Текст книги "Странные приключения Ионы Шекета. Книга 1"
Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
МОЛЧАЛИВАЯ ПЛАНЕТА
– О Господи, опять вы! – вскричал я, увидев в дверях моего кабинета знакомую сутулую фигуру горе-изобретателя господина Бурбакиса. – Что еще вы изобрели на мою голову?
– Вы нарушаете служебную этику, Шекет, – сухо сказал Бурбакис, усаживаясь в кресло с таким видом, будто собирался просидеть в нем всю оставшуюся жизнь. – Служащий должен встречать посетителей улыбкой и предлагать кофе.
– Не дождетесь! – воскликнул я. – Со времен службы в зман-патруле я выработал привычку говорить прямо и честно все, что думаю.
– То-то вы все время молчали, когда прогуливались по моей планете Анаркон, – пробурчал изобретатель.
– Прогуливался! – возмутился я. – Если мне не изменяет память, магнитная буря сделала вашу планету полностью непригодной для жизни.
– Забудем старое, – поспешно сказал Бурбакис. – Я принес новое изобретение, и уверен, что даже вы не сможете найти в нем никаких изъянов.
– Опять планета? – нахмурился я.
– Планеты – моя специализация, – гордо заявил Бурбакис.
– Не обременительно ли для вашего кошелька? – задал я давно мучивший меня вопрос. – Ведь каждый опытный образец планеты вы должны оплачивать из своего кармана. А это как-никак миллиарды миллиардов тонн породы, плюс обустройство, плюс накладные расходы…
– Не хотите ли вы сказать, Шекет, что мои деньги добыты неправедным путем? – возмутился изобретатель.
– Нет, – смутился я. – Просто мне интересно, как некоторым удается… в то время, как другие едва-едва…
– Другие – это, конечно, вы, – хмыкнул Бурбакис. – Знаю, знаю: ни в зман-патруле, ни в звездной разведке вы даже на приличную пенсию не заработали, я уж не говорю о вашем увлечении оккультными науками – для вас это был полный убыток! Вот вам и приходится на старости лет иметь дело с безумными изобретателями – не обо мне, конечно, речь!
– Вы неплохо осведомлены о состоянии моих дел, – язвительно сказал я. – Откуда информация, если не секрет?
– Из мировой Сети, разумеется, – пожал плечами Бурбакис. – Кстати, о величине моего состояния вы тоже могли бы узнать из Сети, если бы удосужились навести справки.
Обругав себя мысленно, я немедленно вывел на пространственный экран информацию о финансовых делах некоего господина Игнаса Бурбакиса. И что я увидел? Родился будущий изобретатель в бедной семье переселенцев, прибывших в 2057 году на планету Бирумборак в системе НД 87 377 – для тех, кто не знает, сообщаю: в годы моей юности это была планета для бедных: у кого из израильтян были деньги для приобретения земли на планетах в системах Веги или Альтаира, конечно, даже левым глазом не смотрели в сторону таких планет, как Бирумборак, пустых, плоских, без малейшего признака полезных ископаемых. Земли на Бирумбораке правительство раздавало, как социальное жилье в конце ХХ века. В общем, могу себе представить, как прошло детство моего клиента – врагу не пожелаю.
Однако в 2081 году все изменилось. Совершенно неожиданно в недрах Бирумборака обнаружили залежи никому до того времени не нужного минерала исраскина. И практически одновременно Иосиф Кандель открыл свой принцип межзвездного скачка, для которого исраскин необходим так же, как бетон – для возведения качественных палаток на ураганных планетах. И все жители Бирумборака в одночасье стали самыми богатыми людьми в Израиле и его звездных колониях. А семья моего клиента Бурбакиса стала едва ли не самой богатой из всех, потому что именно под ее домом проходила главная жила исраскина – что такое золото по сравнению с этим суперблагородным металлом!
