Текст книги "Пограничное лето"

Автор книги: Павел Петунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Вот она – граница!

Чистое, ослепительно яркое солнце уже светило во всю свою добрую силу.

– Ух, какое здесь солнышко – как будто умытое, совсем не такое, как у нас в городе! – воскликнул Костя.

– Солнце как солнце, – рассудительно сказал Санька и вдруг заторопил: – Не будем терять времени – столько у нас с тобой дела. Побежали!

С первых же метров Костя вырвался вперед – надо же показать Саньке, что и он умеет бегать.

Санька крикнул:

– Чего бежишь как ошпаренный? Через минуту выдохнешься – мы же на длинную дистанцию идем. А так только стометровки берут!

Если бы Косте стал давать советы кто-нибудь другой, а не Санька, то он бы и не очень-то послушался. Но как не слушаться Саньки, если парень с рождения живет среди военных и, конечно же, разбирается в физкультурных делах. Костя сразу же сбавил темп, и ребята побежали локоть в локоть широким, размашистым шагом.

Солдат с автоматом, часовой заставы, дружески помахал им рукой:

– Физкультпривет рекордсменам! Сань, поедешь с нами после обеда за травой?

– Обязательно! – крикнул Санька и, повернувшись к Косте, пояснил: – Это ефрейтор Постников, наш главный кроликовод.

Только успели пробежать мимо часового – Костя увидел странное животное, похожее одновременно и на теленка и на жеребенка. Тонконогий, горбоносый, большеухий, он стоял перед распахнутым окном кухни и что-то клянчил у молодого парня в белой куртке и поварской шапочке.

Парень улыбался и грозил пальцем, а зверь упрямо тянулся к нему.

– Лосенок, – сообщил Санька.

– Давай погладим его?

– Потом, когда все дела переделаем. Приучай себя к дисциплине!

– А что там за домики такие? Тоже пограничные? – указал Костя на четыре дома, до которых было не больше полукилометра.

– Это уже другое государство, – ответил Санька и по-командирски строго заметил: – Ты поменьше разговаривай и дыши только носом!

Другое государство? Там уже, значит, настоящая заграница? Так близко-близко? И как же тут можно молчать?

По дороге, усыпанной мелким битым камнем, мальчишки бежали прямо к границе. Удивительно все-таки: пробежать считанные минуты – и можно оказаться в чужой, в капиталистической стране!

Несостоявшийся рекорд

Но в другое государство они не угодили. Санька свернул на тропинку, которая резко устремлялась направо – к прибрежным кустам ивняка и ольшаника.

От продолжительного бега у Кости начало перехватывать дыхание – и он уже не мог дышать носом. Ноги вдруг отяжелели и с трудом подчинялись Косте. Он со стыдом вспомнил, как вчера бахвалился перед Ниной Васильевной, будто даже после утомительной и длинной дороги может пробежать хоть десять километров. Поглядела бы она сейчас на этого рекордсмена!

И наступил такой печальный момент, когда Косте представилось, что он сию же минуту упадет на землю и никогда больше не подымется.

В этот момент Санька, бежавший впереди, крикнул совсем свежим голосом:

– А вот и наша купалка!

Оглянулся и, увидев Костю при последнем издыхании, тревожно спросил:

– Что же ты молчал?

Костя пыхтел как паровоз и ничего не мог ответить.

– Не хватайся за грудь! – крикнул Санька. – Ходи и двигай руками. Когда взмахнешь вверх, делай вдох, когда опустишь, – выдох. И дыши обязательно носом. Через минуту все пройдет. Это я по себе знаю.

Костя покорно выполнил Санькины указания. И верно: через минуту ему стало легче, а через другую – уже и сердце перестало отчаянно колотиться.

– А у тебя, брат, крепкая воля, – улыбнулся Санька. – Когда меня папа первый раз вывел на тренировку, так я вот за эту дорогу останавливался раз десять и все хныкал. Теперь, конечно, привык. И ты привыкнешь дней через пять.

Услышав про такой срок, Костя даже глаза округлил от удивления:

– Через пя-ять?

– Это самое малое, да и то если будешь настойчивым. А что ты думал? Уже завтра можешь ставить рекорды на длинных дистанциях?

– Не нужны мне длинные, я лучше на короткие дистанции буду бегать.

– Тоже мне, выбрал легкое дело! Без тренировок на коротких дистанциях совсем ничего не получится. Там, если хочешь знать, еще сложнее. Там в-во какая техника нужна!.. Ну что, искупаемся?

– Конечно!

