Текст книги "Искатель. 2013. Выпуск №10"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

Соавторы: Михаил Федоров,Алексей Олин,Кирилл Берендеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Вот увидел на плоской равнине особнячок с колоннами и воскликнул: «Он!» – показав на нужный номер.

Федин вылез из машины, стал фотографировать, готовый в любой момент запрыгнуть в салон, если выскочит охранник, потом фотографировал фундамент, еще дома рядом и довольный, что все-таки нашел нужный участок, прыгнул на сиденье:

– Все нормально. Теперь увидел своими глазами, что не достроил Кирюха…

Они повернули на шоссе, устремившееся на юг через горные тоннели. Глаза разбегались от вершин, снежных отрогов и россыпей коттеджей у густой сини моря.

Когда скатились к расширившейся полосе и над головой, словно прижимаясь к земле темно-синим брюхом, проплыл «Боинг», Федин понял: «Адлер…»

В этом городе находился сочинский аэропорт.

Поплутав в роскошных кипарисовых аллеях, за которыми сверкнули купола церкви, подъехали к отелю, в котором разместился Федин: номер с двуспальной кроватью, душевой и балкончиком во двор, прокуренный, словно здесь ночевал взвод солдат, казался вполне приличным.

Друг Кирилла уехал по делам.

Федин справился у дежурной, моложавой брюнетки, о названии отеля.

– «Мечта» – ответила та.

На «мечту» бледная фасадами гостиница не особо походила.

Федин пошел искать дорогу, чтобы вернуться в Сочи. По аллее, уставленной щитами с портретами почетных граждан Адлера, дошел до многокупольной церкви, которую проезжал, у рынка запрыгнул в автобус с табличкой: «Адлер – Сочи».

Дорога шла над морем, он видел вдали, в проемах гор, виадуки, по одному из которых приехал недавно.

Под мостом спряталась Кудепста.

«Отсюда казаки уходили через горы в Гудауту», – вспомнил, что знал про недавнюю абхазо-грузинскую войну.

Заметил на холмике серый терем с лесами под крышу и огромной вывеской на заборе: «Храм-часовня адмирала Федора Ушакова». Он знал, что адмиралом Ушаковым интересуется дочь председателя их писательского союза Марина Ганичева, и подумал: «Обязательно расскажу о находке».

Маршрутка летела по роскошному шоссе, к склонам липли поселки-городки-курорты, запахло гнилью в Мацесте. Вот въехали в Сочи, повалили знакомые с детства названия: дендрарий, санаторий имени Фабрициуса, где отдыхал с отцом, вереницы коттеджей, фуникулер, буйство зелени, полный контраст зиме за Кавказскими горами.

5

У дверей кабинета следователя вздохнул, нажал на ручку и толкнул. Дверь не открылась.

«Ничего себе, – глянул на сотовый, – четыре часа».

Еще раз толкнул, приложил ухо к створу, прислушался, пнул ногой.

Без толку.

«Он что, забыл про меня?»

Набрал номер сотового следователя и громко, на весь коридор, так что из других кабинетов повыскакивали сотрудники, выяснял, где он, что он, а тот как ни при чем:

– Да меня дернули в прокуратуру… Давайте завтра…

«Какая прокуратура?! – заклокотало внутри. – Я к вам за тысячу километров приехал!»

Пришлось смириться:

– Ладно, завтра так завтра…

– Тоже, в четыре часа…

Решил не терять времени и проведать Кирилла, которого должны были доставить из Армавира. Побежал по тротуару к набережной, пересек узкую, забитую автомобилями улицу, нырнул в переход, выскочил в оазис зелени и увидел в стороне от морского вокзала, похожего шпилями на железнодорожный, огороженный прямоугольник.

Припустил к проходной.

– Это УВД?

– Да, Сочинское, – ответил сержант-армянин.

– Мне в ИВС, там у меня человек…

– А вы кто будете?

– Адвокат из Воронежа…

Сержант улыбнулся, глянул на корочку и пропустил.

Он удивился: в Воронеже из него вытряхнули бы всю душу, пока впустили бы на территорию полицейского Управления.

