смысл в происходящем, они отказываются верить, что среди всех вариантов выхода из точки бифуркации большевики вновь выбрали привычный.

Грабеж.

Именно это шершавое слово наиболее точно отражает сущность форсированного сворачивания НЭПа и сплошной коллективизации. Все остальные теории и концепции, что были и будут в огромном количестве наворочены вокруг поколениями историков-пропагандистов – суть лживое сотрясение воздуха, попытка спрятать отвратительную правду.

Оправдать?

Можно попробовать. Ведь правда, большевики стараются не корысти ради – с пожиранием ресурсов прекрасно справляется глупость, безответственность и капитальное строительство. Нельзя утверждать, что цель – исключительно захват или упрочение личной власти. Рядовые партийцы с энтузиазмом вкалывают во имя светлого будущего, раскручивают левые эксцессы, забегают далеко вперед... на радость безумным горлопанам-радикалам отсекают дружащих со здравым смыслом умеренных товарищей.

Самое главное – нельзя сказать, что предпринятые меры обречены на провал! Наоборот, известная мне история говорит об успехе. Вот только жертвам грабежа легче от этого не становится.

... Между тем позади остался неуклюжий многоарочный мост через разбухшую от паводка Яузу. Рукой подать до цели – таганских переулочков. Не то что особое место, натоптанные спекулянтами пятачки попадаются в каждом околотке. Как-то случайно вышло затариться на этом раз, другой, а сейчас и желания нет что-то менять.

Почему не рынок? Был опыт... В первый же день, едва мы только успели обосноваться в Кузьминках, Блюмкин потащил нас на знаменитый "Новый Сухаревский". По дороге с издевкой поругивал мои "глупые" покупки у ЦУМа, который бывший "Мюр и Мерелиз", хвастался, дескать дешево и быстро возьмем все что нужно, да еще кучу сверх того:

– Славится Москва своих базаров бабьей шириной, – декламировал он явно чужие строчки. – Сухаревка особенно жестока в своем свирепом многолюдстве, дать волю, перекинется на город и весь город обрастет шерстью!

Александра, как основная виновница растраты, смущенно отмалчивалась. Однако смеяться над очередной проекцией партийной политики на товарно-денежные отношения в итоге пришлось мне. Выстроенные в оригинальные пилообразные ряды, по-немецки чистые и даже электрифицированные ларьки оказались по большей части закрыты.***** Лишь в нескольких оазисах бойко торговались цветы, соленья, сомнительные поделки из бересты, мед, веники, огородная зелень, лапти и прочие самодельные чемоданы. Продуктовых спекулянтов, а под это определение подходил чуть не любой, кто рисковал выложить на прилавок что-нибудь похожее на хлеб, картошку или молокопродукты, вывели начисто. Даже тех, кто по действующим законам имел полное право на реализацию "излишков".******

\*В 1929 году индекс Доу-Джонса упал с 370 до 200 пунктов, и до лета 1930 года демонстрировал положительную динамику (вплоть до 300 пунктов). Дно кризиса – 1932 год, Доу-Джонс «пробил» вниз уровень 50-ти пунктов, и не вырос более 100 до конца 1935-го.\

\**Общую задолженность СССР только перед США и Германией на начало 1932 года можно оценить в примерно 1 млрд. долларов. Полагаю, мы можем вполне определенно говорить о размере общей задолженности в 1,2-1,4 млрд. долларов.\

\***В 1929 году из Эрмитажа продали 1052 предмета на сумму 1,1 млн. долларов. В 1929-1933г., только по одному отделу истории западно-европейского искусства, 7348 экспонатов, в том числе: 1075 картин, 1462 изделий из золота и серебра, и др.\

\****В декабре 1930 года Г.К. Орджоникидзе сообщал, что даже такие ключевые объекты, как Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Нижегородский автозавод, Бобриковский химкомбинат, строились без готовых проектов.\

\*****Несмотря на колоссальные средства, собранные с торговцев на строительство, электрификацию, канализацию и водопровод, рынок был закрыт в 1930 году.\

\******Колхозников начали вновь допускать до рынков только в 1932 году.\

– Стоять! Скотина сивая, тпру, тпру! – прервал мысли голос Якова.

