Текст книги "Девушка с обложки"
Автор книги: Павел Шорников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
10
На первой же «зеленой» остановке Сергей выпросил у водителя грузовика монтировку, залез в фургон и непослушными руками вскрыл ящик с картинами. Оглоблин был прав. Кузьмин вез в Германию свои собственные работы. По большому счету, можно было ящик и не вскрывать. Еще до остановки Данила показал Сергею папку с документами. Эту папку Кузьмин лично передал Оглоблину в утро отъезда. В ней лежали составленная заблаговременно таможенная декларация и Свидетельство на право вывоза культурных ценностей с прилагающимися к нему фотографиями. На фотографиях, которые он опять же лично делал, были зафиксированы его картины! Шестнадцать, включая портрет Вероники.
Просто мистика! Как могло такое произойти?!
– Мистика какая-то! Как это могло случиться?! – задал Кузьмин тот же вопрос Оглоблину, когда посвятил его в эту невероятнейшую историю. – У меня голова гудит. Сначала эти таможенники и тут же… Никакой нормальный человек такой серии ударов не выдержит.
– Твое счастье, что ты ненормальный, – ответил Данила. – В смысле – талант. А с картинами… По-моему, все ясно – картины подменили.
– Да кому это надо! – возразил Сергей и замолчал. Был только один человек, который мог проделать с ним подобную штуку и имел возможность ее проделать. И этот человек – Валерия. Последние дни перед отъездом Сергей дома только ночевал. Квартира со всем ее содержимым была в полном Лерином распоряжении. Она могла делать все, что хотела. Вот все, что хотела, она и сделала. Подготовила документы на вывоз работ Сергея (получить «добро» Управления по сохранению культурных ценностей ей ничего не стоило – папочка на что?), вытащила из ящика картины, забросила туда другие. Коллекцию же поставила в тот угол, где раньше пылился Кузьмин, и накрыла его мешковиной – как будто так и было! Сергей ясно помнил, как бросил на эту мешковину последний взгляд, словно что-то такое почувствовав.
«Образцовая семейка! Дочка мамы стоит! Интересно, приготовил ли мне что-нибудь папочка?»
Но зачем, зачем Лера это сделала? Из вредности? Вряд ли. Из вредности она могла просто спалить квартиру. Нет, здесь что-то другое, тоньше. Пошевелив мозгами, Сергей пришел к выводу, что все наверняка упиралось в деньги. Кузьмин словно услышал нравоучительный, с металлом голос Леры: «Ты отказался от моих денег… Так будь последовательным. Оставь коллекцию дома. Возьми свои картины и попробуй продать их. Вот мы и посмотрим, на что ты годишься. Но, предвидя результат, я говорю тебе: униженного, я буду любить тебя еще больше…»
Унижения Кузьмину ни при каких условиях было не избежать. Уж он-то прекрасно понимал, что продать (выгодно продать!) картины художника, имя которого никому не известно, не то что в Европе, а даже в Питере – невозможно. Будь он хоть трижды талантлив. Нужна раскрутка, реклама. А это большие деньги, которых у него нет и которыми рисковать для него никто не захочет. Так что во избежание разорения и душевных травм лучше даже не пытаться продать картины.
Варшава встретила их проливным дождем. С длинного моста через Вислу можно было разглядеть словно подернутые кисеей небосребы из стекла и бетона (Нью-Йорк, да и только!), за которые цеплялись облака. Среди небоскребов скромно затерялась знакомая московская высотка. По скоростной автомагистрали, пересекающей столицу, они проскочили почти весь город. Было такое ощущение, что водитель вошел в раж и решил до самой немецкой границы никаких остановок не делать. Но это было только ощущение и только у Кузьмина.
Они свернули (уже в Новом городе) на улицу, название которой было для Сергея почти родным – Костюшко. В Питере на улице с таким же названием жили его знакомые. На Костюшко находилась гостиница, в которой для них и для минчан были забронированы номера.
Оглоблинцев никто не встречал – все минчане разбежались по Варшаве. Время еще было не позднее, только начинало вечереть. Еще работали музеи, еще можно было успеть в театры. Сами оглоблинцы уже никуда не успевали «благодаря» Кузьмину. Но зла на него никто не держал. Зло держали на таможенников. И было смягчающее обстоятельство – дождь, который и не думал прекращаться. Минчане, предпочевшие прогулку прочему времяпрепровождению, наверняка не раз пожалели, что не остались в гостинице. Под таким дождем не очень-то погуляешь по Старому городу, глазея на замки, дворцы и костелы.
