Текст книги "Арка вторая: "Башни в небесах" (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Просто ты никогда так много не пил, – отзывается дварфиха, шуруя поварёшкой в котле.

– Начинаю думать, что напрасно, – смеётся Полчек.

Франциско, стоящий рядом с дежурной бутылкой в руках, вздыхает и закатывает глаза.

– Мастер! – обращается к Полчеку Эд. – Мои сиблинги тоже хотят участвовать.

– Так в чём же дело?

– Для нас нет ролей.

– Ну… не знаю, – задумчиво смотрит на голиафа драматург. – Не слишком ли вы серьёзны для буффонады?

– Мы не знаем, Мастер. Но мы хотим участвовать. Мы актёры, наше место – сцена.

– Так идите на неё и придумайте что-нибудь, – отмахивается Полчек. – Именно так теперь создаётся искусство.

Голиафы (большие, лысые, плечистые и немного нелепые) переминаются на сцене и смотрят друг на друга с сомнением. Раньше их всегда прикрывала иллюзия, и без неё им как-то неуютно.

– Не знаем мы, что на подмостках

теперь изображать нам должно,

ведь роль для нас не написали! – жалуется, в конце концов, Шензи.

– Мы лишь простые лицедеи,

из тех, что говорят по тексту,

внимая пьесе и суфлёру, – добавил Банзай.

– В нас нет талантов драматурга

или уменья рифмоплётства,

и самомненья режиссёра… – подтвердил растерянно Шензи.

– Мои сиблинги хотят сказать, – пояснил Эд, – что мы не знаем, что нам делать. Мы не можем жить без сцены, но не умеем ничего смешного.

– Как же не умеете? – громко удивилась Завирушка. – Вы очень смешно разговариваете.

– Манера наша говоренья

для нашей местности обычна

и не считается забавной

на пустошах Дулаан Заха, – недовольно сказал Шензи.

– Великий бард, из великанов,

Бильдям Шикспар, весьма известный,

так написал все наши саги,

которые все с детства учат, – уточнил Банзай.

– И так мучительно ученье,

вбивающие в наши бошки

его божественные строки,

Что позабыть их невозможно, – закончил мысль Шензи.

– Мои сиблинги хотят сказать, – развёл мощными руками Эд, – что всех детей нашего народа заставляют наизусть заучивать строки нашего величайшего менестреля. Это единственное уцелевшее культурное наследие после того, как нефилимы уничтожили Жендрик, империю великанов, а эльфы добили выживших. Тридцать восемь пьес и сто пятьдесят четыре сонета, спасённые одним из беглецов на беду будущим поколениям. Каждый голиаф обязан знать их наизусть, поскольку других не сохранилось.

– Любой из юных голиафов

весьма силён, но не разумен

и в обученьи не усидчив,

к досаде строгих педагогов, – прокомментировал Шензи.

– И потому отнюдь не лаской,

не уговорами и лестью,

а лишь тяжёлой крепкой палкой

их принуждают к просвещенью, – мрачно сказал, почесав старые шрамы на шишковатой голове, Банзай.

– И всякий житель Дулаан Заха,

достигший лет уже почтенных,

забыть не может эти строки

и даже в снах своих бормочет, – добавил Шензи.

– Мои сиблинги хотят сказать, – уточнил Эд, – что вбить в тугую башку юного голиафа тридцать восемь пьес и сто пятьдесят четыре сонета трудно, но если получилось, то он не забудет из них ни слова. Поэтому наши соплеменники разговаривают так, как завещано Великим Бардом. Ведь ни для чего другого места в их головах уже не осталось.

– А почему ты говоришь нормально? – спросил табакси.

– Я был настолько туп, что об меня переломали все палки, но я так ни строчки и не выучил. Меня выгнали из класса за неспособность, сказав, что мне никогда не стать почтенным голиафом. В итоге это привело нас на сцену. Шензи и Банзай не смогли меня бросить. А теперь мы стоим здесь и не знаем, что нам делать.

– Так вот же! – закричала в волнении Завирушка. – Вот оно!

– Что именно? – спросил грустно Эд.

– Ваш номер! Вам не нужно ничего играть! Вам нужно просто рассказывать!

– Нам? – удивился Эд. – Рассказывать? Но что?

– Что угодно! Важно не что, а как! Вы втроём прекрасные рассказчики, зрители заслушаются!

