Текст книги "Все разумные (Сборник)"
Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)
13
Фил проснулся от надрывного, как плач Ярославны, телефонного звонка. Не открывая глаз, он пошарил руками вокруг себя, нащупал сброшенное во сне одеяло, две подушки, скомканную простыню… И это все?
Фил открыл глаза и приподнялся на локте. Веры не было. Подушка еще хранила – так ему показалось – запах ее волос, а ладони помнили теплоту ее кожи. Ушла? Он спал, как сурок, а она собралась и исчезла, не попрощавшись.
Телефон продолжал надрываться. Нащупав тапочки, Фил добежал до письменного стола и поднял трубку.
– Господи, – сказала Рая, – я уж думала, с тобой что-то случилось.
– Ничего, – пробормотал Фил, проснувшись окончательно, – то-есть, много всякого…
Должно быть, в голосе его еще остались следы интонаций, обращенных к Вере, как в опустевшей комнате остаются невидимые следы пребывания женщины. Рая помолчала немного и сказала холодно, как она это умела и как делала в прошлые годы, будучи недовольна странным, по ее мнению, поведением мужа:
– Ты не один, что ли? У тебя женщина?
А тебе-то что? – хотел спросил Фил, но только пожал плечами.
– Ты почему молчишь? – продолжала Рая. – Я права?
– Нет, – буркнул он. – Говори, что опять случилось, у меня масса дел, мне нужно бежать…
– У сына проблемы, а ему бежать нужно! Можно подумать, что это только меня беспокоит!
– Что – это?
– Слушай, Максимка ведет себя совсем… Ну, будто ему опять три года или даже два. У меня такое ощущение, будто я стремительно старею, а Максимка становится все меньше и меньше… Плачет по ночам, просится ко мне в постель…
«Если она скажет, что ребенку нужен отец, – подумал Фил, – я пошлю ее к черту. Кто разрушил семью – я или она?»
– Извини, – твердо сказал Фил. – Мне действительно нужно бежать. Я позвоню тебе вечером. Домой. И ты позовешь Максимку к телефону, я хочу наконец с ним поговорить.
Он твердо намерен был поступить именно так, хотя и помнил, что через пять-шесть часов – именно тогда, когда у Раи наступит вечер и она будет ждать его звонка, – начнется семинар на конференции по перспективным направлениям науки.
Фил положил трубку на рычаг и тут же снова ее поднял. Позвонить Вере. Услышать ее голос. Спросить – как она после вчерашнего. После чего вчерашнего? – переспросит она томно, как принцесса на горошине. После того? Или после другого? И он без объяснений поймет, что она имеет в виду под «тем» и «другим».
Он набрал номер, долго слушал гудки, Вера то ли еще спала, то ли уже ушла, то ли… То ли еще не возвращалась домой – куда и когда она отправилась, оставив его спать одного на раздвинутом диване, Фил не знал.
Могу ли я? – подумал он. После «другого», что было вчера ночью, могу ли я слышать Веру и говорить с ней через нематериальные носители информации, закон сохранения это позволяет, это всегда было возможно, и у многих получалось независимо от желания.
Вера! – позвал Фил, закрыв глаза и представив себе ее взгляд, ее ладонь, ее тонкие пальцы.
Вера не откликнулась, да он и не ожидал, что все получится так просто. Вчера они немало потрудились, это был не физический труд, конечно, но от того не менее изнурительный. Сначала они погасили свет и легли на диван – рядом друг с другом, но не вместе, чтобы соприкасались только руки. Формулировку закона сохранения повторили раз тридцать или больше, все более погружаясь в содержание и не понимая – то ли действительно что-то начинало происходить с их психикой и сознанием, то ли это был всего лишь эффект отражения собственных мыслей.
Фил чувствовал, будто его тело тает, как снег на вершине горы в жаркий июльский зной. Было темно, но был и свет, не обычный свет, не волны электромагнитного поля, а отражение души, парившей рядом. Вера? Или кто-то еще?
