Текст книги "Неожиданные встречи"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

ВСЕМИ ПРЕСЛЕДУЕМЫЙ

В урочище Карачингиль мое любимое место – гладкая глинистая площадка-такыр среди зарослей чингиля, лоха и тамариска. Она близка от дороги, идущей на кордон, и, проходя мимо, я наведываюсь к ней. На чистой площади такыра приятно посидеть и отдохнуть после хождений по колючим зарослям тугаев. Кроме того, здесь все как на ладони, видно, какие следы оставили косули, барсуки, лисицы и зайцы. Особенно – зайцы. Им очень нравится этот такыр, и уж вокруг него их, наверное, больше чем где-либо.

Моя собака Зорька на такыре обеспокоена: всюду зайцы, со всех сторон раздается глухой топот мягких лап о твердую землю, она гоняется за ними с жалобным воем, потом, изрядно намотавшись, изнемогая, с высунутым языком, плетется ко мне и падает на землю, стараясь уместиться в короткой тени от моего тела.

Я никак не могу понять, почему возле такыра так много зайцев.

Сегодня тяжелый день. Только поздно вечером я освободился. Быстро темнело. Загорелась яркая луна. По мягкой пыльной дороге мои шаги бесшумны, и поэтому мне хорошо слышны шорохи. А их множество. Тугай пробудился, и все его ночные жители оживились, обрадовались наступлению ночи.

Вот и такыр. Он сияет от лунного света и среди темных зарослей сверкает, будто озеро. По привычке я сворачиваю к нему и останавливаюсь. По светлой площадке колышутся едва заметные и неясные силуэты. То сольются вместе, то разойдутся в стороны. Иногда они замрут, не шевелятся, иногда неожиданно замелькают в какой-то воздушной пляске. И все это бесшумно: над такыром, озаренным луной, царит тишина. Странный такыр с силуэтами-тенями кажется каким-то нереальным, и я будто вижу его не наяву, а во сне.

Зачаровало меня необычное видение. Но пора очнуться, узнать, в чем дело. Начинаю всматриваться и постепенно все узнаю, все понимаю. Оказывается, по такыру носятся зайцы. Некоторые из них дерутся, колотят друг друга ногами. Здесь что-то вроде стадиона, на котором разыгрываются заячьи турниры. Об этом я нигде никогда не слышал и не читал.

Ну что же. Такыр удобен для этой цели, на нем хорошо видно вокруг, и врагу не подобраться незаметно. Вот и сейчас, едва хрустнула ветка под моими ногами, как тени-силуэты все сразу застыли, множество ушей поднялось кверху, и множество глаз уставилось в мою сторону. Еще мгновение – и никого не осталось. Будто всех ветром сдуло. Опустел такыр, продолжает светиться тихим озером среди темных тугаев…

Во время путешествия по каньонам Чарына вдвоем со спаниелем Зорькой я часто встречал зайцев. Особенно когда среди нагромождения скал по пути оказывался небольшой тугайчик. Один такой тугайчик неугомонная Зорька тотчас же отправилась обследовать: здесь была настоящая светлая земля, по которой так приятно ступать лапами, а не жесткий щебень да острые скалы. Дел для собаки масса. Всюду надо понюхать, под каждый листик, в каждую норку засунуть свой нос, а если встретится ящерица, то непременно погнаться за нею, а потом, фыркая и ожесточенно работая лапами, попытаться откопать ее из убежища. Больше всего хлопот доставляли свежие следы зайцев. Ну а если заяц выскакивал из укрытия – тогда раздавался жалобный лай, нет, не лай, а скорее плаксивое завывание.

Один заяц лежал под кустом совсем близко от нас. А когда, не выдержав, вскочил, собака взвыла как-то особенно плаксиво. Еще бы, какое оскорбление! Устроился почти рядом, да еще и притаился. Помчалась за ним, сбилась со следа, пока же его распутывала, заяц, взобравшись на каменную горку, остановился и стал внимательно и, как мне показалось, без всякого страха следить за странным созданием с неимоверно длинными ушами, некстати попадавшими на бегу под передние лапы.

