Текст книги "Арка вторая: "Башни в небесах" (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Как счастлив я, ребёнок наш родился!

Наш брак надёжен стал как никогда!

Я в верности её зря усомнился,

но у младенца почему-то борода… – поёт напоследок Кифри, и зал взрывается хохотом и аплодисментами.

Дварфы топают, хлопают и даже стучат по полу древками секир, выражая максимальное одобрение. Спичку раз за разом вызывают на бис, каждый раз встречая приветственным рёвом и кидая к её ногам кошели с серебром.

– В каждом втором кошеле – приглашение, – делится она, пересыпая монеты в мешок. – Вот, например: 'Обладательнице лучшей секиры, виденной мной когда-либо!

Не соблаговолите ли вы почтить приятностию встречи одинокого, но очень респектабельного дварфа (меня)? Имею долю в фабрике по производству подкованных боевых сапог наилучшего качества, каковые отлично смотрелись бы на вашей прекрасной ножке, прелестница. Всего лишь за одно упоминание со сцены предприятия «Сапоги-эльфодавы братьев Рамхайн» я готов обуть всю вашу труппу, включая чревовещательного козла!'

– Ничего себе, – удивилась Завирушка. – Какие перспективы!

– Никогда не бери за рекламу товаром, – тут же подскочил табакси. – Ты уникальная звезда дварфийской сцены, а не какая-нибудь полурослица-стримерша из захолустья, кривляющаяся в хрустальный шар для полсотни подписчиков.

– И не собиралась, – фыркает в бороду Спичка, – хотя сапоги у него отличные. Известный бренд!

* * *

– У нас тут небольшой форсмажор, – Бардрин Платиновая Наковальня выглядит непривычно смущённым, теребя ленточки в бороде.

– В каком смысле? – напряглась Спичка.

– Давайте выйдем на сцену, – отводя глаза, сказал дварф. – Сами увидите.

На краю сцены возле рампы стоит, подбоченившись, давешний толстяк из труппы «Развесёлые менестрели». За ним, почти невидимые в сумраке зала, столпились его товарищи.

– И что это значит? – недовольно спросил Полчек.

Поднявшись из кресла, он внезапно обнаружил, что коктейль – не такой безобидный напиток, как казалось, и ноги держат его не так прочно, как хотелось.

– Мы вас вызываем! – гордо заявил Жирный.

– Куда? – не понял Полчек.

– Дилетанты! – донёсся презрительный громкий шёпот от менестрелей. – Любители!

– На менестрель-баттл, разумеется!

– А зачем оно нам? – пожал плечами Полчек.

– Традиция, – быстро шепнул ему Бардрин. – Древний обычай бродячих менестрелей. Нельзя отказываться.

– Ну, нельзя так нельзя, – равнодушно кивнул Полчек. – Принимаем вызов. Пойду присяду, а то что-то устал. Франциско!

– Да, господин.

– Принеси мне ещё стакан… Пожалуй, того, малинового.

– Но, господин… – Полчек проигнорировал его, направившись за кулисы.

– И как это происходит? – поинтересовалась Спичка.

– Менестрели выступают по очереди. Публика оценивает. Кого оценили выше, тот и победил.

– Звучит несложно. Но зачем это им?

– Думаю, «развесёлым» никто не предложил ангажемент сегодня, и это для них единственный способ попасть на сцену, – уверенно предположил Бардрин. – Кроме того, успешность выступлений определяется по размеру доната. Видите те ящики?

Два работника клуба вынесли одинаковые коробки с прорезями вверху и установили их на разных концах сцены.

– Одна ваша, другая труппы Жирного. Зрители будут кидать монетки тем, кто им понравился. Кому накидали больше – тот победитель, но каждый исполнитель в конце заберёт содержимое своей коробки. Дела у Жирного идут не очень. Думаю, ему просто нужны деньги.

– Кому они не нужны? – вздохнула Спичка.

– А с вами, прекрасная дварфийская дева, мы этот вопрос ещё обсудим отдельно! – подмигнул ей Бардрин и ушёл со сцены.

* * *

– Вызвавший выступает первым, – заявил Жирный. – На первый раунд я выйду сам!

Толстяк с лютней влез на сцену и раскланялся. С минуту он крутил колки и дёргал струны, пытаясь добиться от инструмента хоть какого-то строя. Лютней, похоже, чаще лупили по головам в кабацких драках, чем использовали её по назначению. Потом, видимо, отчаялся и решил играть так.