– А ведь действительно, – смешался Полчек. – Никто ещё не рассказывал со сцены забавных историй. Пусть это будет новый жанр. Назовём его… Стойговорильня?

– Стоять-смеяться? – предложил табакси.

– Стоп-трындёж? – скептически отреагировал Пан.

– Бормотайлинг? – задумчиво предположил Кифри.

– Назовите «стендапом», – сказала ядовито Спичка. – Это недержание речи, болезнь, когда пациент болтает и не может остановиться даже во сне.

* * *

– И правда, буффоны какие-то, – тихо сказала одна тёмная фигура другой тёмной фигуре.

Обе они сидят в кустах на опушке, укрываясь в тенях и ночной темноте.

– Откуда их принесло на нашу голову?

– Ходят слухи, что они здорово накосячили в Порте Даль и теперь сваливают. А ещё одна птичка мне напела, что у Полуслова на них изрядный зуб. Да и в Доме Теней есть те, кто сочтёт их исчезновение услугой, за которую можно и вознаградить.

– Мы менестрели, а не наёмники, – возражает второй. – Ладно, прибрать то, что плохо лежит, или попугать на ночной дороге паломников, но убивать…

– За хорошую денежку можно иной раз и ручки запачкать, – пожимает плечами первый. – Но ты прав: заплатят за них, или нет – неизвестно. С Домами связываться – себе дороже. Могут и концы в воду устроить исполнителю.

– Может, просто пуганём? – предложил второй. – Пусть знают, что на дороге не только куспидаты звенят, но и железо!

– Не стоит, – не соглашается первый. – Мало ли, как дело обернётся. Тут надо либо всех валить, чтобы свидетелей не осталось, либо не светиться, чтобы по дороге слух не пошёл, мол, «Развесёлые менестрели» не только с лютнями, но и с кинжалами выступают.

– Я видел в полумиле отсюда костёр вставших на ночлег орков-дембелей, – сказал второй. – Они возвращаются домой со службы и за десятку намнут бока кому угодно. Кроме того, они наверняка уже настолько пьяные, что даже не вспомнят, кто их нанял.

– А вот это хорошая мысль! – согласился первый. – Пойдём-ка, поболтаем с этими орками.

* * *

– Мне кажется, я что-то слышала… – приподнялась в постели Завирушка.

– Да спи ты, почудилось, – проснувшаяся Фаль расправила уши, прислушалась, пожала плечами и улеглась обратно.

– Как будто кто-то вскрикнул.

– Некому тут кричать, ночь на дворе. Спи давай. И постарайся поменьше сучить ногами во сне!

– Я не могу, это же во сне! А ты каждый раз, как поворачиваешься, щекочешь мне пятки ушами!

– Ничего не могу поделать! Носки надень!

– В носках жарко!

Девушки ещё немного повозились, тщетно пытаясь устроиться поудобнее вдвоём на узкой откидной койке, но потом благополучно уснули.

О бренном существовании четверых очень отважных и очень пьяных орков-дембелей, опрометчиво засевших с целью разведки в густых и сочных кустах на опушке, утром могли бы напомнить только обломки брони в куче навоза, оставленной реликтовым ленивцем. Но желающих в нём рыться не нашлось.

* * *

– Что за дым на горизонте? – спросил табакси на очередном привале, когда все разбежавшиеся по кустам (девочки направо, мальчики – налево) вернулись обратно к фургону.

– Это, – сказала задумчиво Спичка, – не что иное, как Жерло. Дварфовский город и технологический центр континента. Там была откована моя секира, там правит Дом Камарут – единственный дварфовский Дом Демиургов.

– Это твоя родина? – спросила Завирушка.

– Не вполне, – покачала головой дварфиха, – но у меня с ним многое связано.

– И как там относятся к эстрадным зрелищам? – спросил Пан. – Дварфы – народ строгих нравов.

– Только в рабочее время. Мои соплеменники умеют работать, но такой бурной ночной жизни, как там, вы не встретите даже в Корпоре.

– А главное, – сказал недовольно жмурящийся на яркое солнце Полчек, – Дом Камарут там влиятельнее Дома Теней. И если дварфы захотят на нас смотреть, то на лицензию им будет плевать.

– Если, – вздохнул Пан. – Если… Как же было хорошо, когда у нас был определённый, отрепетированный репертуар! Эта безудержная импровизация меня пугает!

