Текст книги "Оставайтесь молодыми"

Автор книги: Павел Кадочников

«Я обязан вам жизнью!..»

Какая изумительная здравница! Хорошо человеку у целебных источников Трускавца – этого удивительного по красоте и щедрости уголка. Сюда я наконец-то выбрался с женой отдохнуть.

Исцеляемся «волшебной» живой водой источников, воздушными ваннами.

Вдруг получаю телеграмму из Москвы. Это приглашение принять участие в торжественном вечере, посвященном пятидесятилетию со дня рождения Героя Советского Союза Алексея Петровича Маресьева. Чествование состоится в Доме ветеранов в Москве. В конце телеграммы подпись: «Маршал Советского Союза Тимошенко».

Смотрю на жену и тут же слышу, как всегда, ее добрый совет:

– Поезжай! А еще лучше – вылетай самолетом. И сегодня же, сейчас! Что отпуск? И что наш санаторий по сравнению с той радостью встречи, которая тебя ждет в Москве? Ради такого человека, как Алексей Петрович Маресьев, можно бросить все и лететь хоть на край света – только принести бы на крыльях ему радость.

…И вот – я уже вбегаю по ступеням трапа в самолет в аэропорту Львова. Осматриваюсь: все места заняты, кроме двух. Одно из них мое.

«Успел!» – облегченно вздыхаю и почти падаю на мягкое сиденье. Смотрю на часы: минута в минуту – время отлета самолета. Но трап еще не убран. «Видима, еще кого-то ждем, – думаю я. – Что же, все в жизни бывает. Может быть, сейчас кто-то, как и я только что, бежит по полю аэродрома, конечно же, надо подождать».

Проходит еще минут пятнадцать, а самолет все не взлетает.

Терпеливо ждем.

И вдруг в иллюминатор вижу, как к трапу самолета, тяжело передвигая ноги, опираясь на трость, подходит молодой мужчина. «Не младший ли брат Маресьева?» – мелькает мысль.

Пока стюардесса помогает человеку с палочкой подняться по трапу, успеваю вспомнить и похожую на эту походку Алексея Петровича Маресьева в день нашей первой встречи в Подмосковье, и как, насыпав в унты колючих еловых шишек, стиснув зубы от нестерпимой боли, иду по глубокому снегу к кинокамере, как, напутствуя, говорит мне Алексей Петрович:

– Будете работать над образом Мересьева, помните – я не один, нас много.

Войдя в салоп самолета, новый пассажир быстро замечает единственное свободное место и направляется к нему. Подходит, достает платок, устало вытирает им лоб, опускается в кресло рядом со мной и, улыбаясь, говорит:

– Жарко!

Соглашаюсь с ним.

– Да, – говорю, – жарко.

Мужчина резко поворачивает голову, внимательно смотрит в мои глаза и спрашивает:

– Кадочников?!

– Да, – подтверждаю, – Кадочников.

– Вот здорово!.. – радостно говорит он и продолжает рассматривать меня, будто не верит своим глазам.

Догадываюсь. Потому он так долго рассматривает меня, что чем-то очень взволнован, и волнение мешает ему говорить.

Немного успокоившись, мой сосед продолжает:

– А ведь я вас часто вспоминаю!..

– Меня?

– Алексея Петровича Маресьева и вас, создавшего образ Мересьева в кинофильме «Повесть о настоящем человеке». Если бы вы знали! Ведь я обязан вам жизнью!..

Замечаю: собеседник мой одет в кожаную куртку летчика. Догадываюсь, что с ним произошло несчастье, и… молчу. Молчу, потому что боюсь даже единым словом неосторожно коснуться его, как видно, только еще затягивающихся телесных и душевных ран.

А так не терпится – не ради праздного любопытства – узнать, что же случилось, где, когда? Да и кто он, сидящий рядом со мной человек?

– Видите ли… Я – летчик-испытатель, майор Круглов, – сам начинает рассказ мой собеседник. – А какая работа испытателя без неприятных сюрпризов? Риск – наша профессия. Испытывали сверхскоростной реактивный. Красавец самолет! Взлетает – так просто загляденье. Парит в небе – любо-дорого посмотреть. А вот благополучно приземляется не каждый. Из четырех-пяти один терпит аварию… В чем причина? Выяснить не удается. Узнать ее можно только в полете. «Майор Круглов, твоя очередь», – говорит командир. «Есть», – отвечаю и – в кабину.

