Текст книги "Мелкинд Виллейн (Золотой Талисман) (СИ)"

Автор книги: Павел Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4

Деревянный замок щитового рыцаря – одно название, а не замок, в развалинах коня привязать не к чему. Сгорело всё, от конюшни ржавой подковы не осталось, от башни уцелел подвал. Я бросил поводья, жеребец только рад, под копытами полно сочной травы. Молодец! Занят делом, работы ему не на один час, успею вернуться.

Вход в подвал опрометчиво заплёл паук, сидит в центре как страж, лапки на сигнальных нитях. Я присмотрелся к рисунку: какой необычный! Пауки так не плетут, зигзагами. Оброс жёстким панцирем, мягкое брюшко в хитиновой броне, не паук, а рыцарь! Чую, без магии не обошлось. Сэр паук отправился пытать счастья в траве, я брезгливо, двумя пальчиками, сорвал паутину, но рисунок – запомнил. Дюжина ступеней ведёт в подвал, последние на ощупь, после яркого дня хоть глаз выколи. Пара шагов в сторону и под подошвой хрустнуло, на холодном камне пола запас хвороста, что-то похожее на факел. Жаль тратить магию на пустяки, но времени в обрез. Ладонь легла на рифленую рукоять кинжала, в глубине кристалла, что в навершии, мерцает огонек. Я милостиво позволил огоньку поживиться факелом. Вспыхнуло, сперва слепяще белым, и сразу занялся факел оранжевым с копотью.

Дрожащее пламя высвечивает истёртые ступени, тьма отступила до стен, лишь застарелый след костра на полу противится натиску. Сводчатый подвал давно пуст. Иду вдоль стен, в правом углу детский тайничок: куклы из соломы, перевязаны яркой нитью, цветные осколки стекла. Факел всюду горит ровно, только над остатками ростовой бочки – недурно лорд пировал, такую дружине месяц пить – стреляет синими сполохами. Зверьё натаскало всякий мусор, но сквозь пучки травы и мелкие кости видны следы. Шаркнул пару раз ногой подле бочки. Так и есть, царапины! Глубокие, словно бочку часто двигали, говорят опытному искателю: здесь какой-то секрет. К стене привалилось дубовое дно, большое, как щит горного великана. Отвалил с грохотом, за ним ничего, блоки сидят дружно, лезвие ножа не всунуть. "Гнома бы сюда, с киркой", – подумал я с досадой. Да и под землёй не помешает. Кто виноват, что Роуди такой бабник? В деревне траур, я в затруднении, а он, видите ли, отпросился к девчонке!

Кому похороны, а кому и свадьба. А мне ни то ни другое, время показать, на что способен прилежный подручный! Лучший в колдовской башне, без ложной скромности. Вспомнились обрывки фраз, крохи драгоценного знания, что нет-нет, да выскочат из уст колдуна: магия избегает обыденных мест, не любит повторяться и срабатывать в точности как задумано. Фитц не учил толком, но обмолвился, что местечковая магия сильней всеобщей, хотя в иных местах выйдет пшиком, безобидным фокусом. Мне бы приберечь паутинный узор на потом, но потом настанет, если пройду дальше. Решено, потрачу здесь!

Мягкий металл кинжала с трудом царапает древесину, та задубела, чёрная от множества вин. Линия за линией, дно покрывается рисунком, увеличенной копией паутины, в царапинах блестит серебром, как если волосяную струну заложили вглубь. Сейчас лето и пауки враждуют с муравьями, вторым компонентом будет муравьиный яд. Два вещества достаточно для простого аддикта разрушения. Прозрачная капля едкой кислоты пала точно в центр рисунка, растеклась с шипением по царапинам. Узор пыхнул дымом, провалился вглубь, оставляя тонкие, как от бритвы, щели. Плиты пола приняли удар, геометрической формы чурки вперемежку с камнем лавиной исчезли в глубине люка. "Боевая паутина", так и назову, сработала на славу!

