Текст книги "Девушка с обложки"
Автор книги: Павел Шорников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Момент передачи адреса видел господин Рицке и долго выпытывал у своей невесты, о чем она говорила со своим русским воздыхателем. Теперь уже сам Кузьмин наблюдал эту сцену со стороны. Ему показалось, что губы Вероники в конце концов произнесли слово «картина».
Говоря о подарке, Сергей имел в виду портрет Вероники. За ним-то он и отправился с утра пораньше в автопарк, принадлежащий господину Рицке, где многочисленные ящики петербуржцев и минчан оставались пока, до спектаклей, на сохранении. До автопарка Кузьмин, воспользовавшись советом Вероники, как лучше бедному рабочему сцены передвигаться по Берлину, решил добраться на такси. Адрес автопарка был на визитке Гюнтера, которую он выпросил у Оглоблина. На всякий случай Данила прямо из гостиничного номера позвонил в автопарк, секретарше господина Рицке, которая владела русским не хуже своего босса, и предупредил, что сейчас к ним пожалует его человек по имени Сергей Кузьмин и заберет кое-что из театрального реквизита.
Каково же было удивление Сергея, когда на складе, куда его лично привела очень вежливая секретарша, он не обнаружил ящика со своими картинами. Ящик бесследно исчез.
Дело чуть было не дошло до полиции. Хорошо, секретарша господина Рицке догадалась сначала опросить водителей. Очень скоро выяснилось, что ящик увезли по распоряжению самого Гюнтера.
– На каком основании?! – атаковал Сергей секретаршу, которая сохраняла удивительное спокойствие.
– Сейчас я все выяснить, – улыбнулась она.
Но и без выяснения Кузьмин понимал, что «жутко правильный» Гюнтер, не имея внутреннего права отыграться непосредственно на сопернике, решил нанести сокрушительный удар по его картинам. Еще и лучше. Получался такой двойной удар. Первый – чтобы просто сделать человеку больно, и второй – чтобы он не вздумал подарить его невесте ничего из своей мазни на память!
Что он с ними хотел сделать? – оставалось только гадать. Сжечь? Нарезать на мелкие цветные волоски? Утопить? Закопать? Уже не важно. Все равно со стороны будет выглядеть так, словно картины утеряны вследствие какого-то невероятного стечения обстоятельств, и виноватых нет. Кузьмин был в этом уверен.
Секретарша, а вместе с ней и Сергей вернулась на свое рабочее место и уже через минуту говорила со своим боссом по телефону. Прислушиваясь к немецким словечкам, а больше ориентируясь по выражению лица секретарши, Кузьмин понял, что произошло совсем не то, чего он ожидал.
Повесив трубку, секретарша с милой улыбкой объяснила Сергею, куда на самом деле подевались его картины.
Как оказалось, не обошлось без Леры, которую секретарша упорно звала невестой. Дальнейшее в голове не укладывалось. Выходило, что Валерия от имени жениха (на что, как невеста, имела полное право) согласилась в ответ на неожиданное предложение господина Гюнтера Рицке выставить все шестнадцать полотен Сергея в одной из частных картинных галерей, хозяином которой был хороший знакомый мецената.
12
Вот это был удар! Всем ударам удар! Ты у меня невесту хочешь увести, а я тебе за это твои картины в картинную галерею пристрою! И посмотрим, как ты себя дальше поведешь.
Еще секретарша сообщила ошарашенному Кузьмину, что его ждут в галерее прямо сейчас для подписания контракта.
– Ну, это по-русски называется: без меня меня женили, – развел руками Сергей. – Им эта инициатива будет дорого стоить, – отпустил он двусмысленность, сам не совсем понимая, что имеет в виду: скандал, с которым картины вернутся к нему, или условия контракта.
На его вопрос, где находится эта злополучная галерея, секретарша с улыбкой сказала:
– Фирма есть вам машина.
Видимо, отчасти расчет Гюнтера был правильным. Это происшествие сыграло с памятью Сергея злую шутку. Он думал только о своих картинах, беспокоясь за их целостность. Какими бы они ни были – хорошими или плохими, – но это были его картины – его!!! О свидании с Вероникой он совершенно забыл.
