Текст книги "Старая Контра"

Автор книги: Павел Марушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Размочаленный до неузнаваемости веник валялся у порога. Адирроза осторожно подняла его. «Мой спаситель». Внезапно девушку стал разбирать смех. Тихонько хихикая, она аккуратно прикрыла дверь, защёлкнула замок и задвижку – и во весь голос расхохоталась. Постепенно смех перешёл в судорожные рыдания. Немного погодя она затихла, чуть слышно всхлипывая и сжавшись в комок в углу прихожей.

– Ну, хватит, – спокойным деловым тоном произнесла Адирроза минут через пять и решительно встала. – Будем считать, что истерика состоялась. А теперь, дорогуша, пора предпринять кой-какие ответные шаги.

Она решительно прошла в спальню, запустила руку под кровать и извлекла длинную духовую трубку – единственную, не взятую на достопамятную охоту. Из маленькой дамской сумочки появились на свет: перочинный ножик, связка бамбуковых щепочек, комок воска, пучок ярко окрашенных страусиных перьев, моток толстых ниток и небольшой флакон с тёмной вязкой жидкостью. Девушка принялась остругивать короткие палочки, время от времени придирчиво проверяя пальцем остроту кончика. «Ладно же! Хотите сыграть по новым правилам, шеф, вернее, без всяких правил – пожалуйста. Теперь мой ход». Когда со стрелками было покончено, Адирроза открыла платяной шкаф и пробежалась взглядом по его содержимому. В конце концов она выбрала короткую и широкую кожаную юбку и свой старый вязаный жилет. Примерила полупрозрачную шляпку, со вздохом сожаления отложила её и повязала волосы широкой лентой цвета хаки.

– Ну, что же… Теперь попляшем! – свирепо ухмыльнулась сипапоккула и подмигнула своему отражению.

Не доходя нескольких кварталов до штаб-квартиры «Веспа Крабро», девушка нырнула во двор, с ловкостью кошки вскарабкалась на крышу и продолжила путь по горячим жестяным мостовым Аппер Бэби. Наконец впереди замаячило знакомое здание. «Метров сорок, -определила Адирроза. – Почти идеальная позиция… Извините, шеф – цветов не будет. Я не такая сентиментальная». Она скользнула в чердачное оконце. Из небольшого рюкзачка был извлечён кусок ткани. Расстелив его, Адирроза улеглась и пристроила трубку на подоконнике. Убедившись, что отсюда хорошо просматривается ведущая во внутренний дворик арка, она достала бутылку минеральной воды и свёрток с бутербродами. Ожидание обещало быть долгим, но это её не беспокоило. Минуты тянулись за минутами; поскрипывали, рассыхаясь потихоньку, доски; где-то неподалёку ворковали голуби. Самые обычные шумы, которые слышатся в каждом доме…

Нападавший, безусловно, был профессионалом очень высокого класса. До последней секунды он ни звуком не выдал себя; и лишь когда на спину ей навалилась вдруг страшная тяжесть, а к лицу прижалась пропитанная хлороформом тряпка, Адирроза осознала, что всё это время была на чердаке не одна.

* * *

Иннот парил во тьме. Кругом стояла абсолютная, невозможная тишина: даже шума крови в ушах не было слышно. Внезапно впереди забрезжил огонёк. Рыжеватый язычок пламени, трепещущий на кончике спички, выхватил из мрака встревоженную физиономию Кумарозо.

«Старик, ты как?»

«Что вообще случилось?»

Ещё один огонёк вспыхнул неподалёку, затем ещё и ещё.

«В чём дело, старина?»

«Что с тобой?»

«Почему темно?»

«Ребята, меня, похоже, вырубили», – хотел сказать Иннот, но не смог произнести ни звука. Говорить было попросту нечем: рта не было; как, впрочем, и всего остального. Только непостижимое «я» каюкера каким-то образом существовало во мраке вечной ночи.

Остальные персонажики тем не менее каким-то образом услышали его.

«Что, нокаут? Вот это да! На моей памяти такого ещё не было!»

«А ты вообще-то уверен, что жив?»

«Не говори ерунды! – тут же недовольно загомонил хор неслышных голосов. – Если бы наше тело погибло, эти вопросы задавать было бы некому!»

