Текст книги "Неожиданные встречи"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Бесконечные просторы Центрального Казахстана. Справа от шоссе, идущего из Караганды в Алма-Ату, показывается большая одинокая гора Толагай. Вечереет. Возле горы решено устроить бивак. Пока готовят ужин, забираюсь на вершину горы. Тень от нее протянулась на несколько километров по ровной степи, потом растворяется в сумерках, тает. Запевают сверчки. Пора спешить к биваку. Возвращаясь к нему, вижу среди кустиков боялыша и камней на светлом холмике земли небольшой серенький комочек. Он слегка шевелится, вздрагивает, значит, живое существо, чем-то занят, что-то делает. Опускаюсь на колени, осторожно подбираюсь к нему, всматриваюсь и вижу…

Пятого апреля 1905 года в городе Змеиногорске в семье чиновника А. И. Селевина родился мальчик. С ранних лет он стал проявлять недюжинные способности. Родители постарались дать ему хорошее образование. С детства он интересовался природой, юношей начал печатать о ней статьи, заметки. В 1932 году он заканчивает Среднеазиатский университет в Ташкенте, и его оставляют в нем сотрудником. Студентом он каждое лето участвует в экспедициях, изучая животный мир, мечтает об исследовании пустыни Бетпак-Дала, в то время она была буквально белым пятном. В 1932 году его сокровенное желание претворяется в жизнь. Прекрасный организатор, необыкновенный энтузиаст, он проводит одну за другой экспедиции в Бетпак-Далу и привозит богатые материалы. Прекрасные организаторские способности, предельная ясность его мыслей в сочетании с оригинальностью изложения всегда покоряли его аудиторию. На лекции Селевина приходили многочисленные слушатели с других факультетов.

Он был очень общителен, образован, знал французский, английский, немецкий языки, свободно говорил на узбекском и казахском. В 1936 году ученым советом Ташкентского университета без зашиты диссертации В. А. Селевин был единогласно утвержден в ученом звании кандидата биологических наук. К тому времени он опубликовал более ста печатных работ. Летом 1938 года в очередной экспедиции в Бетпак-Далу он нашел необыкновенного зверька. Полный радужных надежд и творческих планов, он собирается заняться обработкой привезенного материала, но вскоре заболевает и 8 ноября 1938 года неожиданно умирает в возрасте тридцати трех лет. Недуг давно подтачивал его здоровье, но, как бывает с самоотверженными людьми, он никогда не заботился о себе. Такова, к сожалению, ирония человеческой натуры: чем ценнее для общества человек, тем он сам менее всего дорожит своей жизнью.

Правительство Казахстана, отмечая заслуги В. А. Селевина и его самоотверженный труд, постановлением от 8 февраля 1939 года выносит решение поставить отважному исследователю памятник у ворот пустыни Бетпак-Дала. Выполнение этого решения было задержано Отечественной войной, а потом и вовсе забыто.

А положение неведомого зверька в мире животных долгое время ученые Алма-Аты не могли расшифровать. Только было ясно, что он относится к отряду грызунов.

В это время крупнейший зоолог профессор С. И. Огнев, работавший в Москве, случайно обнаружил череп этого зверька и сразу установил, что он принадлежит представителю неизвестного науке не только вида, но рода и даже семейства.

Напомним читателю, что все виды животных объединяются по степени родства в роды, затем в семейства и в классы. Для зоологии это открытие было мировой сенсацией, так как если неизвестные виды млекопитающих еще кое-когда находят, то новые роды – уже необыкновенная редкость, а семейства установлены и известны давным-давно.

О заключении С. И. Огнева случайно узнали алма-атинские зоологи, сотрудники Института зоологии. Поспешив, опередили профессора, опубликовав описание нового семейства, нового рода и нового вида, назвав его боялышной соней (Селевиния бетпакдалензис). Боялышной ее стали называть, поскольку типичным местом ее обитания были каменистые пустыни, поросшие боялышем. Зверек оказался редким, был помещен в Красную книгу, так как образ жизни его плохо изучен.

