Текст книги "День очищения (СИ)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
– Отдай мне! – попросила блондинка.
– Вот ещё, зачем?
– Я же ведьма! Вылеплю восковую куклу, вложу на место сердца твою кровь, и ты будешь в моей власти!
– И что ты со мной сделаешь?
– Заставлю пойти и купить то платье! Нет, ну правда, как ты не понимаешь?
– Это не моё совершеннолетие, – сказала Швабра тихо. – Это не мой праздник.
– Но платье должно быть твоим! Пойми, это не ради кого-то, а ради тебя. Когда все увидят тебя в этом платье и скажут: «Господи, как мы ошибались!» – не они изменятся, а ты!
– Это просто тряпка. Ничего она не меняет.
– «Просто тряпка» – это то, в чём ты ходишь сейчас! Поверь мне, хорошее платье меняет всё!
– Ты ведь от меня не отстанешь, да?
– Ни за что! – твёрдо заявила блондинка. – Роберт, скажите ей!
– Сколько стоит платье? – спросил я.
Девушка назвала сумму.
– Это совсем не дорого.
– Ну, ещё бы, – фыркнула Швабра, – его же привезли по ошибке, перепутав размер. Уже год не могут продать, потому что второй такой доски без груди и задницы в городе нет. Небось раз пять уже уценили. Если подождать ещё годик, хозяйка магазина отчается, наденет платье на огородное пугало, я его сопру, и ты будешь счастлива.
– Нет, – покачала головой блонда, – оно тебе нужно сейчас. Ты пойдёшь в нём на праздник, и я даже слышать ничего не хочу!
– Вот я бы, – сказал вернувшийся с кегой пива Говночел, – что угодно для тебя сделал, только попроси. Но жаба вредная, рили.
– Наряди его в платье, – сказала Швабра, – раз уж тебе так неймётся. А от меня отстань.
– Ему не пойдёт. И я не отстану. Роберт, ну скажите ей!
– У меня есть компромиссное предложение, – сказал я, – поскольку вы всё равно не можете ничего делать, пока не решите вопрос… Ты уже третий раз этот угол моешь, кстати. В общем, сходите и купите платье. Но договоритесь, что вернёте деньги, если не подойдёт. Раз это такой неликвид, продавщица вряд ли будет против. Принесёшь сюда, примеришь, и я скажу, брать или нет.
– Почему это ты скажешь? – возмутилась Швабра.
– Хочешь, чтобы решил он?
– Я решу, рили! – закивал панк. – Я творческий чел!
– О боже, только не это! Ладно, уговорили, чёрт с вами. Пойдём, пусть все убедятся, что мои мослы ничем не украсишь. Ещё одна порция публичного позора, подумаешь. Мне не впервой.
Убрала ведро со шваброй в подсобку, и они с блондинкой ушли.
– Скажи, чел, – спросил панк, – что с жабой не так?
– В каком смысле?
– Ко мне подходили сегодня…
– Кто?
– Без понятия. Какие-то челики. Трое. Сказали, что наша жаба – это… как его… Уродье?
– Отродье?
– Ну, типа, да. Не, так-то она рили стрёмная, факт, но они чот вообще пургу какую-то гнали.
– Типа чего?
– Ну, что она не человек, а в углу насрано, и не рождалась, а… Вот тут я не понял. Не то её черти принесли, не то Ктулху икрой наметал.
– А хотели-то чего?
– Хотели, чтобы я её… В общем, скрутил и им приволок. И меня, мол, тогда без всякого суда отпустят, и буду я невиноватый. Потому что родители тех говнюков заберут заявы. Сами они типа тронуть жабу пока не могут, потому что не по понятиям, а я не местный, мне можно. И ничего мне за это не будет, потому что она не человек, а это самое уродье.
– Отродье.
– Да, оно, чел. Как ты думаешь, чел, назвиздели или рили так?
– Если насчёт отродья, они ошибаются. А если насчёт суда, то всякое может быть. Но я бы не рассчитывал.
– Да я бы полюбас не стал жабу хватать, чел. Во-первых, западло, во-вторых, укусит ещё. Ядовитая ж тварь. А она точно не это самое? А то я чота сцу.
– Точно.
– Верю, чел. Тебе верю, – вздохнул панк.
– Если ещё придут, зови меня.
