Текст книги "Время терпеливых (Мария Ростовская)"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц)

– И как же дальше было, отче Савватий? – не утерпела княгиня. – Ведь погибли же они?

– Погибли, госпожа моя, – вздохнул Савватий. – Всё просто. Нашёлся один предатель, гад ползучий, за мзду невеликую провёл персов по тайной тропе через горы. И ударили они в спину героям, тут им и конец пришёл.

Летописец встал, пристраивая книгу на стеллаже, на всегдашнем месте.

– Так было с незапамятных времён, госпожа моя. Один предатель среди своих обычно страшнее целого вражеского войска. Именно они открывали тайные калитки в неприступных стенах городов, именно они подсыпали яд героям, способным вести войско и отразить врага. Да что там – ведь сам Иисус Христос погиб не иначе, как из-за предателя Иуды. Страшнее предателей, госпожа моя, нет вообще ничего. Бойся предателей.

…

Тёплый мартовский ветер доносил снаружи запах хвои, влажную весеннюю свежесть, которую не мог перебить запах конского пота и навоза из многочисленных денников.

– Вот, это тебе мой подарок, Мариша, – князь Василько похлопал по крупу молоденькую, явно хороших кровей кобылку, серую в яблоках. – Звать Ласка, прошу любить и жаловать. Добрая кобылка, не кусается сроду, и не лягнёт. Но на ходу вполне резва, не всякий конь угонится.

– Спасибо, любимый мой, – поблагодарила Мария мужа, погладила кобылу по морде, угостила хлебной коркой, поданной ей конюхом. Кобыла, фыркнув, мягко взяла корку, зажевала.

– Лесина, оседлай кобылу-то, – распорядился князь. – И мне Буй-тура!

– Сейчас сделаю, княже, – радостно осклабился конюх. Мария уже заметила, что все уже виденные ею дворовые люди искренне любят своего князя – именно любят, а не повинуются из страха. Смешно сказать, у князя Ростовского на конюшне никого не били кнутом да батогами, и только для отдельных случаев, в основном для буйных мальцов да особо ленивых девок в сенях, близ людской, стояла одна-единственная кадка, в которой вымачивались гибкие ивовые розги.

Конюх с подручными уже выводили из денников осёдланных коней. Князь вскочил в седло, направил коня к выходу, сияющему ослепительным блеском мартовского солнца.

– Догоняй!

… Они скакали и смеялись на ходу. Уже далеко позади остались деревянные башни и высокий частокол Ростова, и копыта коней то и дело взмётывали снег, напитавшийся водой, глухо стучали по пока ещё прочному льду озера Неро. Малая конная дружина скакала чуть поодаль, отстав ровно настолько, чтобы не мешать разговору, и в то же время в любой момент успеть на помощь, благо на ледяной равнине злодеев можно было бы увидеть издали. Да и откуда взяться злодеям тут, в весёлом и славном граде Ростове?

– Ну хватит для первого раза, пожалуй! – князь Василько осадил наконец коня, пустил шагом. – Теперь ты сможешь каждый день кататься, лада моя. Не всё тебе за книгами глаза портить.

– И не порчу я вовсе! – живо возразила Мария. – Свитки мы с отцом Савватием днями разбираем у самого окна, дабы солнечный свет падал… А когда и вечером, так там же пятисвечные подсвечники стоят по обе стороны стола-то, светло как днём!

– Ладно, ладно… Как тебе Савватий?

– У-у, до чего грамотен да умён, ужас! Однако у батюшки моего боярин Фёдор, что нас с Филей учил, ещё грамотней… Вот бы познакомить их, Василько!

– Познакомить, говоришь? – засмеялся Василько. – А ну как два медведя в одной берлоге?.. Учёные люди, они народ сложный. Как вот Платон с Аристотелем…

– Да-да, помню я: "Платон мне друг, но истина дороже" – процитировала Мария.

– Ну? И это знаешь? – князь Василько смотрел на жену с весёлым изумлением.

– А всё же, Василько, ну ты послушай… Вот я что мыслю – сейчас каждый книжный человек, почитай, поодинке трудится. Книги, конечно, дело доброе, да ведь книгу-то написать надобно, да переписать-размножить, да когда-то ещё она до других дойдёт… Весь путь знаний один пройти должен, и каждый сам, и каждый заново. А зачем? Хорошо бы их вместе собрать, и тогда не надо было бы каждому до всего самому доходить… Один одно надумал, другой другое, и поделились мыслями да идеями меж собой… Какая бы польза была!