– Под небом из дымов

Есть город и завод.

С крепчайшими воротами,

Из вековых дубов… – запел он оду Жерлу.

– Хороший заход, – шёпотом прокомментировал Бардрин, – дварфы – изрядные патриоты.

И действительно, к левой коробке, предназначенной «Развесёлым менестрелям», потянулись зрители. Зазвякало серебро.

– В том городе куют,

и в формы льют металл,

промышленный стека-а-ется,

В него весь капита-а-ал… – разливается хриплым соловьём Жирный.

Зрители одобрительно кивают, серебро звенит активнее.

– Купи, купец, гвоздей и молотков,

И запаси коням стальных подков,

С ними получи топор на сда-а-ачу,

Он в дороге принесёт уда-а-ачу! – завыл бард берущий за сердце припев.

Некоторые дварфы даже прослезились от такого трогательного текста.

– Да, перебить это будет нелегко, – мрачно сказал Бардрин, когда певец закончил. – Но вы уж постарайтесь. Если они победят, придётся дать им ангажемент. Вы себе не представляете, как они меня достали: пьют всё, что горит, и тащат всё, что гвоздями не приколочено.

– Не вопрос, братан… Или сеструха, – сказал табакси. – Моя очередь.

Фелиноид развязной походкой вышел на сцену, подпрыгнул, поклонился, взмахнул хвостом, отстучал задними лапами короткую чечётку и начал:

Я чего вам скажу, братушки-дварфы,

этот жирдяй – он реальный варвар!

Он не видит в Жерле ничего, кроме дыма!

Это, парни, вообще типа мимо!

Город вы строили своими руками,

топорами, молотами и мастерками.

Чего жирдяю никогда не понять —

этот город никому не отнять!

Он видит в Жерле только товары и деньги,

но взять их руки его короте́ньки,

он просто жадина придурковатый,

желающий забрать ваши куспидаты.

Жерло – не только заводы и банки,

это храмы и мосты, бублики и баранки,

это, не буду невежлив и груб,

в том числе и ваш ночной клуб!

Жерло – город тысячи улиц,

десятков заводов и сотен кузниц,

но главное, что не понял тот варвар,

Жерло – это город дварфов!

– Всё, они его с потрохами, – прокомментировал Бардрин, – я сам готов бежать к ящику, развязав кошель… Как верно он сказал про «город дварфов»!

Менеджер клуба вытер скупую слезу, сбежавшую по бороде.

– Надо же, кошак драный – а как понимает! Как тонко чувствует!

Серебро в коробку с надписью «Дом Живых» сыплется чуть ли не горстями, «Развесёлые менестрели» мрачнеют на глазах.

– … и не надо каркать подобно ворону,

этот город имеет и ночную сторону!

Вот чего не увидел этот тупица —

дварфы умеют повеселиться! – закончил топтать соперника табакси.

Рыжий Зад раскланялся, а зал встал и начал ритмично стучать кулаками в кирасы и топать ногами.

– Никогда такого не видел, – признался Бардрин. – Вам агент не нужен?

– У них есть, – сказал вернувшийся со сцены табакси. – Я за него. А она – коммерческий директор, – указал он на Спичку. – Так что всю бюрократию мы возим с собой.

Шензи и Банзай принесли коробку и весомо грохнули ей об пол.

– Нас здесь неплохо привечают,

для города, где мы впервые,

хоть номера и сыроваты… – сказал Шензи.

– Да, мы неплохо выступаем,

хотя почти без репетиций,

но всё же нет ли здесь подвоха? – сомневается Банзай.

– Пусть даже публика довольна,

но, руку положа на сердце,

признайте – мы могли бы лучше! – соглашается с ним Шензи.

– Мои сиблинги хотят сказать, – поясняет Эд, – что нам не стоит опьяняться сиюминутной эйфорией успеха.

– Не знаю, как твои сиблинги, – сказала Фаль, – а я намерена опьяниться прямо сейчас. Выступление закончено, время бара! Подружка, ты со мной?

Гномиха обняла Завирушку на уровне середины бедра.

– Как ты думаешь, у них там есть морковный смузи? – спросила та тихо. – Нормальный, а не как у Спички?