Чёткий квадрат провала затянут серой пеленой, я с опаской прыгнул, ступней неудачно на обломок камня. Прихрамывая и кашляя в клубах пыли, побрёл по короткому тоннелю, над головой своды из тёмного, набухшего земляной влагой кирпича. Несколько шагов прочь, проступает решётка двери. В петлях навесной замок, такой старый, только тронь – развалится. Некогда толстые прутья колют пальцы чешуйками ржавчины, стоит коснуться, по ладони, от запястья к локтю бежит противная змейка влаги. Дверь скрипит протестующе, тяжёлый замок тужится миг, но сдался, рухнул на носок сапога. Прихрамываю дальше, по бокам земляные стены, потолок в деревянных, чёрных от сырости крепях. Поверхность холма близко: бледные корни заполонили тоннель донизу, щекочут белёсыми щупальцами, потревоженные, мстительно сыплют землёй за шиворот. На стенах капли, собравшись в грязные струйки ползут к лужам под ногами. Несколько поворотов тоннеля плавно уводят вниз, местами вода норовит перелить за голенища сапог. Здесь должно быть по пояс, а то и по горло. Куда-то уходит? Поворот и точно утопну! Но нет, вода спадает перед тремя ступенями к обитой железом двери. Петли плюют сырой ржавчиной, за дверью обширный зал со слишком высоким для подземелья арочным сводом. Огромный стол в полкомнаты разбит, серые от пыли щепки вперемешку с осколками стекла. Шкафы вдоль стен как пустые рамки, полки сломаны пополам молодецким ударом, содержимое исчезло. По комнате частями вольно разлёгся скелет великана: рука здесь, вторая там, крепко вцепилась в дубину, головы нет вовсе.

В углу за занавесками альков, поверх ткани слой грязной паутины, плотной как вата. Я подошёл ближе, пламя факела тянется к сухому, пустить пожар. В алькове кушетка, трухлявое ложе продавлено до основы под тяжестью тела в доспехах, тусклая сталь в бурых пятнах. Седые волосы укрывают одеялом, доросли до пола, местами срезаны косо неведомым цирюльником, лицо прячется в бороде по глаза. По телу снуют рыжие, с жирную белку, анты, особо настырный лезет к рту, в сяжках перламутром светится липкая дрянь.

– Кыш, прочь! – крикнул я, и сую факел, ант метнулся от огня вон, исчез в темном провале в стене. Воспаленные веки старца дрогнули, тяжело, как стальная решетка, идут вверх.

– Кто здесь? – с трудом прошептал старик. – Подойди... великан или злобный колдун... мне уже всё равно.

– Кто вы? – спросил я с опаской, но шагаю ближе. – Подождите, уберу тварей! Надо вынести вас наружу.

– Поздно, я давно мертв... почти мертв, – прохрипел старик, отвыкшее горло с трудом повинуется. – Эти... твари... кормили и заботились много лет.

– Что случилось, почему вы здесь? Крестьяне сказывали, вы и есть тот самый рыцарь, что победил малефика?

– Малефика? – сказал старик, губы кривятся в подобии горькой усмешки. – Что ещё мог придумать он... слушай, люди должны знать правду! – горячо зашептал рыцарь. – Я лорд, я жил в замке с прекрасной женой и детьми... король призвал... долг вассала...

– Сейчас, дам воды, – сказал я, доставая фляжку.

– Нет!!! Вода теперь яд! – воскликнул древний рыцарь. И, словно потратил силы, слова даются всё труднее. – Поход был долгий, битвы жестоки... посчитали меня мертвым, раненый, попал в плен... слишком беден для выкупа... я сбежал! Весть о гибели обогнала надолго... Проклятый колдун! Откуда взялся в моём замке?!

Глаза рыцаря сверкнули яростью. Я отпрянул.

– Зачем всё это говорите? Меня не касается, приведу помощь, и только!

Рыцарь не услышал моих слов, продолжил тише.

– Гильберта не виновна... околдовал... я вернулся, ворвался в ярости, рубил всех... но подлый фетишер ударил сзади... О, моя Гильберта! Прости меня...

Голос перешёл в шепот, я склонился ближе. Рука рыцаря выстрелила, схватила за ворот плаща с последней силой.

– Найди сына! Отдай меч, он не простой, рубит горных... расскажи как было... обещай, ты должен!!!

Тело рыцаря обмякло на кушетке, выражение вечной муки уходит медленно, искорка смысла исчезла из навеки мёртвых глаз. Я торопливо прикрыл старику веки, а самого плащом, и отступил на шаг в жутком смятении. Яд проел панцирь до дыр, рыцарь лежит десятки лет. Сын, если жив, сам детьми обзавёлся. Как найти, кто он?