Во дворике свернул к железной двери с глазком. Его впустили, он оказался в коридоре с решетчатыми дверьми, который свежестью воздуха вовсе не походил на изолятор, здесь словно работали кондиционеры. Он вспомнил пропахший куревом следственный изолятор в Армавире, вагон в поезде, изоляторы по всей стране, воскликнул:

– Вот это да!

В комнатенке напротив него – его интеллигент с прилизанным седым клинышком:

Они смеялись: «Следак, как заяц, бегает от нас».

Пугались: «У него еще три тома».

Ругались: «В прокуратуре, говорит, был! Да это отмазка».

Обсуждали, в каком случае как себя вести, забывая про время, которое катилось к вечеру.

– Ну ладно, – Федин пожал руку Кириллу. – Будем держаться…

Оказавшись за воротами Управления, пошел не в гору к вокзалу, а свернул на набережную, где мрачное море слилось со смутным небом и черноту разбавляла пена бившихся о камни волн. А из темноты выползали парочки, бесцеремонно целуясь и обнимаясь; проходили папы с детками за руку, гуляли девчонки, и он подумал: «Сочинский Арбат».

По тоннелю из сомкнутых макушками туй поспешил к дороге и впрыгнул в маршрутку.

В Адлере сошел у рынка, превратившегося в темные закоулки, плутал по улицам, ища гостиницу, с ужасов осознавая, что не знает даже адреса, а название «Мечта» ничего редким шарахающимся прохожим не говорило.

Уже представив себя улегшимся ночевать на лужайке, каким-то адвокатским нюхом учуял нужный маршрут, а увидев церквушку во множестве куполов, вздохнул: где-то рядом «Мечта».

Свалившись в двуспальную кровать, разбросал руки и ноги.

– В прошлый приезд жался на полке в поезде, на скамье армавирского вокзала… А тут – шикарные апартаменты.

Теперешний отдых в сравнении с прежним показался барским.

Когда утром думал, во сколько выехать в Сочи, позвонил следователь:

– Сегодня встреча не состоится…

– Почему?

– Меня посылают в Туапсе… Обыск надо сделать.

– Не у нас? – содрогнулось внутри Федина.

– Да нет…

– Так как мне быть?

– Давайте завтра в одиннадцать…

Ему ничего не оставалось, как смириться. Что ж, он подождет. Ради сына поэтессы. Решил по привычке изучить местность, где оказался. Гуляя по Адлеру, сел в маршрутку и поехал на Псоу, поражаясь размаху строительства олимпийских объектов: кругом бетоновозы, крутящиеся стрелы кранов, ревущие бульдозеры, пролеты мостов, вышки арматуры от моря до гор.

Не доходя до абхазской границы заглянул на Казачий рынок, накупил мандаринов и теперь, не деля на дольки, поедал один за другим, наслаждаясь нежданным счастьем. А вернувшись к отелю, ходил вдоль набережной, по которой сновали одиночки и редкие парочки, добрался до железнодорожного вокзала, где тоже нависали краны и росли с боков старого вокзала громадины будущего олимпийского, и снова вернулся к морю, присел на скамью и удивлялся:

– Десять дней до Нового года, а теплынь, как в конце мая…

Вдыхал воздух, представлял, как пропитанный соленой водой поток охватывает альвеолы и очищает их, как само море чистит его организм от всего адвокатского, сутолочного, горького.

Ложился спать и замирал, готовясь к завтрашнему «бою».

Перед сном позвонила поэтесса, и он эмоционально, в деталях рассказывал, как второй день следователь водит его за нос, а та охала и не знала, радоваться или нет.

Его разбудил следователь:

– В одиннадцать не могут… Отправляют этап…

– Этап так этап…

– Давайте в два дня… Но это уже точно…

– Но было уже точно…

– Это точно-преточно…

Согласился, не стал спрашивать, удачно ли тот съездил в Туапсе.

И добавил:

– Но учтите, если что, я уеду в Воронеж…

– Да-да, конечно…

Полежал, хотел уже встать, как позвонила поэтесса:

– Мне только что звонил Илья… Его отправляют на этап…

– Как на этап?! У меня с ним встреча в два, – вскочил Федин.

– Не знаю, не знаю…

Его не удивляло, что даже в самых скрытых от внешнего мира местах, в изоляторах, люди свободно звонят на волю, как будто там установлен таксофон.

