Текст книги "Тебя не заменит никто"

Автор книги: Павел Шорников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Павел Шорников
Тебя не заменит никто

1

В открытое окно врывался шум океанского прибоя, были слышны азартные крики любителей пляжного волейбола, и еще издалека доносилась музыка – песня из кинофильма «Привидение», которую второй месяц, с тех пор как фильм вышел в прокат, крутили по всем радиостанциям.

Уже несколько дней в Майами стояла почти сорокаградусная жара. Если бы не вода, это местечко на земле можно было бы смело назвать адом. Но лазурный океан, сочная зелень и желтый песок делали его раем.

Майкл Томпсон, мужчина лет сорока, на свои сорок и выглядевший, лежал в постели, едва прикрывшись простыней, задумчиво курил гаванскую сигару и стряхивал пепел прямо на ковер.

Любовница мистера Томпсона, Нэнси Дуглас, сидела у него в ногах и делала себе педикюр. На ней была только пестрая гавайская рубашка Майкла, легкомысленно застегнутая на верхнюю пуговицу, так что при каждом движении соблазнительно обнажались самые сокровенные места.

Нэнси не торопясь покрыла ногти бесцветным лаком и, подождав немного, в три приема – мазок посередине, мазок слева, мазок справа – стала накладывать на каждый ноготок ярко-алый лак.

Делала она это медленно, с удовольствием, стараясь поймать взгляд Майкла. Но мистер Томпсон смотрел строго перед собой и, казалось, не замечал ничего вокруг.

– Что-то случилось, дорогой? – томно спросила Нэнси.

– Заткнись, – огрызнулся Майкл.

– Неприятности с кредиторами? – как ни в чем не бывало продолжала мисс Дуглас. – Я слышала от Маргарет, что у тебя отбирают яхту… Плакало наше путешествие…

Майкл Томпсон лягнул Нэнси ногой, правда, несильно.

– Сказал тебе: заткнись! Не мешай думать.

На Нэнси грубость любовника не произвела никакого впечатления.

– А если ты переживаешь из-за своего дорогого тестя, – все так же томно сказала она, – то здесь и думать нечего…

– Женщина, – отчеканил мистер Томпсон, – тебя это не касается! – Но вдруг смягчился и стал рассуждать вслух: – Мой дорогой тесть… Главное, никак не могу понять, куда этот сволочной старик подевал деньги? И какие! По моим подсчетам, миллионов восемь – десять. Пока мы кувыркались с тобой на Гаити, он втихаря провернул это дело. И никаких концов. Единственное, что мне удалось выяснить, – он получил всю сумму наличными… Тогда деньги могут быть где угодно. В депозитном сейфе какого-нибудь банка… Какого? И в каком городе? Нью-Йорке? Чикаго? Или в Оклахома-Сити? А вдруг они зарыты на кладбище… в могиле его дочери? Старик не может простить мне смерть Джуди. Как будто это не она убила троих человек. Как будто это меня должны были казнить на электрическом стуле, а казнили ее. Старик придумал отличную месть: продал фирму, в которую я за пятнадцать лет вложил уже не меньше, чем он, и оставил меня без гроша. Я – нищий! Мне даже не на что нанять адвоката, чтобы затаскать его по судам.

– Продай коллекцию…

Майкл на секунду замер, потом положил сигару в пепельницу и потянулся к бутылке виски, уже полупустой. Он сделал большой глоток и уставился на Нэнси.

– Теперь твоя очередь как-нибудь ему напакостить, – продолжала она. – Он не может простить тебе смерть дочери… Это понятно. Но дело есть дело. Продать акции, половина которых по праву принадлежит тебе… В твоих руках коллекция. Продай ее. С деньгами все будет улажено, и мы наконец-то поплывем на Багамы. Ах, Багамы! Моя последняя хрустальная мечта!.. Продай! У меня и покупатель есть.

– Какая же ты стерва! – оценил предложение Майкл и сделал еще один глоток. – Старик начал собирать коллекцию, когда ни Джуди, ни меня, а тебя и подавно, не было на свете. Коллекция стоит не меньше двух миллионов.

– Чарли даст тебе за нее пятьсот тысяч.

– Кто такой Чарли? – вскипел Майкл.

– Я же только что говорила тебе – покупатель.

– Ты не только стерва, ты еще и потаскуха! – заключил мистер Томпсон.