– Как скажешь, чел. Не завидую им тогда, чел…
***
– …Коллапс суперпозиций наступает, когда мир классических объектов вмешивается в квантовый мир, разрушая его странную магию. Вселенная – это бесконечный набор вероятностей, поле возможностей, которые существуют все разом и одновременно. Являясь наблюдателем, человек становится декогерентором, разрушающим квантовое волшебство, упрощая его до плоской евклидовой реальности линейного времени и трёхмерного пространства… – вещает телевизор.
– Рюмочку кальвадоса? – спросил я.
– Не откажусь, – ответил Никто. – В силу дисфазности моего состояния я могу пить днём, и никто не упрекнёт меня в этом, потому что не вспомнит.
– Всё имеет свои плюсы и минусы, – заметил я философски, наливая.
– Минусов больше, поверьте. Невозможность вмешаться – чудовищное проклятие, иногда я думаю, что лучше бы они меня убили. Жаль, вы не можете оценить квантовой иронии ситуации: я наблюдаю, но не являюсь Наблюдателем.
– Как такое возможно?
– Согласно теории Эверетта, приборы, производящие измерения, тоже находятся в суперпозиции, но мы этого не видим, потому что каждое измерение создаёт новую Вселенную. Это место имеет топологию «бабочка», но я понял это слишком поздно, поэтому уже семнадцать лет нахожусь в суперпозиции к самому себе. Все, что я делаю, похоже на попытку вытащить себя за волосы из болота. Чем больше прилагаешь усилий, тем быстрее облысеешь, но и только.
– А причём тут бабочки?
– При том, что задняя дверь кафе открывается в обе стороны, но не для всех. Милая семейка с пирогами своего рода «демон Максвелла» на этих вратах. Процесс измерения может не приводить к редукции Фон Неймана при условии, что он является обратимым. Однако демон должен быть разумен, чтобы запоминать результаты измерений, ведь забывание придаёт процессу анизотропность. Но память конечна, в определённый момент демон вынужден стирать старые результаты, например, напиваясь до бесчувствия в вашем баре.
– Клиентская политика заведения не запрещает обслуживание демонов, – сказал я.
– Также, к счастью, квантовых привидений, – отсалютовал рюмкой мой собеседник. – Благодарю.
– Это моя работа. Рад слегка скрасить вашу дискогерентность.
– Просить вас о чём-то бессмысленно, – сказал Никто, допивая свой кальвадос, – но я не могу удержаться.
– Ни в чём себе не отказывайте, – щедро разрешил я, – всё равно не вспомню.
– Я знаю, Роберт, что вы такое. Люди для вас делятся на инструменты и препятствия. Вам наплевать, но всё же. Помогите ей, если сможете.
– Кому?
– Моей дочери. Я знаю, что вы по своей природе чувствительны к равновесию. Поэтому я взываю не к совести, а к чувству баланса. Вы уничтожили моего сына. Восстановите баланс, спасите мою дочь. Да, такие, как вы, бесконечно равнодушны, но…
– Таких, как я, не бывает. Я один. Любая классификация ошибочна. Меня постоянно принимают за кого-то другого.
– Пусть так. Это не имеет значения, ведь я не могу ни на что повлиять. Знали бы вы, каким кошмаром было видеть, как из моего сына вырастает мелкий, тупой, злобный монстр, превращающий в ад жизнь моей дочери! Я не хочу говорить вам, что он делал с беззащитной маленькой девочкой… Монстр, медленно убивающий добрую, хотя и не слишком умную женщину, приютившую их обоих! Я ненавижу вас за то, что вы сделали. Он не был чудовищем изначально, просто лишившись сначала матери, а потом и отца, оказался в ситуации этического вакуума, который заполнился… тем, что оказалось вокруг. Ненавижу – и одновременно благодарен. Ведь вы отменили сотворённое им зло, его влияние на их жизнь постепенно развеивается. Может быть, ещё не поздно. Может быть, ещё…
Хлопнула дверь бара, я повернулся ко входу, отвлёкся от собеседника, и, разумеется, немедленно забыл про него.
– …Квантовое самоубийство. Это мысленный эксперимент, не пытайтесь повторить его дома. Представим, что человек сделал ружье, которое стреляет (или не стреляет) на основе механизма распада ядра атома, как в модели Шрёдингера. С точки зрения копенгагенской теории, распад атома происходит или нет, и человек не жив и не мёртв, пока его тело не найдёт Наблюдатель. А вот в версии Эверетта при каждом нажатии курка Вселенная будет раздваиваться. Поэтому мёртвый для этого Наблюдателя самоубийца останется жив для альтернативного… – я, поморщившись, выключил звук на телевизоре.