– Просто тебе надо в ней участвовать! – обнимает его за лохматую шею Фаль. – У нас с Завирушкой как раз появилась отличная идея.

Город, вырастающий по мере того, как фургон катится по дороге, выглядит строго и торжественно. Бардак Смутного Времени его почти не коснулся. Сами дварфы были слишком заняты работой – оружие, производимое на фабриках Жерла, охотно разбирали все стороны конфликта, – а дураки, желающие пограбить богатый город, убеждались, что бородачи умеют не только делать оружие, но и им пользоваться. Высокие крепкие стены оснащены впечатляющим арсеналом «перечниц» – толстоствольных картечных пушек, каждая из которых стоит целое состояние, но зато может одним выстрелом смести с поля боя штурмовую фалангу.

Построенное в имперские времена Жерло впечатляет до сих пор – в отличие от полудеревянного и несколько легкомысленного Порта Даль, здесь всё сделано из основательного крепкого камня. Может быть, архитектура мрачновата, но в величественности ей не откажешь.

На въезде стража встретила реликтового ленивца с подозрением и долго рядила, какую брать въездную пошлину – как с быка или как с элефанта. Однако вмешательство Спички, направившейся в сторожку с бочонком эля подмышкой, уладило недоразумение, и плату взяли самую минимальную.

– С моими соплеменниками надо уметь разговаривать, – пояснила она, вернувшись без бочонка.

Под колёсами фургона загремела крупная брусчатка мостовых – незамощённых улиц в Жерле нет.

– Тут красиво, но как-то безжизненно, – сказала Завирушка, осторожно направляя ленивца вдоль улицы. – Где все?

– Работают, – ответила Спичка, забравшаяся во второе седло в качестве штурмана. – Туда сворачивай, эта улица к ярмарочной площади ведёт.

– Все работают?

– Ну да, а как ты думала? Работа – суть жизни дварфа. Утром он встаёт, одевается, расчёсывает бороду и принимается за работу. До вечера куёт, сверлит, точит, паяет, а потом снова расчёсывает бороду и идёт веселиться.

– А отдыхает он когда?

– Отдыхает? Дварф? – засмеялась Спичка. – Ну ты скажешь тоже. Не суди о дварфах по мне, я заблудшая душа, испорченная соблазнами внешнего мира.

– И что именно тебя так испортило? – смеётся Завирушка.

– Но-но, – отмахивается дварфиха, – я ещё слишком молода для мемуаров. Но вот что я тебе скажу: хотя Жерло и не центр культуры, как Всеношна или Корпора, артисты и менестрели тут неплохо зарабатывают. Сами дварфы горазды разве что застольные песни орать, чтобы эль легче лился, но любят, когда их развлекают, и готовы за это платить. Благо денег у них хватает – здешняя продукция развозится караванами по всему континенту. Так что вы постарайтесь, не запорите выступление, а я уж прослежу, чтобы с оплатой нас не обидели.

* * *

Ярмарочная площадь грандиозна. Даже весьма негабаритный фургон театра «Дом Живых», влекомый массивным ленивцем, на ней сразу потерялся. Ряды навесов и палаток, ларьков и прилавков и немалое пространство для уличных развлечений. Сейчас оно почти пустует, только небольшой расписной фургончик, запряжённый парой лошадей, расположился у края.

– Скоморохи? Менестрели? Цирк уродов? – деловито спрашивает дварф-распорядитель.

– Мы – театр буффонады!– звонко отвечает ему Завирушка сверху.

– Сойдёте за цирк уродов, значит, – черкает тот в большой тетради. – Вон там становитесь.

Дварф махнул рукой, указывая место стоянки, и удалился, взяв пять куспидатов, хотя сначала требовал десять. Спустившаяся с ленивца Спичка вызвала снижение платы одним своим появлением.

– Тебя тут уважают, – сказала Завирушка.

– Тут уважают дварфов, и для своих – другие цены. Паркуй фургон, будем раскладываться.

Труппа распрягла ленивца, откинула боковую сцену и уселась на ней в некоторой растерянности. Казалось, что до них никому нет дела. Даже на Шурумбурума пялиться никто не прибежал.

– Я не рассчитывал на ажиотаж, – удивился заспанный Полчек. – Но где хоть какая-то публика?

