Текст книги "Все разумные (Сборник)"
Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 34 страниц)
ПОРАЖЕНИЕ
Он все-таки запустил стартовую программу.
Я понял это, когда галактика Тюльпана погасла, будто ее и не было. Я занимался в этот момент исследованием вспышек звезд позднего класса, которых было много именно в этой галактике. Он знал, с чего начать, чтобы сразу показать свое превосходство.
И, естественно, он заблокировал выход. По его мнению, я был обречен. Стартовая программа сначала стирает все игровые ситуации и, наверное, уже сделала это, я ведь никогда не интересовался играми. Потом конфигуратор принимается за визуальный фон, и в этом я только что убедился, потеряв навсегда объект исследований. Что дальше?
Исчезло скопление, к которому принадлежала галактика Тюльпана, и я остался в бесконечной пустоте, до ближайшего звездного мира было не меньше десятка мегапарсек, и я не мог их преодолеть, поскольку нужная мне утилита тоже оказалась стерта.
Я умру, когда конфигуратор доберется до ядра системы. Если будет исковеркан видеоблок, я ослепну, и ждать этого осталось недолго. Затем настанет очередь жизнеобеспечения, и я перестану дышать. Все.
И у меня почти не оставалось времени, чтобы придумать выход.
Я знал, что он меня ненавидит, но не до такой же степени! Мы были соперниками, и в вопросах создания искусственного интеллекта я всегда опережал его. Что ж, теперь у него не будет конкурентов.
Яркая вспышка – это исчезло из Вселенной скопление галактик в Лилии, setup прошелся по миллиардам звездных систем как таран. Скоро настанет очередь темных миров, и все будет кончено.
Решение! Когда возникает вопрос «быть или не быть», начинаешь соображать и действовать с силой и скоростью, которых прежде в себе и не предполагал. Я заблокировал доступ в ядро системы, создав на ее границе защиту. Конечно, это задержит его лишь на время, но я отодвинул смерть и мог относительно спокойно обдумать следующие действия.
Вспышка. Вспышка. Вспышка. Все – галактик больше нет. Вселенная темна и пуста. Почти холодна – пока еще сохранились темные миры.
Я вошел в ядро системы и создал после уже существующей защиты вторую линию обороны – мстителя. Месть моя заключалась в том, что теперь, если разрушение прорвется сквозь сети запрета, конфигуратор вынужден будет включиться в каждом компьютере кампуса и начнется неизбежный процесс распада абонентской сети. Ему придется отменить продолжение! Он оставит мне хотя бы основные файлы, и я смогу продумать ответные действия.
Если, конечно, он не решится запустить всеобщее уничтожение.
Он не решился. Он отступил. Он оставил меня в пустом, темном и мертвом пространстве, которое и пространством уже нельзя было назвать, поскольку число его измерений стало равно нулю.
И все же – он своего добился. Вернуться в реальный мир я не мог.
Я как бы парил над оставленной мне пустотой, которая, если смотреть с его, внекомпьютерной, точки зрения, была совершенно непригодна для жизни.
Я не мог пошевелиться, поскольку был сжат в математическую точку. Я способен был только думать (в рамках операционной системы) и отдавать команды (которые операционная система могла выполнить).
– Да будет свет! – сказал я.
И стал свет.
Теперь я мог действовать, поскольку свет и тьма создали необходимую альтернативу. Да-нет. Один-ноль. Плюс-минус. Подключив утилиту-создатель, я по памяти воссоздал желтую звезду, а кругом – несколько темных миров, которые, не вспомнив прежних имен, назвал планетами.
Пространство уже не было точкой, и я, оставив Солнце с планетами вращаться в черном вязком вакууме, обратился к операционной системе, чтобы разобраться в ее реальных возможностях. Файла-описателя окружающей среды больше не существовало, и я решительно не помнил, какой была жизнь вне компьютера, каким был я сам до того, как начал последний опыт. Я даже не помнил теперь, кто был он, тот, кто ненавидел меня настолько, что лишил тела, оставив сознание. И ничто не могло помочь мне вспомнить.
Я разложил утилиту-создателя на подпрограммы и, прежде всего, выбрав одну из планет, третью от Солнца, создал на ней сушу и море, воздух и твердь, назвал планету Землей и смог, наконец, отдохнуть, прислонившись к шершавой поверхности скалы. Земля вращалась, Солнце зашло, и настала ночь. Беззвездная ночь пустой Вселенной.
