Текст книги "Все разумные (Сборник)"
Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)
– В институте все занимаются горением, специфика такая, – с некоторым пренебрежением к непросвещенности следователя ответил Вязников.
– И о том, что ее муж ранее имел связь с Еленой Криницкой, она могла знать, верно? – продолжал Антон.
– Почему «могла»? – удивился свидетель. – Естественно, знала, поскольку сама же Володю у Ленки и отбила.
– Вот оно как… – удовлетворенно пробормотал Ромашин, занося слова Вязникова в протокол. – А сами вы? Я имею в виду: на пикнике были две пары, а вы поехали один.
– Ну и что? – неожиданно агрессивно осведомился Вязников. – Какое это имеет отношение к делу?
– Никакого, – поспешно отступился от своего вопроса Антон, отметив про себя, что свидетель и не мог взять с собой знакомую женского пола, поскольку поместить в машину еще одного пассажира было решительно невозможно.
Пролистав страницы протокола и сделав кое-какие выводы, Ромашин отправился в четвертую градскую больницу, где Митрохину М. К. уже перевели в общую палату, а назавтра и вовсе собирались выписать. Она по-прежнему начинала плакать при упоминании имени мужа, но объективные медицинские показатели свидетельствовали о том, что из шока женщину вывели, а горе оно и есть горе, лечит его только время, врачи тут бессильны.
Для разговора устроились в кабинете главного врача отделения, и Ромашин задал несколько нейтральных вопросов, чтобы свидетельница успокоилась. О погибшем он решил не спрашивать ничего, чтобы не провоцировать женские слезы, а говорил исключительно об отношениях Марии Митрохиной со свидетелями, и об отношениях свидетелей друг с другом. Ну и о работе, естественно, – о том, например, почему при нынешней системе оплаты научного труда (в газетах писали, что ученые живут чуть ли не впроголодь) работники института не бросают свою профессию и не уходят в коммерческие структуры.
– У нас текучести кадров почти нет, – сказала Маша, думая о чем-то своем. – И платят нормально, мы не филологи какие-нибудь. В прошлом году с Володей даже на Кипре побывали…
Тут Мария Митрохина запнулась и приготовилась разрыдаться, но Ромашин вовремя пресек эти поползновения, задав вопрос о Данииле Вязникове. Темная лошадка. Женщины у него нет, работает в теоретическом отделе, природу, по его же словам, не очень любит, на пикник поехал, потому что всю неделю готовил какой-то доклад, надо было выветрить из мозгов остатки формул, а тут как раз возможность подвернулась.
– Вязников действительно случайно оказался в вашей компании? – спросил Ромашин.
– Да, – пожала плечами Маша. – Хороший парень, но замкнутый, и все время один. Наверное, у него от формул мозги засорились, вот его Володя и пригласил…
При упоминании имени мужа на глаза Марии набежали слезы, и Ромашин поспешил закончить разговор. Покинув больницу, следователь поехал домой, анализируя по дороге полученные свидетельские показания.
Что получалось? Если оставить пока вопрос о способе поджога, то мотивы были практически у каждого. Елена Криницкая хотела отомстить бросившему ее любовнику, а каковы бывают женское коварство и скрытая ненависть, Антон знал не понаслышке – сталкивался по долгу службы. Мария Митрохина имела основания для ревности, и, судя по внешнему впечатлению, была не такой женщиной, чтобы прощать измены. Логики, правда, в этом не было – Митрохин ведь порвал с Криницкой, женившись на Марии, – но разве логика работает, когда речь идет о любви, соперничестве и ненависти?
Виктор Веденеев тоже имел мотив для совершения преступления – кража научной идеи только человеку, ничего в науке не понимавшему, могла показаться причиной, не стоившей внимания. Себя Антон не считал знатоком психологии людей творческого труда, но года два назад ему уже доводилось разбираться с аналогичным делом о покушении на убийство. Тогда, правда, жертве удалось выжить – ее пытались отравить, причем весьма неумело. Над мотивом посмеялся бы любой нормальный человек – речь шла о каком-то приборе, один сотрудник ставил эксперимент, а другой, как оказалось, портил показания аппаратуры примерно так, как в романе Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан» негодяй Негоро портил показания корабельного компаса, в результате чего шхуна-бриг «Пилигрим» попала вместо Южной Америки в Центральную Африку.
