Текст книги "Зло побеждает зло (СИ)"

Автор книги: Павел Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Намек ясный, дважды уговаривать не надо.

– Большо вам спасибо за совет, – неимоверно вежливо попрощалась Саша. Мне бы ее самообладание!

– Погодь, Лексей, – внезапно пошел на попятную старый уркаган. – В Питере пошукай на Дровяном переулке церковь Иоанна, что эстонцы строили. Напротив дом будет в три этажа, в хазе нумер тринадцать я нычку замастырил, сам знаешь с чем. В обивке двери парадного, наверху, под войлоком.

Благодарить я не стал.

\*Могила Тутанхамона была вскрыта в 1922, но легенда о «проклятье» получила широкое распространение только в 1929 году.\

\**Высоко складывать – ловко убивать.\

\***Загнать в доску – предать.\

\****Смоленские – палки-дубинки надсмотрщиков. Налить как богатому – сильно избить.\

\*****За буграми спрятаться – в Сибири. В могиле – на квартире.\

\******Цапля – железная дорога.\

\*******Яро! Не жукнешь. – Плохо! Не обхитришь.\

11. Старые скелеты

Москва, июль-август 1930, (первый месяц с р.н.м.)

Белое сорочье перышко, воткнутое в обломок сосновой коры, слегка кивнуло раз, второй, затем и вовсе легло на воду. Я лениво подсек. В темной глубине тускло блеснул широкий бок, конец удочки согнулся; в моей голове мелькнула досада – легкая сученая* леска в три волоска много не вытянет. Но серебристый полуфунтовый чебак уже вылетел в воздух и, описав короткую дугу, плюхнулся в подставленную ладонь.

– Какой красавец! – разглядывая туго выгибающуюся рыбину я не удержался от восклицания. – Жаль отпускать!

Тяжело в деревне без холодильника. Безвестная речушка,** петляющая через нехоженый лес к северу от Пушкино, оказалась на удивление продуктивной. Вроде ширина – при старании перепрыгнуть можно, и омут глубже метра не сразу найдешь, а уже скоро месяц нашей робинзонады – рыба не переводится... глаза бы мои ее не видели! Ни в ухе, ни в глине, ни в шашлыке, ни в углях. На всю жизнь наелся, хуже чем в Карелии. Хорошо хоть Ярославское шоссе всего километрах в пяти, только через железку перевалить. Переодетая в мальчишку Александра дорого, но легко покупает у тянущихся к Москве торгашей-нелегалов хлеб, молоко и масло. На всякий случай я всегда рядом, тискаю гравированные узоры браунинга за ближайшей сосной, но процесс подозрений ни у кого не вызывает – в округе хватает дач и дикошарых от жары дачников.

Выпущенный на волю чебак злобно булькнул хвостом на прощание. Надеюсь, мне не придется отпускать жадную скотину во второй раз. Хотя в сущности, какая разница? Червяков и времени у меня сегодня навалом.

В то время как развлечений большого мира недостает катастрофически. Радовался было третьего дня: в дополнение к продуктам удалось перехватить несколько газет. Напрасно – пресса попалась изрядно несвежая и обескураживающе бессмысленная. "Известия" и "Комсомольская правда" от четырнадцатого июля вышли мало того, что в набивших оскомину траурных рамках, так еще от первой до последней строчки посвящены жизни и смерти злодейски убиенных вождей.*** По-прежнему двух – перебинтованный как мумия живчик Ворошилов уже на ногах, мечет громы и молнии в адрес эсэров с трибуны съезда, а вот человек-глыба Молотов получил дырки в груди и ливере, поэтому едва ли оправится раньше зимы. Если оправится вообще.

