Текст книги "Смертоносный груз «Гильдеборг»"

Автор книги: Павел Гейцман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

С осмотром груза нас никто не беспокоил. Перед замбийской таможней мы три часа стояли посреди дороги на солнцепеке. Шлагбаум был опущен, и черные таможенники в белых мундирах обходили машину, передавали один другому наши документы, а потом снова исчезли в служебном бунгало. В этом направлении никто не проезжал. Здесь проходила фронтовая линия. Взаимоотношения между Родезией и Замбией были так напряжены, что временами одна из сторон закрывала границу. Но теперь граница была открыта, только мы ждали.

Неподалеку грохотал водопад Виктория, а на его берегу пробуждался элегантный мотель для миллионеров. Дыхание утреннего ветерка временами доносило даже сюда водяные брызги. Дым, который грохочет!

Влажность и жара становились невыносимыми. Мы не имели права даже выйти из машины, бог знает почему. Видимо, это относилось к местному ритуалу. Но страха я уже не чувствовал – Родезия была позади. Здесь кончилась власть "FOR EUROPEANS ONLY!" До тех пор, пока они вернутся к нам, будем ждать, хоть до вечера. Но виза была действительна, и, наконец, из бунгало вышла группа черных генералов, чтобы проверить нас. Корнелия обворожительно всем улыбалась.

– Цель пути, миссис, – спросил генерал в раззолоченной форме – если это был генерал. Я оцепенел, если бы он спросил меня, я бы не ответил. Я не знал, куда мы едем.

– Намвала, господин, Южная провинция, едем навестить родственников моего мужа.

Не говоря ни слова, он вернул ей паспорта, и группа исчезла в служебном бунгало. Мы ждали дальше. Через двадцать минут перед нами открылся шлагбаум. Я тронулся с места как можно медленнее, чтобы они имели время остановить нас, если это не было разрешение к отъезду. Мне пришло в голову, что я спасен. В это мгновение кончаются мои странствования, я уже одной ногой дома.

Я прибавил газу и одной рукой крепко обнял Корнелию. Она слабо улыбнулась.

– Ты знаешь, что для меня это значит? Можешь себе это представить? спросил я ее.

– Нет, – сказала она иронически. – Ночью нам ведь было так хорошо, не хотелось бы тебе это повторить?

Глава X

"COBALT SCHIPPER CORPORATION – BRUSSELS[13]13
  Корпорация Кобальт Шиппер – Брюссель (англ.).


[Закрыть]

Латунная дощечка ослепительно сверкала перед моими глазами в сиянии полуденного солнца. Я опирался о дверцу машины в тени густого субтропического сада и рассматривал цветущие фламбоямо, эуфарбии и сверхъестественный, построенный из розового камня дом на окраине Намвалы.

Городок, если можно так назвать скопление строений, был обычной путаницей туземных хижин с единственным хорошо застроенным проспектом вдоль шоссе. Но присутствие латунной дощечки на этом доме указывало, что Намвала вовсе не обычная деревня, что всюду здесь под землей лежит несметное богатство. Кобальт, олово, медь и бог знает что еще. Иначе "Корпорация Кобальт Шиппер" не открыла бы тут свой филиал.

Корнелия около часа тому назад исчезла за широкими стеклянными дверьми, и я, с запыленным, обшарпанным грузовиком, полным старого барахла, терпеливо ждал, что будет дальше. Собственно говоря, с нашей стороны было неприлично въехать в этот сад перед этим домом с такой машиной. Я не мог представить, насколько обрадуется владелец дома содержимому кузова.

За то время, которое Корнелия была внутри здания, никто не вышел, чтобы пригласить меня войти или предложить перекусить. Вероятно, потому, что было жаркое послеобеденное время и прислуга спала или просто никого не было дома. Однако из открытого окна первого этажа все время слышался раздраженный разговор, содержания которого на таком расстоянии я не мог понять.

Голос Корнелии звучал решительно и резко, а другой, мужской, – злобно возражал. Никакой большой любви. Просто ругались. Ей тоже не устроили горячую встречу. Именно этого она, по-видимому, и опасалась. Вероятно, это и вызвало ее вопрос, можно ли на меня положиться, может ли она на меня рассчитывать.