Сосредоточенно дергая поводья, он парковал пролетку на знакомой улочке. Ничем не выдающейся ни на первый, на на второй взгляд: обшарпанная штукатурка стен, тусклые, с осени не мытые окна, недавно подновленная брусчатка мостовой. Дежурно свисающий вдоль водосточной трубы стяг "Ленин с нами". Только пешеходы не спешат вдаль по своим делам, а все больше неторопливо толкутся вокруг угловой трехэтажки, то собираясь в небольшие кучки на несколько человек, то опять распадаясь на отдельных "случайных прохожих".

Стоило мне соскочить с подножки, как навстречу устремился толстый старик в высоком старокупеческом картузе и кожаной куртке, туго охватывающей объемистый живот.

– Кирпич хороший! Добротный кирпичик! Теперя такого не делают... Кирпич хороший! – громко бормотал он как будто сам себе, потряхивая мясистыми, разрисованными сеткой красных жилок щеками.

Не иначе принял меня за партийного. Почему нет? Лицо чистое, можно сказать холеное. Роскошный костюм скрыт строгим плащом, туфли – калошами, эдакий достаток молодого выдвиженца. Зачем такому картошка? Зато стройматериалы от снесенной церквушки – пожалуйста. На дачке печку сложить, перегородочку от докучливых соседей возвести, а то и по служебной надобности – покуда не перевелись энтузиасты, готовые тянуть планы пятилетки за свой личный счет.

С улыбкой помотал головой: "не требуется". Не сомневаюсь, Блюмкин справлялся куда лучше, в подобной суете он чувствует себя как рыба в воде. Да только пролетка с пассажирами, но без извозчика, смотрится по местным понятиям подозрительно. Пустая, вне специально отведенной площадки, так вообще серьезное нарушение правил, примерно как проскочить на красный в 21-ом веке. Нам лишние придирки не нужны.

Тем временем вслед первому торопится следующий предприниматель. Черное пальто до пят, окладистая борода, солидное брюшко, не иначе бывший поп... Глаза светлые, грустные и возвышенные, да только за пазухой – бутыль! Длинное и тонкое горлышко призывно торчит из-под полы. Тут и слов не надо, всякому ясно – самогон. Отвернулся с брезгливым небрежением, только мельком приметил недоумение на лице бутлегера: "Как же так?!"

Стакан со свернутым в трубочку листом белой бумаги в руках полногрудой девахи скребанул ностальгией.

– Почем молочко, моя красивая? – спросил я продавщицу, не устраивая спектакля с намеками.

– Токмо за купоны трестовые, талоны али бонементы,* – чуть порозовела щеками молодуха. – Може за сигаретки. За червяки-то уж расторговалася нынче. Хотя ежели серебром...

Серьезной тоски по молоку я не испытывал, поэтому настаивать не стал – лишь многозначительно подмигнул на прощание. Хотя отметочку про себя сделал: талоны-вкладыши в заборную книжку, которые мы поленились отоварить из-за повсеместных безумных очередей, не столь и бесполезны. Непостижимая иерархия, а точнее полный бардак закрытых городских распределителей, рабочих кооперативов, отделов снабжения и прочих продуктовых организаций явно имел богатые недокументированные возможности. Благодаря которым отдельные совграждане избавлены от необходимости предъявлять резчику**** именную книжку, а также занимать место в хвосте с пяти утра в надежде получить к обеду жалкую недельную норму хлеба, жиров или сахара.

Еще пара шагов и при моем приближении притих жужжащий болтовней кружок дородных теток.

– Картошка есть? – поинтересовался я, не столько надеясь купить, сколько объяснить свое повышенное внимание.