Нэнси пожала плечами.

– Это приятель Маргарет. Чарли занимается антиквариатом. Одевается всегда в черное… А при виде старинного оружия он просто становится сам не свой. Если тебя интересует, спала ли я с ним, то – спала.

Такое признание подействовало на мистера Томпсона успокаивающе.

– Продать коллекцию, – задумчиво проговорил он, – очень щекотливая идея… Там собраны клинки со всех уголков мира. Там есть шпага, которой касалась рука первого президента Америки. Там есть нож, который оставил на месте преступления Джек-Потрошитель. Там есть мизерикорд – «кинжал милосердия», которым предок тестя маркиз Демилло добивал своих соперников. Его самого убили на дуэли из-за такой же потаскушки, как ты. Продать коллекцию… Ты забываешь, что у меня есть еще дочь. Это и ее коллекция тоже.

– Как ты меня растрогал! Ну просто до слез. Вдруг вспомнил, что у него есть дочурка. Думаешь, кого твой любимый тесть упомянет в своем завещании? Тебя, алкоголика и бабника?..

– Но-но, полегче.

– …или любимую внучку Дженни? Ей твои деньги и деньги твоего дорогого тестя вообще без надобности. Вот ее судьба: как только ей исполнится семнадцать, она выйдет замуж за Алана Напье, через три года разведется, отсудит себе кругленькую сумму и будет жить припеваючи, проклиная тебя за свое несчастливое детство.

– Ты еще и ведьма, – убежденно сказал Майкл. – Если продать коллекцию – это убьет старика…

Произнеся последнюю фразу, мистер Томпсон замолчал.

Тем временем Нэнси закончила педикюр. Она вытягивала поочередно стройные загорелые ноги и, растопырив пальчики, любовалась своей работой. Алый лак на фоне смуглой кожи смотрелся очень эффектно.

Нэнси проворно поднялась и, прихватив пузырек с лаком, направилась к трюмо в стиле ампир, стоявшему возле кровати в том же стиле. В пепельнице на трюмо все еще дымилась гаванская сигара, распространяя по комнате сладкий аромат.

Нэнси сделала шаг, полы рубашки, которая была на ней, распахнулись, обнажив узкие девичьи бедра и лобок, украшенный золотистой полоской подбритых волос.

– Искусительница, – простонал мистер Томпсон.

Он поймал Нэнси за руку и резким движением повалил ее на постель.

– Сумасшедший! – радостно завизжала Нэнси и уронила пузырек с лаком на ковер.

* * *

Приятель Маргарет, Чарли, оказался рафинированным молодым человеком с тонкими усиками. В черное одет он не был: цветные шорты до колен, просторная футболка с тремя хохочущими обезьянами, и спортивные тапочки на босу ногу.

Пока его подручные снимали со стены, обитой красным бархатом, всевозможные мечи, сабли, шпаги, рапиры, кинжалы, стилеты, поблескивающие сталью клинков и золотом инкрустаций, и аккуратно упаковывали по ящикам, Чарли деловито обошел дом, внимательно осматривая старинную мебель, картины на стене, многочисленные безделушки и статуэтки, беспорядочно расставленные тут и там.

– Что скажете, Чарли? – спросил мистер Томпсон, которого забавлял знакомый Нэнси Дуглас.

– Скажу, что вы всеядны, Майкл… Отличный клинок! – показал Чарли на стилет, рукоятка которого была сделана в виде тела змеи с головой льва.

– Хотите чего-нибудь выпить?

– В такую жару? Разве что шабли.

– Поздравляю, Чарли. У вас превосходный вкус. Есть восхитительное шабли сорок шестого года. Великолепный год! Прекрасные воспоминания. В этот год я впервые попробовал женщину…

За обещанным вином пришлось спуститься в подвал, оборудованный под погребок, загроможденный стеллажами с запылившимися от времени бутылками.

Мистер Томпсон прошел в дальний угол, где у него хранилось шабли, бережно взял последнюю бутылку и уже хотел идти обратно, как вдруг ему пришло в голову, что деньги, которые тесть получил за акции, находятся в доме. Здесь – в винном погребке.

Нет, слишком просто, – одернул себя Майкл.

Но на всякий случай он внимательно осмотрел цементный пол, и в двух местах, где стены не были заслонены стеллажами, постучал костяшками пальцев по кирпичной кладке…

Нет, денег здесь нет. Но где они?