Сергей сел в поданную специально для него «БМВ», машина выехала за ворота автопарка и повернула в сторону центра Восточного Берлина, больше похожего на окраину с его новостройками да башенными кранами. Они проехали Александр-плац, оккупированную голубями. Сергей узнал эту площадь по телебашне с серебристым шаром. Бросился в глаза монумент-грибок «Вселенские часы», грязноватая стеклянная крыша железнодорожного вокзала и здание, похожее на универмаг, с надписью «Zentrum» – универмаг, наверное, и был.
Водитель свернул.
– Вас ист дас? – вспомнил Сергей и показал на красивое здание с непроницаемыми коричневыми окнами-зеркалами, мимо которого они проезжали.
Из тирады, последовавшей в ответ, все-таки удалось понять, что это Дворец республики («Республик-палац»). Свое «вас ист дас» Кузьмин пускал в ход еще несколько раз, когда они проезжали мимо темной громады собора, мимо старинных порталов здания оперы, мимо конной статуи Фридриху II, по суматошной Унтер-ден-Линден. А Бранденбургские ворота, под которыми они проскочили, Сергею были знакомы и без «вас ист дас», от которого у водителя уже начала дергаться щека.
Они въехали в Западный Берлин, и сразу что-то изменилось. Как будто из редколесья вдруг попал в чащобу. Все гуще, резче, навязчивей: реклама, витрины магазинов, люди.
«Так у Гюнтера есть выход на галерейщиков! – наконец дошло до Сергея. – Наверняка у него есть знакомые и среди антикварщиков! А что, если я попал не глядя? Что, если господин Рицке действительно занимается контрабандой раритетов? Что, если это с его подачи меня так тщательно обыскивали на польской границе – отвлекающий маневр?! Почему бы и нет?!»
Галерея находилась на Констанзер-штрассе на двух этажах пятиэтажного дома из серого камня с трогательными французскими балконами. У входа в галерею, прячась от солнечных лучей под тентом, Кузьмина ждала… Лера. У Сергея возникло неодолимое желание наброситься на свою бывшую невесту и, не сходя с места, учинить ей скандал. Но на улице было слишком много народу – мирные немецкие бюргеры. И не то что не хотелось шокировать их, – развлекать не хотелось.
Водитель никуда не уехал, остался ждать Сергея. Так что весь разговор между русскими происходил на его глазах. Это тоже сдерживало.
– Ты что себе позволяешь?! – улыбаясь, словно он произносил комплимент, прошипел Кузьмин.
– Ты о картинах? Гюнтер сказал, что не может тебя найти и что дело срочное, – стала объясняться Лера. – Ты что, хочешь отказаться?
– Ты ничего не поняла. Это провокация.
– Провокация? У тебя температура! Или у нас с сегодняшнего дня опять холодная война? Да ты у него в ногах должен валяться, благодарить за то, что он тебе устроил персоналку и так быстро.
– Вот именно – в ногах. Поваляюсь, поваляюсь, а потом вдруг неожиданно выяснится, что картины непродажные, потому что я хреновый художник. А в договоре стоит такой маленький пунктик: о покрытии части убытков за счет автора. И кто платить будет? Твой папа?
– Оставь папу в покое. Надо будет – заплатит. Это ты ничего не понял. У Гюнтера большое сердце. Он просто душка и рад помочь ближнему. Кстати, прежде чем отправить картины сюда, он приценился к ним. Они ему понравились. Одну, он сказал, купит точно. Можешь меня ревновать, но он мне очень симпатичен.
– Прекрасно. Вот и жени его на себе.
«Одну он купит! – возмутился Кузьмин. – Знаем мы эту одну – портрет Вероники. Но этот портрет не продается!»
– А что касается картин, – сказала Лера, не обратив внимания на совет женить на себе Гюнтера, – ты мне еще спасибо скажешь, что все так классно получилось. Не отдавай им больше пятнадцати процентов. В крайнем случае – семнадцать. Это по-божески.
– Да не будут они ничего продавать! – возмутился Сергей. – Как ты не можешь понять. Это же мафия! – Он чуть было с ходу не записал и Гюнтера, и галерейщика в контрабандисты, но вовремя прикусил язык. Эту версию он выдвинул в шутку. И ничего в ее пользу у него не было. Только желание доказать, что «жутко правильный» господин Рицке не такой уж и правильный. – Пойми, это все фикция. Чтобы отвлечь меня и в конечном счете унизить в глазах… Вот здесь вы и сошлись! Вот здесь ваши цели и совпали! Ведь ты для этого подменила картины! Признавайся! Чтобы я понял, что без тебя, без твоего папочки, только с кисточкой в руках я ноль без палочки!
