Текст книги "Сквозь всю блокаду"

Автор книги: Павел Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

В десять вечера – передача по радио моего очерка «Встреча» (о встрече двух фронтов в день освобождения Шлиссельбурга) и ряд других передач, посвященных прошлогоднему прорыву блокады. Это – знаменательно, дескать, понимать надо!

В 11 часов вечера – сообщение Информбюро о прорыве немецкой обороны севернее Новосокольников; перерезана дорога Новосокольники – Дно.

После вчерашнего подъема сегодня в городе спад настроения из-за оттепели. Любая гражданка сетует на невыгодную для наступления погоду. Ни у кого, однако, нет сомнений в том, что наступление продолжается.

…Тихонов уехал в Москву.

Первые сведения

17 января

На машине 42-й армии вместе с А. Прокофьевым и И. Авраменко приехал на Благодатный переулок, где размещаются первые эшелоны армии. Был в штабе, а сейчас сижу в редакции газеты 45-й гвардейской дивизии «За Родину!».

Комната в издырявленном снарядами доме. Диван, стол, скатерть, чистая кровать. Только что с улицы вернулась хозяйка – управхоз этого дома:

– В пятнадцати метрах разорвался снаряд! Зверски бьет по улице!..

Вбегает женщина:

– Хозяина нашего ранило в ноги! На улице!..

Залпы. Дрожат стекла. Гудят наши самолеты. Гулы бомбежки. Свист падающих и шелест летящих дальше, на город, снарядов.

После позавчерашней беспощадной артподготовки, длившейся час сорок минут, снежная равнина перед нашим передним краем стала на несколько километров вдаль черной: вся земля сплошь изрыта, перепахана. А наши шли в атаку в белых полушубках и маскхалатах. Но немцы были деморализованы. Когда кончилась артподготовка, уцелевшие начали вылезать, и тут – наши самолеты! Многие из уцелевших гитлеровцев сошли с ума.

Немецкой авиации нет. За два дня на участке дивизии один самолет сбросил две бомбы. Наши рвутся в рукопашный бой, гитлеровцы нигде не принимают рукопашных схваток, отстреливаясь, бегут. И только там, где удается им оторваться от преследования, закрепиться, опомниться, переходят в контратаки.

Это не тактика. Это – страх!

Ночь на 18 января

В 12.30 ночи вернулся домой на «пикапе» с Охты, из редакции газеты 42-й армии. За день побывали мы в трех дивизиях (45, 63 и 64-й) гвардейского корпуса генерала Н. П. Симоняка.

Общее положение: наступают корпуса генералов Симоняка, Алферова (оба хорошо действуют) и еще один. Корпус генерала Трубачева и другие соединения в резерве. Сегодня в бой вступило Белгородское танковое соединение. До этого танки на участке от Финского залива до среднего течения Невы почти не действовали.

Авиация? Летная погода была только утром, но наши самолеты бомбили и штурмовали немцев весь день.

Я беседовал с офицерами-штабистами корпуса Алферова. Много интересного. Мощь позавчерашней артподготовки была удивительной. Насыщенность артиллерией небывалая на Ленинградском фронте. Так, на участке наступления одного только корпуса Алферова – тридцать артиллерийских полков, кроме РГК и минометно-артиллерийских подразделений. На каждых десять бойцов пехоты приходилось одно орудие. Силища просто невероятная!

В штабе корпуса Алферова 15 января во время артподготовки было страшное напряжение: встанет или не встанет пехота? Все дивизии разом, в 11.00, встали, с безупречной храбростью пошли в атаку. В центре сразу – успех. 125-я дивизия алферовского корпуса и ее сосед, 64-я дивизия корпуса Симоняка, прорвали немецкую оборону и устремились в ее глубину. В прорыв, в направлении на Константиновку, немедленно были брошены другие дивизии. На флангах же (Пушкин и Урицк) огневое сопротивление немцев не было сломлено до конца. Здесь произошла задержка и были большие жертвы. Под Урицком, например, запоздали с вступлением в бой танки и не сумел выполнить боевой приказ командир одного из стрелковых полков, чем подвел и свой полк, и соседей. По приказу командования этот командир был расстрелян.

Сегодня, 17 января, под Урицком положение выправлено, там, в частности, хорошо действуют лыжники. Успех сегодня и под Пушкином, взята с участием танков Александровка.