Придется вытряхивать их из старика нетрадиционными методами, решил мистер Томпсон, но это – после Багам Пусть сначала переживет потерю коллекции и поймет, что он, Майкл, способен на все. А если не переживет – тем лучше. Тогда деньги всплывут сами собой – после оглашения завещания, а с дочерью договориться будет проще…

У шабли был освежающий вкус.

– Что вы скажете по поводу этого подсвечника, мистер Томпсон? – спросил Чарли, смакуя каждый глоток вина. – Я бы с удовольствием купил его у вас. Обожаю подсвечники не меньше, чем оружие. Бронза шестнадцатый век, по моему разумению, Франческо Костеллани. Я бы дал вам за него…

– Как-нибудь в другой раз, дорогой Чарли. Через три часа мы с Нэнси отплываем на Багамы. У меня еще куча дел. Не хочется испортить себе отдых из-за какой-нибудь мелочи.

– Завидую вам, Майкл. Хоть океанской воды хватает здесь, но смена обстановки – это всегда праздник. Только на вашем месте я бы повременил с отплытием Вы ничего не слышали о штормовом предупреждении? Ожидается настоящий тайфун.

– Конечно слышал. Мы пройдем южнее, а потом повернем на север.

– Хочу обратить ваше внимание, Майкл, вы рискуете!

– Может быть… Вы мне не поверите, Чарли, но я – везунчик. Допьем? – Мистер Томпсон разлил остатки вина по бокалам. – Это была последняя бутылка шабли, – сказал он.

Как только Дженни Томпсон получила телеграмму о тяжелой болезни деда, она прилетела из Базеля, где проводила каникулы.

В аэропорту ее встретил Алан Напье, угловатый, неуверенный в себе человек, лет на десять старше Дженни.

– Алан! – Дженни бросилась к нему, схватила за руки. – Что с дедушкой?

Алан покраснел и робко сжал горячие ладони мисс Томпсон.

– Лучше ехать прямо в больницу. Он все спрашивал о тебе. Говорил, что это очень важно.

Они забрали багаж Дженни и направились на стоянку автомашин.

Проходя мимо зеркал, Дженни украдкой оглядела себя: соответствует ли ее дорожный костюм предстоящей встрече с умирающим дедом?

Джинсы, конечно, совсем неподходяще – решила она, – и блузка ярковата и откровенна… Впрочем, все равно. Под больничным халатом ничего видно не будет.

В машине Алан тяжело вздыхал, наконец заговорил:

– Будь мужественна, Дженни. Пропал твой отец. Он отплыл из Майами неделю назад, несмотря на штормовое предупреждение… И вот уже пятый день не выходит на связь. Я не хотел сообщать тебе сразу… Еще есть надежда, что они спаслись. – Алан перевел дух.

Дженни смахнула накатившуюся слезу.

– Дженни, – вновь заговорил Алан, – помни, что бы ни случилось, у тебя есть я.

Мистер Демилло лежал на узкой больничной койке, окруженный многочисленными приборами, которые бесстрастно показывали, что пациент скорее жив, чем мертв.

Он увидел внучку и, торопясь, как будто знал, что ему осталось жить считанные минуты, начал говорить о главном. Речь его была невнятна. Он задыхался и часто останавливался, чтобы перевести дух.

– Твой отец грабил нас со дня женитьбы на твоей матери… Ты так похожа на нее, – еле слышно проговорил мистер Демилло. – Он промотал половину нашего состояния… Еще несколько лет, и он бы оставил нас без гроша… Я хотел как лучше. Я хотел, чтобы ты после моей смерти ни в чем не нуждалась… Ни от кого не зависела.

Мистер Демилло побагровел и стал хватать ртом воздух. Дженни уже собиралась позвать врача, но дед заговорил снова, только тише, так, что его было еле слышно.

– Я, старый дурак, предусмотрел все, кроме своей внезапной смерти и… Твой отец все-таки добился своего. Он обчистил нас… Ограбил тебя, Дженни. Он продал нашу коллекцию оружия. Если бы он только знал, что творит! Без нее ты не сможешь добраться до денег, которые я приготовил для тебя… Это девять миллионов… Все наше состояние… Я хотел… Я думал… Верни коллекцию… Пусть Алан поможет тебе. Воспользуйся его деньгами. Только не посвящай его в тайну… Слушай внимательно. Там есть один клинок…

Мистер Демилло перешел на шепот. Дженни склонилась к самым его губам.