В общем, что поделаешь, забот у моего друга было по горло!

В одном из тугайчиков каньона Чарына под кустом терескена, куда заглянула Зорька, раздался громкий негодующий крик. На мгновение собака замешкалась, я же успел вовремя схватить ее за ошейник и увидел… совсем маленького зайчонка. Он, очевидно, недавно родился, быть может, всего лишь день назад, серенький пушистый клубочек с маленькой белой отметинкой на лбу, сжался, запрокинул на спинку ушки, зажмурился. Осторожно я положил зайчонка на ладонь. Сердечко малыша билось невероятно часто, тельце мелко дрожало. Сколько страха и жажды жизни чувствовалось в этом тщедушном малыше!

Осторожно я уложил зайчонка на прежнее место, под куст терескена, погладил и, придерживая собаку, стал отступать. Щелки глаз зайчонка раскрылись, показались большие темно-карие глаза, на головке неожиданно выросли торчком длинные тоненькие ушки. Но вот они прижались к затылку, глаза снова стали шелками, комочек теснее прижался к земле и замер.

– Будь здоров, зайчонок! Расти, набирайся сил!

Но моя Зорька негодовала. Подумайте – какое кощунство! Отобрать у нее добычу и еще к тому же грубо тащить за ошейник по всему тугайчику от куста терескена.

Новорожденные зайчики обычно лежат поодиночке в укромных уголках. К ним наведываются зайчихи. Каждая мать кормит необязательно своего собственного зайчонка, а просто первого попавшегося по пути. Поэтому зайцы воспитывают свое потомство сообща. Молоко зайчих очень концентрированное, и, получив порцию, зайчонок сыт несколько дней, лежит, не шелохнется, не выдает себя врагам. А недругов – масса, и много беззащитных зайчат погибает в это трудное время их формирования…

Узенькая полоска из таволги и кустарников – эфедры и терескена – вьется вдоль берега Чарына. Пригревает солнце, начинается жара. Совсем близко выскакивает заяц, потом, успокоившись, не спеша ковыляет от кустика к кустику, останавливается. Приподнявшись, внимательно оглядывается. Зорька взяла след, но куда ей! Теперь в азарте не может как следует принюхаться.

Пока собака путается в следах, заяц далеко. Потом исчез куда-то, как сквозь землю провалился. Должно быть, ушел. Но когда спаниель скрывается впереди, заяц выкатывается шариком из-под ног и бежит в обратную сторону.

Какой смелый! Подпустил так близко собаку, проскользнул мимо человека, выдержал, не дрогнуло заячье сердце.

– Доброго пути! – машу ему рукой. А он уже сидит на пригорке как ни в чем не бывало, посматривает на меня, поблескивает глазом…

В жаркое время дня заяц-песчаник становится строго ночным животным. Да иначе и нельзя, особенно в песчаной пустыне, когда песок так нагрет, что обжигает руку, прикоснувшуюся к его поверхности. Вот из-под куста саксаула, напуганный моим приближением, выскочил заяц, промчался по барханам и исчез за горизонтом. Оказывается, заяц под кустом с его западной стороны выкопал ямку и улегся в ней поудобнее на день. Но потом, когда солнце перешло на юг, переселился на северную сторону. В тени ему не только прохладнее, но и спокойнее: он незаметен. Но как необычны отпечатки лап убежавшего зайца: следы задних ног точно поставлены в ямки следов передних. Покажите рисунок этих следов охотнику из европейской части России, где обитает заяц-беляк, и он ни за что не поверит, что так могут наследить зайцы. Не только не поверит, но и подумает, что над ним вздумали посмеяться.

Наверное, в том месте, где прикоснулась передняя лапка, сдвинут самый горячий поверхностный слой песка, и уж если обжигать передние лапки, пусть прохладнее будет задним. Во всяком случае, в холодное время года заяц-песчаник никогда так по песку не бегает.

В пустынях Средней Азии прежде было очень много зайцев-песчаников, и при изобилии сайгаков, джейранов, горных козлов и горных баранов на них никто не охотился.