Приказ: в ночь на 17 января взять Красное Село и штурмовать Воронью гору. Сегодня к вечеру пехота и танки прорвались к окраине Красного Села. Идет ожесточенный бой.

Бой за Красное Село

18 января

Красное Село и Воронья гора еще не взяты; это, пожалуй, наиболее мощный укрепленный район немцев. Воронья гора – господствующая над всей местностью высота, с которой немцам удобнее всего просматривать Ленинград и наши позиции от Финского залива до Пулкова и обстреливать город из тяжелых дальнобойных орудий. Поэтому за два с половиной года немцы и укрепили ее особенно сильно, превратив вместе с прилегающими к ней высотами и городом Красное Село в важнейшую крепость на левом фланге своего фронта.

Как и все корреспонденты, мечусь по городу, ищу транспорт, добиваюсь пропуска, стремясь уехать на фронт…

19 января

Работал, потом передавал в ТАСС материалы. В час дня узнаю: войска генерал-лейтенанта Федюнинского и войска генерал-полковника Масленникова (корпус генерал-майора Симоняка) должны вот-вот соединиться. Разговор по телефону экивоками о «любимых сестрах» и их «свидании».

С Прокофьевым и Авраменко еду на Охту, в редакцию «Удара по врагу».

Приятная для меня случайность: грузовик-фургон редакции отправляется на фронт к Красному Селу, еще не взятому. Оглядываю себя: на мне валенки, полушубок, я готов. «Разрешите с вами?» – «Садитесь!» Еду! Спутники: капитан Васильев и старший лейтенант Кондрашев – сотрудники газеты. Шофер – Вася Андреев.

По пути заехали к дому, к котором живет Васильев. Ждем его. Он бегом – к сыну, родившемуся в день Нового года…

Ночь на 21 января. Ленинград

Великие дни нашей победы настали. Радость!

Утром я вернулся из Красного Села после суток блужданий. В комнате три градуса, Занялся телефонными звонками, печкой, варкой пищи. Еще до рассвета отправлюсь в Лигово и Петергоф, взятые у немцев вчера ночью. Поэтому спешу записать впечатления.

День 19-го

Четыре дня варварских обстрелов города. В ответ стрельба с кораблей Невы и с кронштадтских фортов тяжелыми. Слухи, догадки, у многих, не знающих обстановки на фронте, сомнения. Я знаю всё главное.

В середине дня 19-го выехал в фургоне-грузовике редакции «Удара по врагу». Рыхлый, разжиженный снег. По Международному проспекту множество грузовиков – на фронт. Застава. Путь в Пулково. Темнеет быстро. Взлеты осветительных ракет в районе Пушкина. Слева – сполохи, сзади, над Ленинградом, – тоже. Впереди зарево вспышек.

Пулковская гора. Сплошные воронки и ямины. Траншеи, надолбы, развалины обсерватории. До Пулкова заторов на пути нет. Линия светляков сзади – прикрытые и полные фары непрерывного потока машин в обе стороны. Немецкий передний край – бывший, прорванный 15-го. Угадываемые в ночи очертания траншей, снежные поля, кое-где изглоданные осколками деревья. Нигде никаких домов. Только землянки, блиндажи, воронки. Виттолово, перекресток, резкий скачок, вы, битая на обломанном мостике рессора. Стоянка – час, починка рессоры. Таскаю зарядные ящики, что-то опасливо вынимаю из них, но, кажется, – дымовые шашки. Ящики – под машину. Кругом (осторожно!) минировано.

Мы едем в Красное. Взято или нет? Никто не знает. Красноармеец, ждущий каких-то машин из Ленинграда, неопределенно роняет: «Кажется, взято!»

Путь дальше. Грузовики с солдатами, боеприпасами, продовольствием, амуницией, цистерны, тягачи с пушками, длинные стволы дальнобойных орудий, зенитки, противотанковые пушки, танки – большие и малые броневики, санитарные машины, сани с лошадьми, розвальни, «эмки» и штабные «жучки»-машины, фургоны на колесах и фургоны на полозьях за тягачами, пешеходы с волокушами, кое-кто прицепился к пушкам. Мигание фар, вспыхивающих и гаснущих. Ощущение колоссальной технической мощи.