Многолучевой рентген взглядов неторопливо прокатился по мне от макушки до пяток.

– Какая тут тебе картошка... – вынесла вотум недоверия самая старая и уродливая карга.

Я было направился дальше, но тут, уже из-за спины, донеся голос победившей жадности:

– По два рубля!

– Килограмм? – развернулся я к "сломавшейся" спекулянтке, женщине лет пятидесяти, закутанной в не по сезону тяжелую шаль.

– Фунт!

– Совести у вас нет! – резко возразил я, четко следуя установкам Якова. – Даю четыре червонца за пуд!

– Так нет у меня столь, – опешила спекулянтка. – Подъели ужо, к весне-то. Всего и смогла что мешочек малый...

– Вот остаток и заберу, – нажал я.

– Скину... Двугривенный...

– Три за кило, и можно домой ехать!

– Милок, не кричал бы ты на пол улицы! – вмешалась старая карга. – Неровен час...

– Пойдем, – неожиданно сдалась спекулянтка. – Будь по-твоему.

Путь оказался неблизок и непрост; мы миновали два дома, завернули в неприметную калиточку, мимо расписанных матом заборов пробрались на задворки, в закутки у дровяных сараев. Уж было начал подозревать недоброе, но тут на полуразваленной поленнице сидела удивительно опрятная для данного времени и места девчушка лет двенадцати.

Она читала... я не поверил своим глазам – новехонький учебник элементарной геометрии для трудовой школы!

– Люсь, собирайся, – устало сказала ей тетка.

Настороженно огляделась по сторонам и лишь затем сдвинула несколько поленьев в сторону:

– Тут все, смотрите.

Я заглянул под бугрящуюся клубнями дерюгу, вытащил, прикинул в руке вес кулька.

– Тютелька в тютельку двадцать фунтов, отборный, – спекулянтка протянула мне дернутый застарелой ржой пружинный безмен с клеймом Б.И.Ф. – Взвешивайте.

– Верю! – не стал придираться я, засовывая руку в карман за деньгами.

Отдельно достал пару серебряных рублей, вручил их девочке – на книжки.

* * *

По дороге домой, в Кузьминки, не удержался. Как съехали со щербатой гравийки тракта на мягкую грунтовку, пробежался по заголовкам заранее припасенной «Правды». Понятное дело, начиная с последней страницы, первую и вторую не стоило и раскрывать – времена публикации острых партийных дискуссий давно в прошлом. На особые сюрпризы не рассчитывал, но как-то же надо поддерживать память в тонусе?

Пища для размышлений нашлась в колонке ТАСС, что затесалась рядом с большой статьей о создании коммунистической партии Панамы:

"Германский рейхсканцлер Герман Мюллер своим выступлением в рейхстаге широко распахнул двери для нового коалиционного соглашения по законопроекту о поголовном налоге, выдвинутом из кругов реакционной буржуазии. Нет сомнений, что очередное предательство интересов рабочего класса вставшими на путь соглашательства руководителями СДПГ будет встречено новыми пинками со стороны антинародных буржуазных партий. Лизоблюдство в стенах рейхстага, демагогия на страницах «Форвертс», полицейский террор на улицах – таково разделение ролей".***

Вроде как ничего особенного, привычная политическая трескотня. Вот только... Я прочитал текст внимательнее второй, третий раз. Посмотрел на дату выхода газеты. Помотал головой, зажмурив глаза – под недоуменным взглядом Саши. Чуть прыгающие типографские строчки на желтоватой бумаге и не думали меняться!

– Черт возьми, что за чепуха тут творится!

К сожалению, из всех учебников и книг 21-го века по германскому вопросу актуального времени мне удалось вытащить всего несколько абзацев. Кое-как сопоставив их с наблюдаемой реальностью, я уяснил следующую картину.