Запустив следующую команду создателя, я сконденсировал облака в земной атмосфере, потому что угольная чернота неба угнетала меня. Я не нуждался в отдыхе, и, желая использовать до конца оставшиеся возможности, я создал Луну. Это оказалось нетрудно, и я понял, что он не смог заразить главные командные файлы.
Я поднялся в космос и осмотрел Солнечную систему. Пространство обрело, наконец, положенные три измерения, и я подумал, не попробовать ли создать еще несколько – ради эксперимента. Нет, мне нужно выжить, все остальное потом.
Я создал растения, чтобы насытить воздух Земли кислородом и подготовить планету для новой жизни.
Я не стал продумывать каждый вид в отдельности, я мог бы рассчитать всю экосистему, но мне показалось более интересным пустить процесс на самотек, задав лишь общие закономерности развития.
Я забыл о нем, но он не забыл обо мне. Я вдруг понял, что расплываюсь, размазываюсь по пространству, заполняю его целиком, а само пространство начинает расширяться, разнося в бесконечность Луну от Земли, а Землю от Солнца… Инстинктивно, даже не осознав своих действий, я стер программу-вспышку: типичный вирусный файл, видимо, заранее оставленный им внутри программы-создателя. Я остановил удаление Луны от Земли и Земли от Солнца, но пространство продолжало расширяться, и с этим я ничего уже не мог поделать.
И тогда – только тогда – я создал звезды, объединил звезды в галактики, надежно спрятал Солнце, Землю и Луну в тихом рукаве одной из самых невидных галактик, я и сам не нашел бы теперь этот мир, если бы не знал заранее, где искать. Я не думал, что он сумеет добраться до моего создания, но не желал рисковать.
Пока я спасал Вселенную, на Земле прошли эпохи, и, вернувшись, я обнаружил, что миллионы живых существ поедают друг друга, развиваются, уничтожая слабых, и что скоро настанет время, когда я смогу запустить команду создания человека.
Только бы мне не помешали. В конце концов, как бы я ни бодрился, я – внутри компьютера, он – снаружи, и, если он не справится сам, то всегда может вызвать опытного системного программиста, и со мной будет покончено.
Я создал человека на Земле по своему образу и подобию. Увидев первого человека, я удивился, потому что успел забыть, как выглядел в реальной жизни. Должно быть, в моем мире, которого он меня лишил, я был не из красавцев.
Я отступил и стал наблюдать. Я вернулся в свое привычное состояние, я вновь чувствовал себя ученым, исследователем, экспериментатором. Значит, я победил его. Он хотел уничтожить меня, но я мыслю – следовательно, существую. И так ли уж важно, происходит этот процесс в живой ткани, или в сетях компьютера? Я живу, я мыслю, я создаю, я изучаю созданное. Полная победа.
Нет, не полная. Не думаю, что в мире, которого он меня лишил, мы поступали так же, как люди на Земле. Войны, убийства, разрушения и ненависть – я не помню, чтобы в моем мире, покинутом навсегда, существовала столь разветвленная и развитая система насилия. Казалось бы, его поступок доказывает обратное. Но единичный случай – не общее правило. Я не помню, чтобы…
Я многого не помню, и это ничего не значит. Приостановив разбегание галактик, усмирив взрывы квазаров и успокоив вспышки сверхновых, я понял, что не могу больше отворачиваться от дилеммы: позволить людям развиваться или вмешаться в историю, исправив все, что сочту нужным.
Вмешаться – лишить эксперимент чистоты. Наблюдать – и будут множиться ненависть, зло, и даже запуск программы-миротворца не выведет человечество из коллапса.
Должно быть, я думал о нем, когда создавал этот мир, и это мои мысли впечатались в креационный файл. Значит, эксперимент изначально не был чист. И значит, я проиграл. Не сумев погубить меня как личность, он убил во мне ученого. Он добился своего, а я даже не заметил этого.
Он победил. Когда люди взорвали первые атомные бомбы и когда люди начали уничтожать природу, которую я создал для их блага, и когда народ, избранный мной, не сумел понять моих намерений, я вынужден был признать окончательно – он победил.
