Текст книги "Время терпеливых (Мария Ростовская)"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 47 страниц)

– Эй, Лешко! – зычно позвал князь Михаил. В дверях тут же возникла фигура тиуна Лешко. – Княжну Феодулию позовите!

Когда княжна вошла в отцовские покои, сваты и сам Фёдор Ярославич невольно затаили дыхание. Хороша, ох, до чего хороша!

И в самом деле, Феодулия, которой уже шёл двадцать первый год, находилась в самом расцвете своей девичьей красы. Стройная, тоненькая, она была лишена той вызывающе роскошной красоты, которой налилась её сестра Мария после рождения сына. Красота Феодулии была тоньше, одухотворённее – небесная краса, неземная, говорят про таких девушек на Руси. Но всё же возраст давал о себе знать, двадцать лет – не пятнадцать, высокие тугие груди заметно распирали одеяние, и даже сквозь ткань явственно проступали соски.

– Феодулия, вот князь Суздальский Фёдор Ярославич просит твоей руки у меня. Что скажешь?

– Воля твоя, батюшка, – Феодулия не поднимала глаз, и длиннейшие чудные ресницы её чуть трепетали.

– Не понял! – удивился Михаил Всеволодович.

– Да, батюшка, – по-прежнему не поднимая глаз, ответила княжна. – Я согласна.

Князь Михаил помолчал пару секунд.

– Ладно. Всё, свободна!

…

– …В чём дело-то? Или жених не по нраву?

Княгиня Черниговская сидела на лавке, мельком озираясь. В светёлке, где обитала княжна, казалось, ничего не изменилось с тех пор, как уехала из отчего дома Мария. Нет, всё же изменилось – стало всё строже, суше, что ли. Порядок и аккуратность…

– Чего молчишь, Филя? – вновь задала вопрос княгиня.

– Сон я видела, матушка, – ответила Феодулия.

– Какой сон? Опять сон? О чём сон-то?

– Ох, да не пытайте вы все меня! – вскрикнула вдруг Феодулия страдальческим голосом.

Княгиня уже была раздражена. Ну что это такое, в самом деле…

– Ладно, Филя. Ладно… Сон, говоришь… Ну так я тебе скажу, что наяву стало бы с тобой в конце концов, коли б не посватал тебя князь Фёдор Суздальский. Сказать?

– Сама понимаю я, – слабо улыбнулась Феодулия. – Монастырь.

– Ну вот и хорошо, что понимаешь, ты всегда умницей была. Двадцать один год тебе вот-вот стукнет, в твои-то годы у большинства детишки бегают, да и не по одному. Ты думаешь, на века твоя краса? Нет, Филя, – княгиня вздохнула. – Всё в этом мире быстротечно, а уж девичья краса прежде всего…

Княгиня пересела к Феодулии поближе, погладила её по волосам.

– Ничего нет хорошего там, в монастыре-то, токмо судьбы погубленные, заживо похороненные. Уж ты поверь мне, Филя. Княгиней Суздальской всяко быть лучше, да и князь Фёдор, похоже, влюбился в тебя, так что будешь ты счастлива.

– Нет, мама, – Феодулия вновь слабо улыбнулась. – Сон я видела.

– Да что это такое, Филя! – не выдержала княгиня – Типун тебе на язык, честное слово! Заладила – "сон, сон…"!

– Успокойтесь вы с батюшкой, – ответила Феодулия. – Я уже сказала – я согласна… Чего ещё от меня хотите?

– Ладно… – княгиня уже успокаивалась. – Отец отправляет тебя в Суздаль, там и свадьбу сыграете. Так что готовься.

Княгиня Черниговская поднялась, шурша подолом, вышла. Феодулия тоже встала, подошла к окошку, нервно ломая пальцы.

В дверь светёлки постучали – негромко, даже робко.

– Да войди уже, Фёдор Ярославич, – откликнулась княжна.

Князь Суздальский вошёл, мельком удивившись – как угадала, что он это? Неловко переступив порог, поклонился княжне, перекрестился на иконы в углу. Серые глаза тревожно смотрели на девушку, стоящую у окна.

– Батюшка твой дозволил мне с тобой переговорить наедине, Феодулия свет Михайловна. Ты дозволишь ли?

Феодулия обернулась, глядя на жениха в упор своими дивными глазами.

– Ты садись, Фёдор Ярославич. Сядем, поговорим…

Сели на одну лавку, в двух шагах друг от друга. Князь мял шапку в руках.

– Скажи… Не по нраву я тебе?