Ботаник П. Массагетов, совершивший путешествие в 1921 году на двухколесной повозке от Семипалатинска до Ташкента, так рассказывает в своей книге о зайцах в пустыне Мойынкум (Заветные травы. М., 1985): «Дальше на север наш путь проходил буквально через царство зайцев. Их было необыкновенное множество. Они выскакивали из кустов, из-за бугров, повсюду виднелись протоптанные ими тропы… охота на зайцев проста: сядет охотник у заячьей тропы за кустом с палкой, заяц проскочит, он его палкой бац! – и в сторону. Одну тропу обработал, на другую переходи». Сопровождавший его человек запретил стрелять зайцев, чтобы не тратить зря патронов. Так при помощи палки он принес на ужин четырех зайцев.

Сейчас зайцев стало мало, и не только из-за охотников. Очень сильно сказывается на численности этих животных большая нагрузка на пастбища. Зайцы стали редки и осторожны, и кое-кто из браконьеров начал охотиться на них ночью с автомашин с включенными фарами.

Картину, подобную той, которую я застал на такыре, вряд ли теперь увидеть.

В те же самые богатые дикими животными времена мне удалось хорошо поохотиться на зайцев в урочище Бартугай. Только не с ружьем.

Выхожу рано утром. Всего лишь несколько шагов – и дорогу перебегает перепуганный зайчонок. Другой, развесив уши, мчится наискось, останавливается на секунду, смотрит на меня коричневым глазом и ныряет в кусты. И всюду зайцы… Но все зря. С фоторужьем нелегко охотиться, из него труднее «подстрелить» зайца, чем из обычного ружья, и, чтобы сделать снимок, надо подойти значительно ближе и прицелиться тщательнее, а кроме того – успеть навести резкость и подобрать диафрагму. И все же, считая «настоящую» охоту (если ее так можно назвать) жестоким развлечением, я рад своему предназначению бескровного охотника, хотя удача меня не так часто радует. Вот и сейчас все утро ношусь по зарослям серой полыни, терескена и тамариска, вспугиваю множество зайцев, но ни к одному не могу подобраться близко, все снимки сделаны издалека, мелкие. Многие зайцы, завидев меня, перебираются в тень кустов, считают, что спрятались, дурачки. Но характерный силуэт животного прекрасно виден даже с большого расстояния.

Но вот наконец посчастливилось. У кустика застыл явно доверчивый и неопытный глупышка. Осторожно, плавно, стараясь не шуметь, приближаюсь к нему. Вот он совсем близко, слышит шаги, усиленно шевелит усами, но ему чудится опасность совсем с другой стороны, и он поворачивается ко мне спиной. Хотя бы и такой сделать снимок. Несколько раз щелкает затвор. Но вот наконец заяц повернулся, выскочил на чистое место.

«Какой будет отличный снимок», – радуюсь я, но рукоятка затвора останавливается – кончилась пленка. Какая досада!

Поднимается солнце и начинает нещадно греть землю. По телу струится пот. Тугай погружается в дневную дремоту. Зайцы прячутся в непролазные заросли облепихи. Теперь надежда на вечер.

Стоит ли ходить попусту по тугаю, задерживая дыхание, полусогнувшись, ползти или, едва-едва передвигая ноги, медленно подкрадываться? Нет, я теперь изберу другую тактику. И, облюбовав кустик, устраиваюсь в его тени у большой поляны на краю леса. Жара начинает спадать. Замолкли несносные цикады. Перекликнулись фазаны. Мелодично запела совка-сплюшка. Один за другим выходят на поляну зайцы и не спеша по ней ковыляют. Мне кажется, я неудачно выбрал место. Вот там, в стороне, сколько зайцев, а возле меня – никого. И я перебираюсь под другой кустик. Но на покинутом мною месте появляется заяц и, приподнявшись столбиком, долго и внимательно смотрит в мою сторону.

