Текст книги "Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы)"

Автор книги: Павел Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

"Перед весной бывают дни такие..." (напечатано с посвящением Н. Г. Чулковой) – Б. А.

"Я знала, я снюсь тебе..." – Б. А.

"Долго шел через поля и села..." – Б. Анреп.

"Широк и желт вечерний свет..." – Б. Анреп

"Я не знаю, ты жив или умер..." – Б. Анреп.

"Нет, царевич, я не та..." – Б. Анреп (слово "царевич" подчеркнуто).

"Из памяти твоей я выну этот день..." – Б. Анреп.

"Не хулил меня, не славил..." – Б. Анреп.

"Там тень моя осталась и тоскует..." – предчувствие расхождения с Николаем Степановичем.

"Небо мелкий дождик сеет..." – Б. Анреп.

"Я знаю, ты моя награда..." – Б. Анреп.

"Милому" ("Голубя ко мне не присылай...") – Н. В. Н.

"Как белый камень в глубине колодца..." – Б. Анреп.

"Подорожник", Петрополис, Петроград, 1921.

"Сразу стало тихо в доме..." – Б. А. ("Не нашелся тайный перстень..." строка подчеркнута).

"Ты отступник: за остров зеленый..." – Б. А.

"Просыпаться на рассвете..." – Б. А.

"Словно ангел, возмутивший воду..." – Б.А. (Слова "взял кольцо" и "встревоженный фонарь" – подчеркнуты).

"Когда о горькой гибели моей..." – Б. А. (отметка: посылки АРА (шутка)").

"А ты теперь тяжелый и унылый..." – Б. А.

"Пленник чужой! мне чужого не надо..." – Бэби.

"По неделе ни слова ни с кем не скажу..." – Б. А.

"Ты всегда таинственный и новый..." – В. К. Ш.

"Проплывают льдины, звеня..." – В. К. Ш.

"В каждых сутках есть такой..." – Б. А.

"Земная слава, как дым..." (отметка: "старое").

"Это просто, это ясно..." – Б. А.

"О нет, я не тебя любила..." – Грише. (Строка "О нет, я не тебя любила..." – подчеркнута. Отметка (с улыбкой): "Какая я честная!").

"Я слышу иволги печальный голос..." – Бэби (отметка: "Слепнево").

"Эта встреча никем не воспета..." – Б. А.

"И вот одна осталась я..." – друзьям.

"От любви твоей загадочной..." – В. К. Ш.

"По твердому гребню сугроба..." (отметка: "Б. А.? Одно из первых?").

"Ждала его напрасно много лет..." – Б. А. ("...в Вербную Субботу..." отметка: "1915 года").

Строки 8 – 15 включительно отмечены чертой, и написано: "Первая встреча с Б. А. в Царском Селе. Вербная суббота 1915 г.".

"Бывало я с утра молчу..." – акростих Б. А.

"Ты мог бы мне сниться и реже..." – Б. А.

"Когда в тоске самоубийства..." – Б. А.

"Покинув рощи родины священной..." – отметка "Б.. А.?" зачеркнута, и написано: "Это до него...".

"Заре". Моя отметка: "Антеро де Кентал".

"Anno Domini". Petropolis. Berlin 1923.

"А ты думал – я тоже такая..." – против первой строфы отметка: "Строфа написана очень давно. Гораздо раньше".

"Пусть голоса органа снова грянут..." Слова "Семь дней любви, семь грозных лет..." – подчеркнуты.

"Anno Domini", MCMXXI Petropolis 1921.

"Нам встречи нет. Мы в разных странах..." – после слова "не обольстят" отметка: "Дальше следуют 3-4 строфы".

"А ты думал – я тоже такая..." – вслед за датой "1921" отметка: "Лето, Фонтанка".

"Когда в тоске самоубийства..." – против четвертой строки отметка "*". Внизу знак сноски: "*", и: "Когда приневская столица, /Забыв величие свое, / Как опьяневшая блудница, / Не знала, кто берет ее".

"Четки" – первое издание.

"В ремешках пенал и книги были..." – посвящено Н. С. Г.

10.02.1926

1920. Сентябрь.

У АА была Лариса Рейснер. много говорили об Н. Гумилеве.