Могла! Особенно после той бурной ночи.

– Это мне ясно, – орал не видимый мне мужчина, – ничего не объясняй. В такой ситуации я не могу взять из торгового дела даже франк, все рушится! Хочешь меня на самом деле уничтожить? Этого Бернард никогда бы не позволил!

И тишина.

Тень мертвого стояла около меня.

Корнелия что-то насмешливо ответила.

– Ты принуждаешь меня поступать так же. Пойми, что у тебя ничего нет на руках…

Ссора, по-видимому, достигла критической стадии.

– В этом весь ты, – кричала Корнелия, и ее голос срывался. – Хочешь всех нас обокрасть, хочешь обокрасть моих детей. Я плюю на твои деньги, я не хочу твоих денег, ты отделался бы слишком дешево!

Что же она хотела? Я знал только, что речь шла о займе, но я был здесь для того, чтобы помочь ей. Я открыл дверцу кабины и перекинул ремень автомата вокруг шеи. Точно так, как я впервые увидел это на цветных вербовочных плакатах Макса Гофмана в Порт-Элизабете. Самоуверенная и довольно беззаботная рабочая выправка храбрых белых парней. Возможно, это подействует, увидим, что дальше делать.

Я прошел мимо сияющей таблички и вошел в вестибюль. Меня обдало холодом из кондиционера. Траурный зал крематория. Боже мой, куда они тут поставят старую рухлядь, оставшуюся после бурских предков? Я открыл обитые медным полированным листом двери. Сухощавый холеный старожил, в английских до колен шортах, сидел за письменным столом. Рыжеватые волосы и невероятно светлые глаза, увеличенные толстыми стеклами очков. Наклонившаяся вперед и разгоряченная Корнелия опиралась ладонями о стол, и в ее лице не было ничего от выражения колониальной леди. Она кипела!

– Вы меня звали, миссис? – спросил я едва слышно и оперся о створку начищенной до блеска двери. – У вас, вероятно, затруднения?

Они обернулись. Только теперь они осознали мое присутствие. Воцарилась глубокая тишина. Мужчина в золотых очках непонимающе смотрел на меня. Его глазами на меня смотрела вся "Корпорация Кобальт Шиппер". По паспорту, лежащему у меня в кармане, мы были, вероятно, родственниками.

– Сержант Краус – "Анти-Террористическая Уния", – сказала Корнелия равнодушно. – Мой спутник.

Мгновение мы смотрели друг на друга.

– Ах так, ах так, – выдохнул наконец намвальский Шиппер тихо, – твой сообщник…

– Мне кажется, – сказал я и предплечьем оперся о приклад автомата так, что ствол неопределенно передвинулся вверх, – что господин ведет себя не совсем вежливо. Могу я чего-нибудь выпить?

Несмотря на то, что на границе утром я умылся и побрился, после семичасовой дороги я выглядел совсем не привлекательно. Мужчина встал и пошел налить мне бренди.

– Дорога была хорошая? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Все в порядке, сержант, – холодно сказала Корнелия, когда я поставил стакан, – подождите еще минуту на улице. Мы непременно договоримся – я надеюсь, по крайней мере. – И посмотрела тому человеку, который уже снова уселся, в своей крепости за столом, прямо в глаза. Он ничего не сказал. Крепко сжатые губы. Каким ничтожеством казался я ему! Сколько приблизительно – миллионов составляла компания, во сколько оценивал он сам себя, какую цену в его глазах имела Корнелия, если он все же имел с ней дело, и какую цену имел я?

– Как вам угодно, леди… – И я неохотно попятился назад.

Двери захлопнулись.

– Так ты привела ко мне убийцу, – услышал я изумленный голос Шиппера. Я остановился. Она молчала, не сказала ни «да», ни «нет». Он мог думать что угодно. – Ты привела ко мне убийцу из банды Гофмана. Как это вышло, что его пропустили через границу?

– Он уже давно не служит!

– Тебя не интересует, что я тоже на дне, что здесь все кончено и компанию берет в свои руки государство… Держу пари, что ты с ним еще и спишь! С таким типом через всю Родезию прямо сюда, а Бернард едва месяц как умер. Он умер только из-за тебя, ты его свела в могилу…

– Бернарда оставь в покое! Я хочу получить то, что принадлежит мне!