Ближе к фронту – всё больше машин. Пять метров пути – полчаса стоянки, черепаший ход. Свалившиеся в канаву тягач, танк, несколько грузовиков. Беганье шоферов, солдат, офицеров, беспорядок, ругательства – а в общем, терпеливое ожидание у гигантских пробок, запирающих движение в обе стороны.

Дорога в воронках. Огромные воронки от наших авиационных бомб. Немецкой авиации нет. Днем появлялись два немецких самолета, низко, чуть не касаясь автомашин, выныривали сбоку от Пушкина, били по колонне из пулеметов. И это все. Нет и обстрела, странная тишина впереди.

С удивлением видим: дома. Их только четыре на всем пути до Николаевки. Вновь начинают попадаться деревья, одиночные, изуродованные. Дальше – больше. До войны здесь, вокруг деревень, шумели живописные рощи. А где же теперь эти «освобожденные от гитлеровцев населенные пункты» – Кокколево, Новый Суян, Виттолово, Рехколово?.. Их нет – только темная снежная пустыня. Тревожная ночь, пожары, дорога, и где-то в стороне от нее – фашисты. Никто не знает точно, где именно. И потому – ощущение враждебной таинственности этой бескрайней ночи.

Вот наконец здания на взгорке. Это – Николаевка. Уцелевшие силосные башни и какой-то дворец. Крутом бивуаки: костры в снежных ямах, траншеях, канавах. В примаскированном, а то и в откровенном свете автомобильных фар, костров, чадящих горелым автолом факелов очертания людей фантастичны. Эти люди, пристроившись в снегу кто как смог, варят еду, сушат портянки, дремлют, ждут, хлопочут…

Первое впечатление от Николаевки: когда подъезжали, слева огромный взрыв – взлетел минированный дом. В Николаевке столпотворение. Глаза болят от света автомобильных фар, уши – от звуков, весь мир – машины. Пробираюсь между ними. Люди на пушках, на грузе, на капотах и кабинах машин. Валенки, сапоги, ботинки… Опять затор.

Впереди разгорается огромное, вполгоризонта, зарево, освещая рощу Большого Лагеря, что перед Красным. Горит Красное Село. Горит Дудергоф. Артстрельбы по-прежнему нет. Основной поток машин сворачивает к Большому Лагерю. Меньший – вперед, на Красное. О Красном Селе говорят: «Взяли и уже дальше прошли». Едем. Здесь рощи в сохранности, а в деревне Николаевке – кое-где даже плетни. Немецким плетнем с одной, северной, стороны отмаскирована вся дорога перед Николаевкой. Убитые по обочинам, вдоль дороги. Черные пятна разрывов на снегу. Едем на свет пожаров.

Окраина Красного Села. Дальше не проедешь. Подводим машину к двухэтажному разбитому дому, внутри – светляки костров, помещение набито бойцами.

Входим в дом. Едкий дым ест глаза. Разговоры с усталыми, но возбужденными успешным наступлением солдатами и офицерами. Это саперы 47-го отдельного саперного батальона 224-й стрелковой дивизии. Заместителе командира батальона по политчасти капитан Г. И. Кривенко и начальник штаба батальона старший лейтенант Н. С. Черненко, замещающий раненого комбата, рассказывают коротко, но охотно, мы делаем записи при кострах.

Красное Село взято. В 8.30 утра сегодня, 19-го, батальон получил задачу обеспечить продвижение танков через противотанковые рвы юго-западнее Красного Села. Там два таких рва. Через час вошли в предместье Красного Села, обеспечили переправу танкам, ждали, когда немца выбьют из Красного. В 18 часов пятнадцать человеке командиром роты старшим лейтенантом Кадыровым пошли сопровождать танки. Переправилось около двухсот танков. Затем в восемь вечера взрывчаткой уничтожили переправу. Из-под моста вытащили прикинувшегося убитым немца. Сдали через связного в штаб дивизии…

Красное Село горит со вчерашнего дня – от артиллерийского огня, мин, поджогов. В церкви на колокольне были немецкие пулеметы и мелкокалиберное орудие. По приказанию командира полка Зарубы дали артогонь по церкви. Прямым попаданием разрушили и зажгли колокольню, но стрельба продолжалась из церкви снизу. Немцев выбили оттуда, когда подошли наши части.

Сегодня появлялся только один немецкий самолет. Наша авиация действовала: бомбила и штурмовала.