Говорили о Пушкинском доме. АА возмущалась тем, что на выставке, которую Пушкинский дом устраивал, был без разрешения АА выставлен ее автограф – стихотворение с посвящением В. К. Шилейко (нигде больше не обозначенным). Отзывалась о Пушкинском доме крайне резко, назвала его "гнусным заведением" и "лавочкой".

1916?

Была в "Привале комедиантов" (единственный раз в жизни). Увидев там Л. Рейснер, поздоровалась с нею. На Л. Рейснер это подействовало весьма странно: со слезами на глазах она подошла к АА и заговорила: "Я не думала, что Вы заметите меня"...

15.02.1926

"Все мы бражники здесь, блудницы..." Строки: "На глаза осторожной кошки / похожи твои глаза..." – были в другом стихотворении и звучали иначе (стихотворение июня 1911 г.?).

"Мне с тобою, пьяным, весело..."

1911 г. – Париж.

Приглашение от московского Союза поэтов. Читать. 150 рублей и оплата за проезд и за пребывание в Москве. Подпись "Шенгели". АА отказывается.

Очередная открытка – просьба прислать автобиографию, фотокарточку и т. п.

Вчера получила открытку от А. С. Сверчковой. Та просит меня прислать 9-й том Энциклопедии – с описанием Бежецкого уезда.

Вчера был у АА Мандельштам. Рыбаков дал 150 рублей, но под ответственность АА. Никаких дел с Мандельштамом не захотел иметь и знакомиться не захотел.

У Ляпуновых – дочь. Просили автограф. АА написала несколько слов; долго думала – не знала, что написать. Дочь говорит, что знает все книжки АА, только последней не знает. Выяснилось, что она имеет в виду "Образ Ахматовой" (!).

– Жар есть? – спрашиваю.

– Есть, есть... Куда ж ему деваться? – а смерила температуру – 37,5.

Мандельштам сказал АА, что Лившицы на меня обижены, потому что я будто бы Лившица, обращаясь к нему, назвал по фамилии. Я его так не называл. Тут какое-то недоразумение.

Шилейко дал понять АА, что ему неприятно будет видеть завтра ее гостей, потому что они мешают ему работать. Говорил, конечно, в шуточном тоне. Но это не меняет дела. АА завтра не будет дома, а будет в Шереметевском доме.

Рыбаков звонил. АА вернулась улыбающаяся (тайно). Острила очень, наверно.

Пунина не было дома, когда я пришел (6 ч. 45 мин.). АА спала. Я вошел. Жалко было будить. Сел у дивана.

Потом разбудил... Рука горячая-горячая...

Пунин пришел в десять.

Читал рукописи Николая Степановича, полученные от Оцуп, и статью Оцупа. Оцуп выкладывает в ней все, что слышал от самого Николая Степановича. Исторической перспективы никакой нет.

Спрашивал о 1914 годе – рассказывала. Опять даты по тетрадке стихов.

Слепнево. После Парижа.

1911. Стихотворение "Сердце смутное туманится / ............ / ..... бесприданница.

И другое:

 
...И там колеблется камыш
Под легкою рукой русалки.
Мы с ней смеемся ввечеру
Над тем, что умерло, но было,
Но эту странную игру
Я так покорно полюбила...
 

Сравнить со стихотворением Николая Степановича «Усадьбы» (написано позже). А строка «Барон Брамбеус и Руссо...» – Николай Степанович читал в Слепневе в 11 году Сеньковского.

Ушел. Но задержала А. Е. Пунина – чай пить. Остался. АА тоже пришла в столовую.

Говоря с Пуниным о кукле у Замятиных, АА называла ее "Мишенька", – и лукавый, многозначащий взгляд – озорной. Я тоже понял, и мы тоже переглянулись.

Ушел в 10 1/2.

У АА нет градусника, я приносил свой. Сегодня взял его обратно.

Л. Замятина послала письмо в Москву о том, что АА отказалась от денег с Пушкинского вечера.

19.02.1926

Вчера забегал к АА на минуту в Мраморный дворец. Позавчера резко изменилась погода – мороз сменился оттепелью, что сейчас же отразилось на самочувствии АА.

Вчера она чувствовала себя настолько плохо, что не могла прийти в Шереметевский дом обедать и известила об этом Пунина запиской, доставленной Маней. Я забежал к ней около семи вечера. Она чувствовала себя лучше. Собралась пойти в Шереметевский дом и, как сегодня выяснилось, ко мне. Однако после моего ухода опять почувствовала себя плохо, и ей пришлось лечь.