– Рано ещё, – пояснила Спичка. – Репетируйте пока или что вы там обычно делаете.

– Я обычно пью, – пожал плечами Полчек. – Франциско! Вина и бумаги! Этот суровый город вызвал во мне прилив вдохновения.

Получив желаемое, драматург сгорбился в кресле и начал что-то быстро записывать.

– Эй, вы! – к сидящим на помосте артистам обратился человек в разноцветных одеждах, толстый, как успешный полурослик, и не достигнувший столь любимой ими сферичности только в силу более высокого роста. – Да вы! Вы кто такие?

– Театр буффонады «Дом живых», к вашим услугам, – ответил Кифри.

– Нам не нужны ваши услуги, – сказал толстяк. – Мы сами театр. Труппа «Развесёлые менестрели».

– О, коллеги, очень приятно, – кивнул Кифри. – Как дела?

– Ничего приятного! – сказал подошедший с толстяком полуэльф, настолько худой, что его как будто специально подбирали в пару к спутнику. – И наши дела будут куда лучше, когда вы отсюда уберётесь.

– С какой это стати мы должны убираться?

– Потому что вы жалкие любители, которые только всё портят!

– Думаю, мы сами разберемся, как нам поступать, но спасибо за совет, – примирительно сказал Кифри.

– А я говорю, проваливайте. Это наше место, мы приехали первыми, мы и будем выступать!

– Здесь достаточно места, чтобы выступать всем, – Кифри абсолютно невозмутим и вежлив, – зрители сами выберут, кого им смотреть.

– Дилетанты, – сказал толстый худому с отвращением.

– Любители, – подтвердил брезгливо тот. – К вашему сведению, в Жерле никто не выступает на площадях. Сюда придут менеджеры клубов выбирать артистов на вечер. И вас к этому времени тут быть не должно! Иначе…

– Иначе что? – спросила вышедшая из-за фургона Спичка. – Нет, ты говори, не стесняйся. Мне послышалось, что кто-то велел мне убираться? Мне? В Жерле?

– О демоны, у них дварф! – сразу сдулся толстый.

– Дварфийская дева, глаза разуйте!

– О, прекрасная дварфийская дева, мы приносим свои извинения за случайное недопонимание. Мы бы никогда не посмели выразить неуважения к вам и вашим товарищам.

– Ты чего? – спросил его тонкий, когда они развернулись уходить. – Подумаешь, дева какая-то…

– Заткнись, придурок! – зашипел на него приятель. – Местные за неё засунут тебе секиру так глубоко, что будет мешать сглатывать. Это же дварфы!

– Что за уродцы? – поинтересовалась Спичка.

– Коллеги наши, – задумчиво сказал Кифри. – Кажется, цеховая солидарность среди актёров не в чести.

– К чёрту конкурентов, – засмеялся Полчек. – Фаль, Кифри, Завирушка, у меня есть новая сценка для вас! Жерло будет у ваших ног, вот увидите! Франциско, ещё вина!

– Вина нет, господин.

– Не понял. Куда оно делось?

– В вас, господин. Вы выпили всё, что мы взяли в дорогу.

– Так возьми ещё!

– Где, господин?

– Там, где ты его обычно берёшь.

– В таких местах обычно требуют оплаты.

– Спичка, выдай ему денег.

– Полчек, тебе не кажется…

– Нет! Я не слишком много пью! Я пью столько, сколько в меня помещается, и ни стаканом больше!

Дварфиха неохотно развязала кошель, гоблин принял монеты в сложенные лодочкой ладони и ссыпал их в карман потасканного сюртука. Поклонившись, он направился в сторону торговых рядов.

– Интересная трактовка ролей, – сказала Фаль, с трудом разбирая торопливый почерк Полчека. – Но дварф?

– Мы в дварфийском городе, – отмахнулся драматург. – Здесь любят истории про дварфов, это естественно.

– Сыграть дварфа в дварфийском городе для зрителей-дварфов? Вряд ли у кого-то получится убедительно даже под иллюзией.

– Не надо играть дварфа. Надо взять дварфа! Спичка, дорогая!

– Что? Полчек? Ты с ума сошёл? Меня на сцену? Я барменша, а не актриса!

– Бара сегодня не будет, ты же слышала. Тут выступают в ночных клубах, что бы это ни значило.

