Текст книги "Зло побеждает зло (СИ)"

Автор книги: Павел Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

После короткой заминки Михаил, привалившись спиной к косяку, неожиданно поинтересовался:

– Случайно не тот, из которого Блюмкина убили?

В его голосе совсем не слышалось страха, лишь отчаянное любопытство светилось в по-детски беззащитных близоруких глазах.

– Он самый. Исаак Эммануилович, ради бозона Хиггса, отдай стрелялку. Или что там у тебя? Аккуратно, двумя пальчиками... а то эта игрушка совсем не под мою руку, как бы греха не вышло.

– Таки плохо, – Бабель перетек на бок, открывая лежащий на полу наган. – Владей!

– Успею, – возразил я. – Вставайте оба, лицом к стеночке.

Рот автора "Конармии" перекривился в гримасе:

– Интересная фактура выходит...

– Аннулируешь как Яшку, в затылок? – Кольцов не стал размениваться на экивоки.

– Нет, бл..ть, будем мед с касторкой дегустировать!

Какой черт тянул меня за язык со "стенкой"? А ну как друзья с перепуга и отчаяния кинутся в последний бой? Стрелять?! Уф-ф-ф! Вроде пронесло... поднялись с пола и пристроились рядом друг с другом у печки. Не отводя дула пистолета от косящих мимо линз литераторов, я поднял тяжелый револьвер, засунул под ремень – мало ли чем он заряжен. Тщательно охлопал "вражеские" карманы и одежду.

– Двигайте в спальню, товарищи. Конечно в ту, что большая.

– Это гостиная! – обиделся хозяин дачи.

– А зачем там три кровати?! И белые занавески в мещанский кружавчик?

– Террориста забыл спросить!

– Логично, – не стал спорить я. – Спим в гостиной, картошку варим в коридоре, гостей засовываем ночевать в чулан. Больше места выкроить не удалось, даром что кругом лес на одну шестую часть суши.

– Нашелся барчук на мою голову, – огрызнулся в ответ Кольцов. Судя по всему, жалкие габариты жилища уязвили его больше, чем обыск под дулом пистолета. – Айзек, ты-то откуда этого убийцу знаешь?

– В поезде из Одессы встретились, – проворчал Бабель. Плотно втиснулся в нагретое моей задницей кресло и только после этого продолжил: – Выпили, поговорили, да еще хорошо так поговорили! Зато позже, как приметы бомбиста вышли, я за голову схватился. Чуть не поседел! Вывалится эдакий нежданчик из протокола, потом доказывай Менжинскому, что не верблюд.

– Ага! А я-то думал, с чего ты французским коньяком проставился, как про заваруху в Бессарабии узнал!

– Еще бы! – Бабель вдруг повернулся ко мне: – Алексей, ты ведь с Блюмкиным тогда ехал, правда?

– Принесла же тебя нелегкая...

– Точно, с Блюмкиным, – истолковал мои слова Кольцов, качнулся на скрипнувшем под ним табурете. – Не понимаю. Обухов убит, я сам его голову видел, и бумаги читал, даже с товарищем Скрипником разговаривал. Не может там быть ошибки!

– Вот пусть и объяснит как выжил, – по-философски хрюкнул Бабель.

Полез было в карман, не иначе как за сигаретами, однако покосившись на зажатый в моей руке браунинг, остановил руку.

– Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены, – ответил я старой марктвеновской шуткой.

– Но все же?

Небрежно брошенные Кольцовым слова повисли в растекшемся по комнате любопытстве.

– Курите, коли уж так приспичило, – разрешил я.

Присел на край кровати, подперев спину пирамидой из трех разновеликих подушек. Скептически прищурился в сторону суетливо раскуривающих папиросы литераторов, оценил их физические кондиции и убрал карман пистолет:

– Если что, одолею без стрельбы, после не обессудьте! В остальном же... все не просто, а очень просто: я не Обухов. Тупицы из ГПУ перепутали в двадцать шестом, и отправили меня на Соловки – вместо настоящего скаута.

– То есть?!