Укрепления Красного Села? Еще не проходили. На пути к Ропше есть два разведанных дзота.

Вчера разрыв между наступающими отсюда и 2-й ударной армией был одиннадцать километров. Сейчас? «Не знаем».

Оставляем возле саперов машину, идем через Красное Село. Оно обстреливается минометами. Разрывы то далеко, то близко. Местами возникает ружейно-автоматная перестрелка. Солдаты вылавливают последних немецких автоматчиков из подвалов и блиндажей. Кое-где взлетают на воздух дома, напичканные минами замедленного действия. Пламя взвивается, разлетаясь.

Везде работают группы саперов – извлекают мины, расчищают проходы, чинят разбитые мостики. Мост через привокзальный ров взорван, три пролета встали торчком. Нагромождение бревен, досок, лома, проволоки. Спуститься в ров невозможно иначе, как катясь по обледенелым скатам.

Группа саперов, путаясь в проволоке, весело съезжает на собственных ягодицах. Тем же способом и я – вниз к рельсам. Пути залиты водой из взорванной водонапорной башни. Разбиты вагоны и паровоз. Вокзал сгорел. Расспрашивая людей, делая записи, ходим, остерегаясь мин. Но не слишком остерегаясь, иначе вообще не пройти: тропы еще не протоптаны.

Почерневшие, с пустыми глазницами окон корпуса бумажной фабрики. В корпусах, на волокушах, – раненые. И тут же, в грудах завалов, работают саперы.

Языки яркого пламени возносятся на фоне каменных руин, а на руинах, будто на немыслимой сцене, как призраки, расположились группой бойцы. Ниже, на талом шипящем снегу, вокруг гигантского торфяного костра – сотни две настороженно-неприязненных ко всем приближающимся автоматчиков. Они только что из боя, в обводящей их тьме им еще чудится враг. Стоя, лежа и сидя, они греются, сушатся, от них идет пар, они что-то варят, перевязывают раны. Им явно не до разговоров с посторонними…

Знаменитая Троицкая церковь, построенная в первой трети XVIII века архитектором Бланки, ощерилась черными головешками. Дымится сожженный красносельский театр, созданный почти сто лет назад Сарычевым. Дальше!.. Город мертв. В нем ни одного жителя…

Проходим город насквозь. Минуем уцелевшие на другой окраине дома. По какой-то дороге входим в безлюдный поселок. Дома пробиты танками, пронизаны снарядами; один из домов, заминированный, взлетает при нас.

Вереница пушек на прицепах, остановившийся на дороге артиллерийский полк. Ведем разговор с артиллеристами. При свете фар передней машины они неторопливо обсуждают над развернутой картой новое задание: занять оборону на левом фланге. Дорога только что разведана, можно ехать, поведет разведчик.

Самые передовые, ведущие наступление части должны быть где-то в стороне Ропши. И мы втроем идем дальше. Какая-то деревня. Стоим, всматриваемся во тьму, не знаем, куда зашли, – не угодить бы к немцам! В деревне – ни души, таинственно чернеют избы, плетни, ветки. Край деревни буйно горит. Сбоку – патруль. Выясняем: тут близко КП 194-го полка. Указывают направление: в ста пятидесяти метрах – поваленное дерево, за ним искать блиндаж, там начштаба полка.

Проходим всю пустую деревню, погрузившись в едкий дым пожара. Горят дома и, судя по запаху, трупы. Свет в одном доме. Выходит группа бойцов: инженерная разведка. Нагружены пачками немецких галет. Мы голодны, берем у разведчиков по одной. Это – кнекеброд, добытый «вопреки минам».

Наконец разыскали блиндаж. Часовой, доложив, пропускает. В блиндаже полно офицеров – здесь штаб полка. Офицеры обедают. Нас встречают приветливо, угощают щами и картошкой с мясом. Полк брал Красное Село. В этом блиндаже часа два назад старший сержант Утусиков захватил одного немца в плен, другого убил на койке. То были радист и наблюдатель, корректировавшие огонь. А вокруг блиндажа взято двенадцать пленных.

Мы находимся в деревне Кирпуны, в четырех с половиной километрах к западу от города.

Полк через два часа выходит дальше – новое задание. Никто не знает, сомкнулись ли войска Федюнинского с 42-й армией. Рассуждают: «Нет! Это произойдет часов в двенадцать дня».