– Это нечто вроде таверны со сценой, – пояснила дварфиха, – но почему я?

– Потому что ты дварф!

– Дварфийская дева!

– Послушай, дорогая Спичка, – убеждает её Полчек, – ты прекрасно знаешь, что отличить дварфа от дварфихи…

– Дварфийской девы!

– Да, от неё. Так вот, различить вас в половине случаев не могут даже сами дварфы. Кстати! – подскочил Полчек внезапно. – А ну, дайте текст сюда!

Он выдернул у Фаль листки с пьесой и снова согнулся в три погибели над ними, вычеркивая и дописывая.

– Ну, что ты стоишь? – сказал он оторопевшей дварфихе. – Иди, учи роль!

Когда начало темнеть, и на рынке зажглись первые магические светильники, к фургону подошел очень странный дварф. Борода его заплетена в косы, выкрашенные в разные цвета и переплетённые ленточками, на голове – шляпа с пером, а главное – вместо привычной кирасы, кольчуги или хотя бы кожаного нагрудника на нём шёлковый сюртук в три цвета.

– Одет как эльф какой-нибудь, – шепнула Фаль Завирушке.

– С кем я могу поговорить о вашем ангажементе? – вежливо осведомился дварф.

– Со мной, – развернулся к нему Полчек. – Я Полчек Кай, владелец и руководитель театра. В каком роде обращаться к вам, уважаемый или уважаемая?

(Для недварфа вполне допустимо прямо задать вопрос о поле собеседника, от чужаков и не ждут проницательности. А вот среди соплеменников это довольно щекотливая тема…)

– Очень приятно, – сдержанно поклонился гость, – Бардрин Платиновая Наковальня. Что же касается гендерных предрассудков, я ими не страдаю. Гендер – социальный конструкт, и я отрицаю навязанный обществом искусственный дуализм. Обращайтесь как вам будет угодно.

– Как скажете, Бардрин. Так что там насчёт ангажемента?

– Эй, Барди, друг-подруга, – раздался голос давешнего толстяка из «Развесёлых менестрелей», – мы как бы тут раньше встали. Что насчёт нашего ангажемента? Для проверенных ребят с большой дороги?

– Ах, это ты, Жирдяй? Извини, сегодня я ищу для нашего клуба что-нибудь свежее. Большой вечер, сам понимаешь…

– Но…

– Жирдяй, – строго сказал Бардрин, – не зли меня. В Жерле не один клуб, может, и вашей компании перепадёт что-нибудь сегодня.

– Но «Клуб Камарут»! – застонал толстяк. – Лучшая сцена города! Этим любителям!

– Жирдяй!

– Ухожу-ухожу… – толстый менестрель, вздыхая, пошёл к своей повозке.

– Так вот, возвращаясь к вопросу ангажемента, – Бардрин повернулся к Полчеку. – Мы слышали о вашем коллективе и готовы обсудить условия.

– С этим к ней, – Полчек показал на Спичку. – Она, в некотором роде, коммерческий директор нашего медиапроекта.

– О, какая прекрасная дварфийская леди, если вы, конечно, предпочитаете идентифицировать себя таким образом, – раскланялся, подметая косицами бороды мостовую, Бардрин.

– Предпочитаю, – сказала Спичка, расправляя усы. – Итак, жду ваших предложений.

– Ваша несравненная красота достойна предложений иного рода, прелестница, однако, увы, сейчас я выступаю в своей деловой ипостаси…

Они со Спичкой отошли в сторонку, где принялись, судя по жестикуляции, отчаянно торговаться.

– Спичка оставит его без штанов, – прокомментировал Полчек. – Я, разумеется, в финансовом смысле. Хотя…

– Она опытный переговорщик, – согласился Пан. – Даже не принимая во внимание секиру.

Глава 4

Менестрель-баттл

Мастер:

Мы переносимся в «Клуб Камарут» – самое роскошное и фешенебельное заведение в городе Жерло. Репутация дварфов как расы мрачноватой, суровой и начисто лишённой чувства юмора связана с тем, что большинство разумных Альвираха сталкивается с ними только в дневное время. Дневной дварф либо работает, либо стыдится того, что ничем не занят. Оба состояния не способствуют позитивной коммуникации с окружающими. Однако после того, как автоматический колокол на ратуше Жерла прозвонит окончание рабочего дня, дварф считает себя свободным от дневных обязательств и спешит наверстать упущенное. Дневной дварф и ночной дварф – два разных дварфа. Поэтому веселье в городе начинается после заката, и поэтому именно здесь изобрели ночные клубы, в лучшем из которых мы и обнаруживаем наших героев.

