Текст книги "Мелкинд Виллейн (Золотой Талисман) (СИ)"

Автор книги: Павел Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Сели и Унрулия, и Эритор, мужики помогают стронуться, шагают рядом, крепкие руки готовы прийти на помощь дохлой нашей лошадёнке. Показалось село, к церквушке с колокольней жмётся три дюжины домов. Крестьянин утирается мокрой и только что чистой тряпицей – сыскалась и такая. Откашлялся, проговорил с тревогой:

– Напасть, о какой и деды не слыхали. Повадились детки по ночам на болота ходить. Это здесь сушь да степь, за деревней Гнилая Топь, самый край, но и того хватает. Нет, все понимаю, мальчишкой сам бегал, правда, днём. Лягух наловить или светляков в бычий пузырь.

Крестьянин замолк перевести дух, люди одобрительно кивают – правильно сказывает.

– В чём напасть-то? – спросил я, уже чую – дело не чисто.

– Напасть что возвращаются! Возвращаются, а где были, что делали – не помнют.

– Так в чём беда? Надышались болотными газами и только. Не пускайте, бегать не будут.

– Мы так и сделали два дня тому, заперли мальцов на ночь. В полночь слышу – шум, мой младший из-под лавки шасть и уже засов скребёт. Я его за плечо, он как глядь глазами пустыми! Я так и сел, стервец вывернулся и драпать. Насилу догнал, скрутил, рвётся так, что связать пришлось! У соседей та же беда, у брата-покойничка дочка, племяшка моя, убёгла. До сих пор нет.

– Давно беда началась? – продолжил я расспросы.

– В том и дело – давно. Ходили давно, но этак, по одному. Два дня назад все дружно ушли, но вернулись. С утра хотели идти искать племяшку, но пожар этот некстати. Эх, всё одно – не найти, пропала!

Крестьянин огляделся на выгоревшие поля, всхлипнул, в нос ворвалась гарь. Вылетела обратно на ладонь от чиха, крестьянин глянул на чёрную мокроту, привычным жестом отёр об штанину.

– Каждый год горит, дюжину раз говорил войту: надо ров от ручья рыть, он все рукой на авось машет!

Сплюнул, слюна тягучая от жажды, повисла ниточкой, облепила подбородок. Крестьянин ругнулся, утерся рукавом по-простецки. Я поморщился от этакой деревенщины.

– Что за болото Гнилая Топь? Дети не тонут, взрослые найти не могут?

– Болото гнилое. Гнилое и подлое, поверху мох, ребёнка держит, а кто тяжелее – сразу вглубь провалится. Дети по нему далеко зайти могут, кабы не на ту сторону.

Я задумался, всё к одному.

– Да, не повезло вам.

Крестьяне закивали, набольший продолжил, глядя пытливо:

– Дети околдованы, любому ясно. Одна надежда на мага!

Я оглядел людей, иные тупят, отводят взгляд, странно. Делать нечего, стоит отказать, достанут задвинутые на потом вопросы: кто таковы, да откуда?

– Помогу, для этого и нужны маги!

Люди вокруг заулыбались, напряженные лица расслабляются на глазах. Я тяжело вздохнул.

– Только есть одна закавыка.

– Если речь об оплате, соберём сколько можем! Верно люди? Вы не думайте, что деревенька мала. Видите, церковь поставили как в селе, за свой счёт!

– Да нет, не в золоте дело, – ответил я, лицо крестьянина при слове "золото" слегка подвытянулось. – Хотя, деньги лишними не будут. Не ходячий я, придётся кому-то тащить на себе. Боюсь, в болото идти надо, беду вашу только там решить можно.

Набольший глянул на мои ноги, только что бойкий, спросить не решается, крестьянская застенчивость берёт верх. Бросил взгляд на своих, люди тупят глазки, лишь двое молодцев расправили плечи.

– Дотащим. Хоть до Ретунии, только избавьте от напасти!

– Я помогу вам! Мои... спутники пусть останутся в деревне.

– Ну уж нет! – взвилась Унрулия, тёмные глаза полыхнули гневом. – Вместе, так вместе! Забыл наш уговор?

Я смежил веки, чувствуя, что делаю ошибку.

– Будь по твоему. Только не жалуйтесь потом!

Глава 9

Ехать верхом на ком-то не так плохо. Унизительно, когда сам не можешь ходить, и сидеть на плечах деревенского здоровяка не столь удобно, как в седле ездового гнома, из тех, что лазят по кручам Заласских гор. Но по болоту – самое то!