Дед мисс Томпсон прошептал еще несколько фраз и спросил:

– Ты поняла меня, Дженни?

– Поняла, дедушка, – сквозь следы подтвердила она, но ее слов мистер Демилло уже не слышал.

В коридоре больницы Дженни плакала навзрыд в объятиях Алана. Он гладил ее по голове и нежно повторял:

– Девочка моя… Девочка моя…

– Что ты говоришь, Алан? Умер дедушка.

– Я говорю: выходи за меня замуж. Уедем отсюда! Уедем в Нью-Йорк. У меня там дом. Ты будешь счастлива со мной, Дженни! Ты ни в чем не будешь нуждаться. Ты получишь все, чего захочешь, Дженни! Только будь моей женой!

Дженни отстранилась, подняла на мистера Напье заплаканные глаза, в которых можно было прочесть удивление и любопытство, и ответила:

– Я буду твоей женой, Алан.

2

Телефонный звонок был наглым и бесцеремонным, как проститутка с парижской улицы Сен-Дени. От неожиданности Кирилл вздрогнул. И проснулся.

«Никак опять Америка?» – подумал он и, не открывая глаз, потянулся за трубкой.

– Господин Успенский? Вас беспокоит Нью-Йорк! Надеюсь, я тебя разбудил, елы-палы? – раздался жизнерадостный голос Марка Шварца. – Пообщаемся?

– Тебе что, баксы девать некуда? Второй звонок за ночь! – Кирилл зевнул, открыл глаза, посмотрел на часы – половина шестого. Солнце уже заглядывало в открытое окно, освещая ковер на стене, а на нем – начищенное до блеска холодное оружие: морской кортик, саблю, охотничий нож и старинный стилет с рукояткой в виде тела змеи с головой льва.

– Представляешь, меня только что заловила парочка здоровенных негров, елы-палы. Не подумай чего плохого, – сыпал Марк. Слышимость была исключительная, Кириллу даже пришлось отвести трубку подальше от уха. – Вот, черненькие мои, стоят рядом… Привет от моего российского друга!.. Это я не тебе. Интересные экземпляры. У одного нет передних зубов – типичный наш доморощенный зек. А второй в очках и очень улыбчивый – наверное, серийный убийца… О! Они тоже тебе шлют привет.

– Ты что, выпил? – догадался Кирилл.

– Я тебя забыл спросить: она хорошенькая?

– А по мне хоть Баба-Яга. Завтра распишемся, через месяц разведемся. Что негры-то от тебя хотят?

– Говори «черные» – они это любят. Вырабатывай привычку сейчас. Приедешь – будет не до этого.

– Ну и что черные? Чего им надо?

– Предложили, ну, вежливо так предложили, позвонить в любую точку земного шара по ворованному радиотелефону. Всего за десять долларов. Не мог отказать. Так что цени! Ты для меня – пуп Земли, елы-палы. – Марк рассмеялся. – Так говоришь, она хорошенькая?

– В твоем вкусе. Только не упрашивай. С собой я ее не возьму. Фотографию привезу. Хочешь?

– Ты помнишь нашу учительницу по математике?

– Таисию? А как же. Все выводила нас в люди… Да! Знаешь, что я подумал… Бизнес-классом я не полечу. Хватит с меня первого.

– Она мне тут приснилась.

– Кто?

– Да Таисия, Господи! Помнишь, как она тебе линейкой заехала, когда ты Самохиной подножку поставил?.. О! Негр в бок толкает. Тот, что на зека похож. А еще говорил: время не ограничено. Сейчас… Еще минуту… Это я не тебе. Ну ладно, закругляюсь. Поздравляю тебя и твою Марину с фиктивным браком. Еще раз. А то, может, передумаешь? Поздненько в наши-то годы начинать новую жизнь!.. Ты представить себе не можешь, что такое тоска по родине!.. Шучу. С тобой ведь, если ты что решил, бесполезно бороться. Насчет билета – подумаю. Все! Елы-палы! Пока!

Кирилл положил трубку и включил магнитофон. Из динамиков тихо полилась музыка: песня из кинофильма «Привидение», который шел лет семь назад.

Через пять минут он резко откинул одеяло и выпрыгнул из постели.