Делаю подробные записи о боевых действиях полка, о штурме Красного Села.

Последним удерживал Красное Село 422-й полк 126-й немецкой пехотной дивизии. Полк получил приказ любой ценой устоять на своих позициях – если сдадут город, семьи офицеров будут казнены.

Красное Село взяли без артподготовки. Штурмовали его стрелковые полки 64-й гвардейской стрелковой дивизии (194, 197 и 191-й), 1025-й полк 291-й стрелковой дивизии и 205-й танковый полк. На центральном направлении двигался и первым ворвался в город 194-й полк под командованием гвардии подполковника В. М. Шарапова. 1025-й шел в стыке с ним, другие – сзади. Танкисты действовали, когда пехота была на гребне красносельских высот.

Действия 194-го полка начались 15 января (артподготовка – в 9 часов 20 минут, атака – в 11 часов утра). На первом оборонительном рубеже противник дал жестокий бой. Полоса наступления полка приходилась против двух крупных узлов сопротивления – Генгозе и Винирязе. На первых двух километрах глубины вражеской обороны насчитывалось семь опорных пунктов. Исходное положение у полка было невыгодным, открытая до переднего края немцев местность простреливалась множеством снайперов, автоматчиков, разветвленной системой артогня.

Первым поднял свою роту в атаку старший лейтенант Василий Жигарев. Он сразу погиб, но воодушевленные им бойцы пошли вперед. Командир батальона Колосов был ранен еще до начала атаки, солдат повел его заместитель старший лейтенант Алексей Кириллович Дорофеев. Был убит. Тогда бойцов повел парторг батальона гвардии старшина Петр Ильич Рыбаков. Был тяжело ранен, но бойцы не остановились. Роты шли в атаку развернутыми цепями под командой своих командиров.

4-ю роту вел Николай Иванович Перепелов. Умело довел ее до переднего края немцев. Был убит.

3-ю роту – старший лейтенант Харитонов. Убит.

6-ю роту – старший лейтенант Алексей Кузьмич Гусев. Убит.

Первую линию обороны противника роты заняли в 12 часов, через час после начала атаки.

Дрались бесподобно.

3-й батальон капитана Андрея Архиповича Кравченко организованно и решительно выбил противника из двух траншей. Кравченко быстро повел батальон дальше, за противотанковый ров, в район речки Черной. Немцы побежали. Кравченко погиб за пулеметом. Его начальник штаба старший лейтенант Александр Николаевич Татаркин сразу организовал управление, указывал цели, быстро подтягивал огневые средства. Убит.

Презирая пули, разрывы мин и снарядов, ползти, окапываться, вскакивать, пригибаясь или в рост перебегать вперед, только вперед, преодолевая мокрый, местами красный снег, бурую жижу воронок, комья мерзлой земли, путаницу естественных и искусственных препятствий, не оглядываясь на тех, с кем дружил месяцы и годы, оставивших на всклокоченной земле свою кровь и свою жизнь, – какой тяжелый, какой самозабвенный труд!

Скоротечны атаки, но неуклонное, хорошо организованное наступление длится день, два, три и дольше. Они смешиваются и перепутываются в сознании людей, эти дни и ночи.

И все-таки есть впечатления, которые запоминаются всем.

За Черной речкой, на холме, немцы засели в каком-то укрытом кустарником опорном пункте – то ли бетонном, то ли сложенном из гранитных глыб убежище. Оттуда веером сыпал пули станковый пулемет. Наступавшая на левом фронте рота автоматчиков, потеряв немало людей, вынуждена была залечь. Комсомолец гвардии рядовой Чижиков, укрываясь за изгибом склона холма, пробрался в тыл к немцам, прополз в немецкую траншею и с тыла автоматом уничтожил пулеметный расчет, а потом гранатой убил в блиндаже двух снайперов и одного обезоружил. При этом сам был ранен в левое бедро. Но он должен был объяснить своим, что молчание вражеского пулемета – не хитрость гитлеровцев. И, рискуя попасть под огонь своей роты, не знавшей, почему вражеский пулемет умолк, Чижиков выбрался ей навстречу, доложил командиру роты о том, что сделал. Рота без новых потерь заняла опорный пункт на холме. А Чижиков после перевязки отказался эвакуироваться. Он и до сих пор в строю.

