Текст книги "Зло побеждает зло (СИ)"

Автор книги: Павел Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Следующий час прошел предсказуемо. Литераторы, словно зачарованные бандерлоги, внимали рассказам о быте 2014 года. Их интересовало все: автомобили, продолжительность жизни, самолеты, турецкий оллклюзив, холодильники, кредитные карты, количество детей в семьях и особенности их воспитания, компьютерные игры, прочая чепуха. Александра привычно хлопотала по хозяйству – за время жизни в лесу она успела выудить из моей головы много больше интересных фактов.

Только запустив ложку в тарелку с дымящимся ароматом бульоном, товарищ Бабель сумел сформулировать вопрос:

– Но... Кто?

– В смысле?

– Кто заставил их отказаться от прибыли?!

– Кого?

– Ну их!

– Э... – замялся я. – Капиталистов что ли?

– Ну да! Кого же еще?!

– Хм...

Кстати подвернулся кусок куриной грудки – хоть и невелик, все же с мыслями собраться помог:

– Исаак Эммануилович, признаюсь, не ожидал. Вы действительно гений, и это никакое не преувеличение. Выбрать из всех возможных и невозможных вопросов самый краткий и точный! Кто! Одно лишь слово, но в нем вся история нашего бренного мира!

Падок автор "Конармии" на лесть, и в этом наше спасение. Выдержав полноценную минуту мхатовского молчания, я с академическим апломбом пустил в ход вызубренный кусок политэкономической теории:

– Как вы уже знаете, в ходе Великой войны рухнула старая добрая имперская идея. Европу завалило обломками домов и судеб, но жизнь, понятное дело, не остановилась. На арену политического цирка выбралось новое поколение вождей. Без магии уходящей к питекантропам генеалогии логика управления народами резко упростилась. Хочешь власти – придумай как обеспечить классовый мир и национальное единство. Звучит просто, но попробуй сделать на лоскутах идиотских версальских границ, да под прицелом окопавшихся в Коминтерне троцкистов. Ко всему прочему, драйва добавила Великая депрессия – самый тяжелый кризис за всю столетнюю историю капитализма...***

– Молодой человек! – шутливо погрозил мне Бабель широким ломтем хлеба. – Попрошу вас! Меньше умных слов!

Я не стал спорить и скомкал доклад:

– Про коммунистов вы все сами знаете. Кроме них за призом нового мирового порядка явились двое. Первого зовут Бенито Муссолини. Его детище – фашизм. Не далее как три года назад экономическая система Италии обрела законченный вид...

– Неужели Хартия труда?!**** – неожиданно для меня догадался Михаил. – Но это же не более чем дешевая демагогия, заигрывание капиталистов с пролетариатом!

– Если бы! – я небрежно отмахнулся от возражений. – Бенито, как сильный лидер, сумел возвести в абсолют национальные интересы и под их прикрытием навязал классам качественно новый уровень взаимодействия. Его идея не столь эффектна, сколь эффективна: запрячь в одну упряжку профсоюз, совет директоров и специальную правительственную комиссию. Иначе говоря, Муссолини сделал поистине гениальный ход: отдал инициативу частникам, а контроль – чиновникам.

– Но классовые противоречия... – снова начал возражать Кольцов.

Отвечать я не стал, наоборот, поторопился выложить до конца заученную мысль:

– Однако кроме вполне реальных достоинств у фашизма обнаружилась неприглядная изнанка: возвышающую вождя национальную, ну или хотя бы общегосударственную идею необходимо постоянно подпитывать ненавистью к врагам. Значит для удержания власти этих самых врагов придется постоянно изобретать и с ними придется воевать. Даже если война бесчестна, глупа и убыточна.

– Когда? – по части лапидарности Бабель постарался соответствовать всем моим комплиментам.

– В истории старого мира итальянские партизаны расстреляли Муссолини в сорок пятом. – Надеюсь, мне удалось правильно понять вопрос. – Потом подвесили за ноги на перекрытиях бензоколонки в Милане. Так себе видок получился... на фото.

– Не всякий монарх столько правит, – отметил Айзек.

– Мог и дольше, – небрежно отмахнулся я. – Да с последователем и союзником не повезло – уж больно агрессивный гад попался. Зато другой фашист, Франко из Испании, оказался умнее, вовремя сдал назад. Так и помер в своей постели в семьдесят пятом.