Они снова начали кричать друг на друга. Я вышел через кондиционируемый мавзолей в солнечную жару. Чувствовал я себя ужасно неловко. Правильно ли я поступил? Я делал все, что было в моих силах, чтобы она знала: она тут не одна, не одинока. Мы связаны воедино, теперь я ее муж, Я открыл дверцу кабины и уселся на ступеньку, автомат на коленях. Инженер Ян Краус… То было в прошлом, а теперь даже не знаю, как себя назвать. "Через всю Родезию с таким типом…" Эта фраза, полная изумления и презрения, сразила меня, лишила уверенности. Изверг! В их глазах я только изверг Angstgegner.[14]14
  Пугало (нем.).


[Закрыть] С самого начала она готовилась к тому, что нужно будет прижать этого человека, запугать его, и я должен быть этим пугалом. Гофмановский наемник – мне не надо даже бронетранспортера, не надо проезжать выжженной территорией, достаточно фирмы «Анти-Террористическая Уния».

С досады я закурил сигарету. В горячем влажном воздухе тропического сада дым не хотел расплываться. Я ведь не наемник, убеждал я себя, но знал, что остаюсь им в их глазах, что не могу это просто-напросто зачеркнуть.

В доме было тихо. Уже не ругались, теперь он воспринимал ее слова серьезно. Примерно через час они появились перед домом.

– Сержант, проводите нас до города! – сказала Корнелия, и тот человек брезгливо подал мне связку ключей.

– Гараж сзади, за домом!

Я промаршировал в указанном направлении, как на службе. Огромный белый «гудзон», при виде которого у меня захватило дыхание. Я никогда не сидел в такой шикарной машине, а теперь должен ею управлять. Чрезвычайно осторожно я выехал из гаража; все шло хорошо. Тачка как тачка. Через минуту сели хозяева.

– Не задержишься на пару дней? – спросил Шиппер спокойным голосом, когда мы выезжали на асфальтированную дорогу, ведущую к городу. Очевидно, они договорились и теперь беседовали уже как люди.

– Нет, Джон, я должна вернуться обратно в Солсбери, там меня ждут дети. В такую дорогу я не могла их взять с собой.

Она лгала, водила его за нос. Дети были давно в Европе.

– Конечно, но до утра, может быть, останешься?

Она отрицательно покачала головой:

– В самом деле нет, я как на иголках. Хотела бы к вечеру быть на границе.

– Поступай как знаешь, но надеюсь, что ты пообедаешь со мной?

– В полдень я никогда не ем, – засмеялась она весело. Однако это был не ее смех. – Дорога довольно дальняя, отправимся сразу же.

Мы въезжали в центр Намвалы. Чего она добивалась? Она ведь знала, что после вчерашнего мы никогда уже не сможем вернуться в Родезию. Я ничего не понимал, но не принимал близко к сердцу. Это было ее дело.

– Здесь остановите! – раздраженно сказал Шиппер. Теперь его гнев обернулся на меня. Я прижал машину к краю тротуара. Оба вышли и нырнули в пеструю толпу. Но я услышал, как он говорил Корнелии: "Он не должен знать, куда ты идешь!"

Я удобно уселся, наблюдая. Пестрая, сумасшедшая смесь. Несколько кирпичных зданий и величественный портал банка. "Барцлейс. Банк Д.К.". Небольшой, только два этажа. Вдали на лестнице белели английские шорты. Значит, все упирается в денежки, что же еще…

"Л.С.". Мерзавец Гуцци был прав.

Примерно через полчаса шорты снова вынырнули из бешеной уличной толчеи, и Корнелия со вздохом облегчения упала на заднее сиденье. Руки у нее были пустыми, как тогда, когда она уходила. Никакого чемоданчика или портфеля с деньгами. Ничего, вообще ничего.

Я развернул машину в тесноте и неразберихе улицы и торжественно покатил обратно. Человек не должен касаться ни чужих тайн, ни чужих женщин. Теперь я имел в этом опыт.

Они не произнесли ни слова и не пытались быть учтивыми друг с другом. В зеркальце я видел лицо Шиппера, оно было подавленным и без лоска. Побежденный человек. Корнелия, наоборот, притворялась спокойной и равнодушной. Любой ценой стремилась замаскировать свою победу.