Унрулия справа, Унрулия слева, забегает вперед, глядит снизу, никак не найдет момент перемолвиться словечком. Знаю что спросит: как справимся? Ответа нет, и я старательно уклоняюсь от разговора. Отказать крестьянам нельзя, жители деревни распалены, мигом озлобятся, нам, чужакам и на вилы легко попасть!

Следом крестьянин-набольший, на плече те самые страшноватые вилы из почерневшей дедовской бронзы, в количестве трёх штук. За ним Эритор, замыкает второй доброволец, недавно из недорослей, на губе пушок, в плечах широк как велет. Силён, но тяжёл, подо мной выдохся через полчаса. Жилистый приятель несёт уже час, дыхание ровное, как на прогулку вышел.

Набольший не набрехал, за деревней местность разительно меняется – вслед за пустошью стволы редковатого леса, торчат по краям обширных болотин. Хотя солнце давно перевалило за полдень, лучи вязнут в ещё густом с утра тумане, белая мгла не дает рассмотреть и в сотне шагов. Отряд идёт тяжко, местами по колено в тёмной воде. Болотные гады скользят под поверхностью, вьются меж ног, мне с высоты хорошо видны узкие белёсые спины. Постепенно островки сухого исчезают, воду затянул толстый слой мха, пружинит при шаге, под моим, гм, скакуном и вовсе рвётся. Я оглянулся, цепочка следов быстро заплывает водой, но опытный взгляд различит сразу.

Эритору всё интересно, вертится без устали, Унрулия шипит как змея, то и дело ловит, чтоб не ухнул в тёмный омут. Особая болотная тишина закладывает уши, влажный чавк подошв единственный звук. Мы одни, в белом супе тумана.

– Не пора ли передохнуть? Боюсь, мой помощник устал, – сказал я, жилистый крестьянин со свистом тянет влажный воздух, повёл ухом обрадовано.

– Ещё чутка, дотянем до Проклятой деревни! – ответил набольший.

– Что за Проклятая деревня? – спросили мы хором с Унрулией, я с интересом, она с возмущением. Переглянулись, её улыбка засела приятным чувством где-то в груди. Тьфу, это просто остатки чар оберега! Но уголки губ послушно дрогнули в ответ.

– Бывшая деревня смердюков, слыхали про таких? При отце дело было, повздорили с нами, перестали торговать. Им без торговли не прожить, ушли неведомо куда, ходят слухи, на ту сторону Топи.

– Проклятая почему? Не туда ли детвора бегает?

– Как назвать, брошенную среди болота?

– То есть, формального проклятия нет? – продолжил допытываться я.

– Форм... ээ, чего? Нету проклятия. Раньше не было, – поправился набольший.

Сквозь туман снова видны чахлые стволы, мшаный панцирь пошёл в горку. Мы вышли на сухое, под ногами гнилые ветки, трава ломкая, нездорового светло-зелёного цвета, стебли в чёрных точках плесени. Шагах в двадцати силуэты домов, крыши обвалились, вездесущий мох наполз шубой на брёвна, чёрные от гнили. Сладковатый запах разложения лезет в нос, укутал душной сыростью. Я закашлялся, звук, такой громкий рядом, вязнет, теряется уже в трёх шагах, идущий первым набольший и ухом не ведёт.

Середина деревеньки – лучшее место для привала, дома лепятся полукругом к странному среди болот месту: несколько плит вдвое выше самого высокого человека воткнуты ребром, карточным домиком, как дольмен. Поверх плоско ещё одна, перед дольменом каменная чаша бассейна, дно заросло грязью и мусором. Я знаком попросил высадить на бортик. В дальней части бассейна труба из коричневой обожжённой глины, плоско уходит вглубь камней дольмена.

– Посмотри, Эритор. Что можешь сказать про чашу? – обратился я к мальчику, ладонью хлопаю по бортику бассейна.

Эритор забрался с ногами, прошел от края до края.

– Она пустая, воды нет.

От движения башмака что-то блеснуло в грязи. Я потянулся, в ладонь легло колечко, простое медное, из тех, что матери дают дочерям, пока жених не подарит красивее. Медь тусклая, но почернеть не успела. Я скользнул взглядом на нависший дольмен, по верхней плите характерные канавки, местами под валиком мха.