«А как же душа?»

«Какая ещё душа, идеалист несчастный!»

«А сам-то ты кто?»

«Я материалист».

«Ты персонажик! Ты дух бесплотный! Ты жил-то лет триста тому назад! Каким это образом ты умудряешься оставаться материалистом?!»

«Дело практики».

«Так у вас что, вроде как вырубился свет, когда я потерял сознание?» – спросил Иннот.

«У нас вообще всё вырубилось, – мрачно ответил Кумарозо. – Всё-всё. И ты просто не представляешь себе, насколько неудачно выбрал для этого время. В такой, блин, пикантный момент…»

«Да, старина. Ты уж больше так не поступай с нами!»

«Как будто я нарочно!» – фыркнул Иннот.

«Ты отвечаешь не только за себя, но и за всех нас, так что изволь быть поосторожнее!»

«Я отвечаю только за себя. Всё равно все мы – это один и тот же человек, в конце концов!»

«Ну… Это очень сложный метафизический вопрос…»

Каюкера плавно повлекло вверх. Светлячки зажжённых спичек и зажигалок и склонённые над ним лица людей, каждым из которых был он сам, постепенно отдалялись; и вместе с тем тьма рассеивалась, становилось всё светлее и светлее, пока Иннот наконец не открыл глаза.

Он лежал на узкой кровати, укрытый до горла пушистым мягким одеялом. Голова гудела, словно гнездо растревоженных шершней. Пахло лекарствами; осторожно выпростав из-под одеяла руку, Иннот нащупал на лбу толстую марлевую повязку. Под повязкой угадывалась большая шишка. Каюкер вздохнул и сосредоточился. По коже пробежали мурашки: началось экстренное самовосстановление организма. Боль в голове утихла. Иннот с интересом осмотрелся. Комната была чрезвычайно тесной – даже меньше каюты курьерского дирижабля; однако духоты, обычно присущей маленьким помещениям, здесь совершенно не чувствовалось. Серый пол, белые стены и потолок; тёмно-синяя раздвижная дверь… Небольшой откидной столик напротив кровати, уставленный лекарствами, составлял всю её обстановку. Кровать, на которой он лежал, находилась в нише; в изголовье горел мягким белым светом круглый плафон. «Похоже, с техникой у этих ребят всё в порядке», – подумал Иннот. Судя по всему, в ближайшее время ему ничто не грозило; иначе зачем бы странным обитателям башни оказывать чужаку медицинскую помощь? Рассудив так, он устроился поудобнее и прикрыл глаза. Синяки и ушибы всё ещё чувствовались, но боль с каждой минутой отступала. Незаметно для себя каюкер погрузился в сон.

Проснулся Иннот от того, что был не один. Он тихонько приоткрыл глаза. У столика, вполоборота к нему, стояла фигура в белом кимоно и синих боксёрских трусах. Негромко позвякивало стекло.

– Эй, парень! – окликнул фигуру Иннот. Тот стремительно обернулся.

– Не беспокойтесь ни о чём, вы в безопасности, – скороговоркой выпалил он.

Каюкер узнал говорившего: это был самый первый из встреченных им внутри башни.

– То есть бить меня больше не будут? – на всякий случай уточнил он.

Паренёк улыбнулся.

– Нет-нет! Это была проверка!

– Да? Гм… И что же вы проверяли?

– Я сейчас позову иерофанта, и он всё объяснит! – паренёк рванулся к двери.

– Постой! Скажи сперва, это тот самый… – начал Иннот, но собеседника уже не было рядом.

Иерофант появился минут через десять. Как и предполагал каюкер, им оказался старик, отправивший его в нокаут.

– Приветствую тебя в башне МБМ, чужеземец! – величественно выговорил он, останавливаясь на пороге и оглаживая бороду. – Не тревожься за свою судьбу; ныне тебе ничего здесь не угрожает.

– Да-а? Это хорошо… – задумчиво протянул Иннот. – А почему каждый встреченный считал своим долгом навалять мне люлей? Я даже представиться не успел!

– Таков обычай сего места, – степенно разъяснил старец. – Находясь в этих стенах, надлежит избавиться от суетных мыслей; слушать и говорить не языком, но сердцем.