Депутаты избранного в марте 1928 года рейхстага создали так называемую "большую коалицию", в которую вошли собравшие треть голосов социалисты из СДПГ, католики-центристы, и аж две "народные", а на деле откровенно право-буржуазных партии. Любой и каждый понимали слабость подобного гибрида бульдога с носорогом, но иная конфигурация никак не складывалась чисто арифметически. Получившие немалые десять процентов коммунисты-коминтерновцы придумали дикую теорию "социал-фашизма", согласно которой социал-демократы приравнивались к фашистам, что, без всяких сомнений, исключало возможность блока даже в теории. Еще десять процентов набрал недоговороспособный "хвост" микропартий. Таким образом, правые не могли создать большинства без СДПГ, но и последние не могли найти иных союзников.

Худо ли, бедно, до 1930 года коалиция дожила. Но не более того. От первого раската биржевого кризиса Германия, как промышленная страна, пострадала слабо. Тем не менее этого хватило: правые потребовали инвестиций и защиты отечественного производителя таможенными барьерами, социалисты, напротив – увеличения пенсий и пособий. В марте они не смогли договориться из-за сущего пустяка – законопроекта о повышении отчислений с работодателей в пользу безработных, с трех с половиной до целых четырех процентов.

Деятели СДПГ в известной мне истории обиделись и с гордым видом самоустранились. Но разума не потеряли и аккуратно передали пост новому рейхсканцлеру... В недавнем прошлом моему случайному попутчику, депутату от центристов Генриху Брюнингу, который успел за два года сделать поистине головокружительную карьеру. Понять социалистов можно, в сущности, плевать они хотели на реальные интересы рабочих, тем более, безработных; речь шла исключительно о сохранении лица перед избирателями.

И все было бы хорошо, да только господин Брюнинг оказался резковат на поворотах, посему не преуспел в сколачивании нового парламентского большинства. Возможно и другое: демократия – инструмент состоятельного общества – внезапно стала не по карману народу Германии. В результате уже летом все того же 1930 рейхстаг был, вернее, будет распущен, а новые выборы принесут в мир коричневую реальность – НСДАП получит чуть не двадцать процентов голосов. Судя по всему, заметно подрастут и коммунисты. А вот центрально-буржуазные партии... их натурально растопчут. Поляризованный "на все четыре стороны" парламент (коммунисты, нацисты, жалкие остатки правых и пощипанные социалисты) впадет в окончательный ступор.

Тут придет черед второму промаху Брюнинга. Используя лазейку в конституции, он начнет действовать в обход рейхстага, через прямые указы президента Гинденбурга. Худшее время для экспериментов сложно представить – как раз в 1932 году мир стремительно покатится на дно ямы "Великой депрессии". Германию приложит всерьез, производство упадет чуть не вдвое, количество безработных достигнет невероятных пятидесяти процентов. Кризисный менеджмент, а вернее – лихорадочное затыкание дыр в бюджете, закономерно не принесет успеха. Выпавшая из стремительно меняющихся реалий программа экономического оздоровления страны с передачей пенсионерских денег юнкерам "на развитие сельского хозяйства" пошатнет авторитет.

Что произойдет дальше – точно понять мне не удалось. На фоне бешено рвущегося к власти Гитлера авторы учебников просто позабыли прояснить судьбу его предшественника на посту рейхсканцлера.**** Скорее всего, мой попутчик получит отставку после выборов 1932 или 1933 года, что, в сущности, не особенно важно.

Куда забавнее другое. Апрель уже перевалил за середину, то есть господин Мюллер никак не может быть рейхсканцлером!***** Что это значит? Заторможенность главной большевистской редакции, поставившей в набор давно протухший материал? Последствие моей случайной позапрошлогодней беседы с герром Брюнингом? Отосланное ему письмо? Досрочные публикации книг, украденных мной у Оруэлла? Провидческий цикл зарисовок будущего от товарища Троцкого? Или просто глупая опечатка в учебнике? Последнее, пожалуй, самое вероятное, не так и сложно спустя без малого сотню лет перепутать пару месяцев... кто будет проверять такие детали?

