Текст книги "Пограничное лето"

Автор книги: Павел Петунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Тайны

Костины страсти

В семье Шубиных много читали, и Костя тоже был страстный книгочей. Он перечитал решительно всю «Библиотеку приключений», множество книг про летчиков, партизан, разведчиков и милицейских работников.

Наверное, из-за этих книг Костя стал таким фантазером, что даже его отец Сергей Иванович – сочинитель все-таки! – и тот разводил руками…

Кроме увлечения приключенческими книгами, у Кости было много и других страстей: он давно уже собирал почтовые марки, разные значки, старые бумажные и металлические деньги, наклейки от спичечных коробков. Одно время у него была даже очень солидная коллекция конфетных оберток, заполнившая огромную грибную корзину. С марками, монетами и значками мать еще кое-как мирилась, а на остальное пестрое Костино хозяйство все время покушалась – очень уж много занимало оно места.

Первой пострадала конфетная коллекции.

Однажды мать сказала:

– Вот что, дорогой товарищ коллекционер, я завтра собираюсь жечь твою конфетную ерунду. Мне некуда складывать тряпичные обрезки – заберу от тебя корзину. Так что соображай…

Обрезки эти она собирала для матери своей, которая ткала из них в деревне половики.

Костя не сдавался целую неделю. Но разве когда переспоришь взрослых? В конце концов пришлось всю конфетную коллекцию вынести во двор.

На это цветастое богатство сразу же налетела туча мальчишек. Костя выменял на эти фантики один медный пятак 1872 года, три значка – индийский, с изображением слона, и два спортивных, сожженный конденсатор и марку с небесными братьями – космонавтами.

Но самую главную страсть привил ему тезка-восьмиклассник из шестнадцатой квартиры, которому Костя давал читать из домашней библиотеки книжки про любовь и передавал его письма своей средней сестре. Костя-восьмиклассник был знаменитый на всю улицу радиолюбитель. С ним консультировались даже взрослые. Этот Костя самостоятельно собрал два больших радиоприемника, один из которых подарил школе.

Костя Шубин пропадал у своего тезки целыми вечерами. И не зря: научился читать сложные схемы, паять оловом, слесарничать.

Валентина Николаевна, скрепя сердце, снова уступила для сложного Костиного радиохозяйства грибную корзину. Двухведерная корзина эта через каких-то два-три месяца наполнилась до краев разноцветными обрезками проводов, текстолитовыми пластинками и радиодеталями. В Костином хозяйстве появились: электрический паяльник, янтарные куски канифоли, пузырек соляной кислоты, серебристые пластинки олова, радиолампы, диоды и триоды и разные панели и панельки.

Перед летними каникулами Костя из разноцветного металлического мусора, который по твердому убеждению Валентины Николаевны годился только для помойного бачка, соорудил хоть маленький, но настоящий радиоприемник. В нем что-то шипело и трещало, но можно было различить музыку и человеческие голоса.

Это была первая вещь, сделанная собственными руками.

Костя сиял, а Валентина Николаевна целый день ходила удивленная и озадаченная: оказывается, в Костиной голове, кроме ветра, и еще кое-что есть!

Теперь уже она не говорила о помойке и других обидных вещах, а с уважением поглядывала на грибную радиокорзину.

Отец одобрительно прогудел:

– Изобретатель и конструктор! Я вас начинаю уважать, дорогой Константин Сергеич.

Когда окончательно выяснилось, что Костя поедет с отцом к пограничникам, он два дня ковырялся в своей радиокорзине, отбирая цветные провода, выискивал необходимые детали и бережно укладывал все это в свой маленький чемоданчик. Костя решил в тайне от всех на заставе собрать радиоприемник и подарить его Саньке Чистову, о котором отец рассказывал только одно хорошее.

Приехав на погранзаставу, Костя это свое решение хранил от Саньки в строжайшей тайне. Свой секретный чемоданчик отнес в комнатку отца и спрятал под кроватью. Санька видел этот таинственный чемоданчик, но не знал, что в нем. А знать хотелось, и он спросил на второй же день, когда они возвращались после купания:

– Ты что-то скрываешь от меня? Да, Костя?

Тот улыбнулся и сказал загадочно:

– Узнаешь через пять дней.