Пограничная купальня была оборудована не на самой реке, а в ее заливчике, глубоком и спокойном. У береговой кромки сквозь воду просвечивал желтый песок. С крутого берега на середину заливчика шагнули высокие мостки, поднявшиеся над водой метра на два. Санька привычно и смело взошел на мостки, а Костя остановился перед ними: хоть они и не такие узкие – выложены в две доски, – но вдруг поскользнешься и упадешь?

– Чего остановился? – спросил Санька. – Иди смелее, мостки крепкие.

Костя почесал затылок.

– Я лучше здесь постою.

– Эх ты!.. Ну, гляди. Увидишь недостатки – потом скажешь мне.

Санька упруго раскинул руки в стороны, чуть присел, с силой оттолкнулся – и птицей полетел головой вниз. Полетел, как настоящий мастер спорта! Ну какие еще тут могли быть у него недостатки? У Кости от зависти даже дух перехватило: ему никогда так не научиться. И мечтать нечего!

Санька скрылся под водой. К берегам побежали широкие круги. Вынырнул он метрах в тридцати от мостков, не ближе. Громко отфыркиваясь и тряся головой, закричал Косте счастливым голосом:

– Вода теплая-теплая, как молоко! Ныряй скорее! Хотя подожди, я тебе свечку покажу.

Настоящими мужскими саженками – порывистыми и широкими – он подплыл к берегу, резво взбежал на мостки и ринулся с них, плотно прижав руки к бокам, – теперь уже вниз ногами. И его коричневое тело вонзилось в воду, а она покорно раздалась перед ловким Санькой, в стороны разбежались чуть заметные круги.

Да-а… Так прыгать надо уметь!

Костя не умел не только прыгать с вышки, но и плавать. То есть он плавал. Но как? А так, как большинство мальчишек, – по-собачьи: колотил ногами, подымал фонтаны брызг, а вперед продвигался медленнее черепахи. Еще хорошо, что так научился. Потому что и это-то, признаться, произошло тайком от матери. Она сама не любила воду, даже в лодке не каталась. А теперь вот Косте приходилось рассчитываться за эту нелюбовь матери к воде.

И Санька сразу же начал обучать его, по-командирски покрикивая.

Лось-сладкоежка

Обратно ребята возвращались шагом, и Костя внимательно разглядывал окружающее. Они остановились возле двухэтажного деревянного дома, в котором размещалась застава. Стены дома потемнели от времени, и краска на них стала коробиться.

– Послезавтра приедут шефы-маляры, – деловито сказал Санька, – и наша застава будет как новенькая.

Левее дверей и чуть повыше их Костя увидел белую мраморную доску, привинченную к стене. На доске золотыми буквами было высечено:

Пограничная

застава

имени

Павла Степановича

Горностаева

Костя читал эту золотую надпись и почему-то видел ту скалу, нависшую над дорогой, и написанные на скале огромными красными буквами слова: «Отважным саперам гвардии капитана Егорычева – слава!»

– Сань, а ты про гвардии капитана Егорычева слышал? – спросил он.

– Это про которого на скале написано? Как же! Раз десять мимо той скалы ездил. Папа говорил, что солдаты Егорычева и эту дорогу разминировали, по которой мы купаться бегали. Знаменитый сапер!

– А что знаешь про Горностаева?

– Был начальником нашей заставы. Погиб на войне. Скоро к нам его жена и сын приедут. Сын тоже лейтенант… На нашей заставе есть один человек, который очень хорошо знал погибшего Горностаева. Хочешь, после завтрака познакомлю с ним?

– Еще бы!

– Это, брат, самый знаменитый у нас человек – его на всех заставах знают!

Костя слушал и прикидывал в уме, какие значки он подарит этому знаменитому пограничнику.

Перед самыми каникулами мальчишки в школе выпрашивали у Кости редкий индийский значок, на котором был изображен слон. И это очень хорошо, что Костя устоял тогда, не соблазнившись даже тремя дефицитными радиолампами, которые предлагали в обмен на значок. А устоять было очень трудно…

Из дверей вышли двое пограничников: один – с автоматом, другой – с красной повязкой на рукаве. Оба поздоровались с ребятами.

– Дядь Витя, как стреляли вчера? – спросил Санька.

Солдат, что был с красной повязкой, поморщился и досадливо махнул рукой:

– Неважно, Саня. Поразил все мишени. Вроде бы пятерка должна быть, а получил четверку: опять одиночный выстрел подвел, чтоб ему!

– Третье упражнение – самое вредное, – пояснил Санька. – Огонь надо вести короткими очередями. А сделаешь одиночный выстрел – оценка снижается на один балл. Кто только это упражнение выдумал?