Он не успел додумать, свет погас, и неожиданно – скачком, без переходов из мысли в мысль, из реальности в реальность – Фил стал таким, каким был всегда в бесконечном многомерном мире. Материальная его суть бездвижно лежала в темной комнате и скользила вперед вдоль четвертого измерения – времени, не ощущая этого движения, потому что в пятом своем измерении он, свернув время в кольцо, был математической проблемой, моделью мироздания, занимавшего еще двадцать или больше уровней смысла, из которых только половина выходила в материальный мир. Фил решил сам себя очень быстро – так ему показалось, но свернутое время могло и обмануть его, – и мир, которым он стал, раскрылся ему, как раскрывается собственное подсознание, если принять дозу наркотика. Фил никогда не баловался наркотиками, но сейчас это не имело значения, потому что он знал все, что мог знать любой человек во все времена существования разумной жизни на маленькой планете Земля в глухой галактической провинции. Он знал, как умер император Наполеон, и знал, почему возникло Солнце, знал, от чего погиб охотник В-вара из племени в-раа (это было неандертальское племя, но сами себя они называли иначе, и Филу совсем не трудно было сопоставить оба названия), знал, сколько нужно затратить энергии, чтобы перейти из непрерывного уровня материального сознания в подуровень нематериального движения с передачей информации между несуществующими еще мирами, знал… Он знал все, но волновало его сейчас не знание, которое было ему не нужно, поскольку никуда от него все равно не делось бы, – он ощущал, что, став другим миром, вмещавшим множество небесных тел, которые нельзя было назвать звездами или планетами, он мог изменить что-то и в других своих измерениях, как может человек раскинуть руки, выйдя из тесной кабинки лифта в просторный и светлый холл.
Лиза! – позвал он и не получил ответа: ее, конечно, можно было найти, нужно было найти, но не сразу, не так просто, ему трудно было оставаться собой-новым, и сознание провалилось (а может, поднялось?), став чьей-то совестью, увечной и несчастной, он не хотел оставаться и здесь…
– Господи… – пробормотал Фил и отодвинулся от Веры, потому что тело ее показалось ему горячим и сухим, как камень посреди пустыни.
Он приподнялся на локте, ему казалось, что он еще не вернулся окончательно, голова будто вынырнула на поверхность темного океана, а тело оставалось в глубине. Он опять потерял себя, стал собственной ущербной частью, трехмерным обрубком, движущимся во времени, и сразу потеряны оказались для понимания и описания бесчисленные сонмы его только что ощущенных сутей. Он так и не понял самого себя, побывав собой.
А Вера?
Она лежала рядом, закинув руки за голову, глядела в потолок, но и на Фила тоже. Он потянулся к Вере, но она отвернулась – мыслью, не телом, – и все кончилось, остались только комната, темнота, тишина и память о произошедшем: рваная, неясная, но неостановимая память.
– Не спрашивай ни о чем, – пробормотала Вера и отвернулась от него: телом, а не только мыслью.
Он уткнулся носом в ее спину между лопатками и заснул мгновенно и без сновидений.
Так было.
А теперь, сидя перед компьютером и пытаясь собрать разрозненные мысли и воспоминания, Фил подумал вдруг, что знает, кто, как и почему убил Лизу. Знает, но не помнит. И бесполезно вспоминать. Была – то ли вчера вечером, то ли ночью, то ли потом – произнесена какая-то ключевая фраза или случилось важное для понимания событие, или, что скорее всего, знание пришло, когда они с Верой были вдвоем. Там.
Почему он говорит – там? Мир – более общее понятие, чем наша Вселенная, чем материя, дух и все непознанные нематериальные измерения. Мир – это все. Мы никуда не уходили с Верой, мы оставались, и суть наша оставалась, просто мозг, зная теперь формулировку полного закона сохранения энергии, понимает в мире гораздо больше, чем раньше.