– Да проще простого, черт возьми! – неожиданно для самого себя я сорвался на крик. – Ваши любимые чекисты схватили меня прямо на улице в Ленинграде. Засунули в камеру Шпалерки, промурыжили месяцок, да назначили этим самым Обуховым. Всего один бестолковый допрос, абсолютно ни о чем. Более ни доказательств, ни адвокатов, ни суда, вообще ни-че-го! На целый год забыли в общей камере, думал отпустят, но приговор – три года Соловков. Отличное, знаете ли, место. Лечит холеру большевизма лучше любого лекарства. Спасся чудом, бежал к финнам из Кемперпункта перед самым открытием навигации на проклятые острова.

– Сразу под широкое крылышко Троцкого! – тут же попытался поддеть меня Бабель.

Ни грамма сочувствия. Сволочь, какая он все же сволочь! Но не время обижаться.

– Отнюдь! – я отмел инсинуацию небрежным жестом. – С Львом Давыдовичем дружбы у нас не вышло, мы с ним, как любят говорить правоверные коммунисты, всего лишь попутчики. Хотя признаться, настолько гнусного предательства от него и Блюмкина я никак не ожидал.

– Таки ты не поверишь, сколько раз я слышал сходные истории! И знаешь что особенно интересно? Как кто кореша своего замочит, так сразу и рассказывает.

– Пришлось выбирать. Или он меня, или я его!

– Вор вором подавился, – вынес приговор Кольцов.

– Ладно Блюмкин, – Бабель ехидно продолжил мысль товарища. – Кто ж тебя, мил человек, надоумил самого нужного стране человека ни за что загубить?

– Близорукие кретины!!!

Эти кошерные, обреченные на заклание барашки еще о чем-то рассуждают! Бешенство выплеснулось в кровь адреналиновым штормом. Да и то верно – терять мне уже нечего.

Выхватил из кармана брюк смартфон, как Поттер меч Гриффиндора из старой шляпы:

– Такого человека? На! Да не бомба, держи товарищ Бабель, не урони! Вслух читай!Я специально, еще в Берлине подготовил файлик на всякий случай... как раз на такой. Картинку смотри, вот тут расклад по датам гибели участников семнадцатого съезда... Съезда расстрелянных. Вам понравится, ей-ей! Кстати, Исаак Эммануилович, тебя этот "самый нужный стране человек" поставит к стенке в сороковом. В предисловие к "Конармии" написано было, иначе я бы не запомнил. А тебя, товарищ Кольцов, скорее всего шлепнут в тридцать седьмом, как всех, зароют на "Коммунарке" в общей траншее. Точнее не знаю, извини, не оставил ты глубокого следа в истории. Просто в моем мире этот проклятый год вообще мало кто из партийных прихлебателей пережил. Хотя и в самой партии из старой гвардии разве что Молотов с Калининым уцелели. Наверно потому что Сталин их жен**** как последних шмар протащил через лагеря. А свою Наденьку ваш разлюбезный генсек то ли убил, то ли до самоубийства довел. Совсем скоро, между прочим, в тридцать втором. Но это еще цветочки, погодите, я вам покажу ягодки, орегонские фото некой Крис Эванс,****** дочки Светланы Аллилуевой!

\*В реальной истории расстрелян в 1937 году.\

\**В реальной истории речь с похожим содержанием вышла под заголовком «Что-то надо делать?» тиражом 10 тысяч экземпляров. Кроме того, публикация вызвала негодование И.В. Сталина... 3 ноября 1930 Сырцов был снят со всех должностей за «фракционную деятельность». 19 декабря 1930 – снят с Совнаркома А.И. Рыков.\

\***Изложенные на данной странице факты практически точно соответствуют реальной истории, разница в незначительных деталях, в основном – датах.\

\****М.Кольцов в реальной истории расстрелян в 1940 году. Подробно об его деле можно узнать из книги В.А. Фрадкина «Дело Кольцова».\

\*****Жена Молотова – П.С. Жемчужина в заключении с 1949 по 1953 годы. Е. Й. Лорберг – Калинина в заключении с 1938 по 1945 годы.\

\******Эванс, Крис (род. 1973) – внучка Сталина; дочь Светланы Аллилуевой от брака с Уильямом Питерсом; проживает в США.\

Для ускорения процесса познания мне пришлось самому возить пальцем по экрану смартфона. И тут Кольцов внезапно взметнулся с табурета:

– Чертов гипнотизер! – закричал он, врезаясь в меня плечом. – Бей его, Айзек!

