Текст книги "Бальзак"

Автор книги: Павел Сухотин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

В конце эпохи Реставрации французская пресса преображается. До 1828 года существовало только два вида газет: солидные – либо исключительно политические, либо политико-литературные, как «Глоб», и мелкие газетки, настроенные крайне агрессивно, как «Корсар» и «Фигаро». Тираж тех и других был очень ограничен. Попытки создать газету с большим количеством подписчиков кончались неудачей.

Но в 1828 году некий молодой человек вступает в газетный мир и производит в нем переворот. Это – Эмиль де Жирарден [141]141
  Жирарден Эмиль де (1806–1884). Французский публицист. Основал издания: «Вор», «Мода», «Журнал общеполезных сведений», «Журнал воспитателей», «Семейный музей», «Французский альманах», «Пресса». Интересна и политическая деятельность его: будучи депутатом, он резко критиковал правительство Людовика-Филиппа, в 1848 г. способствовал отречению короля от престола, но вскоре стал издеваться над республиканским правительством, за что и была закрыта его газета «Пресса». Потом враждовал с Кавеньяком и принял сторону Наполеона III. Затем издавал газеты «Либерте», «Пти журналь», «Франс». В 1870 году был назначен сенатором, а в 1874 – депутатом и выступал в палате за свободу печати.


[Закрыть], «Наполеон парижской прессы», даже чертами своего лица напоминающий императора. Это сходство он старается подчеркнуть прядью волос, спадающей на лоб. Он задается целью не защищать какие-нибудь идеи, а процветать, как всякое коммерческое предприятие.

В 1828 году Жирарден основывает вместе со своим другом Лотур-Мезере [142]142
  Лотур-Мезере (ум. 1861). Французский литератор, типичный представитель богемы. Бальзак изобразил его в лице Пальферина в «Принце богемы». Был помощником префекта Жуаньи, затем префектом города Алжира, где и умер.


[Закрыть]«Вора» – орган, состоящий главным образом из перепечаток. В июне 1829 года он принимает участие в создании еженедельника «Силуэт» и, наконец, в октябре того же года, вместе с тем же Лотур-Мезере, начинает издавать «Моду» – журнал мод и светской жизни.

Впоследствии Жирарден не только создал громадное количество периодических изданий, но главным образом перевел их на основу чисто коммерческих предприятий и был родоначальником той французской буржуазной прессы, которая существует и по сие время и блестяще изображена Бальзаком в «Погибших мечтаниях» и в «Монографии парижской прессы».

Имя Жирардена и до сих пор, а в особенности за последнее время, не сходит с газетных столбцов. Так, например, 20 апреля 1934 года некий французский журналист пишет: «Этот необыкновенный человек оставил в своей эпохе такой глубокий след, что не заметить этого – значит ничего не понимать в нашей эпохе. Не будь его, наша повседневная жизнь не была бы теперь тем, что она есть. Каждый раз, как мы развертываем газету, там незримо присутствует Эмиль де Жирарден со своей вольтеровской улыбкой, скупой и иронической…»

Бальзак поддается очарованию этого человека и соглашается с ним вместе работать. Он дебютирует в «Силуэте». Это – сатирический еженедельник, на обложке которого изображена молодая женщина в романтическом костюме, рисующая на листке бумаги силуэт денди.

«Силуэт» страстно либерален и яростно романтичен. Он осыпает насмешками «иезуитов», издевается над министрами кабинета Полиньяка; напротив, Виктор Гюго и Александр Дюма провозглашаются великими людьми. Начиная с 9 января Бальзак печатает в «Силуэте» «Очерки нравов по перчаткам», и с тех пор регулярно появляются его статьи, сатирические портреты и юморески. Сотрудничает он также и в «Воре» и в «Моде». В редакции последней он знакомится с художником Гаварни [143]143
  Гаварни, псевдоним Ипполита Гильома Сюльписа Шевалье (1804–1866). Французский рисовальщик, карикатурист и иллюстратор. Между прочим, иллюстрировал «Невзгоды супружеской жизни» Бальзака и его очерки, появлявшиеся в журналах под названием «Типы».


[Закрыть]. Именно там завязывается тесная дружба с Жирарденом, и 26 февраля Жирарден, Бальзак, журналисты де Варень и Ипполит Оже основывают акционерное общество с капиталом в сто тысяч франков для эксплуатации «Фельетона политических газет».

По плану Бальзака это должно быть нечто вроде библиографического обзора новейшей литературы. Разумеется, Бальзак не вкладывает туда никаких капиталов. Первый номер этого журнала выходит 3 марта 1830 года; в нем помещена статья Бальзака о «Трактате о свете» астронома Гершеля. В следующих номерах Бальзак с такой же легкостью разбирает сочинение: «Кровавая рубашка», история дофина» А. Баржине, «Поземельный кредит, каков он есть и каким должен быть» Л. Гастальди, «Объяснения к посланиям святого Павла» Р. П. Бернардена де Пекиньи и «Инструкция по упражнениям и маневрам кавалерии от 6 декабря 1829 года». Он разбирает книги путешествий по Испании, Англии и России, статью об уголовном законодательстве и французско-алжирский словарь, новые химические исследования и новую беллетристику, – словом, интересы его так же всеобъемлющи, как заглавие одной из рецензированных им книг: «Энциклопедическая пчела или умственный обзор всех человеческих знаний».