Взгляд метнулся по комнате, меча нигде нет. "Вот и хорошо", – подумал с облегчением. Я не странствующий рыцарь, подвиги совершать, даже не искатель приключений! Мой удел – копить магию, сидеть в башне, постигать суть. Даётся с трудом, но даётся, Мастер не напрасно выделяет среди прочих, доверяет больше и больше. Мастер Фитц Шиэр.

В дальней стене узкая дыра, камни кладки рядом и присыпаны песчаным грунтом. Из трубы тоннеля, как из слуховой трубки, шорох тысячи лап и влажное бульканье, кислая вонь. Чую, мощная магия там, в сокровенных глубинах. Стенки в затверделой слизи, светятся на манер болотных гнилушек, пальцы приятно холодит эта гладкая, как слюда, корка. Я втиснулся внутрь. Мелких трещин хватало жучиным лапкам, но не мне, извиваюсь как червь, ползу, локоть за локтем. Шкуродерный поворот и тоннель уводит вниз, я заскользил как на санках. Стенки внезапно исчезли, я рухнул с высоты, локоть не до конца смягчил удар, приложило виском о пол подземной камеры. Перекатился, по колено в прозрачных пустых коконах, одежда в склизкой субстанции, белёсой и мерзкой на вид. В голове звенит, рука тянется к ссадине, кровь чёрная в призрачном свете, стекает по пальцам тугой каплей. Глянул под свод – и высота и наклон тоннеля не оставляют сомнений: вылазить обратно другим путём.

В стенах из светлого камня пара узких щелей, я протиснулся в ту, что пошире, дальше наклонный коридор почти в полный рост. Тянет неуместной свежестью, несколько глубоких вдохов полнят пьянящим чувством. Боль скукожилась в затылок, ушла совсем.

Анты обжили явно чужое подземелье: пол старательно выровнен, как и стены, поверх закован в слой твёрдой слизи, гладкой настолько, что подошвы скользят как по льду. Потолок в шубе светлой плесени, та живет своей жизнью, пушистые лохмы прячут мелких, с кулак, постояльцев.

Мягкое шуршание хитина лезет в уши задолго до развилки, даже перекрёстке, поперёк река деловитых антов, крупных по колено. Тащат нужные в жучином хозяйстве вещи – личинок, куски еды, комочки прозрачного, щепки и мусор. Из-за спины, напугав до икоты, вдруг выскочил рыжий собрат помельче, в лапах пучок седых волос, втиснулся в поток. Я нагло влез следом, сяжки по-хозяйски щекочут ногу, я поспешил шагнуть вон. По ту сторону короткий переход, ведёт в лабиринт боковых ответвлений. Кинжал легко оставляет отметки на пористом камне, пройти лабиринт не сложно, если отмечать тоннели. Только долго, не ведая что искать. Но я-то знаю... ищи магию, Виллейн!

Длинные ходы изредка радуют боковыми камерами, в них жильцы – устрашающего размера бочонки белой плоти, короткие ножки по бокам и мелкие жвала с былых времен. Одного облепили анты, пока двое спереди кормят бочонок, четверо сзади уже дерут мягкую плоть на части. Отвратительное зрелище! Короткая перепалка, полная взмахов сяжек и кислой вони, и кормящие убрались, бросив питательную слизь. На меня анты внимания не обращают, лишь изредка замираю, пока щупают антеннами. Натыкаются на белёсую дрянь, что размазана по одежде, мигом потеряв интерес, спешат дальше.

Ходы сменяются развилками, те снова ходами, тщательно помечаю выбранный путь. Тоннели идут без уклона прямо, одинаковые как близнецы, я потерял счёт времени. В мелкой фляжке давно сухо, но выходцу пустынь не привыкать к жажде, хуже слабость и тошнота, странная, в на удивление свежем воздухе. Несколько раз ставлю двойные отметки, выскочил особенный перекресток: все ходы помечены дважды. Что за ерунда, лабиринт исхожен, толку нет! Я пошёл медленно, пальцы щупают камень, стучу костяшками на предмет скрытых лазов. Зашуршало, я заозирался, никого. Глянул вверх, волны плесени раздались в стороны, на шею валится коричневое тельце. Лапки с ворсинками на кончике зацепились за одежду, антенны больно хлещут по лицу. С трудом отодрал паршивца, ант деловито припустил по тоннелю.