– У дварфов-то? – захохотала Фаль. – У них если напиток, капнув на стойку, не прожёг в ней дыру, то его наливают детям в бутылочку с соской и требуют подать настоящее пойло. Но эль у них, говорят, неплох.

– Мне кажется, я качусь по наклонной. Пошла по кривой дорожке. Потеряла моральные ориентиры. Настоятельница бы меня не одобрила, – вздыхает Завирушка. – Но не могу же я отпустить подругу в бар одну? Должен же кто-то подсадить тебя на табурет?

* * *

– Как насчёт постоянного контракта? – наседает Бардрин на Полчека. – Я готов дать вам пустой бланк, чтобы вы сами вписали сумму!

– Мы не планируем оставаться в Жерле надолго, – отмахивается от него стаканом драматург. – Нас ждёт Всеношна.

– Ну, конечно, – с досадой говорит менеджер, – как я сразу не догадался. Конечно, столица снимает все сливки, а нам достаются остатки. Но поверьте опытному антрепренёру, Всеношна воистину пожирает таланты. Она легко падает к ногам новых кумиров, но лишь для того, чтобы начать их переваривать. Как только вы решите, что поймали удачу за хвост, вы пропали. Как и все, кто покорял Всеношну до вас. Где они, кумиры столичной сцены? Между тем, контракт с приличным клубом в тихой, но богатой и культурной провинции – верный кусок хлеба на годы. Публике вы приглянулись, сборы будут отличные, клуб создаст все условия…

– Благодарю, – кивает Полчек, – но нам действительно надо во Всеношну.

– Ах, да, – вздыхает Бардрин, – разумеется, это бесполезно. Сладкий морок столичных соблазнов манит вас, как огонь манит мотыльков. Но я хотя бы попытался. Может быть, вы останетесь на несколько дней? Три-четыре выступления не задержат вас надолго.

– Ну, я даже не знаю… – Полчек оценил на просвет ярко-оранжевую жидкость в стакане. – Эти ваши коктейли, конечно, идея любопытная, но я предпочитаю вино…

– Мы тут не останемся, – решительно заявила Спичка, врываясь в комнату. – Даже на ночь. У вас есть чёрный ход?

– Что случилась, о прекрасная…

– Заткнись, а то стукну! – рявкнула на него дварфиха. – Слышать уже не могу, какая я прекрасная!

– Что случилось? – спросил удивлённый Полчек.

– А то, что пока ты тут наливаешься ядовитой смесью сивухи с сиропом, под дверью гримёрки собралась толпа поклонников!

– Чьих поклонников?

– Моих поклонников, алкаш малолетний! Толпа дварфов, которые желают немедля продемонстрировать мне свои секиры и уже готовы порубать друг друга ими в капусту за право сделать это первым!

– А чего вы ожидали? – рассмеялся Бардрин. – Дварфийская дева на сцене клуба – само по себе сенсация, а уж столь очаровательная, сколь и талантливая… Да ещё и искусная чревовещательница!

– Она не чревовещательница, – мрачно сказал вошедший Пан. – Просто я демон в обличии козла.

– Вот видите! – смеётся дварф. – Даже я чуть не поверил! Удивительно похоже выходит.

– Вы удивитесь, – Пан нервно перетаптывается копытами, – но я считаю, что нам надо немедленно уезжать. Мы, конечно, выступили неплохо, но если останемся, то это плохо кончится. Сам не верю, что это говорю, но к демонам ангажемент. Меня только что чуть не украли менеджеры соседнего клуба! Они думали, что я реквизит, и хотели потребовать вашего выступления в качестве выкупа. Я не желаю, чтобы меня похищали! Особенно как реквизит! Это унизительно!

– Ах, негодяи! – завопил Бардрин, выбегая из комнаты. – Охрана! Где охрана! Подать сюда мою секиру, я сам пущу им кровь!

Из бара вернулись Фаль и Завирушка.

– Мне тут не нравится, – сказала Фаль. – Впервые в жизни ко мне в баре подкатывали дварфы! Я не то чтобы против межрасовых отношений в принципе, но я не понимаю, зачем мне смотреть на их секиры!

– Почему-то все решили, – пояснила Завирушка, – что в спектакле всё было взаправду, и спрашивали, серьёзно ли у них со Спичкой, как к этому относится Кифри, и не хочет ли она расширить список близко знакомых дварфов. Было очень неловко. Лично я считаю, что нам надо уехать.