Он еще раз набрал Верин номер, послушал короткие гудки, а потом решительно придвинул к себе клавиатуру и начал быстро, не задумываясь, а лишь приподнимая ночные воспоминания, как фотографии в кювете с проявителем, записывать текст.
Получалось странно. Некоторые предложения выглядели бессвязными, но он знал, что они точны, как стрелы, попавшие в мишень. Иногда он писал слово, не зная его смысла и понимая лишь после записи – новое определение, новое понятие, новая суть.
Записала ли Вера свои ночные переживания? Он ведь даже не знал, что она видела и чувствовала. Возможно, женщины ощущают свою полноту в мире совершенно иначе, возможно, измерения их дополнительных сутей совсем другие, не такие, как у мужчин. Это тоже интереснейшая проблема, и когда Вера объявится, нужно непременно спросить ее. Сравнить.
Зазвонил телефон, и Фил не сразу поднял трубку. Не мог, не было сил. Если это опять Рая, то он…
– Филипп Викторович, – прошелестел голос Кронина, – хорошо, что я застал вас дома. Скажите пожалуйста, какие у вас на сегодняшний день планы?
– В два у меня семинар, Николай Евгеньевич. До половины пятого. Потом… Вроде ничего.
Фил подумал, что потом у него встреча с Верой. Он думал об этом спокойно – а ведь еще сутки назад сама возможность не только физической близости, но даже душевной связи с этой женщиной выглядела в его глазах кощунством, предательством памяти о Лизе.
– Тогда не будете ли вы любезны приехать ко мне часов в шесть или в половине седьмого? – спросил Кронин.
– Собираемся сегодня?
– Нет. Все – нет. Мы же назначили на завтра, все сохраняется в силе. Просто я… мне хотелось бы поговорить с вами. Я тут пытался осуществить один эксперимент, не знаю – получилось ли. Думаю, это важно.
– Хорошо, – сказал Фил. – Я постараюсь.
– Пожалуйста, – Кронин помолчал и добавил, будто извиняясь. – И не говорите никому о нашей встрече, хорошо? – он положил трубку, не попрощавшись, из чего Фил сделал вывод о том, что Николай Евгеньевич не в своей тарелке.
– Да, конечно, – сказал Фил в пустоту.
Придется идти. А ведь интересно – если Кронин тоже попытался выйти в мир, сможет ли он описать случившееся с ним так, чтобы Фил понял? Какие-то слова он должен был придумать, вообразить для описания того, что, вообще говоря, словесному описанию не поддается.
Фил вспомнил, как несколько лет назад читал «Розу мира» Даниила Андреева. Ему тогда и в голову не приходило, что Андреев мог описывать – в том числе с помощью придуманных слов, – часть бесконечномерного мира, которую осознал и понял. Как сумел Андреев вобрать даже частичную полноту мироздания – ведь он не имел ни малейшего представления о полных формулировках законов природы. Нематериальная Вселенная для него не существовала, Андреев отделял лишь материальное от духовного и в этом не отличался от множества своих религиозных предшественников.
Наверное, некоторые глубоко впечатлительные и эмоциональные личности могут выходить в мир – или хотя бы в некоторые другие его измерения. То, что у Фила с Верой (возможно, у Кронина тоже) получилось в результате аналитического изучения законов природы, люди глубоко эмоциональные способны, видимо, испытывать спонтанно. Не будучи готовы, они либо неправильно интерпретируют увиденное, либо вообще его не объясняют, впадая в религиозный экстаз и тем самым отдаляя реальное решение проблемы.