Впрочем, будь у юного Бурбакиса мой коммерческий талант, он живо промотал бы все родительское наследство. Однако Игнас оказался парень не промах – он даже и не подумал продавать свою недвижимость, напротив, он укрепил дом, превратив его в крепость, поставил перед дверью ракетную установку типа «земля-космос» и заявил:
– Собью всякого, кто посягнет на право собственности, даже если это будет крейсер самого президента Израиля.
И сбил-таки! Произошло это, насколько я понял, лет семь назад – я находился в то время на Карбикорне, где проходил курс в Оккультном университете, потому и не знал деталей той воинственной операции. Сам президент Израиля Хаим Визель изволил явиться на Бирумборак, чтобы уговорить несговорчивого Бурбакиса если не продать, то хотя бы подарить свой участок родной державе, ибо разве может еврей не пожертвовать частью собственности для блага народа?
– А я не еврей, – сообщил Бурбакис, – я, знаете ли, латыш. И папа мой был латыш, и мама тоже.
– Может быть, бабушка? – с надеждой спросил президент.
– А бабушка была японкой! – радостно заявил Бурбакис и продемонстрировал косой разрез своих черных глаз.
– Но как же вы тогда стали гражданином Израиля? – воскликнул пораженный президент.
– А… – махнул рукой Бурбакис. – Мой прадед подделал документы, разве это так трудно было в 1996 году? И себе подделал, и прабабке моей тоже. Она, кстати, была башкиркой.
– Понятно, – протянул президент, поняв, что бесполезно взывать к патриотическим чувствам человека, в крови которого интернационализм соседствовал с полным отсутствием еврейских эритроцитов.
– Понятно? – спросил Бурбакис. – В таком случае открываю огонь на поражение, поскольку ваш крейсер, господин президент, нарушил границы моего частного владения.
И открыл, не добавив ни слова. От крейсера даже воспоминания не не осталось, поскольку он, как оказалось впоследствии, даже не был внесен в регистр космофлота. А экипаж во главе с президентом катапультировался и был спасен Галактической службой спасения. Самое смешное то, что против Бурбакиса невозможно было даже открыть уголовного дела, поскольку он находился в своем праве – согласно Закону 2046 года владелец частной инопланетной собственности волен защищать свои владения всеми доступными способами, включая дезинтеграцию, погружение в колодец времени и даже стрельбу матрицами Эйнштейна. Закон принимался против космических пиратов, но ведь иные случаи в нем просто не были оговорены!
Короче говоря, Бурбакис стал лично добывать исраскин и продавать его космическим агентствам, назначая такие цены, что всем было понятно – в Бога этот господин не верит и верить не собирается.
Тогда же у Бурбакиса и появилось это странное хобби – изобретать планеты. Должно быть, абсолютная бездарность того, кто конструировал его родной Бирумборак, подвигла молодого человека на создание миров, более интересных с точки зрения технического творчества. Деньги для того, чтобы создавать опытные образцы планет у Бурбакиса были, и теперь я знал, что это были законно заработанные деньги. Впрочем, как эксперта по безумным изобретениям, меня это не очень-то интересовало.
– Ну что, Шекет? – ехидно спросил Бурбакис, когда я свернул изображение и вышел из мировой Информсети. – Убедились?
– С таким состоянием, – пробормотал я, – вы могли бы придумать себе более приятное занятие, чем конструирование планет. Возиться в пыли и лаве, когда можно…
– А сами вы, Шекет, хотели бы жить в Тель-Авиве и все дни просиживать штаны в офисе на набережной Яркон?
– Ни за что! – воскликнул я.
– Почему же вы думаете, что мне это должно нравиться? – огорченно спросил изобретатель. – Вы романтик? Я тоже. И мы могли бы неплохо сработаться, Шекет. Жаль, что вы занялись такой… гм… нехорошей деятельностью, как экспертиза безумных изобретений. Будучи на одной стороне баррикады, мы могли бы…
– Изложите формулу вашего изобретения, – перебил я Бурбакиса, не желая обсуждать тему нашего предполагаемого сотрудничества.
– И не подумаю, – буркнул клиент. – Вы эксперт или нет? Вот сами и определите, в чем заключено отличие моей новой планеты от всех прочих. Засиделись мы, пора в дорогу.