И вот боялышная соня передо мною, маленькая, сверкающая черными глазками. Не обращая на меня никакого внимания, торопливо передними лапками, похожими на крошечные ручки человека, перебирает добычу – большую кобылку, с очевидным удовольствием опытного гурмана пожирает ее.

Я вытаскиваю из полевой сумки маленький сачок: сейчас накрою им это тщедушное создание, поймаю, посажу в банку, увезу в город, понаблюдаю за его поведением и навыками. Сколько времени желал с ним повидаться и наконец встретился. Но рука с сачком, занесенная над зверьком, повисает в воздухе… Имею ли я право лишать свободы зверька, его привычной обстановки, выживет ли он, плененный человеком даже из самых добрых намерений?

В это время зверек-крохотуля, закончив трапезу и почистив мордочку, все же обратил на меня внимание, неторопливо повернулся и забавно, слегка подпрыгивая, засеменил к ближайшему кустику боялыша.

– Будь здорова, боялышная соня! – закричал я радостно, ликуя от того, что сохранил ей свободу и победил в себе чувство профессиональной любознательности. – Живи, здравствуй, плоди себе подобных. Да пусть убережет тебя судьба от голода, ненастья и множества врагов!..

– С кем вы там разговаривали в темноте? – спросили меня обеспокоенные мои спутники, когда я возвратился на бивак и подсел к огоньку костра, на котором булькал чайник.

– Да так! Вздумал вслух порассуждать сам с собой, – отшутился я, одновременно думая о том, что память о В. А. Селевине все же увековечена и в честь его названа одна из улиц Семипалатинска.

Сейчас боялышная соня стала еще более редкой и никому более на глаза уже не попадается.

КОЛЮЧАЯ ЛЕПЕШКА

Долгая и утомительная дорога по пескам вдоль железнодорожного пути надоела. Нас манит сверкающая за ним синевой полоска западной оконечности озера Балхаш. День кончается, и пора остановить машину, остудить мотор, осмотреться. Но едва я вышел из нее, как почувствовал, что земля подо мною чуть хрустнула и стала оседать, а одна нога внезапно провалилась почти по самое колено. Из неожиданно образовавшейся ямки выскочил длинноухий большеглазый зверек на длинных задних ногах и заскакал вокруг, размахивая длинным хвостиком с ярко-белой кисточкой на самом кончике.

Это был большой тушканчик.

Он не стал убегать, а затаился вблизи, замер, поглядывая на нас большими черными выразительными глазами, поднял длинные ушки, потом тесно прижал их к спинке. Я почти вплотную подошел к нему. И он, глядя со страхом на меня и едва-едва шевеля длинными черными усами, не двинулся с места, будто собираясь со мною познакомиться. Поведение его меня озадачило. Но, увидев собаку, тушканчик взметнулся и поскакал по пустыне, размахивая белым платочком на кончике хвоста.

В том месте, где я провалился, оказалась норка. В ней лежали три слепых, очень забавных, таких же длинноногих, как и их мать, детеныша. Я взял их в руки. Несмышленыши тесно прижались к руке, чувствуя ее тепло.

Разглядывая тушканчиков, краем глаза я неожиданно увидел рядом с собою их мать. Пришлось зверьков быстро положить обратно. Тушканиха примчалась к норе и, насторожив свои длинные ушки, стала вглядываться в непрошеных посетителей выпуклыми черными глазами. Потом заскочила в свое убежище, быстро-быстро мордочкой выгладила его ход, убрала лишнюю землю, разровняла постель и уложила на нее своих детей. Затем выскочила наверх, опять внимательно поглядела на меня, почистила мордочку, обскакала вокруг своего жилища и снова скрылась. Но ненадолго. Опять выбралась наверх, будто желая узнать, что мне здесь, собственно, надо, возле ее дома с маленькими детками. Но я стоял смирно, и мы расстались друзьями.

Мне очень понравилось поведение тушканчика и его осмысленные действия.

– Какой милый зверек! Вы подумайте, какой красавец! – восхищался Юрий. – А какие глаза, сколько в них материнского чувства, тревоги за детей, озабоченности! Нарисовать бы ее с длинноногим детенышем вместе, – продолжал художник, вспоминая встречу с тушканчиком. – Ну чем не мадонна?!