***
Вместе со Шваброй и её блондинистой подружкой в бар зашла улыбчивая полная женщина за тридцать. Я видел её несколько раз с тележкой в очереди на склад, а значит, это кто-то из местных лавочниц. Судя по пакетам, которые тащит блондинка, и кислому лицу моей уборщицы, представляет магазин женского платья.
– Здравствуйте, – поприветствовала она меня с порога, – Вы Роберт. Всё как-то не было повода познакомиться поближе! У меня магазин дамской одежды, так что вы вряд ли станете моим клиентом, но я вполне могу иногда бывать вашим!
– Рад новой посетительнице, – кивнул я. – У меня, наоборот, преимущественно мужская клиентура.
– Не поверите, но я вам завидую, – весело рассмеялась она. – У меня просто-таки дамский клуб, от их щебетания иногда уши вянут. Только никому не говорите, невежливо так отзываться о покупателях. А ещё они то ли никак не могут запомнить, как меня зовут, то ли считают недостойной имени и называют просто «дамочка». «Дамочка, подайте нам вот эту шляпку!», «Дамочка, принесите платье с той вешалки!», «Дамочка, почему у вас нет такой же, но с перламутровыми пуговицами?» Вот вам бы понравилось, если бы вас называли «мужчинка»?
– Меня и похуже называли, – пожал плечами я, – что вам налить?
– Не собиралась сегодня пить, но, знаете… Раз уж я устроила себе досрочное окончание рабочего дня, это определённо стоит отметить! Гулять так гулять! Налейте дамочке шампусика, Роберт!
Я достал высокий бокал и бутылку игристого.
– О, не надо так грустно смотреть на вино! – улыбнулась Дамочка. – Я не ограничусь одним бокалом, так что оно не выдохнется зря. Не составите компанию?
– Мой рабочий день только начинается, – отказался я. – И бармены не пьют с клиентами.
– Ну и ладно, – ничуть не расстроилась она. – Я и сама прекрасно справлюсь. Не думаю, что вас шокирует слегка перебравшая шампусика женщина. Решила, что хочу лично проследить, как мой товар будет смотреться на покупательнице, потому что она, мне кажется, не понимает своего счастья.
– Тоже мне счастье, – буркнула Швабра. – За такие-то деньги…
– Не капризничай, девочка! Это даже не треть его реальной цены, а ты просто непозволительно пренебрегаешь внешностью для своего возраста.
– Было бы чем пренебрегать…
– Поспорим? – дамочка крутнулась на табурете, повернувшись к ней лицом. – Предлагаю пари! Сейчас мы с тобой, барышня, уединяемся в месте, где есть свет и зеркало, ты отдаёшься на полчаса в мои руки, и если когда ты выйдешь, все не ахнут, то я отдам тебе это платье даром.
– Просто оно всё равно больше ни на кого не налезет… – мрачно сказала Швабра.
– Плевать! – дамочка допила бокал и вернула его за продолжением. – Пари! Роберт будет арбитром. Но если все ахнут, то ты берёшь не только платье, но и бельё, бижутерию, косметику и всё прочее, что лежит в тех пакетах. И купишь туфли, на которые я тебе укажу в обувном. Так и быть, уговорю коллегу на скидку.
– Чушь какая-то! – отмахнулась Швабра, но я вижу, что что-то в ней дрогнуло.
В последние дни она как будто… не знаю, оттаивает, что ли? Как минимум, не бегает поминутно блевать.
– Что ты теряешь? – подначивает её Дамочка.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – присоединяется к ней блонда. – Ради меня!
– Чёрт с вами, – неохотно соглашается уборщица, – очередная порция унижения, подумаешь. Но, чур, потом вы от меня отстанете!
Дамочка подхватила свой бокал, пакеты и они удалились в уборную.
– Не пойдёшь с ними? – спросил я блонду.
– Мне лучше сейчас избегать зеркал, – вздохнула она. – Не все отреагируют так же спокойно, как вы, Роберт. Продавщица меня хотя бы видит. Для большинства тут я вообще не существую.
– А как же твоя подружка?