Переживать рано. Но если в Европе что-то на самом деле меняется, мне необходим нормальный источник информации. Судить о мировой политике по советским газетам – примерно как ориентироваться в тайге по пачке "Беломора". Эх, добраться бы до "Бюллетеня оппозиции"! Увы, проще достать Луну в неба... а вот найти приличный радиоприемник стоит попробовать, если, конечно, большевики уже не догадались их запретить.******

\*Официально в СССР до лета 1930 существовала только карточная система на хлеб (введённая в феврале 1929 года). Однако в реальности нормировались большая часть товаров, при этом использовались самые экзотические варианты документов (к примеру, существовала специальная «заборная книжка туриста»).\

\**Термин «продавец» применительно к «карточным» магазинам заменялся на «резчик». Что логично – требовалось не продажа, а именно нарезка пайков, как можно больше и быстрее.\

\***Последнее предложение – реальная цитата из газеты «Правда» о политике СДПГ.\

\****В реальной истории Герман Брюниг был отправлен в отставку в мае 1932 года, вместо него рейхсканцлером стал Франц фон Папен, далее Курт фон Шлейхер, и только после них Адольф Гитлер. Вообще говоря, «эра Брюнинга» весьма популярна в среде историков. Споры по многим ее моментам не утихают до сих пор. Но в обычные учебники столь узкие темы не попадают.\

\*****В реальной истории Брюнинг был выбран рейхсканцлером уже 30 марта (через три дня после развала «большой коалиции»).\

\******Обязательная регистрация радиоприемников в местном почтовом отделении была введена постановлением СовНарКома СССР от 27 марта 1934 года, действовало оно (с неоднократными изменениями) до 1961 года.\

3. Свой среди чужих.

Берхтесгаден, декабрь 1928 года (девятнадцать месяцев до р.н.м.)

Люди говорят, к хорошему быстро привыкаешь. Врут, однозначно! Не быстро – мгновенно! Полугода не прошло, как "слез с нар", пары недель – как перестал считать пфенниги, а тут на тебе, проснулся от чувства, что рядом на кровати пусто.

Машинально потянулся дальше, в попытке нащупать тепло – но под пальцы попала лишь сбитая ткань простыни. Только где-то под ногами придавил одеяло верный страж Марты – самый уродливый кот в мире. Нос вдавлен, половина левого уха оторвана, глаза цвета гнилой тыквы. Охотно откликается на кличку Rostrot,* но по мне он просто "ржавый". Скотина ненавидит меня с первого же дня знакомства, не может простить ласкового выкидывания во окно со второго этажа – я тогда не знал, кто его номинальная хозяйка. После колбасной дипломатии он перестал щетиниться, но этим наши взаимные симпатии и ограничиваются.

Негромко хлопнула входная дверь, послышались легкие шаги.

– Guten Morgen! – Марта вывалила беремя звонких от мороза поленьев у камина.

– Утро добрым не бывает, – проворчал я в ответ по-русски из глубины подушек.

Марта знает перевод, пришлось рассказать, давно поняла и то, что это не более чем шутка. Она вообще очень умная. А еще пугающе практичная – не дает мне принести с вечера в достатке дров, потому что я их обязательно и совершенно бесполезно переведу в золу за длинный вечер; по ее мнению, ночью под стеганым одеялом и без того тепло. Der Groschen bringt den Taler, иначе говоря копейка рубль бережет, как-то так правильное поведение выглядит в ее интерпретации.

Надо бы вылезти, помочь развести огонь, но за ночь комната выстыла градусов до десяти, а на мне – ничего. Поэтому я просто любуюсь, как ловко девушка справляется с растопкой камина. Сперва тянется в струнку, вставая на носочки, так, чтобы достать до вьюшки. На секунду платье обтягивается на груди, показывая прекрасные формы. Затем вытаскивает из стопочки, аккуратно разворачивает и резко мнет в комок газету, так что розовые капли лака на ногтях только успевают мелькать между готических заголовков. Это я научил ее "плохому" – прежде Марта считала прессу за немалую ценность. Ловко приседает, сдвинув в сторону подол широкой юбки, громоздит поверх бумаги пару полешек потоньше, на них домиком остальные, выгибается в сторону за коробком спичек, как специально натянув платье... злодейка, да она опять не надела белья!