Томительно тянется время. Зайцы всюду, только не рядом. Но «счастье копится», один совсем близко подошел ко мне. Поспешно делаю снимок за снимком и вдруг краем глаза замечаю что-то похожее на желтый камень, совсем рядом со мною. Ведь здесь не было никакого камня. Да это заяц! В двух метрах! Вот удача. Не упустить бы! Медленно-медленно передвигаю фоторужье, навожу резкость, но заяц не входит в кадр. Через объектив вижу, как он, вытаращив глаза, с удивлением смотрит на меня. Но недолго. Понял, рванулся со всех ног, пугая остальных. Вся поляна мгновенно опустела. Впрочем, ненадолго. Один за другим выбираются из зарослей зайцы, подходят ко мне, останавливаются, таращат глаза, шевелят ноздрями, топорщат усы, спокойно позируют и не спеша уходят. Заячья фотография работает вовсю!

Когда солнце садится за скалистые горы и глубокая тень закрывает Бартугай, число визитеров полянки становится еще больше. Но я не жалею, что уже нельзя снимать. И без того я стал обладателем множества фотографий. Охота на зайцев закончилась удачно.

НЕУГОМОННЫЕ ПЕСЧАНКИ

Однажды в глухой и безлюдной пустыне Сарыесик-Атырау, на берегу крошечного озера близ Балхаша, я увидел большую, почти голую песчаную гору. Она была вся покрыта нежным узором ряби. Судя по положению и форме, гора-бархан медленно передвигалась к востоку, в сторону преобладающих в этой местности ветров, засыпая низкий берег озерка, кустики солянок и тростники. Среди песка всюду виднелись следы когда-то пышной растительности: обнаженные корни растений, их голые стволы.

Странной показалась эта гора. Домашних животных в этом глухом месте не было, а раз песок отправился путешествовать, значит, кто-то уничтожал растения, корни которых держали в плену бархан и мешали разрушительной работе ветра.

Внимательно обследовал бархан. Оказывается, на его склонах жили зверьки – большие песчанки, самые распространенные жители пустыни.

Песчанки – грызуны. Размером они с большую серую крысу и немного на нее похожи, только светлее, да хвостик на конце с небольшой кисточкой. Еще они, пожалуй, симпатичнее крыс. Живут песчанки чаще всего в песчаных, реже – каменистых пустынях, за что и получили такое название. Они обязательно селятся колониями, при этом так сильно изрешечивают землю норами, что пройти через городок этих животных, не провалившись несколько раз по колено, невозможно. Бывает, лошадь на скаку ломает ногу, попав в нору этого грызуна. Они неглубоки и располагаются во влажном слое песка. Норы переплетаются беспорядочно, образуя сложную систему лабиринтов. Жилых нор среди них немного, все остальные запасные.

Питается песчанка листьями и тонкими веточками кустарников и трав. Очень любит саксаул, боялыш, разные солянки, терескен, не брезгует и остальными растениями. На саксаул забирается легко, почти как белка, срезая своими острыми зубами веточки, которые тотчас же несет в свое жилище. Саксаул, кронируемый песчанками, становится узловато-корежистым.

Зоологи считают песчанку типично растительноядным животным. Но я не раз видел, как они пожирают песчаных тарантулов, ловко раскапывая их норки, при случае лакомятся и кобылками.

Песчанки – заботливые хозяева. Они нередко заготавливают корм в стожках, которые после просушки заносят в норы.

Воду никогда не пьют и в ней не нуждаются даже в самое жаркое время года.

Когда подходишь к колонии песчанок, то уже издалека слышишь пересвист этих зверьков. Они зорко стерегут свои колонии от врагов и, едва только увидят лисицу, волка или человека, тотчас же издают тревожный сигнал и опрометью бросаются в норки, поднимая облачко пыли.

Когда песчанок много, они, объедая растения, оголяют пустыню, и без того слабо покрытую травами и кустиками. Съели они и растения, покрывающие заинтересовавший меня бархан, лишив его защиты, отправили его путешествовать по ветру.

Ночью зверьки спят, деятельны же днем. Но в самые жаркие часы летнего зноя скрываются в своих прохладных хоромах.

