Текст книги "День очищения (СИ)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Мне это не кажется поводом для шуток.
– Мне тоже. Но боюсь, что общие юридические практики тут малоприменимы. Кажется, это место выпало из федеральной юрисдикции, а по местному неписанному кодексу всё идёт как должно. Как столетиями заведено, от предков. Традиция.
– Вы считаете, это нормально? Или считаете, что это хорошо? Я специально показал вам могилы, чтобы вы оценили масштаб.
– Боюсь вас шокировать тем, что я не шокирован.
– Ну да, – задумчиво сказал Депутатор, – раз сюда отправили вас, то вы, наверное, и не такое видели.
– Так и есть, – признал я.
– И что вы собираетесь с этим делать?
– Ничего.
– Серьёзно? Вы разве для этого прибыли? Чтобы просто наблюдать?
– Да. Всё произойдёт само, вот увидите. Ведь я здесь.
Депутатор долго топал молча, мрачно глядя вниз, на порыжевшую от пыли обувь, но потом сказал:
– Хочется вам верить. Но я так не могу. Я обязан действовать и буду действовать. И не пытайтесь меня отговорить!
– Вот ещё, – пожал плечами я. – И в мыслях не было.
– И я не помешаю вашей работе?
– Не поверите, – улыбнулся я, – именно в этом она и состоит.
– В чём? – не понял полицейский.
– Знать, куда смотреть. И смотреть туда.
– Как долго?
– Пока бездна не моргнёт первой.
Глава 28. Ревизор Шерри
Когда вернулись к бару, Депутатор остановился у крыльца, помолчал и спросил:
– Можно вас отвлечь ещё на полчасика?
– Даже на сорок минут. А в чём дело?
– Небольшой следственный эксперимент. Тут рядом.
Мы действительно прошли буквально квартал и остановились перед ухоженным двухэтажным домиком. Заборчик, палисадник, газон, цветочки, кустики. На здешних солёных суглинках это требует труда, и им как раз сейчас занята довольно симпатичная восемнадцатилетняя девушка. Она поливает лужайку перед входом, которую, судя по наличию рядом косилки, только что подровняла. Шумит вода, девушка напевает себе под нос. Увидела нас, только когда мы подошли вплотную.
– Ой! – она испугалась, дёрнула шлангом, и Депутатор еле успел отпрыгнуть от струи. – Простите, я вас не заметила!
– Ничего страшного. Родители дома?
– Нет, они… в гостях.
– Можно нам войти в дом?
– Да, наверное, – девушка растерялась. – Проходите.
Обстановка производит впечатление зажиточности – красивая, подобранная в стиль мебель, свежий ремонт, на кухне новенькая бытовая техника – не из самых современных, без «умных» функций, но зато от именитого производителя.
– Сварить вам кофе?
– Не надо, – отказался Депутатор. – Мы хотели бы поговорить с твоей сестрой.
– Сестрой? – девушка побледнела, глаза её забегали. – Какой сестрой?
– А у тебя их разве несколько?
– У меня нет… То есть я не знаю… То есть… Её нет дома!
– А где она?
– Я не знаю! – на лице паника, руки дрожат, глаза непроизвольно косят вправо.
– Что за той дверью? – спросил я, проследив за взглядом.
– Кладовка! Просто кладовка! Там никого… то есть ничего нет!
– Тогда ты не будешь возражать, если мы посмотрим? – ласково спросил Депутатор.
– Нет, то есть да, но… Не знаю! Я родителей позову! Я бегом! – девушка сорвалась с места, ураганом пронеслась через кухню и выскочила во двор, только дверь хлопнула.
– Кто-нибудь поумнее мог бы спросить ордер, – укоризненно сказал я.
– Знал, к кому зайти. Роберт, я не знаю, почему вы выбрали позицию невмешательства. Верю, к тому есть какие-то важные причины, и даже не прошу объяснений. Но просто побыть свидетелем происходящему вы можете?
– Могу даже подтвердить, что мы с вами услышали подозрительные звуки из подвала (Уверен, его люк как раз в кладовке!) и были вынуждены проверить что там. Так что это даже не будет превышением полномочий.