Все равно теперь не уснуть, а лежать вот так, без дела – пытка.

Кирилл нашел в шкафу красно-бело-синие спортивные трусы, футболку «Адидас», белые носки, быстро оделся и тихо вышел из квартиры.

Кирилл бежал свою обычную дистанцию. Где-то на середине пути к нему пристроилась рыжая дворняжка. Она не отставала и не обгоняла его. Только изредка совсем по-человечески бросала благодарный взгляд. Наверное, когда-то у нее был хозяин, который вот так же бегал по утрам, и она вместе с ним…

Кирилл подбежал к своему дому, остановился у подъезда.

– Ну что, будем прощаться? – чуть запыхавшись, обратился он к собаке. – Извини, домой тебя пригласить не могу. Маман страсть как не любит вашего брата.

Собака склонила голову набок, словно сожалея о несбывшихся надеждах, и, даже не тявкнув на прощание, побежала по своим собачьим делам.

Кирилл открыл дверь. Нос приятно щекотнул запах блинов. Не сняв кроссовок, Кирилл устремился на кухню. Маман, Людмила Васильевна, худая, ярко накрашенная брюнетка, стояла у плиты, переворачивала блин и одновременно подносила ко рту сигарету.

– Ничего не получишь, пока не умоешь свою моську, – погрозила Людмила Васильевна сыну широким кухонным ножом, – марш в ванную…

Ровно в десять Кирилл стоял в прихожей перед зеркалом и никак не мог завязать галстук. Операция эта и в обычные дни проходила с переменным успехом, но вся штука в том, что сегодняшний день для Кирилла был необычным. Кирилл волновался, хотя признаться в этом даже самому себе не мог.

Людмила Васильевна сидела в комнате за столом, тщательно причесанная, с десятком нитей всевозможных бус на шее. Плечом она прижимала телефонную трубку к уху, в левой ее руке привычно тлела сигарета, а правой маман раскладывала карты. Еще она успевала критически оглядывать сына с ног до головы, пряча глаза, когда сын смотрел на нее.

– Евстратиков, – сказала Людмила Васильевна в трубку, – опять эта дама бубей лезет поперек дороги… Думаешь… А валет пик наискосок? Нет, слева… Как плохо… – Людмила Васильевна взяла карту и переложила ее на другое место. – Егор, какая я, прямо не могу! Не слева валет! Справа он! Я перепутала… Так… Так… Вот, уже лучше… Ты на свидание? – обратилась Людмила Васильевна к сыну.

– С чего ты взяла? Сегодня шведы придут на переговоры, – соврал Кирилл, – надо выглядеть пореспектабельней. Черт возьми! Проклятый галстук. Мать! Сделай что-нибудь!

– Егор Сильвестрович передает тебе привет, – не обращая внимания на стенания сына, сказала Людмила Васильевна, – он говорит, что у тебя сегодня очень удачный день. Что ты можешь смело браться за любое дело.

Галстук наконец сдался.

– Отлично! К черту немцев. Не пойти ли взять ближайший обменный пункт валюты? – Кирилл улыбнулся левой половинкой рта.

– Ты так и не научился врать, Кирюша, – вздохнула Людмила Васильевна. – Шведы… Потом вдруг немцы… И прошу тебя, не улыбайся так. Ну, вылитый отец, царство ему небесное. Значит, шведы?

– Я пошутил, мать. Ты угадала – свидание. Она на девятнадцать лет и три месяца старше меня. У нее фантастически богатый жизненный опыт. И, что мне в ней нравится больше всего, у нее три очаровательные взрослые дочери…

Кирилл надел пиджак, похлопал себя по карманам: все документы были на месте.

– А еще она красит волосы в сексуальный платиновый цвет, как у Мэрилин Монро. У нее длинные, в меру кривоватые ноги, и она никогда в жизни не стригла ногти.

– Ладно, – улыбнулась Людмила Васильевна, – иди поцелую.

Она поцеловала Кирилла в щеку, так и не выпустив из рук сигарету.

– Да, – сказала Людмила Васильевна, – Егор Сильвестрович говорит, чтобы ты избегал нечетных чисел.

– Интересная ситуация, – заметил Кирилл. – С одной стороны, день удачный, с другой – нужно опасаться нечетных чисел… Сегодня как раз нечетное число, мать!.. Пока!