Феодулия смотрела на него прямо, что было ей не в привычку.

– Не бойся меня, – неожиданно горячо заговорил князь. – Лада моя… Люблю я тебя! Пальцем не трону никогда…

– Да верю я тебе, Фёдор Ярославич. Не тебя я боюсь, поверь.

– Тогда чего же?

– Скажи… А что будет, коли не сбудется со мной счастье твоё?

– Да почему?!

Феодулия вздохнула.

– Сон я видела. Плохой сон, а какой, не скажу. Не сердись, Фёдор Ярославич, не хочу я тебя несчастным делать.

Князь смотрел ей в лицо, и такая мука была написана в его глазах…

– Не по нраву я тебе…

– По нраву, Фёдор Ярославич, – мягко улыбнулась Феодулия.

– А коли так… Не боюсь я ни предвестий злых, ни сатану самого… Одного токмо боюсь – отказного слова твоего. Скажи прямо, сейчас – пойдёшь за меня?

Феодулия улыбнулась, окатив князя чудным сиянием своих глаз.

– А коли не боишься ничего, то пойду.

– Лада моя!

Князь рывком бросился к Феодулии, обнял так, что княжна не могла пошевелиться.

– До свадьбы-то подождёшь, Фёдор Ярославич? – засмеялась Феодулия, даже не пытаясь вырваться.

…

"Здравствуй, сестрица моя возлюбленная. Пишет тебе сестра твоя Мария.

Как я рада за тебя, Филя, ты не представляешь! Я все эти годы молилась за тебя, чтобы дал Господь тебе наконец счастья. Плакала даже, глядя, как уходят годы твои. И вот сбылось наконец!

Князя Фёдора Суздальского мы хорошо знаем, и я, и пуще того князь мой Василько. Умный, молодой ещё, нраву спокойного, не злой. Как я полагаю, влюбился в тебя крепко. Ещё бы! Такой красы, Филя, как твоя, ещё поискать, а уж ума… Нет, не найти больше было бы князю Фёдору другой такой-то девушки, по всей Руси не найти, потому как я уже замужем (смеюсь, конечно).

А об остальном поговорим на свадьбе. Василько мой сам едет, и меня берёт с собою. От нас ведь до Суздаля всего ничего, верхом так два дня, а ежели в возке ехать, коней не уматывая, так три. Так что будем видеться часто, я полагаю.

Счастья тебе, Филя! Обнимаю тебя и люблю.

Твоя сестра Мария.

P.S. Заодно и Бориса Васильковича повидаешь. Бойкий парень растёт. Вчера вот укусил князя Ростовского за нос, и поделом – не подставляйся!

Матушке с батюшкой привет передавай!"

…

– Динь-дон-да-да-динь! Дон-да-да-дон! – выпевали колокола, радуясь, и большой колокол подтверждал:

– Гун-н-н!

Феодулия глядела на суздальцев, заполнивших улицы, приветствующих своего князя и его невесту, не щурясь от яркого солнца. Сегодня свадьба!

Мария смотрела на свою сестру, любуясь – до того хороша была Феодулия, с огромными, широко распахнутыми глазами. Вот только что-то щемило сердце. С чего бы?

Что касается жениха, то князь Фёдор Суздальский смотрел на невесту не отрываясь, так, будто она была мимолётным видением, готовым вот-вот растаять. Почувствовав его взгляд, княжна чуть обернулась, смятенно и в то же время ласково-смущённо улыбнулась ему, чуть прикрыв глаза своими чудными ресницами.

Поезд въехал в ворота, и жених с невестой расстались – теперь уже до венчания.

– Ты к сестре пойдёшь, Мариша? – спросил князь Василько. – Давай, иди. Поддержать надобно Филю-то. Вишь, неспокойна она чего-то.

– И ты тож заметил? – вскинула глаза Мария.

– А может, и показалось мне. Все вы, девки, перед свадьбой неспокойны. Да иди уже! – князь подтолкнул жену.

…

– … Рассказывай, Филя. Чего мечешься?

В бане было жарко, пахло ладаном и какими-то восточными благовониями – невесту готовили к свадьбе со всем тщанием. Мария старательно, но осторожно работала бритвой, убирая у сестры ненужную для невесты поросль: Феодулия попросила её об этом лично, никому больше не доверившись.

Сестра лежала на полке, расслабившись, закинув руки за голову.

– Сон я видела, Мариша.

– Опять сон? Ну и горазда ты сны видеть! О чём сон-то?

Феодулия помолчала.