Взлетаю благополучно. Делаю над облаками круг, второй, третий – отлично. Испытываю машину на разных режимах работы. Пробую в небе всевозможные, головокружительные виражи – чудесно! Как в сказке!

«Что же это, – думаю, – вы, братцы-испытатели, такую красавицу машину, такую жар-птицу напрасно корите? Надо просто уметь удержать ее в руках. Да вы посмотрите с земли, как в небе мы с нею понимаем друг друга, как слились в одно и в радостном ритме стучат паши моторы-сердца!»

Иду на посадку, а приземляться не хочется. В душе – соловьи. Поет душа и просится повыше в небо, поближе к звездам. Так бы летал и летал!..

Стремительно приближается земля. Лечу над лесом. Уже замечаю верхушки деревьев, пики елей… Пора выпускать шасси – готовиться к пробежке по аэродрому. Пытаюсь включить гидравлику…

«Что за чертовщина!.. На такой скорости на брюхо не сядешь. И катапультироваться поздно… Гидравлика не срабатывает – вот она, причина несчастий моих крылатых братьев…» – только и успеваю подумать.

…Очнулся, и не пойму: где я, что со мной? Между макушками деревьев? Не сон ли это?

Осматриваюсь и слева и справа вижу стропы парашюта. Поднимаю глаза вверх – вижу и сам парашют. Он зацепился за макушку дерева…

Увидев парашют, вспоминаю: «Гидравлика не срабатывает – вот она, причина несчастий моих крылатых братьев… Не выпускаются шасси… Но как же это я успел у самой земли катапультироваться? Как успела сработать рука? Не иначе как инстинктивно… Но почему я в таком подвешенном состоянии? Надо быстрее спускаться на землю и идти…»

Тут я глянул вниз и ужаснулся. «Боже мой! Да у меня вместо ног… кровавые сосульки!.. И с них не просто капает, а стекает темно-алая жидкость…»

Но что удивительно – я совершенно не ощущаю боли. Только кружится голова. И я понимаю – надо спешить, пока еще не вся кровь потеряла… Пока работает сознание, надо спешить!..

Решительно срезаю ножом стропы, и падаю вниз. Да что-то не рассчитал – упал в глубокий овраг, заросший кустарником… И слова теряю сознание, как в пропасть проваливаюсь.

Не знаю, долго ли лежал без сознания. Прихожу в себя и ощущаю жуткую боль. Глянул – лежу на пропитанной кровью земле. Внутренний голос говорит:

«Здесь меня никто не найдет… А я один знаю, что не срабатывает гидравлика… И обязан доложить командиру, сказать конструктору… Я должен жить!.. Должен выбраться из оврага!..»

Дотягиваюсь пальцами до веток кустарника, судорожно сжимаю их, резко подтягиваю вверх туловище, и адская боль пронизывает все тело.

Вот уж где вспомнил и Алексея Петровича Маресьева, и вас в образе Мересьева, всю книгу Бориса Полевого и весь фильм «Повесть о настоящем человеке»!

«Как же так? – думаю. – Маресьев тоже с перебитыми ногами выбрался зимой из глубокой воронки, полз а трескучий мороз по лесу восемнадцать суток! А я не смогу подняться всего-то на несколько метров? Что я, не выползу? Выползу!»

Хватаюсь за другой кустарник, снова делаю к нему рывок – и снова из глаз искры от боли. И все бы ничего. Беда в том, что крови много потерял, сознание выключается. Сделаю рывок – и выключаюсь. Еще рывок – и снова проваливаюсь, как в пропасть, в небытие…

Очнусь на какое-то мгновение, и почти так же заставляю себя ползти, как Маресьев. «Ты не имеешь права умереть!.. И твои друзья-испытатели не должны больше умирать из-за этой гидравлики… А самолет – что надо!.. Он так необходим моей Родине!.. Он будет защищать наше небо… И я его буду защищать… Буду… Буду… Буду!..»

С невероятным трудом делаю еще один рывок вверх по крутому откосу. И до чего же обидно! Вот уже она, кромка обрыва. Рукой подать. А силы иссякли.

Слышу, самолеты, вертолеты где-то совсем рядом летают. Понимаю: ребята ищут меня, а выбраться из оврага не могу. Один вертолет проносится прямо над головой, а я не могу ни поднять руку, ни помахать. Сил хватает лишь на то, чтобы проводить вертолет взглядом.