Там же, у речки Черной, перед высотой 112.0, девятьсот немцев бежали от семидесяти поднявшихся в атаку наших бойцов. Но при подъеме на высоту бойцов нашей 6-й роты стал косить ручной пулемет из землянки, врытой в склоне. Молодой парень, гвардии старший сержант Николай Оськин, сумел подобраться к этой землянке, проник внутрь, уничтожил ударом приклада пулемет, одного гитлеровца убил штыком, второго взял в плен. Рота сразу поднялась и вместе с другими ротами, развернутыми в цепь, под командой парторга полка, стреляя на бегу, пробежала полтора километра, штурмуя высоту. В жестоком бою из оставшихся на высоте ста восьмидесяти немцев были перебиты почти все, спаслось бегством лишь несколько человек. Николай Оськин, невредимый, сразу после боя был принят в партию.

К этому времени 194-й полк потерял больше половины своего состава. В час ночи на 18 января остатки полка колонной двинулись вниз с высоты 112.0, пустив вперед разведку. Чтобы создать колонну, пришлось расформировать несколько минометных взводов. Всего активных штыков, вместе с артиллеристами, было около четырехсот. Шли с поддержкой артдивизиона гвардии капитана Шепелева.

Пришли к Большому Лагерю. Он был свободен. Что делается дальше, разведка разузнать не успела. Спускались с холма колонной. Но противник встретил полк минометным огнем. Тогда развернулись в боевой порядок и в три часа ночи начали наступать на район железнодорожной станции Красное Село. Здесь противник открыл очень сильный, хорошо организованный минометно-автоматный огонь и сравнительно слабый артиллерийский.

В 6 часов утра станция была занята. Позже рядовой Иван Киреев укрепил на ней красный флаг, а фотограф Хандогин в самый разгар боя сделал фото. Отступая от станции, немцы взорвали водонапорную башню и мост, сожгли вокзал, затем жгли дома. В этот день, 18 января, они предали огню и знаменитый красносельский театр.

С восточной стороны вокзала пришлось преодолевать упорную оборону немцев. Вместе с пехотинцами тут дрались артиллеристы майора Василия Сергеевича Амелюха.

Бумажную фабрику заняли в 15 часов 18 января. Группой, занимавшей фабрику, командовали гвардии майор Алаев и командир роты автоматчиков лейтенант Зинкевич. С высоты северо-восточней вокзала противник вел отсечный огонь из минометов и энергично бил из автоматов и пулеметов.

Преодолев сопротивление противника, полк поднялся на скаты высоты, кое-где прорвался к центру города. Была уже ночь, а на склонах высоты продолжался бой. Шла артиллерийская дуэль, немцы беспокойно сыпали из пулеметов трассирующими. С нашей стороны действовали «катюши». Немцы плохо ведут ночной бой, и нашим удалось занять на высоте три дома.

Сегодня, 19-го, в первой половине дня полк активно оборонялся. Были организованы штурмовые группы по четыре-пять человек. Они захватывали огневые точки немцев в отдельных домах.

В 16 часов при поддержке двенадцати танков полк вышел на северную окраину Красного Села. Танки, по суждению офицеров 194-го полка, развертывались плохо, но успеху способствовали. Присутствие танков и особенно огонь артиллерии парализовали противника. Наиболее действенную помощь оказали «катюши» и артиллеристы капитана Шепелева.

В 18 часов наши прорвали вражескую оборону и заняли Красное Село. Западную часть города немцы защищали особенно упорно, бились до последнего патрона. Но наши продвигались быстро, штурмуя опорные пункты врага. Танки, стреляя в упор по домам, выбивали из них противника.

В 19 часов 30 минут пехота полностью овладела Красным Селом. В городе остались только смертники. Выделив группы для их уничтожения, полк продолжал действовать, двигаясь дальше. В 21 час на расстоянии четырех с половиной километров от Красного Села он занял населенный пункт Кирпуны, где мы сейчас находимся.

Местных жителей ни в Большом Лагере, ни в Красном Селе не встретилось ни одного. Первые трофеи в Красном Селе: четыре исправные «берты» 406– и 410-миллиметровые, четыре крупнокалиберных (88-миллиметровых) зенитных орудия, продсклад, вещевые склады. Подорваны немцами два тяжелых орудия. Захвачены полком паровоз, мотоцикл, рация. Автомобилей не оказалось. Но о трофеях еще рано говорить, их пока никто не искал, не подсчитывал.