Вчера В. К. Шилейко случайно купил "Слово о полку Игореве" в том издании, какое было в руках у Пушкина. АА очень любит его; когда полушутя она попросила В. К. подарить его ей, он напустился на нее со злоязычием. А потом, через четыре часа, пришел к ней и плакался.

Пунин волновался, не зная ничего об АА, звонил мне сегодня утром (меня не застал). А в 3 1/2 часа АА уже пришла в Шереметевский дом и позвонила мне. Я пришел к ней, и в ожидании Пунина и обеда мы занимались Гумилевым: разбирали вместе листки первой биографии, подлежащие уничтожению; причем все сведения, не записанные нигде больше, записывались мною отдельно. Тут же АА поведала мне о своих новых открытиях в области отношений Гумилева и Виллона.

Вчера АА дома, в Мраморном дворце, занималась изысканиями ("роскошь, которую она может позволить себе только во время болезни, потому что в другое время ей надо переводить монографию о Сезанне и заниматься другими делами, мало ее интересующими").

В пять часов явился Пунин, стали они обедать, а я пошел обедать домой. Уговорились, что АА придет вечером ко мне.

После моего ухода из Шереметевского дома явился Боричевский, как было условлено раньше. (При мне Пунин заявил АА, что он устал, не хочет принимать Боричевского сегодня и напишет ему записку, что его нет дома. АА доказала ему, что это было бы невежливо и что раз он уговорился с Боричевским быть дома, он обязан быть дома. Пунин долго спорил, но наконец сдался.)

Встретили его АА и А. Е. Пунина, "представительница дома", а Пунин встрепанный и заспанный – выполз уже потом.

Боричевский уже очаровался АА и ее "искусствоведческим талантом"... Однако он, по-видимому, думает, что АА в сильной степени научается Пуниным, и не догадывается и не знает, конечно, что АА свои открытия, рассуждения и т. д. "выводит в свет" только в уже отшлифованном и блестящем виде – и когда доводит их до сведения Пунина, тот разевает рот от удивления, разводит руками и изумляется. А потом говорит мне о талантливости АА, об исключительной ее приспособленности для такой работы. Кстати, Пунин сам сначала думал, что АА научается Шилейкой, но теперь и это думать невозможно: Шилейко очень иронически относится к способностям АА и если и соглашается раз в год взглянуть на ее работу, оторвавшись для этого от своей, то в лучшем случае скажет, что АА сделала правильно, а всего вернее – отделается шуткой. Советов и указаний он почти не дает и отвечает только на прямо поставленный вопрос, но это и не может иметь никакого значения и никак не может влиять на ход работы АА.

Вот посмотрим: Боричевский, при мне прошлый раз заявивший, что ему для изучения творчества поэта не нужно знать ни его биографии, ни дат стихов, ничего из области психологии творчества и вообще ничего, кроме самих (да и то не всех, и не в ряд поставленных) стихов, – посмотрим, что он будет говорить после нескольких встреч с АА?

Боричевский сидел в Шереметевском доме долго – надоел.

В восемь часов АА пришла ко мне. Я предложил ей вина, и АА отказалась из-за нездоровья своего. Сидели за столом и разбирали листки первой биографии – решили довести это сегодня до конца. Главный недостаток этих моих записей – то, что я в них пытаюсь передать фразы АА о работе в первом лице и отмечая при этом все улыбки, позы, жесты и восклицания АА. Получается, во-первых, глупо и комично, а во-вторых – часто неверно; и все записи имеют какой-то несерьезный тон.

Позавчера, в субботу, я участвовал в вечере памяти С. Есенина в Клубе (им. Зиновьева) – бывший дом Паниной на Тамбовской. Прочел два стихотворения. Кроме меня, участвовали: Клюев, Рождественский (стихи и воспоминания), Шварц А. (стихи Есенина) и Медведев (доклад о Есенине). Вечер прошел удачно. Публика осталась довольна. Это мое первое выступление, за которое я получил деньги.

Сегодня днем я заходил к АА в Шереметевский дом, и уговорились, что АА придет ко мне вечером, чтобы поработать. После моего ухода у АА был Боричевский (второй раз; первый раз он был несколько дней тому назад: пришел тогда знакомиться, говоря, что занимается работами Н. Гумилева. Ничем он, однако, не занимается, а только хочет заниматься. Гумилева он даже не всего прочел). Боричевский уже очаровался "искусствоведческим талантом" АА. Вечером АА пришла ко мне, захватив с собой листки с первыми записями биографии, записями, которые я безобразно вел по своей тупости.