Когда мы остановились перед розовым домом, мебель стояла у входа в мраморный мавзолей. Повернув голову, Корнелия еще раз, через плечо, посмотрела на нее. Прощайте, фамильные древности!

– Мы поедем, Джон, я и так уж тебя порядочно измучила, – сказала она твердо. И это было все.

Я вскочил в кабину, опустил оба окна и открыл дверцы. Шиппер неподвижно стоял на террасе.

– Прощай, Джон!

Дверцы захлопнулись, мотор заработал, и мы выехали. Она громко вздохнула и вытерла лоб. Бегство! Она убегала.

– Куда? – спросил я. Теперь была ее очередь. Она кивнула на юг. Мы возвращались в Чому, значит, она ему не лгала.

– Родезия?

– Езжай и не задавай вопросов, – сказала она раздраженно. Забилась в угол кабины и закрыла глаза. У меня это не укладывалось в голове. – Быстрее! Почему ты так тащишься?

Я нажал на газ, машина легко разбежалась и двинулась по великолепной дороге к югу. В Родезию она меня вернуться не заставит, даже если мне придется идти пешком через всю Африку.

Когда Намвала безвозвратно исчезла вдали, Корнелия открыла глаза и протянула руку к карте.

– Здесь свернешь, – сказала она серьезно, – это более короткий путь до лусакской автострады, может быть, по нему можно проехать. – Я вопросительно посмотрел на нее. – Ночью сможем доехать до Лусаки, у меня там есть еще работа.

– Ты говорила, что возвращаемся в Родезию…

– Для него мы возвращаемся в Родезию, я не хочу получить пулю в лоб. Не знаю, что может ему прийти в голову. Если он тебя выдаст, сообщив, что ты служил у Гофмана, нас обоих поставят к стенке. Он может это сделать или посадить в свою машину двух-трех приятелей и где-нибудь с нами свести счеты.

– Свести счеты?

– Да, ему уже нечего терять…

Так вот чего она боялась.

Примерно через час я снизил скорость и начал искать своротку. Корнелия сосредоточенно наблюдала в зеркальце заднего обзора, но дорога за нами была безлюдной. Я не решался спросить ее, получила ли она обратно свои деньги. Видимо, да, скорее всего – да, отсюда и страх. Она его разорила.

Наконец я заметил на красной растрескавшейся глине едва заметную колею. Это было то, что я искал.

– Поторопись, нас не должны слишком долго видеть с дороги!

Я нырнул в саванну. Холмистое плоскогорье. Одинокие баобабы и участки смешанных лесов. Едва заметной дорогой по компасу я направился к востоку. Если все пойдет хорошо, если ничего не развалится, то до полуночи мы можем быть в Лусаке.

– А потом? Как ты себе представляешь, что дальше? – спросил я безо всякой связи.

Глаза у нее были закрыты, лицо уставшее.

– Времени достаточно, договоримся еще.

Я замолчал, дал ей возможность поспать. Жара и зной. Клубившаяся пыль осаждалась на нашей одежде. Я жаждал, чтобы солнце скорее закатилось и нас обдало холодом. Колеблющиеся волны горячего воздуха изгибали горизонт. Веки у меня тяжело закрывались.

Только не уснуть!

Я представил себе, как те двое где-то понуро бредут. Возможно, еще бредут, если их не поглотил круговорот жизни и смерти. Впрочем, та ночь была невероятно далекой – как «Гильдеборг». Старый сон. И Корнелия была далекой. Я одиноко сидел за рулем и ехал по незнакомой стране. Дикий край с круто выпирающими холмами и плавными изгибами дороги между ними. Растительность здесь была более пышной. Спокойно паслись стада зебр и антилоп.

Корнелия, наклонившись вперед, с рассыпавшимися волосами, крепко спала.

Искоса я посмотрел на нее. Никогда она мне не казалась такой далекой. Незнакомое существо с другой планеты. Какие отношения там, у них вдалеке?

Я насторожился. Что это у нее на шее? Под воротником запыленного платья тянулась тонкая темная полоска и исчезала в выемке на груди. Я снял ногу с педали газа и наклонился к ней. Кожаная тесемка удерживала продолговатый туго набитый мешочек.