– Слушай, и откуда у меня такая умная жена?

– Из Чернигова вроде, – скромно потупилась Мария, и они расхохотались.

– Погоди, Мариша, – успокоил её князь. – Вот на то лето выпишу я из Владимира города тамошнего игумена Рождественского монастыря Кирилла. Знакомец мой, и нестарый ещё совсем, а уж ума палата!..

– А поедет он, из стольного-то города?

– Поедет! – заверил князь. – Там он игумен, а тут епископом станет. Зря, что ли, собор вон какой строим! Ну, может, не на то лето, так на другое… Но приедет, я чаю, точно.

…

– Ласка, Ла-а-аска! – Мария похлопала кобылу, успокаивая, но та всё пританцовывала, радуясь весне. Застоялась кобылка, сразу видно.

Мария очень хорошо понимала кобылу, она сама жмурилась от яркого солнца, улыбаясь беспричинно-радостно. Деревья оделись нежнейшей полупрозрачной зеленью, изумрудная трава, расцвеченная первоцветами, казалась шемаханским ковром. Такой он на Руси, месяц травень [май]. Как хорошо всё-таки, что есть на свете весна!

Князь Василько нынче был занят государственными делами, и княгиня Ростовская совершала конную прогулку, окружённая группой местной золотой молодёжи из знатных родов, многие из которых были не старше самой "матушки княгини". А если которые и старше, так ненамного.

– А я так ногами на седле могу стоять на всём скаку, – похвастался Малюта, сын боярина Радко, ровесник Марии – только-только пятнадцать стукнуло.

– Да ну? – усомнилась Мария, явно поддразнивая.

– Да вот смотри, госпожа!

Паренёк гикнул, ударил пятками в бока коня, посылая его в галоп. Конь помчался, радостно взбрыкивая, разбрасывая комья земли – тоже застоялся, видать. Малюта вдруг вскочил на седло ногами, на пару мгновений став чем-то похожий на рысь, прыгнувшую на спину коня – сжавшийся в тугой комок, руки на луке седла. Ещё миг, и он выпрямился во весь рост, широко раскинув руки, и продолжал так скакать.

– Молодец, Малюта! – закричали ему девушки, и Мария с ними – Ай, молодец!

– Да уж такой ли молодец, – скептически заявил другой парень, Вячко, ревниво наблюдавший за ним. – Я вот, к примеру, на скаку могу под брюхом у коня-то пролезть, и ничего!

– А покажи! – засмеялись девушки.

– Да пожалуйста! Велишь ли, госпожа? – обратился он к княгине.

– Велеть не велю, но и запрещать не стану, – засмеялась Мария.

– Гой-гой-гой! – парень тоже послал своего коня в галоп.

И понеслось! Парни наперебой хвастали своей удалью, проделывая порой такие трюки, что дух захватывало. Девушки смеялись, кричали, подбадривая удальцов. Мария закусила губу. А ну-ка…

– Олёна, где-то у тебя защипки были для юбки? – обратилась она к невысокой сероглазой девушке.

– Есть такие, матушка княгиня. Дать? – Олёна с любопытством глядела на "матушку княгиню".

– А давай!

Олёна отстегнула серебряные защипки, которыми был скреплен подол её платья. Такие штучки нередко употреблялись на Руси женщинами, чтобы при конной езде юбка не развевалась на ветру, обнажая на всеобщее обозрение ноги.

Мария скрепила юбку, и молодёжь затихла в ожидании – что-то сейчас будет… Ну, с Богом!

– Эге-е-е-ей! – молодая княгиня толкнула пятками в бока кобылы, и Ласка взяла с места, чуть не свечкой взвилась. Весенний ветер ударил в лицо, стремясь сорвать головной платок, растрепать волосы.

– Оп! – Мария встала на руки, задрав ноги вверх. Юбка, помедлив малость, неохотно свалилась вниз, открыв ноги почти до самого паха – надежды на защипки оказались полным заблуждением. Мария тут же приняла нормальную посадку, но юбке, видимо, понравилось новое состояние, и возвращаться в прежнее положение она не спешила. Спустя столетия в этой стране далёкие потомки назовут это «ультра-мини».

Рёв восторга раздался со стороны спутников, но Мария уже одёргивала подол, вся красная от прилива крови к голове и от стыда.