Да, Веденеев имел мотив и, возможно, даже способ знал, с помощью которого можно было устроить Митрохину внутренний пожар.
А вот у Даниила Вязникова мотива не оказалось никакого, и возможности совершить преступление у него, скорее всего, тоже не было. В компанию он затесался случайно, по работе с горючими веществами связан не был и даже доступа к ним не имел, в отличие от остальных трех свидетелей, которые вполне могли стать подозреваемыми.
Конечно, это выглядело подозрительно – почему у всех есть мотив, а у Вязникова нет? Что-то здесь не то. Видимо, существовала скрытая пока причина, и потому именно на Вязникова следовало обратить особое внимание.
Так рассуждал бы любой читатель детективов и поклонник Кристи и Марининой, но Антон из собственного опыта знал, что мотивы преступления чаще всего ясны, преступники обычно не такие интеллектуалы, какими их изображают беллетристы, и потому, если человек выглядит невиновным, то таковым он чаще всего является на самом деле. А если принять во внимание, что женщина вряд ли по психологии своей выбрала бы столь варварский способ убийства, то самым подозрительным в этой компании оказывается Веденеев, его и нужно разработать в первую очередь…
Света пришла сегодня с работы рано, к приходу мужа успела не только ужин приготовить, но даже отвезти к матери четырехлетнего Алешу – в детском саду объявили карантин по случаю скарлатины, и бабушка сама предложила забрать внука на неделю к себе. Умиротворенный великодушием любимой тещи, Антон расслабился и за ужином выпил водочки – традиционное жаркое тому очень способствовало.
Оставив в раковине грязную посуду, отправились в гостиную смотреть по программе РТР вечерние новости. Стычка в Думе между коммунистами и «яблочниками» была скучной, не очень понятной, и Света принялась рассказывать о том, как в фирме подрались сегодня две клиентки, не сумевшие договориться о том, которая из них была в очереди первой. Антон слушал вполуха и попросил жену помолчать, когда в конце выпуска показали сюжет о сгоревшем автомобиле. Репортер побывал на месте происшествия после отъезда Ромашина, машину как раз грузили на трейлер, рабочие ничего толком не знали, а майор ГИБДД гнусавым голосом сообщил уважаемым телезрителям, что не нужно, господа хорошие, превышать скорость, потому что иначе получаются негативные инциденты с летальными для некоторых водителей последствиями.
Мысленно воздев очи горе, Антон опять переключился на дело о сожжении Митрохина и подумал, что у Ильи уже есть, вероятно, более точные сведения о том, какую скорость превысил погибший, сунувшись в багажник стоявшего автомобиля.
– Извини, Светик, – пробормотал Антон и пошел к телефону.
– Слушаю… – сказал эксперт сонным голосом.
– Это Ромашин. Не думал, что ты спишь в такое детское время.
– Да уж слышу, что Ромашин, – буркнул Илья. – Мне вроде и имя твое тоже известно. Хочешь знать, что я выяснил на раскопках трупа?
– Если нетрудно…
– А вот и трудно! – злорадно заявил Илья. – По телефону объяснять долго, а химические формулы ты на слух не воспримешь, так что езжай ко мне, кофе я обеспечу.
– К тебе? – усомнился Антон. – Так ведь поздно уже. Пока доберусь…
– Кто говорил о детском времени?
– И вообще, я с женой.
– Все мы в этом мире с женами, – философски обобщил Илья.
– Нет, серьезно. Сына теща забрала, вот мы вдвоем…
– Приезжай со Светой. Ради такого случая я Олю разбужу.
– Договорились, – согласился Антон.
Репины жили недалеко, но ехать пришлось в объезд – на Профсоюзной меняли дорожное покрытие. Полчаса спустя Антон звонил в дверь, а Света с независимым видом читала написанное аэратором на грязной стене подъезда воззвание молодежи района к старикам с призывом убираться на тот свет и не мешать жить в новом веке.