И все же, разместившись, часть оглоблинцев решилась выйти погулять. Инициатором был сам Оглоблин. Он сумел убедить наиболее внушаемых артистов, что дождь уже не такой сильный. На самом деле дождь стал сильнее и намного. Сергею предложили присоединиться к компании, но он отказался.
У себя в номере его ждала Ника, и он вроде как обещал подарить ей еще одну последнюю ночь.
Но делать это у Кузьмина не было никакого настроения. Хотелось побыть одному, подумать. Слишком многое произошло за последние несколько часов. С Варшавой было проще. Она могла подождать. На обратном пути еще будет возможность как следует познакомиться с ней. А вот как быть с Никой?
Едва Сергей вошел в свой номер, как зазвонил телефон.
– Это я, – услышал Кузьмин голос Ники. – Ты придешь?
– Да, – сказал он обреченно.
– Если ты еще не узнал, – сразу повеселела она. – У меня триста тринадцатый номер. Я жду.
Сергей принял душ, оделся и поплелся в триста тринадцатый номер, где был установлен электрический стул – не иначе.
Проходя мимо бара, он сказал себе: «Чуть-чуть – для забвения», – и свернул. Не успел Кузьмин усесться за стойку и заказать виски у кудрявой барменши в белой блузке и красной жилетке, как рядом с ним нарисовалась молодая женщина, которую так и тянуло назвать девицей. Девица явно была профессионалка – кричащий наряд, «боевая» раскраска. Она что-то сказала Кузьмину по-немецки и улыбнулась. Губы у нее были чувственные, припухлые. Скорее всего, они «достались» ей в одном из косметических кабинетов.
– Сори, мадам, – ответил Сергей. – Я по-немецки – найн.
– О! Елки-палки! – обрадовалась девица. – Опять соотечественник попался! Ты откуда?
– Из Питера, – вздохнув, ответил Сергей.
– Не может быть. Я сама питерская. Три года, как уехала. Ты первый – землячок.
Они познакомились. Девицу звали Марина. Сергей заказал Марине сухого вина, и потекла неспешная беседа. Играла негромко музыка, и, словно подстраиваясь под нее, так же негромко переговаривались между собой в полумраке немногочисленные посетители за столиками с настоящими, толщиной с блюдце, красными свечами.
Марина рассказала свою историю, довольно простую. Вышла замуж за поляка, развелась. И чтобы не пропасть, вынуждена была заняться древнейшей из профессий.
– Я думала, меня тошнить будет, – призналась она. – Но… как ни странно, мне все это понравилось. Варшава в этом отношении не Питер. Клиент интеллигентный – европеец. Правда, тоже попадаются кадры… но редко… А ты чем занимаешься? Руки у тебя, как у пианиста.
– Я специализируюсь на антиквариате.
– На старушек, значит, тянет! – рассмеялась Марина. – Да шучу я, шучу… А я тебе нравлюсь? – неожиданно спросила она.
– С тебя можно писать портрет, – уклончиво, но искренне ответил Сергей.
– Хочется сделать тебе приятное, – посерьезнев, прожигая Кузьмина взглядом, сказала Марина. – Просто так… Потому что ты из Петербурга. Потому что нравишься мне. Пригласи – не пожалеешь.
Во рту у Сергея мгновенно пересохло. Он представил себе, как пухлые, зовущие губы Марины целует его плечи, шею, лицо, как целовали все это и сверх этого жадно и нескромно в минувшую ночь губы Ники…
«Стоп!!! – скомандовал себе Сергей. – Не знаю, какой из меня художник… или рабочий сцены… но секстурист вырисовывается что надо…»
Не дождавшись от Кузьмина ответа, Марина улыбнулась и кивнула пару раз.
– Понятно, – сказала она. – У тебя кто-то есть. Глупый. Я ее у тебя не отнимаю. Вот и проверишь, любишь ты ее по-настоящему или нет.
Сергей опять не выдавил из себя ни слова.