– Говорят, дварфы страшны в драке, – сказал вошедший в комнату табакси, – но я вам вот что скажу – дварфийская благодарность куда хуже. Меня чуть насмерть не загладили за мой рэпчик! Согласен, я демонски талантлив, но я не могу обниматься с сотней одинаковых бородатых рож, каждая из которых смертельно обижается на отказ с ней выпить! Не говоря уже о том, что выпить они предлагают что-то такое, что у меня от одного запаха усы заворачиваются!

– Почему все хотят с нами разговаривать? – добавляет Эд.

Тройняшки тоже пришли в комнату, и в ней сразу стало очень тесно.

– И слушают нас так, как будто им Вечна прокукарекала? Иногда разговор – это просто разговор! Мои сиблинги чуть с ними не подрались. Мне кажется, нам надо уехать отсюда поскорее.

– Что ж, – подытожил Полчек, – поскольку вина тут не достать, я поддержу мнение большинства. Эй, Рыжий Зад! Ты наверняка уже разнюхал, где чёрный ход.

– Уж будьте уверены, – засмеялся фелиноид, – табакси всегда первым делом прикидывают, как будут удирать!

– Прощай, Жерло! – сказала грустно Спичка. – Опять у нас не заладилось…

И труппа театра «Дом Живых» направилась к выходу.

Глава 5

Не ходи по рыбе

– И как тебе бремя славы? – спрашивает Фаль зевающую Завирушку.

Гномиха поливает ей из ковшика, девушка умывается, где-то рядом, под сенью утреннего тумана, сопит и вкусно хрустит ветками Шурумбурум.

– Бремя, от которого надо удирать через чёрный ход под покровом ночи? Да я просто в восторге! – фыркнула та.

Труппа покинула Жерло в темноте, менеджер Бардрин рыдал им вслед, обещал золотые горы и клялся в вечной любви, но удерживать не пытался. В темноте запрягли ленивца, выехали из города, какое-то время тащились по дороге при свете луны, но потом Завирушка стала засыпать в седле, и пришлось остановиться на первой же подходящей придорожной лужайке.

– Неужели тебя ничуть не тронул восторг публики? – дразнит её Фаль.

– Пожалуй, это было приятно. Хотя звездой вечера была, конечно, Спичка, но и нам немного аплодисментов перепало.

– Немного? – возмущённо трясёт ушами Фаль. – Просто ты, подруга, балована. Пришла в «Дом Живых» как раз тогда, когда мы внезапно стали популярны. До этого к нам годами ходили одни и те же странные портовые театралы, каждый раз обсуждающие потом в баре, какие мы бездарности, но почему-то приходящие снова и снова. Наверное, им больше некого было унижать. Так что лично я, с твоего позволения, за нас порадуюсь!

– Прости, – смутилась Завирушка. – Просто я, наверное, пока не чувствую себя частью всего этого. Как будто я играю саму себя, играющую на сцене. Я стала актрисой слишком недавно и слишком внезапно.

– У вас же эти странные тайные дела с Полчеком… Они, наверное, важнее.

– Я не знаю, Фаль, правда. И не могу рассказывать. Но да, из-за них я чувствую себя так, как будто настоящая жизнь ждёт меня впереди, как корабль в порту. А сейчас просто приятное развлечение в ожидании, пока объявят посадку.

– И, поднявшись на борт этого твоего корабля, ты сразу забудешь нас, театр, сцену, публику и так далее? Уплывёшь в свою настоящую жизнь, а мы будем смутным воспоминанием твоей беспутной молодости? – Фаль говорит в шутку, но Завирушка чувствует нотку грусти в её голосе.

– Тебя я точно не забуду, – обнимает она гномиху. – У меня ещё никогда не было настоящей подруги.

– Знаешь, что я скажу тебе как подруга? – серьёзно отвечает та. – Живи здесь и сейчас. Кто знает, попадёшь ли ты на свой корабль. Жизнь непредсказуема и полна сюрпризов. Глупо просидеть её в ожидании чего-то «настоящего». То, что происходит сейчас – это и есть твоя жизнь. Меня всегда удивляло, как легко вы, короткоживущие, относитесь к своей крошечной жизни… Казалось бы, ну сколько вам отведено? Семьдесят? Восемьдесят? Молодость вообще пролетает так, что и не заметишь, а ты всё ждёшь, когда «настоящая жизнь» начнётся. Алё, да она закончится быстрее, чем ты заметишь!