Мог ли я не принять вызов, брошенный моей проницательности? Так вот и оказалось, что сутки спустя мы опустились на поверхность небольшой планеты, при виде которой у меня захватило дух: это была если копия Земли, то ее улучшенный вариант. Леса, реки, облака, горы, водопады, моря, и главное – ни одного хищника, включая людей. Так, по крайней мере, утверждал каталог живых существ, врученный мне Бурбакисом перед посадкой. Я попытался обнаружить в каталоге хоть какой-то намек на то, в чем же состоит суть изобретения Бурбакиса, но не нашел – этот тип умел скрывать свои секреты!
– Скафандр? – сказал я, когда мы встали с кресел и приготвились к выходу на поверхность планеты.
– Еще чего! – возмутился изобретатель. – Здесь чистейший воздух. Дыши – не хочу.
– Почему не хотите? – с подозрением спросил я. – Почему я должен дышать, а вы – нет?
Бурбакис не удостоил меня ответом, и мы вышли на залитый солнцем луг. Я услышал пенье птиц и – вот странное дело! – жуткое завывание ветра, хотя царил полный штиль. Я даже повертел головой, чтобы найти источник этого странного звука, но ничего подозрительного не обнаружил и спросил у стоявщего неподалеку изобретателя:
– Куда вы спрятали шумовую установку?
Он в ответ что-то сказал, но я не расслышал.
– Что? – переспросил я, и Бурбакис произнес длинную фразу. Я видел, как шевелятся его губы, но не слышал ни слова.
– Вы можете говорить громче? – раздраженно сказал я и увидел, как Бурбакис буквально зашелся в крике. Увидел – да, но не услышал. По-прежнему завывал ветер, и к этим пронзительным звукам добавился неожиданно грохот упавшего дерева – треск переломившегося ствола, шорох сминаемой листвы, писк какой-то птицы, лишившейся гнезда.
У границы леса действительно лежало поваленное дерево, но упало оно явно не секунду назад. Наверняка произошло это довольно давно, потому что крона была примята прошедшим дождем, но успела подсохнуть и зеленела на солнце.
Бурбакис тронул меня за плечо, я обернулся и увидел, что он говорит что-то, тщательно артикулируя каждое слово. К сожалению, я не умею читать по губам, о чем и сообщил своему спутнику в самой вежливой форме. Правда, одно слово, беззвучно произнесенное Бурбакисом, как мне кажется, я все-таки узнал. Это было слово «изобретение». Собственно, я уже и сам догадался, какой именно особенностью решил наградить Бурбакис свою планету. Разговаривать с этим типом было совершенно бессмысленно, и я знаком пригласил Бурбакиса подняться в звездолет. Он замотал было головой, предлагая мне совершить пешую прогулку по прекрасному лугу, но, честно говоря, вивисекция, какой изобретатель подверг бедную планету, мне так не понравилась, что я решительно шагнул к люку.
Когда Бурбакис ввалился следом за мной в капитанскую рубку, я сказал сурово:
– Послушайте, неужели ваша фантазия способна выдавать только такие варварские идеи?
– Какие это? – напустил на себя удивленный вид Бурбакис. – И почему варварские?
– Насколько я понял, – сказал я, – вы ввели в состав атмосферы вещества, замедляющие скорость звука. Вы слышите сейчас то, что произошло несколько часов назад. Если я встану от вас на расстоянии десяти метров и крикну во весь голос, то вы услышите мой крик завтра утром!
– Нет, – смутился Бурбакис, – скорее сегодня к вечеру.
– Небольшая разница, – отмахнулся я. – Неужели вы не понимаете, что жить на такой планете невозможно? Вот поэтому-то на ней нет животных и поэтому вы сами здесь не живете. Нет, я не могу выдать вам авторское свидетельство на это бесполезное изобретение.
– Бесполезное? – возмутился Бурбакис. – Да полезнее моего изобретения нет ничего на свете! Эволюцию не остановить, Шекет, и вы правы в одном – общаться с помощью звуков местные живые существа не могут и не смогут. Что из этого следует?