Кирилл дошел до платной стоянки (в десяти минутах ходьбы от дома), на которой оставлял свою машину – серебристую «мазду».

Бросив «дипломат» на заднее сиденье и сняв пиджак, он сел за руль и завел мотор. В салоне было душно. Сиденье, раскалившееся на солнце, до озноба обожгло сквозь рубашку спину. Но через какое-то время все встало на свои места. Ветер в открытое окно, музыка из динамиков магнитолы – хорошо, радостно жить… А впереди – Америка.

На условленном месте его ждал двоюродный брат Михаил. Михаил был в джинсах, кроссовках и футболке.

Бабы, наверное, сходят по нему с ума, мелькнула у Кирилла завистливая мысль, бокс бросил, а форму, однако, поддерживает… Охраннику, конечно, без этого никак нельзя!

Михаил сел на переднее сиденье. В левой руке он держал упругое резиновое кольцо – кистевой эспандер, и методично, без устали, сжимал его.

– Ты чего не появился в четверг, сачок? – сразу спросил Михаил. – Пришлось ломаться вчетвером! Проиграли ящик пива… Правда, в сауне потом его вместе и выпили.

– Мне, Майкл, сейчас не до футбола…

– А ты чего так вырядился, Кир? – обратил внимание Михаил.

– Паспорт взял? – ответил вопросом на вопрос Кирилл.

– Как договорились… Может, хватит таинственности?

– Скорее, конспирации… – поправил Кирилл. – Не хотел разводить базар раньше времени. Опять же маман… Хватит с меня Вероники.

– Подожди… Ты что, женишься?

– Ну… Да… В общем, слушай. Засиделся я здесь. Веришь ли, по ночам концерт по заявкам ветеранов труда снится. – Кирилл скорчил рожу и, изменив голос, загнусавил: – А сейчас по просьбе покойного Кирилла Олеговича Успенского, сорок лет проработавшего на одном месте, передаем его любимую песню… Слишком все гладенько-гаденько пошло. Слишком сыто да кучеряво жить стал. Самое время начать с нуля… Шварца помнишь?

– Это у которого уши трубочкой? Твой одноклассник?

– Трубочкой? Не помню… Он сейчас в Америке. Похоже, неплохо устроился. Вот, сделал вызов… Так что, вроде как – тьфу, тьфу, тьфу – лечу. Пока на полгода. А там, может быть, выбью «грин-карт»… Или женюсь на какой-нибудь американке и автоматом получу гражданство.

– А как же тетя Люда? Людмила Васильевна?

– Как, как… Никак! Если зацеплюсь, заберу ее к себе. Ты меня не сбивай. Короче. Ситуация сложилась так, что я попадаю в Америку при условии, если оставляю здесь жену. В общем, Майкл, ты ее знаешь. Это – Марина. У нас с ней договор. Регистрация через сорок минут. Ты мне нужен как свидетель… Вот и все.

Михаил дослушал брата спокойно, не перебивая, но эспандер сжимать перестал и крутил его на пальце.

– Сигаретки нет? – спросил он, когда Кирилл замолчал.

– Ты же знаешь, я не курю.

– Ты же знаешь, и я не курю. Но когда тебе с бухты-барахты такие новости… Мог все же предупредить. Я бы хоть подарок приготовил.

– Говорю тебе: не хотел раньше времени разводить базар. Я даже Шекловитову ничего не сказал…

– С деньгами помочь? – осторожно спросил Михаил.

– С этим как раз все в порядке.

– Чем думаешь там заниматься?

– Есть вариант… Одна фирма… Небольшая, но с хорошими перспективами. Им нужен специалист по России, и непременно женатый. Такое дурацкое условие. Но овчинка выделки стоит, у меня далеко идущие планы. Правда, говорить об этом еще рано. Сначала – штамп в паспорте. Потом – виза. Ну, а там… если не помру, если террористы не угонят самолет, если на Нью-Йорк не свалится метеорит… Не хочу загадывать.

– Значит, все уже решено?

– Вот именно, Майкл!

– Тогда, – улыбнулся Михаил, – заводи, поехали…

Регистрация обычная, без всяких выкрутас – жених и невеста, два свидетеля – должна была состояться в двенадцать ровно. На часах было уже пятнадцать минут первого, а невеста все не появлялась. Кирилл нервно прохаживался возле машины, вертя головой в разные стороны.