Света с Ольгой встретились так, будто всю последнюю неделю мечтали расцеловаться и обсудить безвкусное манто первой леди России, надетое ею на презентации фильма Спилберга. Поняв, что жена пристроена, Антон последовал за Ильей в его кабинет, больше похожий на филиал кунсткамеры.
– В организме погибшего нет никаких веществ, способных воспламениться, – начал эксперт. – Больше тебе скажу – твоя гипотеза о так называемом внутреннем горении тоже не проходит. Обугливаться начала кожа, потом подкожный жировой слой и не больше сантиметра вглубь. Все. Будто человека сунули в печь крематория, а потом, когда горение только началось, быстренько вынули на стадии полуготовности.
– Но одежда… – перебил Антон.
– Вот именно! Одежда почти не пострадала, и этому я вообще не могу найти объяснения. Одежда на погибшем осталась почти целой, в то время, как автомобиль вспыхнул, будто свечка. Последнее, впрочем, понятно: этот дурак держал в багажнике запасную пластиковую канистру с бензином.
– Значит, именно бензин, воспламенившись…
– Бензин – это было уже потом, сначала загорелся Митрохин. Мгновенно и на очень короткий промежуток времени внутри багажника температура поднялась до нескольких сотен градусов, что и привело к воспламенению канистры. В это время Митрохин был уже мертв.
– Но такого быть не могло? – сказал Антон, и на этом риторическом вопросе беседу пришлось прервать, потому что Оля внесла поднос с кофейником, двумя чашечками и сахарницей.
– Сахар я не клала, – сказала она. – А если хотите печенья и вафли, ухаживайте за собой сами. У нас со Светой важное дело.
– Разберемся, – кивнул Илья.
– Я еще буду с этим работать, – продолжал он, когда жена вышла. – Все пока очень предварительно, работы там не на одну неделю. Но я сильно сомневаюсь, что удастся обнаружить что-нибудь принципиально новое в дополнение к тому, что я тебе сказал.
– А что ты мне сказал? – удивился Антон. – Я ничего не понял.
– Я тоже, – признался Илья. – Если как на духу, то причин для возгорания не было никаких. Ни внешних, ни внутренних.
– Следствий без причин не бывает, – пожал плечами Антон.
– Это ты в своем заключении напишешь, когда будешь закрывать дело в связи с истечением срока расследования.
– Ты думаешь, что…
– Так мне кажется. В предвариловке я обозначу, что экспертиза не дала однозначного ответа на вопрос о причинах возгорания. А что до неоднозначных, ты мне скажи, какая причина тебя больше устроит. Начальству-то все равно, если дело придется закрывать.
– Мне, в общем, тоже, – пробурчал Антон. – У тебя коньяку не найдется? Совсем ты мне голову заморочил.
– Найдется, – кивнул Илья. – С кофе или по рюмочке?
– По рюмочке и с лимоном.
Выпили с чувством.
Институт физики горения оказался длинным девятиэтажным зданием постройки семидесятых годов и располагался за высоким кирпичным забором. Пройдя проходную, где вооруженный автоматом охранник долго сличал его личность с фотографией, следователь попал во двор, огромный, как аэродром. Главный корпус возвышался, будто зуб, а рядом стояли корпуса поменьше, не видимые из-за забора, в том числе очень странные сооружения, больше похожие на разбомбленные вражеской авиацией пакгаузы. Горением в институте, видимо, занимались давно и серьезно.
– Разумеется, – сказал руководитель службы безопасности Борис Степанович Бережной, – мне уже звонили. Вашему эксперту тоже нужен пропуск? Нет проблем, но это будет не сегодня. Пусть приходит завтра. А вас, – Бережной посмотрел на Антона с подозрением, оценивая, видимо, способен ли следователь нарушить своими вопросами нормальную работу научного персонала, – вас сейчас проводят.
Лаборатория быстрого горения располагалась на шестом этаже, из окон открывался изумительный вид на дальний лес – чистый Шишкин, только медведей на поляне не хватало.