25.02.1926

1915. Конец 15-го – начало 16-го года.

Вернувшись из Хювиньки в Царское Село, АА поселилась не в своей комнате, которая была сдана сестре жены Д. С. Гумилева – Миштофт (потому что Анна Ивановна предполагала, что АА уедет в Крым), а в кабинете. Николай Степанович поместился наверху, в крошечной комнатке Коли-маленького. Так жили всю зиму 1915-16. Зимой АА, когда стала чувствовать себя лучше, ездила кататься: ей доктора велели "дышать воздухом".

Октябрь. В Хювиньку Николай Степанович привозил АА книги. Привез только что вышедшие Аполлона Григорьева и Каролину Павлову, привез "La peau de chagrin" Бальзака и "Lui et elle" Жорж Санд (обе на французском языке) и желтенькие книги универсальной библиотеки. Все эти книги АА прочла. Читала в Хювиньке очень много.

Октябрь-декабрь. О литературных собраниях Гумилева АА ничего не говорилось. От нее скрывали. А когда такое собрание было в Царском Селе у Гумилева, АА ушла, чтобы не быть на этом собрании и чтобы не мешать молодежи (литературной).

Ноябрь. В Царское село приезжал издатель "Аполлона" Кожебаткин. Просил АА дать ему "Четки" для нового издания. АА отказала, сказав, что всегда предпочитает издавать свои книги сама.

В день взятия Варшавы АА приехала в Царское Село.

15 июля АА телеграммой вызвали – ее отец сильно заболел. АА из Царского Села поехала в Петербург и в течение десяти дней непрерывно вместе с Еленой Ивановной Страннолюбской ухаживала за отцом. 25 июля отец ее скончался. Село. 4 сентября (на девятый день) была панихида.

"Целый год ты со мной неразлучен..." – весна 1915 (но может быть, 1916 – АА так сказала).

Первого апреля АА приехала в Царское Село (в Петроград? уехала?).

Летом в Царском Селе АА жила во флигеле дома (потому что дом был сдан и не сдана только одна квартира во флигеле).

К концу лета было решено, что АА уедет в Крым, т. е. она все время очень сильно больна была. Однако смерть отца окончательно надорвала ее здоровье, и она уже была настолько больна, что в Крым поехать не смогла.

Гумилев, не зная о смерти отца, написал письмо в Крым. После смерти отца вскоре АА известила о ней Николая Степановича на фронт письмом.

Осенью АА поехала в Хювиньккя в санаторию. Николай Степанович должен был провожать ее. Но у него в этот день было назначено свидание с В. И. Гедройц по поводу его зачисления в Александрийский полк. Поэтому, приехав с Николаем Степановичем из Царского Села в Петербург, АА сказала ему: "Ну вот, у тебя еще остается время, чтоб побывать у Гедройц", – и предложила ему не провожать ее. Николай Степанович уехал в Царское Село, а АА – одна – на Финляндский вокзал и в Хювиньккя.

В Хювиньккя жила две недели (может быть, пятнадцать дней, но не больше). По шесть часов лежала – режим такой был. Через неделю к ней приехал – с громадным букетом цветов от Шилейко – Николай Степанович и переночевал у нее. На следующее утро уехал обратно, а еще через неделю приехал снова. АА невыносимо было в санатории, и она молила Николая Степановича увезти ее оттуда. Николай Степанович увез ее. В Хювиньккя АА была в октябре.

1914 – 1916.

АА в "Привале комедиантов" совершенно не бывала.

Зима 1915-1916 – последняя зима, которую АА и Николай Степанович живут в Царском Селе.

Зимой 1915-16 гг. приезжал В. Иванов в Петербург. На собрании Ревнителей художественного слова в "Аполлоне" встретился с Николаем Степановичем и с АА. АА была в трауре. А Вячеслав Иванов, решив, по-видимому, что АА так оделась из "манерности", спросил ее, почему у нее такое платье? АА ответила: "Я в трауре. У меня умер отец...". В. Иванов сконфужен был и отошел в сторону.