Мог ли Андреев действительно видеть храмы разных религий, давно умерших людей, ареалы погибших цивилизаций? Сейчас Фил сомневался в том, что все, описанное в «Розе мира», было лишь игрой богатого творческого воображения автора, как ему казалось несколько лет назад. Эмоциональное познание может быть даже эффективнее рационального. В конце концов, рацио побеждает, потому что не только описывает, но и объясняет описанное и может предсказывать еще не описанное. Однако информация, полученная с помощью эмоционального познания, может оказаться важной и обязательной для интерпретации.
Может, и все многочисленные труды госпожи Блаватской должны быть теперь изучены с позиций рационального мироописания? Возможно, и она бродила не в глубинах собственного подсознания, а ступала на мелководье полного мироздания – глубоко в этот океан она, конечно, погрузиться не могла, без знания главных законов природы это вряд ли возможно, но несколько простых измерений она, не исключено, способна была осознать.
Фил посмотрел на часы – первый час, он и не заметил, как пробежало время. Нужно торопиться, не опоздать бы на семинар.
14
Конференция по перспективным направлениям науки проходила в здании Института биохимической технологии. Как это всегда бывало, Фила окружила толпа энтузиастов висталогии. Фил любил эти минуты – до и после семинаров, – потому что вопросы, которые ему задавали, часто оказывались исключительно интересными, думать нужно было, как говорится, «в режиме реального времени», а по ответам судили не столько о способностях лектора, сколько обо всей науке о научных открытиях, которую Фил сейчас представлял собственной персоной.
Фил любил эти минуты, но сегодня они оказались мучительны, потому что голова была заполнена совсем другими мыслями, ничто постороннее в нее не вмещалось.
– Я так и знал, что встречу тебя здесь, – услышал он знакомый голос и, обернувшись, столкнулся взглядом с Эдиком.
– Ты? – удивился Фил. – Что ты здесь делаешь? – вырвалось у него. – По твоей тематике в программе ничего интересного.
– Во-первых, – сказал Эдик, отводя Фила в сторону, – ты плохо слушал в прошлый раз, когда мы были у Николая Евгеньевича. Я говорил, что у меня выступление в рамках секции по психологии творчества.
– А… Да, извини, – пробормотал Фил, действительно вспомнивший вскользь оброненную реплику.
– А во-вторых, – продолжал Эдик, – думаю, нам необходимо поговорить вдвоем.
– Давай, – согласился Фил. – Только не сейчас. Когда закончим, хорошо? Приходи в восьмую комнату.
– Договорились, – бодро сказал Эдик и направился в сторону большой ступенчатой аудитории, где начиналось пленарное заседание психологов.
На семинар к Филу, называвшийся «Методы висталогии в развитии научных школ», пришло около тридцати человек, в том числе несколько новичков, краем уха слышавших о странной науке висталогии. Вопросы их сегодня лишь раздражали Фила, отвечал он автоматически, и наверняка у многих осталось ощущение, что лектор их надул, нет в висталогии ничего интересного и перспективного. В общем – провал.
С грехом пополам закончив семинар, Фил, ни на кого не глядя, принялся собирать и запихивать в кейс демонстрационные материалы – только тупой вахлак не понял бы, что у лектора нет сегодня желания общаться с аудиторией в кулуарах. Вахлаков, однако, в любой компании даже умных людей бывает достаточно, – к столу подошли несколько человек, Фил напрягся, придумывая нейтральные слова, объясняющие его нежелание и неспособность давать дополнительные объяснения, но, к счастью, в аудиторию вошел Эдик и громогласно объявил, что сейчас здесь начнется заседание другой секции, и пожалуйста, срочно, быстро, в общем, чтобы через минуту никого здесь не было.
Через минуту они действительно остались вдвоем, и Эдик плотно прикрыл дверь, включив для гарантии наружный транспарант: «Не входить. Идут занятия».
– Послушай, Фил, – сказал Эдик, усаживаясь в последнем ряду и показывая на место рядом с собой, – давай не будем ходить вокруг да около. Не стой над душой, садись, пожалуйста, иначе я не найду нужных слов, и мы не поймем друг друга.