– Боюсь, этот бассейн не только для воды.

– Для чего еще, Виллейн? – удивился Эритор. Я не ответил, Унрулия слегка побледнела.

Крестьянские парни ломятся в остатки домов, выскочили недовольные. Оно и понятно, в покинутой деревеньке если и было что ценного – сгнило. Я сказал набольшему:

– Вместо того чтоб топтать, поищите следы! Унрулия, мне нужен твой оберег.

Унрулия подняла руки к шее, округлости под платьем приподнялись, у меня как пустыня во рту. Я сглотнул, потянулся за оберегом, осторожно избегая коснуться её пальцев. Оберег скользнул с ладони, пустая от магии безделушка пала в сухую грязь. Я кольнул ножом палец, на кончике неохотно собирается капля, расцвела алым цветком на обереге. Вторая в бассейн, третья на камни дольмена. Камень помнит магию долго, вот и сейчас, глыбы заворочались, из щелей сыпануло песком и перемолотым, как в жёрнове, мхом. Мои спутники испуганно вздрогнули, я сделал знак успокоиться. Камни точно услышали, замерли вновь, из глиняного зёва трубы фыркнуло и шипит, мелкие змеи шлёпнулись в пыль спутанным клубком. Следом закапало, сперва струйка воды мутная, следом плюнуло мощным потоком, кто на ногах отпрыгнули от веера брызг. Чаша стремительно наполняется, я сунулся забрать оберег. Одна змейка тут как тут, кусить, я фыркнул с усмешкой. В отличие от ног, с руками в порядке. Поймал двумя пальцами, пасть щерится в тщетной попытке поквитаться, на верхних зубах прозрачные капли яда. Капнул на тряпицу, отшвырнул змейку далеко прочь в траву, тянусь за следующей. Они и рады, одурели в воде, задирают головки, языки наружу. Отряд посматривает уважительно и с опаской, им невдомёк, насколько мелкинды сведущи во всяких ядах, ловки с ползучими гадами. Даже я, пусть вырос среди людей.

– Ох уж эти смердюки, – пояснил я, – приносили жертвы ради чистой воды. Ушли, когда что-то пошло не так, торговля с вами ни при чём.

– Почему они сами не могут, как вы, ножиком чирк? – спросил набольший, стоит, правая ступня на бортике бассейна, в руках фляга, но набрать не решается.

– Могут, если колдун есть или шаман.

Крестьянин застыл на миг, широкая ладонь шлёпнула по лбу с деревянным звуком.

– Вот в чём дело! Теперь понятно! Батька гадал – что случилось? – набольший осмотрелся, выдержал паузу. – Прибили шамана. На ярмарке в землях барона Руммеля смердюки с заезжими циркачами повздорили. Я мелким был, как ваш пацан, но помню. Был там боец потешный, волосы до плеч, весь в шарах мышц. Вдарил раз – шаман навзничь, загремел костями на меховой своей шубе. Смердюки кинулись поднять, а тот глаза закатил, пену изо рта пускает. Побило его минуту и всё, отошёл. Смердюки тогда зело осерчали, да кто с ними считается, на землях лорда-то? Еле ноги унесли!

Я держу тряпицу за краешек, ноздри щекочет слабая кислинка змеиного яда. Обвёл взглядом отряд.

– Ну что, есть смельчак натереть мне спину? Может ты, устал, небось, на плечах тащить? – спросил я здорового детину, перевожу взгляд на жилистого. Оба отшатнулись, что за боязливый народ! – Не пужайтесь, яд безвреден, пока в кровь не попал. Растереть как следует, опухоль спадёт, глядишь, к утру пойду на своих двоих.

Крестьяне дружно уставились на Унрулию, я чувствую щёки и кончики ушей, горят как заморским перцем натёртые. По крайней мере, пытался избежать конфуза. Унрулия резко вырвала тряпку. Остальные деликатничают, разбрелись кто куда, водят носами – следы ищут.

– Ложись на живот, болезный наш!

Я покорно лёг на ледяной бортик бассейна, спина в пояснице почти не болит, но и не чувствует ни лёгких касаний, ни сильных ударов. Унрулия пыхтит, умаялась растирать, я чую слабое жжение, вдруг стрельнуло так, чуть язык не откусил.

– Хватит! Кровь свернёшь, яд не разбавленный!

– Хватит, так хватит, – согласилась Унрулия. – Вставай!

И хлопнула по спине.