– Слушай, – озадачилась вдруг Завирушка, – а сколько тебе лет? Прости, если это неделикатно…

– Всего-то сто восемьдесят три. Интересоваться моим возрастом станет неделикатным лет через сто или сто пятьдесят.

– А сколько это…

– В человеческих? Ну, можешь считать, что по-вашему мне двадцать с небольшим.

– Не так уж ты, выходит, меня и старше, – рассмеялась Завирушка.

– Эх, а ведь могли бы в куспидатах купаться! – потягивается, выгибая спину, вылезший из фургона табакси. – Был бы сыт, пьян, и нос в сушёной валерьянке. Так нет же, бежали от собственного счастья так, как будто колбасы кусок со стола спёрли.

– Ты и сам был не против, – напоминает Пан.

– Каюсь, – согласился Рыжий Зад, – фортуна повернулась к нам лицом слишком внезапно для тех, кто долго привыкал созерцать противоположную часть её анатомии. Нервы сдали. Но в следующий раз я буду готов. Столица, жди нас!

До Всеношны, столицы Чела, оставался ещё день пути, и мысленно все были уже там.

– Франциско.

– Да, господин?

– Когда мы приедем?

– С тех пор, как вы спрашивали в прошлый раз, господин, прошло примерно полчаса. На это время и сократилось ожидание.

– Между мной и моим вином по-прежнему много миль! – горестно воскликнул Полчек.

– Мы неуклонно приближаемся к нему, господин.

– Как вы думаете, – спрашивает Кифри, – столица будет к нам так же благосклонна, как Жерло?

– Вот ещё! – фыркает в бороду Пан. – Там плевать хотели на провинциальных звёзд. Пока тебя не знают столичные антрепренёры, ты никто и звать тебя никак. Начинать придётся с самого низа, причём, буквально – во Всеношне чем выше, тем круче, а самый писк – Верхний Архаизм с его роскошными залами.

* * *

– Как странно, – замечает Завирушка, вглядываясь в дорогу с высоты седла.

– Что именно? – спрашивает, встряхнувшись, задремавшая под мерную раскачку ленивца Фаль.

– Фургон! Тот самый фургон давешних менестрелей. Он раньше ехал за нами, помнишь? А теперь едет навстречу!

– Может, они вчера тоже уехали, а теперь решили вернуться? Надеются, что без нас им повезёт больше?

– Мне они не очень-то понравились, – поёжилась Завирушка. – Недобрые какие-то.

– Мне кажется, ты права, – согласилась Фаль, – и то, что они делают сейчас, мне не нравится ещё больше.

Фургон впереди разворачивается боком, перегораживая дорогу, из него выпрыгивают «Развесёлые менестрели», но отнюдь с не лютнями и дудками, а с мечами, луками и кинжалами. А у их предводителя, Жирдяя, в толстых руках ручная перечница – оружие дорогое, редкое и весьма опасное.

Завирушка натягивает вожжи, ленивец останавливается.

– Что случилось? В кусты приспичило? – спрашивает выглянувшая в окошко Спичка.

– Кажется, нас сейчас будут грабить, – звонко кричит ей сверху Фаль.

– А может, даже убивать, – мрачно добавляет Завирушка.

– А, ну-ну, – отвечает дварфиха, закрывая окно.

– Эй, вы, «Дом Живых»! – орёт издали Жирдяй.

– Чего надо? – отвечает ему Фаль.

– Верните наши деньги, и никто не пострадает!

– Откуда у нас взялись вдруг ваши деньги?

– Мы прибыли в Жерло первыми, это по всем понятиям был наш ангажемент! Так что отдавайте всё, что заработали в клубе! Иначе станете не «Дом Живых», а «Сарай с покойниками»!

– Придите и возьмите! – коротко отвечает Спичка, выпрыгивая на дорогу с секирой в руках.

Мастер:

– Итак, бросаем инициативу!

*Стук костей*

– Жирдяй поднимает перечницу и, зажмурившись, нажимает на спуск. Кремень ударяет по огниву, но слабая искра не поджигает порох на полке. Осторожно открыв глаза, главарь менестрелей кричит: «Демонова желязяка!» ― и пытается взвести оружие заново. Его ход на этом закончен…

– Демонова железяка!