– Жаль, – сказала Марина и нежно дотронулась ладонью до его щеки. – Такой красавчик… С тобой так хорошо. Даже вот так – просто сидеть и ничего не делать, только говорить. Как же сладко, наверное, в твоих объятиях… Ладно, не смущайся. Просто я забыла, что на работе.
Сказав это, Марина тут же приступила к своим профессиональным обязанностям: подсела к мужику, гладкому, с розовыми щеками, сказала что-то по-немецки. Ей по-немецки же ответили. Сергей расплатился с барменшей и пошел к себе в номер.
Рано утром колонна из двух автобусов и двух грузовиков покинула Варшаву. К полудню проехали Познань с торчащими заводскими трубами. За Познанью Сергей перевел часы на два часа назад.
Наконец – граница. Если бы оглоблинцам не досталось на белорусско-польской таможне, они сочли бы, что немцы самая въедливая нация на свете, настолько тщательно те проверяли паспорта, страховые полисы и даже техпаспорта. От обилия людей в форме, стиль который был до боли знаком по фильмам о войне, от немецкой лающей речи Сергей вдруг ощутил себя разведчиком, выполняющим особо важное задание.
Но все когда-нибудь кончается. Граница осталась позади. Узкая польская автострада как по волшебству сменилась на четырехполосную немецкую бетонку, по которой невозможно ехать тихо. Скорость увеличилась, но по сравнению с обгоняющими колонну легковушками они просто топтались на месте.
На первой же стоянке сделали остановку. Европа чувствовалась здесь особенно остро. Словно вчера выкрашенные лавочки (даже боязно садиться, вдруг запачкаешься), урны, рядом с которыми ни одной бумажки, бесплатные туалеты, поражающие своей стерильностью, и аккуратные, словно искусственные, елочки по периметру. На этой стоянке к Сергею подошла Ника. Она, как и вчера, ехала с белорусами. На предыдущих остановках, еще в Польше, они только обменялись взглядами.
– Как тебе лекарство? – спросила Ника.
– Какое лекарство? – не понял Сергей.
– От любви, естественно. Под ложечкой сосет уже не так?
– Я не понимаю, о чем ты?
– Я о проститутке по имени Марина, которую ты предпочел мне. С которой провел ночь.
– Что за глупость, – смутился Сергей. – Какая ночь!
– Значит, правда…
– Да не было у нас с ней ничего.
– Вот потому, что ничего не было, ты и не пришел, да, дорогой?
Переубеждать Нику не имело смысла. Они постояли еще, но молча, и разошлись по разным автобусам.
Откуда Ника узнала о Марине, Кузьмин понял два часа спустя, когда очередная стоянка осталась позади.
– Ты чего такой смурной? – спросил Оглоблин. – Все из-за картин переживаешь? Да не переживай. Продашь ты свои картины. Хорошо продашь.
– Со свадьбой тебе накаркать удалось, – ответил Сергей. – Но здесь твой черный глаз не поможет.
– Ну, не продашь, так хоть до Берлина прокатишь. – Оглоблин не дал обдумать свои слова и тут же задал неожиданный вопрос: – Ты действительно снял вчера проститутку?
– В каком смысле? – сделал удивленные глаза Сергей.
– Натурально сыграл, – похвалил его Данила. – Наш осветитель сидел у тебя под боком и с наслаждением наблюдал всю сцену с некой Мариной. Он даже записал ваш диалог… и дал мне почитать. – Данила показал рукой наискосок, где дремал с полуоткрытым ртом осветитель. Именно ему Оглоблин перед последней остановкой передал толстую черную тетрадь, которую с интересом читал до этого. – Наш осветитель, видишь ли, пьесы пишет. К сожалению, бездарные. А нам неплохо было бы поиметь какую-нибудь современную пьесу. Может, попробуешь себя как драматург? Фантазия у тебя есть, если судить по раритетам господина Рицке, которые он везет в тайнике, в минском автобусе.
– Подожди-ка, – остановил его Сергей. – А кому еще наш осветитель давал почитать свою писанину?
– Если только Веронике. Он всегда ей все дает первой. Ценит ее мнение. А что?
– Да нет, ничего.
«Так вот в чем дело… Интересно, что этот осветитель там написал? А какая, собственно, разница? Все даже очень хорошо получилось. И рвать ничего не надо. Все порвалось само собой».