И знаете, что я вспомнил в самую тяжелую минуту?

– Что? – спрашиваю.

– Вспомнил, как вы, то есть Мересьев, совершенно обессилевший, смотрите из глубокой воронки в небо глазами, полными слез, а услышав гул родного, советского, самолета, вдруг делаете – откуда взялись силы! – последний рывок, и глубокая воронка оказывается наконец-то внизу. Я сделал так же. Гул самолетов и вертолетов прибавил мне сил. Стиснув зубы, делаю отчаянный рывок – и вот я на гребне обрыва… Спасибо вам большое!..

Он с такой благодарностью говорит и смотрит на меня, как будто и в самом деле я в трудный час подал ему руку и вытащил его из смертельного рва.

– А вы, Павел Петрович, летите в Москву на киносъемку? – после небольшой паузы спрашивает мой славный собеседник.

– Да нет, – отвечаю. – Спешу на пятидесятилетие Алексея Петровича Маресьева.

– Вот здорово! Я вас очень прошу: передайте летчику-истребителю Маресьеву сердечный привет от летчика-испытателя майора Круглова. Обнимите его и скажите большое спасибо ему. Ведь он мне жизнь спас!..

…И вот я в столице, на торжественном вечере. На украшенной цветами сцене, за столом почетных гостей сижу рядом с юбиляром и самыми дорогими его сердцу людьми. Вечер ведет писатель Борис Полевой.

Один за другим выходят из-за стола, поднимаются из зала на сцену боевые друзья юбиляра, прославленные военачальники, ветераны войны и труда, рабочие, солдаты, курсанты, студенты, школьники, комсомольцы, пионеры.

Все приветствия юбиляр слушает стоя. А так как выступающие поднимаются к трибуне почтя без интервала и каждому хочется сказать как можно больше добрых слов, торжественный вечер затягивается.

Смотрю на Алексея Петровича и понимаю, как нелегко ему все это выслушать, а тем более выстоять час, второй, третий…

«Сейчас, – думаю, – Борис Николаевич Полевой предоставит слово мне. Скажу как можно короче и самое главное. Но как это сделать? Ведь моя судьба – и артиста, и человека – так слита с судьбой этого легендарного летчика! Так о многом хочется сказать в этот вечер!..

Может быть, вспомнить, как в Подмосковье снимали картину «Повесть о настоящем человеке»? Не рассказать ли о том, как Алексей Петрович на моих глазах тогда мягко и свободно встал на стул и с жаром начал доказывать;

– Я ему говорю…

– Кому? – переспрашиваю.

– А председателю комиссии. Разве это не ноги? Разве не тренировка?

Как, звонко похлопав ладонями по протезам, Маресьев тогда совершенно неожиданно для меня спрыгнул со стула, убедительнее всего доказав, что он в силах еще подняться в небо, что может еще защищать Отчизну!..

А не вспомнить ли, как он, защищая на киносъемках меня, говорил Александру Борисовичу Столперу:

– Я ведь полз в течение восемнадцати суток и почти все время в полубессознательном состоянии, а он в полном сознании ползает здесь в лесу уже более трех месяцев…

Нет, пожалуй, здесь лучше вспомнить, как в день нашей первой встречи в Подмосковье Алексей Петрович сказал мне:

– Будете работать над образом Мересьева, помните об одном – я не один, нас много.

А как гордятся воины многих гарнизонов, где мне допелось быть с концертами или просто на вечерах встречи, подвигом Алексея Петровича Маресьева!

Да и не только гордятся, а, главное, в тяжелейшие минуты и сегодня воины поступают так, как поступил в годы войны раненый летчик-истребитель Маресьев».

И тут меня осенила мысль: «А расскажу-ка я все, как есть, о летчике-испытателе Круглове…»

Слышу, как Борис Николаевич называет мою фамилию. Подхожу к микрофону и, ничего не выдумывая, рассказываю о том, что слышал в самолете от мужественного испытателя.

И выступление свое закапчиваю теми же словами.

– Алексей Петрович, – обращаюсь к юбиляру, – мой удивительный спутник в салоне самолета так и сказал: «Я вас очень прошу: передайте летчику-истребителю Маресьеву сердечный привет от летчика-испытателя майора Круглова. Обнимите его и скажите большое спасибо ему. Ведь он мне жизнь спас!..» С удовольствием выполняю эту просьбу от его имени.