По разносторонности тем этих рецензий и по той жадности, с какой читается каждая книга (а Бальзак читал жадно), его позволительно сравнить с Пушкиным, который хотел бы знать обо всем – от небесных планет до ископаемых земли. Бальзак часто страдал зубной болью, не мог работать, и только в это время успевал читать.

Бальзак не ограничивается рецензиями на книги и пишет статьи на литературные темы: под заглавием «Романтические литании» – пародию на модный стиль, и две статьи по поводу драмы Виктора Гюго «Эрнани», в которых решительно заявляет, что «все пружины этой пьесы – избиты, сюжет – недопустим, характеры – неправдоподобны, поведение действующих лиц противоречит здравому смыслу». Он издевается над романтической драмой, – этой кашей из 1800 плохих стихов, 200 антитез, 100 фальшивых мыслей, 300 плагиатов и 400 реминисценций. Субъективизм и лиризм мешают романтикам стать драматургами. Им недостает изобретательности, дара создания характеров, умственного проникновения в проблемы эпохи. «Они всегда говорят только о своих собственных радостях, о своих, собственных горестях и о таинственных событиях своей жизни». Они «делают страсть». Их герои «не пробуждают никаких мыслей», являются «увеличенными индивидуальностями, которые возбуждают только мимолетное сочувствие, они не связаны с крупными жизненными интересами и потому ничего собой не представляют».

С пренебрежением Бальзак говорит о людях, которые «от отсутствия выдумки рассказывают о своих собственных горестях». Против эстетической программы и против настроений романтиков были направлены его «Сатирические жалобы на наше время», появившиеся также в 1830 году. Литературная молодежь, – говорит он, – заражает Францию своего рода моральным и политическим протестантизмом, в котором гибнет вкус и остроумие. Абсолютная свобода искусства приводит к маразму. Если бы Шекспир жил в наше время, он бы должен был связать себя правилами. Забавный рассказ требует неизмеримо больше таланта, чем кладбищенские размышления, оды, трилогии, которыми пичкают сейчас публику.

Счастливое исключение составляют, по мнению Бальзака, «Камарго» Мюссе [144]144
  Мюссе Альфред де (1810–1857). Французский поэт-романтик, вскоре отошедший от кружка Гюго. Поэзия его отличается меланхолией и скептицизмом, и по сравнению с декламацией Гюго необыкновенно проста. Камарго – испанская танцовщица, долгое время царившая в парижской опере; она – главное действующее лицо в коротенькой стихотворной драме Мюссе «Каштаны из огня». Пьеса эта очень сценична и действенна и очевидно понравилась Бальзаку именно поэтому. В ней нет никаких романтических монологов.


[Закрыть]и «Театр Клары Газуль» Мериме [145]145
  Мериме Проспер (1803–1870). Французский писатель-прозаик, человек широко образованный, любитель литературных мистификаций. Одной из таких мистификаций была первая его книга – сборник пьес «Театр Клары Газуль», будто бы переведенных с испанского. Среди романтических пьес того времени театр Мериме резко выделялся своим реализмом, что и обратило на него особое внимание Бальзака.


[Закрыть]. Он предсказывает реакцию против романтизма, который является нелепым понятием. Франции нужен смех. Публика устала от искусства катакомб. Из этого ясно, что к тому времени Бальзак внутренне определил свое отрицательное отношение к романтической школе, и хотя в своих высказываниях и не противопоставляет ей некую стройную литературную теорию, но безусловно романтикам противопоставляет самого себя как писателя, который пошел по своему собственному пути, продолжая традиции классического реализма.

Журнальная деятельность, большие заработки и сознание того, что он уже – известное имя, дают возможность Бальзаку запросто посещать литературные салоны барона Жерара [146]146
  Жерар Франсуа Паскаль, барон де (1770–1837). Самый популярный в высшем свете портретист, ученик Давида.


[Закрыть], Софии Гэ [147]147
  Гэ София (1776–1852). Французская писательница, мать Дельфины де Жирарден, хозяйки литературного салона.


[Закрыть]и ее дочери Дельфины де Жирарден [148]148
  Жирарден Дельфина де (1805–1855). Жена Эмиля Ж., писательница и журналистка. Ее фельетоны в «Прессе», под общим названием «Парижские письма», печатались под псевдонимом Виконт де Лоне. Кроме того, писала комедии, романы и новеллы.


[Закрыть]. Эта «прекрасная Дельфина» быта не только женой своего талантливого мужа и хозяйкой салона – она была, кроме того, видной журналисткой. Ее остроумные фельетоны – «шедевры прозы, как называет их Ламартин, – печатавшиеся ежедневно в «Прессе» создали этой газете большую популярность. Об обстановке ее дома Теофиль Готье рассказывает так: «Вся квартира была обтянута бумажной материей цвета морской воды, зеленоватый тон которой, напоминавший грот нереиды, могла вынести только блондинка с безукоризненным цветом лица, брюнетки же, попадавшие в эту зеленую пещеру, казались там желтыми как айва, или покрывались цветными пятнами».