Что за парадокс природы? Какого дьявола женское тело под грубой шерстяной тканью манит сильнее полностью обнаженного? Знают ли коварные соблазнительницы этот секрет? Тут я задумал и чуть позже провел в жизнь страшную месть – собрав волю в кулак дождался, пока в камине загудит пламя, и только после этого предпринял дерзкую вылазку. Лишенный «обертки» и скованный одеялом трофей не особенно сопротивлялся – процесс нравится Марте как бы не больше, чем мне.

Как раз тот нередкий случай, когда хобби совпадает с работой: Марта профессионалка. Да-да, в той самой древней профессии.

Эффектная блондинка, совсем как Эмилия Кларк из "Игры престолов". Малость худовата по здешним понятиям, но с ее пристрастиями к пудингу – это скоро пройдет. Можно бы и влюбиться, но... в будущем данный вид сервиса назовут эскорт-услугами. Десять марок в день, выходные и праздники двадцать, при заказе на неделю и более – на треть дешевле. Плюс еда и подарки. Для такой дыры, как Верхняя Бавария, живущей только-только очнувшимися после войны туристами, весьма недурной заработок. В горах можно за сотню марок в месяц снять целый дом!**

Не так много способов выжить у лишенной детства девушки из горной деревеньки. Девять лет назад ее отец погиб в боях за Мюнхен, после того как коммунисты провозгласили в местной пивнушке не много, ни мало, а Баварскую Советскую Республику.*** Затем, всего через несколько месяцев, Испанка забрала мать и чуть не всю родню, оставив тринадцатилетнюю девочку и ее младшего братика вдвоем в большом доме.

Мечта Марты проста и понятна – в один прекрасный день сбежать от постылых скал, пасторальных лугов и молвы соседей в большой город у моря, открыть там собственную лавку или отель, тем самым – начать жизнь заново. Ради этого она не остановится ни перед чем. И мне почему-то кажется, что ни у кого в целом мире нет права ее за это осуждать.

... Из номера мы спустились в ресторан ближе к полудню. Хозяева заявляют историю отеля чуть не с окончания Австро-Турецкой войны 1683 года, всего-то триста с хвостиком лет. Обманывают, верно, но потемневшее дерево обшивки стен, монументальные балки перекрытий, каменная кладка первого этажа – все ощущается реальной, а не сувенирной стариной. Хотя ценить подобные интерьерные мелочи тут по-настоящему еще не научились.

Надо заметить, хитрые финские лойеры, оформляя мне визу в Германию, выбрали самый никчемный хостел в Берхтесгадене. Место это вроде как курортное, в глазах пограничных чиновников высокопрестижное. В то же время дешевое, так как делать в расположенном на дне долины городке решительно нечего – в начале декабря холод и слякоть легко губят любую красоту. Даже альпийскую.

До обеда я вдумчиво созерцал прыгающую по камням речку, примечательную исключительно изумительным цветом воды, более всего похожим на разведенную известкой ядреную зеленку. После – посетил местные культовые сооружения, кирху и костел. Полюбовался на роскошный декор, свешивающегося прямо в середку зала распятого Спасителя, пошкрябал ногтем розовый мрамор сохранившихся аж с пятнадцатого века надгробий. Засим с чувством выполненного туристического долга отправился в паб – тренировать в компании бюргеров ключевой европейский скилл: растягивание одной единственной кружки пива на весь вечер.

С утра – это переехал в модную гостиницу "Zum Turken". Вроде всего-то несколько километров в сторону и вверх, но тут на склонах гор уже лежит снег, значит можно кататься на лыжах!