Место для нашей остановки мне показалось отличным. Вот только везде всякие норы, но необязательно, чтобы из каждой полезли на нас блохи. К тому же блох много видов, и каждый вид специфичен, приучились пить кровь большей частью представители одного вида.

Быстро разгорается костер из саксаула, закипает чайник. В жару только горячий чай утоляет жажду. Разостлан тент для еды. Но едва я уселся на походный стульчик, как рядом что-то зашипело, забулькало, тоненькой струйкой под землю посыпался песок, обнажая вход в нору. Из ее темноты блеснула пара черных глаз.

Кто там такой? Придется откопать хозяина норки. Два-три взмаха лопаткой – и на нее вместе с песком сваливается совсем неожиданное существо, плоское, как лепешечка, розовое, сверху утыканное короткими и редкими шипами, расположенными в несколько правильных продольных рядков. Настоящая пластмассовая щетка для головы! Снизу лепешки торчало пять коротеньких культяпок, одна из которых как будто была головой, а остальные четыре – ногами. Ни глаз, ни рта на голове различить было нельзя.

Розовая лепешка не подавала признаков жизни. Но едва я прикоснулся к ней пальцем, она резко вздрогнула, чуть поддала туловищем кверху и слегка пискнула. Я невольно отдернул руку.

А из норы еще громче зашипело и забулькало, показалось еще несколько таких же розовых лепешек, высунулась остренькая мордочка большеухого пустынного ежика.

– Вот, еще одна мадонна! – говорю я Юрию. – Что-то они сегодня нам часто встречаются!

Жаль беспокоить почтенное семейство, придется прикопать норку, а самим подвинуться дальше…

В пустыне часто встречаются ежи. Как-то мой фокстерьер Кирюшка под валежиной крупного саксаула отыскал ежа и, как всегда, устроил по этому поводу истерику. Не удержался, несколько раз схватил зубами, оцарапал пасть. Ежик вскоре с нами освоился. С аппетитом съел предложенного ему крупного жука – златку-юлодию, с неменьшим старанием и охотой слопал двух скорпионов. Но от жука-чернотелки отказался, пренебрег и ящерицей – сцинковым гекконом.

На еже оказалась уйма клещей разных возрастов. Пять крупных, размером с фасолину, напившихся крови, сидели между иголками. В этом отношении ежик занимает своеобразное место среди кормильцев этих кровососов. Обычно взрослые клещи нападают только на крупных животных. Когда же в пустыне мало или нет крупных животных, клещей спасают ежи. Как и следовало ожидать, ежику не понравилась операция удаления клещей, но съел он их всех, напитался собственной кровью с превеликим удовольствием…

Соседи нашли возле дома ежа. Прямо на улице, почти на асфальте, по которому ежесекундно мчались автомашины. И принесли его нам. Как он очутился в городе? Наверное, кто-то привез его из пустыни, побаловался, поразвлекался и бросил. А он, бедняжка, попав в незнакомую среду, оказался совсем беспомощным в новой обстановке. Да и как в ней освоиться, когда она так далека от родной стихии.

Еж оказался недоверчивым. Но он был очень голоден, и запах колбасы и молока на него быстро подействовал. Колючий комочек быстро расправился, высунул подвижный нос с длинным рыльцем, а за ним и голову с большими ушами.

В первую же ночь еж устроил в кухне погром: забрался на стол, разбил стакан, уронил графин с водой, сбросил на пол кастрюлю, никому не дал спать спокойно. На вторую ночь погром повторился. Пришлось предпринимать меры предосторожности. Кухня более всего нравилась ежу, и он предпочел ее другим комнатам.

Днем ежа было трудно разыскать. Как потом оказалось, он забирался под холодильник. Шум и вибрация электромотора его не смущали. Он быстро освоился с человеческим жилищем. Мы же с удовольствием заметили, что из кухни исчезли тараканы. Эти пройдошливые насекомые за полтора года завладели нашим большим новым трехэтажным домом, как только он был заселен, и изрядно всем надоели. Все жители дома клялись, что приехали без тараканов на новые квартиры, и все же непрошеные шестиногие жильцы удивительно быстро заявили о своем присутствии.