Когда Ромашин вошел, сотрудники в числе шести человек стояли у окна и, похоже, занимались подсчетом деревьев. Увидев следователя, Виктор Веденеев протянул ему руку со словами:
– Вы не знаете, как Маша? В больнице не дают информацию.
– Нормально, – сказал Ромашин. – Ее сегодня выпишут. А информацию не сообщают по нашему требованию.
– А, – кивнул Веденеев, – тайна расследования. Не стану спрашивать, что вам удалось выяснить, все равно не скажете.
– Разве не понятно? – сказал из-за спины Веденеева плотный коренастый мужчина лет сорока с кустистыми бровями и огромной лысиной, блестевшей в лучах солнца, как мутное, давно не чищеное зеркало. – Если следователь сам сюда явился, а не вызвал тебя к себе, то считай, что тут нас всех подозревают.
– Вас-то в чем, извините? – поднял брови Ромашин. – И кстати, как…
– Долидзе, – представился мужчина. – Константин Долидзе. Для друзей Костя, для официальных органов Константин Вахтангович. А подозреваете вы нас всех в том, что мы халатно или со злым умыслом вынесли с территории горючее вещество, которое и было использовано в давешнем умерщвлении.
Странно выражается, – подумал Ромашин. «Давешнее умерщвление», надо же. А вроде грузин…
– Вы специалисты, – сказал он. – Считаете, что это действительно могло произойти?
– Вынос или убийство? – осведомился Долидзе.
– То и другое.
– Вынести горючку могли, – кивнул Константин. – Убить – нет. Я имею в виду способ… Нам Витя все описал в подробностях, и Лена тоже…
Только сейчас Ромашин обратил внимание на Криницкую, которая при появлении следователя спряталась в тени большого шкафа, перегородившего комнату.
– Я бы хотел поговорить с каждым из вас в отдельности, – сказал Антон. – По-моему, вон там, в углу, вполне можно уединиться.
В углу уже уединилась Елена Дмитриевна, и Антон направился к ней, взглядом попросив остальных продолжить свои разговоры.
За шкафом было не то чтобы темно, но сумрачно, и Антон случайно задел рукой клавиатуру стоявшего на лабораторном столе компьютера, и спавший экран осветился, голубой фон сделал обстановку интимной и даже чуть таинственной.
– Я все время думаю, – сказала Криницкая, не дожидаясь вопроса. – Не могло этого быть. Никак. Никогда.
– Что быть не могло, Елена Дмитриевна? – осторожно осведомился Антон.
– Ничего не могло. Я же вижу, куда вы клоните. Нет у нас таких горючек. И в институте нет. А убить Володю… Господи, даже подумать об этом… Маша? Она его больше жизни… Когда у него осенью нашли опухоль… Потом оказалось, что доброкачественная, вырезали, и все, но сначала, вы же понимаете, подумали… Маша чуть сама не умерла, у нее, когда все хорошо закончилось, было такое нервное истощение, что…
– Ревность… – вставил Ромашин.
– Какая ревность, о чем вы? К кому? Я знаю, вам уже донесли… Да, мы с Володей были… И что? Вы можете допустить, что любовь – она как… ну… в общем, приходит, когда не ждешь, и уходит, не спрашивая. Так и у нас было. Мы с Володей слишком разные люди. Может, поэтому… Я у них на свадьбе была подругой невесты. Маша была такая счастливая, что я все время думала: «Как хорошо, что у нас с Володей все кончилось».
Она ведь не Машу выгораживает, – подумал Антон, – а себя, доказывая, что не было никакой ревности. Случилась любовь и прошла. Появилась новая – Виктор Веденеев, вот он стоит отдельно от группы, бросает взгляды в нашу сторону, боится, как бы Лена не сказала что-нибудь, о чем потом придется жалеть.
Антон сделал приглашающий жест, и Веденеев подошел к столу, сел рядом с Криницкой, успокаивающе положил ладонь ей на руку.