– Да, впаял ты мне сердечно! – Иннот осторожно ощупал повязку.

Большая часть гематомы уже рассосалась, но прикосновение всё ещё было болезненным.

– Для непосвящённого забыть об уловках разума возможно лишь в бою, когда шелуха слов исчезает, обнажая истинную природу каждого. Вступив в поединок, мы за несколько мгновений узнали друг о друге больше, чем смогли бы за долгие часы беседы.

«Очень интересно, что можно узнать о человеке, дав ему со всего маха в лоб! Какого цвета у него подмётки, что ли?»

– И что же ты узнал?

– Достаточно, чтобы заинтересоваться твоей особой. – Старец прикрыл глаза. – Адепт Двакро, тот, за которым ты следовал, сказал, что ты необычный человек; однако тогда я не придал его словам должного значения и теперь вижу, что был не прав.

– У меня есть куча вопросов…

– Несомненно. – Иерофант чуть заметно улыбнулся. – И на некоторые из них ты можешь получить ответ прямо сейчас.

– Хорошо… Тогда расскажи мне, что это за место? Какой-то монастырь, если я правильно понял?

– Не «какой-то», чужеземец, а Монастырь Безумных Метеорологов! Это место является хранилищем древних знаний и умений, ныне покинувших мир.

– Метеорологи, насколько я знаю, должны заниматься предсказаниями погоды…

– Мы не только предсказываем погоду; если требуется, мы её создаём!

– Круто! – уважительно присвистнул Иннот. – А почему безумные?

– В этих стенах – обычные человеческие правила теряют свою силу; здесь властвуют иные принципы и законы. По меркам тех, кто живёт в лесах и городах, это безумие; но оно всего лишь является оборотной стороной мудрости…

«Ну, пошёл нести пургу», – вздохнул про себя каюкер. На некоторое время он перестал прислушиваться к голосу старца и вернулся к реальности только тогда, когда тот задал ему вопрос:

– … а теперь ответь мне: что ты чаял обрести здесь, за этими несокрушимыми стенами, в обители мудрости и силы?

– Я надеялся разузнать о тропах через перевалы. Я иду на север. Эти места безлюдны, и спросить было некого. Поэтому, когда я увидел человека, то пошёл за ним следом – сначала просто ради любопытства, потом, чтобы узнать, куда он направляется, – честно ответил Иннот.

– Но что же влечёт тебя на север? – удивился иерофант. – На моей памяти никто ещё не пытался преодолеть Туманный хребет в одиночку!

– Это долгая история… – вздохнул каюкер. – Ну, если совсем коротко, то я иду выручать друга из беды.

– Благородная цель… – склонил голову иерофант. – Не буду пока спрашивать, каким образом твой друг очутился там; всему своё время. Сейчас я вынужден покинуть тебя, но мы ещё продолжим беседу. Если тебе будет что-нибудь необходимо, обращайся к прозелиту Абаке – это тот, с которым ты уже встречался. Он будет рад показать тебе монастырь.

– Прозелит? Это слово обозначает его положение в здешней иерархии, верно?

– Да… – старец снова погладил бороду. – Те, кому выпала честь быть принятым в ряды метеорологов, зовутся прозелитами, сиречь новообращёнными…

– И они носят беленькие кимоно?

– Да. Белые, как лёгкие облачка на горизонте… Продвигаясь по тропе мудрости, прозелиты совершенствуют свою натуру, и наступает день, когда они получают звание неофитов, сиречь новичков. Путь, который суждено пройти неофиту, долог и труден; но когда тело и разум приобретают безупречность, мускулы становятся твёрже камня, а мысль – острее листа декапитария, они получают высокое звание адепта.

– Неофиты и адепты – это которые в синеньких кимоно? – уточнил Иннот.

– Серо-синие, цвета грозовых туч, – несколько раздражённо отозвался старец.

– Угу… А корифеи? Постой, дай-ка угадаю: эти носят чёрные очки, да?