И он лишь произнес:

– Но я же не могу сказать следаку, что вы мне звонили…

– Конечно… Видимо, это ошибка…

– К двум собираюсь и еду.

6

Спешил по знакомой аллее, уже четче приглядываясь к баобабам-деревьям, миновал церковь, в конце рынка решительно остановил микроавтобус. Ехал, считая минуты, в то время как автобус зависал в пробках узких улиц Адлера, который исполосовали строящиеся магистрали, оставив для проезда не то дырки, не то щели, и он нервничал: успеет ли к двум?

Вот выбрались на простор и рванули по шоссе, как по протоке реки на глиссере, настроение поднялось, но время уже катило к двум и, когда проезжали Хосту, на сотовом показывало – «41», «42» минуты… А когда зависли в пробке из-за ремонта дороги, нажимал на кнопочку звонка и сбрасывал вызов:

– Позвонить? Не позвонить…

И в 14–10 не выдержал:

– Это адвокат… Я еду…

– Где вы?

– Да вот, указатель «Сочи» проехали. Но впереди хвост пробки…

– Да, вам не скоро…

– Но ждите…

Когда микроавтобус взобрался на горку и с нее открылось море, раздался звонок:

– Вот какая штука… Его увез этап…

– Как увез?! – Федин вскочил, оглушив автобус криком.

– Я сам не пойму…

Федин сел, уже разнося автобус возгласами:

– Я три дня у вас… И вы… Я что, приехал купаться?.. Сейчас не лето… Что вы творите?!..

Как реагировал на слова Федина следователь, он не знал, может, смеялся, а может, покусывал губы, но адвокату выпала дилемма: ехать дальше в Сочи или возвращаться.

И он провыл:

– Вы же сами сказали, переносите с одиннадцати на два, из-за этапа…

– Да переношу… А теперь и не знаю…

– Ждите, я все равно приеду…

Он уже не спешил в Сочи, а ехал и, не обращая внимания на пассажиров, изливал душу носатому водителю-кавказцу, который сочувственно кивал головой. Федин же только хотел посмотреть в глаза подполковнику.

Но тот при его появлении развел руками:

– Увезли…

– А как могли без вас? – спросил он в лоб.

– Не знаю… Но буду писать представление…

– Мне ваши представления, – произнес, думая, что тот врет.

Сунул несколько заранее написанных ходатайств.

На такой острой ноте распрощались.

Федин снова направлялся в Адлер. Словно в унисон его настроению, изменилась погода, полил дождь. Он, мокрый, прячась от ливня, бежал по улочкам Адлера в «Мечту». В «Мечте» отогревался под струей горячей воды, ругался, рассказывая позвонившей поэтессе о хитромудром следователе, а потом плюхнулся на кровать и отрубился, машинально считая во сне: в понедельник прибыл к 10, перенесли встречу на 16 – раз, в 16 не состоялась, перенесли на 16 следующего дня – два, в 16 отменили – перенесли на 11 в среду – три, с 11 на 14 – четыре… Четыре раза переносили… Пять раз кинули…

Такого в своей адвокатской практике вспомнить не мог. В самом деле, от него бегали, как зайцы.

Но утешало: что-то у следователя не ладится, а это говорило о хорошем для Кирилла.

И не слышал ни стука дождя по крышам, ни гула моря. Он не испытывал сожаления, что поездка опять прошла впустую, но радовался, что не пришлось портить нервы и ему даже удалось отдохнуть. И где? В Адлере. Скажи кому, что поехал на отдых в Сочи перед новым годом, никто не поверит.

Он дождался утра, когда утих ливень, подхватил сумку и сетку с мандаринами и припустил на вокзал, где сел в ближайший поезд «Адлер – Архангельск», растянулся на полке и только тут ощутил всю сладость поездки, оказавшейся пустяшной, сместившей нервотрепку на более позднюю пору, но нервотрепка неминуемо придет, и от нее он вряд ли увернется.

«Следак косит под дурака… А что он задумал?.. Эти его переносы – чистая химия… Сам дотянул до того, как отправили Кирюху…»

Вдруг пришла догадка:

– Они выдавливают меня… Надеются – перестану ездить… И они все слепят…

Стало жалко Кирилла и его мать.

А она звонила:

– Как там?