Алмазы!

Конечно, она не хотела брать деньги, она хотела алмазы. Здесь местные жители обеспечивали себя на будущее покупкой алмазов, в них они вкладывали весь капитал. Алмазы вернее, чем банки, ценные бумаги или земельные участки. Их можно повесить на шею, выскользнуть из горящей фермы и исчезнуть.

И сержант Моор, цветной американец из Калифорнии, имел в виду алмазы, когда планировал нападение. А теперь они были у нее! Я проглотил слюну и рукой смахнул капли пота.

Богатство!

Поэтому она должна была оставить за собой ложный след. Что, если бы он отправился за нами, посадив двух-трех приятелей… Это реально, она прижала его к стене и считала, что он сделает то же. Если в этой стране исчезнут два человека, никто этого не обнаружит. А у меня этот мешочек под рукой, только достать его.

Я подумал, как она должна бояться меня, как, должно быть, она трясется, как охотно вечером разденется. Перед холодным блеском камней человеческие отношения гаснут. В каждом пробуждается хищник. Сдавить горло и минуту держать…

Я загнал своего хищника в клетку и запер решетку. Он колотился о железные прутья и извивался. Как это было бы просто… Я устремил глаза вдаль и прибавил скорость. Прочь из этой трясины! Меня ослепляло не солнце, а алмазы. Змий – искуситель тихо настаивал, терся холодной нежной кожей: какое у нее красивое тело, еще раз посмотри – и больше ничего.

Я смотрел.

Через прикрытые веки. Я лежал на широкой белоснежной постели на девятом этаже лусакского отеля "Африканское единство". Корнелия тихо расхаживала по комнате. За стеклянной стеной, заменяющей окно, взрывалось вспышками неоновое сияние. Зарождающаяся африканская столица. Чудо в центре континента.

Перед полуночью мы доехали. На улице машина еще выдыхала накопившуюся жару и дикие запахи саванны, а здесь бесшумно работали кондиционеры, и я чувствовал запах соли для ванны. Sali per Bagno! Корнелия начала тщательно расчесывать волосы перед зеркалом. Вокруг шеи уже не было роковой тесемки, ничто не искажало очертания ее груди. Бог знает куда она спрятала эту тяжесть. Я заметил, как она про себя удовлетворенно улыбается. Она поймала мой взгляд.

– Еще минутку, – сказала она спокойно, – сейчас буду готова.

Я закрыл глаза. Усталость была страшной. Мотор монотонно гудел. Океан выжженной травы. Едва заметная дорога бежала перед моими глазами, я огибал ухабы и снова возвращался на нее. Ладони жгли мозоли от рулевого колеса. Который, собственно, день мы в пути?

Я пошевелил веками. Глаза мне жгло и резало. Воспаление роговицы.

Когда же, наконец, она погасит свет? Корнелия все еще сидела перед зеркалом. Однако уже одетая. Мгновение я смотрел на нее непонимающе. Ради бога, ведь не утро еще? Неужели я спал? Солнце сквозь зеленые занавеси на стеклянной стене лезло в комнату.

Она виновато улыбнулась.

– Я тебя разбудила? Жаль, можешь еще поспать, – сказала она тихо. – Я пока забегу к парикмахеру и куплю что-нибудь из одежды. – Она встала, тщательно поправила на себе простое полотняное платье и подошла поцеловать меня в щеку. – К обеду меня не жди, не знаю, когда вернусь…

Спросонья я потянулся и прижал ее ладони к губам. Все тело у меня страшно болело; ее ладони благоухали свежестью и чистотой.

– Ты отдыхай, время есть, достаточно времени.

Двери тихо затворились. Я снова юркнул в сон. Хотя бы ненадолго, хотя бы на минутку. Снаружи по стальной стене резервуара железным прутом настойчиво стучал Гут. Сигнализировал. Что-то должно случиться, но в той темноте я не мог найти лестницу, чтобы выбраться из омута наружу. Я слепо блуждал с расставленными руками около стен, обтянутых нейтральным материалом. Меня охватила тревога и страх: лестница исчезла, я никогда отсюда не выберусь. "Гут! – закричал я громко. – Гут!"