– У меня для тебя не очень приятные новости, – вывел Сергея из задумчивости Оглоблин. – Я тут разговорился с Ильей и знаешь, что выяснилось? Я сам не поверил…
– Ну что ты замолчал? – внутренне холодея, спросил Кузьмин. – Говори.
– Да что говорить… Твоя Вероника, как оказалось, поехала в Германию не на работу, а… к Понтеру Рицке… Она его невеста.
– Как невеста?! – упавшим голосом проговорил Сергей.
– Правда, Илья сказал, что это только слухи, – попытался смягчить удар Оглоблин, но было уже поздно.
Потрясенный Сергей погрузился в себя и даже не заметил, когда колонна въехала в Берлин. Только что был знакомый пейзаж: рекламные щиты, среди которых попадалась и реклама театрального фестиваля, «зеленые» стоянки, одинокие кабинки телефонов чуть ли не на каждом километре, яркие постройки автозаправок… – и вот уже за окном улицы, суета, дома, так смахивающие на дома с Московского проспекта, витрины магазинов, открытые кафешки с раскрытыми зелеными зонтами над белыми столиками…
– Приехали, – сказал Оглоблин.
Дорога пошла под раскидистыми дубами и вязами.
– Трептов-парк, – пояснил Данила. – Шпрее, – сказал он, когда колонна поехала по мосту. – Бывший Западный Берлин, – кивнул он налево.
– Хороший из тебя гид, – похвалил его Сергей. – Ни одного лишнего слова. Вот так бы на репетициях.
Вопреки ожиданиям Кузьмина они свернули не налево, к Западному Берлину, а направо. Через пару минут, после еще нескольких поворотов, роль гида взял на себя уже Сергей.
– Шпрее, – сказал он, когда автобус выскочил на набережную. – Там – через мост – Трептов-парк.
Оглоблин поглядел по сторонам.
– Черт, мы уже здесь проезжали!
Они элементарно заблудились. Пришлось останавливаться, «брать языка» и выпытывать у него маршрут следования. Сергей пошел с Данилой. Они быстро поймали молодого немца, похожего на банковского служащего, который садился в свой «опель». Объяснение проходило на жуткой немецко-англо-русской смеси. Из немецкого в ход пошло только название улицы: Бланкенштрассе. Немец все прекрасно понял. Он растянул губы в улыбке, кивнул на разукрашенные рекламой фестиваля борта автобусов, взглянул на часы и показал рукой: садитесь мне на хвост. Через десять минут колонна, ведомая «опелем», подъехала к гостинице – штаб-квартире фестиваля – с флагами десятка государств на флагштоках, воздушными шарами на фасаде, афишами на тумбах и толпой у входа.
К тому времени, когда пункт назначения был наконец-то достигнут, от колонны остались только автобусы. Грузовики оторвались на въезде в город и прямиком направились в автопарк, принадлежащий господину Понтеру Рицке. Туда же двинулись и пустые автобусы.
В холле гостиницы, представлявшем собой просторный светлый атриум, опоясанный со всех сторон галереями, с фонтаном и маленьким садом камней в центре, тоже было многолюдно – толпился свой брат артист. На свободном пятачке два клоуна как могли смешили публику. Откуда-то доносились звуки арфы, гармонично сплетаясь с журчанием воды.
Но оценить по достоинству картину, развернувшуюся перед ним, Сергей смог лишь пару часов спустя – после того как пришел в себя после сразу двух потрясений, одно из которых испытал, едва миновав швейцара, а второе чуть позже, не успев еще оправиться от первого.
Как только Кузьмин с дорожными сумками в руках очутился в холле, его тут же кто-то радостно окликнул. И вслед за этим он увидел женскую фигуру в белом брючном костюме, спешащую к нему. Узнавание длилось больше чем положено, настолько показалось невероятным увидеть здесь именно ее.
– Лера! – словно выругавшись, произнес Сергей.
– Лера? – туг же отозвался Оглоблин, оказавшийся рядом. – Твоя бывшая невеста? Вот это я понимаю! А она ничего. Симпатичная. Познакомь.
Лера подлетела к ним, счастливая, веселая, и, не спрашивая, поцеловала Кузьмина в щеку.
– Здравствуй, Сереженька. Здравствуйте, – кивнула она Даниле. – А я вчера прилетела. Как доехали?
– Как ты меня нашла?! – вопросом ответил Сергей.