Иногда песчанок настигает эпизоотия, и они вымирают. Но хуже всего, когда начинается заражение чумой. Тогда соседство с ними очень опасно для человека, так как на него эта болезнь может перейти при участии блох. Вспоминается одна встреча с этими несносными насекомыми.

Большие барханы, которые виднелись в стороне от дороги, удалось осмотреть только на обратном пути. Подъехать к ним близко невозможно: дорогу преграждали пески.

Оставив машину, идем пешком. Вот и барханы. Большие бугры чистого, перевеянного ветром песка, покрытые рябью, бесконечные, раскинувшиеся до самого горизонта, навевают впечатление простора. Редкие деревца саксаула в страшной схватке с песком и ветром отстаивают свое право на жизнь. Барханы движутся. В одном месте они уходят из-под дерева, и оно повисает на длинных обнаженных корнях или падает, в другом – засыпают его песком. Кое-где освободились потемневшие скелеты теперь уже погибших растений, местами же тонкие зеленые верхушки погребенных деревьев настойчиво тянутся к солнцу. Над ярко-желтыми барханами небо пустыни кажется особенно синим.

В котловине между барханами видны песчанки. Они привстали на задние лапки и вытянулись столбиками. Один зверек прижал передние ножки к туловищу и, вздрагивая полным животиком, запищал мелодично и отрывисто. К нему присоединился другой, но запел тоном выше, третий взял еще более высокую ноту. Здесь, в барханах, песчанок было мало и всюду виднелись пустующие норы: зверьки, видимо, вымирали.

У моего спутника – школьника Коли – зоркие глаза, и он очень помогает мне в поисках насекомых. Вот и сейчас я ни за что не заметил бы на ходу крохотные шевелящиеся точки у выхода старой норы песчанки. Склонился над норой с лупой в руках, и вдруг будто кто-то бросил в лицо горсть песчинок. С неприязнью отпрянул, как только разглядел, что это блохи. Но, чтобы все-таки как следует рассмотреть это сборище, надел на бинокль дополнительную лупу. Теперь можно вести наблюдение с большого расстояния. Коля устраивается подальше от блошиной норы, что-то бормочет и все время почесывается.

– Что с тобой? – спрашиваю я.

– Наверное, блохи забрались и кусают! – ворчит Коля.

Что может быть интересного в этих отвратительных паразитах! Другое дело мчаться с сачком за невиданной бабочкой, или затаив дыхание, на цыпочках приближаться к поющему сверчку, следить, как оса-помпилла охотится на пауков, или, на худой конец, разрывать лопатой муравейник, – все лучше, чем разглядывать этих гнусных кровопийц.

Пока примерно в таком духе рассуждает Коля и, почесываясь, все дальше и дальше отползает в сторону, я рассматриваю в бинокль столь необычное скопление блох. Они небольшие, светло-коричневые, блестящие, с тупой округлой головой и большими прыгательными ногами. Тело у них тонкое, сжатое с боков, а брюшко совсем пустое. Видимо, давно блохи не сосали кровь и сейчас непомерно голодны. Их собралось у самого входа в нору не менее полусотни, они слабо пошевеливают ногами, вяло переползают с места на место и явно греются на солнце в ожидании зверька. Осенью в тени совсем холодно и можно легко замерзнуть. А тут надо в любую минуту быть готовым к спасительному прыжку: вдруг забежит песчанка, и тогда можно будет устроиться в ее мягкой и пушистой шерстке. Вот почему блохи выползли сейчас из норы наружу на солнце.

Но блохи, обитающие на большой песчанке, жительнице наших пустынь, редко кусают человека.

– Поэтому, – говорю я Коле, – перестань чесаться, не нужен ты даже голодающим блохам, и все это тебе только кажется!..

Песчанками кормятся многие хищные звери и птицы. Летом помет волков и лисиц почти целиком состоит из шерсти этих грызунов. Как они их ловят – никто не видел. Разрывать норы – бессмысленно. В сложных лабиринтах, сообщающихся друг с другом, зверьки неуловимы.