Нечего говорить, что и контингент тут заметно иной... "хотя это не всегда в плюс!", – проворчал я себе под нос при звуках раскатистого многоголосого хохота.

– Кто это? – нырнула под мою руку Марта. – Иностранцы?

– Думаешь? – я на секунду прислушался. – Ба! Да это же англичане!

Первый же взгляд на засевшую в ресторане компанию показал ошибочность догадки – только американцы могут в три пары занять полтора десятка мест. Да еще говорить шепотом, который слышен в соседнем отеле.

– На кой черт кто-то из нас хвастался, что три года учил французский? – потешался один из новых постояльцев над долговязым приятелем, охватившим в притворном раскаянии руками голову цвета топленых сливок. – Тебя здесь все равно ни один официант не понимает!

– Ты и читать-то не умеешь! – не отстала полненькая розовощекая дама, похоже, его жена. – Вчера не смог разобраться во французском меню! Выбрал смердящую тиной курицу!

– То была дичь! И мне понравилось! Кстати, кто ее всю сожрал?! – воздел руки вверх лингвист-самоучка.

– Что мы будем заказывать сейчас? – с коварной вкрадчивостью перебила его дама. – Кроме твоего любимого крепкого Вайсбира, само собой?

В высшей степени светская беседа! Только что делать нам? Устроиться в дальнем углу, стиснув зубы терпеть чужое веселье, утешаясь лишь видом осатаневшего официанта? Прогуляться до ближайшей пивнушки? Или...

Не можешь победить – возглавь!

– Hey guys, how are you doing? Do you need some help? – выпалил я с самой широкой из возможных улыбок. И тихо шепнул на ушко Марте: – Ты, главное, не бойся!

Последнее замечание оказалось очень даже к месту – заокеанские гости затащили нас за свой столик буквально на руках. Сделать заказ? Забудьте! Сейчас все будет! Только расскажите, Иисуса ради, где тут самая высокая гора, самый красивый вид, самый опасный спуск и самое вкусное пиво!

Гида лучше чем моя спутница в этом краю не найти, факт; мне оставалось лишь переводить. Списка достопримечательностей хватило на целых полчаса, дальше разговор плавно свернул на вечные темы: моду, лыжи и рыбалку. Поздний завтрак плавно перетек в обед, кружки пива сменяли друг-друга, Марта начала понимать английский, ее американские визави – немецкий. Я имел глупость обмолвился о побеге из СССР и один из собеседников, не иначе репортер, вытащил блокнот. Пришлось в очередной раз повторять рассказ о своих приключениях.

Только часам к трем поступило чрезвычайно дельное предложение продолжить банкет среди альпийских красот, то есть на свежем воздухе. И тут я услышал пару фраз, которые перевернули мир в моих глазах.

– Дружище, – пихнул один из американцев своего приятеля. – После такого блестящего рассказа мы просто обязаны побывать в Советской России!

– Знаешь, – ответил ему тот, – вот только что сам хотел предложить заскочить на недельку к русским. Где-то, кажется еще на пароходе, мне в руки попадалась рекламная брошюрка. Большевики недавно взялись за ум и сами зазывают туристов в этот, как его там, Ленинград. Как вернемся в Берлин, надо не забыть озадачить агента.

Туристов! В Ленинград! Бля...ь! Какой же я непроходимый идиот!!!

Нужно просто-напросто купить путевку! Сесть на пароход, миновать границу, поселиться в гостиницу. Сходить в Эрмитаж, полюбоваться на Исаакий, прогуляться по Невскому... Закончить то, что не успел тогда, в будущем. Мимоходом заглянуть по злосчастному адресу проспект Маклина, 20 – тому самому, с которого и началось мое путешествие в прошлое. Забрать из тайника на чердаке многострадальный смартфон, он же кладезь поистине бесценной информации. С такими мыслями мое настроение, и без того совсем неплохое, успело скакнуть вверх на триста процентов за те несколько минут, что мы шумной толпой одевались и вываливались из отеля.