Стоило ладони коснуться, меня пронзило как молнией от макушки до пяток. Сознание вылетело из тела под невесомым ударом, я парю в белом тумане, огромный как облако. Давящее чувство неподалеку, копит силы броситься враз со всех сторон. Огляделся, туман под взглядом послушно редеет. Наши внизу, деревня округлая, за границами взора размыто, как птичьим глазом глядеть или сквозь линзу прознатцев. На подступах осторожное движение, угловатые тени крадутся, стелются по мшистой равнине. Я перевёл фокус взгляда, в тумане протаял колодец. На дне костлявая морда возделась к небу, налитый кровью глаз ищет меня, на месте второй глазницы бугристый шрам. Длинная челюсть полна зубов, кожи на морде мало прикрыть жёлтые пеньки зубов. Тварь жутко взвыла, чувство всемирной тяжести ринулось, сжимает и давит, стремится ужать огромного меня в маленькое тело. Я кричу беззвучно, не хочу на зубы гнилых уродов!

Дёрнулся сесть, Унрулия спиной ко мне, ловит откуда затихающий вой. Сквозь туман красные взгляды лучиками, упёрлись в наших парней, те далече от чаши бассейна.

– Тревога! Все сюда! – закричал я, на этот раз во весь голос.

Поздно! Два стремительных тела растянулись в прыжке, одна тварь промазала: жилистый паренёк ловко кувыркнулся, перекатом в сторону. Вторая тварь нашла зубами ляжку здоровяка, тот взревел, пудовый кулак впечатался в почти лысый, с мерзкими остатками волос череп. Тварь вякнула, разжав зубы, здоровяк бросился наутёк с неожиданной скоростью. По пути Эритор в ступоре, в следующий миг дрыгает ногами под мышкой здоровяка.

Жилистому не повезло, ловко избежав первого прыжка, не заметил, как со спины подкрался одноглазый вожак. Костлявые ноги щёлкнули коленным суставом, образина сшибла паренька, длинная челюсть сомкнулась на шее пониже затылка. Парень, я так и не узнал имени, закричал и сразу забулькал, руки дёрнулись к шее схватить за челюсти пальцами, но поздно, скользнули вниз, безвольные, вялые. Твари присели на полусогнутых, морды туда, где прячется небо в проклятом тумане, от заунывного воя у меня заныли зубы.

Мы сбились у чаши, щетинимся вилами, одни в тонких руках Унрулии. Я потянул за шкирку Эритора, поближе к себе, мальчик мелко дрожит, как сухой лист на ветру. Четверо тварей рвут тело на части, морды в крови, жрут вместе с клочками одежды, голодные до потери рассудка. Пятая тварь суется то справа, то слева, ее не пускают, самую тощую и дохлую.

– Это хто такие? – прохрипел набольший.

– Похожи на упырей, – ответил я, вспоминая красочный бестиарий из библиотеки Фитца.

– Упыри? Что за упыри, откуда взялись?

Пятый упырь отделился, жёлтые буркала нашли нас, понёсся на четвереньках, виляя, на морде пена безумия.

– Хых!

– Йи-и-а!

Вилы набольшего и Унрулии разом вонзились под ребра. Упырь прёт как кабан, пал на руки, ноги скребут, обломанные ногти на удлинённых ступнях чертят борозды на пластах мха, сдирают до жирной мокрой земли. Я уловил нить магии, уходит вглубь топи, нить лопнула, упырь осел тощей грудой обтянутых кожей костей.

Вилы застряли, черенок ходуном в дрожащих руках Унрулии. Здоровяк выдернул одним движением, улыбается смущенно. Охнул, неловко ступив на укушенную ногу. Унрулия бросилась посмотреть, треск раздираемой штанины вывел Эритора из ступора.

– Нормально с ногой, зубы у них тупые. Странно, точно упыри, Виллейн?

– Не всё ли равно? Люди они, бывшие. Не время болтать, нужен план. Смотрите, уже зыркают глазом. Парень тощий был, земля ему... болото пухом. Лучше бы здоровяка съели! – попытался взбодрить я по-своему. Получилось, здоровяк вскинулся, руки тянуться свернуть тощую мою шею. – Но-но! Побереги силёнки для них!

Унрулия прошипела:

– Виллейн, не время для шуточек. Что будем делать?

– Как что?! – возмутился набольший, глаза дикие. – Ты же колдун, наколдуй чтоб не стало! Пожги пламенем!