Моя овчарка Алчан, с которой я путешествовал по пустыне, все время бесновалась, пытаясь поймать песчанок, и только раз сумела схватить одного зазевавшегося жителя колонии. Но потом она изобрела забавный способ выгонять хозяев жилища наружу. Найдя нору, где под землей затаилась песчанка, пес засовывал голову во вход, раздувал бока и, набрав в легкие воздух, резко его выдыхал. Обычно такой неожиданный фокус приводил в смятение зверька, и он, перепуганный, выскакивал из ближайшего входа, но, впрочем, тут же скрывался в первом попавшемся другом входе.

Несмотря на то что большая песчанка всюду обычна и многочисленна, ее жизнь и особенно поведение, связанное с обычаями, царящими в колониях, плохо изучены. Вспоминаю одно случайное наблюдение.

Выдалась странная погода. Темная мгла поползла по небу, закрыла солнце, и полыхающая жаром пустыня преобразилась. Стало прохладно, не видно миражей-озер. Измученный зноем, обрадованный тем, что исчезли яркие и жаркие лучи солнца, я выбираюсь из-под тента. Вдали зеленеет полоска саксаулового леса. Хорошо бы его проведать.

В этой глухой пустыне у гор Богуты удивительно много песчанок. Колонии этих зверьков на каждом шагу. Обходить их стороной надоедает. Приходится осторожно лавировать между норами. Но разве угадаешь, где находятся подземные галереи! В них проваливаются ноги по колено, а в ботинки забиваются пыль и мелкие камешки.

Между колониями-городками протоптаны отличные тропинки. По ним эти общительные грызуны бегают друг к другу. Вокруг меня на почтительном расстоянии стоят столбиками зверьки и, ритмично вздрагивая животиками, тоненькими голосками ведут хором свою мелодичную песенку.

Едва я приближаюсь к колонии, как хор мгновенно затихает, и все зверьки будто по команде бросаются в норы, оставляя за собой длинные струйки песка. Зато в колониях, расположенных позади [1]1
  Вероятно – впереди. – Прим. верст.


[Закрыть] меня, хор продолжает исполнение, да и те, кто далеко позади, оправились от испуга и тоже запели песенки. Так и передают меня по эстафете от колонии к колонии, и несется над пустыней дружный посвист множества голосков.

Сегодня я с удивлением увидел среди взрослых песчанок множество малышей. Это, видимо, первый приплод года. Среди них есть совсем малютки. Молодь уже вполне усвоила привычки взрослых, во всем подражает родителям, так же, как и они, малыши застывают столбиками и поют в меру сил своих слабеньких легких и нежных горлышек. Чем меньше песчанка, тем тоньше ее голосок, и от этого хор зверьков удивительно мелодичен, приятен и многоголос.

Никогда я не видел столько малышей песчанок, хотя знаю этих грызунов, завсегдатаев пустыни, уже много лет и постоянно встречаюсь с ними во время путешествий. Интересно на них посмотреть – и я усаживаюсь на походном стульчике возле куста саксаула вблизи нор. Придется на полчаса превратиться в неподвижного истукана, пока обитатели подземных галерей успокоятся и приглядятся ко мне.

Проходит несколько минут, и вокруг зашевелились резвые зверьки. Вскоре они забегали в разные стороны, размахивая длинными хвостиками. Те, кто поближе, привстав на задние лапки, долго и внимательно всматривались в меня черными бусинками глаз. Нет, почему-то песчанки сейчас не в меру возбуждены, совсем не такие, как всегда, будто ожидают какое-то событие.

Небо с каждой минутой темнеет, из-за горизонта ползет свинцовая туча, воздух совсем затих, замерли, не шелохнутся растения, и кажется, все сгинуло, спряталось, кроме этих неугомонных созданий.

Песчанок появляется все больше и больше на поверхности земли. Наверное, все, кто был в норах, выбрались наружу. Некоторые еще совсем малы – немногим больше домовой мыши. Другие – под стать взрослым, хотя заметно отличаются от них серой и гладкой шерсткой.