– Гонору у педро много, а воевать кишка тонка, – нервно хохотнул Кольцов.

Зря он вмешался. На изучение феномена европейского фашизма я убил не дни – годы. Как начал в камере на Шпалерке вспоминать школьные определения, так не переставал крутить ситуации в голове и так, и эдак. Менял десятилетия, страны, континенты, после возврата смартфона даже составил специальную таблицу "On the origin of politicians by means of natural selection".***** Поэтому как не крепился, удержать в себе выстраданную премудрость не смог:

– При рассмотрении вопроса в длительной перспективе можно легко видеть: для развития небольших стран фашизм не особенно опасен. Время идет, вождь стареет, теряет хватку, несменяемая элита грязнет в коррупции; неизбежно валится экономика. С другой стороны, терпение масс конечно, люди быстро устают от агрессивной риторики. Самое время устроить маленькую победоносную войну, да только нападать на сильных соседей себе дороже. Персональная ответственность становится слишком опасной – приходится изыскивать козлов отпущения среди своих. Созывать учредительное собрание, обустраивать парламент, сперва не бодливый, из соратников и друзей, а затем и реальный. Таким путем прошла добрая половина Европы. Взять хоть Португалию, Грецию, Финляндию. Южную Америку тоже зацепило – Чили, Аргентину, Бразилию...

Исаак Эммануилович попытался было остановить меня недовольной гримасой, но я все же продолжил до логического конца:

– Ближе к семидесятым закономерность прочно угнездилась в мозгах – вместо устаревшей национальной идеи лидеры приноровились провозглашать порядок и стабильность на фиксированный срок. Пять лет обещают народу, десять – стратегическим инвесторам, пятнадцать держат в уме. После божатся дозволить избирателям все блага демократии и свободы. Самое удивительное, некоторые слово сдержат. Так случится экономическое чудо Сингапура и Южной Кореи...

Тут Бабель вскочил из-за стола, замахал руками:

– Хватит! Ну хватит же! Давай ближе к реальности!

– Да, мне интересно, кто второй? – окончательно выдернул меня из эмпирей будущего Михаил.

Обидно, досадно, но правда. На кой черт я пытаюсь впихать в ошалевшие от потока убойных новостей головы литераторов теорию и практику фашизма? Их дело маленькое – "славить отчизну, которая есть и которая будет", а не разбираться в хитрых вопросах политэкономии.

– Пер Альбин Ханссон, шведский эсдек, – сухо начал я новую часть рассказа. – Совсем не гений, не волевой лидер, скорее аккуратный клерк. Едва ли вы про него слышали, но в прошлом году он обосновал концепцию "Общества всенародного благоденствия". Через два года, то есть в тридцать втором, этот политик станет главой правительства и воплотит свои идеи на практике. Их суть запредельно проста: народу надо дать деньги.

Тут я сделал очередную паузу, ожидая эффектного вопроса Бабеля, но... оказалось, способности писателя все же конечны. Пришлось продолжать самому:

– На самом деле никаких чудес. Деньги в данном конкретном случае не что иное как потребительские кредиты, пенсии по возрасту, пособия по безработице, плюс общественные работы и прочая благотворительность. Принципиальное условие одно: кроны идут людям, а не фабрикантам. Так устраняется коррупция и стимулируется здоровая конкуренция. Весь банкет – за счет контролируемого увеличения дефицита госбюджета. В кризис побольше, на разгоне поменьше. А будет инфляция – так в пределах единиц процентов для экономики выйдет скорее польза, чем вред.

– Помогло?! – Айзек выдавил из себя очередной вопрос с подозрительным трудом.

Хотя о чем я... именно такую реакцию писателя несложно обьяснить. Сама по себе идея дать деньги "для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным" невообразимо дика для 1930-го года. Но это не страшно, наоборот, тем интереснее отвечать:

– Не то слово! Швеция первая, уже в тридцать четвертом, выйдет из экономического кризиса. Дальше больше и шире. Теорию подхватит и разовьет британский социалист Джон Кейнс, да так успешно, что следующая половина века пройдет под знаком кейнсианской революции.****** Экономический "золотой век", без всяких преувеличений. Раз за разом, волна за волной, все больше и больше расходов на социалку, взамен – ни классовых войн, ни угрожающих системе кризисов.