Насилу выискал на успевших посереть листах каплю сомнительного позитива: из "многих десятков" раненых в больнице умер только один. В тоже время из пяти погибших непосредственно при взрыве прохожих двое оказались чекистами, охранниками членов Политбюро. Итого счет к моей совести не увеличился, а напротив, снизился до четырех жизней. С одной стороны, подобное количество на фоне судеб миллионов ничтожно, можно сказать, экзамен на хронохирурга сдан успешно. С другой – сама идея спасения одних людей ценой гибели других вводит меня в глубокий ступор.**** Хорошо хоть Александра – истинное дитя своего времени – подобными этическими задачами совершенно не терзается. После моих рассказов и тех крох, что она успела выхватить с телефона, в ее глазах смерть десятков, сотен, а то и тысяч случайных прохожих – справедливая плата за изничтожение главного палача эпохи.

Кроме того, сюрпризом – но уже по-настоящему приятным – оказались портреты разыскиваемых всем советским миром "злодеев". Не зря говорят: пуганая ворона куста боится. Чекисты, похоже, вместо профессионального портретиста ангажировали на наше дело шаржиста-халтурщика. Похожим на оригинал вышел только разрез глаз. Зато приметы, мда-а... при среднем росте и комплекции я бы рискнул объявиться в Москве. Сейчас же интуиция подсказывает – все постовые, караульные и дежурные снабжены складными метрами и инструкцией. Любой сомнительный тип, кто не пролез в габаритный размер, без разговоров и сантиментов запирается в фильтрационный лагерь, до очной ставки с пострадавшими погорельцами или явки надежных поручителей.

Моей спутнице куда легче, под ее кондиции подходит треть советских гражданок. Обработать такое количество подозреваемых советская милиция очевидно не способна. Хотя передвигаться пацаном все равно спокойнее, спасибо Гвидону, вовремя вставил в мою картину мира недостающий кусочек мозаики. Если и вскроют где-нибудь гендерную подмену – невелик криминал, тут каждый десятый щеголяющий в штанах и кепке подросток на поверку девчонка.

В результате наше любопытство наконец-то перекрыло страх разоблачения – сегодня с утра пораньше Саша укатила на электричке в Москву. Не ради гастрономического разнообразия, но за газетами и новостями. Мне же остается следить за ползущим к западу солнцем, нервничать, да время от времени дергать из воды жадную до червей плотву.

А еще вспоминать...

При бегстве из Москвы я первым делом выкинул из головы большую часть советов старого уркагана. Раз он не может себя представить иначе как в вонючей конуре малины, то это его личные проблемы. Для меня, после побега из Кемперпункта, июльский лес как дом родной. Шалаш, костер, рыбалка – так бы и жил до белых мух. А то и до следующей весны, покуда денег на еду хватит, – выкопать землянку не сложно.

Куда сильнее морозов я боялся патрулей, но обошлось. Извозчик, подогретый целым червонцем, не только подождал нас с новыми покупками возле очередного рыночного пятачка, но и довез по шоссе почти до самой Яузы. Дальше я планировал уходить пешком вдоль реки, в обход кордона. Но по дороге в недалекий лесок***** мы буквально уперлись в небольшую станцию, или, как среди местных принято говорить, платформу – имени "Шестой версты". Желающих покинуть на ночь глядя столицу собралась целая толпа, куда там чекистам. Спешащие домой дачники и спекулянты затопчут любого! В таких обстоятельствах сторониться трудового народа для нас было бы форменной глупостью.

Ждали мы, само собой, запряженный в паровоз пригородный поезд. Появилась же тупоносая, угловато-неуклюжая, но совершенно новенькая электричка. Эдакий клепанный их жести трехсекционный, раскрашенный под шапито эрзац-сарай с парусиновой крышей. Нижняя часть до окон – ярко-вишневая, разделительные полосы коричневые, верх – светло-серый, дуги токосъемников и все надписи – красные. Рамы окон – желтеют свежим неокрашенным деревом. Для втискивания внутрь пришлось славно поработать локтями, плотность размещения пассажиров это средство передвижения явно унаследовало от классово близких московских трамваев. Мало что на подножках никто не висел. Хотя как бы то ни было, давку стоило потерпеть – плохо ехать куда приятнее, чем хорошо идти.