Этот Санька знает так много, что хоть сейчас присваивай ему воинское звание!

Костя вспомнил про строгую бабку, оказавшуюся попутчицей до самой заставы, вспомнил, как бабка, услышав автоматные очереди, ворчала вчера: «Пуляют, пуляют, а все толку нет». Интересно, знает ли она вообще-то, что такое очередь и одиночный выстрел?

Пограничники отошли от заставы метров на пятьдесят, и дядя Витя скомандовал:

– Разряжай!

Солдат направил дуло к земле, отделил от автомата магазин и щелкнул затвором.

– Из наряда вернулся. Сейчас пойдет отдыхать, – сказал Санька.

Постояли, поглядели и направились своей дорогой. Лосенок все еще торчал перед кухонным окном, хотя там никого не было видно. Увидев ребят, он потруси́л к ним и ткнул Саньку горбоносой мордой в шею.

– Это он сахару клянчит, – улыбнулся Санька, достал из мыльницы завернутый в бумажку кусок сахару и протянул его Косте: – Дай-ка ему.

Костя положил сахар на ладошку, и лосенок бережно взял его мягкими губами.

– В-во, как ловко! – удивился Костя.

Лосенок покачал головой сверху вниз, как будто в знак согласия с Костей, и пошел за ними.

Санька безнадежно махнул на лосенка рукой:

– Ну-у, теперь он целый день не отвяжется, будет ходить и клянчить.

– Целый день будет с нами? Так это же здорово! – воскликнул Костя.

– Здорово-то, конечно, здорово, – вяло и со вздохом согласился Санька. – А только где мы наберемся для него сахару? Он запросто может целый килограмм навернуть. Разве наберешься? Сейчас я только ради тебя покормил его, а так всегда под вечер кормлю, чтобы для приставания меньше времени оставалось.

– Будет у нас сахар! – уверенно сказал Костя. – Попрошу отца, он не откажет.

А лосенок, перебирая длинными ногами, шагал следом и кивал своей большой головой. Наверное, понимал, хитрый зверь, что для него сейчас самое выгодное – это во всем соглашаться с этим приезжим пареньком. И он стал обращаться с Костей совсем по-приятельски – два раза ткнул его в шею своей бархатистой и теплой мордой.

Теперь Костин план выглядел так: после завтрака первым долгом надо разыскать отца, выпросить у него денег на сахар, потом сходить в магазин и угостить лосенка собственным сахаром. Еще надо было встретиться со знаменитым пограничником. Да! Он чуть было не забыл совсем – его ожидало еще одно интересное дело: после обеда они поедут с ефрейтором Постниковым за травой для кроликов. От этой поездки тоже нельзя было отказываться: за всю свою жизнь, может быть, только раза два или три ездил он на лошадях.

Сахарный вопрос

Сергею Ивановичу Шубину поручили писать очерк в пограничный сборник. Из-за этого он и ездит на горностаевскую заставу. Косте еще ни разу не приходилось видеть, как собирает отец материалы для своих сочинений. И мальчишке это дело представлялось так: вот сидит отец с раскрытым блокнотом. Сидит, выспрашивает и торопливо записывает каждое слово. (А если не так, то откуда же он набирает такое множество слов?)

Еще дома в городе они договорились: Костя будет ночевать у Саньки, а отец – на заставе, в комнатке рядом с солдатской казармой. Костя тоже просился поближе к казарме.

– Ты мне будешь мешать, сынок, – сказал отец. – И потом, неужели тебе не хочется пожить самостоятельно, без родительского присмотра?

Впрочем, Костя и не очень-то спорил: ему и в самом деле очень хотелось пожить самостоятельно…

Санькиного отца вчера Костя видел мельком; успел разглядеть только майорские погоны, узкое тонкое лицо, чуть тронутое оспой, да гибкую фигуру спортсмена, на которой красиво сидел военный костюм. Майор Чистов забегал домой только на минутку, чтобы поздороваться с гостями и забрать с собой Сергея Ивановича. А когда они возвратились домой и сели ужинать, Костя уже спал и сквозь сон слышал их голоса: увесистый, басовитый – отца, и задорный тенорок – майора Чистова…

Робея, Костя поднялся за Санькой на второй этаж, где была канцелярия заставы. Дома вчера вечером майор Чистов был просто Санькиным отцом и обыкновенным дядей Володей, но сейчас совсем другое дело – он был начальником заставы, потому что находился на службе. И поэтому Костя, подойдя к дверям его кабинета, поправил тюбетейку, тщательно разгладил ладонями вельветовую куртку и уже только после всех этих приготовлений осторожно постучал в двери. В ответ услышал знакомый тенорок:

– Да, да! Войдите!