– Благодарю. Я не боюсь служебного расследования, наоборот, я бы предпочёл, фигурально выражаясь, «вызвать огонь на себя», лишь бы сюда прибыла хоть какая-то кавалерия. В идеале – эксгумировав то кладбище за холмом, где мы были сегодня, и открыв по результатам самое громкое дело о массовых убийствах в истории. Но, боюсь, никакого огня не будет, и кавалерии не будет, и дела тоже. У меня была надежда на вас, и она ещё не угасла, но…
– Делайте свою работу. Допустим, из подвала доносится крик о помощи. Будем надеяться, там ещё есть, кому кричать.
– Вторая девочка не появляется в школе уже два дня, а её выпускные документы не поданы на подпись учительнице, – сказал Депутатор, решительно открывая кладовку, – школьная администрация очень настоятельно предложила ей «не беспокоиться» об отсутствующих, а подписывать те, что есть.
– Это она дала вам наводку?
– Да, – полицейский поднял люк в полу. – Давайте спустимся.
Подвал как подвал, они тут все приблизительно одинаковые. На виду никакого криминала. Пусто, тихо, пыльно.
– Роберт, – сказал он внезапно, – наши отношения с учительницей…
– …Никак меня не касаются.
– Нет, дослушайте. Они носят чисто дружеский характер. А вот вы ей очень нравитесь. Я бы не хотел, чтобы вы подумали про нас лишнего. Она хорошая женщина.
– Ничуть не сомневаюсь. Но более неудачного выбора для романтических отношений, чем я, даже представить себе невозможно. Лучше бы ей уехать. Причём ещё вчера.
– Я говорил ей, – вздохнул Депутатор, – но тщетно.
– Тогда давайте сосредоточимся на текущей задаче. Обратите внимание на пыль на полу. И вот на эту стену.
– Здесь ходили. Часто. Но стена глухая.
– Подвал выглядит меньше, чем должен быть под таким домом, – подтвердил я. – Скорее всего, скрытая дверь. Кто-то явно увлекался секретиками в духе Эдгара По, не удивлюсь, если где-то есть тайный рычаг. Будем искать?
– Нет времени, – Депутатор одной рукой нажал на толстые доски обшивки так, что они с протестующим скрипом прогнулись, пальцы второй вбил в образовавшуюся щель и дёрнул, выворачивая массивную панель на себя.
Стена поддалась, заскрежетали выдираемые гвозди и открылся проход.
Девушка совсем не похожа на сестру. Никакого семейного сходства. Она сидит на окровавленном полу в грязном сером платье, вокруг горят свечи, нога привязана цепью к вбитому в стену кольцу. При виде нас подняла голову, посмотрела потухшим безнадёжным взглядом и уронила обратно.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил присевший возле неё Депутатор.
– Скорее бы, – ответила она тихо.
– Скорее бы что?
– Всё закончилось. Делайте со мной, что вы там собирались, и убейте уже наконец.
– Что с тобой сделали? – спросил я. – И кто?
– Что? Всё, что им пришло в голову. Кто? Все, кто захотел. Соседи. Родители. Их друзья. Какие-то ещё люди. Сестра… Никогда бы не подумала, что она меня так ненавидит. Мы даже в детстве из-за кукол не ссорились, а теперь моё тело закопают с её подписью, выжженной сигаретой на животе. Это, наверное, даже справедливо, ведь ей приходилось меня любить. Она не знала, что я отродье. Родители знали, а она – нет. Я её как будто обманула. Вы последние? Это вы меня убьёте? Или придёт кто-то ещё? Или это будут родители? Или они сейчас убивают ваших, в обмен? У вас тоже есть свои отродья, да? Не могу вас узнать, в глаза налили какую-то дрянь, почти ничего не вижу… День Очищения уже пришёл? Не знаю, сколько я здесь…
Закрыла глаза и замолчала.
Депутатор с хрустом выдрал из стены кольцо, намотал цепь на руку и поднял девушку с пола. Она только застонала тихо. Я помог поднять её по лестнице и открывал перед ними двери.
Когда мы вышли на улицу, прибежали родители. Хорошо одетые, ухоженные, с приятными умными лицами, искажёнными сейчас смесью гнева и страха.
– Что вы делаете в моём доме! – закричал мужчина. – У вас нет права врываться в жилище!