Часа через полтора – колеса состава стучали по рельсам удивительно неторопливо – мы вывалились на специально отстроенном под электротягу тупичке рядом с полустанком Братовщина.****** Тут, можно сказать, и живем. Два километра по грунтовке на запад, еще примерно столько же на север, по едва заметной тропке, через лес. За невысокий, поросший молодыми соснами холмом вырыта аккуратная полуземлянка с шикарным видом на речку. Хорошо замаскированное, но при этом комфортное хозяйство. Можно сказать, рай в отдельно взятом шалаше. Не хватает сущей малости – типичных для полноценной ячейки социалистического общества отношений.

\*Лески из конского волоса делились на сученые (крученые) и плетеные. Последние были рассчитаны на большие нагрузки (до килограмма и даже более).\

\**Серебрянка, левый приток Учи (впадает в Учу в Пушкино).\

\***В реальной истории после убийства Кирова газеты выходили в траурных рамках 12 дней.\

\****В 1967 году подобный вопрос сформулирован как «Проблема вагонетки» (англ. Trolley problem).\

\*****Примыкающий к Сокольниками участок Лосиного острова.\

\******С 1931 года и по настоящее время – платформа Правда. Для электричек там была сделана отдельная временная платформа (в 1931 году их продлили до Софрино). Скорость движения первых электричек редко превышала 20-25 км/час.\

Первая неделя особого места романтике не оставила. Моисей явно знал толк в обустройстве нового мира: день – разыскать достойное место, поодаль от тропинок, покосов и прочих грибов-ягод. Второй – устроить под старой березой капитальный очаг системы "Дакота",* решить вопрос топлива и пропитания, нарезать впрок травы, нарвать мха. Третий – провести рейд по пустующим дачам, в нашем положении куда как безопаснее украсть ржавый топор или лопату, чем найти их на рынке. Четвертый – воздвигнуть навес из еловых лап и дернины, оборудовать роскошный двухспальный лежак. Пятый – отработать пути подхода и отхода, сымитировать непролазные буреломные завалы на ближайших тропах. Шестой – вымыться, привести в божеский вид одежду, и научиться покупать хоть что-то съедобное взамен чернике и опостылевший рыбе. Седьмой – "почить от всех дел своих, которые сделали".

Дальше мы просто отдыхали. Валялись на траве, загорали, по-очереди бултыхались в студеной воде речушки, взахлеб, до хрипоты спорили о будущем, прошлом и настоящем. По вечерам, как спадала жара, изощрялись в ихтиологической кулинарии, экспериментировали с рогозом и лубом, на котором я когда-то выживал в Карелии, практиковались в заваривании травяных настоев. Обстановка не просто предполагала курортный роман, она его буквально навязывала. Однако абсолютно естественная для меня формула "ты моя женщина, я твой мужчина, если надо причину, то это причина" не сработала. Александра приемлела лишь унылый ортодоксальный вариант отношений – раз и на всю жизнь.

Не могу сказать, что такая позиция хоть чуть-чуть импонировала моим взращенным 21-м веком стереотипам. Но обмануть Сашу? Есть куда более простые пути почувствовать себя подлецом.

Мне безумно нравится ее улыбка, приятен смех, высокая грудь с розовыми, задорными от холодной воды сосками сводит с ума... только ли от воды?! Стоп, думать в эту сторону опасно! Она безусловно умна и начитана, в богословских вопросах даже чересчур. Люблю ли я ее на самом деле? Или так действует крепко вбитая эволюцией программа, заставляющая самца ограничивать бесконечный поиск идеала на оказавшейся поблизости самке? Взять бы недельку без содержания, слетать в Будву 2014-го. Там хоть есть, с кем сравнить... или хотя бы в Прагу 1930-го!

Караулить Сашу у дороги я вышел на час раньше, никак не меньше. Съедает беспокойство, как она там, в огромном, полном чекистов городе?! Совсем одна, такая слабая и беззащитная, среди чужих, злых людей. Здравый смысл пасовал перед приступами паники – я изводил себя, ловил шорохи леса и далекий грохот транзитных поездов, вглядывался в редких местных ходоков. А при появлении девушки из-за поворота едва не заорал на всю округ от радости.