– Говорят, чтобы сон не сбылся, никому его рассказывать не надобно. Ни единой живой душе.

– Ну и не рассказывай! Подумаешь, сон! Мне вон давеча тоже приснилось, будто я купчиха, в лавке торгую, и обсчитываю самого князя Георгия Владимирского, ни много ни мало!

Сёстры встретились взглядом, рассмеялись.

– Ты можешь, Маришка! Я вот приглядываюсь к тебе – ляжки да груди отросли, а всё та же девчонка. Ты на баранах тайком от мужа не катаешься часом?

– Меня теперь баран-то не выдержит! – рассмеялась Мария. В последний раз провела бритвой, отложила в сторону, плеснула тёплой водой из ковша. – Всё, Филя!

Феодулия села на полке, помолчала.

– Явился ко мне дух чёрный, и из пустоты рёк мне: "Не бывать тебе мужней женой во веки веков" – вдруг сказала она ровным, негромким голосом.

– Ой! – Мария прижала руки ко рту – Ой, Филя!

– Я всю дорогу до Суздаля, Маришка, – продолжала Феодулия, – готовилась. Всё ждала, что случится что-то: разбойники налетят из лесу, дурную стрелу пустят, или кони понесут и мне шею сломят – да мало ли… Токмо Фёдора Ярославича жалко было – за что ему такая обида?

Помолчали.

– А вот не бывать тому, – натужно рассмеялась Феодулия. – Теперь уж я думаю, не сбудется сон сей. Свадьба сегодня, что со мной уже случится?

– Ты вот что… – решительно заговорила Мария. – В рот ничего не бери до самого вечера. Да и до утра потерпишь, не помрёшь! Воду я сама тебе принесу, во фляжке, токмо её и пей. Бережёного Бог бережёт, ты знаешь.

Снова помолчали.

– Ладно, Филя. Пора тебе, вон девушки сенные ждут, наряжать тебя.

Где-то зародился шум, хлопнула дверь, кто-то бежал, сломя голову.

– Беда! Ой, беда!

– Что там такое? – высунулась в дверь Мария.

– Фёдор Ярославич помирает! – истошно завопила какая-то девка.

…

Народу в горнице было – не продохнуть. Галдёж и стенания бились в стены.

– Невеста… Вот она… – поплыл ропот, и Феодулия стремительно прошла через толпу, расступавшуюся перед ней, как вода перед носом ладьи.

Князь Фёдор уже лежал на лавке, дыша тяжело и часто. Феодулия опустилась рядом, прямо на пол, как была, в накинутом наспех платье. Положила руку на лоб, покрытый холодной испариной. Князь открыл глаза, затуманенные болью и подступающим беспамятством.

– Ты… Прости, не сумел…

Глаза князя закатились под лоб, он захрипел, слабо выгнулся дугой и обмяк. Дыхание булькнуло в последний раз и оборвалось.

– Умер!!!

Дикие стенания и бабий рёв заплескались вокруг, и только Феодулия всё так же сидела на полу, неподвижно глядя перед собой остановившимися глазами, занимавшими сейчас пол-лица. А лицо было белым-белым, как мел…

– Филя… – Мария склонилась над сестрой, судорожно пытаясь сообразить, что делать. Не было ни страха, ни сожаления – только пронзительно острое чувство, что прямо сейчас надо что-то делать, немедленно… Что? – Филя…

Феодулия подняла наконец глаза на неё.

– Вот, Мариша… Вот и всё… А ты говоришь…

И несостоявшаяся княгиня Суздальская мягко, как ком ветоши, осела на пол, потеряв сознание.

…

– … Надо что-то делать, Василько!

Мария стремительно ходила по комнате, ломая руки, и подол платья не поспевал за ней, развеваясь, точно при скачке верхом. Василько Константинович сидел на лавке, угрюмо наблюдая за супругой.

– Не мечись, Маришка, сядь, – попросил он. Мария рывком присела рядом с мужем.

– Ведь отравили его, Василько! Ясно ведь, что отравили!

– Кому ясно? – князь смотрел прямо. – Нет у нас никаких доказательств. Сердце внезапно заныло у князя Фёдора, все видели и слышали… Скончался скоропостижно от сердечного приступа…

– Ты сам-то в это веришь? – Мария снова вскочила.

– Да сядь ты! – уже прикрикнул Василько. – Веришь, не веришь… Что ты хочешь сказать – что дядюшка мой отравитель, убивец подлый?

Они замолчали разом, и страшные слова, казалось, повисли в воздухе.