В остальном у госпожи де Жирарден было очень просто. Она принимала своих друзей у себя в спальне, где кровать была скрыта за занавеской. К ней обычно приезжали после Оперы или Буффа, или же до выезда в свет, то есть между одиннадцатью часами и полночью. Бальзак встречался там с Ламартином, Виктором Гюго, Альфонсом Карром [149]149
  Карр Жан Альфонс (1308–1890). Французский писатель-романтик, оригинал и чудак, автор известного романа «Под липами» и многих повестей. С 1839 г. редактор «Фигаро» и издатель сатирической газеты «Осы» («Гэп»), которую он целиком заполнял своими остроумными и ядовитыми статьями. После революции 1848 г. основал «Журналь», где поддерживал генерала Кавеньяка. Под конец жизни занялся садоводством.


[Закрыть], Эженом Сю [150]150
  Сю Эжен (180-1—1857). Французский писатель. Дебютировал произведениями из морской жизни, которую хорошо изучил, и его повести имели большой успех. Но громкую славу принесли ему его общественные романы – «Парижские тайны», «Вечный жид», «Тайны народа» и многие другие. Произведения Сю нельзя считать просто увлекательными романами приключений: в них он проводит идеи утопического социализма, защищает народ и бичует аристократию. Но жажда наживы, спешная и небрежная работа неблагоприятно отразились на творчестве Сю: он стал угождать вкусам буржуазной публики и загромождать свои романы неправдоподобными вымыслами. Своим пером он нажил большое состояние и завоевал широкую популярность. Бальзак очень одобрял его первые вещи, в частности пиратский роман «Кернок», но впоследствии перестал относиться, к нему как к серьезному писателю, и завидовал его славе и богатству.


[Закрыть], Теофилем Готье, Жюлем Жаненом [151]151
  Жанен Жюль (1804–1874). Французский критик и фельетонист, основатель «Ревю де Пари». Создал себе славу театральными фельетонами в «Журналь де деба», где сотрудничал около 40 лет. Написал также несколько «черных»» романов («Мертвый осел, или гильотинированная женщина» и др.). Главным свойством его таланта было ядовитое остроумие, и этим он нажил себе много врагов, в том числе и Бальзака, против которого выступил в печати одним из первых, когда вышла «Физиология брака». По предположению некоторых современников, Бальзак взял Жанена прототипом для Люсто – журналиста из романа «Погибшие мечтания».


[Закрыть], Лотур-Мезере и Альфредом де Мюссе. Среды же у художника барона Жерара собирали в его четырех комнатах общественную знать: Институт, Сорбонну, литературу, науки и искусства. Не было ни одного иностранца, сколько-нибудь замечательного, который, попав в Париж, не захотел бы представиться Жерару. К нему также приезжали «по-итальянски», то есть между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи.

Ламартин, носивший свою славу уже с тем привычным довольством, с каким человек носит хорошо сшитое платье и элегантные ботинки, вот как описывает Бальзака на одном из вечеров у Жирарденов: «Я приехал очень поздно… и забыл обо всем на свете, увидев Бальзака. В нем не было ничего современного. При виде его можно было подумать, что очутился в другой эпохе, в обществе тех двух или трех бессмертных людей, центром которых был Людовик XIV и которые были у него, как у себя дома, на одном уровне с ним при этом не поднимаясь и не опускаясь: Лабрюйер, Буало [152]152
  Буало-Депрео Николай (1636–1711). Французский поэт и критик, идеолог восходящей буржуазии при Людовике XIV. Установил каноны ложно-классической поэзии в своем сочинении «Поэтическое искусство».


[Закрыть], Ларошфуко, Расин и особенно Мольер; он носил свою гениальность так просто, что ее не чувствовалось. Я сказал себе: вот человек, родившийся два столетия назад; рассмотрим его хорошенько.

Он стоял перед мраморным камином… Он не был высок, но сияние, исходившее от его лица, и его необычайная подвижность не позволяли заметить его рост; тело его волновалось, как его мысль; казалось, что между ним и полом есть свободное пространство; то он нагибался до самой земли, как бы для того, чтобы поднять сноп мыслей, то поднимался на носки, чтобы следовать за полетом своих идей в бесконечность.

Он прервал свою речь только на мгновение, чтобы поздороваться со мной; он был увлечен разговором с господином и госпожой де Жирарден. Он бросил мне живой, торопливый, ласковый взгляд, полный необычайной благосклонности.

Я подошел к нему, чтобы пожать ему руку; я увидел что мы понимаем друг друга без слов, и между нами все было сказано; он был увлечен; у него не было времени остановиться. Я сел, и он продолжал свой монолог, как будто бы мое присутствие ему не помешало а, наоборот, вдохновило его. Внимание, с которым я его слушал, позволило мне наблюдать за ним в постоянном движении.

Он был полный, плотный, квадратный снизу и в плечах; мощная шея, грудь, корпус, бедра, все члены; много той обширности, которой обладал Мирабо [153]153
  Мирабо Оноре Габриэль Рикетти (1749–1791). Французский оратор и политический деятель, конституционный монархист. Во время Великой французской революции был вождем оппозиционного дворянства.