Атаки литераторов я никак не ожидал. Миг, и оказался на полу, а Михаил рядом, борзо машет грязным сапожком, пытается зафутболить мою голову под кровать. Хоть шустрик, но промазал, подвели высокие каблучки. А вот я дотянулся – лягнул поддых, да так, что хозяин дачи с воем скрутился в комок. Только привстал, как сверху рухнула туша Бабеля. Тертый калач, вместо глупых попыток ударить или придушить он потянулся за своим наганом. И так ловко, что сумел ухватить рукоятку. Борьба за огнестрел затянулась, писатель сопел, хрипел, но изворачивался, умело сводя на нет мое преимущество в силе.

Звонкий голос раздался прозвучал как гром среди ясного неба:

– Мальчики, вы что, совсем с ума сошли?!

Александра, завернутая в простыню как в тогу, смотрела сверху – с божественным укором. От удивления разжал руки как я, так и Бабель. Злосчастный наган брякнул на пол. Рядом в коленно-локтевой позиции стонал Кольцов.

– Вы правда хотите сдать меня в ГПУ?! – Саша наставила на Михаила указательный палец. – Вы правда хотите моей смерти?

Никогда бы не подумал, что хозяин дачи может так густо краснеть. Однако же...

– Я видел, он готов убивать, – Кольцов близоруко мотнул головой в мою сторону. – Ему стыдно стало, тяжело. Эдакая тоскливая жалость верный признак. Вот я и решился...

– Меня уже один из вашей братии чуть не повесил! – зло парировал я, торопливо вылезая из-под кровати. – Если бы не Саша!

– Но-но! Ты меня с паскудником Блюмкиным не ровняй! – огрызнулся Михаил.

– Вот только руками не надо! – живо опомнился я, когда с трудом сохраняющий равновесие Кольцов в попытке удержаться на ногах навалился на мою девушку.

– Извини, я по-дружески!

– Знаю я вас!

– Он уже старый, ему можно, – неуклюже постарался погасить ситуацию Айзек. – А мне тем более!

– Помню-помню, с женой Ежова...* – продолжил было я по инерции, но тут вмешалась Саша.

– Сперва объясните, почему из-за слетевшего с катушек палача на кремлевском троне взрослые умные люди решили друг-друга поубивать? – быстро нашла она нужные слова. – Как же вы могли народовольцев и эсэров забыть?! Хоть бомбисты – но ведь настоящие герои! Взять того же Каляева. Он террорист? Вне сомнений! Целого великого князя взорвал. А кто его именем Долгоруковскую улицу назвал?** Не вы ли, товарищ Кольцов, об этом в своем "Огоньке" трезвонили?

– Проспекта Савинкова, между тем, не наблюдается, – поспешно воткнул шпильку Бабель.

Вздернул стеклышки на свой монументальный утконос и думает, что самый умный. Однако Саша не собиралась уступать инициативу. Укоризненно покачав головой, она шагнула к насмешнику и прошептала прямо в круглое лицо:

– Вы великий писатель, Исаак Эммануилович. О силе вашего интеллекта слагают легенды. Но ради Бога поверьте, если бы вы знали то, что знает Лешка – немедленно захотели бы переименовать Тверскую в Обуховскую!

– Браво! – не остался в долгу Бабель. – Блестящая экспрессия!

– Коли узнаете, не до смеху будет...

– Так позвольте ж наконец узнать!

– Да всего пять минут назад попытался все объяснить... некоторым, – вмешался я.

– Гипнотизировать-то на кой черт? – начал оправдываться раздосадованный глупым поворотом Михаил. – Сунул под нос какую-то светящуюся чепуховину, и давай небылицы рассказывать.

Вместо ответа Саша подобрала отброшенный в пылу борьбы смартфон, кокетливо пригладила складки импровизированного одеяния и уселась на кровать. Хлопнула ладонями по застиранным цветочкам покрывала:

– Присаживайтесь рядом, товарищи! Покажу все как есть. Эта штука из 2014 года, из нашего с вами будущего. Называется смартфон...