– Ну, госпожа моя! – только и смогла выговорить Олёна, глядя на Марию круглыми от восхищения глазами.

…

– …Зачем, Мария?

Мария стояла перед мужем с чрезвычайно виноватым видом. И в самом деле, мужняя жена, княгиня Ростовская… Дура дурой, ещё вот только на барана верхом не села…

– Ну ладно, честь не дорога… А коли б ты руки-ноги переломала себе? А коли б убилась насмерть? А обо мне ты подумала ли, ежели о себе не хочешь?

Лицо Марии цветом теперь напоминало свёклу.

– Прости меня, Василько…

Князь Василько кусал губы, хмурился. В памяти всплыло прощальное напутствие тестя: "ты её вицей легонько по заду, для ума и общей пользы здоровью". Может, и верно?..

– Неси-ка розги, – вздохнул Василько.

Мария коротко глянула на него, потупилась, вышла. Розги для дворни отмачивались в дальних сенях, в кадушке.

Вернувшись, Мария протянула мужу пучок розог, молча стянула сапожки, платье… Оставшись в одном нательном кресте, легла на лавку ничком, вытянула вперёд руки. Всё правильно, всё верно… Так и надо дуре… "Жена да убоится мужа своего"…

– Не могу я тебя сечь, Мариша, – тихо сказал Василько. – Вот не могу, и всё тут. Пальцем тронуть не смею.

Он присел на лавку рядом с лежащей Марией, положил ей руку на спину, стал гладить.

– Ты теперь на шею мне сядешь, да?

Мария повернулась к нему лицом, схватила мужнину руку, прижала к своему сердцу.

– Не сяду, Василько. Прости дуру. Простишь?

– Уже, – улыбнулся Василько, лаская её грудь.

– Спасибо тебе, муж мой, – тихо, серьёзно ответила Мария.

– Ну я же обещал тебе тогда, помнишь? – Василько улыбнулся шире. – Та боль была последняя, что я тебе причинил, Мариша.

Его лицо уже было близко, близко. Настойчивые губы нашли губы Марии…

– Однако не думаешь ли ты, что сей проступок твой останется и вовсе безнаказанным? – спросил вдруг Василько, блестя глазами. – А ну-ка, ступай в опочивальню…

…

– …Деревенские мужики бают, хлеба нынче уродились хороши, – девушка-служанка, по имени Малуша, прибиралась в княжьих покоях, заодно развлекая свою хозяйку весёлой болтовнёй. – И рыбы нынче страсть! А завтра парни вот за водяным орехом поедут, уж челны готовы…

– Что такое водяной орех? – спросила Мария, откладывая шитьё. Она вышивала мужу праздничную шёлковую рубашку. А то всё книги да свитки, неудобно перед мужем и людьми…

– Водяной орех-то? Ну, он такой рогатый, и растёт под водой, на озере… Вот с челнов его и берут.

– Вкусный?

– Да ничего, если пожарить, – девушка рассмеялась. – Токмо он рогатый, как чёрт. Его колотушкой разбивают, ядро вылущивают… А в Чернигове водяного ореха нету?

– Нет, Малуша, – улыбнулась Мария. – Зато там знаешь какие груши!

В раскрытые настежь окна, а где и с выставленными свинцовыми рамами, вливался зной. Лето уже перевалило за середину. Первое ростовское лето.

Этим летом на юную княгиню свалилось множество забот, о которых раньше Мария слышала вполуха, особо не вникая. Отсутствие свекрови и свёкра делало её полновластной хозяйкой, но Мария и не подозревала, как это тяжко – единолично вести такое огромное хозяйство. Разумеется, были у неё и помощники, хотя бы те же бояре, дворня опять же, мамки-няньки, да и старая ключница Пелагея чего стоила! И вероятно, позволь Мария, её тут же окружили бы заботой, запеленали и забаюкали, превратив в беспомощную куклу, постельную отраду для мужа. Нет уж! Не игрушкой будет она, а хозяйкой в доме, верной сподвижницей, опорой и подмогой мужу своему.

От множества забот Мария похудела, загорела, и только глаза её, казавшиеся теперь просто огромными на похудевшем лице, блестели по-прежнему девчоночьим блеском. Князь Василько, впрочем, тоже заметно отощал от непрестанных забот, и виделись они теперь всё больше ближе к ночи.

– Страшная я стала, Василько? – спрашивала она мужа, когда вечером они ложились в опочивальне.