[Закрыть], но никакой тяжеловесности; в нем было столько души, что она носила все это легко, весело, как тонкую оболочку, а совсем не как бремя; этот груз, казалось, придавал ей силы, а не отнимал ее.

Его короткие руки непринужденно жестикулировали, он говорил, как оратор. Голос у него был громкий от несколько дикой энергии его легких, но в нем не было ни грубости, ни иронии, ни гнева; ноги его, на которых он немного переваливался, легко носили его тело; его жирные и большие руки выражали движениями все его мысли. Таков был этот человек в его крепко слаженной оболочке. Это говорящее лицо, от которого нельзя было оторвать глаз, очаровывало и захватывало вас целиком.

Волосы спускались на лоб крупными прядями, черные глаза пронизывали как стрелы; они доверчиво погружались в ваши, как друзья; щеки были полные, розовые, очень яркие; нос красивой формы, хотя несколько длинный; губы изящного рисунка, но большие, с приподнятыми углами; зубы неровные, выщербленные, почерневшие… голову он часто склонял набок, а когда оживлялся в споре, то вскидывал ее с героической гордостью.

Но главной чертой его лица, – даже больше чем ум, – была заразительная доброта. Он очаровывал ваш ум, когда говорил, и даже когда молчал, он очаровывал вам сердце. На этом лице не могла отразиться никакая ненависть или зависть: ему было невозможно не быть добрым.

Но это не была доброта безразличия или неведения, как на эпикурейском лице Лафонтена, – это была доброта любящая, очаровывающая, сознательная, которая возбуждала благодарность и привлекала к нему сердце и которая не позволяла не любить его. Таков был в точности Бальзак.

Я уже любил его, когда мы сели за стол. Мне казалось, что я знаю его с детства: он напоминал мне милых сельских священников дореволюционного времени, с несколькими завитушками волос на шее… Жизнерадостная детскость – вот что было главное в этом лице; душа в отпуску, когда он оставлял перо, чтобы забыться со своими друзьями; с ним невозможно было не веселиться. Его детская ясность смотрела на мир с такой высоты, что он представлялся ему какой-то шалостью, мыльным пузырем, созданным фантазией ребенка».

Слава

Герцог Беррийский [154]154
  Беррийский, герцог (1778–1820). Второй сын Карла X, убитый Лувелем. Сын его, граф Шамбор, герцог Бордосский, почитался роялистами, как король Генрих V. Его жена (1798–1870), после поднятого ею в Вандее восстания, была на некоторое время заключена в тюрьму (см. Бурбоны).


[Закрыть]– сын графа д'Артуа, будущего короля Франции – при выходе из театра 13 февраля 1820 года был настигнут Лувелем и смертельно ранен ударом ножа. Этот удар был роковым сигналом для всей династии Бурбонов. Убийца, седельный мастер Пьер-Луи Лувель, ненавистник абсолютизма, выполнил волю пославшего – в его лице мелкая буржуазия и мелкобуржуазная интеллигенция Франции мстили своему официальному врагу, в то время как в тени королевского трона Людовика XVIII таился истинный хозяин страны – имущая буржуазия и отчасти придворная знать, еще не потерявшая своих имущественных наследий.

Смерть молодого члена династии, от которого зависело ее продолжение (у его брата детей не было), потрясла королевский двор, и под влиянием ультра-роялистов Людовик должен был расстаться со своим фаворитом министром Деказом [155]155
  Деказ Эли, герцог (1780–1860). При Людовике XVIII несколько лет был префектом полиции и министром полиции, затем короткое время посланником в Лондоне. Как член палаты пэров принадлежал к умеренным либералам. После революции 1830 года примкнул к приверженцам Июльской монархии.


[Закрыть], которого обвинили измене. Лувель был казнен, и первым делом нового министерства было ограничение свободы прессы и закон о предварительном трехмесячном заключении в тюрьму подозрительных лиц. Новый избирательный закон дал в палате громадный перевес ультра-роялистам и крупным собственникам.

При дворе печаль сменилась радостью и торжеством – у вдовы, герцогини Беррийской, родился сын. Дитя назвали «чудесным мессией легитимности», мать, сравнивали с девой-Марией, писатель Шатобриан привез для крещения ребенка воды из Иордана.

Реакция с каждым годом усиливалась, началась эпоха заговоров, с заговорщиками расправлялись беспощадно. Членов оппозиции в палате стали называть «освобожденными каторжниками», духовенство высоко подняло голову и получило под свой контроль Парижскую академию, лицеи и школы. Действия инсургентов в Испании привлекли внимание французских роялистов, и на Веронском конгрессе Франции разрешено было державами вмешаться в дела Пиринейского полуострова. Герцог Ангулемский [156]156
  Ангулемский Луи Антуан, герцог (1785–1844). Старший сын Карла X. Не принимал сам активного участия в политике, был орудием роялистов. Его жена – Мария Тереза Шарлотта (1778–1851), дочь Людовика XVI.