Под овацию зала подхожу к легендарному летчику, обнимаю его. И чувствую: Алексей Петрович будто обнимает с такой силой не меня, а своего младшего брата по духу, крыльям и небу – майора Круглова!..

Язык мира один

Язык мира один

С какой любовью и симпатией советские люди относятся к Индии, вы наверняка хорошо знаете. Не сегодня родилось наше доброе чувство к великому и свободолюбивому индийскому народу. Знаете вы и о том, что дружеские чувства, связывающие наши народы, взаимны. И в этом нам, советским кинематографистам, посчастливилось убедиться.

…В Калькутте нас встречают друзья Советского Союза. Поднимаемся по широкой лестнице старого дома на четвертый этаж. Входим в зал с небольшой эстрадой, перед которой стоит высокий бронзовый кувшин с ярко-красными цветами. Пол скромного помещения, покрытого серой материей, густо забросан лепестками роз. Гостей из Советского Союза усаживают на сцене и, как полагается по существующем традициям, в знак особого расположения надевают нам на шеи венки из роз.

Молодой человек, сидящий перед нами, заиграл на национальном инструменте трехтысячелетней давности – ситаре – и под звуки мелодии запевает тихим ясным голосом:

 
Мы, люди Индии, говорим
На разных языках.
Но против войны язык наш один.
Мы не позволим ей ступить
На нашу землю
Своей тяжелой чугунной ногой.
Богата наша земля, но люди бедны.
Руки! Руки друг другу!
И счастье придет!
Шанти! Шанти! Шанти! —
Мир! Мир! Мир!
 

«И счастье придет!» – подхватывает хор всего-навсего из шести человек. Но песня звучит так, будто поют ее очень много люден.

Короткая пауза. Молодой человек поднимает голову и говорит:

– У нас, в Бенгалии жил поэт. Он умер, когда ему было всего лишь девятнадцать лет! Он написал песню.

Певец трогает пальцами струны ситара и снова запевает:

 
Когда я родился и глаза мои
Стали видеть жизнь,
Я понял, что мать моя,
Родина моя, в кандалах.
Я увидел, что мы не свободны.
Я увидел, что мы голодны и нищи.
Но мы пищи не духом!
И у нас есть силы.
Мы находим их в любви
Друг к другу.
И мы будем бороться!
И я, поэт революции,
Зову вас к свободе и счастью!
 

После небольшой паузы вдруг кто-то из присутствующих в зале запевает звонко и чисто на своем родном языке:

 
Широка страна моя родная…
 

Взволнованные, мы тут же дружно подхватываем:

 
Много в ней лесов, полей и рек.
 

В песню вливаются все новые и новые голоса. И вот уже поют все:

 
Я другой такой страны не знаю.
Где так вольно дышит человек!..
 

А разве забудешь столицу Индии!..

Старый Дели. Площадь. На маленькой, наскоро сколоченной эстраде – стол и несколько стульев, над ней – портрет Владимира Ильича Ленина, вышитый на очень тонком материале.

Собравшиеся сидят на земле. Площадь поделена пополам длинной веревкой: мужчины сидят по правую сторону, женщины – по левую. Они пришли посмотреть на людей из страны Ленина.

У микрофона – худенький молодой человек. Он – руководитель Демократической федерации молодежи Индии, один из организаторов сегодняшней встречи. Молодой человек говорит о советском народе, который несет человечеству мир и свободу.

– Совьят Сангх зиндабад! – заканчивает свою речь молодой человек.

И три тысячи голосов подхватывают:

– Совьят Сангх зиндабад!

– Посмотрите на них, – говорит мой сосед. – На тех, кто стоит у микрофона. И запомните их лица. Это истинные борцы! Они приносят свою жизнь в жертву, борясь за свободу своей родины, за свободу Индии.

Вот молодая женщина, худенькая и красивая, подает нам вышитого на кусочке шелка голубя мира. Развернув свою, работу изображением к собравшимся, женщина передаете ее нашей делегации.

…Дорога в Мадур. Едем через джунгли. Много ассоциаций, связанных со словом «джунгли», возникает в памяти.