Явно не из рабочих, скорее всего, инженер или менеджер. Одежда хотя и повседневного стиля, но не дешёвая. Кожаные туфли. Модные очки в тонкой оправе.
– Это место преступления, – твёрдо ответил Депутатор. – Вы обвиняетесь в издевательствах, нанесении тяжёлых телесных повреждений, а также соучастии в таковых, совершённых в отношении несовершеннолетней. Возможно позже будут добавлены другие обвинения. Технически вы арестованы, но, поскольку у меня заняты руки, наручники я надену на вас позже.
– Как вы смеете! – закричала женщина. – Мы в своё праве! Это отродье! Мы этого так не оставим!
Достойная представительница среднего класса. Кажется, я её видел пару раз в составе «клушатника». Красивое платье, шляпка, ухоженные руки с идеальным маникюром, строгие и правильные черты лица.
– Проклятые чужаки, вы всегда всё портите! Ничего, недолго вам осталось!
– К вашим обвинениям добавятся угрозы в адрес полиции, – спокойно сказал Депутатор. – А теперь освободите дорогу и не пытайтесь покинуть город, пока не будет завершена процедура ареста.
– Ареста? Покинуть город? – расхохотался мужчина. – Это у вас последний шанс покинуть город, потому что День Очищения завтра! Бегите, безумцы!
И только сестра ничего не говорила, смотрела на пострадавшую расширенными глазами на бледном лице. Наверное, при свете дня то, что она с ней делала, выглядит не таким завораживающе-возможным, как при свечах в подвале.
– Мы вам не позволим! – решительно сказала женщина. – Это наше отродье, и мы с ней ещё не закончили.
– Не советую, – сказал я. – В случае нападения на полицейского при исполнении, офицер имеет право вас застрелить. Я подержу девочку, пока он будет целиться.
Они молча отошли с дорожки, натоптав на политом газоне.
– У меня нет с собой оружия, – сказал Депутатор, когда мы отошли подальше.
– А зря, – ответил я, – на вашем месте я бы уже достал его из сейфа.
– Возможно, я последую вашему совету, как только отнесу ребёнка.
– Куда?
– В заводскую больницу. Она определённо нуждается в медицинской помощи. Вас не затруднит пройтись со мной?
– У меня ещё есть время до открытия. Прослежу, чтобы вас никто не обидел, пока руки заняты.
Депутатор, кажется, может нести на руках пяток девушек и не вспотеть. Если он вообще потеет. Так что до завода мы дошли быстро, направившись не к главному входу, а к одной из пристроек. У входа табличка «Клиника».
– Только по записи! – подскочила женщина за окном регистратуры. – Только для персонала!
Полицейский проигнорировал, проходя сразу в приёмное отделение.
– Экстренная ситуация, – пояснил я, открывая перед ним дверь.
– Что вам здесь… – начал доктор Клизма, но узнал Депутатора и опомнился, задав более актуальный вопрос: – Что с ней?
– Вы мне скажите, – ответил он. – Не было времени осматривать.
– Несите в смотровую. Сейчас вымою руки…
Мы с Депутатором уложили потерявшую сознание девушку на стол под бестеневой лампой. Он напоследок взялся двумя руками за металлическое кольцо на ноге, поднатужился, под рубашкой вздулись мышцы, или что там у него, и разогнул, освобождая конечность. Цепь аккуратно положил на стол.
– Не выбрасывайте пока, это улика, – предупредил он доктора.
– Подождите в приёмном, – попросил тот. – Я осмотрю пациентку.
Мы вышли и сели на застеленную клеёнкой кушетку.
– Не знаю, что мне делать, Роберт, – признался полицейский. – Не могу же я арестовать весь город? У меня нет столько наручников.
– Вы сейчас похожи на миссионера в племени дикарей, пытающегося остановить праздник ритуального каннибализма проповедью ненасилия. Обычно в этом случае чужака ждёт роль десерта.
– Я не понимаю, – вздохнул он. – Я прожил тут довольно долго. Я общался с этими людьми, решал их проблемы, поддерживал порядок в городе. Они выглядели… чёрт, да они и сейчас выглядят совершенно нормальными! Прошлой осенью было много странного, но я решил, что это какой-то заезжий гастролёр, возможно, серийный маньяк, но уж точно не эти приличные обыватели. Как это может быть, Роберт? Неужели в каждом подвале?..