– Ты это сказал, Василько, не я, – Мария смотрела на мужа прямо. – Сам сказал.

Князь угрюмо смотрел в пол.

– Не верю. Нет, не верю я. Не таков Георгий Всеволодович. Добиваться своего он умеет, верно, да не такими путями…

– А ежели не он лично? А бояр его ты всех досконально знаешь?

Князь поднял голову, пытливо вглядываясь в глаза жены.

– Да, да! – Мария не отвела глаз. – В жизни ведь и так бывает, Василько – господину достаточно подумать токмо, а уж слуги его верные всё сделают. И приказывать не надо.

Василько Константинович снова угрюмо уставился в пол.

– Ты подумай, Василько, – продолжила Мария. – Кто сейчас в Суздале князем станет? Не сын ли великого князя Всеволод Георгиевич?

– Или Всеволод, или Владимир, или Мстислав, – отозвался Василько. – Кто-то из них, верно.

Он встал во весь рост.

– Слова это, Мария. Нет доказательств у нас никаких. Что делать, не знаю.

Мария тоже встала.

– Ладно, муж мой. Тебе видней. Пойду к сестре схожу, хоть рядом побуду.

Уже в дверях она обернулась.

– А я ещё, дура, в гости во Владимир хотела с тобой поехать. Сама не поеду, и тебя не пущу…

– Придётся поехать мне, Мариша, – князь усмехнулся. – Дела есть дела.

– Нет, не пущу! – Мария сделала отчаянный жест. – После сегодняшнего не пущу! За ноги уцеплюсь, не стряхнёшь!

Она вернулась от двери, упала на колени, прижавшись к мужу, снизу умоляюще глядя ему в глаза.

– Пусть сперва дядюшка твой гадов ядовитых в своём окружении выловит. А пока… Занемог ты, насилу домой уехал!

– Нет, Мариша, – вздохнул князь. – Поеду. И не спорь, не рви мне сердце.

Василько Константинович поднял жену, поцеловал.

– Вернусь я живой и невредимый. Веришь? Ну, иди уже к сестре-то, плохо ей сейчас. Ох, плохо…

…

В горнице пахло ладаном, свечным воском и чем-то ещё – не разобрать. Мария осторожно подошла к лавке, на которой лежала сестра – лежала, точно ком ветоши. Феодулия лежала на боку, неподвижно глядя перед собой своими огромными глазами.

– Филя… – Мария осторожно присела рядом – Филя…

Она легонько коснулась сестры, погладила по щеке. Осторожно прилегла рядом, тесно прижавшись со спины, обняла.

– Помнишь, Мариша, – медленно, ровным мёртвым голосом заговорила Феодулия, – мы с тобой боярина Фёдора слушали, как рассказывал он нам про царицу Ирину?

– Помню… – вздохнула Мария, потёрлась щекой о волосы сестры.

– А чуть после ты у меня спрашивала – как это так выходит, что и красивая, и умная, а счастья нету?

Пауза.

– Вот так и выходит, Мариша. Просто очень – раз, и всё… Поблазнило счастье, да не далось…

– Филя… – внутри у Марии всё разрывалось от сочувствия к сестре. – Ну что ты, Филя…

– Виновата я, Мариш, – всё тем же мёртвым ровным голосом продолжала сестра. – Ведь был мне сон тот… Счастья захотела, думала обойти судьбу. Откажи я князю Фёдору, и был бы жив…

– Да где тут твоя-то вина, Филя? – не утерпела Мария.

– Про себя всё думала, – продолжала Феодулия, не слушая. – А что его не стать может, не подумала…

Помолчали.

– Когда домой-то поедешь, Филя? – заговорила Мария, пытаясь хоть как-то отвлечь сестру. – Может, к нам сперва, погостишь?

– Нет, Мариша, – всё так же ровно ответила Феодулия. – Ни домой, ни к вам. Есть тут под Суздалем обитель для сирот и вдовиц горьких…

– Разве вдова ты? – возразила Мария, наперёд зная, что не права.

– А кто же? – чуть усмехнулась сестра.

– Не было же венчания…

– Не было, да. И теперь уж не будет. Как сказал тот голос, так и выходит. Прости, Мариша, устала я.

– Филя…

– Ты иди, Мариша. Не сердись, одна хочу побыть. Может, усну…

– Филя…

Вдруг в голову Марии пришла мысль, от которой её бросило в дрожь. Ведь тот человек, он же здесь где-то ходит…

– Я поесть тебе принесу, Филя. И попить тоже.

– Зачем? Всё вон стоит…

– А здешнего ничего не ешь!