У Киплинга в «Маугли» джунгли – это непроходимые дебри, лианы, болота, реки, кишащие крокодилами, львы, леопарды, тигры, стада слонов. Такими джунгли; представляются очень многим.

Ничего подобного не вижу. Едем по великолепной асфальтированной дороге, построенной во времена английских колонизаторов. По правую сторону тянутся каучуковые плантации и лесоразработки. Все выглядит обыденно, лишено всякой романтики и экзотики.

В Мадуре мы отправляемся в университет. Студенты собрались здесь за шесть часов до встречи. Пятьсот человек в небольшом зале. Возбуждены до предела.

Слово советского человека, простое и доброе, о дружбе и мире, о значении кино, переданный привет от советской молодежи взрывают аудиторию приветственными возгласами.

На трибуну поднимается высокий юноша.

– Мы хотпм увидеть Москву! Мы хотим читать ваши книги! Хотим общаться с вашей молодежью!

Бенгалия…

Вечер. Берег моря. На желтом песке, позолоченном лучами заходящего солнца, тысячи людей. Они сидят на песке, повернувшись лицами к маленькой трибуне. Все в очень ярких одеждах. На женщинах бледно-розовые, желтые, синие, красные, пестрые, фиолетовые, бордовые сари, мужчины – в белоснежной одежде, на которой поблескивают украшения. Все это сливается как бы в огромную яркую клумбу цветов, выросшую неожиданно на берегу Бенгальского залива.

Лица в поле моего зрения внимательны и светлы. Молодые индусы хотят понять, узнать, увидеть, рассмотреть людей, пришедших к ним с добрыми словами «дружба» и «мир». Сколько на этих лицах радости, когда мы складываем ладони в традиционном индийском приветствии в знак благодарности за прием!

Трудно выразить словами, сколько чувств отражается на лицах, когда Вера Петровна Марецкая передает привет от советских женщин. Удивление и радость, восторг и желание понять.

Еще бы! Женщины, пришедшие на митинг, и здесь сидят отгороженные веревочкой. И вдруг женщина на трибуне!

– Женщины Мидии! – тепло звучит голос Марецкой. – Пользуясь случаем, передаю вам привет от женщин Советского Союза.

Очень простые слова. Немного их, по, видно, столько в них души, что женщины утирают слезы копчиками сари.

Я и мои товарищи бросаем цветы в толпу. И тысячи рук взлетают к голубому небу в надежде поймать хоть лепесток на память о советских людях.

Любовь к Советскому Союзу, вору в него, как в оплот мира и дружбы, мы ощущаем не только на организованных митингах и официальных встречах.

Едем на мыс Коморин. Это самая южная точка Индии. Знойный день. За окнами автомобиля мелькают деревни, похожие друг на друга, как близнецы. Те же рыжеватые пальмовые крыши, в загородках очаги, законченные горшки, кастрюли на ограде.

Жители машут нам руками, улыбаются, складывая ладони перед лицом.

К нашей машине подбегает молодой человек. В руках у него бумажка. Он хочет прочесть текст, но не может – у него от волнения дрожат руки. Тогда юноша зажимает бумажку в кулак, поднимает руку и как бы рубит ею сверху вниз по горячему воздуху.

– Совьят Сангх зиндабад!

Нам показалось, в воздухе что-то взорвалось. Десятки рук протягиваются в открытые окна машины, чтобы только дотронуться до советских людей.

Автомобиль идет довольно быстро, и все же мою руку успевает пожать паренек лет восемнадцати. Он бежит рядом, стараясь не отставать, улыбается и что-то возбужденно кричит. А я отвечаю ему:

– Спасибо, спасибо, родной!

Он продолжает бежать рядом и все время повторяет:

– Пасыба, пасыба, рашеп!

Мы видим, как он кладет свою правую руку на сгиб левой так, как носят детей, и убегает куда-то, бережно неся домой рукопожатие советского человека.

Велика и прекрасна Индия!..

Потрясающие по красоте пейзажи. Величественные памятники древней архитектуры. Необычны для русского человека нравы, обычаи и обряды индийского народа – нашего великого друга. И хочется сказать всем этим людям прекрасной Индии:

– Будьте всегда свободны и счастливы!

Родство

С сыновней любовью думаю о прекрасной земле Чехословакии, о ее людях.