– Если не в каждом, то во многих, – подтвердил я.
– Я не понимаю, – повторил растерянно Депутатор. – Они мучат своих детей, ходят в гости помучить чужих… Почему?
– Традиционный вид сентябрьского досуга, как я понял. Аборигены живут так столетиями. Поколение за поколением, каждые восемнадцать лет и ещё понемногу в промежутках, для нетерпеливых и увлечённых. Технически, это не совсем их дети, а они и вовсе не считают их людьми. Для них это чудовища. Нечистые твари. Отродья. Местные традиции и религиозные уложения не просто оправдывают такое поведение – делают его единственно возможным. Тот, кто не убьёт своё отродье, сам будет иметь дело с Палачом.
– А это ещё кто?
– Понятия не имею.
– Вы тут всего месяц, как вы всё это узнали?
– Просто знаю, куда смотреть.
Из смотровой вышел, снимая перчатки, доктор.
– Что скажете? – спросил Депутатор.
– Многочисленные мелкие повреждения, – сказал он устало. – Порезы, кровоподтёки, ожоги. Некоторые воспалились. Признаки грубого сексуального насилия, вероятнее всего, неоднократного. Химический ожог роговиц обоих глаз, затрагивающий веки и кожу лица. Ни одна травма не угрожает жизни, но лечить придётся долго, а что касается зрения, то у меня нет уверенности, что оно восстановится полностью. Кроме того, ей бы весьма не помешала психологическая реабилитация. Жаль, тут нет специалистов.
– Каков текущий прогноз? – спросил я.
– Я дал ей снотворное, обработал раны, отправил в палату. Будем делать перевязки, промывать глаза и так далее. Она, разумеется, выживет, но это заводской медпункт, а не клинический госпиталь широкого профиля, так что чудес не ждите. Я тут единственный врач, местные кадры по квалификации не выше медсестры-парамедика, да и то у меня ощущение, что они самоучки какие-то. Многие не знали элементарных клинических процедур, пока я не показал. Мои заявки на допперсонал и современное оборудование, по-моему, выкидывают не читая.
– У вас ещё много мест в клинике? – поинтересовался Депутатор.
– Не очень. Тут всего четыре двухместных палаты. Местные мало болеют, чаще всего приходится иметь дело с производственным травматизмом, а он редко требует длительной госпитализации.
– Приготовьте все палаты и запасите побольше средств первой помощи, – сказал полицейский.
– Вы меня пугаете!
– У вас был курс медицины катастроф?
– Разумеется. Все врачи проходят.
– Так вот, представьте, что завтра катастрофа, и действуйте соответствующе.
– Тем более, – добавил я, – что это так и есть.
Директор ворвался в приёмный покой, едва не открыв дверь с ноги.
– Немедленно прекратите! – закричал он.
– Прекратить что? – поинтересовался Депутатор.
– Уберите это из моей клиники! Убирайтесь с заводской территории сами! А вы, доктор, не смейте расходовать казённые препараты на то, что они тут притащили, или считайте себя уволенным прямо сейчас!
– Вы меня не нанимали, – ответил удивлённо Клизма, – мне платит город. Вы не можете меня уволить, я на вас не работаю.
– Город это я! – заявил директор. – И вас, чёртов заместитель несуществующего шерифа, это тоже касается! Я вас увольняю! Вы больше не полицейский, сдайте значок!
– Кому?
– Мне! – он требовательно протянул руку.
Депутатор подошёл, посмотрел на неё, потом быстрым ловким движением защёлкнул на запястье браслет наручников. Второй он зацепил за трубу парового отопления, протащив при этом Директора к окну с непреодолимой силой бульдозера.
– Вы арестованы. За препятствие правосудию. Побудьте пока здесь, оформлю вас позже.
– М-да, и правда, катастрофа какая-то, – заметил доктор растерянно. – Но клиника действительно принадлежит заводу.
– Считайте, что она временно национализирована согласно положению о чрезвычайной ситуации и переведена в статус госпиталя.
– У вас нет такого права! – заявил Директор, морщась от боли в руке. – Я этого не допущу.