– Очки – лишь символ. Они означают, что корифей способен видеть сквозь тьму и прозревать истинную природу вещей. Немногие смогли пройти этот путь до конца и выдержать Испытание; но те, кто выстоял, воистину стали неуязвимыми и непобедимыми. Буду откровенным, чужеземец: тебя оставили здесь лишь потому, что ты сумел выдержать несколько секунд боя с одним из корифеев. Такое под силу немногим людям внешнего мира, пусть даже ты и обладаешь необычайными способностями. Если бы не это, ты очнулся бы у подножия башни, так и не узнав то, что знаешь сейчас. Отдыхай, мы ещё встретимся. – И с этими словами иерофант покинул келью.

Первый вопрос, который Иннот задал прозелиту Абаке, был относительно кормёжки. Тут его, однако, ждало жестокое разочарование: питались метеорологи очень скромно, причём исключительно растительной пищей. «Наставники говорят, что есть два пути обретения силы, – поведал Абака. – Можно наращивать мощь тела, силу мускулов, но рано или поздно дойдёшь до предела своих способностей, ибо они не бесконечны. А можно совершенствовать дух, подчиняя тело ему; этот путь намного труднее, но и результаты несравнимо выше, ибо дух границ не имеет». Каюкер только вздыхал, слушая эти рассуждения.

Распорядок жизни здесь был очень строгим. В пять утра начинал звенеть электрический звонок, упрятанный где-то в толще стены. Спустя две минуты после звонка надлежало быть в коридоре, полностью одетым. При этом постельное бельё аккуратно укладывалось в находившийся под ложем рундук. Далее следовала перекличка, после чего метеорологи направлялись на внешнюю площадку, одну из трёх, опоясывающих башню. Начиналась тренировка. Немного знакомый (через посредство Воблина Плиза) с армейскими порядками, Иннот находил немалое сходство между ними и монастырскими правилами. Впрочем, жизнь метеорологов была ещё более суровой: долгие часы изматывающих тренировок, напряжённые занятия в мастерских и лабораториях башни не оставляли ни минуты свободного времени. Жизнь была строго расписана. Иннот с удивлением узнал, что обитателям монастыря не разрешается покидать башню. Это правило распространялось не только на прозелитов и неофитов, но и на адептов. Снаружи можно было оказаться, лишь получив разрешение иерофанта. Из осторожности Иннот пока не стал выяснять, относится ли это к его персоне; впрочем, у него всегда была возможность убраться из монастыря по воздуху.

Абака воспринял своё назначение гидом как праздник – для него это была единственная возможность отдохнуть от суровых будней монастырского распорядка.

– Вся наша жизнь сосредоточена в средней части башни, – охотно объяснял он Инноту. – Ну, то есть у неофитов и прозелитов. Мы здесь спим, едим, тренируемся и учимся. Внизу расположены кухни, термы и всякие механизмы, обеспечивающие монастырь всем необходимым.

– А откуда берётся электричество? – полюбопытствовал каюкер.

– Здесь часто случаются грозы, и молнии бьют в башню. По всей её длине проходит огромный громоотвод, по которому энергия стекает в подземный накопитель.

– Ты хочешь сказать, что вам удалось обуздать силу молнии?! – не на шутку заинтересовался Иннот. – Но как этот накопитель устроен?

Абака чуть смущённо пожал плечами.

– Я всего лишь прозелит – нам такие вещи не рассказывают.

– А что там ещё выше? – задрал голову Иннот.

– Над нами находится площадка Среднего Радиуса, а ещё выше – Малый.

– А потом идёт этот шпиль-громоотвод, да? А что это за круглое утолщение на нём?

– А-а, вот ты о чём… Это зал Испытания. Именно там адепты становятся корифеями – или погибают.

– Даже так? Сурово… А что там происходит?

– Это страшная тайна! – Абака сделал круглые глаза. – Я думаю, это знают лишь те, кто побывал там, а они ничего никому не рассказывают.

– Ладно, спрошу у Верховного, – небрежно обронил Иннот, чем вызвал благоговейный ужас прозелита – субординация в башне соблюдалась строжайшим образом.

Несколько дней каюкер отсыпался и знакомился с монастырём и его порядками. Питался он вместе со всеми, два раза в сутки, утром и ранним вечером; в остальное же время был предоставлен самому себе. Очень быстро обнаружилось, что попасть можно далеко не всюду: некоторые двери не желали открываться, сколько Иннот ни топтался на резиновом коврике; кроме того, было что-то непостоянное во внутренней планировке башни. Когда он поделился этим наблюдением со своим гидом, тот подтвердил – да, некоторые помещения монастыря являются подвижными и могут перемещаться внутри исполинской конструкции; правда, для чего это нужно, Абака не знал.