Вспоминаю, как однажды мне довелось выступать в Обществе русского языка. Волнуюсь. Хочу прочесть вступление к «Медному всаднику» Александра Сергеевича Пушкина. «На берегу пустынных волн…» – начинаю, стараясь выразить образ величавой и суровой северной реки.

И вдруг мне, как эхо, откликаются буквально все присутствующие в зрительном зале: «На берегу пустынных волн…»

Едва успеваю произнести следующую строку: «Стоял он дум великих полн…» – как по зрительному залу снова проносится: «Стоял он дум великих полн…»

И так мы вместе прочитали все вступление к «Медному всаднику».

Как же радостно у меня билось сердце в тот момент! И какой гордостью наполнилось оно за свою Родину, за русскую поэзию! За то, что в России родился Пушкин!

В Злата Праге много великолепных памятников. Ее жители по праву гордятся своей столицей. Но есть среди них один, отношение к которому проникнуто особой человеческой любовью и глубоким уважением.

На гранитном постаменте установлен советский танк КВ-34. Около него всегда цветы. Этот танк был участником боев за освобождение Праги в мае 1945 года. И стоит он теперь как символ доблести, славы и геройства воинов-освободителей.

На одной из встреч со зрителями в Готзальдове, где в летнем кинотеатре собралось около тысячи человек, товарищи попросили меня обратиться с приветствием после демонстрации нашего фильма.

Полагая, что жителям города будет очень приятно услышать от русского хотя бы несколько слов, сказанных на их родном языке, я попросил переводчицу Миладу мою коротенькую речь написать по-чешски русскими буквами. Она любезно согласилась это сделать.

И вот мне предоставляют слово, подхожу к микрофону:

– Дрази совдруги и совдружки! Дякую вам за вашу ласку к нашему совьетскому умени. Ласка к совьетскому умени то ласка к животу!..

В переводе эти и последующие слова означали:

– Дорогие товарищи! Спасибо вам за вашу любовь к нашему советскому искусству. Любить советское искусство – это значит любить саму жизнь. А любить жизнь – это значит любить светлое будущее. Это значит неустанно бороться за мир!

Едва успеваю произнести первые слова, как все присутствующие встают и, скандируя, произносят:

– Ать жие Совьетский Сваз!

– Ать жие Совьетский Сваз!

– Ать жие Совьетский Сваз!

– Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Советский Союз! – гремит под вечерним небом.

И вдруг мы видим, как, раздвигая стоящих в проходе, к сцене пробирается маленькая седая старушка. Она проворно поднимается по ступенькам, подходит ко мне. Я в растерянности стою у микрофона. Старушка говорит о том, что ее сын погиб, сражаясь за свободу своей любимой родины. И она, его мать, думала, что никогда больше не увидит сына. Она счастлива, что это оказалось не так.

– Я вновь нашла потерянного сына, – говорит старушка.

И, взяв мою руку в свою, она надевает на мой палец кольцо со светлым камешком.

– Если у вас есть мать, – продолжает она, – то я буду вам второй матерью. Если же у вас ее нет, считайте, что вы вновь нашли ее. В вашей стране мужчины редко носят кольца, но вы носите его всегда! Этот маленький светлый камешек напомнит вам слезу матери по погибшему и вновь обретенному сыну.

Не могу сдержать чувств и откровенно плачу.

Старушка своим платком по-матерински вытирает мне слезы, сходит со сцены и исчезает в толпе.

А под вечерним небом гремит:

– Ать жие Совьетский Сваз!

Несколько лет спустя в форме капитана третьего ранга стою на капитанском мостике корабля. Снимается фильм «Балтийская слава». Сейчас капитан Ордынцев поведет свой корабль в бой за Родину. На указательном пальце его левой руки поблескивает кольцо со светлым камешком. Должно быть, ему очень дорого оно.

Не случайно же время от времени он поглядывает на кольцо, поворачивает его пальцами то вправо, то влево и твердым голосом говорит:

– Право руля. Лево руля!

А еще через некоторое время получаю письмо от нареченной матери из Чехословакии и с волнением читаю: «Дорогой сын! Я видела, как ты вел свой корабль в бой за свою любимую Родину. Я видела, как ты в трудные минуты смотрел на кольцо, что было надето на твою левую руку. Я очень счастлива сейчас, очень рада, что ты не забыл меня…»

Да разве возможно забыть мать?! Глазами сына и сегодня смотрю на Чехословакию, с любовью сына думаю о ней.