– Это мы обсудим позже, – сказал полицейский, – а вы, доктор, присмотрите за девушкой и готовьтесь принимать пациентов.
На улице мы расстались. Я пошёл к своему бару, а Депутатор… Не знаю. Наверное, сажать каннибалов на диету. Занятие не хуже прочих, если не задумываться о том, кто же, собственно, варится у них в котлах. Девушку, которую мы принесли в клинику, жалко, но, если бы выбор родителей пал на сестру, та тоже обзавелась бы автографом из сигаретных ожогов на животе. Имя было бы другое, и только.
– Роберт, Роберт! – догнал меня Заебисьман. – Подождите!
Я посмотрел на него не без сочувствия. Судя по виду, ему приходится бегать больше, чем позволяет комплекция.
– Уф-ф-ф, – с трудом отдышался он, – провожу вас, если позволите.
– Будете снова призывать к ликвидации блондинок как класса?
– Да-да, вы не заинтересованы, понимаю. Но посмотрите на это с другой стороны: в провале нашего проекта вы не заинтересованы тоже.
– Я до сих пор плохо себе представляю, в чём он состоит.
– В установлении порядка через контроль нормальности.
– С каких пор для этого недостаточно старого доброго распределения Гаусса – Лапласа?
– Шутить изволите? – поморщился Заебисьман. – С тех пор, как люди стали придавать слишком большое значения краям графика. С маргинализации нормы. С уравнивания ошибки с правилом. С попыток погнуть гауссиану об колено, затоптав пик и задрав края. Но это всё лирика, впрочем. Наша задача конкретна – запустить мультикошачий эффектор. Потом мы уйдём, оставив эту чёртову бабочку в покое. Можете обрывать ей крылья, или что вы там собирались делать.
– Мульти… что?
– Если честно, я ненавижу байку про кота, она только с толку сбивает. Как только заикнёшься про суперпозиции, сразу все такие: «А, кот Шрёдингера!» – как будто что-то правда поняли. Но против коллективного бессознательного не пойдёшь. Какие-то юмористы из младших научных сотрудников и логотип нарисовали – дохлый кот в коробочке. Теперь каждый ЭВТВ – электромеханический вероятностно-триггерный вентиль – называют «котобоксом».
– Но котов же там нет? – на всякий случай уточнил я.
– Ну, разумеется, нет! – возмутился Заебисьман. – Что за чушь! Просто примитивная аналогия. ЭВТВ работает с отродьями, которые и выполняют роль квантового вентиля. Выжил – единица, не выжил – ноль. В отличие от мысленного эксперимента Шрёдингера, мы никого не убиваем, просто фиксируем. Если уж нужны аналогии, то двухщелевой эксперимент Уилера куда ближе. Но котик, разумеется, медийнее, чем «квантовый ластик с отложенным выбором». Даже если котик дохлый.
– И зачем это всё? Вот, сработала ваша установка, получили вы набор нулей и единиц. Что дальше?
– Манипулирование множеством пар запутанных макрообъектов, обладающих сознанием, даёт возможность разрушать или восстанавливать интерференционную картину произвольным образом. Такая манипуляция может быть выполнена до или после эксперимента, потому что временной порядок больше не имеет значения. Квантовый эффект влияния будущих действий на события в прошлом впервые будет выведен на макроуровень! Фантастические возможности, Роберт, фантастические. Вас не устраивает результат событий прошлого? Вы можете отменить их в любой момент будущего!
– А если вас не устраивает человек в настоящем, вы можете отменить его, начиная с зачатия, – понимающе кивнул я.
– Вот не надо этих инсинуаций! – запротестовал Заебисьман. – То, что микроскопом можно разбить башку, не делает его оружием. Чем угодно можно разбить башку. Так что, я вас убедил?
– В чём?
– Не мешать, всего лишь.
– А я мешаю?