День 20 января

В половине четвертого утра я кончил писать и вместе с двумя моими спутниками – капитаном Васильевым и старшим лейтенантом Кондрашевым – покинул блиндаж 194-го полка.

Возвращаемся в Красное Село. Огромный пожар за церковью. В городе от пожара светло как днем.

Мне надо спешить в Ленинград, сделать и отправить корреспонденцию в ТАСС. Васильев хочет дождаться встречи двух фронтов.

Расстаюсь с Васильевым и Кондрашевым, шагаю один.

Время близится к рассвету. Шоссе. В сторону Ленинграда машин нет. В сторону фронта – движение все тем же неиссякаемым потоком. Бреду до Большого Лагеря и дальше – до Николаевки. Все время огромный пожар за красносельской церковью, как гигантский факел; он освещает, кажется, весь мир. Немцы бьют по Красному Селу, недалеко от меня несколько снарядов ложатся на шоссе. Убит красноармеец. Еще три резких разрыва – черными пятнами на снегу. Участок шоссе пуст.

Перекресток у Николаевки. Тылы полков. Везде костры, везде фары, стойбища машин. Жду на перекрестке с полчаса, устал смертельно. Иду дальше. Пропускаю несколько не желающих меня брать или не останавливающихся машин. Наконец грузовик, едущий в Рехколово за снарядами. Забираюсь в кузов, еду, блаженствуя на ветру. Грозная техника все течет навстречу. Какая гигантская силища!

Схожу с машины на перекрестке Рехколово – Пушкин. Под Пушкином идет бой. Осветительные ракеты чертят небо. Прошусь в остановленный мною на перекрестке штабной «виллис».

В нем генерал с адъютантом. «Садитесь!» Очень любезен.

Катим полным ходом, дорога почти очистилась от машин. Подскакиваем на мелких воронках, круто объезжаем крупные, обгоняем грузовики, редких теперь встречных. Генерал-майор (его фамилия, я узнал у адъютанта, Мжаванадзе) расспрашивает меня, где я был, что видел, что делал. Сообщает: встреча 42-й армии со 2-й ударной уже произошла[49]49
  «…Наши подвижные танковые части устремились на запад, от Красного Села по дороге к Ропше. Навстречу им двигались части, наступавшие с приморского направления.
  В 23 часа 19 января 1944 г. наши танкисты с автоматчиками-десантниками, вырвавшись вперед, достигли Русско-Высоцкого и соединились с частями, которые начали наступление южнее Ораниенбаума. В ночь на 20 января произошла встреча и нашей пехоты…» (Генерал-лейтенант Д. И. Xолостов, начальник Политуправления Ленинградского фронта. «Великая победа под Ленинградом». «Пропаганда и агитация», 1945, № 1; Сб. «Ленинград в Великой Отечественной войне Советского Союза», т. 2, Лениздат, 1947, стр. 294).


[Закрыть], взяты Петергоф, Стрельна, Урицк; вся эта группировка немцев окружена, и войска 42-й армии добивают ее[50]50
  «Петергофско-Стрельнинская группировка противника была окружена и в течение 20 января ударом с нескольких направлений полностью истреблена». (Там же.)


[Закрыть]. Взято триста пленных, в их числе сто артиллеристов из обстреливавших Ленинград. Уже были сообщение Информбюро и приказ Верховного главнокомандующего о Ропше и Красном Селе. Сегодня открывается Приморское шоссе на Петергоф – Ораниенбаум, через пять дней – железная дорога на Ораниенбаум. На Волховском фронте тоже победы. В общем, дела великолепны!

Генерал довозит, меня до какого-то поворота:

– Я сюда. – И тоном сожаления: – А как же вы дальше? Пешком?

– Как придется!

Благодарю, вылезаю. Оказывается, мы уже в Ленинграде, у трамвайной петли на Московском шоссе. Половина седьмого утра. Первый вагон «тройки». Расспрашиваю пассажиров о сообщении Информбюро. Не знают частности. Застава, все выходят из трамвая. У пропускной будки, проверяя документы, пограничник весело и точно, пока стоит трамвай, передает мне сообщения Информбюро.