Я присел пружинисто, ещё и ещё раз, нагнать кровь в мышцы ног, только так сработает взрывная сила. Взвился ввысь, пальцы вцепились в неровный край дыры. Легко подтянулся, нити плесени щекочут, лезут в глаза и рот. Плюясь, ползу в поперечный тоннель, тёмный, неровный и узкий, видать, прокопан упорными антами. С каждым ползком сыпется сверху, в волосах песок. Тоннель ныряет вниз, уводит вбок, то и дело рушится позади, норовя раздавить чужака. Паника подымается от ступней, ледяными иглами к сердцу.

Могучий звук порвал писк тишины в ушах, громкий и шлёпающий, словно гигантская жаба шмякнулась, приложив толстым брюхом о гладкие камни. Тоннель ходуном, в спину ударило струёй воздуха, свод узкого лаза проседает на глазах. Не помня себя, лезу, отчаянно гребу скрюченными пальцами, как ластами, ноги пропихивают песок взад. Каждый вздох даётся с трудом, пыль скрипит на зубах. Но вот, сквозь слезы маячит светлое пятно выхода. "Хорошо, развилок не было", – успел я подумать в полёте, прежде чем сильный удар о поверхность отправил в забытье...

Горло саднит нещадно, тренькают болью обломанные ногти, скребут о неровный пол. Правая нога волочится, подпрыгивает на неровностях, левая подвешена, прихвачена за штанину как прищепкой. Меня плавно несут, даже тащат, в спину вдавились гладкие – с трудом вывернул шею глянуть – бока антов. Тело как ватой набито, кожу рук и лица жжёт кислотой, вместо мышц тягучий кисель. Осторожно пробую шевелить пальцами – получилось не сразу, как если мышцы посовещались, исполнять ли приказ хозяина, решили, с ленцой, – ну ла-адно!

Потолок высок, щерится длинными гнилыми клыками, едкие капли светящейся жижи срываются с кончиков сталактитов, собираются в яркие лужицы, те прорезали камень пола узкими щелями ручейков. Я скосил глаза – древняя пещера огромна. Дальнюю сторону укутал жемчужный туман, подымается от белёсого озера неприятного вида. В стенах провалы тысячи ходов, мелькают анты, тащат грузы к подземному озеру, в обратный путь с густой жижей в жвалах.

Большая группа волочет грузное тело размером с человека, живот раздут. От страшной догадки внутренности сжало ледяной лапой. Жидкость с плеском приняла, поверхность бурлит, волна кислой вони накрыла и нас, заставляет дёргаться провожатых. Озеро живое, плюнуло к берегу порцию слизи, ближайшие анты тут как тут, но в воду не лезут, осторожно подхватывают антеннами светящиеся комки. Нагруженные, несут дрянь вглубь неведомых проходов.

Как бы и меня не сожрали! Вспоминая старика-рыцаря, может случиться кое-что похуже. Провести годы беспомощным, ну уж нет! Я пошевелил рукой, отчаянно дёрнул, жвала анта клацнули в пустоте, усы тревожно замелькали в сложном танце. Тотчас набежало полдюжины антов покрупнее, вцепились со всех сторон, защепили кожу, того и гляди, вырвут кус мяса. Меня потащили, но не к озеру. Я расслабил мышцы, если суждено отправиться в живот муравейника, то позже.

Процессия замерла возле странного сооружения, похоже на осиное гнездо, прилепленное к полу. Стенки из веток, хитина, и каких-то серых нитей добро измазаны окаменевшей слизью, та испускает слабый свет. Анты построились в живой намёт, меня передали по лапам. Жвала последнего разжались, я рухнул в камеру, из груди вылетел короткий вскрик. Подо мной мягко спружинило, охнуло, я скатился с охапки тощих рук и ног. К конечностям прилагается немытое тело и голова, лицо, заросшее бородой с проседью, разразилось потоком брани. Я переждал пока испуг пройдёт, поток выдохся. Человек воскликнул удивленно и радостно:

– Как чудесно, что вы здесь! Просто замечательно!

– Не вижу ничего хорошего, – не согласился я. – Кто вы?

– Лучше, чем быть коллективно переваренным в этом милом озерце, – ехидно ответил заключенный. – Я имею честь быть магом, даже чародеем! Ээ, не подскажете, который день и год там, наверху?