[Закрыть]с 55-тысячным войском явился на помощь королю Фердинанду, восстание было жестоко подавлено и вождь инсургентов Риего [157]157
  Риего-и-Нуньес Рафаэль (1785–1823). Испанский революционер, офицер, организовал военный заговор в 1819 г. Был избран в председатели палаты депутатов. При наступлении французских войск был взят в плен, выдан испанскому правительству и повешен.


[Закрыть]казнен. В 1824 году палата была распущена, а во «вновь найденной палате» («шамбр ретруве») оппозиция сократилась с 110 до 19 членов. Даже палата пэров, это «кладбище сухих останков монархии, революции и империи», была напугана всесильным министром Виллелем, но смерть Людовика в мае этого же года и временные послабления его преемника Карла X вносят некоторое успокоение в оппозиционные круги и их прессу. Однако, торжественное коронование нового короля с помазанием священным елеем и его тронная речь рассеяли всякие надежды на изменение правительственного режима.

Политика Карла Х – политика феодала. Закон о выдаче эмигрантам, пострадавшим от революции, миллиарда франков хотя и повышает стоимость национальных имений, но в то же время ведет к окончательному обнищанию третье сословие и пролетариат. Законы о печати вынуждают Ройе-Колара [158]158
  Ройе-Колар Пьер Поль (1763–1845). Французский ученый и политический деятель, основатель парламентской партии доктринеров. С 1828 по 1830 председатель палаты. После Июльской революции 12 лет был депутатом палаты, но активного участия в политической жизни не принимал. Философ буржуазной демократии.


[Закрыть]сказать, что «теперь не будет ни писателя, ни печатника, ни журнала – таково будет положение прессы». Законы о майоратах и закон, карающий смертной казнью за святотатство, создают привилегии дворянам и духовенству, а сжигание вредных книг воистину покрывает Францию дымом инквизиторских костров.

Феодальный режим Карла X приводит к тому, что даже умеренная оппозиция, бессильная в палате, начинает выносить свои протесты на улицу при встречах и похоронах выдающихся людей: Ройе-Колар в надгробной речи генералу Фуа [159]159
  Фуа Максимилиан Себастьен (1775–1825). Генерал наполеоновской армии, после реставрации Бурбонов – оратор либеральной оппозиции в палате депутатов. Особенным успехом пользовалась его речь о свободе личности и печати.


[Закрыть]называет правительство Франции гнусной шайкой, которая не скрывает своих намерений и идет с развернутыми знаменами. Ее не следует спрашивать, куда она идет, ибо на всякий вопрос она солжет. А на параде национальной гвардии раздаются при проезде короля крики: «Да здравствует хартия, долой Виллеля!» Придворная партия в тревоге, и король под ее влиянием жертвует Виллелем, – его кратковременно сменяет Мартиньяк [160]160
  Мартиньяк Жан Батист Гаж, граф (1776–1832). Председатель совета министров и министр внутренних дел при Карле X, принадлежал к умеренным правым; его политика не удовлетворяла ни либералов, ни короля. В августе 1829 года его сменил реакционер Полиньяк.


[Закрыть]. Перед уходом Виллель чувствуя свой конец, восстанавливает цензуру периодической печати, которая временно была отменена, но тотчас же образуется «общество друзей свободы печати».

Виллель распускает палату, но на новых выборах под руководством Гизо [161]161
  Гизо Франсуа Пьер Гильом (1787–1874). Французский политик и ученый, долгое время был профессором истории в Сорбонне. Глава школы буржуазных идеологов. Во время Июльской монархии несколько раз был министром, а с 1810 но 1848 год – главой кабинета.


[Закрыть] объединяются все элементы оппозиции под девизом «береженого бог бережет», и министерство терпит поражение – оппозиция выиграла 180 мест.

Умеренное министерство Мартиньяка не привело к успокоению ни ту, ни другую сторону, короля раздражали уступки, и к власти вскоре же был призван Полиньяк – старый шуан, мистик, руководившийся в своей политике указаниями божьей матери. Действия Полиньяка отражали непримиримость позиции короля, тон его тронной речи был грозен: «Я объявил свои решения, они неизменны. Интересы народа воспрещают мне уклоняться от них».

Департаменты послушно выполняли указания из столицы. Всесильное чиновничество укрылось под защиту министров. Деревня спала мертвым сном, там процветало невежество и суеверие. Нищее крестьянство страдало от запретительных мер высокопоставленных магнатов, и, устремляясь на заработки в столицу, встречало не менее ужасные условия эксплуатации. Французская интеллигенция, вследствие высокого ценза, не имела места в палате депутатов, мысль и слово ее были задушены цензурой и денежными взысканиями, и она в особенно резкой оппозиции находилась к буржуазно-аристократическому блоку, состоявшему из дельцов, набивших свои кошельки во время революции и наполеоновских войн. Пролетариат являл собою только еще эмбрион организованного класса, хотя и был объединен союзом «компаньонаж». Таким образом, одна только крупная буржуазия, под защитой протекционизма, обогащенная открытием заводов и фабрик, спекулировавшая на бирже и участвовавшая в избирательной борьбе, особенно чувствовала свою силу.