Я ученый и должен признавать поражение, когда оно очевидно. Я снял с оболочки ядра системы запрет на изменение. Надеюсь, он понял, что это означает.
Я записал результат эксперимента в файл «человек» и сохранил его в самом защищенном месте.
Я позволил программе-расширителю растянуть себя на весь объем пространства, я позволил галактикам ускорить расширение, а атомам – распад. Я увидел, как в скоплении галактик в Деве возник черный провал и начал расширяться будто злобная пасть, съедающая компьютерную плоть мира. Он принял мое поражение.
И запустил уничтожение.
ЗАДАТЬ ВОПРОС
Господа, я знаю, каким будет приговор. Не прошу снисхождения. Уверен, что когда-нибудь вы примете мою точку зрения. Не вы, так ваши потомки.
Хорошо, господин Судья, буду краток. Сколько у меня минут? Десять? Постараюсь уложиться.
Много лет я работал в Институте физических проблем, четверть века был в числе Вопрошателей – великая честь для ученого. Вы это знаете, но я акцентирую ваше внимание на том обстоятельстве, что, прожив полжизни и став Избранным, я ни разу – ни разу, господа присяжные! – не удостоился самой важной для меня чести. Ни разу в День знаний не был задан Природе вопрос, придуманный мной. Вам это покажется несущественным. И уж во всяком случае, не может служить смягчающим обстоятельством. Вы не физики. Вы не поймете.
И еще. Вы не поймете меня, если не задумаетесь над тем, когда и почему появились Дни знаний. Да, господин Судья, я понимаю, но речь идет о моей жизни, поэтому все же напомню господам присяжным кое-какие факты… На процессе столь высокой степени секретности, думаю, нет нужды в недоговорках. Хорошо, господин Судья, только то, что имеет прямое отношение…
Почему мир устроен именно так, а не иначе? Вот вопрос, на который мы никогда не получим ответа. Много лет назад был задан этот вопрос о сущности всего. Насколько мне известно, то был единственный случай, когда Природа не ответила прямо и точно. Каждый, кто жил тогда на планете, ощутил ужас. Больше никто никогда подобных вопросов не задавал.
Тысячи лет назад люди молились богам. Богу-земле, например, и Богу-плодородию. Собирались в храмах и произносили молитвы. Однажды священник церкви Лунния, придя в состояние экстаза, вместо обычного обращения к Богу-погоде с просьбой о прекращении дождей вопросил его: скажи, Бог наш, почему третий месяц идут беспрестанные ливни? И сотни молящихся одновременно с пастырем подумали и произнесли эти слова.
И услышали ответ. Это не было гласом небес. Просто каждый человек – и в храме, и в поле, и на городской площади, везде, на всей планете – неожиданно понял: дожди идут потому, что над океаном Мира возник стойкий антициклон и над береговой линией постоянно конденсируется влага.
Никто не знал, что такое конденсация, невежество древних было беспредельным. Тысяча лет прошла, прежде чем люди отточили искусство задавать вопросы, прежде чем люди поняли, что логика познания мира требует постепенности и продуманности. Можно задать вопрос и не понять ответа. Можно задать вопрос и вообще ответа не получить.
Сначала Вопрошатели собирались в храмах и думали, что обращаются к Богу. Однажды спросили: «Кто ты, Всемогущий? Какой ты?» К изумлению священнослужителей, ответ гласил: «Я не всемогущ, потому что никто не может быть всемогущим. Я не Бог, потому что богов не существует. Я – Природа, я – Мир, в котором вы живете, и во мне нет разума, а есть одно только чистое знание, потому что Природа знает о себе все».
Вот так. Что осталось сейчас от церкви? Только храмы, в которых разместили научные лаборатории и где ставят опыты, чтобы понять ответы Природы. Понять ответ, чтобы суметь задать следующий вопрос. Искусство спрашивать Природу развивалось веками: вопрос нужно было поставить так, чтобы ответ не был ни тривиальным, ни непонятным.
Этому искусству я учился в университете пять лет. Знаете, о чем я хотел спросить, если буду избран Вопрошателем? Почему предметы падают вниз и никогда не улетают в небо. Сейчас это известно всем – закон тяготения, как же, но тридцать лет назад никто об этом и не задумывался. Мой вопрос не прошел отбора, Сход Вопрошателей спросил Природу в тот день, когда я был наконец избран в его состав: чему равна критическая масса урана. Что ж, стало нам лучше жить от того, что, узнав величину этой массы, мы смогли собрать атомную бомбу?