\*В 20-30х годах «Геркулес» воспринимался именно как малопригодный для нормального питания военный эрзац.\

\**Бог предложил одному человеку: «Я дам тебе все, что ты захочешь, но только с одним условием – твоему соседу я дам в два раза больше». И тогда этот человек попросил: «Господи! Выколи мне один глаз!».\

\***Термин капитализм относительно нов – в Российской империи в «Словаре иностранных слов» первая словарная статья появилась в 1900 году. И кстати, Карл Маркс существительное «капитализм» в своих работах не использовал.\

\****"Хартия труда" – акт, изданный Большим фашистским советом в Италии в 1927 году. Кроме того, схожая по смыслу и названию программа была провозглашена в 1934 в Германии.\

\*****Немного инмененное название книги Ч. Дарвина «Происхождение видов путём естественного отбора» (On the Origin of Species by Means of Natural Selection).\

\******Основополагающая работа «Общая теория занятости, процента и денег» Джона Мейнарда Кейнса была опубликованная в 1936 году.\

– А потом?

– Специалисты адаптировали теорию под разросшийся до шестидесяти процентов сектор услуг, усложнили модель управления макроэкономикой за счет всяких деривативов, но суть, по большому счету, изменилась мало. Впрочем, как и результат.

– Но как же марксизм? – голос Кольцова дрожал как у малыша, которого чужой злой дядя лишил любимой погремушки.

– Никак! – неожиданно поставил злую точку Исаак Эммануилович.

– Не то, чтобы никак, – вмешался я в начавшуюся перепалку. – СССР блестяще сыграл роль жупела, который заставил развитые страны быстрее бежать из постимперской колониальной модели в кейнсианский глобализм.

– Прокатились в рай на чужом хр... – ругнулся Бабель. Скосил глаза в сторону допивающей чай Александры. – А девушки-то в двадцать первом веке симпатичные?

– Да! – искренне согласился я. – То есть нет! Саша все равно красивее!

Дружный смех кинул меня в краску. Сперва хотел надуться, да вовремя почувствовал – веселье наиграно, оно не более чем безнадежная попытка выгадать время на сбор осколков мира в привычную картину. Ведь правда, стоит посмотреть на литераторов со стороны – и останется только их пожалеть. Вчера они узнали про скорое уничтожение друзей, забвение творчества, собственную гибель, страшную войну. Сегодня доскребают с тарелок овсянку за одним столом с убийцей генсека. Понтовитый же идиот-потомок не придумал ничего лучшего, как взапой умничать на тему "измов" грядущих десятилетий, вместо того, чтобы поделиться планом немедленного спасения социалистического отечества от капиталистов, коммунистов, нацистов, троцкистов... да как такое можно забыть!?

– Тоцкистов? – спохватился я вслух. – Правда что Троцкого убили?!

– Лев Давыдович мертв, ночью турки подтвердили официально, – как-то нехорошо подобрался хозяин дачи. – Причем это не все...

– Кого еще? – нетерпеливо перебил я Кольцова.

– Держи, – он перекинул мне внушительную пачку свежих газет. В ответ на недоуменный взгляд добавил с неожиданным злорадством: – Ты почитай, внимательно почитай, что нынче в мире творится. Не все нам мозги пачкать будущими чудесами.

– Хоть покурить наконец сходим! – поддержал друга Бабель.

Поговорить без наших с Сашей ушей – перевел я его желание. Собрался на эту тему съязвить, но тут заголовок "Правды" вышиб все сторонние мысли вон: "Троцкисты ранили товарища Сырцова!"

– Надеюсь, смертельно. – Саша заглянула в развернутые листы из-за моего плеча.

– Бросай к черту посуду, пойдем читать, – тяжело вздохнул я.

Для начала мы разобрались с Львом Давидовичем. Мои советы явно не пошли впрок – "неизвестные" преступники достали Троцкого на вилле в Принкипо совсем как телка в стойле. Приплыли ночью на лодке, причалили, высадились на удобный пирс, перелезли через декоративный заборчик, разнесли пинками двери, и... напоролись на делегацию парижских адептов мировой революции. Увы, четверо парней отбиться от банды профессиональных убийц не сумели, однако отпор дали очень достойный. Не струсил и бывший наркомвоенмор – он отстреливался на лестнице до последнего патрона.