– Ты самая красивая у меня! – князь целовал её глаза и губы.

– Да уж… Скажи, я сильно похудела, да?

– Где? – изумлялся Василько. – Как ты могла, без моего дозволения? А ну, показывай, где похудела-то?..

…

"Здравствуй, любимая сестрица моя, Феодулия. Пишу тебе письмо из Ростова города, месяца октября тридцатого числа года шесть тысяч семьсот тридцать пятого от сотворения мира.

У меня всё хорошо, даже очень. Муж меня любит безмерно, и я его. В Ростове все его чтят, и вообще народ добрый, весёлый. Город Ростов не зело велик, но богат и красив строениями. Князь мой возводит храм дивной красоты, собор Успенский, что батюшка его заложил ещё. Осталось немного совсем, да вот денег не хватает малость, так что, мыслю я, и на тот год не кончим. Ну да ничего, Бог милостив, закончим сие богоугодное дело, пусть хотя бы года через два или три.

Хлеба нынче у нас уродились неплохие, и рыбы насолено, и всяких припасов вдоволь. Так что голода и мора в Ростове нынче не ждём, перезимуем с Божьей помощью.

У нас уже снег лёг, и Василько мой уехал нынче на охоту, по чернотропу. Звал и меня, да я не поехала – дел выше головы. Мужчинам что, они ведь как дети малые – захотел, всё бросил да и поскакал сломя голову. Нам же, хозяйкам, дом держать хоть днём, хоть ночью, хоть при потопе. Ты себе не представляешь, Филя, как я устаю порой – прямо с ног валюсь. Видела бы ты меня летом – чёрная, как мавр, худая, как палка. Думаю, ежели бы Василько мой увидал меня тогда такую, так не то что сватать – в дом бы не зашёл, на коня и в степь, до того страшна. Сейчас вроде отбелилась, да отъелась малость.

Да, а снег тут ложится заметно раньше, чем в Чернигове, и лежит дольше. И снега глубоки зимой, куда там. Ну а вообще места здесь богатые, и рыба под боком, в озере, прямо кишит, и зверь лесной, и птица в изобилии. А уж ягод, грибов – пропасть! И мёд дикий есть, и всё, всё.

Скучаю я порой по тебе сильно, Филя, да и по матушке с батюшкой тоже. Но вот приехать нынче погостить никак не получится, хотя Василько мой, наверное, и отпустил бы. Да на кого ж я хозяйство брошу? Нет, помощники мне тут имеются, одна тётушка Пелагея, Василькова родня дальняя, чего стоит – куда там нашей Фовре! И бояре при случае не отказывают, да и муж всегда поможет, а то и утешит ладу свою.

Как бы хотела я видеть тебя в Ростове, Филя! Да знаю, знаю, что невозможно сие. Батюшка наш сроду дочь свою безмужнюю не отпустит.

Ладно, Филя, Бог даст, как-нибудь свидимся. Матушке и батюшке я отписала отдельно, так что это моё письмо только тебе.

Молю Господа, чтобы послал он тебе наконец счастье, как мне послал. За тем остаюсь сестра твоя Мария.

P.S. Обнимаю тебя и люблю"

Мария вздохнула, отложила перо, пососала измазанный в чернилах палец, отчего на губах также появились чернильные пятна. За окном валил густой мокрый снег, скрадывавший и без того бледные сумерки. Да где уже князь?

Вдали зародился шум, хлопали распахиваемые двери. Мария встрепенулась, вскочила, забыв про письмо. Дверь в княжеские покои распахнулась, и в горницу ввалился князь Василько, весь облепленный снегом.

– Ух, ну и погодка!

Мария подскочила к нему, прижалась, и Василько погладил её по голове.

– Соскучилась, лада моя?

– Угу… – Мария зарылась носом в мокрый мех мужниной шубы.

– И я. О, а это что тут у нас? – он провёл пальцем по губе Марии, измазанной чернилами. – Всё пишем да пишем? Никак труд философский затеяли на пару с отцом Савватием, не меньше…

– Да письмо писала я! – засмеялась Мария. – Сестре, в Чернигов. И родителям ещё одно. Ты когда посылать гонца будешь?

– Да, мыслю, вот послезавтра и пошлём. Но я вообще-то голодный…

– Ох, ну я и дура! – встрепенулась Мария. – Малуша! Эй, Малуша! Пускай на стол накрывают, да поживее!

…

– … Вот заставь дурня Богу молиться, так он и лоб расшибёт!