Я сжал губы скептически, оберег почти пуст. Дольмен, старое капище кровожадного духа почти не содержит магии, на серьёзное колдовство мало. Разве, туману подтянуть.

– Слушайте внимательно! Туман сейчас сгустится... очень сильно, не только видеть не сможете, но и слышать и даже осязать будет трудно. Тварям придётся тяжко, но и нам надо суметь бежать, как можно быстрее, всем вместе. Верёвка найдётся, что-то длинное, держаться? Хватайтесь крепко. Здоровяк, понесешь меня!

Здоровяк попробовал состроить недовольную гримасу, но крепкий подзатыльник набольшего выбил глупую мысль.

– Ну, двинули! – скомандовал я, горстью зачерпываю воды из чаши бассейна. Брызнул широкой дугой, капли в полете шипят белым, взорвались беззвучно во все стороны тугими белыми струями. Оберег холодеет, по краю покрывается льдом.

Набольший схватил наперевес вилы, следом Унрулия, сунула свои вилы мне, левой ладонью цепляется за пояс набольшего, правой тащит Эритора за руку. Замыкает здоровяк, взвалил меня, как портовый грузчик мешок, шикает Эритору. Мальчик понял, хватает парня за рубаху. Я сжимаю оберег, чую, остатки магии текут между пальцев.

Цепочкой мы побежали, вслепую, на лице оседают маслянистые капли тумана, мягкая почва гасит шаг, скоро запружинил мох. Позади неуверенное завывание, с каждой минутой тише. Я живо представил, как твари потеряно бродят в белых потьмах, ноздри жадно раздуты в напрасной попытке унюхать сквозь вездесущую гниль.

Парень подо мной начал задыхаться минут через пять, еще через десять еле переставляет ноги. Верно говорят, у крестьянина сила в спине, не в ногах.

– Стойте, не могу больше! – прохрипел он, голос неожиданно писклявый, пополам с басовитыми нотками. Ему лет пятнадцать, понял я, совсем мальчишка, года на три старше Эритора.

– Ладно, привал, – объявил я. Люди попадали прямо в мох, включая моего спасителя. Я ругнулся, заполз на кочку, сижу как жаба. Кончики пальцев ног приятно покалывает, пожалуй, смогу ногой брыкнуть. По крайней мере, теперь у меня есть ноги.

У набольшего грудь ходуном, дыхание вылетает со свистом. Посмотрел на меня, недобро так.

– Что за колдун, с упырями справиться не можешь! Из-за тебя Барвен погиб!

– Не бреши! Без меня сидели бы уже в животах, да в разных! – не остался в долгу я.

– Да если б я знал, какой ты маг, тьфу! Ни в жисть не пошёл!

– Благодари за что есть, по-твоему, маги гусями вокруг ходют? Это с нашими-то запретами на колдовство?

– Лучше с ведьмой связаться, чем с таким магом! Безногий, бессильный!

Унрулия налилась краской, как спелое яблоко.

– Хватит!!! Замолчите! Только оторвались от погони, снова хотите за вилы взяться?!

Крестьянин фыркнул ещё раз, но смолчал. Сказал примирительно:

– Поворачивать надо, не найти нам девчонки, схарчили её!

– Не схарчили, – ответил я спокойнее, разжав кулак. На ладони отливает медью кольцо, размером на детский пальчик. Добавил мрачно: – Найдём, даже мертвую.

Глава 10

Туман редеет, плотное облако садится мерзкими маслянистыми каплями на лицо, одежду, лезет липкими пальцами за шиворот. Заклятие стянуло всю влагу и теперь, когда магия иссякла, природа берёт своё. Видать далеко, шагов на пятьсот, только смотреть не на что. Плотная шуба мха в прорехах луж, местами в запрудах, приходится идти вброд, ноги проваливаются, хорошо, если по колено. Крестьянский набольший и Унрулия вилами меряют глубину, в иные омуты нельзя ступать вовсе. Следом прёт недоросль и я верхом на нём, широкая ладонь держит меня крепко за голень, слабо чую как впились пальцы. Все трое пыхтят, по уши в тине, по пояс в ряске. Только легконогий Эритор скачет с кочки на кочку, как кузнечик.

Я достал колечко, на медь наложены нехитрые чары поиска из остатков магии оберега. Оберег совсем пуст и это печалит куда больше болотных неприятностей.