– Чёрт побери, Роберт, да! Вы вносите хаос. Не знаю, какая бездна вас изрыгнула, но вероятности пляшут вокруг вас танец святого Витта. Мы думали, дело в блондинке, но нет, дело в вас. Блондинка, спасённые отродья, внезапная активность этого дурацкого полицейского – это симптомы. Болезнь – вы. Скажите, Роберт, что вы хотите за то, чтобы прямо сейчас, не заходя в бар, выйти через кафе, сесть в свою машину и убраться к чёртовой матери туда, откуда вас принесло на нашу голову? Разумеется, я предлагаю не деньги, вы не настолько примитивны. Поймите, после завершения нашей работы мы станем практически всесильны. Предложу такую ставку: любое событие из вашего прошлого. Непростительная ошибка, фатальная глупость, незаживающая травма? Подлость, гадость, преступление? Что-то, что снится вам в кошмарных снах? Что-то, о чём вы мучительно сожалеете? Дайте нам закончить работу, и мы устраним это щелчком тумблера. Ну, что скажете? Разве не заебись?
– Не особо.
– Да в чём проблема, Роберт?
– Вы ошиблись. Я тоже симптом. Болезнь – вы.
– Не договорились, значит?
– Нет.
– Ладно, – Заебисьман остановился, – придётся идти сложным путём. Но вы пожалеете, что отказались. Такой шанс исправить прошлое!
Развернулся и потрусил тяжёлой рысцой обратно к Заводу. Умный человек, но одного не учёл – нет у меня никакого прошлого.
***
Стоило открыть бар, как народ повалил валом. В воздухе повис табачный дым, мест не хватило, люди стоят у стойки и просто у столиков, мы с Блондой разливаем в четыре руки, Швабра мечется по залу как наскипидаренная, опустошая пепельницы и возвращая посуду, Говночел таскает из подсобки бутылки и кеги. Коктейль из истерического веселья, нездорового предвкушения и щекочущих нервы возможностей. Они ждали его восемнадцать лет и теперь не хотят упустить ни единой нотки букета.
– И этот припёрся, поди ж ты, – сказала неприязненно Швабра.
Через зал к стойке гордо шествует Директор. Отвязался, значит, от батареи. Интересно, что ему тут надо? Не выпить же, в самом деле, пришёл. Впрочем, сейчас узнаем.
– Я закрываю ваш бар! – заявил он пафосно. – Как председатель городского совета. За нарушение норм морали и нравственности.
– Односолодовый? – спросил я.
– Вы что, не услышали? Я вас закрываю!
– Если не пьёте, освободите место у стойки, сегодня, как видите, аншлаг.
– Вы слишком много о себе возомнили, бармен. Это мой город.
Он повернулся лицом к залу и закричал:
– Я запрещаю посещение этого заведения! Немедленно расходитесь!
Воцарилась тяжёлая тишина, люди растерянно переглядываются, не зная, как поступить.
– Хотите остаться? – продолжил Директор. – Тогда имейте в виду: каждый из работников завода будет уволен. Каждый муниципальный служащий вылетит с места. Каждый владелец бизнеса лишится лицензии. Я не шучу, вы меня знаете. Я сделаю это.
Он чеканным шагом направился к выходу и покинул бар. Как только дверь за ним закрылась, люди потянулись к стойке. Они расплачивались, глядя в пол, и уходили. Один за другим, пока зал не опустел.
– А мне стаканчик шерри, если можно, – весело сказал единственный оставшийся посетитель.
Раньше я его не видел и, судя по удивлённым лицам Блонды и Швабры, они тоже. Пожилой азиат в дорогом костюме, седой и представительный, с живыми и любопытными раскосыми глазами.
– Только что приехал, – пояснил он. – Остановился пока в мотеле. Его любезная хозяйка подсказала дорогу к бару. Пироги у неё замечательные!
– Что есть, то есть, – согласился я. – Вот ваш шерри.
– Вижу, – он с удовольствием продегустировал напиток, – у вас кипит общественная жизнь.
– Обычно тут куда тише, просто неудачный момент.
– А может, как раз удачный? – улыбнулся он, продемонстрировав мимические морщины весёлого человека. – Было так шумно, людно, накурено, а теперь так хорошо! Можно спокойно выпить, спокойно поговорить.
– Во всём можно найти свои преимущества. Ещё порцию?
– Не откажусь! Я тут, видите ли, в командировке, но пока просто осматриваюсь.
– Не очень большой простор для осмотра, – заметил я. – Город невелик.
– Не скромничайте, он два раза больше, чем кажется. Просто надо знать, куда смотреть, не так ли?
– И в чём же состоят ваши служебные обязанности, если не секрет?