– Оставь папу в покое, – с металлическими нотками в голосе проговорила Лера. – Да, картины подменила я. Мне было больно, мне было гадко. Сначала я хотела сделать так, чтобы тебя вообще повязали на границе, как советовала мама.
– Ах, мама! Эта твоя мама!.. – взвился Сергей, позабыв про улыбку. Несколько прохожих посмотрели на него с удивлением.
– Не трогай маму! – перебила его Лера. – Я ее все равно не послушалась. Я решила ответить добром на твое зло. Ты – художник. Европа – это шанс. Вот я и дала тебе этот шанс. Дала, потому что люблю тебя. Сам бы ты на такой вариант ни за что не согласился.
– Вот только не надо выворачивать ситуацию наизнанку и делать из себя святую! Шанс она мне дала. Себе ты шанс дала, вот что! Если бы не Рицке с его знакомым галерейщиком…
– Вот видишь, риск оправдался… Ладно, не будем спорить, кто кому, когда и что дал, – улыбнулась Валерия. – Твои картины выставляют. Радуйся.
– Ничего-то ты не поняла, – тяжело вздохнул Сергей.
Отказаться от контракта с картинной галереей у Кузьмина не хватило духа. И это несмотря на то, что пункт о возмещении возможных убытков в контракте все-таки стоял, а значит, успех персональной выставки никому не известного русского художника был очень и очень сомнителен. Но согласно другому пункту договора убытки эти брался покрыть… господин Рицке.
Сергеи все прекрасно понял. По сути, он подписывал контракт не с картинной галереей, а с Понтером. И всем остальным было прекрасно понятно, что если бы не Рицке, никто бы с русским по поводу выставки его картин ни в этом месте, ни в другом даже разговаривать не стал. Как правильный человек, Гюнтер, конечно же, ждал от своего соперника правильных реакций за свою услугу: оставить в покое его невесту. Но будь Кузьмин в десять раз правильней господина Рицке, он и тогда не смог бы выполнить этот сам собой разумеющийся пункт молчаливого джентльменского договора. Причина проста: теперь уже Сергей без Вероники не мог. Он не улетел сразу в Петербург, он остался в Берлине, зная, что произойдет. И это произошло.
Вероника заслонила собой весь мир. Он думал о ней, она мерещилась ему в толпе. Он вновь и вновь прокручивал в своем воображении все те редкие встречи, которые у них были, пытаясь по ничего не значащим фразам вычислить истинную причину, по которой Вероника согласилась выйти замуж за Гюнтера. Не верил он, что из-за денег. Не могла она из-за денег. Существовала другая причина, о которой Вероника предпочла умолчать, даже во вред себе. Знай Сергей эту причину, и он сделал бы все возможное и невозможное, чтобы устранить ее. Но как узнаешь?! Свои (это Оглоблин и остальные) сами были немало удивлены, когда поняли, на ком собирается жениться их (без иронии) благодетель. А к чужим (Рицке и остальные) не подступишься.
Сергей, что очень метко, но не очень красиво называется, подсел на Веронику. Он думал, что не сможет прожить без нее и дня. Но, как оказалось, смог и даже не один день. По условиям контракта Кузьмин должен был принимать самое активное участие в оформлении выставки, присутствовать на вернисаже и в последующем… являться в галерею на два дневных часа для общения с посетителями. Эти условия словно были продиктованы лично господином Рицке с целью оставить русского без свободного времени, чтобы тот не смог потратить его на Веронику. Пришлось согласиться с надеждой, что времени на Веронику все же хватит.
Оформление выставки продолжалось несколько дней. Уже к концу второго были готовы рекламные плакаты, буклеты и пригласительные билеты для постоянной клиентуры. На вернисаж были приглашены газетчики, фоторепортеры из модных журналов и телевизионщики с одного из местных, русскоязычных кабельных каналов. Все было солидно, на полном серьезе. Так что Кузьмин ко дню открытия своей первой персональной выставки как-то незаметно порастерял, казалось, неисчерпаемый запас скепсиса относительно успеха этого мероприятия.