Спичка срывается с места и с криком «Аррргхх!» бежит в сторону противника со всей скоростью, которую позволяют её не слишком-то длинные ноги. Шлем, который она успела нахлобучить, угрожающе наклонен рогами вперёд, секира в руках сияет на солнце.

Противники переглядываются, один из них натягивает лук.

Завирушка кубарем скатывается с ленивца и оказывается сидящей на попе в дорожной пыли. Вид её вызывает только смех или жалость, поэтому лучник выпускает стрелу не в неё, а в бегущую дварфиху. Стрела, дзинькнув по шлему, улетает в кусты.

Фаль, свесившись с седла, распускает ремни, крепящие оглобли фургона к упряжи.

– Что стоите, обалдуи? – кричит Жирдяй, возясь с перечницей. – Бейте их!

Из фургона выскакивает бодрым галопом Пан, и, увидев творящееся вокруг безобразие, растерянно спрашивает: «Это что, совместная репетиция? Почему меня не предупредили?»

– Кажется, есть шанс проломить пару голов? – интересуется выглянувший Эд.

– Мы никогда не против драки,

насилие нас не пугает,

хруст вражьих черепов приятен, – заявляет Шензи, вышедший с кухонным ухватом в руках.

– Потом опять зеваки скажут,

что голиафы агрессивны,

хотя мы только защищались! – посетовал Банзай, разминая огромные кулачищи.

– За ангажемент! – кричат менестрели, бросаясь в атаку. – За монетизацию контента!

В двери фургона выглядывает заспанный Полчек, которого разбудил поднявшийся шум:

– Какого демона? – спрашивает он.

– Осторожно, Мастер, двери закрываются! – кричит ему Кифри, но поздно – качнувшаяся створка бьёт драматурга в лоб, снося обратно в фургон. – Будьте внимательны и осторожны! У нас тут бой!

– Ой… – отвечает, почёсывая лоб Полчек. – А почему я такой пьяный?

На крышу фургона бодро карабкается табакси, зажав в одной лапе гриф укулеле.

– А драться ты не собираешься? – кричит ему сражающаяся с пряжками ремней Фаль.

– Я бард! – гордо отвечает Рыжий Зад. – Моё дело вдохновлять союзников!

Эй, подруга, поднажми немного.

Пусть секира найдёт дорогу!

Не поможет никакой оберег,

если дварфиха наберёт разбег!

Мастер:

– Табакси, используя «вдохновение барда», воодушевляет Спичку, она получает кость Дэ-шесть, которую может добавить к любому броску.

Второй игрок:

– Слава котикам!

Мастер:

– Рыжий Зад кастует на себя «отражения», теперь на крыше фургона отплясывают четыре табакси, поющих хором. Растерянный лучник не знает, в кого стрелять.

Второй игрок:

– Не стой под стрелой!

Жирдяй, наконец-то перезарядивший перечницу, вскидывает оружие к плечу и дёргает спусковой крючок. Из раструба на конце дула вырывается огонь, летят клочья пыжа, всё заволакивает густым белым дымом. Ленивец дёргается, обрывая последний ремень, и решительно направляется в сторону обидчика. На его спине болтается, вцепившись в упряжь, чудом не слетевшая на дорогу Фаль. На задней ноге белую шерсть пятнает кровь.

Вдохновлённая табакси Спичка влетает в ряды противника, как ругающееся и размахивающее секирой пушечное ядро. Ближайшие менестрели разлетаются, точно сбитые кегли, но она не обращает на них внимания, нацелившись на Жирдяя. Тот принимается судорожно перезаряжать своё оружие, дрожащими руками засыпая в ствол порох из массивного рожка.

– Угадай, куда я тебе сейчас засуну эту штуку! – кричит дварфиха в азарте.

Один из менестрелей, зажав в зубах кривой нож, запрыгивает на ремни упряжи и быстро лезет на спину ленивца.

– Не влезать! – верещит сверху Фаль, отчаянно пинаясь. – Не прислоняться! Это вам не слон!

– Они ранили Шурумбурума! – возмущается Завирушка. – Ну, я вам сейчас! Фаль, проверь заземление, я кастану молнию!

Третий игрок:

– Кастую молнию в направлении противников!

Мастер:

– Какого уровня?

– Третьего! Они моего ленивца обидели! Мстя моя будет ужасна!

– Брось Дэ-двадцать.

– Зачем?

– А вот узнаешь.

*Стук кубика*

– Ой, единица. Что теперь будет?