Заграничные конфликты

Ефрейтор Постников собирался ехать за травой для кроликов часа через полтора. Санька с Костей, чтобы не терять зря дорогого времени, побежали в магазин за сахаром. Лосенок – вот ведь какой смекалистый зверюга! – увязался за ними. Труси́л себе, хотя Санька несколько раз останавливался и сердито махал руками, как бы отталкивая его. Лосенок отрицательно тряс своей горбоносой мордой и продолжал преследование, даже попытался протиснуться в ворота. Но часовой, пропустив ребят, закрыл ворота на замок и легонько шлепнул зверя ладонью по спине. Лосенок покосился на него обиженно и лег на дорогу перед воротами головой к городу. Да так и пролежал, пока Санька с Костей не вернулись из магазина.

Сразу же, как только увидел возвращающихся приятелей, лосенок резво вскочил на ноги и побежал к воротам. Пока часовой не спеша открывал замки на воротах, лосенок стоял возле него и нетерпеливо перебирал ногами. И старался, конечно, не зря: сразу же получил два куска сахару. Но этого ему показалось мало. Он тыкал Костю своей бархатной теплой мордой и дышал ему в ухо шумно и нетерпеливо. Костя не вытерпел, дал ему еще кусочек и предупредил:

– Больше можешь не приставать. Хватит. Еще захвораешь сахарной болезнью.

Но эта болезнь, должно быть, не очень-то пугала лосенка, и он продолжал приставать. И даже тогда, когда ребята уселись к ефрейтору Постникову в телегу, он не захотел отставать от них и побежал рядом с лошадью – совсем как жеребенок. Бежал и оглядывался, как будто хотел удостовериться: а на месте ли хозяева сахара?

Костя взял с собой три кусочка, остальной запас оставил дома.

Они ехали по той самой дороге, по которой бегали сегодня утром на речку. Ехали к тем самым четырем домикам, которые стояли на территории уже другого, капиталистического, государства. Миновали тропинку, которая вела к тихому речному заливчику-купальне.

А телега катилась все дальше. Ефрейтор Постников беззаботно насвистывал что-то веселое, не натягивал вожжей, чтобы остановить или повернуть в сторону лошадь, – как будто ехал в гости к кому-то, проживающему в одном из этих четырех домов.

И Косте уже не верилось, что там заграница.

Оттуда доносились в точности такие же звуки, какие слышал Костя в деревне на даче: кто-то неторопливо тюкал топором, где-то сонно похрюкивала свинья. Возле конуры лохматая и крупная черно-белая собака позвякивала цепью. Деловито ходили по двору белые куры и с сосредоточенным видом разыскивали что-то на земле. Возле них строевым шагом маршировал важный, а в общем-то, обыкновенный петух. Да все тут было обыкновенным, как в самой обыкновенной деревне.

Вот сошел с крыльца в незагороженный двор пожилой мужчина в светлой рубашке и темной жилетке. Вслед за ним выбежала рыхлая и тоже пожилая женщина и стала говорить что-то ругательное на непонятном языке. Мужчина не отвечал ей, а только досадливо отмахивался, даже не оборачиваясь в сторону женщины.

– Второй день пилит мужика. Вчера он веселенький прикатил, – с усмешкой сообщил ефрейтор Постников. – И за границей некоторые мужики тоже любят наступать на пробку… Ух, и влетело ему вчера! Так и надо: вредный старик; сейчас пойдет зло срывать на работниках.

Постников натянул вожжу, лошадь послушно свернула направо и пошла по скошенной траве.

Наругавшись досыта, женщина скрылась в доме. Старик подошел к хлеву и стал выкрикивать в раскрытые ворота что-то бранчливое; не ошибся-таки Постников, старик действительно срывал зло. Из хлева вышли два молодых парня в серых помятых шляпах и с навозными вилами в руках. Парни покорно выслушивали хозяйскую брань.

– Это сыновья? – спросил Костя.

Постников махнул рукой:

– Какие там сыновья – батраки!

– Батраки? После Октябрьской революции?

– Так это у нас не стало. А у них же капитализм.

– Как же они терпят? – возмутился Костя. – Вон какие здоровые! Взяли бы да двинули в ухо этому богачу, чтоб не ругался!

– Чудак ты, парень! А он возьмет да и шугнет их с работы. Это же капитализм! – рассмеялся Постников. – У них же другие законы, вроде как в волчьей стае, – кто сильнее, тот и горло грызет ближнему. Ясно?