Меня разбудил звук собственного голоса. Я весь был в поту, как будто только что вышел из бани. Облегченно вздохнул. Этого больше нет, все позади.

Но стук продолжался. Номер отеля, занавеси против солнца, зеркало, и перед ним… Нет, я знаю, она ведь ушла к парикмахеру. Я опомнился. Слишком долго спал.

– Войдите!

Черная горничная в таком же зеленом, как занавеси на окне, платье, улыбаясь, вошла в номер.

– Добрый день, господин. Почти полдень, можно, я начну уборку? До обеда вы должны освободить номер.

Я равнодушно махнул рукой, завернулся в простыню и потопал в ванную. Полностью открыл душ и, затаив дыхание, погрузился в водопад холодной воды. Мосиатунга!

Рядом послышались тихие напевы. Что она, собственно, мне говорила? Я ее толком не понял. До обеда вы должны освободить номер… Почему я его должен освобождать?

Мгновение я еще неподвижно стоял под душем, но потом не выдержал, закрыл воду и приоткрыл двери.

– Что вы мне говорили, мисс?

Она оскалила прекрасные белые зубы.

– Номер вы должны освободить до двенадцати часов, господин, леди уже заплатила.

Я стоял между дверей голый и не мог произнести ни слова.

– Госпожа заплатила?

– Еще утром. У меня распоряжение бюро обслуживания обо всех номерах, которые я должна убрать.

Она опустилась на колени и продолжала тереть мокрой тряпкой мраморные плитки. "На обед меня не жди, не знаю, когда вернусь", – шепнула Корнелия и поцеловала меня в щеку.

Я прислонился к стене. Это невозможно, это не может, быть правдой… Я набросил на себя рубашку и брюки и полетел к лифту в бюро обслуживания.

– Сожалею, господин, – сказала вежливо черная дама в белом костюмчике. – Госпожа Шиппер уехала на аэродром, сегодня прямой рейс «Алиталии» в Рим. Один рейс в неделю, я сама заказывала ей билет.

Я опустился на кресло. Нокдаун. Этого я не ждал. Мне подобное не приснилось бы и во сне. Корнелия бросила меня, сбежала! Предоставила меня судьбе без слова прощания, без денег… У меня нет ни доллара, почти ни одного доллара – расходы в мотелях оплачивал, разумеется, я, я ведь был муж. А где мое жалованье, где мои пятьдесят долларов ежедневно? Я встал и потащился к лифту. Может быть, Корнелия оставила их в номере под подушкой или на туалетном столике? Но в номере я ничего не нашел, даже ее чемоданчика с дорожными принадлежностями. Она уехала! Десять тысяч метров над черным континентом, направление – Италия!

Удрученный, я вышел из отеля в ослепляющее сияние полуденного солнца. Сверкающая белизной африканская архитектура, воздушный сон, правительственные здания на окрестных холмах, море зелени… Дряхлый автофургон одиноко стоял на стоянке отеля.

Эта девка! Эта обманщица!

Я отпер дверь и рухнул на сиденье. Я не чувствовал жара раскаленной печи, не замечал красоты Каирского бульвара. Я лежал на полу в стальном омуте, а Гут сигнализировал: "Жду тебя, жду тебя, жду тебя…"

Но, возможно, это стучала кровь в висках. Улицы обезлюдели, сиеста. Город впал в неподвижный покой. Только я сидел, обхватив голову руками, и не знал, с чего начать. Слишком быстро я забыл, что «Гильдеборг» не была сном, что я все еще затравленный человек и у меня это написано на лбу. Корнелия избавилась от меня быстро и без колебаний, как Гофманов корпус. Чего я еще ожидал, чем себя обнадеживал? Я тупо посмотрел на ее сиденье. Пусто, она не дремала в углу. Тут, прикрыв веками глаза, она все обдумала. Или на раскладушке, рядом со мной.

Я вспомнил пустоту жестяного остова грузовика у края дороги, который мы миновали в центре саванны. Бог знает кто его там оставил, что могло случиться и спаслись ли люди. Но он уже был ни на что не годен, только поржавевшее железо и кучи пыли, как наш грузовик. Что теперь с ним делать?