– С ней особая история. Печальная, как и всё в её жизни. Она пыталась меня спасти, но не успела, поэтому видела то, что случилось, и… Мне пришлось прийти, чтобы она не покончила с собой на заднем дворе.
– Прямо на клумбе с лилейниками?
– Да. Правда же, они отлично смотрятся?
– Не всякому удаётся лично поухаживать за цветами на своей могиле.
– Я пыталась объяснить, но, боюсь, от неё ускользает ирония ситуации. Рада, что вы оценили.
– И как тебе удаётся проходить сюда?
– Владелица кафе разрешила. В порядке исключения. Пожалела её, – блонда показала на дверь уборной. – Она всегда к ней хорошо относилась. Говорит, знала её отца.
– А твой отец? Что с ним сталось?
– Здесь или там?
– В обоих случаях.
– Здесь – не знаю. Но, думаю, ничего хорошего. Он… плохо перенёс то, что ему пришлось сделать. Предпочитаю думать, что его больше нет. Даже, отчасти, надеюсь на это. А там… Там он поступил иначе, и последствия этого вот-вот нас настигнут. Жаль, что лилейники никто не посадит. Они мне нравятся… Ух ты!
– Ух! – повторил я за ней.
– Жаба, это рили ты? – добавил вышедший из подсобки Говночел. – А чо ты всегда так не ходишь?
– Ну-ну, давайте, издевайтесь… – смущённо ответила Швабра и (клянусь, я не поверил своим глазам) слегка покраснела.
Платье, чуть-чуть макияжа. И…
– Слы, жаба, а ты, оказывается, ничо так, блин.
– Смеётесь?
– Налейте мне ещё, Роберт, – попросила Дамочка, – это стоило километра нервов. Барышня просто обеими руками отбивалась от самой себя. Но я превозмогла, как видите.
– Вы совершили чудо, – признал я.
сработала.
– Тем не менее, ваше шампанское сегодня за счёт заведения, – сказал я решительно.
– Ты офигенно выглядишь, – согласилась блонда.
– Да хватит вам.
– Клянусь! Скажите ей, Роберт.
– Так и есть, – подтвердил я. – Как арбитр вашего пари, признаю тебя проигравшей.
Платье сидит крайне удачно, подчёркивая идеальную осанку, длинные стройные ноги и изящную шею, при этом маскируя излишнюю худобу. В нём даже кажется, что у Швабры есть грудь.
– Вы что, сговорились?
Блондинка молча достала из сумочки свой «Полароид», навела на неё и нажала на спуск. Полыхнула вспышка, зажужжал механизм.
– Минуту, сейчас проявится…
– А я говорила, – торжествующе заявили Дамочка, поднимая очередной бокал, – ты вполне симпатичная барышня. Опытному взгляду это заметно, несмотря на все твои усилия выглядеть как можно хуже. А у меня самый опытный взгляд в этом городе! Бельё и косметика твои. Я подберу тона и объясню, как наносить. Подружку не слушай, блондинки ничего не понимают в макияже брюнеток. Моя подруга тебя пострижёт, не сильно, просто подровняем волосы, чтобы они перестали походить на гнездо опоссума. И завтра идём подбирать тебе туфли.
– Это же куча денег! – трагически возопила Швабра.
– Проигрывать надо достойно, – подвёл итог я. – А теперь переодевайся, нам пора открываться.
***
– Это правда я? – Швабра рассматривает квадратную фотографию.
Она снова в вытертых штанах, мешковатой рубашке поверх застиранной футболки, макияж с лица смыт, волосы растрепались, но «полароид» сохранил момент. И в ней что-то изменилось.
– Это ты.
– Не могу поверить.
– Фотофакт.
– И как мне теперь с этим жить?
– Как хочешь. Можешь выкинуть платье и забыть, остаться уборщицей в старых джинсах. Или купить себе ещё одно и стать девушкой, которая носит платья.
– И кто из этих двух я?
– Обе. Теперь у тебя есть выбор. Его не обязательно делать прямо сейчас.
– Я как-то потерялась, босс, – сказала она неожиданно жалобно. – Матери стало лучше, она ходит и смотрит почти как нормальная. Иногда мне кажется, что она меня узнаёт. У меня есть работа. Не лучшая на свете, но всё же не Завод. У меня есть деньги. Немного, но есть, раньше никогда не было. Скоро кончится чёртова школа, и я буду свободна. И вы почти убедили меня, что я не самая уродливая обсоска в этом городе. Ощущение, что с плеч свалилась гиря весом в две меня, а я даже не могу вспомнить, почему её тащила. Мне страшно, босс.