– Ничего не ясно! – запальчиво возразил Костя. – Неужели эти батраки не догадываются – надо же скинуть со своей шеи разных там богачей и кулаков и жить по-человечески, как у нас живут.

– Наверно, тебя ждут, чтобы пришел да растолковал.

– И приду!

– Придешь? Это уже будет пограничный конфликт и вмешательство во внутренние дела другого государства. А за это, брат, строго наказывают! – Постников дружелюбно потрепал Костю по плечу. – Ничего, батраки скоро сами догадаются что к чему и почему.

Старые окопы

Луг пересекала узкая – в три доски – деревянная дорожка. Строго прямая, она тянулась с севера на юг, утопая в густой траве. По ту сторону дорожки трава была высокой – по грудь Косте, легкий ветер гонял по ней зеленые шелковистые волны. По эту сторону дорожки часть луга была выкошена, и тут вместо травы торчала из земли жесткая светло-зеленая щетина.

На этой щетине и остановил Постников лошадь – метрах в четырех-пяти от дощатого настила. Он распряг лошадь, отвел ее в сторону, привязал на длинной веревке к стволу засохшей яблони.

Костю удивило это. Проще бы спутать лошадь – и пусть она прыгает, куда ей захочется. Так делают в деревне, куда Костя каждое лето ездит на дачу. Об этом он сказал Постникову. Тот усмехнулся:

– И ускакала бы она на ту сторону дозорной тропы. Видишь, какая там трава? А в четырех метрах уже земля другого государства. И вот тебе готовый пограничный конфликт, и пришлось бы нашу неразумную лошадку выручать чуть ли не с помощью Министерства иностранных дел. К чему такая международная канитель?

– Из-за лошади?

– За нарушение государственной границы.

– А где же она, эта граница?

– В четырех метрах от дозорной тропы.

– А почему ее не видно?

– Ты что думаешь, граница какой-нибудь краской на земле намалевана, вроде как на карте?.. Саня! – вдруг крикнул Постников. – Ты же не новичок. Не видишь разве, куда лосенок направился?

Лосенок направлялся к дозорной тропе. Санька негромко свистнул, лосенок оглянулся и подбежал к нему. Вытянул губы – клянчил сахару.

– Вот что, ребята, – сказал Постников. – Пока я кошу траву, идите-ка вы к лошади, присмотрите за ней, да и лосенка прихватите, а то будет тут путаться – еще нечаянно под косу попадет.

Костя дал лосенку кусочек сахару, и зверь пошел за ними.

Граница оказалась совсем не такой, какой представлялась она Косте. Самая обыкновенная земля, и растет на ней самая обыкновенная трава, стоят самые обыкновенные дома. Только люди возле этих домов разговаривают на непонятном языке… Хоть бы тут забор какой построили, что ли. Для обозначения. А так – земля и земля, и нет никакой на ней границы, и можно свободно перебежать на ту сторону.

Костя сказал об этом Саньке.

– Чудак ты, Костя! Это только так кажется, – рассмеялся Санька. – А часовые на вышках? А секреты и дозоры? Они, думаешь, спят или мух считают? Да и потом, ведь чтобы попасть сюда, надо пройти через двое ворот. Иначе никак не попадешь. Вот только он с матерью перемахнул, – Санька кивнул в сторону лосенку. – Да и то застрял, запутался в заграждениях.

Они стояли возле старой засохшей яблони. Когда-то здесь был хутор. Теперь на его месте виднелся полуразрушенный каменный фундамент, посередине которого уродливым пугалом торчала рыжая кирпичная печь с черной трубой. Теперь вот там, где когда-то было человеческое жилье, хозяйничала жгучая крапива, раскинули свои широкие листья могучие лопухи. Даже на черной макушке трубы прилепилась какая-то цепкая зелень.

– Пойдем, я тебе покажу, где мы с Ленкой немецкий пулемет нашли.

И Санька повел Костю по извилистой канаве, опоясавшей фундамент. Это были старые окопы. Они теперь оплыли и затянулись зеленью. Петляя, окопы вели к бугоркам на пологой высотке, видневшейся невдалеке. Лосенок, покачивая головой, шагал за ребятами, как исполнительный адъютант.

Эти зеленые бугорки на пологой высотке когда-то были созданы человеческими руками. Санька сказал, что это дзоты. Под земляными шапками еще уцелели накаты из толстых бревен, внутри на стенках кое-где сохранились полуистлевшие доски. Внутри было темно, влажно и стоял кислый запах гниющего дерева.