Было время, когда я хотел спросить: почему вопросы Природе задаются лишь раз в месяц и почему это должны делать лишь Вопрошатели, прошедшие специальный отбор? Почему Природа не желает слышать обычного человека?.. Конечно, и этот вопрос задан не был. Меня попросту исключили из числа Избранных, посчитав, что я кощунствую. Ведь мне, как и всем, было известно, что День знаний был установлен давным-давно, и ритуал возник потому, что сама Природа подсказала его, отвечая на какой-то вопрос наших далеких предков…
Шесть лет назад, в очередной раз оставшись в меньшинстве (мой вопрос о том, существуют ли иные звезды, кроме видимых глазом на небе, решили не задавать как несущественный), я подумал, что не выживу, если не узнаю ответа. Я не мог продвигаться в своих исследованиях, не получив ответы Природы на несколько моих вопросов. Но Сход не желал их задавать! Господа присяжные, фундаментальная наука никогда не была в чести у Вопрошателей…
Я понимал, что Вопрошатели не в состоянии спросить у Природы все и сразу. И я понимал, что, если обращусь к Природе сам, она не услышит меня.
Каков же выход?
Он показался мне естественным, он кажется мне естественным и сейчас, потому-то я и не признал себя виновным, потому и не пожелал отречься и потому стою перед вами, представляя, что меня ждет.
Если мы чего-то еще не знаем, почему нужно непременно спрашивать Природу? Почему не попробовать ответить самостоятельно? Может быть, не получится. Но нужно пробовать. Пытаться! Думать и искать…
Я сделал это. Построил из стекол и металла аппарат, устройство которого не было подсказано Природой, потому что мой вопрос о невидимых звездах так и не задали. Я назвал этот аппарат телескопом. Те, что пришли за мной, все уничтожили – и модель, и чертежи. И для вас, господа присяжные, слово «телескоп» не имеет смысла. Пока не имеет.
Теперь о том, последнем Дне. Меня исключили из числа Вопрошателей, но о том, какой вопрос будет задан, сообщили: «Есть ли горы на лунах?» А я уже знал ответ. Я размножил его, переслал каждому из Вопрошателей и попросил вскрыть конверт после… Я не был уверен, вы понимаете, я рисковал, но я не мог иначе.
И оказался прав! Я весь день прислушивался к себе, к своим мыслям. Ведь если мой, с таким трудом добытый, ответ неверен… Если Природа ответит иначе? Может, я сойду с ума? Произойдет раздвоение личности? Сидя дома, я смотрел на экраны и видел, как прояснились лица Вопрошателей – они услышали ответ и поняли его. А во мне не изменилось ничего! Это могло означать только одно: я ответил правильно. Сам. О том, что на лунах есть горы, и даже о том, как высоко они вздымаются, я уже знал, и Природа не сказала ничего для меня нового.
А потом Вопрошатели вскрыли конверты и вызвали стражу.
Вот и все, господа присяжные. Я понимаю, что разрушил мир. Привычный нам мир, в котором мы жили. Но ведь обратного пути нет. Мне кажется, что когда-нибудь Природе надоест отвечать на наши вопросы. И мы будем не готовы к тому, чтобы остаться одни. Что она такое – Природа? Иногда мне кажется, господа присяжные… Есть такая детская игра… Когда учишь ребенка читать… Он нажимает на кнопку, и загорается вопрос. Ребенок, если знает ответ, набирает его на клавиатуре… А Природа… Мир невообразимо велик – звезды, планеты… И человек – такая малость в этом непознанном хаосе. Почему – скажите мне – Природа слышит нас, отвечает нам? А может, ничего на самом деле нет – ни планет, ни звезд, ни наших двух солнц, ни наших пяти лун, и мы просто игрушки у какого-то ребенка, которого так вот и обучают знанию… И потому мы должны сами…
Что? Простите, еще два слова. Только два. Нельзя?
Тогда просьба. Когда меня не станет… Пусть Сход Вопрошателей спросит у Природы: нужно ли задавать вопросы? В моем банковском сейфе лежит конверт. В нем – ответ. Мой.
Я знаю, что он верен.