– Почему?
– Не может быть, чтобы было хорошо. Со мной такого не бывает. А значит, это просто подстава. Чтобы я расслабилась, начала надеяться, и вот тут…
– Что?
– Не знаю, босс. Это-то и пугает.
***
– Ну что же, вот и тебе пора, – сказал я, поднимая со стола мужа Мадам Пирожок. – Бар закрывается, супруга заждалась.
– Наконец-то, – буркнула раздражённо Швабра, – что-то сегодня все как с цепи сорвались. Можно подумать, в городе засуха.
Действительно, вечер выдался прибыльным, но утомительным. Впервые зал был полон, ни единого свободного места, и даже табуретов у стойки не хватило, нескольким клиентам пришлось пить стоя. Люди впервые приходили семьями, мужья с жёнами, в зале появились женские лица, в заказах – коктейли. Это не было похоже на общий праздник, скорее, казалось, что всем внезапно стало неуютно дома. В звуковом фоне бара висело какое-то напряжение, разговоры велись либо слишком тихо, либо слишком громко, в интонациях звучала неприятная нервозность.
– Какие-то они сегодня странные, босс, не находишь? – спросила Швабра, ставя стулья на столы. – Сидят, пьют и вроде как веселятся, но друг на друга не смотрят, только в стакан. Как будто гадость какую-то вместе сделали.
– По крайней мере, пили они много, – ответил я. – Чуть ли не недельная выручка за день. Тебе тоже, я смотрю, перепало.
– Угу, что есть, то есть, – Швабра выгребла из кармана фартука смятые купюры, – но, блин, с таким видом…
– Каким?
– Ну, не знаю… Словно откупаются, что ли. Мне аж не по себе стало, правда. Ладно, тащи домой этот балласт, я закрою.
– До завтра.
– Ага, до него.
***
– Надо удвоить заказ, – сказал я Мадам Пирожок, сгружая мужа, – сегодня ёмкости едва не показали дно. Боялся, что не хватит запасов.
– Лучше утроить, – кивнула понимающе она. – До осеннего праздника несколько дней, людям понадобится много алкоголя, чтобы не думать об этом.
– Думаете, потом они пить перестанут?
– Не сразу. Сначала попытаются забыть то, что сделали.
– А потом?
– А потом – забудут. И всё начнётся заново.
– Вас это, я вижу, не сильно волнует?
– В этот раз мне уже нечего терять. А вам?
– Я не знаком с понятием потери, – ответил я честно, – для него, наверное, необходимо что-то иметь.
Глава 23. Белая Ведьма
– Ты что тут делаешь? – удивился я.
Швабра сидит в баре, забившись в угол за стойкой. Свет в зале погашен, и я заметил её не сразу.
– Босс, там какие-то люди, я боюсь идти домой.
– Не видел никого.
– Может, они ушли. А может, и нет. Я собралась закрывать, вышла, обернулась, чтобы запереть, и тут меня схватили. Прижали к двери лицом, так, что не обернуться, держали за волосы, я видела только отражение в стекле. Их было трое, от них разило потом, немытым телом и самогоном, меня сразу начало люто тошнить. Один из них начал, кажется, мне угрожать, говорил, что я отродье и должна сдохнуть, но я не слушала, меня выворачивало. В конце концов, не выдержала и начала блевать, они меня на секунду отпустили, я открыла дверь и ломанулась сюда. Заперлась и сижу, как дура, в заблёванной рубашке. Боюсь даже умыться – вдруг я зайду в туалет, выйду, а они уже тут?
– Думаю, они давно сбежали. В любом случае, я здесь, иди смело.
– Да, босс, я мигом. Прости, дверь входная снаружи вся заблёвана. И крыльцо. Я завтра отмою.
Она скрылась в туалете, послышался шум воды. Я выглянул на улицу – никого. Не нравится мне это всё. Может, Депутатора на них натравить? Вряд ли найдёт, да и в любом случае Судья отпустит, но хотя бы напугает в процессе. Я не могу позволить обижать мой персонал, этак работать некому будет.
– Босс, а босс, – позвала меня Швабра из туалета, – у тебя нет какой-нибудь майки сухой? Эту пришлось постирать.