– Да как… Кирилла по этапу…

– Это неплохо, – словно успокаивала, – что-то у них заело…

Невольно спросил:

– Как там Марина? – имел в виду дочь председателя Союза писателей.

– Ездит в Германию на лечение…

Федин слышал, что у нее объявилась болезнь.

– Передайте, что в Кудепсте нашел храм Ушакова. Это ей новогодний подарок.

В голове возникла крамольная мысль, уж не доехать ли до Архангельска, где жила мать Кирилла, и там объясниться, глянуть на Белое море, северное, после южного Черного. Словно он круизер, накручивает километры по России в поиске впечатлений.

Прощально блистала рябь за окном, уткнулся в стекло.

– Всегда замечаешь красоту, когда приходится с ней расставаться…

И понял почему: сжавшаяся внутри пружина разжалась, он расслабился и теперь мог оглядеться, настроиться на другое, насладиться…

Уминал мандарины, отмечал тоннели и «курортные базары» – так называл городки, куда слетелись чайки; латунь к горизонту – туда бежали белогвардейцы в Гражданскую.

Показался длиннющий туапсинский мол: заправляли танкеры.

За полночь проезжали Армавир. Заметил строчки огней в темноте. «Где-то там СИЗО. И Кирюха… А ведь не сойдешь, и не встретишься».

Из ночи полезли жухлые припорошенные поля, ехал по степям Придонья.

После плюс пятнадцати градусов в Сочи в Воронеже обожгло – минус десять. Он рад был и не рад, что вернулся, мог дальше дожидаться возвращения Кирилла в Сочи, но что-то тяжелое давило на сердце и отпустило только на равнине. Световой день пошел в рост, а ясности в деле сына поэтессы не добавилось.

7

Решил: «До нового года в Сочи не поеду ни за что!»

И, как будто услышав его, звонила поэтесса:

– Вы лучше заболейте…

Договорился уйти на больничный, тем более что сочинские круизы измотали изрядно.

Ушел, собирался в Москву на новогодние праздники, когда вечером раздался звонок:

– Кириллу предъявили обвинение…

– Как, предъявили?! – вырвалось.

– Дело направили в суд…

– Как?! Без адвоката, без меня…

– Он тоже в шоке… Сунули этого, кто только деньги тянул…

Федин понял: адвоката по назначению.

– Илья отказывался, – говорила нервно мать. – Но им наплевать…

– Вот он, Сочи! Творят, что хотят!

Весь вечер Федин писал жалобы, которые с утра хотел отправить всем должностным лицам – от сочинских прокуроров до московских в Генеральной, и думал: не дай бог его погонят в Сочи на Новый год. И как-то замалчивал этот вопрос, решив в любом случае уехать с женой к внучке в столицу. И ругаясь: им закон, что дышло, все больше убеждался, как далек закон от закона, в который сочинцы не заглядывают.

Досаждало: уеду в Москву, а если оттуда выдернут?

Перехватят – не перехватят?

И что будет в Сочи, когда снова туда попадет?

Сердце стучало, в виски било и звучало: «И надо тебе это?»

А выходило, что надо.

В самую рань отправил по почте десяток конвертов:

– Вот они, мои снаряды… Только смогут ли они поразить цель?..

Ждал. Все предновогодние дни ждал. Новогодние. После-новогодние. Новый год оказался тусклым в сравнении с другими, как бы притушенным сочинским нытьем: как там? Что с делом? Единственная отрада, внучка, легла бальзамом на душу.

Вернувшись в Воронеж, в первый после праздников день 10 января позвонил следователю:

– Здравствуйте. Это адвокат из Воронежа. С Новым годом вас! – сказал и почувствовал, как на другой стороне словно замялись. – Что там с моим подзащитным?

Прежде бодрый голос следователя сник:

– Я вам все направил.

– Что отправил?.. Я ничего не получал.

– Но я послал… Там ответы на ваши ходатайства…

Федина посетила надежда: говорит о ходатайствах, выходит, дело еще у него. Мать Кирилла что-то спутала.

И спросил:

– Так когда и какие следственные действия будете проводить?

– Я все провел.

– Как провел?!

– Провел.

– А где дело? – спросил, замолчав после вопроса.

– У прокурора.

Федин, проглотил комок в горле.

– Вы что, предъявили обвинение?

– Да…

– А я?

– Был адвокат.