То, что не вышло у меня – сумела хрупкая девушка. Пристыженные литераторы послушно ловили глазами сухие строчки истории СССР, изучали картинки, слушали пояснения и казались абсолютно безопасными. Настолько, что я рискнул сходить на огород – накопать картошки. Затем затопил печку, используя вместо дров все те же вездесущие газеты. Жарил клубеньки на живом огне под декламацию мандельштамовских "тараканьи смеются усища и сияют его голенища". Кто бы знал, что вставленный в презентационный файл скан тетрадного листочка с оригиналом текста вызовет фурор как бы не больший, чем длинные списки уничтоженных в тридцать седьмом генералов? Но тут прекрасно знали как почерк Осипа, так и то, что ничего подобного он еще не писал.

Идиллию быта прервал быстрый стук в дверь.

– Михаил Ефимович! Срочная телеграмма!

Кольцов и не подумал откликаться. После третьего, уж вовсе неприличного вопля почтальона мне пришлось буквально за шиворот оттаскивать журналиста от экрана смартфона. Вернулся он в комнату с бланком в руках, как говорят – без лица. Выпалил скороговоркой:

– Антид Ото*** мертв, Бухарин вызывает меня к себе. Срочно! Его только что поставили главредом "Правды".

– Неужто на Принкипо достали? – поразился я. – Опять ледорубом?

Михаил досадливо поморщился в ответ, похоже, он пытался под старым прозвищем скрыть от нас с Сашей фигуру Льва Давидовича. Проворчал:

– Что за ледоруб такой?

– В истории Леши специальный агент Сталина убил Троцкого ледорубом, в Мексике, – опередила меня Александра.

– Но в сороковом году, – добавил я.

Дата Кольцова не интересовала, он явно разрывался между любопытством и долгом. Потоптался вокруг кресла с обломанной в драке ножкой, наконец решился:

– Николая Ивановича мне никак нельзя подвести, – и чуть помедлив, добавил заискивающе: – Вы же точно никуда не убежите? А продуктов и лекарств я привезу, вы только ради Бога не волнуйтесь!

В ответ мне не удалось удержаться от шутки:

– Пожалуйста, передайте любимцу партии, что теперь Сталин не расстреляет его в тридцать восьмом за убийство Максима Горького. А также за вредительство на производстве и в сельском хозяйстве.

За дверь хозяин дачи вылетел едва не позабыв дождевик.

Оторвался от артефакта и Бабель. С треском распахнул окно прямо в дождь, так что с рамы посыпались засохшие мухи и ночные бабочки, жадно вытянул одну за другой две папиросы. Отведя душу, походя клюнул несколько картофелин из общей чашки и огорошил меня вопросом:

– А ты в поезде правду рассказывал про мои книги в будущем?

– Конечно, – обрадовал я писателя. – Изучают. Не как Толстого, конечно, или там Пушкина, но "Конармию" мы урока четыре тянули в одиннадцатом классе...

– И все? – тихим севшим голосом уточнил Бабель.

Я пожал плечами.

– Выходит, я больше ничего великого не напишу?

Он поднял на меня глаза. В них стояли слезы.

– Исаак Эммануилович, – поспешила на помощь Александра. – При Сталине всем тяжело было. Вот взять хоть Булгакова, его вообще не публиковали до самой смерти в сороковом. Зато теперь...

Кто меня заставлял так старательно пересказывать ей "Собачье Сердце" на прошлой неделе?*** Неужели она не знает, что между Бабелем и Булгаковым никакой дружбы отродясь не водилось? Точнее, они враги не только литературные, а еще и воевали в гражданскую по разные стороны фронта? В попытке снять напряжение момента я метнулся к телефону. Открыл "Историю России, 1894 – 1939" в редакции Зубова,***** когда-то в будущем институтский учитель рекомендовал эту книгу как неплохой учебник. Забил в поиск фамилию:

– Айзек, вы в тексте аж девять раз упоминаетесь!

– Точно? Где? – сразу отмяк писатель.

– Вот, читайте, – я передал смарт.

Мда. Еще неизвестно, кто из нас умнее – я или Александра. Картина, складывающаяся из выхватываемых фраз, выходила не особенно радужной.

"В апреле 1932 года решением ЦК прекращается деятельность всех литературных объединений. Создается единый Союз советских писателей, который на съезде в 1934 году славословит Сталина, клянется в верности партии и провозглашает единый литературный стиль – социалистический реализм. Среди небольшого числа беспартийных – поэты Н. Асеев и И. Бабель".