Зима 1915-1916. Эйхенбаум написал АА стихотворение (и она была тогда в трауре), в котором были строки: "Трауром повитая, с белым, как у чайки /Грудь, воротником...".

"Я ничего не знаю, /Ни где, ни почему..." – АА задумчиво произнесла эти строки мне, когда 25.02.1926 я был у нее в Шереметевском доме.

В. И. Гедройц не терпит АА, потому что та однажды отозвалась плохо об ее стихах.

АА: "А стихи действительно были очень плохие".

Рассказ о Гумилеве в 1915 г., описывающий положение на всех фронтах и очень ясно обрисовывающий их – с указанием фамилий командующих, городов, наступлений и отступлений. Показано очень большое знание происходивших событий.

27.02.1926

Читала Кольриджа и Саути.

Вечером читала "Vita Nuova". Очень была довольна, что все понимает.

28.02.1926

Всю весну прожила в Царском Селе. Уехала оттуда в Слепнево (вместе с Анной Ивановной Гумилевой) после 9 мая.

У АА нет и никогда не было часов. АА определяет время интуитивно.

Говорили о Виллоне и о Данте. Заметила, что у Виллона тема женщины сплетается с темой смерти. У Данте этого нет.

Говорили о Кольридже. Сказала: "Понимаю, что его Байрон и Шелли могли ненавидеть. Его любят люди, которые теперь стали ходить в кинематограф, от сытости – любители бифштекса".

28.02 или 1.03.1926

Мандельштам в разговоре с Пуниным просил зайти АА и его в Москве к Пастернаку.

2.03.1926

Пунин думал, что поезд идет в 9. 30, потому что, когда я сказал АА (в Мраморном дворце), что поезд идет в 9. 15, АА удивилась, забеспокоилась и попросила обязательно известить Пунина, что я и сделал. Когда снова приехал и дома уже был Шилейко, АА в разговоре спросила: "Как ваши дела?". Я не понял, что АА говорит о Пунине, и ответил удивленно.

Уходя, я задержался в передней, АА подошла ко мне. Понизив голос, расспросила о Пунине. Я ответил.

Шилейко, по-видимому, не поставлен в известность о том, что АА едет в Москву с Пуниным. АА при мне говорила Пунину о том, что Шилейко, заботясь о ее поездке, рассуждал так: здесь ее в вагон усадит Лукницкий, в Москве встретит кто-то, а в поезде – недолго, всего одна ночь.

Х а р а к т е р.

АА скрыла свой отъезд в Москву от всех, кроме самых близких ей людей. Сделала это для того, чтоб в Москве о ее приезде не узнали и не стали бы ее мучить приглашениями выступать и прочим.

В Москве об ее приезде не должны знать. Я спросил ее в вагоне, увидит ли она А. Н. Тихонова, Эфроса, еще кого-то... "Нет, не увижу... – и, улыбнувшись: – Разве на улице встречу!"

Необычайно добра.

В. К. Шилейко.

Шилейко ушел из дому в час, а вернулся в 3 1/2 дня. (АА была дома.) Просил АА передать какие-то письма в Москве, давал разные поручения. Когда АА собиралась в путь, спрашивала меня о разных мелочах (о лекарствах, которые я ей заказывал, и т. д.), Шилейко острил: он не жалеет, что не видел падения Трои и тому подобных вещей, потому что видит сборы АА в Москву.

Перед самым уходом я пошел нанимать извозчика. Спросил АА: "Погулять с Тапом?". Шилейко услышал: "Да, да, обязательно, пожалуйста". АА, побоявшись опоздать на вокзал, просила меня сначала нанять извозчика, а потом уже гулять с Тапом. Извозчика я нанял и вернулся назад. Мне расхотелось идти с Тапом, да и ехать пора уже было. АА взмолилась робко: "Володя, можно с е г о д н я не гулять Тапу?" – голос был робкий, и "Володя" милостиво ответил, что хорошо, сегодня уж он сам погуляет с Тапом.

Прощаясь с ним, АА поцеловала его в лоб, а он поцеловал ей руку.

АА оставляла ему пять рублей, чтоб он купил ей дрова. Он не соглашался, говоря, что после Москвы АА даст ему. Сказала: "Но ведь это все равно не хватит тебе?" – "Да". АА помолчала секунду. "Ну тогда я тебе десять оставлю...". От десяти В. К. уже не отказывался, но заметил: "Ты дай их Мане". – "Володя, как же я Мане дам? ведь я не увижу ее!" – "Хорошо, ты дай их мне, а я сам передам Мане!" (В. К. никогда никаких поручений Мане сам не дает – всегда через АА. Он считает, что Маня не его прислуга, а АА).