– Неправда, меня не было!

– Был по назначению… Я вас извещал… Как положено, за пять дней.

– Как извещал?! – Федин вскочил.

Провод от трубки натянулся.

– Телеграмму посылал.

– Я ничего не получал! Проверьте!

– Не знаю, не знаю… За пять дней предупреждали.

– Как предупреждали?! Где моя роспись?! Где дело?

– Отправил прокурору.

– Какому? Городскому или района?

– Не знаю, – сказал и снова замялся.

«Ну, тварь!»

– Как это не знаешь?!

– Не я отправлял.

«Враль! Следаки сами относят дела в прокуратуру».

– Позвоните и узнайте, где дело! – Федин заговорил требовательно. – Я перезвоню через пять минут.

– Я сейчас на выезде.

«Врет, все врет!» – Федин вспомнил, как с ним играли в кошки-мышки в предновогодний приезд в Сочи. – Когда позвонить?

– Вечером я приеду.

– Сообщите мне, – штамповал. – Сообщите.

И чувствовал, как зацепил следака и как тот пробросил его.

Положил трубку, откинулся на спинку кресла.

– Да, Сочи… Темные ночи… Значит, дело ушло… Удастся ли затормозить… Не знаю…

Представил, как могут развернуться события. Прокурор швырнет дело в суд. Кирилла вытащат в заседание, тот начнет упираться, а адвоката своего нет, а сочинский сдаст, и ему еще влепят по максимуму.

Новый год начинался плохо.

Федин молился: «Неужели не сработают мои жалобы?..»

На улице – десять градусов, а внутри все сорок.

8

Теперь только закрывал глаза, как в них ползли сцены: следователь дает Кириллу лист: «Читай обвинение». Тот: «Без адвоката не буду». Следователь: «Вот тебе адвокат», – показывает на поджарого мужичка с помятым лицом. Кирилл: «Мне нужен мой, из Воронежа». Следак: «Он от тебя отказался». – «Не может быть!» Кирилла прессуют, следует допрос, Кирилл молчит, а ему хотят двумя монтировками раскрыть рот. Кирилл, бедолага, брыкается. И вот команда: «Выходи! Тебя везут в суд».

Федин немного отходил, представляя, как летят его жалобенки во все концы, но уже появилось раздражение: «концы» молчали, а как хотелось от них ответа!

Хватался за телефон, а номер следователя над ним издевался женским голоском автоответчика: «Вы договаривались связаться? Если договаривались, ждите ответа», и после минуты безрезультатных ожиданий Федин самому себе отвечал: «Не договаривался», и звучало следом пиканье. Следователь сбрасывал ненужный звонок.

Названивал в районную прокуратуру в Сочи. Единственный номер, который стоял на сайте, либо не отвечал, либо был занят. Из трех номеров Краснодарской краевой прокуратуры, которые значились на ее сайте, два не отвечали, а третий пищал, ожидая что-то под запись. Районный суд в Сочи, куда могло поступить дело, тоже молчал, Краснодарский краевой суд тоже.

Он восклицал:

– Вот и защищайся! Когда тебе со всех сторон…

Перед Фединым росла стена непонимания, выбивая последние силы и сея плохие мысли: Кирилла втихаря оприходуют в суде. Его уговорят сочинский судья, сочинский прокурор, сочинский адвокат, ему влепят огромный срок, и если Федин и отыщет его, то уже в какой-нибудь страшной зоне.

Адвокат все не знал, где дело. В прокуратуре? В суде? В ментовке? Как преодолеть ему стену, если пробиться насквозь нельзя, и его посещали сумасбродные мысли, что он подрывник – подносит мину под основание, или гномик – подскакивает, подскакивает, пытаясь ее перепрыгнуть.

В таком неврозе Федин не замечал, как засыпало снегом двор, как крепчали морозы.

Трясло: надо ехать! А куда? В суд? В прокуратуру? И какую, городскую или районную? Представлял, как на него точат ножи следователь, дедок, которому Кирилл не достроил дом, нанятые старикашкой бандиты. Только он сойдет с поезда, как его схватят и увезут в горы. В лучшем случае отсекут топором палец, в худшем – скинут в пропасть, а если все-таки пощадят, будет батрачить до конца жизни в горном ауле. И уже ругал себя: а не сделал ли он ошибку, что связался с Кириллом? Сидел бы дома в Воронеже и носа в Сочи не казал.