Чародей поднялся, рёбра горделиво натягивают кожу, тощая шея с трудом держит важный наклон головы.

– Не слыхал про чародеев в муравьиной тюрьме, – усомнился я, – если маг, почему не сбежали?.. Год двадцать седьмой правления Его Величества Джерона, аккурат середина июня.

Я устроился поудобнее, вставать нет ни сил, ни надобности.

– Июнь хорошо, но позвольте узнать, Джерон король какого королевства? Впрочем, не говорите, эта привычка мерить года королями совершенно не устраивает!

– В вашем положении грех привередничать. Расскажите про подземелье, как застряли? Что нас ждёт?

Чародей вздохнул, сел напротив скрестив ноги, держит паузу. Я начал закипать.

– Это муравейник, гигантский, полный магии, – начал, наконец, чародей академическим тоном.

– Пока ничего нового, знаете ли, сам заметил аномальный размер! – сказал я, усталость вырывается сарказмом.

– Не перебивайте! Времени мало, скоро они вернутся, и, кто знает, что ожидает вас.

– За себя не беспокоитесь, почему?

– Знаю точно, зачем им нужен, – горько сказал чародей. – Точнее, уже не нужен. Про вас же ничего не известно, свалились буквально на голову! – чародей помолчал, продолжил: – Увы, я лишился всех сил, видели светящееся озеро? Вся магия там. Не спрашивайте, как случилось, они тянули до последней капли, как крестьянская девка корову доит. Теперь я иссяк, увы, для меня... и для вас! Что-то подсказывает: вы пойманы на замену. Ваша история столь же нелепа?

– Да, наверное. Я простой помощник колдуна, – признался я, скривившись, – полез сдуру, на поиски источника магии.

– Так вы маг! Я подозревал, иначе, зачем сюда бросили?

– Пока нет, сам создавать магию не способен.

– Не важно, главное, у вас амулет есть? Хотя бы, оберег с толикой магии? – спросил чародей, в глазах огонек надежды.

– Допустим, что с того?

– Как что, покажите амулет немедленно! Я легко выдерну обоих из этой печальной обители, потребуется совсем немного!

– Не очень доверяю попавшим впросак чародеям, – ответил я скептически. – Уверен, выберусь без вашей помощи.

Я поднялся, размял руки, ноги, как перед дракой. Не с чародеем, нет, его соплей зашибёшь.

– Постойте! – заволновался маг. – У меня есть что предложить! Великий Талисман упадет... ээ... уже упал, не знаю, надо уточнить дату. Он – ваш, только помогите выбраться, не пожалеете!

– Почему я должен верить? – спросил я, внутри разгорается пожар любопытства.

– Да-да, понимаю вас, человек в моём отчаянном положении может и солгать... я не пустобрёх! Разве магия места не говорит, какая мощь была доступна?! Не верите мне, поверьте магии!

Я нехотя нашарил кинжал, кристалл тусклый после упражнений с паутиной, но заряд есть. Чародей глянул вскользь, брови сосредоточенно сошлись на переносице, бросились недоуменно вверх.

– Гм, здесь меньше чем я привык называть "совсем не много". Молодой, не знаю какой расы, человек! Стыдно зваться магом, с таким запасом магии!

Я зашипел от негодования, мало того, колдунишка поддел происхождение, еще издевается – в его-то положении! Внимательные глаза чародея, казалось, читают меня как книгу.

– Я из мелкиндов. Мой народ вытеснили в пустыни, и пустыня нас изменила. Сами видите, силой и ростом не вышли, но, уверяю, голова варит что надо. Как правило. Часть мелкиндов вернулась, зацепилась в городах, – ответил я, пересилив себя. – Только не по мне это, в пустыне верблюдов гонять, или делишки торговые обделывать!

– Что по тебе, юный мелкинд? – спросил чародей терпеливо, как на экзамене. – Ты говоришь о сородичах... как о чужих.

Я почувствовал странное волнение, слова рвутся из глубины души.

– Магия. Хочу понять, откуда берется, не амулет, но сама суть, что это такое – магия? Почему мы, маги, как нищие собираем крохи, служа наглым разбойникам-лордам? Почему магию запрещают в королевствах, дозволяют колдовать лишь по капле, в строго отмеренных порциях?

Чародей помедлил, смотрит внимательно, облик наливается силой.