Полицейские прибыли как обычно – к шапочному разбору. Вернее сказать пожару; убедившись в смерти Троцкого, но не имея сил и времени для эвакуации токсичных архивов, налетчики подожгли дом. В результате следователи Ататюрка получили качественно обгоревшие стены, дюжину трупов, тяжело раненную Наталью Седову и одного чудом выжившего француза. Иных улик обнаружить не удалось.

Формально СССР остался в стороне. Да только как бы советские журналисты не старались доказать "их там нет", как бы не упирали на версию "мести белогвардейских бандитов", следование международным законам, ленинским заветам, невыгодность и несвоевременность устранения лидера оппозиции – все без толку. Готов ставить смартфон против коробка спичек – никто в мире не поверит в непричастность большевиков.

Собственно говоря, первыми отказались верить в "неизвестных злодеев" московские соратники товарища Троцкого. Быстренько собрались, подпоясались пулеметными лентами, и дерзко, прямо у Боровицких ворот, расстреляли автомобиль Сырцова. Водитель убит, охранник борется за жизнь в больнице, сам же председатель СНК отделался простреленной фуражкой и содранной на макушке кожей. Либо верный сталинец неимоверно везуч, либо... не побоялся устроить саморекламу через самопокушение. Последнее не лишено смысла – ётеррористы, имея в запасе кучу времени, даже не попытались сделать "контроль".

Не зная, какой вариант принять за наиболее вероятный для данной исторической эпохи, я повернулся с вопросом к Саше:

– Как думаешь, он сам или...

На что получил от своей девушки, кроме одобрительного взгляда, еще и важное уточнение с упором на последнюю букву "и":

– Сами!

С трудом подавил желание стукнуть себя с размаху по лбу за недогадливость – авторитет главы семьи превыше всего. Вместо этого, глубокомысленно нахмурившись, лишь потер затылок и с многозначительным намеком небрежно заметил:

– Все вместе договориться никак не могли! Либо молодые против стариков, либо левые против правых.

– Змеиное гнездо, – охотно согласилась Александра. – Лучше сюда посмотри, – она ткнула пальцем в следующий материал. – Удивительный гимн ненависти!

Открытое письмо ЦК ко всем партийным ячейкам... пугало. Мало кочующих из статьи в статью трескучих фраз типа "примирение закончилось", "не дадим спуску террористам", "Центральный Комитет обязан быть беспощадным к врагам", "разобраться с каждым членом партии". В конце совершенно прямо и недвусмысленно задавалась норма отстрела – как минимум четверть членов ВКП(б) объявлялось открытыми или затаившимися троцкистами. Все они без исключения подлежали разоблачению, безусловном изгнанию из рядов партии, при малейшем намеке на сопротивление или заговор – немедленной нейтрализации... силами партактива.

На последних двух словах я споткнулся, пытаясь понять, что же это значит в реальности. Саша не ушла от меня далеко, как эхо прошептала:

– Силами партактива... совсем как в нашем селе.

– Вот и пришел он, великий террор...

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его... – быстро зашептала в ответ девушка.

Откуда такая набожность? Ей что, так троцкистов жалко? Или я чего-то не понимаю?

В попытке успокоить Сашу, я с оптимизмом в голосе предположил:

– Ладно тебе! Ну перебьют друг друга, тебе-то какая печаль?!

– Все валят на партактив, значит контроль органами потерян, – оторвалась от молитвы девушка. – Миром власть не поделят... Леша, как тебе повезло, ты не знаешь что такое гражданская война!

Я кинулся было возражать, но в ответ услышал только повторение набивших оскомину слов:

– Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми...

Только возвращение литераторов прервало назойливый речитатив.

– Вижу, прочитали, – ядовито бросил Кольцов прямо от порога.

– И осознали, – завершил мысль друга Бабель. – Какие умные ребята!

– Мы все равно идем через ад, – огрызнулся я в ответ. – Так какой резон останавливаться?