Раздался звонок в дверь. Он замер: неужели пожаловали бан-дюки из Сочи? Сейчас кинут в багажник и через продажные посты гаишников на юг в рабство, чтобы неповадно было тягаться с сочинцами.

Тихим, пропадающим голосом спросил через дверь:

– Кто там?

– Телеграмма, – раздалось в ответ.

«Врут, – подумал Федин. – Может, там прячутся быки».

Но защекотало, а если на самом деле экстренное сообщение, а он от него откажется?..

Приоткрыл одну дверь, глянул в окошечко второй, думая, что, пока ее будут выбивать, успеет что-нибудь предпринять, в крайнем случае спрыгнет с балкона, и увидел неказистого коротышку в тулупе и шапке из собаки, вовсе не похожего на бандита.

Верх взял интерес, и Федин, уже чувствуя, что проваливается в некую пропасть, повернул замок.

На самом деле принесли телеграмму. Его вызывали на следственные действия. Читал плотные строки на весь лист и только тут понял: выходит, дело у следователя.

– Уделал я его!

Он понял: дело от прокурора завернули «моржонку». Федин чуть не хлопнул от радости по плечу почтальона.

Почтальон скрылся, Федин проследил в окно, один ли ушел курьер. Бандитов с ним не оказалось.

Теперь он с гордостью звонил поэтессе:

– Мы нагнули следака! Дело снова у него.

На что услышал:

– Так что, все не кончилось? А я думала…

Следом доложил о первом успехе дочери писательского председателя:

– Марина Валерьевна! Вашу просьбу выполняю…

На что получил добродушное:

– Дальше помогай…

9

Его приглашали, надо было собираться в путь. Купил билет, набил сумку кодексами, бумагами, подумал: «Может, взять плавки?» – но только улыбнулся, и вот, закутанной кулемой добирался на холодных автобусах до одного из вокзалов Воронежа – Придачи, откуда не раз уезжал и куда не раз приезжал. Хрустел подошвами меховых ботинок по тропкам в перинах снега, радовался, что выбирается из замерзшего города на побережье, где было плюс пять градусов.

На вокзале проверил билет, названивал жене, обещая не задерживаться в командировке, а потом за пять минут до прибытия поезда вышел к перрону, сунул руку в карман за билетом, чтобы предъявить на посадке, но его… не оказалось. Нервно совал руки в другие карманы: в четыре в пухлой куртке, в шесть в жилетке, пять в джинсах. Совал, вытаскивал варежки, кошелек, записную книжку, ключи, а билета не находил.

Подумал: «Обронил, когда звонил».

Оглядел перрон, где могло унести ветром листок по снегу. Зашел в зальчик ожидания, куда заглядывал, но на полу валялись фантики от конфет и обрывки газет, с сожалением посмотрел на собравшихся людей: спросить бы у них, может, кто-то подобрал, но, увидев цыган в углу, понял: бесполезно, если цыган взял – ни за что не отдаст, да и люди за последние годы изменились, обозлились, вряд ли вернут находку.

Когда увидел зашедший на перрон поезд, минуты превратились в нервотрепку: кассир восстанавливала билет и названивала куда-то, выясняла, на самом ли деле Федин брал билет, потом печатала, а он оглядывался, не тронулся ли состав, и вот сунула дубликат:

– Бегите! Может, успеете…

А ему опоздать никак нельзя, только этот поезд привозил в Сочи ко времени вызова.

Уже не по туннелю, проваливаясь по колено в сугроб, задрав сумку перед собой, оббежал вагоны короткого состава, прыгнул в последний тамбур, и поезд тронулся. Стоял в узком проеме, часто дыша. Он не помнил, когда пятьдесят метров по сугробу преодолевал так быстро.

Теперь через весь состав шел в головной вагон и удивлялся: «Ну, Федин, успел».

Хорошо, что состав оказался зимним в семь вагонов, а не летним, под тридцать. Тогда бы вряд ли успел оббежать. Да и теперь пришлось добираться до своего вагона, проскальзывая между стенками проходов, хлопая тамбурными дверьми и вдыхая запах то курева, то морозного воздуха.