Князь Василько был раздосадован. В княжеской опочивальне сегодня было жарко и душно – истопник постарался сверх всякой меры.

– Ну, не сердись, Василько, чего ты, – улыбнулась Мария. – Ляжем спать без одеяла, только и всего.

– Да, без одеяла… – хмыкнул Василько. – А ночью застынем, и заболеешь ты, не дай Бог…

– Как? И ты позволишь мне застыть, это в мужниной-то постели? – лукаво блеснула глазами Мария. – А ещё я все лампады зажгу, чтобы светло было. Вот проснёшься ты ночью, а я вот она, вся на виду! – она засмеялась.

– А? Хм… – князь обдумывал происшествие, открывавшееся с неожиданно интересной стороны. Досада уже улетучилась. – Ладно. Быть по сему!

Немного позже, когда они уже насытились друг другом и отдыхали, князь Василько вдруг сказал:

– Думаю я отправиться в гости к батюшке твоему, Мариша. Много вопросов накопилось, кои бы обсудить надобно.

– Ну? – Мария открыла глаза, привстала на локте – И когда?

– Да вот на Рождество бы и съездить. Поедешь со мной?

– С тобой, муж мой, не то что к родному батюшке – хоть в пекло!

Посмеялись.

– Вот только как хозяйство оставить, Василько?

– Хозяйство… Плоха та хозяйка, которая ни на миг без пригляду хозяйство своё оставить не может, – поддел жену князь Василько.

– Плоха-а?! – возмутилась Мария. – Которая тогда хороша? Которая спит до обеда, а свиньи по столам бродят?

– Нет, Мариша. У хорошей хозяйки так всё налажено, что как бы само вертится, ей только малость подправлять приходится кое-что.

– А, так вот оно что значит, настоящая-то хозяйка! – насмешливо протянула Мария.

Посмеялись.

– Да нет, Мариша. Это просто хорошая хозяйка если. А настоящий хозяин…

Князь Василько помолчал, обдумывая мысль.

– Так что есть настоящий хозяин? – спросила Мария, уже без смеха.

– А настоящий хозяин вот каков – самого уже на свете нету, а дело его живёт. Вот так вот, Мариша.

…

Князь Михаил Черниговский был задумчив. На столе перед ним стояли всевозможные яства – князь любил покушать с размахом – но сегодня он жевал, даже не чувствуя вкуса еды.

– Да что тревожит-то тебя так, батюшка? – не выдержала княгиня, наблюдая за ним.

– Помолчи, мать, – Михаил потянулся было к стеклянному графину венецианского стекла, внутри которого рубиново рдело греческое вино, но раздумал. Сейчас как никогда нужна трезвая голова. – Новгородский стол многие занять ладятся.

– В народе недаром бают: "На двух лавках одним задом не усидишь" – вновь подала голос княгиня Черниговская.

– Не усидишь, бают? – ухмыльнулся Михаил – А вот увидим. Ростислав!

– Да, тато, – откликнулся отрок.

– Хочешь быть князем в Господине Великом Новгороде?

– Ну? – недоверчиво переспросил Ростислав – В самом Новгороде?

– Собирайся! – Михаил тряхнул головой, твердея, принимая решение. – Завтра поутру и поедем. Время не терпит, а до Новгорода путь неблизок.

Князь Михаил Всеволодович встал из-за стола.

– Ишь ты, "не усиди-ишь…" – передразнил он княгиню. – Надобно нам усидеть, мать. И на Новгородском престоле, и на Киевском. И Чернигов при этом за собой оставить, вот так. Надобно начинать собирать воедино русскую землю.

…

– …Ну и хват твой батюшка, ох и хват! – засмеялся князь Василько, читая. – На ходу подмётки режет!

Перед ростовским князем лежал придавленный медной чернильницей пергаментный свиток, сплошь испещрённый мелкими буквами – вести из Чернигова, только что доставленные очередным гонцом.

– Что там, Василько? – Мария заглянула к мужу через стол. – Что пишут-то?

– Князь Михаил Всеволодович великое дело провернул – поставил на княжение в Новгороде своего сына Ростислава свет Михалыча.

– Ростишу? – изумилась Мария. – Да он сопли токмо научился вытирать!

– А вот уже князь Новгородский, – снова засмеялся Василько. – Олега Курского, и других князей обставил батя твой, ладно… Но как ему вече-то новгородское охмурить удалось?