– Сходи позвони – вон автомат, – в десятый раз предложил Михаил.

Гул машин, припекающее нещадно солнце, тополиный пух, летящий в глаза, – все это выводило Кирилла из себя.

Он упорно молчал, чувствуя: стоит сказать лишь слово, и его понесет… Не хватало вместе с визой потерять и брата.

Надежда, что Марина еще придет, пока была. С Мариной все нормально, утешал себя Кирилл, просто она опаздывает, пара минут, и она появится. Еще можно будет что-то сделать, договориться – и их распишут… Но в глубине души он уже знал: она его кинула…

– Сколько времени? – спросил Кирилл.

– Скоро час…

Михаил высоко подбросил резиновое кольцо и поймал.

– Кир! Ты извини, я больше ждать не могу. Работа… Если она придет, попросишь кого-нибудь из прохожих.

Кирилл молча протянул руку…

Михаил остановил попутную машину, махнул на прощание, и Кирилл остался один.

Он ждал еще полчаса, присев на капот «мазды».

Рядом остановились гаишники, проверили документы Кирилла и документы на машину.

– Что, бортанула? – спросил нагловатый молоденький лейтенант.

– Да это как посмотреть, – вяло ответил Кирилл. – Моя платформа: все, что ни делается, к лучшему.

Гаишники уехали. Кирилл подождал еще десять минут и пошел звонить. Злость уже прошла. Что осталось? Скорее всего – любопытство, болезненное. Все-таки интересно узнать: какого черта? Почему она не пришла? Не померла же, в самом деле! Ведь под монастырь же подвела… Хотя ситуация небезнадежная… И время еще есть!

Таксофон был занят. Звонила девушка. Она стояла спиной к Кириллу – стройная фигура, темно-каштановые волосы, в которых запуталась пара тополиных пушинок… Девушка только-только набрала номер, и это означало одно: нужно ждать! Метрах в десяти был еще таксофон. Кирилл хотел направиться к нему, но в этот момент девушка повесила трубку и, чуть не столкнувшись с Кириллом, быстро пошла по улице. Лица ее он так и не увидел, но что-то знакомое почудилось ему в ней. Походка? Да… и… нет. Наклон головы… Или то, как она сжала в кулачок свободную левую руку?

Наваждение… Девушка как девушка.

Секунду Кирилл колебался. Звонить? Или догнать девушку?

Звонить – выбрал он и тут увидел на полке записную книжку, темно-зеленую, сливающуюся с такой же темно-зеленой поверхностью, на которой она лежала.

Это было так кстати! Кирилл обрадовался: сейчас он выяснит, кого ему напоминает незнакомка.

Он взял книжку и поспешил за девушкой, обдумывая, что лучше: окликнуть ее или догнать, тронуть за плечо и…

Не успел Кирилл сделать несколько шагов, как за его спиной раздался грохот: скрежет металла, звон бьющегося стекла и крик.

Мысль о девушке моментально улетучилась. Кирилл резко обернулся. На том месте, где он был несколько секунд назад, теперь стоял грузовик, груженный кирпичами. От будки таксофона, по которому Кирилл собирался позвонить, осталась какая-то бесформенная масса, забившаяся под брюхо машины…

Несколько секунд… Если бы Кирилл не кинулся за девушкой, все, что от него осталось, лежало бы сейчас тоже под грузовиком… Неужели это была смерть? Была и промахнулась…

– Алкаш, морда синюшная, не видишь, куда прешь?! – кричала на высунувшегося из кабины водителя обомлевшая от случившегося бабка в черном платке. – Чуть не переехал, сволота! Пьянь!

– Да не пил я, – кричал в ответ водитель, который тоже был удивлен происшедшим. – Она взбесилась! Я торможу, а она прет! Я выворачиваю, а она прет!

Уже собралась толпа любопытных.

– Жаль, без жертв обошлось, – сказал кто-то сокрушенно.

Водитель открыл дверцу и спрыгнул на асфальт.

– Ты, мужик, в рубашке родился, – кивнул он Кириллу. – Ну, думаю, хана тебе… Вдруг побежал… Отвел Господь от греха… Главное, я торможу, а она прет! Я выворачиваю, а она прет!.. Взбесилась!.. А ты, мужик, в рубашке родился.

Последнее, что запомнилось Кириллу: трясущиеся руки водителя, подносящие горящую спичку к трясущейся в губах сигарете.