Думал: если на его месте окажется пассажир с билетом, то что сделает? Ведь станет ясно, кто подобрал.

Представлял, как схватит за шиворот: «А ну говори, где взял билет? Что мне не отдал?!»

И чуть ли не лбом бьет ему в нос.

А тот сжимается, кусается.

Разберутся, проверят паспорту Федина, воришку ссадят, как в одну из прежних поездок ссадили шизика, который грозился ножиком.

Потянул дверь головного вагона, сунул дубликат моложавому проводнику:

– На моем месте никого нет? А то сперли билет…

Шагнул в вагон. Набычился, готовясь к словесной перепалке, а возможно, и к физической схватке. Но полка оказалась пустой. А когда; суя дубликат в карман, вдруг нащупал бумажку и вытащил билет, который посчитал потерянным, на весь вагон рассмеялся. Вот тебе и растеряха! А потом лежал на полке и стучал зубами то ли от холода, то ли от нервного перенапряжения.

Позвонил по сотовому следователю:

– Проехал Туапсе…

Тот как ни в чем не бывало:

– Жду.

– Только на этот раз от меня не прячьтесь.

– А я не прячусь… Встречаемся в изоляторе.

«На берегу моря», – понял Федин.

Решил дальше не углубляться, отключил телефон, удивлялся резкому изменению погоды: за Кавказскими горами мороз, а тут по стеклам вагона стекали капли дождя. И нигде не виднелось ни одного снежного кома.

Выйдя на перрон, удивился неожиданному для февраля апрельскому окрасу города. Прохожие в курточках и без головных уборов с удивлением смотрели на похожего на медведя гостя в вязаной шапке, куртке с капюшоном, в толстенных меховых ботинках, да еще с огромной сумкой, думали: сбежал с севера.

А гость шел вниз по тротуару, переходил, останавливая машины, улицу, спустился в парк, который зеленел лаковыми листьями магнолий, и, глянув на лазурь залива у ажурных пролетов морского вокзала, свернул в дежурку сочинской полиции.

Дежурный, худющий прапорщик, подумал, что он пришел сдаваться, и вскочил, но Федин сказал:

– Я адвокат из Воронежа…

Показал алую корочку.

Его пропустили. Он пошел по дворику, похожему на санаторный, и свернул за двухэтажку к железным дверям изолятора в тупике.

Федин думал, что следователь встретит его нервозно, на что хотел ответить дерзко, даже матом, но заговорили чуть ли не с улыбкой, чуть не протянув друг другу руки. Следователь: я, мол, вам пощекотал нервы, и Федин: я вам пощекотал. У каждого была своя работа: у следователя нагибать, у адвоката – отбивать от нагибания.

10

Когда оказались в светлой комнатенке, Федин увидел озабоченного Кирилла. Уединились на несколько минут: Кирилл рассказал, как его прессовали без Федина, воронежец подумал: «Я так и предполагал»; Федин – об атаке на следователя, которая увенчалась успехом: утерли нос «моржонку».

И следователь:

– Вот вам обвинение… – протянул лист.

«Что ж, – вздохнул Федин. – Бой продолжается».

Видел, как волнуется Кирилл, читая о доме, который не достроила его фирма, а он за это теперь отвечал; читая еще новое обвинение, но одновременно старое, выплывшее кореновское дело о деньгах, которые кто-то перечислил, кто-то присвоил, а перечисление и присвоение вешали на него.

Второе дело уже футболилось по следственным кабинетам, потом по судам, побывало в Волгограде, оттуда улетело назад к следакам и попало к сочинцам.

Кирилл теперь казался далеким от простачка, каким предстал при первой встрече в Армавире. Тогда из него можно было лепить, теперь лепил свое Кирюха, доказывал, что не стоило его сажать, спор о строительстве дома пенсионеру гражданский, а не уголовный, что деньги по второму всплывшему делу он не брал, деньги гоняли из Кореновска в Волгоград и обналичивали. В этом помогал Кирилл, но не взял ни копейки.

Федин приглядывался к Кириллу, клинышек седины в челочке которого воспринимался свидетельством опыта глотнувшего жизни человека.