– Батюшка мой вообще сроду удачлив, – улыбнулась Мария не без гордости. – Я же помню, как мы в Чернигов въезжали, когда батюшка Олега Курского вышиб со княжения черниговского. А до того помню, как он на рать уходил, на ту страшную сечу на Калке-реке. Ох, мать ревела тогда вослед!

– Сколько годов-то было тебе тогда?

– Десять. – улыбнулась Мария. – А Феодулии одиннадцать. Помню, как радовались мы, что батюшка жив-невредим домой вернулся.

– Да, страшное было дело… Какие люди погибли тогда, какие витязи, герои земли русской!

Князь Василько вздохнул, сворачивая свиток.

– Я ведь тоже тогда на Калку ходил, Мариша, с войском ростовским. Да не дошёл малость, не успел… Тем и жив, чаю. Малолетка же был сопливый, тринадцать годов всего!

Мария смотрела на мужа во все глаза, чувствуя, как по коже пробирает мороз. Перед внутренним взором встало страшное видение – Василько, разрубленный напополам вражеским мечом, лежит в степи среди множества таких же тел, и здоровенный чёрный ворон выклёвывает ему глаза…

– Ты чего, Мариша? – спросил князь. Вместо ответа Мария порывисто обняла мужа, прижалась что есть силы.

– Не хочу… Нет, не хочу…

– Ну чего ты, чего? – Василько гладил жену, успокаивая. – Ведь живой я, вот он!

Мария посмотрела мужу в глаза.

– Ты знай, Василько. Знай наперёд. Без тебя я жить на свете не буду.

Василько слабо улыбнулся.

– Да минует нас чаша сия!

…

– Едут, едут!

Звон колокольчиков нарастал, множился, и вот в распахнутые настежь ворота влетели первые сани, окружённые ростовской конной стражей. Тройка птицей подлетела к высокому крыльцу, убранному богатым ковром, развернувшись, встала.

Мария оглядывалась на родное крыльцо, и вдруг показалось ей на миг, что и не уезжала она никуда. Что ещё ничего не было.

– Ты чего, Мариша? – князь Василько глядел на жену, улыбаясь.

– Прости, Василько, – виновато улыбнулась в ответ Мария.

– Сомлела малость девка, – заключил князь Михаил, уже спустившийся навстречу с крыльца: с родным затем и дочкой можно было и без церемоний обойтись. – Ну, здравствуй, зятёк!

Князья обнялись, похлопали друг друга по спине.

– Здравствуй, Маришка, – обратился Михаил к Марии. – А ну-ка…

Он оглядел дочь, похлопал по заметно округлившемуся заду.

– Да ты растёшь, доча! Видать, добрые корма у вас там в Ростове!

– Ну тато! – покраснела Мария, и мужчины разом засмеялись.

– Здравствуй, Мария. – подошла и княгиня Черниговская.

– Здравствуй, мама!

И вдруг Мария почувствовала, как её затопляет детская, щенячья радость. Перед ней уже стояла Феодулия, на этот раз не ставшая опускать глаза долу, и глаза эти лучились мягким светом.

– Здравствуй, Мариша.

– Филя! – Мария со всей силой обняла сестру. – Как я по тебе соскучилась, Филя!

– Ну, а меня и не признаешь, я чаю, Мария свет Михайловна? – ближний боярин Фёдор, недавний ещё учитель и наставник сестёр, улыбался во всю ширь, так что борода разъехалась.

– Ох, дядько Фёдор! – Мария кинулась к нему, прижалась. Словно спохватившись, отступила на шаг, приветственно поклонилась слегка, опустив очи долу. – Привет тебе великий, славный боярин Феодор Олексович. По здорову ли?

– Во, сразу видать настоящую великую княгиню! – засмеялся боярин Фёдор, и Мария рассмеялась в ответ, и князья Михаил с Васильком тоже. – Здрава будь, великая княгиня! – боярин тоже отвесил церемонный поклон.

– Проходите, проходите в дом! – уже приглашал князь Михаил – Чего на дворе-то стоять, мёрзнуть!

…

– … Вот такие у нас тут дела творятся, зятёк. Нестроения с каждым днём всё больше и больше, и конца-края сему не видно!