"На первом Съезде писателей иностранным гостям подпольно раздавалась листовка с текстом... "мы, русские писатели, напоминаем собой проституток публичного дома с той лишь разницей, что они торгуют своим телом, а мы душой; как для них нет выхода из публичного дома, кроме голодной смерти, так и для нас. Больше того, за наше поведение отвечают наши семьи и близкие нам люди..." В спецсообщении НКВД о высказываниях писателей много фраз Пришвина, Новикова-Прибоя, Пантелеймона Романова и Бабеля, которых всех тошнило от того, что происходило на съезде".

"В конце тридцатых были расстреляны или погибли в лагерях выдающиеся писатели Сергей Клычков, Осип Мандельштам, Исаак Бабель, Борис Пильняк, Артем Веселый, Владимир Зазубрин, Всеволод Мейерхольд..."

При виде своей фамилии в списке убитых Бабель с несвязным бормотанием завалился набок:

– В-в-в-вод... е-е?

– Водка?! – не иначе как женской интуицией разобрала Саша.

И тут же кинулась на кухню шариться по шкафчиками и полочкам.

Я же в это время пытался удержать писателя от членовредительства – с ним приключилось что-то похожее на эпилепсию, с судорогой, пеной и закатыванием глаз.

К счастью, активная фаза припадка не вылилась во что-то серьезное. Спустя бесконечный для нас десяток минут Бабель пришел в себя, а чуть погодя даже сумел безумными маленькими глоточками выцедить стакан самогона – как раз столько осталось после вчерашних посиделок. Алкоголь помог вернуть потерянный дар речи, но не желание изучать артефакт:

– Может продолжим завтра, с Кольцовым? – отговорился он, шкрябая платком обслюнявленные линзы очков. – Выйдет нечестно, если для Миши все будет в первый раз, а мне в скучный второй.

– Конечно-конечно! – выдохнул я с облегчением.

Пусть хозяин дачи сам возится с припадочным товарищем.

Похожие мысли одолевали и Сашу:

– Отдохнете, Исаак Эммануилович?

Жалость в голосе девушки произвела неожиданный эффект. Писатель встрепенулся, как-то по особому посмотрел на мою пассию и с апломбом вечно юного донжуана заявил:

– Старая Одесская мудрость гласит – если с тобой дама, ты обязан угощать ее гренадином... ну или хотя чаем! Но чур все по-настоящему, как положено в лучших домах!

– Ой, – пискнула Саша вскакивая, – у меня же платье наверно высохло!

Только ему успели сопли с морды лица оттереть, а уже заигрывает!

\*Едва ли фамилия Ежова могла быть кем-то узнана в 1930 году – в это время Н. Ежов – один из замов наркома земледелия СССР.\

\**И.П. Каляев, 4 февраля 1905 года в Москве, на территории Кремля, бомбой убил Великого князя Сергея Александровича и был задержан полицией. В 1923 по его имени названа Захарьевская улица в Санкт-Петербурге, в 1924 – Долгоруковская улица в Москве.\

\***Первым псевдоним Троцкого – Антид-Ото. Только с побегом из ссылки 1902 году Лев Давидович берет себе псевдоним «Троцкий». Тем не менее Кольцов в 1918 году выводит образ Троцкого именно как журналиста Антид-Ото.\

\****Роман «Мастер и Маргарита» опубликован в только в 1966-1967 годах. «Собачье сердце» – в 1987 году.\

\*****Книга издана в апреле 2010 издательством АСТ. Сокращенные цитаты приведены по переизданию 2016 года.\

Ужинать расположились с удобством на кухне; как стол ни колченог, посуда с него покуда не падает. Александра где-то отыскала целую дюжину яйц и молоко, сбила мегаомлет. Айзек вытащил с верхней полки горки посеребренную сахарницу, отдельно нашарил к ней изящный ключик, отпер замочек – с изящным разворотом предложил девушке выбирать из коробки осколки головы посимпатичнее. Себе в кружку навалил на треть черных скрученных листиков, залил крутым кипятком:

– Только так есть смысл пить чай! Не желаете ли повторить?