– Велика ли Гнилая Топь? – спросил я.

– Да нет, не велика, если идти как мы. Но широка в объезд, полдня хорошей скачки посуху. Ползём как черепахи, зато поперёк, выйдет быстрее! – ответил крестьянин, через силу бодрится. Я подумал: хорошо, сэкономим время. Жаль, воз с лошадкой достались деревенским. С другой стороны, припрячут, боясь потерять нежданное имущество, невольно пустят погоню по ложному следу. Если всадники гнались за нами.

Там и сям пласты мха пробивают черные пеньки погнивших стволов, дальше и вовсе лес корявых деревьев без листьев, обещает твердую почву под ногами. На ветках вороны, беззвучно открывают клювы, глядя на нас, но взлетать не спешат, толстые как утки.

– Это что за лесок?

– Не знаю, дальше Проклятой деревни не ходили. Теперь, действительно проклятая... – вздохнул набольший.

– Кольцо тянет туда, и сильно!

Мы ступаем меж стволов, вороны взвились лениво и плавно, молчаливо, только шелест крыльев над головами. Закружили в чёрном хороводе, как над падшими, аж жуть берёт. Деревья стоят редко, приземистые, подле стволов веером лохмотья коры, ветви гладкие и скользкие, как чёрными соплями обмазаны. Те тянутся в стороны, цепляют соседние, мешая пройти, едва заденешь, ветки ломаются с трухлявым щёлком. Впереди тёмная гладь, озерцо не большое, не маленькое, посреди остров с приземистой хибарой, такой же чёрной, как и все деревянное вокруг. Из-под острого конька крыши дымок, серыми завитками из щели над дверью.

– Что за строение? – поинтересовался я у набольшего, слезая, не без помощи, наземь.

– Откуды знать, так далеко не ходили.

– Тянет туда, – заявил я, пряча колечко. – Что-то лодки не видать. Хотя, вон она, на том берегу! Есть добровольцы вплавь?

На меня посмотрели, как на умалишённого. Только во взгляде Унрулии непонятная тоска, тень неприятия, как если на моем месте должен быть кто-то иной, достойный.

– Я! Я поплыву!

Унрулия ахнула, звонкий голос мальчишки режет слух, заставляет кого в смущении отводить взгляд, кого хвататься за сердце.

– Не пущу! С ума сошёл, мало ли что там, в глубине!

Набольший помялся.

– Э-э, уважаемая! Больше некому. Мы, в деревне, плавать не приучены, от старой речки один ручей, – проговорил он, разводит в смущении руками. Кивнул на меня. – Колдун наш нынче, того, как топор!

Губы Унрулии задрожали, глаза наливаются влагой, схватила сына за руку так крепко, что Эритор шипит от боли в побелевших пальцах.

– Смелый парень, сразу видно, герой растет! – попытался я успокоить. Унрулия при слове "герой" вздрогнула всем телом. – Совсем без защиты не отправим, – добавил я, как о деле решённом. Эритор обернулся. – Возьмёшь мой клинок.

Я вытащил нож, хранилище магии – кристалл в рукояти – мёртв. Ищу взглядом что-то твердое, слева набольший опёрся на вилы, одежда в разводах сажи, лицо не чище – лопоухий посланец из преисподней. Вилы подойдут. Я вдарил со всех сил рукоятью, аккурат камнем по бронзе зубцов. Кристалл взорвался крошевом, та лопается в сверкающую пыль, частицы усыпали серебро клинка, то потемнело в серую сталь, лишь кромка сверкает, как мелкими алмазами посыпана. Эритор принял в ладони благоговейно, как рыцарский меч.

– Помни, у тебя один-два удара! После, можешь хоть выбросить, толку будет чуть.

Мальчик серьёзен, замедленно кивнул, челюсти решительно сжаты. Унрулия отвернулась и как-то сгорбилась, лицо прячет в ладонях. Эритор приобнял на миг, прижался. Не дождавшись ответа, зашагал к воде. Унрулия дёрнулась вслед, я поймал за рукав у локтя.

– Всё будет хорошо, верь мне, я обещаю! – сказал я, вовсе не уверен, что так и будет.

Унрулия резко вырвалась, не удостоив взгляда, но замерла. Эритор в воде по пояс, дрожит от холода, медленно погрузился по шею. Плывёт, стараясь не гнать волну. В студёной воде глубоко видать, ноги дрыгаются как у лягушонка, руки мерно гребут в стороны, в зубах зажат кинжал.