Демонстративно перекинул газету на последнюю страницу, принялся вслух зачитывать заголовки:

– Первый мировой кубок ФИФА провели уругвайцы. Они же и победили, какие молодцы. Не думаю что вам интересно, но в 2018 году моего старого мира кубок будут разыгрывать в Екатеринбурге. Что еще пишут? Махатма Ганди прошлепал с фолловерами двести миль по соленой пустыне... не, этот развития путь не для белых людей. О! Оказывается в панской Польше начались страшные репрессии! Целых семьдесят членов оппозиции арестовали и приговорили к тюремному заключению! Товарищ Кольцов, этот материал в газету ваши уважаемые коллеги засунули для комфортного сопоставления размаха репрессий?

Лицо хозяин дачи сбледнуло.

– Плюнь, – поддержал друга Бабель. – Мелочь. Кто читает первую страницу – не доходит до последней. Верно и наоборот.

– Ого-го! – следующий заголовок поразил даже меня. – В Латвии враги всего прогрессивного человечества начали собирать средства на монумент в честь убийцы товарища Сталина. Не иначе, Ларионов с Кутеповым постарались. Жаль, нельзя посмотреть проект, вот так всегда, выстроят без контроля заказчика какое-нибудь непотребство...

– Хватит! – взорвался возмущением Исаак Эммануилович.

– Что хватит-то? – также не на шутку разозлился я. – Поздно пить боржоми, товарищ Бабель. Мы все в одной лодке, моя ответственность за будущее России – теперь ваша, хотите вы этого или нет. А коли сдадите в чека – жизнь может себе вы и купите, но чистую совесть – уже никогда. Да и не факт что в чека есть кому сдавать... Там по домику, что стоит на Лубянке, из пушек еще не палят?

– С-сволочь! – порывисто сунул руку в карман Кольцов.

– Убьешь меня? Сашу? – я заглянул в глаза газетчика. – Может сперва хоть скажешь за что?

Подобрался для рывка, но по опавшим плечам журналиста понял: драки не будет. Секунду спустя Кольцов подтвердил мои мысли:

– Не место мне в дипломатах. Старик Чичерин зря уговаривал!

– Вот не понимаю! С какой стати вы все так нервничаете-то? – перешел в наступление я. – Саша молится, Миша за наганом тянется! Ну сгинул один генсек, других в ЦК мало? "Навсегда в памяти народной"... надо же! Сами напридумывали газетных клише, сами в них поверили. Да если разобраться, мертвый Сталин куда удобнее живого. С его портретом на флаге тот же Сырцов живо выпилит из рядов партии отмороженных любителей мировой революции. Если кого сошлет, жалеть не буду; в концлагерях политические живут как в санатории, не чета каэрам. Обычных же людей в свои разборки большевикам уже не заманить, все жутко устали от агрессивной истерии. И ничего пугать обвалом экономики! Ничего он не изменит, вообще ни-че-го! Сами ведь уже читали, даже чудовищный Голодомор тридцать третьего года власть не пошатнул, а это, вообще-то, от трех до пяти миллионов одних лишь погибших от голода. Страшнее – не бывает!

По ходу моего спича Кольцов что-то пытался возражать, но последний аргумент все же заставил его пристыженно замолчать. Не торопился возражать и Бабель. Только заметив, что молчание неприлично затягивается, недовольно буркнул:

– Ох, заварил ты кашу! А теперь отсидеться в стороне рассчитываешь?

– Если ветер перемен сносит с ног, строй не стену, а ветряную мельницу, – ответил я вспомнившейся цитатой. – У нас, – я попробовал новое слово на вкус, и оно мне очень понравилось. – У нас, уважаемые товарищи, впереди бездна работы! Карандаш в руке настоящего мастера, – тут я манерно кивнул в сторону Бабеля, – оружие посерьезнее, чем танк или даже броненосный крейсер!

– Тайное общество! – радостно вскрикнула Александра.

"Роман о войне и мире прочитан, сочинение по образу Безухова написано", – отметил я про себя. – "Осталось нежно разбить девичьи иллюзии".