В красной горнице, украшенной по случаю приезда гостей рушниками, народу было немного – князья Михаил Всеволодович и Василько Константинович, ближний боярин Михаила Фёдор Олексович, оставленный для совета, княгиня Черниговская, да сёстры Мария с Феодулией. Все остальные сопровождающие и встречающие уже рассосались – кто в баню пошёл, кто на постой устраиваться, а кто домой. Слуг же было не видно – князь Михаил не любил, когда во время важного разговора слуги сновали туда-сюда, сбивая с хода мыслей.

Василько Константинович сидел, глубоко задумавшись.

– Верно ли я понял, что немцы ладятся всю Полоцкую Русь занять?

– Полоцкую… – хмыкнул Михаил. – Да ежели б только Полоцкую! Они и на Псков с Новгородом зарятся! Сейчас их Литва покуда держит. В одиночку держит князь Миндовг Литовский их, и нет ему подмоги ниоткуда.

Князь Михаил засопел от переживания.

– Вот бы сейчас самое время помочь литвинам. Собрать мощное войско, да ударить в спину крестоносцам, чтоб не вылезли из чащоб Жемайтии. А потом сразу двинуть на Ригу, покуда лёд на море стоит. Когда по весне прибудет немцам помощь, город Рига уж русским будет… А там и Юрьев с Колыванью вернём!

– По твоему бы слову всё было, княже, так и Пруссию бы заняли, – вмешался боярин Фёдор.

– Так и надобно сделать! – стукнул кулаком по столу Михаил. – Время уходит, немцы укрепляются, давят славян повсюду в землях завоёванных. Они же кроме себя никого за людей не считают! Ты посмотри, что они в полабских землях делают! Полста лет всего, как заняли Полабье, а уж бодричей да лютичей по пальцам перечесть можно! Грабят их нещадно, в рабство беспросветное обратили. Зерно оставляют токмо для посева, а коли сеять отказываешься – на костёр живьём, со всей семьёй… Скотину забирают, жёнок насилуют, детей у родителей отнимают и продают, как скот! И в Пруссии те же порядки завели! А мы, русичи, да поляки с чехами токмо улыбаемся блаженно, глядя на бесчинства немецкие, да в гузне почёсываем! Хватимся когда, поздно будет!

– Хороший немец – мёртвый немец… – подал голос боярин Фёдор.

– Истинно! Истинно так! – князь Михаил снова стукнул кулаком по столу. – Как они себя ведут, так и с ними поступать надобно! И пленных не брать!

– Разгорячился ты, отец, – подала голос княгиня Черниговская. – Нету немцев-то здесь, за столом, успокойся!

Все засмеялись, и князь Михаил перевёл дух.

– Правда твоя, мать. Нет смысла в сотрясании воздуха беспредметном, изжогу токмо наживать.

Князь Михаил долил в чаши себе, боярину и гостю. Собственно деловой разговор он собирался начать завтра, на свежую голову.

– Ну, здравы будьте, дети мои!

Выпили. Князь Василько, впрочем, скорее пригубил – не очень любил это дело. Зато князь Михаил уже заметно охмелел.

– Ну, а когда я дождусь-таки, дети мои?

– Чего, тятя? – по-свойски спросил Василько.

– То есть как чего? Внуков, конечно!

Разом смолк разговор за столом.

– Выпил ты, господин мой, – мягко осадила Михаила супруга.

– Чего выпил? Ничего ещё не выпил! – Михаил потянулся к кувшину.

– Выпил ты, княже, – уже с нажимом произнесла княгиня Черниговская.

– А? Да ну… Ну да… – туго соображал Михаил. – Так на чём мы остановились-то, Василько Константинович?

– Ты бронницу свою показать мне хотел, – напомнил Василько.

– А! Точно… – Михаил Всеволодович тяжело полез из-за стола. – Пойдём, зятёк, покажу чего… Мне тут самострелы немецкие прислали, страшное дело! На пятьсот шагов, почитай, железную стрелу мечут! Вон Фёдор всё расскажет… Айда с нами, Фёдор, твоя голова сейчас нужнее золота…

…

– …Вот так мы и живём с Васильком моим, Филя.

Сёстры сидели в светёлке, где совсем ничего не изменилось. И Марии опять почудилось, что ничего и не было – ни свадьбы, ни князя Василько… Не было этих двух лет. И так страшно вдруг стало ей…

– Ты счастлива, Мариша? – тихо спросила Феодулия.

– Счастлива, – твёрдо ответила Мария. – Так счастлива, что и представить невозможно. Вот токмо…

Она замолчала, колеблясь, но сестра внимательно ждала продолжения.