Еду в трамвае, привалясь к стенке, скованный желанием спать, но не засыпая. Болят глаза, веки, голова – усталость предельная. Около улицы Дзержинского решаю: сначала в ЛенТАСС, может быть, удастся передать корреспонденцию по телефону в Москву.

ЛенТАСС, любезная дежурная Дагмара. Пишу очерк о Красном Селе и информацию о его взятии. Томительно долго, с перерывами связи, при плохой слышимости передаю сам в Москву.

10 часов утра. Редакция «Ленинградской правды». Дал материал. Потом путь пешком. Невский проспект, телеграф – радостные телеграммы родным. По мокрятине, в тумане, в мокрых валенках иду в штаб. Читаю здесь номер «На страже Родины», в нем мой очерк о прорыве первой линии вражеской обороны.

Иду домой. Сквозь муть усталости – мысль, что Ленинград никогда больше не будет обстреливаться. В сознании это еще не укладывается. Изжить привычную готовность услышать разрыв трудно. Но это так!

Прохожие обыкновенны, будничны. Радио повторяет приказ Верховного главнокомандующего генералу армии Говорову. Из районов Пулкова и южнее Ораниенбаума за пять дней боев пройдено от двенадцати до двадцати километров, прорыв на каждом участке наступления расширен до тридцати пяти – сорока километров по фронту. Наиболее отличившимся соединениям и частям присвоены наименования «Красносельских» и «Ропшинских». В девять вечера – салют Москвы войскам Ленинградского фронта двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий.

Наконец я дома. Сразу не лечь, еще переполнен впечатлениями. В час дня ложусь спать.

Просыпаюсь – не понять когда. Часы стоят. Звоню Лихареву. Отвечает его жена: он уехал вчера в освобожденный Дудергоф. Звоню Прокофьеву. Он уехал сегодня в Красное Село. Время – одиннадцать вечера. Пока я спал, по радио были сообщения о соединении армий, о взятии Стрельны, Лигова (Урицка), поселка Володарского, многих других деревень и сел. Был приказ Мерецкову по поводу взятия Новгорода, Москва салютовала волховчанам.

А во вчерашней сводке кроме Красного Села и Ропши перечислены Петергоф, Константиновка, Финское Койрово, Большое Виттолово, Александрова, Волосово, Горская, Гостилицы и много других освобожденных пунктов.

Затапливаю печку, сажусь за письменный стол…

Немецкие пушки на Дворцовой площади

21 января

К семи утра я в редакции «На страже Родины», чтобы ехать в Петергоф. Но транспорта нет. Мне сообщают неожиданную новость, которая заставляет меня сразу же поспешить к Дворцовой площади.

Зимнее туманное утро. На изъязвленной обстрелами площади, как на шершавой ладони, – вещественное доказательство обвинения: те самые пушки, которые еще день-два назад несли смерть детям и женщинам Ленинграда и которые никогда больше не выпустят ни одного снаряда… На том месте, где недавно разорвался немецкий снаряд, стоят, будто пойманные и окаменевшие звери, два огромных мрачных орудия. Их привезли из-под Красного Села и выставили на обозрение ленинградцам.

Это первые экспонаты необыкновенной выставки трофейных дальнобойных орудий. Их встанет здесь много, когда будут разминированы поля, по которым нужно перевезти подбитые в бою гитлеровские «берты». Их будет еще больше, когда исправные, повернутые сейчас против немцев мортиры и гаубицы выпустят на головы своих бывших хозяев весь запас трофейных снарядов.

Пока их здесь две, и между ними на снегу лежит массивной тушей снаряд, над которым склонились столпившиеся прохожие.

Разговоры:

– Ну, хорошо! Из каких же это? Пушечки!..

– Снаряд, самое главное – снаряд!..

– Ну как? Нравится? Теперь-то легче стало!..

– Гаубица. Эт-то пушка! Вот он угощал Ленинград-то чем…

Веселая девушка в ватнике читает вслух надпись, выгравированную на алюминиевой привинченной к снаряду табличке:

– «Неразорвавшийся снаряд 406-мм гаубичной батареи на железнодорожной установке в районе Пязелево Х-20190. У-54415. Батарея обстреливала огневые позиции 3-го Ленинградского контрбатарейного артиллерийского корпуса в районе Пулковских высот».