– Тут твоё платье лежит новое.
– Не, жалко. И холодно в нём ночью.
– Рубашка устроит? – я снял рубашку, оставшись в футболке, и вложил её в руку, высунувшуюся в приоткрытую дверь.
– Я утащу до завтра, ладно? – сказала девушка, выходя. – Майку повесила сушиться.
– Забирай, у меня ещё есть.
– Пахнет начальством, – она подтянула к носу воротник слишком большой для неё рубашки и понюхала.
– Не стошнит?
– Не, нормально. Меня вообще не тошнит в последнее время, только на эту вонь что-то заклинило. А ты не противно пахнешь. Просто собой. И ещё чем-то… – она ткнулась мне носом в плечо. – Как будто сухой травой и мёртвыми цветами немножко. Одеколон что ли такой?
– Просто запах, – не стал уточнять я.
– Они ушли, как ты думаешь?
– Думаю, да. Но я провожу тебя на всякий случай.
– Блин, босс, час ночи! Мне неловко.
– Всё равно не сплю. Прогуляюсь.
– Блин, холод какой! – поёжилась Швабра, пока я закрывал дверь. – Днём совсем ещё лето, а ночами пробирает. Ты в футболочке не простынешь?
– Нет, я не мёрзну. Хорошая терморегуляция.
– Я сразу околеваю, когда не жара.
– Худая потому что.
– Да, наверное. А ты тёплый… – она коснулась моей руки, уже не в первый раз удивив тактильным контактом.
– А у тебя руки-ледышки, – я положил руку ей на плечи, и мы пошли в обнимку.
– Если б нас сейчас кто-то увидел, то точно решил бы, что мы любовники, – фыркнула Швабра, но не отстранилась, а прижалась плотнее, греясь об меня.
– Все давно спят.
– Что со мной творится, босс? Я как будто не я. Вспоминаю, что делала, что говорила, как жила… И не могу понять – почему? Зачем? Как я могла быть такой?
– Может, ты просто выросла?
– Может быть. Вот, пришли. Спасибо, что проводил. Я очень испугалась. Видела, чем кончаются эти истории с отродьями…
– Это ты написала в прошлом году анонимку в полицию? Про убийство дочери бармена?
– Откуда ты… – она резко отстранилась.
– Догадался. Полицейскому не сказал, если тебе это важно.
– Да. Это была я. Не буду рассказывать, ладно? Не хочу вспоминать, не усну.
– Как хочешь. Я и так знаю всё, что мне нужно. Или почти всё.
– До завтра, босс.
***
Увидев беловолосую женщину у двери бара, даже не удивился. Бывают такие ночи, в которые поспать не суждено, и ничего с этим не поделаешь.
– Трубы горят? – спросил я мрачно.
– Что? – не поняла она.
– Выражение, обозначающее потребность срочно выпить. Достаточно срочно, чтобы скрестись в дверь бара в два часа ночи.
– Я не скреблась. И пришла не ради выпивки. Хотя коктейль «Белая ведьма» мне понравился!
– Сейчас сделаю, проходи.
– Как новые туфли? – спросил я, смешивая напиток.
– Старые были лучше. Но я привыкну. Я пришла сказать, что тобой недовольны. Те, которые на заводе. Требовали, чтобы я послала к тебе Палача.
– Они могут требовать? – спросил я. – Ты же Хозяйка Места.
– Думают, что могут. Им кажется, что они тут главные.
– А это не так?
– Чужие пришли и уйдут. Но иногда проще сделать так, как они хотят. Ради детей.
– Они их используют. Твоих детей.
– Пусть. Детей всё равно слишком много. Скоро станет меньше, и чужие уйдут. А я останусь. И принесу новых.
– Их тоже убьют?
– Сначала убивали всех, потом почти всех, потом бо́льшую часть, потом меньшую. Теперь убивают столько, сколько нужно.
– Тебя это устраивает?
– Такова природа. Если не убивать, их станет слишком много.
– А ты не хочешь их просто отпустить?
– Невозможно. Они часть меня. Им нечего делать снаружи.
– А чужаки?
– А чужакам нечего делать здесь. Но я их терплю. Пусть думают, что используют меня, но на самом деле я использую их. Сделай ещё коктейль.
– Ты их недооцениваешь, – сказал я, наливая. – Если у них всё получится, то они не уйдут.