Не выдержав, я презрел всякую конспирацию и вылетел к ней из кустов у обочины. Спустя секунды – сжимал подругу в объятиях:

– Устала? Сильно?

– Ой! Да пусти же, раздавишь!

– Прости, – я чуть ослабил нажим. – Как там Москва?

– Не поверишь, все еще стоит!

– Жаль, чертовски жаль. О чем хоть люди-то на улицах говорят?

– Пойдем скорее с дороги!

И правда, торчим на виду как памятник товарищу Ленину. Увидит кто обнимающихся парней, плохое подумает. Или сделает – стуканет "кому положено".

В тоже время выпускать девушку из рук отчаянно не хотелось:

– Хочешь, донесу тебя до самого дома?

– Ты что? Сумасшедший!

Не слушая возражений, я сгреб Сашу в охапку вместе с увесистой сумкой.

– Да ты совсем легонькая! Как перышко!

– Уронишь!

– Не дождешься!

Удивительно, от волос пахло духами! Прокол в маскировке под мальчишку? Или она успела прихорошиться уже после электрички, специально для меня? Не удержавшись, я прямо на ходу зарылся лицом в густой ежик на ее голове, а потом тихонько, самым краешком губ, поцеловал висок.

Ответом стал поразительно неуместный вопрос:

– Ты правда можешь убить Гитлера?

За несколько последних дней мы обсудили историю Второй мировой не меньше сотни раз, но сейчас... не зря говорят, женская логика – потемки.

– Без малейших сомнений! – я объявил ответ с самой серьезной миной из возможных. – Уничтожить главного нациста куда проще, чем достать с неба звезду!

– Зачем? – пришла очередь удивляться Александре.

– Подарить ее тебе, разумеется!

– Ты обещаешь? Честно-честно?

– Клянусь! – в этот момент будущий фюрер Германского народа казался мне куда более далеким, чем Антарес.

– Правда-а? – протянула Саша, и... быстро коснулась моей щеки губами! В первый раз за все время!

– Ох!

От удивления я чуть не уронил девушку на землю. Но успел подхватить, да так удачно, что наши губы совместились в одной точке пространства. Сумка с бесценной макулатурой тяжело шмякнулась куда-то под ноги. Моя рука сама собой скользнула под пиджачок, необъяснимым способом просквозила между пуговок рубашки. Я ждал возражений, гнева, может быть пощечины, но она просто обняла меня!

– Люблю тебя! – выдохнул я.

Несколько мгновений, и разделяющая наши тела одежда комками рассыпалась по траве. Я опять прижал Сашу к себе, заглянул в глаза, шепнул, сам не знаю для чего:

– Готова?

– Нет! – мотнула она головой. Но тело под моими руками кричало: – Да!

Время слов закончилось.

* * *

Трудно найти место для первой любви хуже, чем подмосковный лес. Вся моя спина оказалась в кровоподтеках от шишек, Сашины колени изрезала трава и сучья. Укусы комаров без счета. Но все это мы узнали только утром, в шалаше, до которого добрались неизвестным науке способом.

Наскоро обработав "боевые" раны и позавтракав дарами щедрой речки, мы жадно накинулись на ларионовки – забрасываемые воздушными шарами на советскую территорию листовки РОВС, прозванные так в народе по имени главного редактора и идейного вдохновителя.

Ленинградцам везет, для них это вполне обычное чтиво – ГПУ версии тридцатого года расстреливать граждан за каждый поднятый с земли листок не решилось, а иного способа противостоять валящейся с неба макулатуре в арсенале ВКП(б) тупо не нашлось. Но все чуть более отдаленные от границы города от тлетворного влияния Запада надежно защищались – советские органы правопорядка оперативно выявили узкие места подпольной логистики, и сражались там с распространителями не покладая наганов. Даже норму изобрели – более десятка прокламаций в кармане – готовая заявка на бесплатный билет до Соловков. Поэтому за все три месяца подготовки к "акту" я смог разыскать в Москве лишь один единственный экземпляр – и тот с нелепой антисемитской карикатурой на весь лист.