Поиск приключений не был долог – местные рекреаторы чуть не битву устроили за американских, потому неизбежно богатых туристов. Первым номером программы стал skijoring, иначе говоря, катание за лошадью на лыжах. Страшно популярный среди местных вид спорта, который успел сгинуть в безвестности задолго до 21-го века.**** Надо сказать, вышло неплохо – визжащие девушки в забитых снежными катышками шароварах, по-детски барахтающиеся в снегу джентльмены, неуклюжие цельнодеревянные лыжи, храп разгоряченных скачкой коней, свист ветра на полном ходу... Как я обходился без этого прошлые две недели?

Потом мы забрались греться в какую-то лавку, полную расписных глиняных кружечек, кожаных шорт, серебряных ромашек-эдельвейсов, ржавых стальные клиньев, альпийских, а может просто альпинистских молотков и веревок. Набив полные карманы сувениров, пошли играть в снежки "все против всех". В разгар битвы откуда-то появилась бутылка Glenmorangie, за ней вторая. Пили а-ля whisky on the rocks, то есть из крохотных карманных стаканчиков, в прикуску с чистейшим снегом. Изрядно осмелев, американки хотели было пойти кататься а лыжах с горы, но осторожная Марта вовремя успела толкнуть идею наема саней. Предложение прошло "на ура".

Щедро подогретая пятибаксовыми банкнотами кавалькада буквально поставила на уши тихий альпийский уголок. Снега выпало еще мало, так что мы без помех проносились по лесным головоломным тропинкам, узким дорожкам, а потом и улочкам Берхтесгадена с боевыми индейскими воплями на языках не менее чем десятка племен; редкие прохожие едва успевали уворачиваться от копыт лошадей. Вслед неслись ругательства, крики, а какой-то сбитый в сугроб недорослик чуть не целый квартал гнался за нами, потрясая тщедушным кулачком над физиономией с усиками а-ля бесноватый фюрер. Пыталась поймать нас и полиция, к счастью, без малейшего успеха – погонщики упряжек в этих краях знали каждый закуток.

Ужинали жаренным на вертеле кабанчиком – заодно и попрощались: меня манили "в нумера" шальные, играющие отблесками пламени глаза Марты, американцы же собирались прямо с утра двинуться куда-то в сторону Линца, с расчетом к концу недели добраться до Вены. Звали нас с собой в grand tour – увы, не с моим нансеновским чудом пускаться в подобные авантюры.

Радужные мечты о турпоездке в страну чекистов я старательно гнал от себя до самого утра. Не хотел раньше времени разбить послевкусие прекрасного дня и ночи о черствую реальность.

Для начала документы. Пересечь границу в СССР по паспорту Обухова – номер смертельный в самом буквальном смысле этого слова. Далее акцент – как бы хорошо я не подогнал язык с Мартой, перед профессиональным переводчиком обязательно спалюсь. На Шпалерку за такой грех не поволокут, мало ли нынче немцев русского происхождения. Только вот слежку устроят – шага лишнего не сделать. Впрочем, эта проблема не великая – переводчика можно подкупить, от топтунов – оторваться или тихо ускользнуть в ночи, всего-то на часок. Хуже другое – снятые два года назад отпечатки моих пальцев так и лежат где-то в чекисткой картотеке. К ним прилагается фотография. Только дерни за кончик, дело и размотается.

А в остальном...

– Все хорошо, прекрасная маркиза, за исключением паспорта, – пропел я шепотом, извратив ударение на ключевом слове в угоду ритму.

– Проснулся? – вывернулась ко мне из подушек Марта.

– Думаю кого убить за паспорт, – пошутил я в ответ, уже на немецком. – Жуть как неудобно с нансеновским обглодышем! Вот ты же вчера хотела с американцами поехать?

– Всю жизнь мечтала Вену увидеть!!!

– Хофбург прекрасен! – подлил я масла в огонь. – А в Париж?

Иные взгляды красноречивей слов!