– Тебя?! – Лера неожиданно рассмеялась, бросила быстрый взгляд на Оглоблина. – Я прилетела на фестиваль. Может быть, все-таки представишь меня? – И не дожидаясь, пока Кузьмин раскачается, произнесла: – Вы, вероятно, Даниил? А я Валерия. Невеста Сергея.
– Бывшая невеста! – уточнил Кузьмин.
– Это только тебе так кажется, Сереженька.
– Кажется?! – закипая, произнес он. – А то, что я вместо коллекции тащил через три границы черти что, это мне тоже показалось?! Знаешь, что за такие дела делают?..
Лера сделала удивленные глаза. Это разозлило еще больше. Назревал скандал. На них уже стали обращать внимание. Но тут на выручку пришел Оглоблин.
– Вы нас, Лерочка, извините, – сказал он. – Нам надо зарегистрироваться. Вы нас подождите, пожалуйста.
С этими словами он взял Сергея под локоток и поволок к стойке регистрации, внушая на ходу:
– Веди себя достойно. Что сделано, то сделано. Забвение – вот самое суровое наказание и оно же – прощение. И потом… Может быть, это не она.
Несмотря на внешнюю неразбериху, никаких накладок при оформлении не возникло. Но тех нескольких минут, которые ушли на получение ключей от номера (одноместного!), Кузьмину вполне хватило, чтобы успокоиться.
Вместе с Оглоблиным, которого он уговорил присутствовать при разговоре, чтобы, не дай Бог, чего-нибудь не произошло (говорить он хотел только о коллекции, больше ни о чем), Сергей подошел к Лере. Но не успел задать ни одного вопроса. Его опередил Данила.
– Вот это выход! – присвистнув, воскликнул он. – А еще говорят: не верьте слухам!
Сергей и Валерия с недоумением на него посмотрели.
– Вы не туда смотрите, дорогие мои! Взгляните на вход. Гюнтер Рицке и с ним… Кто бы мог подумать!..
Имя той, которая сопровождала господина Рицке, Оглоблин мог и не называть. Лишь только Сергей посмотрел в указанном направлении, как весь мир вдруг просто исчез. Остался только он и… она – девушка в бордовом, идущая прямо на него. И этой девушкой была… Вероника. Его Вероника.
11
Гюнтер Рицке оказался импозантным человеком лет сорока пяти, похожим на Альбрехта Дюрера с автопортрета 1500 года, но без длинных волос, щегольских усов и бороды. Зато глаза (нижние веки чуть оттянуты вниз как бы неведомой силой) – словно отняты у Дюрера и спрятаны за очками в тонкой золотой оправе.
«Да он ей в прадеды годится!» – вынес свой несправедливый приговор Кузьмин.
Господин Рицке довольно сносно говорил по-русски, с легким акцентом. Это выяснилось во время знакомства. Представляя Леру (Кузьмин чуть было не застонал от досады), Оглоблин отрекомендовал ее как невесту Сергея.
– Это мне все знакомо, – улыбнулся Гюнтер и посмотрел на Веронику, которая в ответ тоже улыбнулась, но невесело. И все равно эта улыбка больно полоснула Сергея по сердцу.
Оправиться от удара Кузьмин смог только через несколько минут после того, как увидел Веронику. Что с ним творится, никто, к счастью, не заметил. Мало ли – устал с дороги.
Но придя в себя, Сергей уже напрочь забыл, кто кому кем приходится. Вероника была рядом! Он нашел ее! Опять! От нее шел такой мощный энергетический поток, и в нем восторженно плескались и тело, и сознание. А все остальное не имело никакого значения… сейчас.
Разговор продолжался не долго. Господин Рицке объявил, что рад будет продолжить знакомство через час в одном из залов ресторана, заранее арендованном, куда приглашаются обе труппы – и петербургская, и минская – в полном составе. Особое приглашение получила Лера.
«Как она могла! – возмущенно думал Сергей, стоя под холодным душем у себя в номере. – И это моя Вероника! Соблазнилась этим мухомором! Конечно, позарилась на деньги! Все, хватит млеть, как бедный юноша! Сегодня же на самолет и – домой!»
Но тут же он вспоминал, как невыносимо легко было просто стоять рядом с ней, и на ум приходили совсем другие слова. Как могла она? А как мог он?! Кто (и двух суток не прошло?) стонал в объятиях Ники!!! А невеста – еще не жена. Так что они квиты. И нечего ее ревновать.