– То, что на этой планете нет и не будет разумной жизни, – сказал я.
– Глупости! Здесь будет разумная жизнь, куда более совершенная, чем наша! Ведь не имея возможности общаться, открывая рот, живые существа научатся другому способу общения – телепатическому. Разве это не прекрасно?
– Может быть, – отмахнулся я. – Сколько же времени им для этого понадобится?
– Ну… сотни миллионов лет, думаю, достаточно.
– Вот именно, – злорадно сказал я, – приходите ко мне через сто миллионов лет, и я зарегистрирую ваше изобретение. А пока извините…
И я решительно надавил клавишу старта.
ПЛАНЕТА СЧАСТЬЯ
– Пришел господин Бурбакис, – доложил киберсекретарь, и мне пришлось оторваться от составления договора на аренду астероида Паллада. Я уже третьи сутки пытался продраться сквозь юридические тонкости этого документа, составленного в режиме реального отождествления – обе стороны, подписывающие договор, на время становились астероидом, ощущали его недра как свои собственные, а его поверхность – как собственную кожу, опаляемую лучами Солнца. Я человек консервативный, и новомодные штучки мне не очень нравились – зачем изображать из себя астероид, если нужно всего-то навсего понять, велика или нормальна предлагаемая хозяином арендная плата?
Бурбакис ввалился в кабинет, будто в собственную спальню и повел себя соответственно: скинул башмаки, в которых перемещался в космосе от одного астероида к другому, уселся не на стул для посетителей, а на диван, предназначавшийся вовсе не для того, чтобы на нем валялись праздные типы вроде полоумного изобретателя планет.
– Сюда, пожалуйста, – сухо сказал я, указывая на стул, прикрепленный к полу скобами: предосторожность была не лишней не только из-за малой силы тяжести на астероиде, но и потому, что некоторые клиенты норовили использовать этот предмет мебели для покушения на личность эксперта.
– А, – махнул рукой Бурбакис и повалился на диван, будто его сбила с ног эргосфера черной дыры, – этот стул приносит посетителям одни разочарования. Когда я на нем сидел, вы не дали положительного решения ни по одному из моих предложений.
– Вы думаете, сменив позицию, смените и судьбу? – ехидно спросил я.
– Надеюсь, – заявил Бурбакис. – Что такое судьба человека? Всего лишь смена его диспозиции по отношению к базовым пространственным определителям.
– Я уже отклонил шесть ваших заявок, – напомнил я, – и готов продолжить традицию. Что у вас сейчас – опять какая-нибудь гадкая планета?
– Планета, – подтвердил изобретатель, – но почему гадкая? Планета, на которой все счастливы, может быть названа только прекрасной. Кстати, я назвал ее Бурбакида.
– Прекрасное название! – воскликнул я. – А как вам удается сделать счастливыми всех жителей планеты? Надеюсь, вы не используете запрещенные способы – например, концлагеря для инакомыслящих?
– Господь с вами, Шекет! – возмутился Бурбакис. – Коммунисты, да будет вам известно, потерпели фиаско, вообразив, что счастье может быть коллективным. На Бурбакиде каждый приобретает свое личное, индивидуальное, приватное, точечное счастье.
– Вы изобрели какую-нибудь гадость вроде стимулятора наслаждений? – с подозрением спросил я. – Имитация счастья, между прочим, запрещена конвенцией ООН, поскольку нарушает священное право личности на свободу выбора.
– Шекет, – кротко сказал изобретатель, – может, вместо того, чтобы предаваться праздным рассуждениям, вы изволите посмотреть на мою новую заявку?
– Давайте, – вздохнул я и протянул руку, чтобы взять диск с описанием изобретения. Бурбакис привстал, но вместо стандартного компьютерного бионосителя протянул мне небольшой приборчик с единственной красной кнопкой на его верхней панели. Не успев ни о чем подумать, я чисто механически на эту кнопку нажал – очень уж она удобно располагалась под большим пальцем. В следующее мгновение я оказался на борту звездолета, только что совершившего посадку на планете земноподобного типа. В кресле пилота я увидел Бурбакиса, а за иллюминатором – нечто вроде дачного поселка: виллы, деревья, пляж и парусные лодки на голубой поверхности лагуны.