Феодулия обернулась, медленно, изучающе подняла глаза на сестру.

– Значит, и ты думаешь то же…

– А что ещё думать, Филя? И тебя могут так-то…

Феодулия мёртво рассмеялась.

– Дитё ты ещё, Маришка. Всё ещё дитё. Ох, как это было бы здорово, сейчас бы помереть мне! Да токмо чувствую я, что не окончены испытания мои. И не станут они, злыдни эти… К чему? Дело сделано. Кому нужна соломенная невеста? Пусть идёт на все четыре стороны…

…

«В лето шесть тысяч семьсот сорок первое случилось в граде Суздале несчастье великое – скончался князь Суздальский Фёдор Ярославич, прямо в день свадьбы своей с княжной Феодулией, дочерью князя Черниговского Михаила Всеволодовича. И осталась княжна Феодулия невенчаной, и пошла в монастырь Суздальский, где и приняла постриг под именем Евфросиньи, став инокиней сей обители…»

Савватий снова обмакнул перо в чернильницу, поглядел в окошко, по случаю летней жары открытое настежь. По задворкам бегали стайкой ребятишки, лет шести-семи, гомонили звонкими детскими голосами.

Откуда-то появилась Ирина Львовна, неся в зубах мышь. Вспрыгнула на стол, коротко мявкнула, положив мышь прямо перед Савватием на чистый пергамент, на котором он вёл запись.

– Убери, убери немедленно! – возмутился летописец, чуть отпрянув – мышей он не любил.

Кошка фыркнула. Да, она и предполагала, что реакция будет именно такой. Разумеется, что взять с человека, существа, ничего не смыслящего ни в мышах, ни, по большому счёту, в жизни? Но Ирина Львовна была честной кошкой, и полагала, что раз отче Савватий систематически делится с ней своей пищей, то и ей следует предложить ему часть своей добычи, тем более, что в библиотеке, набитой пергаментами под крышу, недостатка в мышах не ощущалось. Да мышь-то какая упитанная, объеденье…

– Ну молодец, молодец… – сообразил наконец-то летописец, гладя кошку. – Ну спасибо тебе, спасибо. Не хочу я сегодня мышей чего-то, не обессудь. Съешь сама, ладно?

Кошка в ответ муркнула, будто говоря: "Моё дело предложить". Взяла добычу в зубы и спрыгнула со стола, дабы не травмировать слабую психику отца Савватия зрелищем поедания мыши.

Савватий вздохнул, снова обмакнул перо в чернильницу и продолжил:

"А град Суздаль отошёл ко великому князю Владимиру, и посади он в нём сына своего…"

…

– … Эх, как дрянно всё вышло!

Князь Михаил Всеволодович бросил на стол грамоту. Княгиня тихо плакала.

– Она ведь сказала мне, что сон видела, да не поверила я ей… Накричала ещё, пристыдила…

– И ты туда же: "сон, сон…" – раздражённо отозвался Михаил. – Заладила… Она каждую ночь сны-то видела, да не такие ещё. Ты ещё про геенну огненную вспомни…

– Какую геенну?

– Да ты уже и не помнишь, конечно… Бабий ум короток. Приснилось ей, будто вся земля русская проваливается в геенну огненную, и города, и веси… Тоже, скажешь, вещий сон?

– Вспомнила… – княгиня вытерла нос рукавом, по-простому. – Не веришь ты, княже. А ну как и вправду?

– Да, да, как же… Вовек тому не бывать, чтобы провалилась и сгинула вся земля русская. Ладно…

Князь встал из-за стола.

– Скорблю о судьбе Феодулии, конечно, да делать нечего. Права она, что в монастыре осталась. Ей теперь и тут одна бы дорога была – в монастырь… Так уж лучше в Суздале, право. Тамошние обители-то не чета нашим, и сестра рядом опять же. Да и неспокойно у нас нынче… Новгород-Северский вон опять степняки чуть было не пожгли… Ростислав!

– Чего, тато? – ответил ломким голосом отрок, сильно вытянувшийся за последний год.

– Останешься за князя в Чернигове. Боярина Фёдора слушай во всём, он худого не насоветует. Да и сам думать учись, пора уже!

– В Киев не берёшь меня с собой, тато? – немного обиженно отозвался Ростислав – Ведь обещал…

– Обещанного три года ждут, – отрезал князь Михаил. – Борьба за киевский стол началась нешуточная, тебе там делать нечего. Мне-то бы зубы не обломали, боюсь… Ладно, всё у меня!