Счастливое и безмятежное детство! Малыши гоняются друг за другом, шалят. Самые смелые подобрались совсем близко к моим ногам. Я для них – неживой, серый и немного страшный то ли камень, то ли пень большого саксаула, неожиданно появившийся у края их поселения. Как и все другие животные, песчанки больше воспринимают движение, чем форму. Но, видимо, уж очень хорошо знакомо все окружающее, и старики долго и с подозрением рассматривают меня, выдерживая почтительное расстояние. Нет, им не нравится этот странный предмет, они склонны держаться от него подальше. Тревожный крик иногда останавливает резвящееся общество, все встают столбиками и, будто по команде дирижера, дружно запевают хором. Но незнакомый предмет не шевелится, молчит, не нападает. Песня смолкает, и снова все начинают суматошно двигаться, затевают перебежки, беготню, погоню.

Я же, затаив дыхание, боюсь шевельнуться и рад тому, что наблюдаю картину безмятежной жизни пустынного народца, оказался случайным ее свидетелем.

Среди зверьков замечаю двух молодых песчанок – они неразлучны. Они крутятся друг возле друга и вот уже который раз затевают одну и ту же забавную игру. Одна становится столбиком, вторая возле нее, потом приподнимаются все выше и выше, подталкивая друг друга передними лапками. Наконец обе песчанки, стоя, быстро-быстро колотят друг друга передними ножками, слегка толкаются головами. Наконец одна не выдерживает, падает. Затем следует несколько кругов погони и – снова два столбика, будто боксеры, размахивают кулачками и толкаются.

Состязание кажется настолько необычным, что я сперва не верю своим глазам и только потом, опомнившись, начинаю сетовать на то, что со мною нет киноаппарата. Представляю, как заинтересовала бы даже специалистов-зоологов забавнейшая пара грызунчиков-боксеров.

Все остальные продолжают метаться в каком-то неудержимом веселье, и пустыня пестрит множеством шевелящихся зверьков. Необычная колония! Странные ее жители!

Небо же совсем потемнело. От сиреневых гор Чулак через всю большую пустыню, от реки Или до гор Богуты, протягивается резкая серая полоса. Она быстро приближается, растет, превращается в громадную непроницаемую стену мглы, закрывает пустыню, горы, небо. Шевельнулась трава, и будто ожил замерший воздух. Засвистел ветер, качнулись ветки саксаула. Вот он налетел порывом, ударил в лицо мелкими камешками. Через несколько минут шквал пыльной бури окутывает пустыню.

Колонии песчанок сразу опустели. Их обитатели спрятались в подземные галереи и, наверное, сидят там тихо, прислушиваясь к свисту ветра и шуму перекатываемого по земле песка и мелких камешков.

Какая странная погода! С трудом иду против ветра, закрывая рот от пыли платком, и во мгле, закрывшей горизонт, стараюсь определить направление…

Особенно многочисленные колонии песчанок мне встретились в глухой и безлюдной пустыне Сарыесик-Атырау по древним и сухим руслам реки. И здесь, несмотря на волков и лисиц, они благоденствовали. Хор тонких голосков раздавался со всех сторон, нарушая молчание пустыни. Натуралист Лихтенштейн, описавший этого грызуна как новый и до него неизвестный науке вид, придумал ему русское название «заманиха». Откуда он его взял, сейчас догадаться трудно.

Здесь же я увидал у самых входов в норки маленькие кучки песка, диаметром приблизительно сантиметров двенадцать – четырнадцать. Под каждой такой кучечкой оказалось по нескольку катышков свежих экскрементов, закапывание своих испражнений, оказывается, непременная особенность поведения этого грызуна. Оно, судя по всему, имеет какое-то важное значение. Под песком, прогретым солнцем, во влажных фекалиях происходит обработка неусвоенной клетчатки особенными бактериями. Пройдет некоторое время, и песчанка, откопав свое столь необычное хранилище, не без аппетита будет уплетать продукт переработки кишечника. Так растительная пища проходит двойную переработку. Так же поступают и многие другие грызуны.