Очень характерен для того времени герой пьесы Скриба [162]162
  Скриб Огюстен Эжен (1791–1861). Французский драматург, автор многочисленных (свыше 350), очень театральных комедий из буржуазного быта, правдиво рисующих людей и среду. Его пьесы имели громкий успех у буржуазной публики не только потому, что были хорошо написаны, но и потому, что Скриб не брал на себя роли обличителя и сатирика, а относился к изображаемым явлениям с добродушной усмешкой, нередко льстя вкусам своей аудитории.


[Закрыть], поставленной в 1827 году, банкир Дорбеваль, по адресу которого говорится в пьесе: «Важнее ума – деловой ум». Дорбеваль даже и во сне занимается спекуляциями, помогает друзьям, умножает через них капитал и пользуется всеобщим уважением.

Однако политика Полиньяка не пощадила и буржуа. Воодушевленный взятием Алжира французскими войсками и видением девы-Марии, Полиньяк, опираясь на 14 статью хартии, составляет пять указов, по которым восстанавливается предварительная цензура, распускается палата, число депутатов ограничивается и коммерсанты и промышленники лишаются права голоса.

Буржуазия в остервенении, и рента летит вниз. 26 июля 1830 года редакторы всех газет, руководимые Тьером [163]163
  Тьер Луи Адольф (1797–1877). Французский политический деятель и историк, автор «Истории французской революции» и биограф Наполеона, идеолог буржуазии. Постоянный сотрудник оппозиционной газеты «Конститюсьонель» и основатель «Насьоналя», органа республиканской оппозиции. При Июльской монархии – министр внутренних дел и торговли, представитель левого центра. Деятельность его, как министра, была реакционна; он был против революции 1848 года, а в 1871 жестоко подавил Парижскую коммуну.


[Закрыть], подписывают протест против нарушения свободы печати. «Правительство нарушило закон, мы не обязаны более ему повиноваться… Мы будем стараться издавать газеты не спрашивая разрешения… Сегодня правительство утратило законность, которою приобретается повиновение. Мы будем ему сопротивляться…» Предложение Тьера ограничиться пассивным сопротивлением оказалось недействительным. Когда полиция насильственно попыталась закрыть газеты, на улицах начались волнения.

Полиньяк продолжал беседовать с видением пресвятой девы, а король благодушно охотился в Сен-Клу даже тогда, когда негодующая интеллигенция, рабочие, студенты, бонапартисты, карбонарии и республиканцы под водительством Годфруа Кавеньяка [164]164
  Кавеньяк Годфруа (1801–1845). Французский политический деятель, участвовал в революции 1830 года и с тех пор оставался главой республиканской партии и руководителем общества «Друзей народа». После восстания 1832 года, в котором он также принимал деятельное участие, основал «Общество прав человека». За организацию восстания 1834 года был посажен в тюрьму, откуда бежал в Англию. Вернулся во Францию в 1841 году и сотрудничал в газете «Реформа», резко выступая против политики Гизо.


[Закрыть], присоединились к протесту прессы, но не пассивно, а выступив на улицы с готовностью сражаться на баррикадах. И только тогда командующий войсками Парижа, Мармон, сообщил королю: «Это уже не бунт, а революция». Но король был спокоен: «Полиньяк – говорил он, – видел пресвятую деву».

29 июля был занят восставшими Лувр, где засели королевские швейцарцы, Мармон отступил, и когда войско проходило по улице Риволи, открылось одно окошко, и в нем появилась голова Талейрана [165]165
  Талейран Шарль Морис (1754–1838). Французский дипломат, служил сначала Наполеону, затем Бурбонам, и, наконец, Июльской монархии. В 1830–1835 годах – французский посол в Лондоне.


[Закрыть]: «Запомните, – сказал он, – сегодня, 29 июля 1830 года в 12 часов 5 минут дня, старшая линия Бурбонов перестала существовать во Франции».

Воспользовавшись стихийностью революционно настроенных масс, исполнительная комиссия по надзору за безопасностью лиц и имущества, собравшись в ратуше, передала военные полномочия Лафайету [166]166
  Лафайет Мари Жозеф, маркиз де (1757–1839). Французский политический деятель, участник американской революции, Великой французской революции и французской революции 1830 года. Монархист-конституционалист.


[Закрыть], еще сохранившему для парижских лавочников обаяние героя революции; на самом деле этот траченый молью старец в Июльскую революцию сыграл роль только речистого «генерала на свадьбе». Все было уже подготовлено в штабе банкира Лафита [167]167
  Лафит Жак (1767–1844). Французский финансист и политический деятель, представитель крупной финансовой буржуазии.


[Закрыть].

«Когда либеральный банкир Лафит, – говорит Маркс, – после Июльской революции торжественно провожал в рутушу своего кума герцога Орлеанского, он обронил слова: «С этого времени господствовать будут банкиры». «Королем Франции был провозглашен принц Орлеанский, Людовик-Филипп, с ограничением права изменять основные законы конституции, и к титулу «короля божьею милостью» было прибавлено: «и волею народа». На трон Франции взошел король-купец, но это была только декорация. «При Людовике-Филиппе господствовала… так называемая финансовая аристократия: банкиры, биржевые короли и часть объединившегося с ними землевладения: владельцы угольных копей, железных рудников и лесов. Она сидела на троне, она диктовала законы в палатах, она раздавала государственные должности, начиная с мест в министерствах и кончая местами в табачных бюро» (Маркс).