Костя посмотрел в узкую щель амбразуры, заросшей травой, и увидел ефрейтора Постникова, проворно махавшего косой, увидел домики, стоявшие по ту сторону границы. Вот, наверно, по этому полю бежали в атаку фашисты, и отсюда пограничники поливали врага пулеметным огнем. И Костина фантазия начала рисовать картину боя. Он отчетливо слышал скороговорку пулеметов и автоматов, оглушительные разрывы снарядов.

– Вот тут где-то убило мужа Ефросиньи Никитичны. Он был старшиной нашей заставы, – глуховатым голосом сказал Санька. – Она сама и вынесла его из окопов. А потом стреляла из этой амбразуры… Тут и лейтенант Горностаев воевал. Вот приедет Мария Васильевна – они с Ефросиньей Никитичной обязательно побывают здесь…

Под ногами Кости что-то звякнуло. Он наклонился и поднял ржавый круг.

– Ого, магазин ручного пулемета нашел! – удивился Санька. – А мы с Ленкой и не заметили. Посмотри, сколько тут стреляных гильз валяется.

Глаза привыкли к полутьме, и Костя увидел горки стреляных гильз, потемневших и позеленевших от давнего времени; все-таки больше двадцати лет лежали они здесь – чуть ли не две Костиных жизни!.. Костя наклонился и бережно взял несколько гильз. Минуту подержал их перед глазами и сказал тихо:

– Отдам в школьный музей.

– Музей? В школе? – удивился Санька.

– А у вас разве нет? У нас тоже не было до прошлого года, пока старшеклассники не съездили в Старую Ладогу – ученым помогали что-то раскапывать. Привезли оттуда древнюю глиняную чашку, три монеты и обломок секиры. У нас уже сорок экспонатов набралось, и все до древней истории России. А теперь про Отечественную войну начнем собирать. Вот эти гильзы и магазин с места боя привезу да потом еще что-нибудь найду.

– У нас есть фуражка Павла Степановича Горностаева и его полевая сумка. Надо с папой поговорить, – может, разрешит отдать. Был еще его личный револьвер, да в Пограничный музей забрали, в Москву… Что-нибудь еще разыщем. И взрослые нам помогут.

– Так это же здорово, Саня! – обрадовался Костя. – Ты настоящий друг, Саня. У меня еще не было таких настоящих друзей. После этого я ничего не стану скрывать от тебя, вот честное пионерское!

– Теперь ты и про чемоданчик можешь сказать? – спросил Санька.

– Спрашиваешь! – откликнулся Костя. – Теперь у меня нет никаких тайн от тебя. Я привез детали. Хочу подарить тебе радиоприемник. Настоящий коротковолновик.

– Ты умеешь собирать?

– Умею.

– Правда?

– Я же сказал.

– Это я по старой привычке спрашиваю… Знаешь что, Костя? А я вот не умею. Если бы ты научил, вот здорово было бы!.. Давай собирать, чтобы никто не знал?

– Мой папа знает, – вздохнул Костя.

– А мы попросим молчать. Он умеет хранить тайны?

– Еще бы не уметь! – ответил Костя. – Разведчиком был.

Они стояли друг перед другом. Костя улыбался, а Санька говорил и оживленно размахивал руками. И, наверное, долго бы размахивал, если бы не раздался свист. Это свистел и махал фуражкой над головой ефрейтор Постников – звал к себе. Ребята тоже свистнули в ответ и побежали.

Так и не показал Санька то место, где они с сестренкой нашли вражеский пулемет…

Будни

О лекарствах

К Ефросинье Никитичне ребята собирались идти поближе к вечеру – за обещанными рассказами. Но только успели помочь ефрейтору Постникову скинуть траву с телеги – часовой у заставы крикнул:

– Петь, а ты знаешь, тетя Фрося заболела!

– Как заболела?

Спросил так, как будто впервые слышал, что люди могут болеть, тем более – пожилые люди. Видимо, с Ефросиньей Никитичной такие неприятности происходили очень редко, если уж так удивился Постников.

– И давно?

– Да только что. Нина Васильевна «Скорую помощь» из города вызвала.

Костя с Санькой помчались в знакомый домик. За ними побежал и лосенок.