Ревность ревностью, а одно Сергей понял четко: настал момент истины. Вот та точка – точка возврата, – когда еще можно вырвать Веронику из сердца и убраться восвояси. Да, рану придется зализывать не один год, а то и больше, но зализывать рану он будет абсолютно свободным человеком. Если он не исчезнет прямо сейчас, если спустится в ресторан и увидит Веронику даже мельком, отказаться от нее уже не будет сил.
«Все, улетаю! Сегодня же!» – решил Сергей и вновь стал прокручивать картину встречи в холле гостиницы.
Вероника пожала руку всем, кроме него. Даже Гюнтер обратил на это внимание. Но Сергей был рад, что не прикоснулся к ней, потому что и так все в нем ликовало и вопило (еще и прикосновение!). И на этом безобидном фоне казались блеклыми и ничего не значащими все ночи, проведенные в объятиях других женщин, которые у него были до Леры, и ночи с самой Лерой и одна-единственная ночь, проведенная с Никой. И это при том, что его женщины отдавали ему все, что могли – все. А Вероника… Вероника просто стояла рядом.
«Очнись! Она невеста господина Рицке!.. Все, улетаю!»
Да, нужно было сматывать удочки. Не в его принципах участвовать в боях, где победителю в качестве главного приза достается прекрасная дама. Если бы речь шла о любой другой женщине, Сергей так бы и сделал – уехал. Но речь шла о Веронике.
Кузьмин лихорадочно искал повод – железный повод, – который позволил бы ему остаться. И конечно, нашел его.
«Улечу завтра, – решил он. – Сначала пусть скажет мне, что согласилась выйти за Рицке именно из-за денег. Все легче будет забыть ее».
Сергей спустился в ресторан с опозданием. Подвел костюм. Он достал его из сумки помятым: хочешь – выбрасывай, хочешь – так носи. Пришлось вызывать горничную и просить погладить. Пока Сергей выяснял, как вызвать горничную, пока объяснял ей на аховом английском, что ему надо, время и набежало.
Пройдя в указанном портье направлении, Сергей наконец нашел своих. Господин Рицке устроил шведский стол, достойный кисти мастеров Возрождения. Под ананасами, бананами, авокадо, киви, яблоками, персиками (все оттенки и комбинации красного, желтого, зеленого…) и прочим, возлежащим в многоярусных, из нержавейки, вазах, тесно стояли блюда с аппетитной на вид закуской, не менее богатой по цветовому решению. Свет играл на металле и стекле, бросал на белоснежную скатерть цветовые фантомы, таился внутри бутылок легкого вина… Водки не было. Из чего можно было сделать вывод, что Гюнтер сторонник здорового (правильного!) образа жизни.
Главным украшением вечера был оркестр старинных инструментов, который очень чувственно играл музыку барокко.
Сергей обменялся со всеми, кто обратил на него внимание, улыбками (главное с Никой, улыбка которой означала: мы остались друзьями, ведь так?), взял чистую тарелку, тоже из нержавейки, положил себе салат, так похожий на его любимый «оливье», положил кусок буженины, две полоски красной рыбы, пару грибочков (намек на русскую кухню), зелени, белого хлеба (черного не было), но с икрой, хлопнул, не отходя от стола, бокал вина и хотел уже пойти поискать среди приглашенных Веронику, но тут к нему подошла Ника.
– Что такой грустный? – спросила она. – Из-за Вероники?
– Ты ведь знала, что она невеста Гюнтера?!
– Здорово же она тебя охмурила… хочу напомнить: ты должен мне ночь.
– Я думал, все забыто.
– Вот когда вернешь должок, тогда и забудется.
– Этого не произойдет никогда.
– Ты так думаешь… – улыбнулась Ника, помахала Илье и, не извинившись, пошла к минчанину.
А Кузьмин пошел искать чужую невесту. Далеко идти не пришлось. Вероника стояла в нескольких шагах от него, разговаривала с осветителем, сочинителем (по словам Оглоблина) бездарных пьес. Увидев направляющегося к ней Сергея, она виновато улыбнулась «драматургу», и тот сразу смешался с толпой.
Кузьмин подошел к Веронике с тарелкой, полной еды, остановился и не смог произнести ни слова.