– Хм, истину ищешь, источник?.. Пойдет, – туманно выразился чародей. – Про Талисман не веришь зря, он совершенно особенный. Гм, решено! Помогу выбраться, а ты поможешь мне, нам обоим, мелкинд Виллейн. Давай кинжал!

Я заворожено протянул вперед лезвием, пальцы чародея вцепились в серебро клинка. Кристалл мгновенно погас, вокруг чародея вихрем взметнулись молнии, арками долбят в стены камеры, одна шибанула в меня. Я впечатался в стенку, мышцы чуть не лопаются от судороги, в глазах потемнело от боли. Чародей исчез, вырвав нож из скрюченных пальцев, лохмотья узника грязными хлопьями падают вниз. Меня перестало корчить, пустой желудок натужно выплюнул остатки гнилой слизи.

Одно хорошо, встряска молнией прогнала слабость.

Глава 5

"Обманул, мошенник!", – в ярости подумал я, пнул стенку, камера завибрировала музыкально, как диковинный инструмент, низкий гул протиснулся через люк, растёкся по пещере пугать антов. Ноги подломились, я осел, злость уступает отчаянию. Как расхвастался – обойдусь, своим великим умом! Ха-ха! Что скажешь, Виллейн, когда требуется простая физическая мощь, проломить стенки, вырваться на свободу? Это тебе не интриги плести, стравливать наивных эльфов и простоватых гномов. Думай, песочная голова, думай!

Я сжал виски ладонями, помассировал зажмуренные глаза. Зрение прояснилось, в сумраке маячат совсем темные пятна. Стенки камеры местами обуглены, молнии пожгли панцирь слизи, обнажив почерневшее плетение веток. Хотел постучать, но кулак неожиданно легко провалился насквозь. Несколько минут работы и – ура! Передо мной дыра, достаточно широка пролезть узкоплечему мелкинду.

Снаружи сумрак навалился на озеро, свечение жижи гаснет от берегов, лишь в центре яркий водоворот, там магия уходит в неведомую дыру. Чародей, как древний воин, всё своё забрал с собой, магия подземелья почти исчезла. Анты бегают суматошно, иные с потерянным видом суют в озеро куски еды, ждут напрасно превращения в питательную слизь. Тихонько, шаг за шагом вдоль стенки пещеры, пытаюсь проскочить незамеченным. Тщетно! Один страж из самых крупных бросился наперерез. Огромные насекомые – жвала щелкают у пояса, в дыхательные трахеи палец всунуть – встретились только здесь, в густом как суп, пьянящем воздухе. Сяжки тянутся угрожающе, неслышный зов собирает ближних антов. Я отскочил назад к камере, за спиной стенка. С задних рядов пробираются анты с остатками скользкой субстанции, замуровать нового узника. Соображают сообща, как вернуть озеру силу, пусть ненадолго.

Я вырвал из-за пазухи амулет Пут, с размаху впечатал в голову самого крупного стража. Амулет зло полыхнул сырой магией, разлетелся ярко-белыми плавлеными брызгами. Ант опрокинулся, засучил лапками, дёрнулся раз, другой, взорвался изнутри! Остальных антов унесло комочками, такими жалкими и совсем не грозными, когда переломаны лапы. Насекомые шевелятся, силятся ползти, из лопнувших тел сочится мерцающая слизь. Сработало! Жаль, на шум бегут новые. Весь обляпанный слизью, я бросился к тоннелю, откуда тащили тело страдальца. Если правильно понял, ход ведет к деревне.

Всякий, кто видел как вылазят из могилы, подрытой из глубины так, что земляной купол слегка просел, но ещё держится, скажет: зрелище не для слабых духом! Вот и родственники бортника Берама не выдержали, с воплями ринулись кто куда. Всех впереди давешний бугай, старосты сынок.

Не то чтобы я устроил эффектное появление нарочно, вовсе нет. Наклонный тоннель трижды приводил в тупик, за тяжёлым телом чёткий след, не дал заплутать окончательно. Я с новой сноровкой прокопал последние пару локтей вверх, лавина рыхлой земли ринулась мимо, яркий свет сделал слепым кротом на миг. Выбрался, лежу без сил, косой крест на краю с укором смотрит в зёв пустой ямы. Когда, на беду, успели бортника похоронить?! Ночью чтоль?