Вот тот исторический фон целого десятилетия, в течение которого из Оноре, юного писца у нотариуса, вырос замечательный писатель Франции Оноре де Бальзак. Естественно полагать, что в эти бурные и страшные годы должна была определиться его политическая физиономия, а поэтому кстати будет выслушать его политическое кредо, которое он излагает в самый яркий момент этого десятилетия, именно в 1830 году, в письме к Зюльме Каро, вероятно, вызванный ею на полемический тон:

«Франция должна быть конституционной монархией, иметь наследственную королевскую фамилию, исключительно мощную палату пэров, представляющую собственность и прочее, со всеми возможными гарантиями наследования и привилегиями, природа коих подлежит обсуждению. Затем второе собрание, выборное, представляющее все интересы промежуточной массы, которая отделяет высшие социальные слои от того, что называют народом. Большая часть законов и их дух должны стремиться к тому, чтобы возможно больше просвещать народ, людей, которые ничего не имеют, рабочих, пролетариев и т. д., с тем, чтобы довести возможно большее число людей до благосостояния, отличающего промежуточную массу, но в то же время надлежит держать народ под сильнейшим игом, чтобы люди из народа находили свет, помощь и защиту, но чтобы никакая идея, никакой распорядок, никакое соглашение не вызывали в нем беспокойства. Наибольшей свободой пользуется имущий класс, ибо у него есть нечто, что он должен сохранять, и, не желая потерять все, он никогда не возмутится.

Правительству – вся возможная власть. Таким образом правительство, богатые и буржуа заинтересованы в том, чтобы сделать низший класс счастливым и укрепить средний класс, на котором зиждется истинная мощь всякого государства. Если богатые люди, если владельцы наследственных состояний, сидящие в верхней палате, испорченные своими нравами, породят злоупотребления, – их все равно нельзя отделить от существования всего общества: надобно принимать их ради тех преимуществ, которые они дают. Вот мой план, моя мысль; она соединяет в себе хорошие и филантропические качества нескольких систем».

Это – скорее республиканско-империалистическая путаница, чем подлинный роялизм, роялизм активный, заставивший например Альфреда де Виньи в дни Июльской революции стать телохранителем экс-короля и сопровождать его в изгнание в Бельгию. Бальзак не мог не знать, какие серьезные события назревают в сердце Франции, и все-таки предпочел, выпустив «Сцены частной жизни», в мае 1830 года удалиться из Парижа в Турень, к мадам де Берни.

По своим политическим убеждениям Бальзак был типичным представителем буржуазии, который всегда стремился достичь аристократического положения и вульгарно говоря, не помешай ему писательский гений, он, быть может, в финансовом мире стал бы более громким именем, чем Ротшильд [168]168
  Ротшильды. Ведут начало своей финансовой ставы от гамбургского банкира Ансельма Ротшильда (1743–1812), Были Ротшильды – финансовые деятели: лондонский, парижский, итальянский. Парижский послужил Бальзаку прототипом фигуры барона Нюсенжана.


[Закрыть]. Типографские спекуляции – это было не простое увлечение, это был приступ деловой горячки, кризис которой всегда зависел от здоровой натуры его гения. Делая фантастические выкладки о своих будущих доходах с какого-нибудь спекулятивного предприятия, он мог вдруг залюбоваться прекрасным небом, бросить все и уехать в родной Турень, и оттуда бранить свою чернильницу и перо, за которое он брался иногда только ради денег.

Черт побери, – пишет он из Гренадьер Виктору Ратье [169]169
  Ратье Виктор. Французский литератор, в 1830 г. редактор «Силуэта».


[Закрыть], редактору «Силуэта», – мой добрый друг, мне думается, что литература в настоящее время – ремесло уличной девки, продающей себя за сто су: это не ведет ни чему, и у меня зуд пойти шляться по улицам, искать, делать из всего драму, рисковать жизнью, потому что не все ли равно – несколькими несчастными годами больше или меньше. О, когда видишь это прекрасное небо чудесной ночью, хочется расстегнуть штаны и помочиться на головы всех королевских величеств. С тех пор как я вижу здесь настоящее великолепие – красивый и вкусный плод, золотое насекомое, – я настраиваюсь крайне философически и поставив ногу на муравейник, говорю, как бессмертный Бонапарт: «Муравьи или люди… что они перед Сатурном или Венерой или перед Полярной звездой?»… И мне кажется, что океан, английский бриг или судно, которое надо потопить, рискуя утонуть самому, – это гораздо лучше чернильницы, пера и улицы Сен-Дени». Там же смиряются и его политические страсти, и в этом же письме, накануне революции, 21 июля, он пишет: «Я пришел к тому, что считаю славу, Палату, политику, будущее, литературу – всего-навсего пулями, которыми убивают бродячих и бездомных собак, и говорю: добродетель, счастье, жизнь – это рента в 600 франков на берегу Луары».