– Ты забыл вилку, – улыбнувшись, но уже знакомой улыбкой, сказала Вероника. – Пойдем к столу. Я тоже себе что-нибудь положу – не успела.
Они так и остались стоять у стола с полными тарелками еды, забыв про вилки.
– Я не спрашиваю тебя, почему ты исчезла из Питера. Но почему ты не захотела встретиться, поговорить? – спросил он.
– Так все совпало, – уклончиво ответила она. – А ты специально примчался в Берлин, чтобы выяснить отношения?
Сергей ничего не ответил.
– Признаюсь, я была удивлена, когда Гюнтер показал мне список труппы…
– Ах, Гюнтер! Как же… Наслышаны мы уже про Гюнтера. Так что я лично нисколько не удивился, увидев тебя с ним.
– Значит, ты уже в курсе? Хорошо же у нас поставлена информация.
Все! Можно было уходить, заказывать билет на самолет и паковать едва распакованные сумки. Но Сергея остановил взгляд Вероники. Он как бы говорил: еще не все потеряно, дерзай!
– А где он? – кашлянув пару раз, чтобы прочистить горло, спросил Кузьмин.
– Гюнтер? А вон он – у зеркала, с твоей невестой говорит. Я рада, что твоя невеста с тобой, что у вас все хорошо, – сказала она с такой интонацией, что было ясно: ничего она не рада.
Сергей, получивший маленькое удовольствие от того, что Вероника уязвлена, не стал объяснять, что Лера давно ему никто. Он поискал глазами и увидел за многочисленными плечами и головами Гюнтера и Валерию. Между ними шла оживленная беседа.
– Ты его хоть немножко любишь? – спросил Кузьмин.
– Люблю… Но это скорей не любовь, а уважение.
– За такие деньги, кого хочешь зауважаешь.
– Зря ты так. Он нормальный мужик, я ему многим обязана. И… если кто кого и любит, так это он меня.
«Любит он, старый пень! – чувствуя, как от слов Вероники закружилась голова, подумал Кузьмин. – Лучше сменить тему».
– А это правда, что ты работала в милиции? – спросил он.
– Это не секрет. Была пресс-секретарем.
– А почему ушла?
Вероника вздохнула, виновато улыбнулась.
– Ну что ж, – качнув головой, сказала она. – Все равно ты когда-нибудь узнаешь правду, так лучше от меня… Из милиции меня мягко попросили за участие в таких представлениях, какое мы устроили тебе в доме на Фонтанке. Увы, ты был у меня не первый. Но последний. Так что я соврала тебе только наполовину. Ребята пригласили по старой памяти, я не смогла отказать.
Сергей молчал, чувствуя, как кровь предательски прилила к щекам. Задавая невинный вопрос о милицейском прошлом Вероники, он и не думал, что получит ответом по ушам.
– И как далеко ты заходила? – выдавил наконец Кузьмин.
– Можно подумать, что это я твоя невеста, так ты расстроился… Тебя интересует, были ли у меня мужчины? Были. Разве в этом дело?.. А тебе советую впредь не очень доверять женщинам. Это и Леры твоей касается. Мне просто хотелось оставить о себе хорошую память. Кто же думал, что мы снова встретимся.
– А твоим словам, что ты очень жалеешь, что я тогда… в «Солнечном» не подошел к тебе… Им тоже доверять не следует?
Вероника смешалась, поставила тарелку на стол.
– Договорим как-нибудь в другой раз, – поспешно сказала она. – Гюнтер пробирается к нам. Смотри, твоя невеста вцепилась в него, как пиявка.
– Невеста… – повторил за Вероникой Сергей, с недовольством глядя на то, как Лера чуть ли не висит на господине Рицке и тому, похоже, это очень нравится.
«А ведь Вероника права! – убежденно сказал он себе. – Разве в этом дело!»
Удачно маневрируя в толпе, Рицке и Валерия подошли к Кузьмину и Веронике. Состоялся обычный обмен любезностями.
– Лера мне пожаловалась, Сергей, что вы настоящий художник, – сказал Гюнтер. – Она отобразила правду?
Кузьмин удивленно вскинул брови. Пожаловалась? Но тут же понял, что у господина Рицке были проблемы с подбором слов, при отсутствии проблем с их окончаниями.