– Роскошно, – сказала с восхищением Завирушка. – Какая красота!

– Китч, – ответила пренебрежительно Спичка. – Попса и эпигонство. Жалкая попытка скопировать интерьер тронного зала в Пронесаде, но вместо малахита и чёрных агатов – крашеный известняк.

– А мне нравится, – запротестовала Фаль. – Такое величественное всё…

Дварфиха только фыркнула презрительно.

В большом зале зажигаются магические огни на сцене и стилизованные под шахтные фонари лампы на столиках. Дварфы Жерла, давно покинувшие Пронесад и принявшие покровительство Вечны Нашёптанной, больше тысячи лет живут на поверхности, однако (а может, именно вследствие этого) ценят традиции чуть ли не больше, чем их пронесадские сородичи.

– Господин, – обращается к Полчеку запыхавшийся гоблин.

– Где тебя носило, Франциско! – недовольно отвечает тот. – Я заждался своего вина!

– Вина нет, господин.

– Поэтому я и послал тебя его купить.

– Вина нет в городе, господин. Дварфы не пьют вина. Сотня видов эля, тысяча разновидностей самогонки и ни одной бутылки вина.

– Надо было включить вино в наш райдер, – вздыхает драматург.

– Эй, уважаемый, – ловит он пробегающего мимо Бардрина Платиновая Наковальня, – здесь есть какой-нибудь бар?

– У нас лучший бар в городе! – возмущается дварф.

– Мне нужна бутылка вина.

– Вина нет. Извините, но это Жерло, скисший виноградный сок тут не пьют. Могу предложить эль. Есть фирменная самогонка «Слеза Пронесада», но она требует привычки. Надо успеть выпить порцию, пока стакан не растворился, и лучше потом не курить, когда пойдёшь в туалет.

– А что-то кроме эля, но не растворяющее стаканы?

– О, я вижу, вы прогрессист? Уважаю. Тогда предложу новейшее модное веяние из Корпоры – коктейли. Гениальная идея – разбавляешь самогонку в пять раз, а она становится в три раза дороже! Просто магия какая-то.

– Давайте сюда ваш коктейль.

– Присылайте вашего гоблина в бар, я распоряжусь.

– Почти все столики уже заняты, – подглядывает из-за кулис Пан. – А ведь вечер только начинается. Не знал, что дварфы – такие любители искусства.

– Дварфы – такие любители выпить, – отвечает ему Спичка. – Но они не против, если их при этом развлекают чем-то, кроме застольных кричалок и боевых маршей.

– Ты думаешь, нас хорошо примут?

– Откуда мне знать? Видишь стопку тяжёлых штурмовых щитов за кулисами?

– Как раз хотел спросить, зачем они.

– Это для тех, кого приняли плохо. Каменные кружки тяжёлые и прочные, а кидают их дварфы далеко и метко. Так что очень надеюсь, что выступление тройняшек им понравится.

Троица голиафов начинает представление.

– По крайней мере, они достаточно сильные, чтобы поднять щит, – мрачно говорит Фаль. – Нам с тобой, подружка, придётся уворачиваться.

– Ты такая пессимистка, – упрекает её Завирушка. – Мне кажется, мастер Полчек написал нам отличную сценку.

– Сценку с комическим дварфом. Которого будет изображать дварфиха в мужской одежде. Не уверена, что аборигены оценят юмор.

– Разве у дварфов есть мужская и женская одежда?

– В том-то и дело, что нет, подружка, в том-то и дело. Мастер Полчек гений, ему плевать на традиции и предрассудки. Кружки-то не в него полетят…

Голиафы вышли на сцену и встали, касаясь друг друга плечами. Массивные плечистые полувеликаны смотрятся внушительно, но зрители за столиками переглядываются недоуменно – ни грима, ни сценических костюмов, ни музыкальных инструментов. Просто три лысых голиафа с непроницаемыми лицами.

– Немногие теперь припомнят

империю Дулаан Заха,

а место было недурное,

как старики нам рассказали, – начал невозмутимо Шензи.