К моем удивлению, Исаак Эммануилович не стал подтрунивать, а всего лишь снисходительно хмыкнул для порядка. Зато Кольцов... всерьез задумался о реинкарнации "Союза меча и орала". Скоро и мне поневоле пришлось присоединиться к прениям, принявшим столь серьезный оборот, что под запись особо конструктивных идей на стол легла пачка бумаги и твердый как железный гвоздь химический карандаш.

А что делать? Если не убивать друг друга, то придется так или иначе договариваться о тесном сотрудничестве. Не сказать, что писателям в радость, напротив, им обидно, досадно, а главное – страшно. С убийцей генсека не то что дружить, на одном гектаре сидеть опасно для здоровья. Не доволен ситуацией и я. Пусть Бабель входит в топ-10 советских авторов, а Кольцов – на короткой ноге с Бухариным. Все равно, влиять на политику страны через писателя и журналиста – ничуть не более разумно, чем удалять гланды через задницу. Да только куда бежать, если так сошлись звезды?

За неимением гербовой... хорошо хоть цель у нас общая: сделать Россию самой лучшей в мире страной. Свободной, богатой, красивой, безопасной, причем не для вождей и партии, – но для всех людей. Так достойно и так – правильно! Пусть с червоточинкой – вдобавок к "большому" Михаил упорно старался не забыть про себя, любимого. Но тут не мне морализировать – грешен.

Времени на согласование позиций ушло немного, часа четыре. Причем основная часть ругани и криков пришлась именно на использование плюшек послезнания. С меня же хватило малого – торжественно обещания литераторов толкать политический курс по возможности вправо, насколько получится без конфликтов с партийным руководством; людей советских стараться всеми силами беречь, голодом не морить и тем более, на Соловки не посылать. В остальном – пусть все идет как идет. Будущее нового мира и без того слишком сложно для прогноза.

Зато Бабель с Кольцовым отрывались по-полной: делили будущую славу до полуночи. Бестолково, мелочно, зато теперь я абсолютно спокоен – посторонние в тайну не проникнут. Самим мало.

Завершенный протокол первого заседания тайного общества сгорел в печке. Но сделанные тайком фотографии – остались в смартфоне. Засыпая, я со счастливой улыбкой представлял распечатки в витрине музея. Специального зала главного музея столицы новой великой России.

Эпилог. Черные корабли

Москва, февраль 1931, (восьмой месяц с р.н.м.)

Мы поднимаемся по черной лестнице, парадное не про нас. Перила марают рукавицу застарелой ржой, в потемках я этого не вижу, но знаю точно – буржуйки пролетариата сожрали деревянные поручни еще в девятнадцатом. Пятый... осталось два.

– Осторожнее! – предупреждаю я Сашу.

– Помню, – смеется в ответ она.

Окна на шестом этаже нет, неделю назад пьяный в дрова идиот с разбега вынес раму вон. Теперь в щербатом проеме среди серебряного тумана звезд плавает Луна. Внизу двор – бесконечный колодец мрачных стен. Никаких лепных фигурочек, закавычек и закругляшек – Москва не Питер. Ругнувшись, я плюнул вниз – в смердящую кучу вываренных лошадиных ребер, селедочных хвостов и картофельной шелухи. Негодяи, проживающие поблизости от звезд, теперь выворачивают мусор прямо сюда.

– Пойдем скорее, – торопит меня девушка. – Дверь верно опять примерзла, мне одной не открыть.

– В Берхтесгадене сейчас катаются на лыжах за лошадями, – невпопад отзываюсь я. – Самый сезон.

Дверь в квартиру и правда не поддается, влажный теплый воздух человеческого жилья нарастил на ней тяжелую шубу из белых ледяных иголок. Но я сильнее.

– Посвети...

Саша уже зажгла трепетный огонек стеаринового огарка. В его неровном свет мы продираемся к своей двери через заваленный соседским барахлом коридорчик. Обидно – электричество в доме есть, проводка исправна, но вкручивать лампочку бесполезно – до утра ее непременно сопрут.

Два замка. Noblesse oblige – по местным меркам мы богачи. Ключи, три поворота на одном, два на другом. Еще один поворот – но уже бакелитовой крутилки выключателя, ослепительный свет двадцати пяти ваттной лампочки. Ура! Мы наконец-то дома!

Продолжение следует...

(с) Павел Дмитриев. Екатеринбург-Рига, 2016-2017.