Вскоре наш еж стал предметом восхищения соседей. И нам пришлось, уступая их просьбам, давать нашего колючего друга напрокат. После общего признания достоинств ежа кое-кто обзавелся собственными истребителями тараканов.

Все было бы хорошо, если бы ежи не проявляли свою шумную деятельность в то время, когда человеку полагалось спать, и если бы хоть немного эти животные пустыни были чистоплотнее. Что поделаешь, изменить суточный ритм своей тысячелетиями установленной жизни они не могли.

На пастбищах ежи очень полезны, так как уничтожают кобылок, гусениц бабочек. Когда же где-либо происходит массовое размножение кобылок, в том числе и тех, которых называют саранчой, ежи сбегаются со всех окрестностей, принимаясь дружно истреблять врагов пастбищных растений.

Ежи всеядны. Они не упускают случая перекусить ящерицей, нападают на змей, едят каракуртов, скорпионов, фаланг. И обладают удивительной и универсальной стойкостью к ядам. У них немало врагов. Каким-то образом их поедают лисицы. Орлы убивают ежей, бросая их на землю с большой высоты. Возле орлиных гнезд всегда много останков ежей. В короткие летние ночи ежи выходят на охоту до наступления сумерек и попадают в лапы хищным птицам.

Днем ежи пережидают жару где-нибудь под кустиком в наспех выкопанной ямке. Поэтому увидеть это животное при солнечном свете невозможно. Наша собака всегда ухитрялась находить ежей, и, если бы не она, вряд ли нам пришлось бы с ними встретиться.

Вспоминаю одну из таких встреч.

Изнемогая от жары, собака плетется сзади по горячей пустыне, стараясь держаться в тени, падающей от моего тела. Эта тень коротка, так как солнце почти в зените. И вдруг пес метнулся в сторону, промчался с десяток метров и сунулся под куст. А там что-то задвигалось и зашипело, собака отскочила назад и снова бросилась.

«Уж не змея ли там! – подумал я. – Как бы не ужалила!»

Оттащил фокстерьера в сторону, приподнял палкой ветки кустика. Никого там не увидел. Сунул палку в мягкую землю – и среди пыли кто-то зашевелился, потом показался колючий комочек-шарик. Ага, вот кто мне повстречался!

Как и следовало ожидать, фокстерьер устроил истерику, завыл, стал бросаться на добычу, пытаясь схватить ее зубами, и, конечно, поцарапал морду. Сколько раз он встречался с ежами и все никак не мог смириться с недоступностью этого животного.

Я засунул ежика в мешочек, принес к машине, привязал собаку, выпустил на свободу зверька, поставил перед ним мисочку с водой. Но ежик лежал неподвижно, разворачиваться не желал и только еле-еле, ритмично, в такт дыханию, шевелились на его теле иголочки.

Вскоре он осмелел, высунул черный нос, облизал его розовым язычком, показал один глаз и большое ухо. Тогда я заметил громадного, размером с крупную фасолину, напившегося кровью клеща. Он сидел на самой спинке. Бедный еж! Его защитный костюм, оказывается, был не столь уж и совершенен. Среди иголочек клещ неуязвим и для самого хозяина.

С большим трудом я вытащил пинцетом самку-кровопийцу. На нижней поверхности ее тела сидел самец. Он казался совсем крошечным, в несколько раз уступая своей подруге по размеру и по весу. У иксодовых клещей самцы только тогда оплодотворяют самку, когда она основательно напьется крови, то есть будет с приданым, обеспечивающим процветание будущего многочисленного потомства.

Операцию по удалению клеща, проделанную мною из добрых чувств к нашему пленнику, ежик воспринял как акт недружелюбия и так обиделся, что до самой ночи не показывал носика и не желал разворачиваться. Но когда все улеглись спать, пробудился, но не убежал от нас, а проявил бурную деятельность: принялся швырять из стороны в сторону пустую консервную банку, покатал по земле пустую бутылку, крутился возле нашего бивака почти половину ночи. Потом исчез.

Еж проявил немалую сообразительность: определил, что мы все спим и, следовательно, для него неопасны. Обнаружил и любознательность: ушел от нас, только когда основательно познакомился с биваком.