– Я не знаю, о чем вы Лену спрашивали, – сказал он, – но хочу сказать, что нет в нашей лаборатории таких горючек, чтобы… – он запнулся, не желая произносить слово «убить», но не находя и других слов для замены.
«Что они все об одном? – с досадой подумал Антон. Наверное, именно эту проблему они обсуждали, когда я вошел. Нет таких горючек, значит, и способа нет. Глупо, вообще говоря, с их стороны утверждать то, что будет обязательно проверено. Точнее – глупо, если они знают, что экспертиза докажет обратное. Но ведь они не дураки – ни Веденеев, ни Криницкая, ни этот Долидзе, ни остальные».
– Я не занимаюсь сейчас физико-химическими проблемами, – сказал Ромашин. – Я в них ничего не понимаю. Возможно, смерть вашего друга была несчастным случаем. Возможно – нет.
– Если нет, то вы ищете мотивы, – перебил следователя Веденеев. – Уверяю вас, ни у кого и мотивов не было. Мы дружили.
– А идея, которую Митрохин у вас украл и выдал за собственную?
– Вы имеете в виду способ синтеза в вакуумной камере при подаче модулированного напряжения?
Возможно, Антон действительно имел в виду именно это. Вряд ли Митрохин украл у Веденеева две идеи. Хотя, если в первый раз ему сошло с рук, он мог и вторично…
– Да, – сказал Ромашин. – Об этой идее я и говорю.
– Вы утверждаете, что не разбираетесь в физико-химии горения?.. Не украл у меня Володя эту идею, с чего вы взяли?
– Даня, наверное, проболтался, – тихо произнесла Криницкая.
– А… Когда статья вышла, в институте действительно многие говорили, что идея у Володи краденая. Глупо, что Даниил поверил. Спросил бы у меня, я бы… Понимаете, идея действительно была моей, мы ее с Володей обсуждали, и он разработал экспериментальную методику. А я в это время работал над кластерным бло… Неважно. В общем, я ему сказал: делай сам, на меня можешь не ссылаться.
– Володя никогда бы не взял чужое, – гневно бросила Криницкая и даже кулачком по столу стукнула. – Если это вам Даня сказал, то он… он… Я с ним разберусь!
– Лена, – предостерегающе произнес Веденеев и повернулся к следователю: – Даниил теоретик, у него специфические представления об интеллектуальной собственности. Он бы точно не стал отказываться от авторства.
– Допустим, – уклончиво сказал Ромашин, чувствуя, как обнаруженные им мотивы тают, будто снег в апреле. – Вы говорите: Вязников не стал бы… Вы хорошо его знаете?
– По работе – да, конечно, – пожал плечами Веденеев. – Замечательный теоретик, такой интуиции, как у него, я ни у кого не встречал.
– Он бывал в лаборатории?
– Здесь, у нас? Нет, конечно, на этаж у него нет допуска.
– Не понимаю, – искренне удивился Ромашин. – Он ведь работает с вами…
– Да, все расчеты реакций объемного горения – его, и почти вся обработка результатов.
– И он не приходил в лабораторию?
– А что ему здесь делать? Теоретики сидят во втором корпусе. Даниилу вообще противопоказано появляться там, где есть работающие приборы и установки. Либо что-нибудь тут же перегорит, либо отключится, либо еще какая-нибудь гадость произойдет…
– Случай у Догилевых помнишь? – оживилась Криницкая, которая, похоже, рада была поменять тему разговора.
– Конечно, – кивнул Веденеев. – Это случилось на именинах у Зиночки Догилевой, она у нас лаборанткой работает, – обратился он к Ромашину. – Собрались на даче, человек двадцать там было, все свои, Даниила тоже позвали, не потому, что с ним веселее, а потому, что жалко его. Живет один, ни родителей, ни братьев-сестер, никого. С женщинами тоже не везет… Так вот, до его приезда все шло нормально, но как только Даниил вошел в дом, сразу начали портиться подряд все бытовые приборы. Холодильник отключился и больше включиться не пожелал. Экран телевизора погас. Что там было еще?
– Утюг, – подсказала Криницкая.