– Я не понимаю, что им надо, но люди вечно выдумывают всякую ерунду, думая, что она изменит мир. Однако не могут изменить даже себя. Очередная сложная игрушка, всего лишь. Сколько их было? Сколько ещё будет?
– Ты сама себя обманываешь. Им достаточно было изобрести колесо и топор. И где теперь твои лес и озеро?
– Спрятаны, – мрачно ответила она.
– Смотри, как бы на этот раз не пришлось прятаться и тебе.
– Сегодня ты как будто специально говоришь неприятные вещи! Почему бы тебе не сказать, что я красивая?
– Ты красивая, – подтвердил я.
А про себя подумал: «Лучше бы ты была умная».
– Вот, уже лучше, – кивнула она удовлетворённо, протягивая бокал за добавкой. – Комплименты и коктейли, вот что нужно. Коктейли тебе удаются, поработай над комплиментами. Пойдём в спальню?
– Зачем?
– Женщина зовёт тебя в спальню, а ты спрашиваешь зачем?
– Ответь.
– Я хочу принять твоё семя. Пусть частица тебя будет в детях. Им не помешает то, что они могут получить от такого, как ты.
– Таких, как я, не бывает, Хозяйка Места. Ты принимаешь меня за кого-то другого.
– Пусть так, – не стала спорить она, – но я чувствую в тебе некую странную силу и хочу получить её для детей. Поверь, я не часто предлагаю себя чужакам.
– А как же мой клиент?
– Который?
– Которого ты утопила в своём озере.
– Это не я, это Палач. Его попросили чужаки. Он им чем-то мешал.
– Но ты разрешила.
– Я получила всё, что мне было нужно. Его семя было… интересным. Но, конечно, не настолько, как твоё. В спальню? Или ты хочешь сделать это прямо здесь? Я уже достаточно выпила.
– Этого не будет.
– Ты мне отказываешь? Серьёзно?
– Новое ощущение?
– Да. И оно мне не нравится. Это унизительно! Я недостаточно хороша для тебя, бармен?
– Я не хочу быть частью детей, которыми ты накормишь их. Ни к чему им знать вкус моей крови.
– Я даже не знаю, что меня больше бесит, – сказала она задумчиво, – то, что ты отверг меня как женщину, или то, что считаешь бессильной как Хозяйку. Думаешь, я не контролирую чужаков?
– Они едят твоих детей. Угадай, кто из вас вершина пищевой цепочки?
– Я глубоко обижена, – женщина встала с табурета. – Меня в жизни так не оскорбляли.
– Мне ждать визита Палача?
– В ближайшие дни он будет очень занят, но я ничего не забываю, бармен.
– К сожалению, я тоже.
***
Утро начинается с «клушатника» – дамы наряжены в развесистые шляпы и обсуждают за кофе наступающий осенний праздник. Вот-вот должны привезти праздничные платья, женщины волнуются. А ну как не подойдут – менять-то уже некогда! Их эмоциональное кудахтанье прерывает только торжественное внесение радиоприёмника. В постановке дело медленно идёт к финалу, слушательницы приникают к динамику:
– …Почему я должен это сделать так… ужасно? – спрашивает владелец таверны. – Разве нельзя дать яд? Чтобы она просто уснула, без мучений?
– Это искупление, друг, – отвечает его собеседник. – Это урок другим. Это послание Ведьме. Но главное – это твоё перерождение. Сделав это, ты изменишься навсегда.
– Я не хочу меняться… так.
– Ты нужен городу, друг. Нужен в новом качестве. Люди стали слабы, им надо будет помочь, и ты облегчишь их ношу. Придёшь к тем, кто не уверен в себе. Придёшь к тем, кто немощен. Придёшь к сомневающимся. Придёшь к одиноким женщинам, у которых не хватит решимости, придёшь к старикам, у которых не хватит сил. Отродий много, люди не справятся сами. Нужен кто-то, кто очистит город от скверны. Кто-то, у кого не дрогнет рука, потому что самое страшное он уже сделал. Тому, кто вырвал своё сердце, не так сложно вырвать чужое.
– Я не хочу быть палачом отродий!