Эта вечная обыденная мысль вернула меня на землю. Надо бы мне продать его, разумеется, я его продам… Я разозлился. Продам немедленно! Я повернул ключ зажигания: чего мне ждать – пока не проголодаюсь?

Мотор заработал. Я еще раз оглядел окрестности – нет ли ее все-таки где-нибудь поблизости, но ее не было. Крепко сжав губы, я поехал. Один. Один среди чужого, незнакомого и страшно далекого города. Это было гнетущее сознание, оно давило на меня свинцовой тяжестью, которую я не мог унести. Хочу вернуться домой, я хочу домой!

По широкой магистрали Кейптаун-Каир, проходящей через город, наугад я направился к аэродрому. Туда она уехала, туда она убежала, а я спал в сладком неведении. Я нажал на газ. Проспект по всей длине с запада на восток был пуст. С одного конца города можно было видеть другой. Светофоры погасли, на три часа все замерло. Я гнал по осевой линии на скорости девяносто километров в час. Тотчас же продам это чертово барахло, а потом будет видно, потом буду думать, что делать дальше.

Я остановился у первой бензоколонки перед оградой с подержанными машинами и протяжно затрубил. Когда появился замбиец в пастелевом комбинезоне с эмблемой «ВР» на груди, я вышел из машины.

– Сколько? – спросил я и кивнул головой на то, что у меня осталось.

Он обошел автофургон и заглянул внутрь.

– Четыреста монет, – сказал он равнодушно, – это образец семидесятого года, господин.

– В фунтах или долларах?

Он изучающе посмотрел на меня.

– В долларах.

Я вынул из под сиденья автомат.

Он оскалился и поднял брови.

– Пятьдесят!

Он даже не спросил о документах, здесь это не имело значения. Эту машину он приобретал задаром, и поэтому его ничего не интересовало. Я знал, что родезийский автофургон дороже нигде не продам. Хватит ли этих денег, чтобы отсюда попасть на побережье? В голове у меня начал рождаться новый план. С продажей пока подожду, фургон – единственное место, где я могу задаром жить и спать. Прежде всего надо иметь представление о ценах билетов; необходима въездная виза, а ее оформление может продлиться и ряд дней. В отель я идти не могу – у меня не останется денег на дорогу…

– Подожди, парень, подожди, – сказал я. – Пятьдесят сейчас, – я подал ему автомат, – а машину привезу через два – три дня. У меня еще масса дел.

– Дам пятьсот, – сказал раздраженно замбиец, и его спокойствие исчезло.

– Послезавтра получишь его со всем имуществом, только послезавтра.

– Я хочу его сейчас, сейчас же! Плачу в американских долларах.

– Не могу – мне нужно на аэродром, в посольство…

– Нет, сейчас же! – кричал черный и махал деньгами. Он не мог остаться равнодушным из-за того, что лишается такого бизнеса.

Я оставил ему автомат, взял пятьдесят долларов и прыгнул в машину. В эту минуту я понял, что не должен проклинать Корнелию. Я олух царя небесного, а она только осторожна и знает мир. Цена за машину составляла точно столько, сколько она должна была выплатить мне жалованья. И оставила мне паспорт, который стоил в сто раз больше. Это был ключ к возвращению, ключ к неизвестному пока судну, на которое я вступлю через пару дней, и прощай Африка!

В канцелярии Zambia Airways Corporation я выяснил, что денег мне едва хватит до Дар-Эс-Салама в Танзании. Оформление въездной визы длилось три дня, и все это время я спал в автофургоне на окраине Лусаки. Вечером я представлял себе Корнелию где-то в Европе, но не знал, где именно. Рассказам о Голландии я уже не верил. Это, скорее всего, была маскировка следов, чтобы я не тащился за нею, чтобы не висел у нее на шее.

Днем я бродил по Лусаке и останавливался перед широкими витринами. Но выставленные товары меня не привлекали. Я смотрел сам на себя. Каким видела меня она? Каким я ей казался?

Уж давно я понял, что лицо ничего не означает, и она, вероятно, это знала тоже. И Гофман, и все его парни имели человеческие лица, те два агента и капитан Фаррина – тоже. Однако каждый из них готов был сделать что угодно. У этих людей форма и содержание не имели ничего общего. Это были одинокие хищники, обманщики, сбивающиеся на время в случайные стан. Она мерила меня по ним и по себе, и иначе вести себя не могла. Но в душе я не осуждал ее.