Кажется, все свободные от нарядов пограничники собрались в домике Ефросиньи Никитичны. И все были заняты: носили воду из колодца, подметали пол на веранде, разводили огонь в плите. Один из солдат орудовал утюгом – гладил носовые платки. Этих носовых платков было несколько десятков, и они горкой возвышались над столом.

Ефросинья Никитична лежала на кровати. Возле нее на табуретке сидел солдат, готовый по первому сигналу помчаться куда угодно. Тут же стояла притихшая внучка Алька, в одной руке держала стакан с водой, в другой – чайную ложечку и просила:

– Бабушка, ну попей еще немножечко. Вот увидишь, сразу поправишься.

Лоб Ефросиньи Никитичны туго был стянут шерстяным платком. Она улыбалась виновато и просила:

– Ты лучше побегай поиграй. Я уже поправилась. Только отдохну маленько… А вот еще сиделки пришли! – сказала она, увидев Саньку с Костей. – И чего это вы все всполошились? Ну, прихворнула чуток. Экая диковина – ведь не молодая уж, поизносилась за шестьдесят-то пять годов.

Солдат, гладивший носовые платки, разглядывая один из них, спросил:

– Тетя Фрося, а это чей?

– С такой дали я не вижу. Подойди-ка ближе. А-а! Ну этого… как его? Востроносенький такой, с веснушками. Первый год служит. Андреем вроде зовут.

– Понятно – Шерстобитов. А этот чей?

– Пети Постникова.

Костю никак нельзя было назвать большим знатоком болезней. Но он все-таки сразу и уверенно определил, что у Ефросиньи Никитичны, наверно, мигрень – такое часто бывает с Костиной матерью, которая в этих случаях тоже ходит с завязанной головой.

– Может, за лекарством сбегать в аптеку? – спросил Санька.

– Ох, сынок ты мой ласковый!.. Да нету в аптеках такого лекарства, чтобы лечило от старости… Почитала Машенькину телеграмму – растревожилась и расплакалась, вспоминаючи, – и вся моя болезнь… Вот ты с пареньком пришел ко мне да солдаты пришли – это мне лучше всякого лекарства… Сбегай-ко к матушке своей, чтобы не вызывала «Скорую помощь», не тревожила людей напрасно.

– Она уже вызвала.

– Экая ведь беспокойная женщина!.. Ты все-таки сбегай, Санек, скажи, чтоб перезвонила; может, настоящему больному, да помоложе меня, та помощь нужна. А я уж вроде бы и перетерпела.

Перезванивать уже было поздно: перед окном развернулась легковая машина с белым флажком на радиаторе. Из нее вышли трое в белых халатах. Один из них нес носилки. Медиков догонял капитан, очень похожий на Ефросинью Никитичну, которого Костя видел утром в кабинете начальника заставы. Капитан о чем-то тревожно спросил врача, но тот ему не ответил.

– Чуть не вся застава собралась!.. А ну, товарищи, попрошу выйти, – сказал врач, переступив порог. – Всем, всем выйти, кроме Алексея Николаевича.

Это относилось к капитану.

Костя с Санькой попытались задержаться, но им тоже указали на дверь.

– А может, надо за чем сбегать для тети Фроси, – возразил Санька.

– Надо – позовем, – решительно отрезал врач и закрыл двери.

Прошло пять минут, потом – десять, но врач никого не звал, вскоре сам появился на крыльце. Вслед за ним вышли и санитары с пустыми носилками. Санитары улыбались, а врач сказал пограничникам ворчливо:

– Все за сто верст кругом знают, что вы любите свою Ефросинью Никитичну. Но зачем же панику подымать? У старушки обычный спазм кровеносных сосудов мозга – болезнь людей солидного возраста…

Машина чихнула синим дымом и уехала.

Что ж, в определении болезни Костя ошибся не так уж сильно…

– Упала без сознания. Поди разберись, что это такое – кровоизлияние или спазм сосудов? – словно оправдываясь перед кем-то, сказал один из пограничников.

Солдаты снова возвратились в дом.

А Санька с Костей, по просьбе капитана, побежали в аптеку за лекарствами. Лосенок прозевал их. Метнулся догонять, но опоздал – ребята были уже за воротами заставы. Озадаченный, лосенок остановился перед воротами и провожал ребят печальными глазами.

Которые краснели в автобусе

– Куда ты так торопишься, Саня?