– Иллюзия? – деловито спросил я. – Для проецирования иллюзий в мозг индивидуума необходимо его письменное согласие. Вы нарушили уголовный кодекс, статья три тысячи двести семнадцать…
– Глупости, – отрезал Бурбакис. – Никаких иллюзий, я вам не шарлатан какой-нибудь.
Я обратился к собственным ощущениям и обнаружил, что все мои органы восприятия свидетельствуют однозначно: нет, мир Бурбакиды вовсе не иллюзорен, мы действительно прибыли на планету, где каждый должен быть счастлив, согласно прогнозу изобретателя.
Никаких признаков счастья – учащенного дыхания, скажем, или, на худой конец, пустоты в мыслях я не испытывал. Не было здесь и тех внешних признаков, с какими у меня ассоциируется понятие простого человеческого счастья: мягкого кресла, например, в котором приятно пораскинуть мозгами, или любимой женщины, приносящей кофе в постель и сопровождающей это простое действие словами:
– Любимый, я так по тебе соскучилась…
Планета как планета. Красиво, ничего не скажешь. Может, Бурбакис и чувствовал себя здесь счастливым, но на меня Бурбакида с первых минут пребывания навеяла скуку.
Изобретатель, конечно, увидел выражение кислого разочарования на моем лице и потому сказал быстро:
– Терпение, Шекет, планете нужно некоторое время, чтобы перестроиться от стандартного режима на индивидуальный.
Что-то щелкнуло то ли в небе Бурбакиды, то ли в моем сознании, и мир изменился как по мановению волшебной палочки.
Я сидел в моем любимом кресле, на мне была моя любимая пижама, на коленях лежала моя любимая книга «Создатель Акела», компьютеризованное издание 2088 года, по стерео показывали мой любимый фильм «Космос, дорога в бесконечность», а моя любимая женщина стояла рядом и держала поднос, на котором я увидел чашку с ароматным кофе – моим любимым, приготовленным так, как могу готовить только я и как никому пока еще приготовить не удавалось. А на противоположной стене висел забранный в рамочку диплом о присвоении мне почетного звания Академика Главной Галактической Академии Наук и Технологий.
Мою любимую женщину звали Ингой, и она родилась в моем любимом городе Иерусалиме в самый любимый мой день в году – 18 мая, день, когда родился я сам.
Неужели Бурбакис все-таки использовал гипнотические методики, запрещенные законом? Впрочем, все мои органы чувств утверждали: гипноза нет, ничего нет, кроме голой реальности, данной нам в ощущениях.
Но не стал же Бурбакис ради моего счастья создавать целый мир? Если же он сконструировал только одну планету счастья – Бурбакиаду, – то как он намерен справиться с наплывом клиентов? Ясно, что, если я дам положительное заключение по изобретению, то желающих жить здесь, только здесь и нигде больше, окажется так много, что не хватит не только Бурбакиады, но и сотен аналогичных планет.
Между тем, Инга присела на подлокотник кресла, поставила поднос мне на колени и прижалась ко мне своим жарким, упругим и желанным телом. Мое счастье перешло на еще более высокую ступень, и тут, в дополнение ко всему, раскрылся потолок, и я увидел в черном небе сверкающую звездами спираль галактики Андромеды – я уже давно стремился попасть туда, но все не получалось, и вот теперь я мчался, сидя в любимом кресле и с любимой женщиной в объятьях, к давней своей мечте, которая неожиданно стала доступной, как доступен полет на Луну в каботажном челноке.
И очарование пропало. Пропало ощущение счастья. Пропал вкус романтики на губах, оставленный поцелуем моей дорогой Инги. И сама Инга неожиданно показалась мне такой же женщиной, как миллиарды других. И кофе – что кофе, обычная бурда, напиток для укрепления духа, не более того. И фильм, что шел по стерео – подумаешь, нормальная бодяга. Что мне могло нравиться в этой банальной истории о путешествии дервиша Махмуда на край Вселенной?