– Ты чародейка дикой магии. Всегда есть шанс, что она проявит свою дикость. Именно это с тобой и случилось. Ты попадаешь в хаотический цикл «волна дикой магии». Бросаю Дэ-сто, и мы узнаем, какой из эффектов тебе выпал.

*Стук кубика*

Завирушка решительно машет рукой в сторону атакующих, но, как она ни трясёт пальцами, молния не спешит поразить врага.

– Не получается! – обиженно говорит она, с недоумением проверив маникюр.

Возникший из воздуха рыболовный баркас рушится на дорогу, разбрасывая в стороны обильный улов.

– Эй, ты! – кричит ей обалдевший рыбак. – Не ходи по рыбе!

– Вперёд, Шурумбурум! Кавалерия, в атаку! – кричит сверху Фаль, пытаясь пришпорить ленивца. Даже в ускоренном временном потоке тот не слишком-то быстр.

Бард менестрелей решительно вешает на шею барабан и устремляется навстречу.

– Не обтирай барабан на ходу! – кричит ему Жирдяй, но поздно: увлёкшись приведением инструмента в порядок, тот поскальзывается на селёдке и падает, пробивая мембрану.

– Кто доверил дятлу барабан? – возмущается предводитель.

– Опять по моей рыбе! – возмущается рыбак. – А вот я тебя зюзьгой!

Третий игрок:

– Чем-чем?

Мастер:

– Зюзьга. Сачок на длинной палке.

Третий игрок:

– Почему это кажется мне знакомым?

Пан подпрыгивает всеми копытами сразу, и перед ним открывается небольшой портал, в который решительно ныряют тройняшки, тут же вывалившись из него шестидесятью футами далее, за спинами противников.

– Чем дальше влез, тем ближе вылез, – комментирует Эд. – Круши черепа!

– Круши черепа! – подхватывают древний боевой клич голиафов Шензи и Банзай.

– Давай, Шурумбурумчик, быстрее! – погоняет ленивца Фаль.

Вываливавшийся из фургона Полчек, обводит мутным взглядом воцарившийся вокруг хаос, горстью сгребает с волос бусины и давит их в кулаке.

– Твоё прошлое абдоминально, – кричит он ленивцу, – но твоё будущее конгруэнтно!

Бусины просыпаются из ладони пылью, а гигантский зверь внезапно ускоряется так, что его очертания смазываются. Уши Фаль развеваются флажками на ветру, и через несколько секунд противники исчезают. Куда именно – кто знает? Желудок гигантского ленивца вмещает многое и переваривает всё.

– Моя рыба! – возмущённо кричит рыбак и с хлопком исчезает вместе с баркасом.

Второй игрок:

– И это всё? Мне опять не дали толком подраться!

Третий игрок:

– А где моя лопата кумкватов?

Мастер:

– Проявите терпение, всё ещё будет.

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА АЛЬВИРАХА

«Если ты живёшь на земле, ты никогда не видишь неба. Да и смотреть там не на что. Люди слышат слово 'башни» и представляют себе изящные маленькие шпилики, которые, может быть, торчат по углам поместья вашего местного дворянина. Этого добра у нас хоть отбавляй. Но сам город – это Башни-Сердечники. Стены у них такие толстые, что вышеупомянутый дворянин может разместиться в них вместе с поместьем, и его никто не заметит.

Во внешние кварталы народ выходит разве что подышать – это лишь мосты да платформы между башнями. Жизнь кипит в стенах – там простые всеношники живут и трудятся. Непростые всеношники (мы не прибегаем к оскорбительным терминам) обитают внутри, их районы помещаются в полых колодцах монструозных башен. Если, находясь внизу, вы посмотрите вверх сквозь Всеношну, то увидите море мерцающих огней. Это не звёзды, какие бывают видны с Корки, и это точно не небо. Вы смотрите вверх через милю фонарей и окон, освещающих колодец, и на районы над вами.

Если ты живёшь высоко, ты трогаешь небо. В середине ты ещё можешь видеть солнце. В низах только сумерки и сырость, вода и что похуже, капающее со стен города на головы людей'.