С утра ни облачка, вчера, помнится, небо сплошь затянуло – погода меняется быстро, как осенью. Солнце высоко, часов десять-одиннадцать, в полдень приедет принц и пора поспешить. Никого не видно вплоть до леса, коня бы забрать – да некогда, пешком быстрее.

Знакомый бурелом встречает обломанными ветками и содранным дёрном, как дружина прошла. Неужто, принц уже здесь? Я прибавил ходу, широкой дугой заходя на лагерь. У костра пусто, ни дымка над укрытыми пеплом углями. Пивной жбан разбит в щепки, мышистый зверёк среди обломков тащит куриную кость. Припал к земле насторожено, волочит дальше, признав за лешака – я весь в засохшей слизи, перемазан землей, самое то для леса.

На подступах к оврагу ступаю сторожко, замер у края. Резко выпрямился не таясь – на лежбище тролля нет. Дуб на вершине овражка печально свесил обломанные ветви, листья трепещут на ветру, пытаясь замести красное, но лишь гоняют мух. Старое дерево стыдливо молчит, почему два рыцаря без голов подле корней, прикрывшись разбитыми щитами. Шлемы укатились в сторону, лопнуты от страшного удара, внутрь лучше не заглядывать. Один рыцарь крепко стиснул остатки клинка, меч сломан у основания, словно в отчаянной попытке парировать удар. Другой клинок лезвием воткнут посреди ручья, покачивается в токах воды. На рукоять присела стрекоза, тотчас сорвалась, хищно ловит наетую муху.

– Что здесь произошло? – пораженно воскликнул я.

За спиной предательский треск ветки, я рывком обернулся. Навстречу крадётся щёголь сэр Хурбис, рукав жиппона разодран, мелкие веточки запутались в гриве чёрных волос.

– Нашёлся, изменник! Держите, не дайте уйти! – закричал он, выпрямившись во весь рост, в руке обнаженная сталь. В отдалении за деревьями с дюжину стражников, плащи королевских цветов поверх железа.

Городской инстинкт подсказывает: пора бежать. Я скатился на дно оврага, со всех сил припустил вдоль. За спиной проклятия, дробный топот тяжёлых подошв. Потом разберусь с нелепыми обвинениями, главное, не попасться в лесу, кости переломают.

Заимка бортника выскочила как родная, но я насторожился: пчелиные колоды повалены. У сарая кони, мирно пасутся перед большой охапкой свежей травы. "Мой жеребец?!", – успел подумать я. Из-за угла выступил Хольстер.

– Как здесь оказался, я ведь сказал – сторожить тролля! Да что там случилось?! – выпалил я.

– Ты сам где был?! Полтора дня прошло! – закричал Хольстер, пальцы нервно сжимают поясной ремень. Вот и Роуди, хмуро теребит обух секиры, отводит взгляд. Я застыл, поражённый.

– Полтора дня? – выдохнул я. Мозаика странностей встаёт на места.

– Уехал, как пропал. Роуди вернулся с деревни в ту же ночь, – продолжил Хольстер спокойнее, – тебя нигде нет, амулета Пут нет.

– Это побоище в овраге... Что с принцем?! – спросил я, предчувствие катастрофы хватает за горло.

– Не знаю, никто не знает, – ответил Роуди, сделав знак Хольстеру помолчать. Пальцы гнома побелели на обухе, вот-вот продавят калёную сталь, – Видимо, тролль оказался зело силен и ловок. Тебя ищет королевская стража!

– Я не виновен, это несчастный случай! Кто знал, что застряну в проклятом подземелье на целые сутки?! А вы где были, могли что-то придумать? – в ужасе воскликнул я.

Хольстер посмотрел вопросительно на Роуди, тот кивнул, с чем-то соглашаясь.

– Нет. Ты виноват, ты сбежал с амулетом, чтобы погубить принца, – решительно сказал Роуди, сомнение отброшено, страх прячется вглубь. Я оторопел. Гнилая горечь предательства сковала язык, ухнула куда-то вниз, в район живота, стало тошно. На дрожащих ногах я слепо двинулся вперед.

– Дайте хоть коня, – прохрипел я безнадежно. Хольстер сдвинулся, пропуская.

Я торопливо шагнул, конь фыркает, узнавая. Уши торчком, насторожились к лесу.