Тогда как вчера, всего за день, Саша без всякого труда подобрала с мостовой сразу три ларионовки. И все они оказались разными!

Выходит, не напрасно сразу после изрядно нашумевшего "Карельского похода" генерал Кутепов пошел, совсем как Ульянов, "другим путем". Разругался с кастой обрюзгших от старости общевоинских золотопогонных клерков, после чего – засел с Ларионовым и молодыми офицерами на полулегальной штаб-квартире где-то в Риге. Заставил врагов и союзников "уважать себя", пробил недурное финансирование, в общем, переломил позорный парижский тренд на деградацию. То есть создал взамен неисчислимых фейковых армий работоспособную пропагандистскую "страну Кутепию".

Как в воду глядел!

Сразу после гибели главных вождей большевизма ветераны-галлиполийцы не растерялись, а напротив, с детской непосредственностью записали произошедшее на счет собственной, необычайно эффективной подрывной деятельности. В парижах и берлинах им, пусть со скрипом, но поверили – уж очень хотели поверить. Судя по гордой пятимиллионной цифре тиража листовки и напечатанной мельчайшим кеглем инструкции по применению, воспрянувшая надеждой эмиграция выдала неограниченный кредит – деньгами и волонтерами. Количество стартовавших в направлении СССР воздушных шаров за две недели выросло в десяток раз, они существенно подросли в размерах, и после заправки дешевым угольным газом** могли провести в воздухе более трех суток.*** Соответственно, район выброса резко расширился, превысив любые разумные возможности строгого чекистского контроля. Отдельные баллоны долетали из Лудзе до самой Москвы!

При виде осязаемого результата лидеры полумифического белогвардейского подполья решились на последний смертный бой, то есть гальванизировали сами себя и свою креатуру. Или, что куда более вероятно, в их глазах ненависть и жажда "вернуть все взад" наконец-то перевесили снизившийся риск. На великое "бывших" нынче не поднять, слишком напуганы, а вот захватить с собой из Подольска, Минска, Пскова, Одессы или Житомира полсотни бумажек, чтобы затем выбросить их на московскую или воронежскую мостовую... желающие нашлись в избытке.

Можно сказать, что в роли менеджера бравый капитан, а скорее – уже майор,**** меня откровенно порадовал. Прокрутить столь серьезное дело, да еще за считанные дни – дорого стоит. А вот как идеолог – откровенно и жестко обидел. Товарищ Сталин преподносился кутеповцами как последний заступник великого русского народа, которого убили свои – жидобольшевики-инородцы. В истинной причине злодеяния РОВСовские аналитики не сомневались: генсек собрался устроить прямо на съезде ВКП(б) контрреволюционный переворот. Не смешной термидорианский, про который отмороженные на голову сторонники Троцкого долбились во все левые барабаны, а настоящий, имперский, точнее – кальку с восемнадцатого брюмера генерала Наполеона.*****

\*Костер в яме с отдельным ходом-поддувалом. Удобен для приготовления еды, требует мало топлива, малозаметен так как дает мало дыма.\

\**Угольный газ – природный газ, от 80 до 98% метан. Подъемная сила в полтора раза меньше, чем у водорода, зато намного медленно просачивается через оболочку.\

\***Именно такой срок полета имели «листовочные» воздушные шары ПМВ. Всего лишь за половину 1918 года с территории Франции было запущено 35 тыс. шаров с 20 миллионами листовок. Занималось этой работой команда из сотни девушек.\

\****Такого звания не было ни в армии Российской империи, ни в РККА. Но ГГ в этом вопросе не разбирается.\

\*****В результате переворота 18 брюмера во Франции была лишена власти Директория, разогнаны представительные органы (Совет пятисот и Совет старейшин) и создано новое правительство во главе с Наполеоном Бонапартом.\