– Я, в некотором смысле, ревизор. Знаете, как бывает? Сотрудники работают в поле, получают зарплату, расходуют фонды, а отчитаться забывают. Настоящие учёные часто беспечны и рассеяны во всём, что не касается предмета их исследований. Мы им, безусловно, доверяем, но иногда приходится отправлять в командировку меня – просто помочь привести отчётность в порядок. Скучные бюрократические процедуры, но кто-то же должен? – он снова солнечно улыбнулся, от глаз разбежались лучики морщинок. – Вы не встречали тут нашего сотрудника? Средних лет, вдовец, борода, двое детей, очень увлечён исследованиями локальных пространств Пенроуза, любит хороший кальвадос. Наверняка он не пропустил ваш бар!
– Знаете, – задумался я, – рад бы помочь, но что-то не припоминаю.
– Так тоже бывает, – ничуть не расстроился ревизор, – чаще, чем хотелось бы. Впрочем, мне не привыкать. Найдётся. Да вот, кстати, уже и нашёлся! Можете прибавить звук?
Я покрутил ручку на телевизоре:
– …Двухщелевой эксперимент Уилера включает частицу, которая выстреливается в барьер, содержащий две щели. Согласно квантовой механике, электрон будет вести себя как волна, которая дифрагирует через обе щели одновременно. Другими словами, электрон находится в когерентной пространственной суперпозиции двух состояний, каждое из которых проходит через свою собственную щель. Этот опыт доказал, что мир устроен существенно иначе, чем нам кажется, устроен абсурдно и контринтуитивно. Для иллюстрации этого часто используют парадоксальный мысленный эксперимент Шрёдингера, но гораздо более нагляден пример «друга Вигнера» с наблюдателем, наблюдающим за наблюдателями. Модель предложена физиком Юджином Вигнером, который предположил, что если двухщелевой эксперимент проводит не он сам, а его друг в изолированной метрике, и он потом спрашивает у него результат, то сам Вигнер становится «привилегированным конечным наблюдателем». Хотя результат измерения был определён задолго до того, как он спросил об этом, и состояние физической системы уже разрушилось, окончательный коллапс суперпозиции не происходит до того, как об этом узнает Вигнер. Так физик приходит к выводу, что линейная эволюция квантовых состояний во времени не может применяться, когда речь идёт о физическом объекте, обладающем сознанием. Экстраполяция модели приводит нас к идее существования наблюдателя, наблюдающего за наблюдающими за наблюдателями, без внимания которого ни одно событие не является действительно завершённым. Супернаблюдателя, всегда знающего, куда смотреть…
– Спасибо, можете выключить звук, – сказал ревизор. – Я услышал достаточно.
– Рад был помочь, – кивнул я, протирая стакан. – Хотите ещё шерри?
– Пожалуй, хватит, – отказался тот. – Мне пора. Удачного вечера.
– Издевается, косоглазый, – фыркнула Швабра, когда он вышел. – Тоже мне, удачный вечер. При пустом-то зале…
– Да лан те, жаба, – оптимистично ответил Говночел, – вечер только начинается!
Глава 29. Палач Абсент
– Пустовато у вас, – сказал вошедший. – Совсем запустили бизнес. А ведь бойкое было место.
Он похож и не похож на того, с кем я общался в кафе. То же лицо с другими глазами. Глаза всё меняют, а эти смотрят как стволы дробовика.
– Вы здешний бармен, – констатирую я.
– Это вы здешний бармен, – качает головой гость, – а я здешний Палач.
Швабра делает два шага в сторону, загораживая собой побледневшую подружку.
– Отец, – тихо говорит блонда.
– Я не отец тебе. Твой отец не смог поступить правильно. Подлый, слабый, эгоистичный человек. Такой же, каким был я. Теперь мне придётся исправлять его ошибку.
– Слы, чел, – тихо спросил меня панк, – эт чо за стрёмный мэн? Типа рили предок блонди или как?
– Всё сложно, – так же тихо ответил я ему и обратился к пришедшему:
– Что будете пить? Ром?
– Ром пусть пьёт тот, другой. Я, пожалуй, выпью абсента. Не надо воды и сахара, мне нравятся крепость и горечь.
– Как скажете, – я налил зелёную жидкость в рюмку.