– Еще не соловецкий чифирь, но близко, – скептически оценил я напиток – Лучше побалуюсь сладким.

– Неужели не тянет?!

– Откуда у простого зэка в концлагере деньги на эдакую роскошь? – фыркнул я в ответ. – С хвои и водорослей прихода не поймать!

– Кому омлет? – поспешила с риторическим вопросом Саша. – Подставляйте тарелки!

– Ого! – настоящий экспортный продукт! – хохотнул Бабель при виде широкого ломтя рукотворного солнца.

– Разве молоко продается заграницу? – удивился я.

– Нет же, куриные яйца! – писатель придержал уже занесенный над омлетом нож с вилкой. – Они дают целых семь процентов внешнего оборота СССР. Больше чем пшеница!*

– Да как такое может быть?!

– Это не яиц много, это крестьяне зерна собирают мало, – признался Бабель с очевидной досадой на некстати вылетевшее соответствие. – Вот как пройдет коллективизация...

Заканчивать фразу он не стал.

– После пика реквизиций оставшегося с НЭПа жирка будет только меньше, где-то в учебнике попадалась колоночка с цифрами вывоза по годам, – подтвердил я худшие подозрения автора "Конармии". – Однако нам в школе препод ничего про яйца не рассказывал!

– Чего же мы продаем буржуям больше всего? – полюбопытствовала Саша.

– Пушнину, – не стал лукавить Айзек.

Роскошная соболиная шуба, купленная Марте в прошлом году за три с лишним тысячи марок, представилась мне запряженным в плуг трактором:

– Так вот он каков, секрет индустриализации!

– Лес еще, нефть, – смутился Бабель.

Веселый энтузиазм пропал из его голоса начисто. Но я не оставил троллинг:

– Мед и пенька тоже в топ входит?

– Пенька железному флоту Британии без надобности, – недовольно дернул плечами писатель.

– Ага, вот как раз вместо конопли яйца в ход и пошли!

– Черт побери! Чего же ты хочешь? – взорвался Бабель. – Страна только-только от разрухи оправилась!

– Принципа Парето** на вас нет! – проворчал я. – Неужели не очевидно, что нужно в первую очередь нажимать на максимально объемные направления, ну там на пушнину, лес, нефть, а крестьян с их жалкими семью процентами проще вообще оставить в покое? И вообще, какого черта тугодумы из Политбюро еще не послали тысячу-другую коммунистов с маузерами в тайгу, хунхузов ловить? Или в Москве не знают, что вся Европа завалена контрабандными сибирскими мехами из Штатов и Китая?

– Собственный поместья комиссарам нужны, а никакое не зерно, – негромко обронила Саша. – А еще крепостные девки.

Над столом повисла тишина. Я ожидал от Исаака Эммануиловича взрыва негодования, или еще чего похуже, но писатель, судя по всему, знавал словесные баталии пожестче. Он как-бы ненадолго отвлекся на свой чифирь, а затем... просто сменил тему:

– У нас хоть что-то хорошее в истории вообще происходило?

– Само собой! – поспешил я ответить на давно проработанный вопрос. – Осенью тридцать четвертого голод отступит; начнут отменять карточки. Инфляцию остановят, но никакой конвертации в серебро и золото уже никогда не будет. Использование валюты приравняют к контрреволюции.*** Тем не менее средний уровень жизни людей достигнет довоенного уровня, и вообще, можно сказать, жизнь наладится, будет не сильно хуже чем во всяких Сиамах или Парагваях. Заговорят о широкой амнистии, многих выпустят на поселение. На границах будет спокойно, СССР примут в Лигу Наций.

– Это что же, пять лет на карточках!? – подорвался Бабель. – Дольше чем в гражданскую!

– Каждый новый диктатор просто-напросто обязан осуществить свою собственную революцию и террор, – развел я руками. – Без этого он не может стать настоящим диктатором.

– Но постой, постой! – опасно застучал по тарелке ножом Айзек. – Там, – он кивнул на смартфон, – пишут что пик репрессий пришелся на тридцать седьмой и восьмой.