Гипотетический план новопреставившегося кандидата в Бонапарты отличался понятной каждому простотой. Без малейшего промедления, пусть жестко, но неизменно справедливо, навести порушенный порядок. То есть отогнать от государственной кормушки полуграмотных совбуров-выдвиженцев, прекратить головокружение от успехов, не насаждать колхозы глупой реакционной силой,* вернуть хлеб, керосин и калоши на полки магазинов, попов в церкви. Кошельки наполнить разменным серебром и старыми добрыми золотыми червонцами. Примирить, наконец, эмиграцию с родиной. Пусть не сразу, а когда-нибудь, лет через пять, или даже десять, реституировать отобранные в горячечной злобе Гражданской войны села и пажити.

Интересно, излагали политтехнологи РОВС свою реальную жизненную позицию? Или составили гипотетический вариант "пятисот дней" под влиянием серьезных количеств рижского черного бальзама? Эффект, впрочем, от градуса алкоголя писак не зависит. Сама по себе мысль "убили свои", вне всякого сомнения, производит в рафинированных заголовками "Правды" мозгах обывателей взрыв, достойный измерения в тротиловом эквиваленте. И тут, пользуясь беспомощным положением жертвы, кутеповцы через ларионовки втискивают в сосредоточие извилин нехитрую мысль – без твердой руки генерального секретаря заполонившие столицу "жиды" в полной мере разгуляются по народным карманам и спинам.

Идея с изрядным душком, зато на благодатную почву. Только ума не приложу, на кой черт эмигрантам сдался сей небанальный выверт. Впрочем, всерьез задумываться о перспективах разных метода вербовки совграждан на антибольшевистскую сторону мне не пришлось. Третья, она же самая новая листовка не просто преподнесла сюрприз, а оказалась настоящей водородной бомбой. Без всякого преувеличения – весь выпуск господин Ларионов лично и исключительно посвятил скромной персоне Обухова.

Быстро пробежался глазами по тексту, и... ничего не понял. Попробовал вчитаться – так же без успеха. Для составления цельной картины пришлось обратиться к газетам. Сперва я изучал их с основательным пессимизмом, но затем, по мере углубления в материал, вошел во вкус. Советская пресса, кое-как пережив бесконечные две недели траура, как будто очнулась от летаргии. Не иначе как труженики второй древнейшей обнаружили за своей спиной вместо монолитного направляющего перста Политбюро змеящийся тоненькими ручонками клубок преемников вечноживого дела Ленина-Сталина. Соответственно, в расчете получить щедрые гешефты, они перестроились на привычную поза-поза-прошлогоднюю модель существования. Ту самую, в которой грязное партийно-хозяйственное белье без всякого стеснения выворачивалось прямиком на страницы центральных изданий.

Так что часа через два, объединяя недомолвки местных щелкоперов, пафосную гипертрофию ларионовок и собственную фантазию, мне кое-как удалось утрясти все детали в цельное полотно реальности.

Сразу после гибели вождей от руки негодяя Блюмкина, обманутые в лучших чувствах большевики бросились заниматься любимым делом: расстрелами. За считанные дни герои из ГПУ успели составить списки неблагонадежных, выделить из них сто четырех особо отъявленных эсэров,** и... тут же их уничтожить "в порядке возмездия". Даже фамилии не постеснялись опубликовать. Среди них я нашел "члена объединённого антикоммунистического центра" Марию Спиридонову, а Саша – Александра Грина. Писателя, сотворившего посреди кошмаров Гражданской войны бессмертную феерию "Алые паруса".

Маховик следствия на достигнутом не остановился; дело левоэсеровского террористического подполья быстро набирало обороты, то есть обрастало заключенными, актами изъятий, доносами, протоколами допросов и прочими неопровержимыми уликами. Быть бы скорому публичному судилищу с Вышинским в главной роли обвинителя, да вмешался случай. Какой-то безвестный, но дьявольски дотошный криминалист таки умудрился обнаружить мои отпечатки пальцев. Скорее всего на Блюмкинской колымаге, не успели мы ее спалить, как планировали. Или я где-то в ЦТС не досмотрел. Хотя последнее вряд ли, все две недели перед бадабумом я практически не снимал перчаток, а если чего-то и касался руками, то непременно протирал запятнанное место специально заведенным платком.