Фил хотел позвонить Вере, у него не было сейчас желания выслушивать Эдикины откровения. Пусть скорее выскажется – и на выход.
– Понимаешь, – со странным смущением сказал Эдик, – у меня получилось. Я сам не ожидал, но… Получилось, понимаешь?
– Что? – спросил Фил. Он уже понял, но хотел, чтобы Эдик произнес эти слова сам.
– Я… выходил в мир. Боюсь, что и рассказать не смогу толком. Ты подумаешь, что я рехнулся, да и слов не подберу… Я сегодня с Гришей откровенничал, ты его не знаешь, это в нашем институте такая общая жилетка… Отключился неожиданно – конечно, в тот момент я именно о полном законе думал, так что все естественно, но… Слишком это вдруг получилось. Новые измерения во мне как бы выщелкивались – будто отрастала еще одна конечность, орган восприятия, мир расширялся… Нет, расширялся – не то слово. Ширина, глубина – наши измерения, трехмерие, а я… Черт, как объяснить?
– Ты хочешь описать, – сухо сказал Фил. – Не нужно описывать. Формулируй выводы.
– Ужасно! – воскликнул Эдик. – Я не хотел возвращаться в собственное тело!
– Этого я и боялся, – пробормотал Фил. – Каждый, побывавший в мире, не захочет ограничивать ощущения и представления. Что такое четыре измерения по сравнению с бесконечностью?
– Но я вернулся, как видишь…
– Тебя просто вытолкнуло, – сказал Фил. – Никто из нас еще не может управлять собой.
– Послушай, – Эдик неожиданно понял смысл рассуждений Фила. – Ты хочешь сказать, что тоже…
– Тоже, – усмехнулся Фил. – Похоже, что каждый из нас не удержался и испытал действие полного закона сохранения энергии на собственной шкуре.
– Ты там был? – настойчиво переспросил Эдик.
«Почему он так этим озабочен?» – подумал Фил.
– Был, – сказал он. – И могу рассказать еще меньше, чем ты.
– Если каждый из нас поставил опыт на себе… – медленно произнес Эдик. – Каждому не терпелось… Управлять измерениями никто еще не умеет. Пользоваться полным законом… И если кто-то, кто вышел в мир первым, не сумел сдержать эмоции, это должно было сказаться. Точнее – могло. Но почему закон проявил себя именно так?
«Алиби, – подумал Фил. – Он готовит себе алиби. Если Эдик только сегодня впервые вышел в мир, то не мог убить Лизу неделю назад. А если это не он, то кто-то из троих – Кронин, Бессонов или Вера. Если Эдик хочет сказать именно это, то не переигрывает ли? Сегодня ли он вышел в мир впервые? А может, неделю назад?»
– Ужасно… – сказал Эдик. – Ты не находишь, что это просто ужасно?
– Но ведь кто-то из нас сделал это, – сухо сказал Фил.
– Да, – кивнул Эдик.
– И я не уверен, что это – не ты.
– Как и я не знаю, был ли это ты. Извини, Фил.
– Или Николай Евгеньевич.
– Или Миша, – скривив губы, произнес Эдик.
– Миша… А мотив?
– Фил, тебе же прекрасно известно, что Миша не пропускает ни одной юбки! Его бедная Роза… Впрочем, она давно поняла, что представляет собой муж. Ни Вера, ни Лиза не могли остаться вне Мишиного внимания. Как женщины, естественно. И если он демонстративно от Лизы отворачивался, это – поверь мне! – могло означать только одно: она так его отшила, что он ее возненавидел. Не настолько, конечно, чтобы убить…
– Вот видишь!
– В обычных обстоятельствах, – твердо закончил Эдик. – А в наших?
– Господи, что же это? – с тоской произнес Фил, и только сейчас до его слуха донеслись звуки, которые наверняка звучали уже давно, но не осознавались: короткие стуки в дверь снаружи, перемежавшиеся возгласами возмущения.