– Батюшка за столом в самую точку попал, Филя. Два года уж, почитай, живём, а всё праздная я хожу…

– Как часто живёте-то? – спросила Феодулия. Без насмешки спросила, и даже без любопытства – как лекарь спросила, уточняя. Мария покосилась на неё: надо ли говорить?

– Почти каждую ночь, кроме мокрых дней моих, – призналась она вдруг сестре. – А первые месяц-два и вовсе, почитай, не слазил с меня мой Василько…

Ляпнула и устыдилась. Ну кто же про такое говорит? Дура и есть дура…

– Плохо дело, – опять без тени насмешки произнесла Феодулия. – Но не отчаивайся, сестрица. Мне вот маменька сказывала, поначалу у них с батюшкой тоже долго детей не было. Но молились они крепко, и вымолили у Господа нашего меня вот, а там и ты народилась…

– Да и молюсь я тоже! – возразила Мария.

– Значит, не так что-то. Вот что, Мариша… Отныне я за тебя каждый день молиться стану, чтобы понесла ты. Утром буду молиться и вечером…

– Спасибо тебе, Филя! – Мария обняла сестру, чмокнула в щёку. – Ты самая лучшая у меня, правда!

– Так-таки и самая? – улыбнулась Феодулия.

– Ну после Василька моего, конечно!

…

– …А может, погостили бы ещё пару деньков-то, а? Феодулия вон с Марией, небось, никак не наговорятся.

В парадной горнице княжеского терема сегодня было светло, как днём – князь Михаил распорядился не жалеть свечей для своего любимого зятя. Ещё бы не любимого! Князь Михаил был очень доволен, решив важнейший государственный вопрос о немедленной поставке из Ростова куньих шкурок [шкурки куниц имели в Древней Руси статус валюты, наравне с серебром, и даже имелся серебряный эквивалент этой шкурке – "куна"]. В лесах вокруг Ростова куниц было полным-полно, а вот вокруг Чернигова эти зверьки уже почти перевелись, из-за неумеренного истребления.

– Да я бы, может, и не прочь, – улыбнулся князь Василько. – Хорошо в гостях! Ешь, пей, и никаких тебе забот!

Посмеялись.

– Ну ладно, – князь Михаил потянулся к кувшину с вином, налил гостю, затем себе. – Дело есть дело, как не понять. Железо тебе я после Крещения отправлю, и пергамент твой тем же обозом доставят. Да не забуду, не беспокойся…

Мария сегодня сидела за столом чуть поодаль от мужа, чтобы не мешать мужской деловой беседе, и совсем рядом с сестрой, что позволяло им разговаривать вполголоса, не отвлекая всё тех же мужчин.

– Сон я видела, Мариша, – Феодулия глядела на сестру из-под ресниц. – Про вас с Васильком.

– Ну? – Мария спохватилась, пригасила голос. – Что за сон-то?

– Явился будто мне ангел небесный, и сообщил: как освятят храм новый в Ростове городе, так и понесёт княгиня Ростовская.

– Так и сказал?

– Так и сказал, – чуть улыбнулась Феодулия.

– А ещё что?

– А прочее не про тебя, – сестра улыбнулась заметнее.

– Да верно ли?

– Ну, Маришка! – Феодулия засмеялась наконец в голос. – Мне не веришь, ладно. Но ангелу небесному не верить можно ли?

– О чём там стрекочут да хохочут девки-бабы? – подал голос князь Михаил, уже заметно охмелевший.

– Да так, батюшка, – мигом нашлась Мария. – О глупостях всяких. О поставках железа, взамен куньих шкурок…

Мужчины за столом переглянулись и разом расхохотались.

…

– Динь-да-да-динь, динь-да-да-дон! – выпевали малые колокола, и большой колокол авторитетно подтверждал:

– Гун-н-н!..

Мария шла и щурилась от яркого солнца, от приветственных криков народа, славящего своих князя со княгинею. Шла величаво, поддерживаемая под руку мужем, улыбаясь направо и налево. Событие сегодня было немалое – освящение храма Успения.

У самого храма их встретил высокий, черноволосый и чернобородый человек, одетый в шёлковую рясу. Глаза у него были примечательные – карие, глубокие, глядящие, казалось, в самую душу. Пронзительный взор, как принято говорить.

– Вот, Мария, познакомься. Это вот пресвятой отец Кирилл, настоятель Рождественской обители. Прибыл к нам для освящения храма.