Доверчивость пустынного ежа к человеку, с которой он осваивается в его жилище, способность без видимого ущерба для себя переносить неволю – поразительны, и мне не раз думалось, что, возможно, в очень давние времена этого симпатичного зверька держали при себе наши древние предки. Он очень исправно охотился на мышей, завзятых врагов пищевых запасов человека, и, кроме того, возможно, уничтожал змей, случайно заползавших в жилище человека, а также вызывал невольную симпатию своим добродушием, веселым нравом и непосредственностью.

В ПОИСКАХ УБЕЖИЩА

После нескольких дней скитаний по пыльным дорогам жаркой пустыни мы наконец добрались до реки, берега которой поросли разнолистным тополем-турангой, ивами и тамарисками. Все обрадовались реке и немедленно забрались в воду. Нашему примеру последовал бравый фокстерьер, изрядно уставший от безуспешной охоты на ящериц и перетаскивания к биваку тяжелых черепах. Река, прохладная вода, тень под турангами казались нам раем после изнурительной пустыни. Наступил вечер. Жестокое солнце скрылось за вершины скалистых гор, чуть повеяло прохладой, влагой, и тогда… И кто мог ожидать, что в небольшой рощице прибрежных кустиков и деревьев пряталось несметное полчище комаров. С остервенением они набросились на нас. Как нарочно воздух застыл, потворствуя разбойничьему налету наших мучителей.

Мой пес, неизменный спутник путешествий, недоступный комарам из-за грубой шерсти, защищал только единственное уязвимое место – всегда влажный нос, ежеминутно щелкая пастью и пытаясь изловить гнусных кровопийц. А утром почему-то забрался под машину и там, подняв голову кверху, стал ворчать, будто выражая неудовольствие из-за комаров и ожидая спасительного ветра. Но вскоре я понял, что ошибся: дело не в комарах. Собака почуяла кого-то, забравшегося под машину.

Пришлось заняться расследованием и присоединиться к своему фокстерьеру, благо мой «газик» был высок и под него легко забраться. Вскоре я разглядел крошечную летучую мышку – карликового нетопыря. Она висела, по обычаю своего племени, вниз головой, прицепившись ножками к шероховатой поверхности днища кузова и закутавшись, как плащом, своими крыльями. Откуда она прилетела к нам и почему нашла для себя укрытие под машиной?

Опасаясь, что настойчивый в охотничьих подвигах фокстерьер может добраться до крошечного и беспомощного зверька, я взял его в руки и перенес в кузов машины, где он тотчас же прицепился своими острыми коготками к потолку.

На следующий вечер, наученные горьким опытом, мы заранее натянули полога и забрались в них на ночь. Над пологами крутились и с негодованием визжали сотни кровопийц, безуспешно протыкая своими острыми хоботками марлю. А наш друг, милый крохотный нетопырь, без устали летал возле пологов, совершая ловкие пируэты в воздухе и собирая обильную добычу на свой ужин.

Все три дня стоянки у реки карликовая летучая мышка не покидала нас и на день устраивалась на одно понравившееся ей место на потолке кузова машины. Представляю, какое множество комаров истребил этот маленький зверек!

Собираясь в путь, я бережно перенес нашего спасителя от комариной нечисти на ствол каратуранги. К сожалению, рощица этих деревьев была молода, и на ее стволах не нашлось подходящего убежища: ни дупла, ни заметной расщелины. Взять с собою летучую мышку я не решился, опасаясь лишить ее привычной природной обстановки, к тому же изобилующей комарами.

Как жаль, что мы не дошли до того, чтобы развешивать в тугаях и вообще в комариных местах специальные убежища-домики для летучих мышей. Как-то, просматривая американский журнал «Национальная география», я нашел там упоминание о Международном обществе защиты летучих мышей, находящемся в штате Техас. Они рекомендуют домик для приюта летучих мышей. Адрес этого Международного общества такой: Bat Conseration International (BCI) Box 162603, Austin, Texas, 787116, U. S. A.