– В некотором роде – да, – согласился Сергей.
– Для меня будет счастье подглядеть ваши работы. Лера сказала, вы притащили их с собой.
Кузьмин бросил на Леру быстрый взгляд, который означал только одно: значит, все-таки это ты подменила картины, раз в курсе, что они здесь! Глаза Валерии, откровенно смеющиеся, подтвердили: да, это я устроила тебе эту маленькую неприятность! И этим «да» она подписала себе «смертный» приговор.
– Гюнтер, – поставив тарелку на стол, сказал Сергей, – можно вас на минутку. Прощу прощения, – улыбнулся он обеим женщинам.
Господин Рицке тоже извинился и сделал вместе со своим новым русским другом несколько шагов в сторону.
– Гюнтер! – твердо сказал Сергей. – Хочу вас сразу предупредить, как честный человек честного человека. Я люблю Веронику и сделаю все от меня зависящее, чтобы она стала моей женой. Моей!
Господин Рицке стоял с непроницаемым лицом. Было такое ощущение, что он не понял, о чем разговор.
– Вы меня поняли, Гюнтер? – на всякий случай уточнил Кузьмин.
– Вполне, – серьезно, на чистом русском, ответил господин Рицке. – Я тоже люблю Веронику, чтоб вы помнили… Мне она дорога. Зачем вам две невесты?
– Лера мне давно никто, – ответил Сергей.
Видимо, прав был Данила Оглоблин, когда говорил, что господин Рицке «жутко правильный». За покушение на чужую невесту чистят физиономию. Но наверняка в проверочном списке Гюнтера битие лица соперника шло с пометкой «неправильно».
– Это все? – спросил он.
– Ну, если у вас – все, у меня тоже – все, – пожал плечами Кузьмин.
– Спасибо за слова. Я буду быстро думать, как отобразить ваше открытие, Сергей. Еще раз: спасибо.
Смущенный реакцией Понтера, правда, предсказуемой, Кузьмин остался стоять на месте, а меценат походкой, полной достоинства, направился к «брошенным» дамам.
– Ты чего ему сказал? – услышал Сергей над самым своим ухом. Вопрос задал Оглоблин. – У него аж очки запотели от волнения.
– Ничего особенного. Я сказал, что женюсь на его невесте.
Данила подавился глотком вина.
– Ты что, с ума сошел? Он же может нам запросто кислород перекрыть!
– Этот не перекроет. Для этого он слишком правильный. Ты был прав. Но мне немного не по себе. Не могу представить, чем он ответит. А ведь он обещал ответить.
Ответ господина Рицке, последовавший на следующий же день, был иезуитским по изощренности и неожиданности. И главное, со стороны он выглядел самым наипристойнейшим образом. Нанося этот удар, Гюнтер срывал всеобщие аплодисменты и ставил русского, осмелившегося мечтать о его невесте, в положение, из которого достойного выхода просто не было.
Но прежде чем выяснилось, кто да что, второй день пребывания в Берлине начался для Сергея с предынфарктного состояния.
Конкурсный спектакль, который оглоблинцы привезли на фестиваль, должен был состояться еще не скоро. Сначала шли англичане, за ними – шведы, потом – белорусы, бельгийцы, французы, чехи, финны, еще кто-то и только уже потом русские.
Оглоблин наметил на утро репетицию, в своем гостиничном номере, в которой Кузьмин, конечно же, участия не принимал. От встречи с немецкими телевизионщиками, назначенной на середину дня, он тоже был свободен, как и от шествия под оркестры по улицам Берлина – такой мини-карнавал – и от намеченных на ближайшие дни внеконкурсных выступлений на площадях города. На что потратить свободное время, Сергей решил еще вчера. Точнее, не на что, на кого – на Веронику. Ему удалось договориться с ней о свидании и то только после слов: «Я хочу кое-что тебе подарить на память». Что подарить? – расшифровывать до конца Кузьмин не стал. Сказал только: картину. Она все же вытянула из него это слово. Вероника была заинтригована. Она написала на вырванном из блокнота листке свой адрес (по-немецки) и посоветовала добираться до нее на такси, просто показав бумажку таксисту. Сергей сник. Выяснилось, что Вероника живет под одной крышей с Понтером! Это могло означать лишь одно: их отношения зашли очень и очень далеко.