У В. К. Шилейко есть сослуживец. Зовут его Лев. Ему 24 года. Как-то он явился к Шилейко. Тот принял его очень ласково ("Как бывает с ним, когда человек не очень ему надоел и когда он приходит первый раз. Это не мешает ему через неделю выпроводить этого человека совсем!" – АА). Молодой человек скоро явился снова. Застал АА. Очаровался ею. (Это было третьего февраля, в день ангела АА.) Узнал, что она именинница, и в следующий раз принес ей цветы. Потом стал приходить и приносить цветы и говорить комплименты. Пришел раз в отсутствие АА. "Воображаю, как на него смотрел Вольдемар! А он уже чуть ли не распоряжаться там стал!"

Недавно АА звонила мне по телефону и сказала, что есть "мальчик", которому 24 года, которого зовут Лев и который представляется, что влюблен в нее. И принес ей цветы, задним числом – в качестве подарка к ее именинам. А скоро будут его именины и нужно его чем-нибудь отдарить. Спросила меня, что подарить ему. Я посоветовал книгу с надписью и сказал, что куплю ей.

Пошел в магазин, купил "Четки" (причем АА настояла, чтобы я купил на ее деньги), контрафакционное издание. АА передала их Шилейке, и тот передаст их по назначению. Этот Лев хотел провожать АА на вокзал сегодня. АА скрыла от него свой отъезд, и поэтому он не явился.

Данько.

В вагоне я спросил АА, знают ли Данько об ее отъезде. Ответила, что, вероятно, знают. Из этого "вероятно" заключаю, что АА сама Данько не говорила.

В. С. Срезневская.

Незадолго перед отъездом АА заходила к Срезневским. Срезневские звали ее к себе на 12 марта.

12.03.1926

Я заходил к Шилейко, и он меня спрашивал, не знаю ли я, когда приедет АА?

АА не писала ему из Москвы.

13.03.1926

Наппельбаум.

Мне звонил Фроман и спросил, правда ли, что Ахматова в Москве. Оказывается, Лев Наппельбаум видел ее – издали. Я спросил АА об этом. АА вскользь заметила: "Да, кажется, они в одном поезде ехали со мной".

Пунин мне сказал сегодня, что АА очаровала всех в Москве и была такой веселой, такой оживленной там, что порой даже смущала его.

АА возразила Пунину, что она просто решила, уезжая в Москву, что ни одной жалобы в Москве от нее не услышат, что ни одной жалобы не будет, – и что это решение привела в исполнение. Поэтому и казалась такой.

Я спросил АА, читала ли она где-нибудь стихи; оказалось, нигде и никому (кроме выжатого из нее старого стихотворения у Чулковых). "А Вам читали?" спросил я АА, и она яростно взглянув на меня, сказала: "Я бы такой мерзости не допустила" (если кто-либо и захотел ей читать).

АА в Москве читала изданную там переписку Блока и в разговоре несколько раз по разным поводам цитировала эти письма.

По многочисленным рассказам о Москве приезжающих оттуда АА составила мнение, что там в литературных кругах не прекращается пьянство. Съездив в Москву сама, она переменила мнение: нигде никто не пьянствовал. "При мне, по крайней мере", – добавила АА.

Дневник.

Я знал, что АА приедет сегодня, и пошел на Николаевский вокзал встречать. Приехали скорым поездом – в одиннадцать часов утра (поезд опоздал на 20 минут). Встретил. АА увидела меня первая и окликнула. Я взглянул, и увидел ее и Пунина. Пунин тащил два больших чемодана, а АА свою деревянную сумку и большой пакет с вещами Пунина. Я взял у нее вещи. Пошли к выходу. АА "счастливым озорным" смехом смеялась, увидев меня на вокзале, как будто уличила меня в чем-то. Вышли вместе. Пунин просил сначала отправить его на извозчике, потому что у него тяжелые вещи. Нанимал извозчика, пока я нанимал другого (а на вокзале нанимать трудно: извозчики ругаются между собой и наперерыв рвут пассажира). АА стояла, растерянными глазами наблюдая... Поехали; оба извозчика ехали рядом до Аничкова моста... Там Пунин махнул рукой. "Данья", – ответила АА, и мы разъехались.