– Поздно! – крикнул Хольстер на шум солдат, те ломятся через подлесок. Метнулся отрезать от лошадей.

Я попятился, повернулся бежать, в крае глаза тень стремительного замаха, нырком ушёл вниз и вперед. Почти успел, удар взорвал затылок, жгучая боль ринулась волной вниз по шее, земля кувырком. Сверху навис Роуди, кулаки сжаты, но глазки бегают, стыдливо прячутся в рыжине мохнатых бровей.

– Вот он, держите! Молодцы, не зря оставил здесь. Эй, ребята! Вяжите и этих двоих! Потом разберемся, кто виноват, – долетели слова Хурбиса, последнее, что запомнилось, прежде чем стали пинать.

Бесхвостая ящерка осмелела, заползла на ладонь, сухой язычок стреляет в хлебные крошки, треугольная головка проворно глотает, не жуя. Я шевельнулся, ящерка юркнула в солому, молнией вдоль стены – единственное свободное существо пусть в просторной, три на четыре шага, но камере. Я очнулся день назад, в подвале родной башни. Не знаю сколько провёл в забытьи, не помню как везли, как бросили в клетку, но от побоев чёрные синяки – времени прошло порядочно. Ждал Мастера Фитца – напрасно, кроме стражника и поговорить не с кем.

Голос Хольстера бубнит из камеры по соседству, то пытается оправдаться, то скулит и ноет, то несет чушь, аж слушать противно. Предал – так предал, пятками назад не отходишь! Роуди ведёт достойнее, хранит молчание. Сказал только раз – велел Хольстеру заткнуться. Где же Фитц, почему не спустится? Или сам сидит в камере пороскошнее?

Сквозь решетчатое окошко в запертой двери неровный свет, жёлтые квадратики дрожат на полу камеры в такт шагам стражника.

– Эй, служивый! – позвал я. – Долго сидеть не жравши?

Охранник замер, тупой конец копья гулко ударил в пол.

– На плаху торопишься? – буркнул он. Продолжил, разговорчиво: – Перед эшафотом подадут обед по-королевски! Хотя, какая тебе плаха, веревки хватит. Эх, побыстрей бы, осточертело сидеть. Я воин, а не тюремная крыса!

Донесся смешок, кто-то произнёс, приближаясь, мелодичным, почти женским голосом:

– Гордись, служивый, королевского убивца сторожишь, внукам сказывать станешь!

В окошке замаячило холеное лицо Тевиэля-эльфа, кривое в ложном сочувствии.

– Ай-я-яй, Виллейн, как же так! Чем Его Высочество не угодил?

– И ты здесь! Правильно выгнали из Светлого Леса, кружишь как поганый стервятник. Лучше скажи, как дружок Гатарен поживает? У ведьмы зубы острые, что твой нож, и гнилые, что твоя совесть, – спросил я, пытаясь бодриться. Заперли в подвале моей же башни! Моей башни... она не будет моей никогда.

– Спасибо твоему сундучку, почти здоров, – спокойно ответил Тевиэль, в руках боевой амулет, – а ведьму порвали, не серчай.

– Врешь, сбежала она. Куда вам, простофилям, её удержать.

– Клянусь Симарином... – эльф открыл уже рот продолжить в запале, как долетел шум множества сапог, и яркий свет факелов залил подвал. Дверные запоры камеры проскрежетали противно, ящерка решила что под потолком безопаснее. Несколько крепких рук подхватили меня и тащат прочь из камеры, бросить на колени перед поставленным наспех столом. За столом кутается в вишнёвый бархат престарелый лорд, массивная золотая цепь поперёк груди, пальцы душат перстни с печатками, лицо обрюзгло. По бокам лорда помощники, один в одёжке шитой серебряной нитью присел с торца, под рукой стопка дорогой бумаги, в пальцах перо. Справа от лорда сэр Хурбис, вновь чист и опрятен, чёрные волосы сально зализаны взад, на губах глумливая ухмылка, взгляд колюч и холоден. Придворный рыцарь и в тюремном подвале одет как на бал в костюм серой кожи.

– Кто здесь у нас? Та-ак, подручный Виллейн, из мелкиндов, – произнес вельможа, рассматривая бумагу. – Не ожидал заговора среди колдунов. Я – королевский бейлиф. Говорите, где принц, кто подговорил покушаться на Джетсета?