– Кто-то же должен, друг. Кого ты заставишь делать это вместо себя? Кто справится? Это тяжкая доля и неблагодарный труд, люди будут ненавидеть тебя, бояться, отводить глаза при встрече, потому что ты напомнишь им об их слабостях. О том, что они не смогли, а ты – смог. И сделал за них то, что они должны были сделать сами. Тебя будут ненавидеть – и уважать. Уважать, как никого в этом городе. Нам не нужен мэр, не нужен глава стражи, не нужен секретарь городского совета. Нам нужен Палач. И им станешь ты!..
– Слы, чел… – мы с панком разгружаем тележку с бутылками. Последовав совету Мадам Пирожок, заказал напитков с запасом, в расчёте на растущий осенний спрос. – Я вот чего не пойму, чел…
– Чего? – спросил я.
– Вот блонда… Он рили клёвая, так? Личико, фигурка – отвал всего. Я в крэшах, чел.
– Допустим, и что?
– За такой блондой парни должны бегать, как енот за тележкой с сосисками. Но её как будто не видят, чел. Мы сейчас вместе везли бухлишко, я её встретил у склада, так на неё никто головы не повернул, рили. На меня косяка давят, на бухлишко пырятся, на неё – нет. Как так, чел?
– Так тебе же лучше, – удивился я, – что ты переживаешь?
– Слы, чел, я так-то не дофига умный, рили. На помойке вырос. Ну, почти. Но, блин, понять, что я ей не в уровень, у меня ума хватает. Не, чел, я рили хэппи, что такая герла на меня смотрит не как на говно, на меня никто так не смотрел из нормальных. Но я, блин, не понимаю, чел, почему? Я ведь говночел, чел. Всегда был и всегда буду. В чём подвох, чел?
– Не бери в голову, – сказал я, – и не пытайся понять женщин. Говоришь, вместе шли?
– Да, чел, блонда там, во дворе, с цветами возится.
Беловолосая барышня не возится с цветами, а просто сидит на дорожке рядом с клумбой, зажав ладони между коленей. Лицо её впервые выглядит грустным и усталым, плечи поникли.
– Можно? – я присел рядом.
– Да, конечно. В конце концов, это ваш двор.
– Завещание владельца составлено на дочь. Я просто сквоттер.
– Его дочь здесь, – она похлопала ладонью по клумбе. – Я не она.
– Но ведь бар-то один.
– Не совсем. Я не очень хорошо понимаю, как это работает. Специально всё фотографировала, пыталась понять разницу – но она в чём-то есть, а в чём-то нет. У вас здесь всё иначе – клиенты, напитки, атмосфера. Но одежда моего отца висит в вашем шкафу.
– И его деньги лежат в моём сейфе.
– Наверное, у нас я никогда не заглядывала в сейф.
– Ты выглядишь неглупой девушкой, у тебя наверняка есть версия.
– О, у меня их штук сто, – грустно улыбнулась она. – Я год изображала из себя отважную исследовательницу, которая раскрывает тайны этого города.
– Но лишь изображала?
– Да. Для подруги. Для неё это было всерьёз, а я лишь делала вид, что расследую собственное убийство. Зачем? Ведь я и так знаю, кто это сделал.
– А как же остальные тайны города?
– Они слишком омерзительны, чтобы стремиться их узнать. Мне хочется зажмуриться, заткнуть уши и не думать, не думать, не думать о том, что будет через несколько дней… Жаль, это так не работает.
– И всё же, – я осторожно сел рядом. – Почему всё так?
– Я думаю, дело в моём отце, – сказала девушка. – Он сделал неправильный выбор.
– А её отец? – я показал на клумбу. – Правильный?
– Наверное. Я не знаю. Но другой. Поэтому всё пошло иначе. Мы с ней один человек – и два разных. Ваша уборщица была её подругой, не моей. Но я её помню, словно дружила сама. Вот с баром, наверное, то же самое. Словно наш город раздвоился, потому что отец никак не мог сделать выбор. И нас стало две. И бара два. И города два. Но при этом они одно и то же.
– Ваш город раздвоился гораздо раньше, – покачал головой я. – И не один раз. И будет продолжать двоиться, пока это кое-кому выгодно. Но ты всё же жива, это уже что-то.
– Надолго ли? – вздохнула она. – Моему отцу не простили неправильного выбора. Может быть, такой ценой он выиграл для меня всего год. Там у меня даже могилы не будет. Вывезут на свалку, как сбитую машиной собаку. Так что пусть хоть у неё будут лилейники. Ладно, хватит грустить. Как говорит отец: «Пора делать вид, что у нас всё хорошо».