То ли в озере никого нет зубастого, то ли Унрулия так крепко держала кулаки, Эритор благополучно достиг лодки. Стащил на воду, не привязанную. Сперва лодка плывет сама, Эритор затаился на дне – прирожденный лазутчик! Но вот, показалось весло, лопасть бесшумно двигает воду то с правого борта, то с левого. Лодка ускорила ход, через несколько минут нос тычется в корягу в десятке шагов. Эритор сияет победно улыбкой. А что, молодец! Все хлопают, уже не мальчика – юношу, по плечам, только Унрулия сложила на груди руки, надувшись. Эритор подошёл, шмыгнув носом, заглядывает снизу в глаза, тыкается лбом в живот. Улыбку трудно сдержать, когда хочешь гордиться и радоваться, Унрулия упрямо пыталась – не вышло. Прыснула, Эритор рассмеялся счастливо вслед.

– Держи кинжал, Виллейн! – проговорил Эритор, протягивает клинок.

– Оставь у себя, пригодится больше чем мне.

Смех затих, оскорблённая было тишина тут как тут, отряд вновь серьёзен. Лодка просела под нашим весом до края бортов, озеро скользит тихо. Я заглянул в глубину. Вода темна и прозрачна, мутный солнечный свет не в силах пробить толщу до дна. Видны спины рыбёшек, светлая стайка поплыла вверх. Рыбины всё больше и больше, становится ясно, как глубоко они были.

Эритор на носу, мы с Унрулией на задней скамейке. Тонкие весла как игрушки в крестьянских руках, островок приближается с пугающей быстротой. Набольший весь в мыслях, глядит под ноги. Зрачки детины расширились, в больших карих глазах я уловил тень движения. На берегу позади знакомые уроды, пробуют лапами воду. Один залез, как циркач, на корягу, покосившийся ствол нависает далеко над водой, кончик в остатках коры. Упырь шагнул осторожно, ещё, ногти на пальцах ног как крюки, впиваются в скользкую древесину. Осмелел, шагнул на кору, отгнившая, тотчас сорвалась вниз, упырь взвыл, обрушился в воду, пальцы царапнули склизкую ветвь. В глубине метнулась белая стая, мощно забурлило, булькнуло сыто и влажно, от упыря грязно-красное пятно. Товарищи твари жалко скулят, присвоили звуки собак.

– Утоп, – проговорил недоросль. – Не то, чтобы сам.

– Не, видно, плавать не умеют. Значит, будут стеречь, – высказался набольший. Глянул на меня уважительно. – А магия-то, работает!

Я поймал испепеляющий взгляд Унрулии, пожал еле заметно плечами – хорошо, что хорошо кончается.

Лодка чиркнула дном, благополучно застряла на мели, до островка один шаг, торопясь, попрыгали наземь, забыли про меня. Под подошвами тех, кто может ходить, тёмный, почти чёрный песок, блестят кусочки слюды и кварца. Я зачерпнул мокрую горсть.

– Зачем тебе песок, Виллейн? – спросил Эритор. – Колдовать?

– Нет. Просто, красиво. Смотри как сияет! Посижу тут, полюбуюсь!

Я приблизил ладонь, песок из блестящих и чёрных крупинок, чёрные поблескивают гранями, блестящие налились чернотой изнутри.

– Долго любоваться красивостями будем? – грубовато бросил набольший, помогая выбраться на берег.

– Может, в последний раз, кто знает, что ждёт в хибаре?

Обнадежив товарищей, я начертил на песке несколько фигурок. Хлопнул, отряхивая ладони, резкий сухой звук подкинул деревенских на ноги – успели присесть кто куда.

– Идём!

Островок не велик, несколько шагов и набольший решительно стучит кулаком в дверь. От каждого удара сыпет мусором вдоль стен – или крыша ползёт набекрень, свесила драные скаты, или бревна ёрзают, готовы сбежать из венца. Невесомое шарканье с той стороны, скрип засова, дверь попытались открыть. Остатки мощных петель давно для обману, створка выпала наружу, зашибив набольшему ступни.

Мы ворвались, детина тащит меня подмышки. Эритора оставили позади, пацан сопит недовольно, пальцы на рукояти ножа, тянет шею рассмотреть из-за спин. В хибаре полно чада, в центре единственной комнаты очаг, выложен камнем прямо в земляном полу. На треноге булькает варевом котел, запах блевотный. Старая ведьма забилась в угол, на скамейке вдоль стены кто-то лежит, тело укрыто обширной дерюгой.