– Там было царство великанов,

от коего теперь осталось

примерно ничего в пустыне,

за исключеньем Бос Туроха, – продолжил Банзай.

– И даже этот город мрачный,

тот, что удачно расположен

в землях далёких и никчёмных,

не всякий враз найдёт на картах, – закончил мысль Шензи.

– Мои сиблинги говорят, – пояснил Эд заинтригованным зрителям, – что даже если ты великан, не забывай смотреть под ноги. Иначе тебе однажды подставит подножку какая-нибудь слабосильная, но коварная мелочь вроде эльфов. Не успеешь оглянуться, как твои города проглотила пустыня, а твои потомки будут ростом всего в пару-тройку дварфов, а не в пять-шесть…

Фаль с Завирушкой напряглись – момент был скользкий. Но публика, секунду помедлив, грохнула кружками об столы и разразилась дружным смехом.

– По крайней мере, дварфы не лишены самоиронии, – прокомментировал Пан. – У ребят есть шанс.

– Сегодня, посмотрев на эльфов,

вы скажете «Ну и засранцы»,

ещё «Надутые придурки»

и «Пафосные долбодятлы», – сказал Шензи.

– Однако скажете всё это

вы с завистью и очень тихо,

поскольку эти задаваки

злопамятны и живут долго, – добавил Банзай.

– Однако ежели припомнить

историю Дулаан Заха,

то вы увидите в ней эльфов,

посуду моющих на кухне… – вернул себе слово Шензи.

– Мои сиблинги напоминают, – объяснил Эд, – что все эти красавчики, презирающие всех вокруг так, как будто они сами вылупились из яйца нефилима, во времена великанов были всего лишь прислугой, убирающей навоз за элефантами. Эльфы были бы счастливы, если бы все об этом забыли, но нет, прикупить монополию на долгую память не потянули даже они.

Зал грохнул дружным ржанием в бороды – дварфы традиционно не выносят эльфов. Даже больше, чем их не любят все остальные народы Альвираха.

– И кстати, говоря об эльфах,

не можем мы вам не напомнить,

где заседают эти парни,

которых все так обожают, – продолжил Шензи.

– В каких же креслах континента,

уселись эти эльфы жопой,

в которой даже геморрою,

исполнилось лет двести-триста? – повторил вопрос Банзай.

Дварфы захохотали, обливая бороды пивом.

– В Консилиуме Корпорском,

который жизнь разумным портит,

да за столами у Советов,

что в городах снимают сливки, – ответил сам себе Шензи.

– Мои сиблинги хотят сказать, что в любой администрации плюнуть некуда, чтобы не попасть в эльфа, – пояснил Эд. – Эльфы и власть, как дварфы и пиво. Тяга первых ко второму преодолевает любые препятствия.

За столиками одобрительно загрохотали каменными кружками, а Эд продолжил:

– И только в Совете Жерла и Доме Камарут нет ни одного томного красавчика. А знаете, почему вам так повезло?

– Почему? – крикнул кто-то из зала.

– Потому что тут не достать вина! Эльфы с их тысячелетним алкоголизмом, который они предпочитают называть «изысканным вкусом», не могут прожить без него и суток! А знаете, что случилось с эльфом, который попробовал дварфовской самогонки?

– Что? – снова крикнули из зала.

– Его пришлось переливать в помойное ведро из собственных сапог!

Дварфы надрываются от хохота, топают ботинками и грохочут кружками. Многие, в порыве алкогольного патриотизма погнали официантов за стаканчиком «Слезы Пронесада», которая не растворяет только лужёный дварфовский желудок, поэтому хранится в бутылях из магически выдутого алмаза.

– Как вы это назвали? Стендап? – спрашивает Полчек, отхлёбывая из бокала что-то ядовито-зелёное и пахнущее полынью. – Кажется, публика довольна.

– Никогда бы не подумала, что тройняшки так угодят нашим, – сказала задумчиво Спичка.

Братья-голиафы продолжали веселить публику. Стоя неподвижно, с серьёзными, невозмутимыми лицами, они просто говорили так, как привыкли говорить всегда, но к концу их выступления дварфы хохотали, не останавливаясь, пуская носом пивные пузыри и утирая слёзы рукавами кольчуг.

* * *

– После такого триумфа даже страшновато на сцену выходить, – пожаловалась Фаль, когда голиафы коротко поклонились, чётко развернулись и промаршировали за кулисы.