Сцены революции 1830 года

Бальзак накануне революции мечтает о ренте, а между тем мы знаем яркие примеры тому как другие писатели отнеслись к июльским событиям. Его же бывший друг Латуш, как только появился в газетах призыв прессы к неповиновению указам правительства, тотчас же покидает Ольне и едет в Париж, чтобы быть свидетелем событий, из которых, как он надеется, победительницами выйдут свобода и республика.

Обманутый в своих надеждах он пишет и выпускает в издании Леванесса «Баррикады 1830 года», где в восьми сценах, в сатирических тонах рассказывает о событиях 27 июля. Там есть сцены: в полицейской префектуре, в кафе у моста Сен-Мишель, на улице Сент-Оноре, на Монмартре, в гостинице на улице Сен-Доминик, где один рыцарь ордена святого Людовика предлагает снести все дома на улице Сен-Дени и в квартале Сен-Мартен, «чтобы устранить трудности».

В седьмой сцене Латуш, между прочим, набрасывает силуэт Бальзака и с некоторым коварством изображает его как человека, ничего не понимающего в трагических событиях, ищущего, за что бы более прочное и постоянное ухватиться, растерянного перед непостоянством идей и невразумительным брожением доктрин:

«– Что здесь такое происходит?

– Позвольте! Это господин… господин… ах, боже! Господин со второго этажа, который еще переехал, когда был такой сильный дождик. Вы же знаете, наш сосед, господин, господин…

– Этот маленький толстяк? У которого черные волосы и торчащий живот… Он дрессирует ласточку? Господин Бальзак!..

Бальзак вытирает лоб, держа в руке шляпу.

– Уф, какая жара! Ах, бедные жандармы! Вообразите, что я все видел: Пале-Рояль заперт с сегодняшнего утра, нет ни одной открытой лавки, забыли зажечь фонари, в окна стреляют из ружей, даже из пушек, по улицам бегают сумасшедшие, и со всех собак сняли намордники. Мы всё точно узнаем завтра утром, а пока я ложусь спать… Подумать только, что я нынче утром забыл налить ей воды в клетку!..»

Но это, конечно, только воображаемый портрет Бальзака на фоне июльских событий, а на самом деле в Париже в эти дни его не было. Бальзак отсиживается в тихом Турене, только осенью возвращается в Париж и почти исключительно посвящает себя журналистике. К этому времени начинает выходить основанная Шарлем Филиппоном «Карикатура», резко высмеивающая Людовика-Филиппа, который, с одной стороны, вынужден был внести в цензуру некоторые послабления, а с другой стороны, пытался обуздать прессу судебными процессами против редакторов, но это ему не удавалось. Вокруг «Карикатуры» сгруппировались лучшие молодые силы и между прочим замечательный художник Анри Монье. Текст первого номера, который появился 4 ноября 1830 года, целиком принадлежит Бальзаку, и так в каждом номере вплоть до февраля 1831 года.

Помимо сотрудничества в «Карикатуре» и в «Фельетоне политических газет», а также оставляя в стороне его крупные литературные произведения, Бальзак за 1830 и 1831 годы написал 105 больших статей и очерков. К числу их относятся юмористические очерки о жизни Парижа и его обитателей, зарисовки типов: мальчик-посыльный, гризетка, депутат, провинциал, банкир, клакер и другие; физиологии: туалета, гастрономии, должностей, сигары.

В 1831 году он много пишет на политические темы; последнее вызвано было не темпераментом политика, а простой заинтересованностью в том, чтобы в этом отношении на него было обращено внимание, на тот случай, когда он выставит свою кандидатуру в депутаты палаты, каковым он преднамерился стать для «положения в обществе». В этих статьях он старается доказать, что партийные раздоры расшатывают государственный организм, что Людовик-Филипп показал себя слабым правителем, и таким образом объявляет себя сторонником прежней династии. Он даже пишет с этой целью брошюру «О политике двух министерств». Брошюра имеет успех у журналистов, о ней появляются отзывы в газетах.

Свою кандидатуру в палату Бальзак решает выставить в Камбре, где у него имеется приятель Берту, владелец «Газетт де Камбре». Этот Берту, по просьбе Бальзака, поместил о нем статью в своей газете, но на всякий случай Бальзак пишет еще генералу де Померейлю, прося выставить его кандидатуру в Фужере. Генерал отвечает, что надежды на удачу очень мало. Бальзак пытается заручиться голосами в департаменте Эндр-э-Луар через знакомого адвоката в Туре, но и тут дело оказывается совершенно безнадежным. Старается его утешить один только Берту, который однако в решительный момент поддерживает в своей газете некоего негоцианта.

Наряду с журнальными статьями Бальзак печатает в «Ревю де Пари» и «Ревю де дэ монд» свои беллетристические вещи – «Эликсир долголетия» и некоторые новеллы, которые впоследствии вошли в «Тридцатилетнюю женщину». Работа часто заставляла Бальзака подолгу уединяться в квартире на улице Кассини, но он все же находил время появляться в свете. В этот период Бальзак нередко предавался рассеянию, даже беспутству – завтраки в кабачках, ночи, проведенные на балах в опере, оргии в обществе Акилин, Флорин и Корали. Фигура его становится заметной в театрах, в кафе, в модных ресторанах, на него указывают пальцами и называют его имя рядом с именами знаменитостей парижского Бульвара.