Значит, права была Лера, и Гюнтер просто душка? Ведь все шло без обмана! Значит, он хотел Кузьмину только добра. Со стороны, наверное, так и казалось. Но Сергей думал иначе. Своим бескорыстным участием в судьбе русского художника господин Рицке все-таки добился главного: отрезал соперника от своей невесты. Он ловко лишил Кузьмина последних остатков свободного времени, на которые тот рассчитывал, и избрал в качестве своего союзника Оглоблина. Оглоблин ответил согласием на предложение Гюнтера отправить всех незанятых в спектакле в «разведку» по предместьям Берлина с благотворительными концертами: сцены из спектаклей, русские романсы… это был пробный шар. Рицке подумывал о больших гастролях русского театра «Пилигрим», которые он хотел организовать уже не как меценат, а как продюсер.
Между тем репетиции (двухразовые!) конкурсного спектакля, который Оглоблин срочно, по непонятной причине, стал перекраивать, проходили уже не в номере гостиницы, а в условиях, «максимально приближенных к боевым» – на вспомогательной сцене театра, где оглоблинцам предстояло играть. Как водится, сразу выяснилось, что рук не хватает – некому подать, принести, сбегать, переставить, забить, отвинтить, подкрасить, почистить, подклеить… И эти недостающие во множестве руки должна была заменить пара рук Кузьмина. При таком режиме: галерея, театр, галерея, театр, – у него, по идее, не должно было хватать времени даже на звонки. Но он звонил. Первый раз – в день подписания контракта. И это вместо обещания приехать и привезти картину.
– С подарком пока не получилось, – извинился Кузьмин. – И приехать я пока не могу. Твой Гюнтер организовал мне веселенькую жизнь.
– Я в курсе.
– Ты придешь?
– На вернисаж?
– Мне больше нравится – презентация.
– Приду.
Разговор явно не клеился.
– Что-нибудь случилось? – встревожился Сергей.
– Что может случиться? Все так, как и должно быть.
За этим ответом явно что-то скрывалось. Но Кузьмин, как ни старался, выяснить истинную причину плохого настроения Вики не смог.
«Завтра непременно надо к ней заехать», – решил он. Но и назавтра вырваться не удалось. Пришлось опять ограничиться звонком. Только в этот раз трубку подняла какая-то женщина, безупречно говорящая по-русски.
«Прислуга из русских?» – Уточнять Сергей не стал, попросил Веронику, но получил ответ, что ее нет дома. То же самое повторилось и в последующие дни.
Прямо хоть хватай такси, предъявляй таксисту бумажку с адресом, которая по-прежнему лежала в кармане его брюк невостребованной, и мчись, выясняй, что случилось. Но где взять время? И потом, до открытия выставки осталось совсем немного. А она обещала прийти.
Это хоть как-то успокаивало. Да, без нее все валится из рук. Да, без нее всегда плохое настроение. Но ведь до открытия – всего ничего. И неужели в самом деле он не сможет прожить без Вероники несколько дней? Чем не случай проверить?!
И вот эти несколько дней пролетели. Эпатировать публику, приглашенную на презентацию выставки, каким-нибудь экстравагантным нарядом Кузьмин не стал, хотя мысль такая была. Не надел он и фрак. Обычный темный костюм, голубая рубашка, галстук…
Что говорил хозяин галереи господин Баум, перед тем как перерезали ленточку, Сергей не понял. Но он очень надеялся, что ничего плохого. Вообще, он чувствовал себя так, будто его вытолкали на сцену, да еще в голом виде. Быть в центре внимания Кузьмин не привык. А быть в центре внимания в центре Европы и подавно. Все происходящее с ним как-то не совмещалось с реальностью. При мысли, что все это – из-за него, в голове начинало коротить.
Народу на открытие пришло не очень много. Навскидку человек пятьдесят. Но уж зато публика отборная. Женщины в мехах и бриллиантах, мужчины при золотых запонках и «ролексах».
Но… Вероники среди них не было. Зато была Лера, которую Сергей тоже (слава Богу) не видел все эти дни и даже немного беспокоился: уж не случилось ли чего и с ней. Лера пришла вместе… с господином Рицке. Это Кузьмину понравилось.
«Давай, – мысленно просил он свою бывшую невесту, – давай охмури этого красавчика с крадеными глазами. Пусть он вцепится в тебя, как ты вцепилась в меня. А уж мы с Вероникой как-нибудь договоримся…»
Лера и Гюнтер сами подошли к нему. Господин Рицке жестом подозвал официанта, они взяли по бокалу шампанского, чокнулись. Сергей и Гюнтер обменялись улыбками, комплиментами и уверениями в сердечной привязанности.