– Да, это самое удивительное! – воскликнул Веденеев. – На газовой плите стоял чугунный утюг, Зинины родители обычно использовали его, как тяжесть, когда капусту солили. В последний раз им гладили при царе Горохе. Так вот, Зина хотела переставить утюг на кухонный стол, потому что нужна была конфорка, и обожгла ладонь: железяка оказалась раскаленной.
– Что тут удивительного? – поднял брови Ромашин. – Утюг – вы сами сказали – стоял на плите.
– Но газ-то не горел!
– Значит, кто-то зажигал раньше, а потом выключил.
– Исключено, – твердо сказал Веденеев. – Был выключен главный вентиль, что во дворе. Я пошел, чтобы повернуть рычаг, а тут Зина завопила из кухни…
– Интересно, – сказал Антон, хотя ничего интересного в рассказе Веденеева не нашел: обычная байка. Был у Антона в детстве приятель по прозвищу Флашка, который спотыкался на ровном месте. Все считали, что Флашка придуривается и играет на публику, но Антон, бывавший у приятеля дома, знал, что это не так. Флашка был несчастным человеком – он даже по квартире старался перемещаться, нащупывая ногами путь, чтобы обо что-нибудь не споткнуться. И все равно падал, а однажды сломал ногу, упав с единственной ступеньки у школьных дверей. Объяснения этому феномену у Антона не было, а психолог с Петровки, которому он как-то рассказал эту историю, заметил глубокомысленно, что речь идет, скорее всего, о подсознательном процессе, когда ноги подворачиваются вне всякой связи с окружающей действительностью.
Правда, электроприборы в присутствии Флашки работали нормально, а утюги сами собой не нагревались.
– Интересно, – повторил Ромашин. – Вот вы сказали, что вам было Вязникова жаль: и девушки у него нет, и живет он бобылем. Но ведь, по вашим же словам, он теоретик божьей милостью. Нужно ли его жалеть? Разве работа не компенсирует отсутствие женщины?
Виктор и Елена переглянулись.
– Для иных, может, и компенсирует, – уклончиво сказал Веденеев. – А иные всю жизнь страдают.
Ромашин молча переводил взгляд с Виктора на Елену. Он догадывался, что должно быть продолжение, и терпеливо ждал.
– Да что там, – тихо сказала Елена, – вы все равно узнаете. К гибели Володи это не имеет никакого отношения…
– Вязников давно и безнадежно влюблен в Митрохину, – без эмоций проговорил Ромашин, сложив в голове нехитрую мозаику. Криницкая вздохнула, а Веденеев едва заметно поднял брови и посмотрел на следователя с уважением.
– Он никогда в этом не признается, – сказала Криницкая, – и уж тем более – Маше. Впрочем, может, сейчас… Нет, думаю, что и сейчас тоже. Особенно сейчас.
– Вы считаете, что это мотив? – неожиданно агрессивно спросил Веденеев. – Оставьте эти идеи, Даниил и мухи обидеть не способен!
– Вообще-то, – сказал Ромашин, – вопросы должен задавать я. Но раз уж вы спросили… Конечно, мотив слабоват. А возможности для реализации вообще никакой.
– Так что подозреваемыми все равно остаемся мы с Леной, да еще, возможно, Маша, – с мрачным видом заявил Веденеев.
Ответить Ромашин не успел – за шкаф заглянул давешний грузин по фамилии Долидзе.
– Господа, – сказал он, – я, к сожалению, вынужден прервать вашу беседу. Витя, – обратился он к Веденееву, – во втором тигле пошел отсчет. Вы могли бы отложить разговор на два-три часа? Иначе придется прервать эксперимент, а это довольно большие деньги.
– Да мы уже закончили, – сказал Ромашин, поднимаясь.
– Удалось разобраться? – поинтересовался Долидзе. – Или вы так и остались в убеждении, что Володю убили Витя с Леной?
– У меня нет оснований для такого предположения, – сухо сказал Антон.
– Но вы его, тем не менее, сделали, – осуждающе проговорил Долидзе.
– Всего хорошего, – сказал Ромашин и направился к двери.