…

Конь прядал ушами, нервно всхрапывал. Хан Кончак похлопал его по шее, успокаивая, вгляделся в опушку близкого леса. Хан не доверял лесу – самое место для засады. То ли дело степь – там всё честно… Нет, лес – это для урусов, хитрых, как лисы.

Послышался топот копыт, и маленький отряд, в десяток сабель, появился из лесу. Хан несколько расслабился – разведка возвращается, значит, всё нормально…

– Ну что там?

– Никого нет, хан! Путь открыт!

Хан взмахнул рукой, и спрятавшиеся в балке всадники повалили на открытое место, устремляясь к лесу.

Хан Кончак шёл на соединение с войском урусского князя Даниила. Да, князь неплохо заплатил ему, и обещал вчетверо больше, если дело выгорит. Дело, как понял хан, немалое – князь Даниил норовил занять престол в великом урусском городе Киеве, самом большом из урусских городов. Как говорят сами урусы – "Киев – мать городов русских…"

Хан ухмыльнулся. Да, хорошо же они обращаются со своей матерью, эти урусы. Сами насилуют вдоль и поперёк, а в последнее время и другим дают… Хорошо всё-таки, что нет единомыслия между урусскими князьями. Сплошная прибыль… Впрочем, и среди половецких ханов грызня идёт не меньшая. Что ж, такова жизнь…

Сзади послышался длинный свист. Хан резко обернулся – из той же балки, в которой только что пряталось его воинство, выезжали всадники – очевидно, шли по следу. Много всадников, очень много. Блестели на солнце отчётливо видимые отсюда урусские шлемы-шишаки, развевались знамёна. Да тут целое войско! А у него только две тысячи всадников…

– Уходим через лес! – отдал команду хан Кончак – Тагай, ты замыкающий!

Земля задрожала под копытами коней. Хан Кончак не любил леса, и не доверял ему, но сейчас обрадовался этому бору, как не обрадовался бы и родному брату. Лес сейчас был союзником – на открытом месте их легко окружили бы и изрубили в крошево – хоть на люля-кебаб пускай! В лес, скорее в лес… По лесной дороге во всю прыть, оторваться, главное, оторваться от тяжёлой урусской конницы…

Передние кони вдруг начали валится, спотыкаясь на ровном месте и на полном скаку, отчего мгновенно образовалась свалка. Совсем рядом с Кончаком просвистела стрела. А на опушке леса, к которому хан так стремился, уже выступили урусские воины, вооружённые огромными, в рост человека, луками. Такие луки бесполезны в конном строю, зато для урусской пехоты – самое то… На триста шагов бьют без промаха, а которые и на четыреста…

– Убью! – зарычал хан, имея в виду свою разведку. Но уже сверкали клинки нагоняющей сзади урусской конницы, и воздух огласился боевым кличем урусов.

– Гой-гой-гой!

Тяжёлая конница врубилась в потерявшую строй, смешавшуюся массу степняков, как топор-колун в сучковатое полено – с треском, сразу войдя до половины. Орали всадники, дико ржали кони. Хан Кончак надрывался, ещё пытаясь отдавать какие-то команды, собрать своих, но в душе опытный воин уже понимал – всё кончено. Это не неудача, не поражение даже – это разгром.

Хан отбил кривой арабской саблей чей-то меч, полоснул вражеского коня меж ушей, с замахом рубанул ещё кого-то… Тяжёлый шестопёр ударил в плечо, вышиб из седла. Больно… Надо же, как больно…

Чьи-то руки грубо схватили его, подняли. Хан начал было валиться – руки сильно встряхнули его, удержали.

– Ну здравствуй, хан Конча, – услышал он. Хан поднял голову. Перед ним на коне возвышался не кто иной, как урусский князь Михаил, давний знакомый. – Давненько не был ты у нас. Куда спешил на сей раз?

– Я не желал тебе зла, князь Михаил, – заговорил Кончак по-кипчакски. – Мы шли мимо.

– Ну да, ну да… К князю Даниилу Романовичу навстречу спешил, никак?

– Князь Даниил сам позвал нас, – уже по-русски заговорил Кончак, держась за раздробленное шестопёром плечо, тяжело дыша, и по лицу его катились крупные капли пота. – Сам! И он не простит, что вы так обошлись с его гостями!