Они заявили отвод следователю, но следователя это не остановило. Сунули десяток ходатайств – допросить того и другого, провести обыски и экспертизы, но следак отрезал:

– Отказ получите незамедлительно…

Сидение в бетонном мешке изолятора, в котором когда-то Федин восхищался свежестью воздуха, оборачивалось испытанием.

Следователь вывалил из сумки на стол семь томов:

– Знакомьтесь.

Федин только тут понял, как верно поступил, поехав в теплой куртке, но все равно с каждым часом терял температуру тела. Нужно было во что бы то ни стало познакомиться, прочитать, пролистнуть каждый листок, вместить в себя, взвесить и построить защиту.

А следователь сидел в шинели и кемарил, как охранник, вроде спит, а один глаз откроется и смотрит, что другие делают.

Федин подумал: «Небось, с суточного дежурства… Или с бабой ночь провел и отсыпается…»

Еще не дочитав первого тома, Федин замерз и хотел вырваться из холодной каморки, но оказался на улице уже при свете фонарей. Отблески желтого ласкали черноту залива, адвокат повернул в гору. На ходу названивал по списанным еще на вокзале телефонам:

– Мне нужно переночевать… Ближе к морвокзалу… Можно у железнодорожного… Да, адрес дайте… Тоннельная, 6…

Ехать в Адлер, где останавливался в прошлый раз, не было времени. Шел в гору в темень, уже забыв про волновавшее нападение бандитов, спокойно думая даже о том, что сзади могут огреть кирпичом или монтировкой, сил сопротивляться не было, им владело только одно желание – доползти до койки. И когда оказался на втором этаже нависшего над железной дорогой домины, где ему под лестницей отвели комнатенку, вовсе не огорчился, а на исходе сил помылся в душе, опустошил чашку чаю и, как месяц не спавший, лег и сразу уснул. Спал и не слышал ни электричек, ни товарняков, ни пассажирских поездов, гремевших в пятидесяти метрах внизу, под домом.

В глаза ударил свет. Подался к окошку. Крыши домов, полотно железной дороги обелило. Прислушался: стучит дождь. Быстро побрился, умылся, выпил чаю и по расплывавшейся под нотами каше спускался вниз, думая, сколько сочинцев и гостей города попадет в травматические пункты, а кто и в больницы с переломами, сколько столкнется машин, сам стараясь без «аварии» добраться до изолятора, где томился Кирилл.

Кутаясь в куртку, не поднимая головы, сидел в бетонной комнатенке и перелопачивал другие тома, радуясь каждой прорехе, какую находил в деле, помечал ее, желая использовать, возмущался, что долго искали Кирилла, а его искать не надо было, он жил в Волгограде. А когда листал полученные в загсах черноморского побережья и Волгограда справки о том, что смерть Кирилла не зафиксирована, воскликнул:

– Эх, Кирюха! Тебя уже похоронили…

А тот поправлял:

– Я не Кирюха, а Пират.

– А почему Пират?

– Да меня в камере так прозвали. Глаз распух, его перевязали, – показал руками линию повязки.

– Да, точно, Пират… Крушитель…

Федин листал и удивлялся, сколько раз отказывали в возбуждении уголовного дела, словно следователям и прокурорам делать было нечего, чтобы вот так слать дело то от следователя к прокурору, то от прокурора к следователю.

И уже жалел бедолагу, которому фирма Кирилла не достроила дом. Тот за несколько лет довольно извелся, а когда Федин прочитал, что того еще заставили рыть шурфы в, фундаменте для экспертизы, заржал:

– Представляю, как дед ломом долбит землю…

Думал, что дед не выдержит, а он скоро увидит в деле свидетельство о смерти. Такое случалось в адвокатской практике Федина, когда умирал потерпевший, свидетель, обвиняемый, не дождавшись суда.

Но не увидел.

11

Ослепленный окружающей белизной, Федин спускался по извилистым улочкам, боясь поскользнуться; видел, как рычали машины, пытаясь въехать в горку, и как сползали; он спешил в суд, в эту прилипшую к горе постройку, здесь должны были судить Кирилла – Пирата, решать оставить под стражей, а Федин и Кирилл противились. В комнатенке-кильдиме листал «компромат» на Кирилла, который собрал следак-моржонок, а потом спустился в прокуратуру, где крепышу с аскетичным лицом, заместителю прокурора, представился:

– Я тот адвокат… Который писал на следователя…