И они вошли, впереди – Санька, за ним – Костя.

Кроме Сергея Ивановича и майора Чистова, в кабинете сидели два капитана. Один из них чем-то был похож на серьезную бабку, попутчицу Шубиных. В кабинете было так накурено, как будто взрослые устроили соревнование, кто больше напустит табачного дыму.

– Ага! Наша боевая смена пожаловала! – весело воскликнул майор Чистов.

– Владимир Алексеевич, а хотите, я угадаю, зачем прибыла эта делегация? – очень серьезно спросил Сергей Иванович.

– Интересно!

Сергей Иванович повернулся к ребятам:

– Если не ошибаюсь, по сахарному вопросу? Так ведь, Константин Сергеевич?

Всегда, когда Сергей Иванович был в шутливом настроении, он называл Костю по имени-отчеству. И Костя уже знал по своему опыту, что в такие веселые минуты говорить с отцом о чем-то серьезном было просто невозможно. И Костя в ответ только носом шмыгнул.

– Это он так выражает согласие, – серьезно сообщил отец взрослым и опять повернулся к ребятам: – К вам пристает лосенок, а вредная тетя Нина выделяет для неге каких-то пять кусочков?

Просто удивительно, откуда только разузнал он все это? Костя шумно вздохнул и уставился в угол. Он был уверен, что шутливо настроенный отец посоветует проводить с лосенком разъяснительные беседы о вреде сахара для лесных жителей или еще что-нибудь в этом же духе… А Костя так уверенно сказал Саньке, что с сегодняшнего дня берет пропитание зверя на себя. А теперь… Теперь Санька не будет верить ни одному его слову. И вообще – хоть уезжай с заставы.

– Ладно, Константин Сергеич, не сердись и не скучай. Зверя действительно надо немножко побаловать. Финансовая поддержка будет обеспечена. Только давай уж, братец, договоримся о дневной норме, чтобы не очень-то перекармливать. Пять кусочков на день и не больше. Идет?

– Так это же мало! – скорее по привычке, чем по необходимости, возразил Костя.

– Ну, хорошо. Пусть будет семь. Да Санькиных пять – это уже двенадцать! Да еще от пограничников этому хитрецу кое-что перепадает. Тебе это известно или будешь возражать?

Возражать против такой арифметики было невозможно. И Костя продолжал разглядывать угол кабинета.

– Правильно, возразить нечего… Вот тебе деньги. Магазин тут недалеко – Саня покажет, – и отец протянул Косте два рубля.

Костя густо покраснел от радости – он никак не ожидал столько. Обрадованный, он резко повернулся, чтобы скорее бежать в магазин за сахаром, но тут его остановил строгий голос майора Чистова:

– Отставить! Раз уж вы, товарищ Шубин, оказались теперь среди военных, то надо и поступать по-военному: следует спросить разрешение, чтобы уйти. Понятно? Это во-первых. А во-вторых, – он поднял со стола небольшой листок бумаги, – вам с Санькой ответственное задание: отнесете эту телеграмму Ефросинье Никитичне. Я звонил домой, чтобы позвать вас, но вы уже ускакали.

– От тети Маши? – спросил Санька.

– Угадал. Хотел прочитать по телефону, да наша Ефросинья Никитична с характером. Говорит: своими глазами хочу видеть. Так что бегите.

Саньку это поручение почему-то очень обрадовало. Он вытянулся в струнку и отчеканил:

– Есть бежать!

И, как настоящий солдат, по всем правилам военных уставов, он ловко и четко повернулся кругом через левое плечо. Санькино настроение передалось Косте, который хотел повернуться так же красиво и четко, но у него из этого ничего не получилось: ноги его запутались, и он чуть не шлепнулся на пол.

– Саня, подучи будущего солдата! – крикнул вдогонку майор Чистов.

– Есть подучить!

Знаменитый пограничник

Телеграмма была распечатана, и ребята могли прочитать ее. Скрывшись за углом заставы, они и сделали это без промедления.

В телеграмме было написано:

«ЧИСТОВУ

БУДУ ДВЕНАДЦАТОГО УТРОМ ПРИВЕТ ПОГРАНИЧНИКАМ НИЗКИЙ ПОКЛОН ЕФРОСИНЬЕ НИКИТИЧНЕ

ГОРНОСТАЕВА».