Черезвычайно заинтересовала каюкера местная библиотека: там он и засел, отпустив своего провожатого.

* * *

– Какой идиот сказал, что здесь будут раздавать бесплатное угощение?! – рявкнул распорядитель танцев.

– Господин мэр, – вполголоса ответил ему один из музыкантов и улыбнулся, увидев, как жирное лицо распорядителя наливается кровью.

– Ничего подобного, – вступил в беседу один из чиновников. – На плакатах ясно написано: бесплатные танцы для публики и бал с угощением в здании мэрии. В зда-ни-и, чувствуете разницу? Туда кого попало не пускают – и правильно делают, между прочим. Банкет только для важных персон. Да и где напасёшься еды на этакую ораву?

– Может быть, подкатить пару полевых кухонь и устроить раздачу бесплатной похлёбки? – робко предложил кто-то, выглядывая из окна.

Внизу волновалось людское море. Великий Джа, сколько же их там! Откуда вообще взялись эти праздношатающиеся куки, вяло удивился распорядитель. Эх, сейчас бы взять – да всю толпу на плантации, лет на пять! Жаль, нельзя. Он прочистил горло.

– Короче, будем начинать. Идите и играйте своё кумарное джанги, – он подтолкнул музыкантов к дверям. – Идите, идите. Пусть лучше подрыгают ногами, чем набивать себе брюхо. Господин мэр заботится о здоровье нации!

Музыканты, ворча и встряхивая дредами, потянулись на улицу. Толпа заволновалась.

– Ничего, сейчас успокоятся, – с некоторым сомнением в голосе пробормотал распорядитель и вытер лоб рукавом.

Толпа и в самом деле на некоторое время отвлеклась. Извечные ритмы Великого Леса заставляли ноги плясать вне зависимости от того, что там думает голова. Музыканты старались на совесть; в дальнем конце площади кто-то установил горящие бочки, чтобы танцевать не просто так, а вокруг огня.

На свою беду, никто из устроителей банкета не догадался опустить занавески на первом этаже. Наступали сумерки, и ярко освещенный банкетный зал мэрии невольно притягивал к себе взгляды. Напрасно оркестранты наяривали всё более и более зажигательные ритмы: даже выступление знаменитой на весь Вавилон шоу-студии «Индесент дэнсез» не смогло отвлечь толпу от увиденного. На одном конце площади ещё танцевали, а на другом уже возникал грозный ропот. Стражники опасливо переглядывались, потихоньку присматривая пути отступления. Казармы, как на грех, были пусты: серьёзных беспорядков не ожидалось, и большинство рядового состава распустили по домам.

Чобы подтолкнул друга под локоть.

– Слышь, старик! Сейчас как бы самое время начинать!

У Пыхи от волнения пересохло в горле. «Ты должен! – шептал ему внутренний голос. – Что бы ни случилось потом, ты должен сделать это – именно здесь и сейчас, во имя торжества великой Идеи!»

– А ну, расчистите место! – властно покрикивал неподалёку Твадло, сгоняя каких-то робких куки с их собственной телеги. – Мы вам стихи будем читать!

Пыха взобрался на импровизированный помост и трясущимися руками открыл Книгу. Что, если сейчас ничего не получится?! – вспыхнула вдруг паническая мысль. Что, если странные червячки на страницах так и не воплотятся в пронзительные и ясные слова?! Тревоги его, однако же, были напрасными; стоило обложке распахнуться, как чёрные пиявки стремительно зашевелились, складываясь в строки. Пыха набрал в грудь воздуха…

Едва лишь прозвучали первые рифмы, как толпа притихла. Тишина кругами распространялась от телеги, словно волны от упавшего в воду камня; всё больше и больше народу, затаив дыхание, вслушивались в чеканные строки; и в глазах у каждого можно было прочесть: да! Вот оно!