А потом, наконец, за пятнадцать долларов я получил танзанийскую въездную визу и в последний раз проехал Лусакой к бензоколонке. Мне казалось, что я прожил здесь целый год.

До аэродрома я уже шагал пешком. Это было недостойно, оскорбление белой расы, но я не мог позволить себе отдать даже доллар на такси, а времени у меня было достаточно. Замбийский самолет вылетал только на следующий день, в половине пятого утра. Ночь я продремал в зале аэропорта. Я был единственным белым иностранцем, путешествующим в этом направлении. Мысленно представлял себе, где примерно я буду через неделю. Возможно, на палубе какого-нибудь судна. Но прежде всего я должен проделать тысячекилометровый прыжок. Всего хорошего, Корнелия, можешь спать спокойно, мы только встретились на мгновение, какой-то миг летели рядом. А теперь уже отдаляемся, исчезаем в бесконечности, наши судьбы никогда не сойдутся.

Старая американская «Дакота» тряслась и дрожала, чуть не разваливаясь. Мало денег – мало музыки. Я сидел у круглого окошечка и смотрел, как на крыльях вибрируют и дрожат заклепки. Временами самолет глубоко проваливался – так глубоко, что и черная стюардесса бледнела.

Из древнего мрака взошло солнце и озарило эту удивительную красно-зеленую землю с кочующими стадами и непроходимым изумрудно-зеленым руном вдоль рек. Затем я увидел огромную зелено-голубую поверхность с тусклым блеском старого зеркала. Однако это было не море, а танзанийское озеро, с серебристыми пятнами водорослей и трав.

Самолет опять тяжело покачнулся и, задержанный невидимой рукой, резко сел на воздушную подушку. Я ударился головой о потолок этого чудесного транспортного средства, потом теплый воздух опять придавил нас сверху. Мы поднимались. Для моего желудка это был неудобоваримый кусок. Я закрыл глаза и долго глубоко дышал. Главное, что мы летим, теперь они уж окончательно потеряли мой след. И если – даже выйдут на "Корпорацию Кобальт Шиппер" и проследят весь остальной путь, то увидят, что в Лусаке мой след обрывается.

Стюардесса, с посеревшим лицом, разносила коньяк. Наспех, не смакуя, я проглотил его и попросил еще. Я возвращаюсь, я на пути к дому, так почему не выпить? Примерно через полчаса из-за бесцветной полосы горизонта вынырнуло побережье.

Индийский океан!

Пилот повел самолет на посадку, пол под ногами застонал, как только выдвинулось шасси. Все обошлось, мы спасены, Через несколько минут под нами появилась бетонная полоса дар-эс-саламского аэродрома.

Автобус высадил нас в центре города у Национального архива. Было девять часов утра. Голова кружилась от счастья. Город напоминал скорее Восток, чем Африку. По узким улочкам я направился прямо в порт. Душный влажный воздух, по сравнению с сухим приятным климатом плоскогорий Родезии и Замбии, меня ошеломил, я как будто вошел в ванную. Меня охватило беспокойство, я готов был броситься бежать к самому ближайшему молу. Стоят ли тут на якоре суда, идущие в Европу? Наймет ли меня кто-нибудь?

Попеременно мною овладевали то тревога, то восторг, а вокруг катилось человеческое половодье. Африка, Азия и Восток. Индийцы в тюрбанах, арабы, китайцы и черные всех оттенков. Это была не улица, а сплошной торговый дом; на тротуаре было больше продавцов, чем покупателей.

Путаница красок, ослепляющая зелень океана, отбросы на гребнях волн. Я стоял и смотрел. Суда далеко от побережья на рейде, суда у дамбы, суда на якорной стоянке. Флаги незнакомых стран, окно в мир. Ни в Порт-Элизабете, ни в Гамбурге я не видел ничего подобного. Сколько же прошло времени с того дня, когда мы с Гутом корчились на кучке угля, неслись по порт-элизабетским улочкам. Только бы уйти от моря, попасть как можно дальше от побережья. Я прислушался к шуму людского прибоя. Нигде не визжали сирены, я слышал лишь плеск волн да голоса на палубах.