Ехали до угла Садовой и свернули по Садовой. АА рассказывала о Москве, но я не расспрашивал и больше старался рассказать о том, что сделал я (по работе) за это время. Приехали в Мраморный дворец, я поднялся. АА здоровалась с Шилейко. Я взял у АА деньги, поехал покупать провизию и за фотографиями. Привез все... Ушел домой (АА обещала вечером звонить).

Вечером по звонку Пунина пришел в Шереметевский дом, принес материалы по работе, показывал. АА сидела в кабинете за столом. Пунин был на диване. Вели общий оживленный разговор. Потом пили чай. А. Е. Пуниной не было дома, но около двенадцати она пришла.

После чаю (было уже двадцать минут первого ночи) АА пошла в Мраморный дворец, и я с нею – провожать ее... Шли до Садовой, потом мимо Инженерного замка и через Марсово поле. Говорили о Москве – АА рассказывала – и о многом другом...

Из Москвы АА вернулась очень оживленной и значительно более бодрой, чем была, когда уезжала. Поездка на нее хорошо подействовала – освежила, развлекла...

В Москву АА ехала с твердым намерением никому не показываться и сохранить свое инкогнито. И два первых дня сидела в комнате, никуда не выходя, и Пунин даже жалел ее: "Приехал человек в Москву – и сидит запершись!".

Но о присутствии АА узнал сосед по комнате и сказал К. Липскерову (а Липскеров не то в том же доме живет, не то, узнав, пришел к АА). Тогда АА резонно решила, что раз знает о ее приезде Липскеров, то узнают и все остальные все равно. "И, – смеется АА, – чтоб не подумали, что я приехала только для свиданий с Липскеровым, я показалась..." И с этого времени АА была окружена людьми во все дни пребывания в Москве.

АА очень трогательно и тепло отзывается о москвичах: о том, какими заботами, теплотой, дружественностью, любовью они ее окружили в Москве. Как они были рады, как обижались на первоначальное ее желание сохранить свое инкогнито.

Шли в Мраморный дворец через Марсово поле. АА спросила меня об Оцуп... Я ответил, что, по-моему, блудная ночь с ней невозможна (я бы не решился!), ответила: "Кажется, с ней – невозможно...".

Эфрос.

АА виделась с Эфросом в Москве. Говорила с ним между прочим о сборнике "К Синей Звезде". АА с улыбкой отмечает, что "Синяя Звезда" Эфросу не нравится и что он считает плохой книжкой.

Эфрос и Чулков провожали АА на вокзал, когда она уезжала из Москвы.

М. Шкапская.

Ехали на извозчике с вокзала. АА спросила, знаю ли я, что застрелившийся инженер Бас был любовником Шкапской? Я сказал – да. АА узнала об этом в Москве.

Асеев.

АА Асеева в Москве не видела и сожалела об этом.

Шенгели.

В Москве АА была у Шенгели. Прошла через строй девиц (общежитие, через которое необходимо пройти, чтоб попасть к Шенгели). Была у Шенгели с Пуниным. Шенгели был очень обрадован и польщен ее визитом. Говорили о поэзии, о трудностях... Шенгели рассказывал ей о том, чем он занимается сейчас, говорил, что газетная работа – самоубийство, что стихов писать нельзя, что он хочет бежать, бежать куда глаза глядят – от литературы.

Шенгели показался АА очень и очень нездоровым и отчаивающимся, и она говорила о нем с сочувствием и с какой-то жалостливостью.

А. Н. Тихонов.

АА рассказывала, что в Москве виделась с А. Н. Тихоновым и что Тихонов хвалил сборник "К Синей Звезде", но говорил, что издать его, вероятно, не удастся.

Еда.

В Москве АА очень хорошо питалась – "Пунин откармливал" ее...

А здесь – вернулась с вокзала, в Мраморном дворце решительно ничего, ни крохи не было. Я купил 1/2 фунта масла, 1/2 фунта сыра, фунт сахарного песку, 1/8 чая, белый хлеб...

Обедала в Шереметевском доме.

Материальное положение.

Прошу у Пунина в долг 20 копеек; он дал, но сказал, что у него в кармане всего 50 копеек осталось.