Оркестр как-то незаметно замолчал. Хрипловатый тенорок Пыхи странным образом обрёл силу и глубину; его раскаты гремели уже на всю площадь, эхом отражаясь от стен. Сильно побледневшие стражники, изо всех сил стараясь быть незаметными, отступали к дверям мэрии. Напряжение нарастало. Пыха сжал руку в кулак и ритмично вскидывал её над головой в такт стихам. В ответ кулаки взвились и над толпой – сперва десятки, потом сотни, а потом уже вся огромная масса людей в едином ритме выбрасывала руки вверх, рёвом приветствуя каждую новую строфу. Уже всем было понятно, что их всю жизнь бессовестно угнетали и обманывали; и всё яснее и яснее становилось – кто. Гнев сгущался над площадью, подобно грозовым облакам; вдобавок ноздри щекотал некий странный аромат…

Кто-то внутри банкетного зала наконец догадался задёрнуть занавески. Будь это сделано десятью минутами раньше, возможно, ничего бы и не случилось, но сейчас банальное, в общем-то, действие оказалось искрой, упавшей в бочонок пороха.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! – завопили сразу несколько голосов. – Пр-р-рячетесь, гады?! Капиталисты проклятые! Эксплуататоры! Р-р-абовладельцы!

Несколько камней просвистело в воздухе и ударило в стены мэрии; ещё один угодил точнёхонько в стекло. Витавший над площадью неуловимый, дразнящий аромат вдруг сгустился и обрушился, подобно кузнечному молоту, – невероятно сильный и аппетитный запах жареной курятины. Голодную толпу он привёл в неистовство. Ограда скрипела и трещала; люди гроздьями повисали на прутьях, с ловкостью обезьян карабкались на узорные ворота – и те, наконец не выдержав напора, распахнулись. Беснующийся людской поток хлынул внутрь, устремляясь к дверям мэрии; изящные лакированные драндулеты на стоянке переворачивали вверх дном; град камней обрушился на окна. И никого уже, казалось, не удивляла исполинская безголовая туша жареной курицы, возглавившая нападавших. Чудовищный мосол ножки плавно пошёл назад, а затем со всего маха врезался в дверь. Брызнули во все стороны щепки; следующий удар заставил филёнку лопнуть со звуком пушечного выстрела. Великий Кур просунул острые концы гигантских крылышек в образовавшееся отверстие, поднатужился – и вынес обе створки. Толпа потекла внутрь.

Погром продолжался почти час. По прошествии его в доме не осталось ни единого целого стола или стула. Картины и гравюры топтали ногами; занавеси срывали, повисая на них, как кошки; бумаги из шкафов и бюро толстым слоем устилали полы. Еда со столов, будь это дичь, желе или салаты, распихивалась по карманам; бутылки с редкими винами опорожнялись в бездонные глотки или попросту расшибались о стены. Несколько оборванцев вовсю раскачивались на массивной хрустальной люстре, стремясь сбросить её вниз и нимало не беспокоясь о том, что она рухнет на головы их сотоварищей. Находившихся внутри мэрии, неважно – чиновников или прислугу, выволакивали на улицу. Страшный призрак цеплял несчастных своими крылышками, подкидывал в воздух – и, словно заправский футболист, поддавал нижней конечностью. Раскоряченные фигурки одна за другой разлетались к дальним концам площади. Под финал из разбитых дверей выкатили две бочки пальмового вина; люмпены приветствовали их появление радостными криками. У бочек вышибли верх; толпа медленным мальстрёмом вращалась вокруг них. Внезапно какой-то куки, обезумев от запаха съестного, выбросил растопыренную пятерню и вырвал кусок аппетитно пахнущей плоти из ляжки Великого Кура. Тот, казалось, ничуть не возражал против такого обращения, и спустя мгновение десятки рук погрузились в тело призрака. Измазанные жиром с головы до ног, обжигаясь брызжущими струями горячего сока, люди со стонами и урчанием набивали себе рты нежнейшим мясом, бесцеремонно отпихивая друг друга. Кто-то, обожравшись сверх всякой меры, извергал съеденное под ноги своим товарищам и, хрипя, вновь бросался в людскую гущу.