– Мы тут засели, – сказал Фил, приходя в себя, – и, наверно, сорвали у кого-то занятие.
– Нет, – рассеянно отозвался Эдик. – Я посмотрел расписание – в этой аудитории «окно» до четырех.
– Без пяти четыре, – констатировал Фил, бросив взгляд на часы.
– Выметаемся, – согласился Эдик и открыл дверь. В аудиторию повалила толпа, будто в салон припозднившегося автобуса.
– Что это вы тут заперлись? – подошла к Филу женщина лет пятидесяти в длинном, почти до пола, темном платье с высоким воротом. – И чем занимались, позвольте спросить?
Она, конечно, точно знала – чем, но хотела услышать придуманную ими отговорку.
– Ну да, именно тем и занимались, о чем вы подумали, Зинаида Сергеевна, – огрызнулся Эдик, нимало не смущенный беспочвенным обвинением, и подтолкнул Фила к выходу. В коридоре, где бродили редкие слушатели, то ли опоздавшие на заседания своих секций, то ли решившие посвятить время уединенным размышлениям, Эдик расхохотался.
– Зина в своем репертуаре, – сказал он, отсмеявшись. – Ты ее не знаешь? Она у Ситчина работает, историк науки. Та еще дама.
– Что будем делать? – мрачно спросил Филипп.
– Не знаю, – признался Эдик. – Но тот, кто предупрежден, тот вооружен, верно? Если мне известно, с помощью какого закона природы действует убийца и если я сам как-то – пусть с грехом пополам – владею тем же оружием, значит, я в относительной безопасности. Согласен?
Фил промолчал.
Эдик коротко кивнул, прощаясь, и пошел прочь. Сначала он шел прямо и размахивал руками, но по мере удаления фигура его сгибалась, будто под тяжестью, опускавшейся на плечи – так казалось Филу, видевшему Эдика со спины. «Под грузом улик», – пришла ему в голову фраза из детективного романа.
Телефон-автомат одиноко висел на стене холла и издалека напоминал жука с повисшей ногой.
– Слушаю, – сказал знакомый голос, когда Фил набрал номер.
– С тобой все в порядке?
– Конечно! – воскликнула Вера.
– Тебя не было дома? Я звонил…?
– Фил, – сказала Вера, – ты забыл? Я предупреждала, что должна буду утром пойти на работу.
Фил не помнил, чтобы Вера его об этом предупреждала, но если она так говорила, то, наверно, он действительно выпустил из головы ее слова.
– Я так боялся за тебя! – вырвалось у него.
– Действительно? – голос Веры в трубке стал мягким, обволакивающим. – Ты думал обо мне?
– Да… – сказал Фил, но больше слов не нашел и надрывно замолчал, заполняя возникшее между ним и Верой нематериальное пространство общности своими мыслями, которые даже ему самому ничего не могли объяснить.
– Вот-вот, – произнесла Вера, улыбаясь. Фил слышал эту улыбку, Вера была рада, что заставила его помучиться – и еще рада была тому, что мучился он не сильно, она ведь и сама не хотела приручать Фила настолько, чтобы он бросался ради нее с головой в омут. – Все в порядке, Фил. Мне было хорошо с тобой, правда. А тебе?
Что ответить? Почему она ни слова не говорит о том, как они вдвоем погружались в мир? А может, Вера именно это и имела в виду?
– Мне тоже, – сказал Фил, подумав вдруг о том, что с Лизой ему никогда не было бы так замечательно, потому что… Да просто не было бы – он понимал это сейчас совершенно определенно.
– Фил, – сказала Вера, – приезжай ко мне, и мы вместе подумаем, надо же сформулировать наши с тобой… впечатления.
Конечно! Может, они опять сумеют вместе выйти в мир?