АА, приехав с вокзала в Шереметевский дом, имела в кармане 5 рублей из них 2,50 я истратил на еду для нее.

Замечания о природе и о погоде.

Говорила о Москве – о том, что там уже весна и очень хорошо.

Я, встретив АА на вокзале, сказал, что фотографии, которые я снимал, вышли удачно... АА сразу заинтересовалась: "Покажите...". Узнав, что у меня их нет, просила принести... Когда я принес их в Мраморный дворец, АА разглядывала. Понравились те, где она в постели...

А вечером, в Шереметевском доме, просила меня отдать их отретушировать...

Яков Израилевич Рыбаков.

АА завтра будет у Рыбаковых.

Ездила в Москву с Пуниным. В Москве Пунин днем уходил по делам, АА оставалась одна и ходила к знакомым и в музеи.

Приехали сюда вместе. С вокзала Пунин поехал один домой (с АА поехал в Мраморный дворец я).

Вечером Пунин был дома. АА читала вслух рецензию Анненского о Гумилеве. Пунин сидел на диване. Прервав чтение, АА заговорила об Анненском. Пунин уловил какое-то тонкое замечание ее об Анненском ("о специалисте по придушенным семейным несчастьям"). Пунин встал, подошел к столу, стал спиной к АА и на бумаге написал несколько слов – записал эту ее фразу. АА взглянула на него... Увидела бумагу... И с недоуменной укоризной взглянула на Пунина, хотела отобрать у него бумагу; но не отдал, сказав: "Ничего... читайте, читайте...". АА секунду помолчала, но не найдя слов для возражений, покорно и недовольно стала читать дальше.

По пути домой (со мною) АА заговорила об этом... И сказала, что была поражена. "Что вы все со мной делаете!"

Подъезжая с АА на извозчике в Мраморный дворец (ехали с вокзала), я сказал ей, что Шилейко, наверное, не приготовил ни чая – и вообще никак не подготовился к ее приезду. АА ответила, что, конечно, так, что и Мани, вероятно, нет...

Маня оказалась дома, но по части Шилейко мы оказались правы: ничего, чая вообще в доме даже не было, так что я поехал сейчас же за булками, сыром, маслом и т. д. ...

Г. Чулков.

АА рассказывала, что была у Чулковых в Москве (была 11 марта). Видела у них А. И., и говорит о ней, что она очень хорошо выглядит, очень молода, покруглела, поправилась.

С Чулковым говорила между прочим об Альтмане, который был вместе с В. Ивановым на Кавказе (теперь). Вячеслав Иванов много ему рассказывал. Альтман (это не художник – другой) сказал В. Иванову, что он все записал... В. Иванов очень рассердился и сказал, что запрещает ему печатать их. Альтман ответил, что если он переживет В. Иванова, он все равно их напечатает. В. Иванов ответил, что в таком случае он в своем завещании повторит это запрещение. Но и это не подействовало на Альтмана, и он сказал, что все равно напечатает. АА передала мне этот разговор как пример недостойного человека и заметила, что у Альтмана все искажено и поэтому его записи все равно цены не имеют. Что он искажал намеренно – есть такие люди, способные на это; второй пример этому – Г. Иванов.

Говорила с Чулковым и о Гумилеве, и о работе, и обо мне. Чулков напомнил АА, что свою статью о "Колчане" он не напечатал, потому что она ему запретила. На мой вопрос: "Почему Вы запретили?" – АА ответила, что считала статью плохо написанной.

Чулков говорил АА обо мне и дал совет: "Передайте вашему молодому человеку, что работать по копиям нельзя, работать необходимо по подлинникам". АА передала мне это, сказала, что, в принципе, Чулков прав, но это правило никак нельзя (просто обстоятельства не благоприятствуют этому) применить к моей работе по Гумилеву.

Чулков и Эфрос провожали АА на вокзал, когда она уезжала из Москвы.

А. Блок.

АА рассказывала, что читала в Москве только что изданные письма Блока, из которых видно, что Блок был под большим влиянием (биографически) Мережковских, и это подтверждает мысли АА, что враждебное отношение Блока к Гумилеву вышло из дома Мережковских.

Чулковы не выпускали АА от себя (в Москве), пока она не прочтет им стихотворение. И до такой степени были настойчивы, что АА пришлось прочесть одно. Прочла "с отвращением и гримасами" старое стихотворение, по книге.