Ни Пыха, ни Чобы Стисм не принимали участия во всеобщей вакханалии. Пыха сидел, покачиваясь, на передке телеги, обхватив себя руками, и трясся мелкой дрожью, не вполне, кажется, понимая, кто он такой и где находится. Чобы придерживал на соломе бьющегося в судорогах Твадло. Рот и подбородок альбиноса покрывала белая пена; глаза закатились так, что радужки совсем не было видно.

– Телефон! Телеграф! Скорее, уроды! Вокзалы занять! – срывались с посиневших губ бессвязные слова.

– Никчёмный ты человечишко, Твадло! С тобой одна морока! – недовольно ворчал антипримат.

– Патрули! Летучие отряды!

– Да помолчи ты, ради Джа!

– Про мосты забыли, товарищи!!! – взвизгнул Твадло и вдруг обмяк; лишь голова продолжала мотаться туда-сюда на тонкой шее.

– Ну за что мне такое наказание! Одного лихорадит, другой вообще эпилептиком заделался! Алле, Пыха! Эй, куки, тебе говорю! Давай-ка, типа, смазывать пятки! Не нравится мне всё это!

Пыха медленно взялся руками за бортик и неловко перевалился через край, едва не выронив зажатую под мышкой Книгу. В голове у него сейчас ничегошеньки не было, только гулкая пустота; тело ощущалось словно чужое. Он покорно помог Чобы взвалить на плечи чахлое тельце альбиноса и поплёлся следом, а с противоположной стороны площади показался отсвет множества факелов – кто-то догадался оповестить войска. Экс-каторжане постепенно удалялись от центра; и никто из них не замечал, что следом бесшумно скользят две тонкие чёрные фигуры, беззвучно перемещаясь из тени в тень.

Когда оживлённые улицы остались позади, Чобы остановился и со стоном облегчения опустил свою ношу на асфальт.

– Ох! Не могу больше!

Зубы Пыхи выбивали мелкую дробь.

– Чтоб я ещё раз, как бы, подписался на такое! Нет, с меня хва…

Из темноты соткалась высокая жилистая фигура. На макушку антипримата звучно опустилась толстая бамбуковая палка.

– Ёпс! – сказал Чобы Стисм и повалился рядом с Твадло.

Пыха поднял глаза. Страха не было; все его эмоции словно отключились на время.

– Книга, – разомкнул губы Хадзме. – Давай сюда.

Пыха медленно, будто во сне, перевёл взгляд на зажатую под мышкой Книгу. За спиной его бесшумно возник Ххай. Дубинка ещё раз взметнулась в воздух; паренёк присоединился к своим товарищам.

– Дело сделано, – произнёс кипадачи.

– Уходим.

– С-с-та-аять!!!

В нескольких метрах от воинов внезапно вспыхнули дьявольским жёлто-зелёным светом два глаза. Старая ведьма Перегнида нарочито неторопливо шагнула в полосу лунного света, кривя в ухмылке сизые губы.

– Ка-а мне, мои пёсики! Ка-а-а мне!!!

Хадзме с ужасом чувствовал, что его тело, вопреки собственной воле, медленно пригибает к земле.

* * *

Спустя несколько дней после своего проникновения в башню, ранним утром, каюкер выбрался на обзорную площадку Малого Радиуса. Согласно неписаной традиции, метеорологи низших степеней посвящения старались здесь не появляться без особой надобности.

Восход солнца был великолепен. Вершины далёких гор постепенно розовели, словно раскаляющиеся крицы железа в кузнечном горне. Синяя мгла отступала на запад; длинные извилистые тени змеями уползали в каньоны, втягивались в трещины и складки горных отрогов. Иннот глубоко вдохнул обжигающе-холодный, как ключевая вода, воздух и задрал голову. Дневной огонь загорелся на верхушке шпиля, помедлил немного и потёк вниз, высвечивая стальную паутину тросов и креплений. Двери раздвинулись. Высокая худая фигура ступила на площадку и остановилась рядом с каюкером, опершись о поручень.

– Каждое утро я встречаю здесь рассвет, – разомкнул губы иерофант. – Нет более величественного зрелища, чем рождение нового дня.

– Да, очень красиво, – согласился Иннот и снова посмотрел на шпиль. – Скажи, а это правда, что вон в той круглой штуке адепты проходят посвящение в корифеи?

– Правда, – старец улыбнулся. – А почему ты спрашиваешь?