Дальше, надо полагать, началась форсированная проверка по картотеке. Отсекли от массива дактилокарт уголовников, слишком молодых или старых, и быстро сподобились: выявили безусловное совпадение с бежавшим из Соловецкого концлагеря Алексеем Обуховым. Пока следователи крутили на мундирах дырки под ордена, заграничная агентура прошла по не успевшим остыть паспортно-визовым следам "скаута" – в Хельсинки, Берлин, Прагу... финишировали на Принкипо. Долго ли проверить книгу учета постояльцев в единственном приличном отеле на острове? В строку легли Блюмкинские связи с товарищем Троцким. Древний, десяток лет запертый в шкафу забвения эсэровский скелет обернулся сочащимся свежей кровью недобитком троцкизма.

Напрасно Лев Давидович пытался оправдаться на страницах "Бюллетеня оппозиции". Тщетно бывшие сторонники бывшего наркомвоенмора заверяли делегатов съезда в своей бесконечной преданности делу революции в общем и генеральному секретарю в частности.

На Советскую Республику обрушилась Великая чистка.

Все, кто хоть как-то, когда-то и где-то имел дело с Троцким, немедленно объявлялись потенциальными предателями и убийцами. Если учесть, что в рядах ВКП(б) образца 1930 года к таковым можно без особого труда причислить всех и каждого, картина получалась фантасмагорическая. Привычный баланс врагов и друзей обернулся липким туманом подозрений. Рождались и умирали сиюминутные альянсы, походя брошенные обвинения стирали десятилетия дружбы, скандалы, интриги, расследования... ох, как бы я дорого заплатил за возможность оказаться в зале Большого театра с ведерком сладкого попкорна! На местах, впрочем, процесс шел страшнее и проще. Пока лидеры обменивались церемониальными колкостями на трибуне, их подчиненные совершенно буквальным образом выбивали друг из друга нужные доказательства. Или того паче – тривиально прятали неудобных свидетелей в землю или воду.

Побеждали, очевидным образом, приверженцы курса Ленина-Сталина. Да вот одна закавыка – к оному причисляли себя все коммунисты без исключений, от председателей таежных лесхозов до членов ЦК. Спасибо Александре, ее опыт здорово помог выделить из мешанины лозунгов неотличимые без мелкоскопа группировки: невнятных молодых сталинцев, лишенную сразу трех лидеров старую гвардию и правых ленинцев.*** Последних вели за собой изрядно побитые, успевшие публично покаяться, но все еще очень авторитетные вожди – Рыков, Бухарин и Томский.

Прекрасный расклад, значительно благоприятнее того минимума, на который я надеялся. Не сомневаюсь, опытные, имеющие университетское образование**** бойцы на счет раз обставят в аппаратной грызне любимчиков уложенного рядом с Ильичом генсека: трактирного мальчика Андреева, луганского слесаря Ворошилова да сапожника Кагановича. После – вернут долгожданный здравый смысл НЭПа в уставшую от перегибов и переломов страну.

Абсолютно неожиданное, но при этом удачное для нас развитие получила история с Обуховым. За прошлые годы я как-то совсем упустил из виду, что сей знатный деятель скаутского движения существовал на самом деле. Затаился где-то на необъятных просторах Советской Республики, скорее всего, ничуть не подозревая о занявшем его место на соловецких нарах пришельце из будущего. И только сейчас, после двухчасового штудирования газет, на меня наконец-то снизошло просветление: следователь Шпалерки принял меня за оригинального Обухова отнюдь не случайно. А потому, что его внешний вид до неприличия близко сошелся с моим!