– Миллион на расстрел, два в лагеря, большинство с концом. Вывернулись единицы, – подтвердил я. – Почему? Смеяться над таким грешно, но... никто точно не знает! И не удивительно, над оправданием преступления билось три поколения коммунистов-пропагандистов, большая часть документов тупо уничтожена. Так что придумывают всякое. Одни историки тянут за хвост социальный заказ народных масс, другие – абсурдные заговоры генералов и особистов, чемоданы компромата от национал-социалистов, перспективу мировой войны, обострение классовой борьбы... кто во что горазд, да все равно неубедительно. Тяжело им. Разумную причину изобрести не выходит, а сам факт никак не замажешь – несколько процентов дееспособных граждан собственной страны зарыты в землю в самое благополучное для экономики время. Без революции, стихийного бедствия или хоть внятной внешней угрозы... мировая история последней пары сотен лет не знает трагедий сравнимого масштаба.

– Мужчины горазды придумывать сложности, – вмешалась Александра. – Всего-то глупый капитан сгноил припасы команды в трюме, зато ловко замел следы: повернул корабль на скалы.

– Шлюпок хватило не всем... – закончил метафору девушки Бабель. – Какая вампука!

За столом установилась тишина. Благодаря Саше – ненадолго:

– Может музыку включишь? Ты обещал, как только будет электричество...

– С удовольствием, – обрадовался я смене темы.

Пристроил смартфон боком к солонке, чтобы все видели экранчик:

– Что-с слушать-с сегодня-с будем-с?

– Популярное... – не стал подыгрывать мне Бабель. – Показывай, что там у вас, в будущем, молодежь любит?

– Если публика желает...

Шутливое настроение выплеснулось в ролик Nosferatu от Bloodbound. Сюрреалистическая картина сражающихся нечеловеческих армий, сопровождающая не музыку, но "адский скрежет, треск и вой", произвела ошеломляющее впечатление. Не удивление – страх, у Саши скорее ужас. Пришлось успокаивать – рассказывать про компьютерные игры, из тех, что с мечом и магией. Для лучшего понимания запустил шутер Strike Team, однако быстро понял – аудитория перегружена впечатлениями чуть более чем полностью.

Пришлось переобуться – включить свежий клип Forever for now от Лауры Перголизи. Андрогинная внешность, одежда унисекс – но при этом шикарный голос и медленный, вполне подходящий для 30-х годов текст. После третьего прогона Саша начала подпевать "rush, rush, take me away" после пятого – у нее начало получаться лучше чем у самой исполнительницы. Вернуться бы в будущее, раздобыть новый альбом, а то и несколько. Сделать из любимой девушки самую популярную певицу мира! Но увы и ах – подобная музыка мне никогда не нравилась, поэтому оказалась на флешке совершенно случайно – поистине the last of its kind.

Оставаться в долгу Бабель не захотел. После краткого экскурса в буйную биографию Артюра Рембо – этот ушлый тип, оказывается, торговал в Абиссинии слоновыми бивнями, – принялся декламировать Le Bateau ivre.**** Причем на языке оригинала, настойчиво, легко, как бы окуная нас в причудливый слог и столь же причудливо льющийся поток образов и сравнений.

А потом Саша уснула, прямо на моем плече.

\*В 1928 году экспорт зерна стоял на шестом месте (6%), после пушнины (17%), нефти (16%), леса (13%), яйц (7%), масла (7%). В 1929 – доля зерна еще меньше. В 1930-1931 она возрастает почти до 20%, но далее опять падет до уровня 5-10%.\

\**Принцип Парето «20 % усилий дают 80 % результата, а остальные 80 % усилий – лишь 20 % результата» был выявлен и описан для частного случая еще в 1897 году, но широкое применение в логистике и экономике получил только после 1937 года.\

\***Формально сделки с валютой были полностью запрещены только в 1937 году, но уже с начала 30-х едва ли не любое использование валюты стало «спекуляцией», а значит – наказуемо.\

\****Пьяный корабль (Le Bateau ivre) – одно из самых известных и значительных произведений А. Рембо. И. Бабель на самом деле его очень любил.\

Кольцов разбудил нас ближе к обеду, синие круги под его глазами выдавали бессонную ночь. Продуктов притащил небогато – пару буханок еще горячего хлеба и курицу-физкультурницу. Лекарств, если не считать за таковые порошки аспирина и склянки с мазями, при нем не оказалось вовсе. К счастью, Александра оправилась, пусть далеко не полностью, с кашлем и слабостью, но уже несомненно. Не знаю точно, что помогло ей больше, тяжелейший нервный стресс, или мои последние, безнадежно просроченные антибиотики. И, честно говоря, не хочу знать; главное – результат.