– А почему не пришла Вероника? – улучив момент, спросил Кузьмин у господина Рицке.
– Разве вы не охвачены? – то ли искренне, то ли деланно удивленно спросил он. – Она сообща с друзьями.
– Какими друзьями?
Здесь вступила Лера.
– Про шефские загородные концерты ты, конечно, слышал? Она поехала вместе с вашими артистами в качестве переводчика. Сначала отказывалась, но потом вдруг ни с того ни с сего согласилась.
– Что ты ей наговорила? – спросил Сергей, нисколько не смущаясь присутствием Гюнтера. Если он такой «жутко правильный», пусть терпит. Но правильность Гюнтера оказалась жутче жуткого. Поняв, что он третий лишний, господин Рицке тут же под благовидным предлогом отошел в сторонку.
– Я ей ничего не говорила, – мило улыбнулась Лера. – Я с ней вообще не общаюсь. Я общаюсь с Понтером.
«Может, это Ника что-то нашептала Веронике? Больше некому», – решил Сергей и тут же подхватил тему, заявленную Лерой.
– Ты хочешь позлить Веронику, заигрывая с Рицке?
Лера неожиданно рассмеялась, так что вдруг оказалась в центре внимания.
– А если мне надоело бороться за тебя? Если я переключилась на Гюнтера? – игриво спросила она. – Что ты на это скажешь?
– Флаг тебе в руки. За это от меня только «спасибо».
Лера опять рассмеялась. Сергею это очень не понравилось.
– Что ты все хохочешь? – начиная злиться, спросил он.
– Есть причина, – все так же весело ответила она.
– Какая еще причина?! – Кузьмин сдвинул брови.
– Придет время – узнаешь. И тогда мы посмеемся вместе, – последовал загадочный ответ.
Кузьмину хотелось укусить свою бывшую невесту, так он вдруг разозлился на нее. Валерия что-то знала и не собиралась ему говорить. Он в ее глазах выглядел круглым идиотом – отсюда и смех. Как разговорить Леру, Сергей придумать не успел. В зале вдруг появились телевизионщики, сразу внеся сумятицу и нервозность.
Телевизионщики набросились на Кузьмина, поставили его к стенке, где висел портрет Вероники, и стали палить по нему вопросами, на которые приходилось отвечать, не думая, настолько был задан высокий темп.
– Как вы охарактеризуете свое творчество?
– Сентиментальный постреализм.
– Вы предпочитаете голубой цвет. Это что-нибудь значит?
– Это значит, что под руку чаще других попадает туба с голубой краской.
– Кто эта женщина на портрете?
– Если браки заключаются на небесах, то это моя жена.
– Кого вы считаете своим учителем?
– Природу.
– Это ваш первый визит в Германию?
– И надеюсь, не последний.
Вопросы продолжали сыпаться. Кузьмин продолжал отвечать и, как ему казалось, удачно. Но под конец он все же сплоховал. Не то чтобы сморозил глупость… Просто соврал. Так получилось. Персональная выставка, всеобщее внимание… и вдруг вопрос:
– В качестве кого вы прибыли на театральный фестиваль?
И что, отвечать на весь Берлин: в качестве рабочего сцены? И вот этими двумя словами в один момент взять и испортить свой имидж, навредить своим картинам? А что, так и будет – навредит, – он был абсолютно уверен.
В голове у Кузьмина что-то щелкнуло, и он ответил:
– Я прибыл на фестиваль в качестве артиста.
– О, вы еще и артист, господин Кузьмин! Это замечательно. И в какой роли вы заняты?
«В главной!!!» – чуть было не выпалил он, но вовремя осадил себя, сказав, что занят в роли второго плана, но от этого не менее значительной и интересной.
– Я играю Странника.
Знал бы он, чем для него обернется эта ложь, предпочел бы ей непрезентабельную правду. Но тогда Сергею казалось, что он все делает правильно.
Расплата последовала несколько часов спустя, когда Кузьмин вернулся в гостиницу, усталый и недоумевающий: счастлив он или это в нем еще играют остатки шампанского?
Не успел он войти в свой номер, как следом за ним влетел разъяренный Оглоблин.
– Убийца! – бросил он с порога в лицо Сергея, который, схватившись за сердце, опустился на стул.
– Что… что случилось?
– Что случилось! Он еще спрашивает! Ты сорвал наше выступление!!! – крикнул Данила. – Убийца!