Он покрутил её в пальцах, понюхал, поставил обратно.
– Зашёл посмотреть на тебя, отродье, – сказал он блондинке.
– Посмотрел? Теперь проваливай! – зашипела на него Швабра.
– Ты дружила с моей дочерью, – кивнул он, – помню. Не всё помню, что было, но тебя – да. Пролезла в подвал, хотела спасти. Дурочка. Понравилось, как она кричала? Я бы ещё тогда спросил, но ты быстро бегаешь.
– Мне понравилось, как ты рыдал.
– Я был слаб. Я был глуп. Я думал, что жалею дочь, но жалел себя. Люди оплакивают не тех, кто ушёл, а свою потерю. Слёзы по умершим – вопль жадности и эгоизма. Они были правы, я должен был пройти через это, чтобы прозреть. Теперь я Палач и помогаю другим. Я думал, что придётся заняться тобой, но Ведьма говорит, ты чужачка. Значит, разберутся без меня.
– Общаетесь с Ведьмой? Я думал, у вас конфликт интересов. Разве вы не убиваете её детей?
– Почему ты думаешь, что это не в её интересах? – Палач взял со стойки рюмку, снова понюхал её, и, помедлив, решительно опустошил. Абсент в чистом виде – та ещё гадость, но он даже не моргнул. – Отродья должны умирать. Иначе их станет слишком много. Силы Ведьмы не беспредельны, она приносит больше потомства, чем может вырастить. Поэтому позволяет нам убивать друг друга.
– То есть ты знаешь, что тоже отродье? – уточнил я.
– Все знают. Но мне, в отличие от них, всё равно. Я не делаю вид, что это не так. Мы похожи на близнецов, пожирающих друг друга в материнской утробе, и каждый, переживший восемнадцатый сентябрь, знает цену.
– У меня не было сестры, – сказала блонда тихо. – Я никого не убила, выжив.
– Ты не выжила, – ответил ей Палач. – День Очищения завтра. Ты избранное дитя, ты похожа на неё, ты могла бы стать новой Ведьмой, наверное. Поэтому у тебя нет сестры и поэтому ты должна умереть. Они – отходы, ты – жертва, цени. Я не буду запирать тебя в подвал, привязывать и мучить. Я просто приду за тобой завтра. У тебя есть ночь, чтобы подумать об этом.
Он поставил пустую рюмку, которую до этого крутил в руках. И встал с табурета.
– Так это вы утащили набор Юного Потрошителя из моей комнаты? – спросил я.
– Это моя комната и мой набор. И он мне нужен. Впереди много работы.
– Слы, чел, – озадаченно спросил панк, когда Палач вышел, – я чот не вдуплил. Он чо, рили хочет порешить блонди?
– Да.
– И он рили ей как бы папахен?
– Нечто вроде того.
– Какой кринж. Блин, я типа против, чел!
– Пусть только попробует её тронуть! – сказала воинственно Швабра.
– Он попробует, – ответила блондинка грустно. – И не только он. И не только меня. Вы чужаки и тоже должны быть очищены, забыли?
– Ага, – почесала нос об швабру Швабра, – юмор в том, что я так хорошо прикинулась местной, что меня порешат не как чужачку, а как отродье. То-то я похохочу напоследок!
– Слы, пиплз, – Говночел совсем растерялся, – если вы так прикалываетесь, то мне чот не по фану совсем. А если не прикалываетесь, то это рили крэйзи. Какой-то стрёмный чел решил нас всех грохнуть, и вы такие типа: «Ну, норм, бывает». Я много говна видел, гёлз, я сам говночел, рили, но это прям конкретно говнямба какая-то. Не верю, что это говорю, но, может, нам полиса позвать? Типа самое то для полиса тема.
– Не думаю, что нам придётся его звать, – ответил я, посмотрев в окно.
Депутатор вошёл в бар стремительно и уверенно, но притормозил, увидев пустой зал.
– А где все? – спросил он с удивлением.
– Директор распугал, – пояснил я. – Виски?
– Некогда. Роберт, вы мне нужны, срочно.
– Похоже, бар сегодня придётся закрыть, – я подошёл к стойке и достал из-под неё дробовик, – кто-нибудь из вас умеет пользоваться этой гром-палкой?