– Интересно же! У вас вообще куча всего интересного – взять хотя бы библиотеку.

– Ты любишь получать знания?

– Конечно.

– Ты попал сюда отнюдь не случайно; хотя сам, возможно, думаешь по-другому. Здесь место тем, кто ценит великие истины превыше мимолётных соблазнов мира.

– Я, вообще-то, не сказал, что ценю их выше всего…

– А что же в таком случае является главным для тебя?

Иннот долго молчал.

– Жизнь, – наконец вымолвил он. – Просто жизнь.

– Но ради чего?

Каюкер кивнул на край площадки.

– Ради всего этого. Не знаю, Верховный, как ещё сказать…

– Ты стремишься к деянию, – вздохнул иерофант. – Такие, как ты, подобны сухому куску дерева – они дают пищу огню жизни, но сгорают в нём без остатка. Я другой. Я живу далеко не первую сотню лет – да-да, не удивляйся… Мы не постигли тайны бессмертия, но преуспели в продлении жизни. Иногда я кажусь себе камнем на вершине неприступной скалы. Я оброс мхом, я наблюдаю круговорот жизни и смерти, творящийся внизу, а ветра этого мира лишь полируют мою поверхность. Это иллюзия, конечно; даже горы умирают с течением времени. Но мне жаль подобных тебе: не каждый горит столь чистым и светлым пламенем.

– Гм… Спасибо на добром слове, конечно… А что, если я не кусок дерева, как ты выразился, а например, фитиль в плошке масла? Что, если я свечу, но не сгораю?

– Такое возможно лишь в пустых мечтах, юноша, – старец огладил бороду, – а то, что творится в башне, – явь, хотя вряд ли живущие внизу поверили бы во всё, что здесь происходит.

– А как сюда попали остальные? Знаешь, они показались мне настоящими фанатиками этой вашей башни… – тут Иннот прикусил язык.

– Они и есть фанатики, фанатики знания, – кивнул иерофант. – Так же, как и я. Редко, иногда раз в несколько поколений, в лесном племени рождается мальчик, которому мало того, о чём мечтают его сверстники. Он жаждет познавать сокровенные тайны мироздания, осушать моря и сводить звёзды с небес; жажда эта не исчезает с годами, а всё больше и больше мучает его. Её не утолят ни Лес, ни Вавилон, и тогда шаман племени рассказывает ему легенду о башне высоко в горах.

– Именно мальчик? А если тягу к познанию проявит девочка?

– Девочка?! – изумился иерофант. – Что за вздорная мысль! Как можно научить чему-то… девочку!!! – Он возмущённо пожал плечами.

– И он идёт сюда? А что-нибудь более весомое шаман ему даёт – ну, компас там, карту… А то ведь и заблудиться немудрено!

– Если такова его судьба, он найдёт путь.

– И вы научите его сводить звёзды с небес? – каю-кер саркастически приподнял бровь.

– Нет. Мы научим его не делать этого. Мечты вообще редко воплощаются, и никогда так, как этого хочется. Но понять сие можно, лишь проведя в башне долгие годы.

– А я вот припёрся без протекции, хотя, как ты говоришь, и очутился здесь не случайно…

– Да, твой путь необычен; я и подумать не мог, что кто-то сумеет забраться по наружной стене. Страх высоты присущ всем, за исключением птиц; но человек – не птица.

– Ну, это как сказать… – ухмыльнулся Иннот. – Что, если мой предок-тотем был белкой-летягой? Ладно, давай вернёмся к началу нашей беседы. Мне действительно всё здесь жутко интересно, но я должен исполнить долг. Надо отправляться в путь, Верховный.

– Зажила ли твоя голова?

– Давно уже! – Иннот откинул со лба волосы. Иерофант удивлённо изогнул бровь.

– На диво быстро…

– Кстати, не объяснишь, как это ты меня? – полюбопытствовал каюкер.

– Искусство сверхзвукового щелбана. – Старик многозначительно поднял вверх палец. – Секретный удар метеорологов. Тренированный адепт может одним щелбаном уложить прекрасно вооруженного и превосходно обученного врага.

– Ты хочешь сказать, что просто влепил мне щелбан?!! – завопил Иннот.