– Нет, – с сожалением сказал он, вспомнив о своем обещании. – Сейчас не могу. Николай Евгеньевич хотел, чтобы я…
Он запнулся.
– Чтобы ты – что?
– Он хотел поговорить со мной наедине, – сообщил Фил: почему не сказать, разве он давал Николаю Евгеньвичу слово? Он вспомнил, что таки да, давал, но это уже не имело значения.
– С тобой? – странным напряженным голосом переспросила Вера, и Фил принял ее недовольство на свой счет: она хотела его видеть, торопилась домой, знала, что он будет звонить, она ждет его, а он…
– Так получилось, – выдавил Фил. – Извини. Я приеду потом, вечером, хорошо?
Вера повесила трубку.
– Черт, – сказал Фил. – Черт, черт, черт!
От многократного повторения имени нечистой силы произошла ее материализация, и перед Филом, будто из-под земли, вырос Миша Бессонов, в черном пуловере и темно-серых брюках он действительно напоминал черта. Как он здесь оказался, ведь вроде не собирался на эту конференцию, у него и на работе дел было достаточно?
– Я так и думал, что застану тебя! – радостно воскликнул Миша. – Ты понимаешь – он упал на ровном месте!
– Кто? – спросил Фил.
– Завхоз наш! Подожди, я расскажу по порядку, – Миша держал Фила за локоть и старался заглянуть в глаза – обычно он поступал как раз наоборот: прятал взгляд, будто стеснялся.
«Любопытно, – думал Фил, слушая Мишин рассказ. – Если у нас с Верой, а потом у Эдика и, похоже, у Кронина, все получилось чисто эмоционально, то Мише удалось сугубо рационально распределить энергии по уровням – как иначе объяснить результат его опыта? Если, конечно, был результат».
– Не доказал ты ничего, – сказал Фил. – Может, твой завхоз поскользнулся случайно? Сколько раз ты повторил опыт?
Он думал, что Миша скажет «один», и тогда можно будет, посмеявшись, быстро распрощаться. Однако Бессонов назвал совсем другое число.
– Тридцать два, – сказал он.
– Что? – поразился Фил. – Ты командовал, и завхоз, как Ванька-встанька…
– При чем здесь Ванька-встанька? – растерялся Миша. – Да, командовал. Я по вербальной формуле шел, что мы в последний раз обсуждали. Ну…
– Помню, – коротко сказал Фил.
– Три раза поскользнулся Барашевский. Потом дважды – парень в коридоре, я его не знаю, но с ним тоже все было чисто. Семь раз – тетя Полина, гардеробщица, я за колонной стоял, считал. Еще четыре раза – какая-то дама из посетительниц. И наконец, шестнадцать раз – для контроля – я сам.
– Сам?
– Ну да. Произношу вербальную формулу с полным отражением…
– И что? – с интересом спросил Фил.
– Будто земля из-под ног… Неприятное ощущение. Пару раз думал: сломаю копчик. Ничего, обошлось. Я в своем кабинете падал, постелил пальто…
– Цирк, – пробормотал Фил. И тут до него дошло. Если все так просто для Миши, то разве это не доказательство? Разве он не мог в тот вечер, когда погибла Лиза… Нет, у него алиби. Он не мог сосредоточиться, пока звонил по телефону.
– Послушай, – сказал Фил. – Во-первых, не смотри на меня, как на боксерскую грушу. Не действует.
– Наверное, мало одной только формулы, – кивнул Миша. – Нужно эмоциональное состояние. Какое? Я тогда был злой, да…
– Стоп, – прервал Фил. – Во-вторых, я тороплюсь. Давай…
Он прикинул – после разговора с Николаем Евгеньевичем нужно будет заехать к Вере, а потом…
– Давай в десять вечера созвонимся, – предложил Фил. – Это не поздно для тебя? Извини, мне нужно бежать.
И Фил действительно побежал, потому что времени оставалось совсем мало.