За его спиной кто-то прерывисто вздохнул.
К теоретикам следователь не пошел. О чем говорить с Вязниковом, он пока не решил, а становиться объектом наблюдения со стороны десятка умных и проницательных людей ему не хотелось.
Вернувшись на работу, Ромашин позвонил в лабораторию судебной экспертизы.
– Илья? – сказал он. – Я только что из института.
– Отлично! – обрадовался Репин. – Я туда завтра собираюсь. Давай встретимся, расскажешь о впечатлениях.
– Да, маловато информации, – сказал он час спустя, выслушав Антона. Разговор происходил в кабинете Репина, хозяин расположился за журнальным столиком, а гость ходил из угла в угол, с неодобрением поглядывая на разбросанные в беспорядке бумаги, лежавшие не только на письменном столе, но и на журнальном, а еще на кожухе компьютера, в большой картонной коробке в углу и даже там, где бумагам не полагалось находиться в принципе: в полуоткрытом, будто рот астматика, обувном ящике. – По сути, ничего ты не выяснил, если не говорить о странной способности Вязникова нагревать утюг и портить электроприборы.
– При чем здесь утюг? – отмахнулся Антон. – Тебе нужно разобраться в горючих смесях, над которыми работают в лаборатории. Сложное дело – я не о твоей компетенции говорю, а о том, что с тобой вряд ли будут делиться нужной информацией.
– Как, ты говоришь, комментировал Веденеев? – перебил друга Илья. – «Либо что-нибудь перегорит, либо отключится, либо еще какая-нибудь гадость произойдет»? Вроде самопроизвольного возгорания. Конечно, человек – не утюг на даче…
– Ты о чем? – с недоумением спросил Антон, остановившись перед Репиним и глядя на него сверху вниз.
– При Вязникове раскалился утюг, чего быть не могло. При Вязникове перестал работать исправный холодильник. При Вязникове без видимой причины сгорел человек.
– Илюша, – раздраженно сказал Антон. – Давай без фантазий, хорошо? Иногда твое воображение мешает делу.
– Да? – отозвался Репин. – Вероятно, ты прав. Но все-таки я бы на твоем месте…
Под вечер Антон наконец решился и позвонил в муровский архив, куда обращался чрезвычайно редко – с майором Ниной Равдиной у него отношения не сложились, они невзлюбили друг друга с первого взгляда, бывает ведь и такое в жизни, а на работе – сплошь да рядом. Уже набрав номер, Антон отметил про себя, что, похоже, подсознательно тянул время до пяти часов, когда Равдина обычно уходила домой, а на телефоне дежурили девочки, более, чем их начальница, склонные выслушивать нелепые порой обращения оперативников и районных следователей. Идея, которую просил проверить Илья, Антону выглядела притянутой за уши и не имевшей отношения к делу о смерти Митрохина. Он согласился навести справки, представляя, что подумают о нем девочки из архива, услышав, какие сведения необходимы следователю Ромашину.
Путаясь и перескакивая с пятого на десятое, Антон изложил свою просьбу и услышал в ответ:
– Перешлите электронной почтой или по факсу официальный запрос, и мы постараемся найти в банке данных нужную вам информацию.
Да, майор Равдина хорошо вымуштровала своих подчиненных – хоть бы одна человеческая интонация прозвучала в голосе этой молоденькой, судя по голосу, сотрудницы со странной фамилией Рукенглаз!
– Понял, – буркнул Ромашин. – Прямо сейчас перешлю.
Что и сделал, набросав стандартный текст требования. Толку-то. К официальным запросам и отношение официальное. Теперь жди неделями, пока вечно занятые сотрудницы вечно недовольной майорши займутся запросом, отпуская при этом нелицеприятные шуточки в адрес районного следователя, который сам не знает, что спрашивает.
Майор Равдина позвонила в девять утра, Антон только вошел в кабинет, спал он этой ночью плохо – было душно даже при открытых окнах, – и потому не сразу понял, чего хочет от него женщина с властным и капризным голосом.