– Вот и свиделись, милок! Спасибо за ключик!

Ведьма висит на стене, костлявые лапы растянуты в стороны, кожаные верёвки глубоко врезаются в пергаментную кожу, кисти крепко связаны, пальцы ног царапают пол когтями. Седые патлы обрезаны криво, лежат неопрятными прядями подле ног. Старое тело высохло, давно не грудь, а пустые мешки закрывают, как шторы, впалый до спины живот.

– Ха-ха-ха-а! Ах-ха-ха! Ми-илок! И-ии! – воет ведьма, пена клочьями на остром подбородке, мутные глазки лезут прочь из глазниц.

– Тьфу на тебя!

Набольший сплюнул, вилы шмякнулись наземь, от кончиков алых зубьев дымок, шипят, остывая. На животе ведьмы четыре следа, паленая кожа мерзко воняет, кровь запеклась в неглубоких ранах.

– Ничего не добьемся от сумасшедшей! Расспрашивай сам, колдун! – рявкнул крестьянин, повернувшись ко мне.

– Разве не предлагал с самого начала? – ответил я. – Пойди к остальным!

Крестьянин толкнул дверь, забыв про сломанные петли, ругнулся, приставил створку обратно. Ведьма толкает в спину издевательским хохотом. Я подошёл к лавке. Когда набольший говорил про племянницу, не только я подумал: ребёнок. Однако племянница оказалась, гм, весьма взрослой. Холстина, которой укрыта, вздымается высоко при каждом вдохе, под грубой тканью очертания грудей таких размеров, как если сама мать-сыра-земля избрала воплощением. Зад под стать, узкая скамья неспособна вместить, роскошное тело лежит неуклюже, как собака на заборе. Племянницу неудобство не беспокоит, как принцесса из сказки спит беспробудным сном. Проклятая ведьма отказывается выдать, чем опоила и как всё вертать взад.

Я глянул на вилы: крестьянин как удила закусил, увидев племяшку.

– Всё, хватит мычать, поговорим как коллеги.

– Нечего мне сказать, хоть на части режьте!

– Сказать, может и нечего, – согласился я, – а вот предложить есть!

– Мне? Вам? – удивилась ведьма.

– Да-да, тебе, нам. Например, ведьмин дар!

– Ах ты... откуда про дар вызнал?!

– Книжки читал, – скромно ответствовал я. – Старая ты, совсем с умом попрощалась, сил молодиться нет – а всё никак не окочуришься! Ты бы и рада, думаешь, не знаю, каждый день как мучение? Но передать дар некому! Потому зазывала детей, потому опоила племяшку, – я выдержал паузу. – Бестолку, насильно дар не передашь, человек в сознании должон быть и сам согласен! Скажешь, не прав?

На ведьму жалко смотреть, под пыткой так не корежило. Лапы, бывшие когда-то руками, натянули веревки, сыромятная кожа врезалась в запястья так глубоко, что вот-вот оставит культяпки. Под облепившей кости кожей видна каждая мышца, дёргаются в общей судороге. Неимоверным усилием ведьме удалось совладать.

– Прав ты, – прохрипела ведьма, – помоги, помоги передать дар! Девку разбудить просто, на полке третье слева снадобье, одну каплю дашь! Только не больше, а то издохнет. Видишь, я помогаю, помоги и ты, милок!

Я влил указанное снадобье, сперва ничего, девичье лицо остается спокойным. Я залюбовался – веснушки над носопыркой, сочные губы и золотистая коса – крестьянская девушка кровь с молоком, таких сотни. Открыла глаза, чёрные зрачки во всю радужку сузились, уступив голубому, дерюга полетела прочь. Племянница набольшего, в чём мать родила, вышибла дверь, унеслась. Снаружи вскрик, топот ног. Спустя пару минут набольший с детиной ведут под руки обратно, недоросль старательно отводит взгляд от живущих внутренней жизнью огромных шаров грудей. Усадили насильно, я подал дерюгу.

– Ой, это где это я?

Я сделал крестьянам знак выйти.

– Ой, а вы кто? – спросила девушка, поджала ноги к подбородку, натягивает дерюгу повыше в смущении.

– Ты в логове ведьмы. Вот она, на стенке висит.