По опыту прошедшего дня, я было двинулся подкопать молодой картошки, да восстал хозяин дачи:

– Обжоры, вы же треть огорода изничтожили! Мне зимой зубы на полку класть?

– Курочку... с хлебом? Как-то очень... – попытался вразумить друга-скупердяя Айзек.

– По крестьянски? – пошутил я.

– Они курятину раз в год на престольный праздник пробуют, – не оценила юмора Саша. – Да и то не все, а лишь те, кто успел урвать кусочек из общего котла.

– Вот, держите, – Михаил ловко запрыгнул на табурет, выгреб с верхней полки несколько брикетов.

Дешевую серую бумагу обертки пятнали размашистые синие буквы: "Геркулес".

– Лошадиная каша! – схватился за голову Бабель. – Миша ну как ты мог?! Таки зачем ты набрался мерзких привычек в неметчине? Еще бы морковным чаем напоил. Или желудевым кофе!*

– Отчего же? – удивился я экспрессии. Надорвал упаковку, потыкал пальцем в спрессованные хлопья. – Овсянка как овсянка. Самое то для здоровья.

– В кипятке живо разойдется, – поддержала меня Саша.

– Вы там, в своем будущем, вообще что едите? – подозрительно вкрадчиво поинтересовался Айзек. – Хватает ли у рабочих денег на что-то кроме эрзацев?

– Чистыми тысяч тридцать в месяц получают, не меньше... – заметив непонимание на лицах, быстро пересчитал: – В курицах, типа этой, выйдет тушек сто, а то и двести...

– Вот тебе и неизбежное обнищание масс!

– Булок хлеба, – я не стал прерываться на местные догмы, – под тысячу, не меньше. Кожаных ботинок – пар двадцать. Штанов, коли за брендами не гнаться, получится примерно полсотни.

Литераторы переглянулись:

– Простой рабочий, от станка, или там конвейера? – аккуратно уточнил Бабель.

– Не врешь? – по простому рубанул Кольцов.

– На библии поклянусь! – хмыкнул я. – А если верьезно, в книжках на смартфоне полно всяких умных цифр и графиков, покажу чуть позже, убедитесь сами.

Они навалились на меня вдвоем, как шквал, перекрикивая друг друга:

– Там у вас все богачи!

– Зачем за нос водишь? Совсем плохо в стране было, плохо стало, но в итоге-то что получилось, а?

– Выходит таки мы не зря революцию делали?!

– За ради такой легкой жизни стоит потерпеть!

– Ладно, не у нас, так хоть у наших детей всего вдосталь будет...

– Нет, ну ты сам-то хоть подумай?! Тысяча булок, всего на одну зарплату!

– Уделало таки наше плановое хозяйство буржуев!

– Постойте, постойте! Да погодите же! – мне пришлось кричать. – Уровень жизни Штатов и Европы двадцать первого века все равно повыше будет... раза эдак в два, как минимум. У них там главная национальная проблема – ожирение. В моде низкокалорийная еда, салаты из травы, заменители сахара. Овсянка, опять же, в тренде. И не смотрите на меня как на новые ворота! Беговая дорожка – лучший подарок ребенку!

– Сволочи! – с чувством резюмировал Кольцов.

– Господи! Выколи мне глаз!** – насмешливо напомнила ему древнюю притчу Саша.

– Не, ну в два-то раза еще неплохо, по божески, – по своему рассудил Бабель.

– Товарищи, оптимизм здесь неуместен! – вновь вмешался я. – Полгода вкалывал грузчиком в Хельсинки и могу ответственно заявить: финские рабочие уже, то есть прямо сейчас, имеют схожий уровень потребления. Как-то без революции справились. Ну или вспомните получше, вы же сами ездили в Париж и Берлин! Должны, обязаны были заметить, что ничего экстраординарного в заявленном достатке нет! Скорее наоборот, как распишешь зарплату на ипотеку и автокредит, только на лапшу и останется. С соевыми сосисками.