– Вы слышали? – обернулся князь Михаил к трём сопровождавшим его всадникам, судя по одежде и богатым доспехам, боярам. – Вот так, господа бояре киевские. Подтвердите, что слышали. Вот таким-то способом и ладится Даниил стать великим князем Киевским – на коне половецком въехать на киевский стол…

– Князь Даниил не простит… – теперь только гордость не позволяла хану Кончаку упасть к копытам урусского коня. – Не простит…

– Князю Даниилу самому ещё прощение заслужить надобно. – возразил Михаил – Хотел было я взять тебя с собою, дабы засвидетельствовал ты перед народом киевским о тёмных замыслах Даниила Романовича, да раздумал. Уж больно ты ловок, хан. Сбежишь, и всё опять начнётся по-новой.

Хан поднял голову, впившись в глаза Михаила тёмным, ненавидящим взглядом. Михаил Всеволодович смотрел невозмутимо, бесстрастно.

– Извини, хан. Хороший враг – мёртвый враг.

Михаил чуть кивнул, и удерживавший хана Кончака витязь ухватил его за длинный чуб, а стоявший сзади взмахнул мечом. Обезглавленное тело мешком рухнуло наземь, а витязь уже упрятывал голову в кожаную суму. По полю ходили ратники, добивая чужих раненых и собирая своих.

– Хорошо сработано, Радослав! – обратился князь к подъехавшему всаднику в воронёных пластинчатых латах. Идея была его – боярин Радослав придумал устроить эту засаду, уложив наземь пеших воинов и накрыв сверху рядном, а поверх ещё насыпать палых листьев.

– Стараемся, княже, – весело ответил боярин, и они рассмеялись.

– Ну вот, теперь можно и на встречу с Даниилом Романовичем идти. Совсем теперь другой у нас разговор пойдёт…

…

– Ну, Мариша… Ну и батюшка твой…

Князь Василько держал двумя руками мелко исписанный листок тончайшей бумаги – материала весьма редкого на Руси в те времена. Бумага была сильно смята – отправитель скатал послание в шарик, чтобы гонец в случае опасности мог его проглотить.

– Что там, Василько? – Мария подошла, заглянула через плечо мужа. – Чего пишут такое?

– Ну и хват батюшка твой, ох и хват! – Василько глядел на Марию весёлыми глазами. – Представляешь, что удумал… Выбил из Киева князя Даниила Романовича, да так, что тот кругом виноват остался… В сговоре с половецким разбойным ханом Кончаком уличил, и послухов [cвидетелей] тому представил – да не кого-нибудь, именитых бояр киевских! Ну, и не встали за князя Даниила киевляне, и остался он с одной дружиной своей… Да сам-то не стал садиться на киевский стол батюшка твой, а отдал его Изяславу Владимировичу. По справедливости всё, как будто и не нужен ему Киев нисколько! Чистый радетель за справедливость. А Изяслав-то Владимирович, всем известно, токмо что сапоги с Михаила Всеволодовича не стаскивает – в долгах, как в шелках.

– Да, батюшка, он может так-то, – засмеялась Мария.

– Да это ещё не всё, Мариша, – засмеялся князь Василько. – Дальше-то круче… Даниила Романовича он истрепал под Киевом, как вон наша Ирина Львовна мышь – насмерть не придушил, а прыть унял, еле ползает… И предложил ему на княжение Перемышль, а сам в его Галиче князем сядет…

– А в Чернигове кого оставит? Неуж Ростишу?

– Именно так. Великий князь Черниговский Ростислав Михайлович, прошу любить и жаловать!

Они расхохотались.

– Ростиша-то уж раз побывал князем в Новгороде…

– Ну, когда это было! Время идёт, Мариша, уж не тот сопляк он беспортошный, братец твой. И я ведь в его-то годы не лучше был, а стоит Ростов, и ничего… Да и в Чернигове боярин Фёдор есть, он один целой думы стоит!

Князь Василько снова скатал бумажку в шарик, задумался.

– Шаг за шагом идёт батюшка твой к мечте своей, Мариша – объединить всю Русь в государство единое. Гляди, как выходит – Киев по сути его, Чернигов тож, Новгород-Северский под его рукой ходит… Теперь и Галицкая земля. Да и князю Даниилу теперь деваться некуда, кроме как за батюшку твоего держаться – Перемышль-то на самой границе польских земель стоит. Всю южную Русь собрал.

Василько вдруг хмыкнул.

– А ежели ещё и Ростов Великий учесть…

Мария встретилась с мужем взглядом – в глазах князя Василько плясали смешинки.

– Но тут прогадал князь Михаил Всеволодович, ох, прогадал. За тебя, Мариша, и Византийской империи маловато будет.

Они расхохотались, и вдруг князь Василько резко погрустнел.