– А я рада за ребят, – сказала Завирушка. – Теперь у них есть собственный номер, и такой успешный!

– Ага, – кивнула гномиха, – только надо было их в конец программы ставить. Потому что представление должно идти по нарастающей, а мы сейчас просадим…

– Не просадим, я уверена! Пошли, сделаем это!

– Уважаемая публика! – объявил со сцены Пан. – Сейчас мы покажем вам миниспектакль «Ревнивый муж и хитрый дварф». В роли дварфа…

Спичка, вышедшая на сцену вместе с Паном, коротко поклонилась, и зал затих в гробовом молчании.

– Ой, что-то будет… – прошептала за кулисами Фаль Завирушке.

– Ого, – сказал кто-то из зрителей в тишине. – А скажи ещё чего-нибудь.

– Итак, постановка бродячего театра «Дом живых»… – немного растерянно продолжил Пан. – Комедия положений…

– Гениально, – сказал кто-то в зале. – Как будто правда козёл говорит.

– Потрясающий талант, – согласился с ним другой зритель. – Очень убедительно.

– Они приняли нас за трюк с чревовещателем! – бесится за кулисами Пан, пока работники сцены вытаскивают на неё нехитрый реквизит.

– Ничего, – успокаивает его Завирушка, – зато у нас есть ещё один запасной номер. Для него вообще ничего не нужно – выходите вдвоём с кем угодно, твой партнёр молчит, а ты разговариваешь.

– Это оскорбительно!

– Это шоу, – смеётся Полчек, – в нём только одно правило.

– Какое?

– Шоу должно продолжаться! – в его стакане ярко-красный напиток, который пахнет попыткой перебить сивушный дух ягодами.

На сцене два кресла и стол. В одном сидит сердитый Кифри, в другом, поджав под себя коротенькие ножки, уютно расположилась Фаль. В новой пьесе она не Мья Алепу, а просто жена ревнивого мужа, который так третирует её за выдуманные измены, что она решается ему назло изменить по-настоящему.

Пристроившийся в уголке сцены табакси ударяет по струнам, и действие начинается.

– Тебе не верю я, моя супруга!

Я видел, как смотрела ты в окно! – поёт Кифри.

– Ко мне должна прийти моя подруга,

хотя тебе, конечно, всё равно! – вторит ему Фаль.

Подругу играет Завирушка. Она вбегает в комнату и поёт:

– Привет-привет, счастливая семейка!

Как рада вас увидеть снова я!

– Твоя подруга та ещё злодейка,

подругам не доверятся мужья! – продолжает пилить жену Кифри.

Когда он удаляется, Фаль жалуется гостье, что муж ревнует её как ненормальный и выгнал очередного портного, потому что тот мужчина.

Мне нечего надеть, моя подруга!

Мои наряды – старое тряпьё!

А главное – как зла я на супруга!

Как надоело мне его нытьё!

Коварная и находчивая Завирушка предлагает хитрый план – привести к ней портного-мужчину под видом портнихи-женщины. Так Фаль сможет и пополнить гардероб, и наставить рога постылому мужу.

– Но как же нам рассеять подозренья?

Мужчину не подпустит он ко мне! – сомневается Фаль.

– Не бойся, я придумала решенье,

ведь это будет дварфиха в броне! – отвечает ей Завирушка.

Когда на сцену, наконец, выходит Спичка, играющая торговца платьями, притворяющегося торговкой платьями, ревнивый муж не рискует настаивать на проверке её гендерной принадлежности.

– Ах, эта дварфиха, она такая грозная!

В ночи её секира так блестит!

Но говорят, портниха виртуозная,

пускай жена мою заботу ощутит! – радуется Кифри и легко оставляет супругу в обществе Спички.

Интрига быстро развивается, дело доходит до примерки, дварфиха с гномихой скрываются за ширмой, откуда, под дружный свист зала, вылетает сначала женское платье, а потом выкатывается дварфовская кираса.

В следующих сценах ловкая Завирушка устраивает им свидания под самым носом у мужа, отвлекая его разговором, пока за ширмой идёт очередная «примерка». И всё бы хорошо, но вскоре новые платья становятся узки в талии весёлой жёнушке. Муж ликует, что их брак, долгое время бывший бесплодным, наконец-то принёс наследника.