Все убило единственное слово: доступность.
Я не знал пока, что именно использовал господин изобретатель, чтобы доставить жителям своей планеты ощущение полного счастья – скорее всего, все-таки не гипноз, не стал бы Бурбакис так явно и грубо нарушать закон! Конечно, это была филигранная работа, надо отдать должное Бурбакису. Но – доступность… Даже если он станет продавать дома на Бурбакиде за миллиард шекелей, это ничего не изменит в сути его изобретения. Чтобы стать счастливым, раньше нужно было прожить жизнь во всем ее многообразии: счастье любить и быть любимым отличается от счастья создания нового романа, а счастье от сидения в любимом кресле – это не то счастье, которое испытываешь, катаясь на яхте в пене прибоя. Нет у человека одного-единственного счастья, когда все желания исполняются разом. Нет и быть не может. А если случается такое, то это уже не счастье, а обыденность, вызывающая лишь легкое раздражение от своей доступности.
– Нет, – сказал я, сбросил с подлокотника Ингу, а с колен – поднос с чашкой кофе. Книгу я запустил в передатчик стерео, обвел внутренним взглядом стены комнаты, увешанные картинами моих любимых художников-экспрессионистов, обнаружил под одной из картин панель управления всем этим великолепием, и задействовал сенсорный отключатель, поскольку Бурбакис предусмотрел, конечно, аварийную ситуацию – что ни говори, а изобретателем он был опытным и привыкшим к ошибкам и неудачам.
В следующий момент я понял, что все еще (или уже?) сижу за своим собственным (вовсе не любимым) столом на Церере, а господин Бурбакис восседает на моем диване, тоже не очень любимом, но, во всяком случае, привычном, как привычен рассвет.
– Ну что? – нетерпеливо спросил изобретатель. – Надеюсь, сейчас вы не сможете сказать, что мое изобретение непрактично или не нужно человечеству?
– Разумеется, скажу, – буркнул я. – Кстати, как вам удалось преуспеть в создании столь великолепной виртуальной реальности? Сначала я подумал было, что это гипноз…
– Да вы что, Шекет? – возмутился Бурбакис. – Я изобретаю планеты, и вы это знаете! Я не изобретаю иные реальности, это не мой профиль!
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что Бурбакида распознает желания живых существ и создает их – в недрах ее для этого достаточно необходимых веществ.
– Нет, – с сожалением сказал я. – Не могу дать положительного решения по вашему изобретению. Во-первых, счастье для всех и разом – жуткая штука, вы этим убьете всякое стремление человечества к прогрессу. Во-вторых, вы что, будете продавать дома на своей планете за деньги? Если да, то именно деньги заменят человечеству счастье – они станут единственной целью существования. И в-третьих, счастье, поставленное на конвейер, тут же перестанет быть счастьем, надеюсь, вы это понимаете? Нет, господин Бурбакис, я вынужден…
– Шекет, – удивился Бурбакис, – вы действительно не хотите счастья? Не говорю о других – хотя бы для себя?
– Это взятка? – осведомился я.
– Ни в коем случае, – пошел на попятную Бурбакис. – Мне бы и в голову не пришло…
– Вам многое в голову не приходит, – сухо сказал я. – Вы, изобретатели, ограниченный народ. Кроме идеи, пришедшей вам в голову, не видите ничего. О последствиях пусть думают другие. Я не только вас лично имею в виду. Думал ли о последствиях Маркони, изобретая радио? Или Даймлер, изобретая проницатель пространства?
– Это называется разделением труда, – попытался объяснить Бурбакис.
– Ну так я подумал вместо вас и решил не давать вам патента на планету счастья, – заявил я.
– Вы ретроград! – воскликнул изобретатель. – Я буду жаловаться!
– Желаю вам счастья в этом вашем начинании, – любезно сказал я и вернулся к составлению договора, предоставив Бурбакиса его судьбе.