– Так вас уже не интересует запрошенная информация? – раздраженно спросила Равдина, не расслышав в голосе Ромашина ожидаемого энтузиазма.
– Интересует! – воскликнул Антон. – Просто, – не удержался он от едкого замечания, – прошло уже… м-м… восемнадцать суток после того, как я послал факс…
– Восемнадцать суток и шестнадцать часов, – невозмутимо поправила Равдина. – Ваш запрос был рассмотрен в порядке очереди. Переслать результат по электронной почте или вы предпочитаете факс?
– По факсу, – быстро сказал Антон. Не объяснять же этой рыбе в форме майора, что в райотделе всего три компьютера, а электронная почта есть только у начальника, которому следователь Ромашин еще в прошлый четверг доложил о полной бесперспективности дальнейшего расследования по делу о гибели Владимира Митрохина.
О запросе в муровский архив Антон не забыл, но и отношения своего к странной идее Ильи не изменил: когда дело разваливается, самые странные предположения имеют право на жизнь, но на самом-то деле все это глупость несусветная, и сведения, которые сейчас перешлет недовольная майорша, поставят точку и на этой, явно ни к чему непригодной гипотезе.
– Ничего себе, – пробормотал Антон, когда полчаса спустя забрал в дежурке только что выползшие из факсового аппарата листы бумаги. Одного, по его предположениям, было достаточно, а выползло семь, да еще с текстом через один интервал – надо же, интересно, что такого надыбали девчонки в банках данных по городским происшествиям?
Вернувшись в кабинет, Антон углубился в чтение. Вечером он взял бумаги домой и перечитал их после ужина, пока Света мыла посуду, а четырехлетний Алеша смотрел по телевизору сказку для малышей.
Утром следователь Ромашин заперся в своем служебном кабинете и, сославшись на срочные дела, попросил его не беспокоить. Он в третий, а потом в четвертый и пятый раз перечитал полученные из архива бумаги, а потом набрал номер эксперта Репина.
– Илюша? – сказал он. – Тут ответ на запрос поступил. Приедешь ко мне или зачитать тебе по телефону?
Света позвонила в полдень и спросила, придет ли он домой вовремя, потому что будут показывать концерт Киркорова, и ей бы хотелось посмотреть, положив голову мужу на плечо. Алешку мама забрала на все выходные, и вечер они проведут вдвоем. Неужели он не понимает, как это иногда бывает важно?
– Светочка, – проникновенно сказал Антон, – я вернусь рано и, может быть, не один, а с приятелем. Так что ты приготовь что-нибудь вкусненькое, хорошо?
Будучи уже пять лет замужем за следователем, Света умела делать простые умозаключения, и потому ответила коротко.
– Хорошо, – сказала она, но вложила в это слово все свое невысказанное недовольство.
Положив трубку, Ромашин посмотрел на часы – двенадцать часов одиннадцать минут. Сегодня пятница, но если Вязников действительно таков, каким его описывают сослуживцы, то, скорее всего, он еще в лаборатории. Хотя, с другой стороны, теоретик может работать и дома, в спокойной обстановке.
Сначала Антон позвонил в институт.
– Только что вышел, – сказал приятный женский голос. – Может быть, еще на этаже, ждет лифта. Позвать?
– Да, если не трудно, – попросил Ромашин.
Запыхавшийся голос Вязникова послышался в трубке минуты через три.
– Это Ромашин, следователь милиции, – сказал Антон. То ли ему показалось, то ли Вязников на другом конце провода действительно всхлипнул? – Вы не могли бы составить мне сегодня компанию? Хочу с вами поговорить.
– Я… – деревянным голосом проговорил Вязников. – У меня… Мне приехать в отделение?
– Не очень удобное место для спокойного разговора, – усмехнулся Антон. – К тому же, я обещал жене быть рано. Так что приглашаю к себе – гарантирую кофе, чай, бутерброды. Есть напитки покрепче.
– Э… Как-то это… Вы меня в гости или на допрос? – голос Вязникова стал чуть более бодрым.
– Допрашивать вас будет моя жена, она обожает новых людей. А мы с вами просто поговорим.