Это спросил молодой парень в черной спецовке. Черной она, собственно, была когда-то. Теперь этот цвет сохранился только на боках, а спереди спецовка была в разноцветных пятнах краски.

Приглядевшись, Костя сразу же узнал в нем того парня, с которым ехали вместе в автобусе. Тогда с парнем была девушка, с которой они шептались и переглядывались и почему-то всю дорогу краснели. Теперь парень был один и стоял у строящегося дома, затянутого паутиной строительных лесов.

Санька обрадовался, подбежал к парню. Тот потрепал его дружески по плечу.

– Ну, как живешь, пограничник? Какие новости на нашей заставе?

– Скоро тетя Маша Горностаева с сыном приедут. Послезавтра будут инспекторские стрельбы. Вот он приехал в гости – сын Сергея Ивановича, – радостной скороговоркой выпалил Санька пограничные новости и закончил со вздохом: – А еще «Скорая помощь» к Ефросинье Никитичне приезжала. Сейчас вот с Костей бегали за лекарством.

– А что с ней? – встревоженно спросил парень. – Вроде бы крепкая она.

– Прочитала телеграмму насчет приезда тети Маши – плакать начала, упала и чуть не разбилась.

– Вижу, Саня, медик из тебя совсем никудышный! – парень шутливо взъерошил Санькины волосы. – Скажи отцу, после работы забегу сегодня.

К строящемуся дому подъехал грузовик с бидонами краски.

Теперь парню было не до ребят, и Санька с Костей направились своей дорогой. Они еще долго слышали горячий спор между парнем и снабженцем.

Хоть и недолго разговаривали ребята с парнем, но все равно какие-то минуты были потеряны. И как раз именно из-за этих потерянных минут могло произойти с больной Ефросиньей Никитичной что-то непоправимое. И, чтобы наверстать упущенное время, ребята, не сговариваясь, пошли скорым шагом, временами переходя на бег.

– Эх, жалко, что ты еще не натренировался бегать на длинные дистанции, а то бы мы сейчас рванули! – горевал Санька.

Костя вздохнул и виновато предложил:

– Может, ты один побежишь?

– Так ведь ты дороги не найдешь!

– Не найду, – согласился Костя и мысленно дал себе клятву тренироваться каждое утро. Вот тренировался бы раньше – как пригодилось бы сейчас это!

Долго бы еще донимал себя Костя клятвами и упреками, если бы не повстречалась им повозка, на которой ехал старшина заставы. На Санькин вопрос – как там с Ефросиньей Никитичной? – старшина весело ответил:

– А уже возле дома ходит… Просила клюквенного морсу достать.

Ребята вздохнули с облегчением: значит, она и в самом деле начала поправляться и теперь можно было не спешить. Можно было даже остановиться возле ларька – полакомиться мороженым. И ребята остановились и купили себе по вафельному стаканчику.

Сели невдалеке на согретый солнцем камень, и Санька стал рассказывать про парня, встретившегося им возле новостройки: он три года служил на горностаевской заставе, прошлой осенью демобилизовался и теперь работает маляром.

– Он с нами в автобусе ехал, – сообщил Костя. – И с ним какая-то девушка была.

– Беленькая?

– Ага.

– Ну так это Надя. Работает с ним вместе. Из-за нее он и остался здесь и не поехал в свою Новгородскую область. Солдаты говорят, что родители шум подымали в письмах. А он все равно остался. Мама говорит: она его цепями приковала. Придумала, конечно. Как же можно человека приковать цепями?..

Приняв от ребят лекарства, Ефросинья Никитична завернула их в тряпочку, а к тряпочке примотала ниткой бумажку, на которой написала крупными буквами: «От галавы».

– К чему зря добро переводить? Голова моя и без порошков да пилюль на поправку пошла. А когда разболится, тогда и за лекарства возьмусь, и не надо будет врачей беспокоить, – сказала она и дала ребятам по конфетке в пестрой обертке. – Побалуйтесь сладеньким.

– Сергея Трубникова видели, – сообщил Санька.

– Вон как! – обрадовалась Ефросинья Никитична. – Наверно, в новом доме малярничает?

– Ага.

– Ничего не говорил про свадьбу?

– Про вас спрашивал, а про свадьбу ничего не сказал, потому что в это время краску привезли.

– Не сказал – и ладно. Стало быть, нечего еще говорить. Небось не забудет пригласить-то… Ну ладно, пареньки, бегите по своим делам…