ВЫХОД В СВЕТ

Экономя время, мы мчимся без остановок к Балхашу, даже завтракали на ходу. Пустыня пожелтела, над ней полыхает жаркое солнце, столбик ртути термометра на лобовом стекле автомобиля переваливает за отметку сорок градусов; местами расплавился асфальт, блестит черной жижей, и машину, влетевшую в нее, притормаживает. Угодили же в такую погоду! Водители машин отсиживаются в тени у колодцев и арыков. От перегрева быстрее выходит из строя резина. Мы же, невольники, торопимся.

Медленно и однообразно тянется путь по асфальту. Взлетит кобчик, помчится за жаворонком. Мелькнет у дороги суслик и спрячется в свою нору. По горячему асфальту пробежит ящерица, попадается раздавленная машиной змея. Какой шофер упустит возможность расправиться с несчастным пресмыкающимся, оказавшимся на его пути. И вдруг на обочине сидит совсем белый суслик. Мелькнул и скрылся в своем убежище. Трудно ему, бедняжке, такому заметному среди своих сородичей. Да и врагам виден.

Я рад тому, что мы едем без остановки. В такую жару невыносимо стоять на месте. Через открытое лобовое стекло обдувает ветер. Жара не спадает до самого вечера. Потом солнце зависает прямо на пути над лентой асфальтированного шоссе, и отблеск его от дороги и от капота машины слепит глаза.

Темнеет. Доносится тяжелый запах сероводорода. Наконец из-за пологих каменистых горок показывается сине-зеленая полоска озера Алаколь в окружении широкой каемки белых, покрытых солью берегов. Оно когда-то было продолжением Балхаша, теперь же отделилось, и уровень его сильно упал.

Пора становиться на ночлег. Мы съезжаем с дороги и, проехав около полукилометра, останавливаемся на вершине холма над простором безжизненного умирающего озера[2]2
  Это было примерно лет двадцать назад. В 1996 г. залив Алаколь совсем исчез, высох и белеет большим сухим ярко-белым пятном.


[Закрыть]. Запах гниющих водорослей портит настроение. Зато как хорошо утром! Ветер изменился, отнес в сторону озерные запахи, воздух чист, свеж, и, хотя на термометре уже под тридцать градусов, жары будто нет.

Я давно заметил, что у сидящего за рулем зрение всегда работает с напряжением, не в пример разомлевшим от однообразного пути пассажирам.

– Посмотрите, – говорю я своим спутникам. – Сбоку дороги будто две птицы большие движутся.

– Нет никаких птиц, мерещится вам, это камни! – отвечают мне.

Машина едет быстро, и через несколько секунд действительно рядом с дорогой я вижу двух больших уток-пеганок. Они идут в некотором отдалении друг от друга, а между ними ровной цепочкой тянутся восемь птенчиков-пухлячков. Взрослые птицы-родители хотя и шагают степенно, но с тревогой поглядывают в нашу сторону, у пухлячков же ножки семенят с необыкновенной быстротой.

Я невольно загляделся на мирное семейство: большая, жаркая и почти мертвая пустыня под синим небом, далеко за холмами – белая полоска Балхаша, и утки-пеганки со своим выводком и с извечными родительскими заботами.

У этих пеганок такое сейчас важное событие! Где-то вдали от озера, в покинутой норе лисицы, утки вывели свое потомство, и вот теперь происходит первый выход в свет молодежи, переселение в родную стихию.

С фоторужьем тихо крадусь вслед за трогательной процессией, а бедные утки от волнения раскрывают красные клювы, одни из них приседают на ходу, подают какой-то сигнал опасности, и восемь пар крошечных глаз на пестрых головках, поблескивая, с тревогой смотрят на меня.

Сюжет для фотографии очень интересный, такое встречается раз в жизни, и мне бы подойти поближе, да снимать и снимать. Но, право, совестно и жаль тревожить беззащитных крошек и их родителей, откуда им знать, что у меня самые добрые намерения. Столько опасностей угрожает бедным птенцам, прежде чем они станут взрослыми. Вот и сейчас может объявиться в небе коршун, или из-за куста выскочит лисица. Подожду лучше на бугре, пока трогательная компания доберется до воды. Бог с ней, с фотографией, видимо, неважный из меня фотоохотник!