* * *

Гидон Зевака, автор самиздатной брошюры «Путеводитель Зеваки по Всеношне»

Столица Чела сияет издали. Столетиями растущий вверх город, увенчанный роскошным венцом Плато Архаичного, влечёт к себе многих. Чем ближе к городу, тем плотнее движение, неохотно расступающееся перед гордой поступью реликтового ленивца. Во Всеношну стекаются не только артисты в поисках признания. В первую очередь, богатый город влечёт беженцев. Их палаточные лагеря заполнили всё пространство вокруг городских стен. Среди них множество тифлингов: на их родине не так давно произошёл выброс хаоса, обезлюдивший целое государство, и они не прочь сменить подданство. Впрочем, хватает и других разумных – отчего-то многие думают, что столице есть дело до чьих-то проблем. Но Всеношна занята собой и не очень интересуется тем, что происходит за её стенами. Стража на воротах не пропускает того, кто не может заплатить немаленькую пошлину, но беженцы не теряют надежды.

– Грустное зрелище, – комментирует Завирушка липнущие к стенам времянки и трущобы, выстроенные из городского мусора и им же пополняемые. – Почему их проблемами никто не занимается? Ведь Всеношна так богата!

– Потому что если помочь этим, то завтра у стен будет стоять в сто раз больше, – отвечает Фаль. – А так есть надежда, что они пойдут и что-то сделают со своей жизнью сами.

– Мне кажется, ты к ним несправедлива. Не все могут решить свои проблемы самостоятельно. Я долго жила в монастыре, и птахи всегда помогали тем, кто оказался в тяжёлой ситуации.

– Боюсь, светские власти менее чувствительны к нуждам тех, кто не платит налоги. Единственное, что они им говорят: «Идите и найдите себе работу!»

Въездная плата заставила досадливо кряхтеть даже Спичку. Кошели с серебром, радовавшие после Жерла приятной округлостью, снова похудели. За большой фургон и гигантского ленивца насчитали как за целый караван, а торговаться со столичной стражей бесполезно. Правда, когда дварфиха, мрачнея лицом, рассчиталась, всем, даже Пану, выдали нашейную бляху, подтверждающую законность их нахождения в столице. Бляхи велели беречь и предъявлять городской страже без возражений. Также выдали «парковочный талон» – кусок пергамента, дающий право оставить фургон на одной из «перехватывающих парковок» – больших площадей неподалёку от въезда, где за плату хранятся повозки караванщиков. Въезд в город им закрыт, да и не проедут они по узким улицам нижних районов. Здесь же расположены вольеры для тягловых и верховых животных, и, поскольку на ленивца они не рассчитаны, ему выделили отдельный загон, за который опять же пришлось платить вперёд минимум за неделю. Потом потребовалось оплатить корм, воду, уборку навоза… Спичка с тревогой взвешивает в руке стремительно худеющие кошели.

– Я слышала, что в столице жить дорого, но это уже просто грабёж, – возмущается она. – Если вы, мои дорогие в буквальном смысле актёры, не заработаете себе на прокорм, то наших запасов не хватит надолго, – мрачно сообщает она.

– Я настолько срочно нуждаюсь в паре бутылок вина, – не менее мрачно отвечает ей Полчек, – что даже готов обратиться к некоторым давним знакомствам, которые меня не красят. Франциско!

– Да, господин.

– Мне надо нанести пару деловых визитов. У нас есть одежда, которая не выглядит так, как будто я бежал в ней из-под стражи через канализацию, отстреливаясь?

– Есть, но она выглядит ещё хуже.

– Очаровательно. Спичка, дай денег.

– Полчек, наши капиталы…

– Давай сюда, – он выдернул у дварфихи из рук один из кошельков. – Это инвестиция.

– Иллюзия обошлась бы дешевле…

– Тут у всех нюх на иллюзии.

* * *

– Господин, вы могли бы выбрать портного и подешевле, – тихо ворчит Франциско, стоя за креслом Полчека с подносом.

– Ты не понимаешь. Я не могу прийти к человеку, которого не видел много лет, одетый как оборванец. Кроме того, у дешёвых портных не подают вина ожидающим клиентам. Кстати, мой бокал пуст.

– Сию секунду, господин, – гоблин наполнил бокал и подал его драматургу.

– Ох, как я об этом мечтал! – Полчек отхлебнул вина, зажмурился, покатал его по языку, проглотил и причмокнул от удовольствия. – Отличное кисгодольское. Узнай потом сорт, купим в городе.

– Если нам будет, на что его купить, после оплаты счёта за одежду, – укоризненно комментирует гоблин.