Сходным способом обрабатывают поедаемую древесину и термиты. Богатые бактериями и простейшими организмами колбаски испражнений своих собратьев, едва они появляются из заднепроходного отверстия, жадно поедаются другими термитами. Здесь вторичная переработка растительной пищи доведена до совершенства.

Одну загадку, связанную с большой песчанкой, мне не удалось разрешить.

В обширной пустыне Джусандала – Полынной пустыне в переводе на русский язык – в одном месте растет на значительной площади саксаул. По-видимому, здесь неглубоко находится грунтовая вода, благодаря которой и растет это дерево. Среди зарослей саксаула обосновалась зимовка скота с неплохим колодцем. В этом месте возле каждой колонии большой песчанки находилось на саксауле гнездышко, судя по размеру, маленькой птички, по всей вероятности пустынной славки. Неужели между крохотной птичкой и большой песчанкой существует какое-то содружество? Славка может тревожными криками извещать своих соседей о приближении врагов: лисицы, корсака, хорька или даже волка. А песчанки, чем они могли быть полезными пичужке? Возможно, славка уничтожала разных мух, прилетавших к песчанкам, в том числе и таких коварных, как вольфартовая муха…

Кроме большой песчанки в пустынях обитает несколько других видов песчанок. Они меньше размером и не столь многочисленны.

В горах Богуты глинистый и пологий склон большого распадка невольно привлек мое внимание своей пестрой растительностью. Здесь округлые яркие пятна сизой полыни, равномерно разбросанные по поверхности почвы примерно на равном расстоянии друг от друга, отчетливо выделялись на фоне буроватой земли, едва прикрытой пустынной травкой. От этого весь склон казался пятнистым, как шкура леопарда.

Весной эта пятнистость особенно четко выражена. Придет осень, пригонят сюда с летних пастбищ на зиму скот – зеленые пятна исчезнут, и склон распадка станет равномерно голым и унылым. Я бывал здесь не раз и хорошо помню это живописное место, где любил останавливаться на ночь и откуда видны обширные дали, долина реки Или, отороченная голубыми отрогами Джунгарского Алатау, горы Калканы с ярким пятнышком Поющего бархана.

Почему сизая полынка здесь растет куртинками на, казалось бы, совершенно ровном, пологом и однообразном склоне – было непонятно. На этот раз, превозмогая усталость, решил разведать, в чем дело.

А разведывать особенно и не пришлось. Сразу же стало все понятным.

Пышные куртинки полыни, оказывается, росли там, где были колонии рыжехвостой песчанки. Грызуны пронизали землю норками, изрешетили ее, а по проделанным ходам в плотную лёссовую почву проникали весенние талые воды. Потом тепло и влага дали жизнь зеленым росточкам. Быть может, ради процветания растений, служащих пищей, так своеобразно и устроены норы грызунов. Впрочем, возможно, на этом месте так обильно росли растения еще и потому, что они удобрялись испражнениями грызунов.

Рыжехвостая песчанка широко распространена в пустынях Семиречья. Зоологи считают ее врагом пастбищ из-за того, что она якобы уничтожает растительность вблизи своих поселений. Но никто не подумал о том, что этот, как его окрестили общим словом, «вредитель», оказывается, приносит и пользу. Год за годом маленькие и неуемные в своих строительных делах грызуны пронизывают своими узкими ходами почву, делают ее скважистой, изменяют ее структуру и удобряют ее органическими веществами. И вот явный результат: на месте каждой маленькой колонии пастбище обогатилось растениями.

Как мне хочется, чтобы те, кто привык мыслить тривиально, постояли бы тут, рядом со мною, и посмотрели на этот большой склон распадка. Вот что собою представляют эти «полезные вредители»! Нельзя утверждать, что грызуны полезны. Есть среди них и явно вредные для хозяйственной деятельности человека. Большая песчанка слишком обширными и многочисленными норами иссушает почву и после себя оставляет настоящую пустыню. Впрочем, через десяток лет эта пробуравленная норами земля, обильно воспринимая осадки, отлично зарастает саксаулом.