– Да, Мариша. Что-то было бы сейчас, не случись того несчастья с Фёдором Ярославичем… Мариша? Что с тобой, Мариша?!

Князь Василько подхватил жену, внезапно побледневшую, усадил на лавку.

– Где больно, Мариша? Где болит?

Мария облизала разом пересохшие губы, улыбнулась.

– Нигде не болит. Хорошо мне. Правда, правда.

– Уф! – князь тяжело сел на лавку рядом. – Напугала ты меня. Правда всё хорошо, Мариша? Токмо не лги!

– Зачем мне лгать, муж мой? – улыбнулась Мария. – Всё хорошо, даже более того. Прямо тебе сказать, или уже сам догадался?

– Нет… Погоди… – Василько смотрел на жену, и в глазах его последовательно проплывали: недоумение, изумление и наконец, дикая радость – А? – он тронул живот Марии.

– Ага – засмеялась Мария – Ой, пусти! Ну задавишь ведь, Василько!..

…

– …Что пишут-то, княже? Почитал бы мне вслух…

Княгиня Феофания дышала тяжело, трудно. Боль, вчера ещё возникшая в животе справа, сегодня разлилась по всему нутру, палила огнём. Михаил отстранил девку-сиделку, сам поднёс к губам жены чашу с травяным отваром.

– Почитай, Михась – вновь попросила Феофания, морщась от боли. Князь вздрогнул – жена называла его так очень редко.

– Мария вот пишет, скоро внук у нас с тобой будет, – улыбнулся Михаил. – Или внучка, может.

– У тебя, княже, – Феофания слабо улыбнулась, и тут же сморщилась от нестерпимой боли. – У тебя внук… Жалко… Понянчить бы мне хоть малость…

…

– Что пишет батюшка-то, Василько?

Мария сидела на лавке, вязала распашонку. Могла бы и не вязать, конечно – княгиня всё-таки, нашлось бы, кому вязать… Но Мария почему-то хотела, чтобы на её малыше были вещи, связанные её рукой. И потом, вязание здорово успокаивало…

Василько Константинович читал грамоту, переданную ему гонцом, и рука его сильно дрожала. Князь поднял на Марию отчаянные глаза…

– Что? – у Марии всё внутри похолодело. – Что такое, Василько?

– Матушка твоя умерла, Мариша, – тихо ответил князь.

– Как? – Мария выронила вязанье. – Нет. Нет! Не-е-ет!!!

– Ну что ты, ну что ты, Мариша, – князь гладил и гладил рыдающую жену, целуя куда попало. – Ну что ты, Мариша…

…

Ворота женской обители Суздальского монастыря были сделаны на совесть – из дубовых плах толщиной в ладонь, сбитых крест-накрест, на тяжёлых железных петлях. А сама обитель была маленькой, неприметной даже. Стояла на лесной поляне, возделанной под огород, и родник, бивший на краю поляны, был обложен камнем и обихожен.

Они сидели на врытой в землю скамеечке возле родника, под сенью кудрявой берёзы, едва подёрнутой свежей зеленью. Еле слышно журчал ключ, в ямке на дне плясали песчинки.

– Ну как живёшь ты, Филя?

– Не Филя я больше, Мариша. Евфросинья я теперь.

Сестра сидела на скамейке, сложив руки на коленях тёмного монашеского одеяния, оставлявшего открытым только лицо. Оно стало ещё тоньше, прозрачнее как бы даже, и глаза стали строже. Вот только ресницы всё те же – чудные ресницы, мохнатые, длины непомерной…

И фигура сестры Евфросиньи стала ещё тоньше, суше. Уже не распирали платье тугие девичьи груди.

– Как все сёстры живут, так и я – чуть улыбнулась сестра – Как все тут.

Она перевела взгляд на туго округлившийся живот Марии.

– Когда будешь?..

– Два месяца осталось. Боюсь я чего-то, Филя – вырвалось у Марии – Вот помолиться у вас хочу.

– Это можно – вновь чуть улыбнулась Евфросинья – Ты привыкай меня по новому-то звать, Маришка…

Помолчали.

– Нет, Филя – помотала головой Мария – Ты уж прости меня, пожалуйста. Можно, я тебя по-старому буду звать? Для меня ты всё одно Филя…

– Да хоть Олёной звать станешь – как бы я тебе запретила? – чуть заметнее улыбнулась сестра. Мария вдруг подвинулась к ней, прижалась сильно – сестра не препятствовала. Осторожно погладила Марию по голове.