После широкой публикации примет, а чуть позже еще и фамилии, господин скаут решил бежать прочь из страны. Спору нет, поступок в высшей степени благоразумный. Ошибся мой невольный двойник лишь в одном – посчитал слабым звеном границу с Бессарабией. Впрочем, многолетний опыт выживания в условиях дикого социализма все же позволил Обухову совершить невозможное. Он успешно миновал кордоны на дорогах, обошел стороной засады на станциях, обвел вокруг пальца качественно мотивированных пейзан, просочился под самым носом усиленных нарядов пограничников. Удачно форсировал Днестр, и где-то неподалеку от Кишинева благополучно сдался румынским полицейским.

В ответ чекисты хорошенько тряхнули Европу: под покровом ночи "перешли границу у реки". Шуганули сонных часовых чужой родины и покатились в тридцатикилометровый набег по сопредельной территории. Добравшись до цели, агрессоры не стали разводить лишних политесов – при поддержке двух пулеметов атаковали отделение полиции и, после непродолжительного боя, его захватили. Затем, на глазах изумленных аборигенов, торжественным маршем проволокли тело убитого "террориста" по заваленной коровьими лепешками улице уездного пригорода в сторону границы.

Впрочем, жители СССР узнали совсем иную историю. Некий спецкор "Правды" по фамилии Кольцов представил полноценный очерк "Враг не уйдет", в котором выставил чекистский беспредел случайным рейдом контрабандистов. Ребят грубых, отчаянных, местами жадных, но при этом – непримиримых к истинным врагам трудового советского народа. Недостаток логики сполна компенсировался талантливо прописанными мелочами, по крайней мере, я представил произошедшее как наяву.

... Запыленные, испятнанные окровавленными бинтами всадники медленно тянулись к сельсовету – свежевыбеленной мазанке под вздернутым на жердине красным полотнищем знамени. Их уже ждали; не привычная веселая суета женщин, детей и собак, но высокий, худощавый мужчина с породистым узким лицом, заостренным книзу клином ухоженной бородки.

Не спешиваясь, командир отряда швырнул на землю грязный мешок.

– Это что? – мужчина брезгливо пошевелил груз лаковым носком ботинка.

– Голова, – обронил равнодушный ответ командир. Натужно, очевидно прислушиваясь к боли, сполз с седла. Осторожно оперся на простреленную ногу, обернулся к оставшимся позади бойцам: – Ребята, коня приберите.

Обладатель бородки ждал завершения суеты с каменным лицом. Поймав же наконец взгляд визави, не стал сдерживать ярость. Порывисто дернул ворот бесформенной накидки, набычив вперед лоб с высокими залысинами, выкрикнул в лицо раненного:

– Мальчишка! Тебе приказали взять его живым! Живым, понимаешь? Тайно! А ты что сделал?

– Попрошу вас не... – начал было командир и тут же осекся в догадке: – Тов-в-арищ Скрипник! – белые пятна проступили сквозь пыль и пот смертельно уставшего лица. – Товарищ секретарь цэка кэпэбэу! Командир взвода мангруппы двадцать второго пого огэпэу по вашему приказанию...

– Что. Ты. Тут. Натворил? – каждое слово вождя имело зримый вес и объем.

– Стреляли...

– Идиоты, – тяжело вздохнул секретарь КП(б)У.

– Он у меня пятерых поранил, паскуда бл..ская! – взорвался оправданиями взводный. – Еще мамалыжники на переправе прямо как с цепи сорвались. Из мадсенов так гвоздили вдогон, думал всем амба. Семен с Ванькой утопли, остальные незнамо каким чудом ноги унесли!

– Точно он? – обладатель бородки еще раз тронул мешок с головой носком ботинка.

– Не сомневайтесь, товарищ секретарь! – вытянулся командир отряда. – Как полицаи из своей хибары кинулись по щелям ныкаться, мы одного поймали да хорошенько расспросили. Как есть Обухов! И в бумагах своих так же пишут! Мы их целый ворох с собой прихватили, да вот беда, помочили изрядно.

– Вы еще и на полицейский участок напали? Днем?!

– Никак по другому нельзя было, товарищ Скрипник. Верный человек сказывал, злодея вечером в Бухарест отправят.