– Сегодня у нас девятое? – озабоченно спросил Санька. И сам себе ответил довольным голосом: – Точно, девятое. Порядок! За эти три дня мы, пожалуй, подготовимся. – Помолчал, что-то прикидывая в уме. – Вот только успеем ли заставу покрасить? Должны успеть, раз такое дело.

– А почему это она бабке Ефросинье поклон передает, да еще низкий? Человек ворчит, что пограничники стреляют плохо, и ему же низкий поклон шлют.

– Ну и что из этого, что ворчала? Имеет полное право! – с жаром возразил Санька. – Хотел до удобного случая сохранить в тайне, да ладно уж, скажу: она и есть тот самый знаменитый у нас пограничник, с которым я тебя хотел познакомить. Нам из-за нее все до одной заставы завидуют. Понял?

Костя этого не понимал. Он, конечно, всякое мог ожидать, но только уж не это: самая обыкновенная бабка, и вдруг – знаменитость!.. И припомнил, что даже сам начальник заставы, когда давал эту телеграмму, отозвался о Ефросинье Никитичне так, будто она генерал какой… Костя вспомнил сержанта Ваничева, который тоже завидовал горностаевской заставе, что живет на ней Ефросинья Никитична…

Знаменитая пограничница занималась самым неинтересным женским делом – развела на веранде стирку. Позади дома на заборе висело множество носовых платков и штук пять детских штанишек. И в пушистой пене в корыте тоже были носовые платки – кое-где из пены торчали полосатые уголочки.

– Ага, Санек прикатил ко мне! Молодчина! Знаю, знаю, с чем пожаловал! – певучей скороговоркой проговорила бабка.

Она резко стряхнула с рук мыльную пену, торопливо вымыла их, тщательно вытерла полотенцем и попросила ласково:

– Сбегай-ко, родимец, за очками. В передней комнате на тумбочке лежат, в зеленой коробочке.

Санька стрелой полетел выполнять ее поручение.

Ефросинья Никитична без всяких церемоний стала разглядывать Костю добрыми, выцветшими глазами. Кончив разглядывать, спросила:

– А я тебя где-то вроде бы видела, паренек. Не сынок ли Сергея Ивановича?

– Ага.

– Вот оно, какое дело… А правда, что отец твой в войну разведчиком был?

– Правда.

– Это я от одного фронтового знакомого слышала. Самого твоего родителя спросить как-то стеснялась: вдруг ошибусь да обижу ненароком? Мало ли на белом свете Шубиных, которые воевали, да еще в разведке. Да-а, вот видишь ты, соколик мой, какой у тебя родитель…

А какой – не сказала. Но по голосу чувствовалось, что если бы сказала, то обязательно что-то хорошее… И холодок в Костиной душе к бабке стал постепенно таять.

Как и все не очень-то крепко грамотные люди, читая телеграмму, Ефросинья Никитична беззвучно шевелила губами. Так что, если повнимательнее приглядеться, то по движению ее губ можно было угадать, что написано в телеграмме.

Ефросинья Никитична читала долго. Несколько раз возвращалась к началу, как будто старалась заучить телеграмму наизусть. И каждый раз ее глаза все больше и больше влажнели, а вздохи становились глубже и тяжелее.

Вот она прочитала телеграмму в последний раз, осторожно провела ладонью по бумаге, как будто погладила ее, бережно сложила телеграмму в четыре дольки и уставилась туманными глазами куда-то вдаль, поверх макушек сосен. Минуты через две-три как бы очнулась и, словно вспомнив что-то, засуетилась вдруг и мелкими торопливыми шажками удалилась в дом.

– Подождите, ребятенки, я сейчас, – озабоченно сказала она на ходу.

И скоро возвратилась, неся на тарелке четыре румяных пирожка.

– Вот вам по парочке. С морковкой.

– Бабушка Фрося, да мы же только что завтракали, – чисто из приличия возразил Костя, краешком глаза глядя на пирожки – очень уж аппетитно выглядели они.

– Только что завтракали… Эх ты!.. Отказываешься, а у самого слюнки текут, – незлобиво проворчала Ефросинья Никитична. – Бери, бери! Вот Санек – молодец, знает: ни к чему отказываться… Ешьте да бегите по своим ребячьим делам. А мне надо одной побыть. Погорюю да поплачу маленько… А под вечерок забегайте, может, что и припомню да расскажу. – И, легонько нажимая на плечи, проводила ребят за калитку…

Пусть Костя и жил в большом городе, где всегда можно достать что-нибудь вкусное, но сейчас, покончив с последним пирожком, он был уверен, что никакие торты и пирожные не могут сравниться с этими румяными пирожками.