Текст книги "В исключительных обстоятельствах"
Автор книги: Павел Нилин
Соавторы: Евгений Федоров,Святослав Чумаков,Любовь Арестова,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
– Вы правы! Конечно! Я рад, что встретил вас... Меня-то, вооб¬ще, Сергеем зовут...
Не знал, кто вы... – Тут он заметил, что городские кварталы остались позади, а по обеим сторонам дороги мельтешит припорошённый пушистыми охапками снега лес, с редкими островками забитых досками дач. – Но куда мы так далеко едем? Мне же домой нужно! Меня и эта выгонит!
– Успокойся, Костя! Эка ты суетливый... К Яну поедешь, пожи¬вёшь у него. Беда за тобой ходит, у них – точная бухгалтерия. А ты уже нас знаешь, «портным» тебя могут заделать. Стоит им подойти к старушкам, сидящим у подъезда, где ты сейчас притулился, как те всё выложат: «Серега-вор живёт в такой-то квартире, ест то-то, пьёт то-то, спит с гражданкой такой-то, на таком-то боку». И через час ты исчезнешь на много лет, клеймённый не статейкой КЗОТа, а статьёй уголовного кодекса! Понял? У нас останешься – Костей. А чем пло¬хо – Кот!
Машина тем временем свернула с опустевшей автострады и закачалась на ухабах бездорожья. В свете фар замелькали кладбищенские ограды и надгробия...
– Зач-чем мы сюда?.. – запнувшись спросил Сергей...
...Очнулся он от боли в суставах рук. Ян растирал его лицо пригоршней снега, и тёплые струйки стекали за ворот и капали с подбородка.
– Р-развяжите... сейчас закричу... рукам больно... не могу больше терпеть... – хрипел Сергей. Шнур на горле мешал говорить.
– Не закричишь. Не успеешь. Задушим. – Иван Иванович приблизился вплотную и зло процедил: – Тебе, падла, выбор дан! А ты незнайку корчишь: больно ему! Если согласен отдавать половину, ты —свободен, а не согласен – в яму, что ж не ясно?
– Согласен, на всё согласен. Развяжите скорее!..
– Развяжи его, Ян. Он запомнит. А не запомнит – на Украине, в колонии, на дне моря, где угодно достанем! Сам в петлю залезет, если ссучится!
«Попался! Шайка бандитов... Такие шутить не станут. Удавка! Сам себе накинул...
Теперь пропал... – Истерзанный, он привалился в угол заднего сиденья, а мысль лихорадочно стучала: – Пропал, про¬пал...»
И родной домик на Украине сразу отдалился на космическое расстояние, не измеряемое теперь ни рублями, ни километрами. Он остался в другом, светлом мире.
И, как всегда в беде, заныло сердце в тоске по матери, единственной защите, которую он теперь, скорее всего, никогда не увидит... Помощи ждать неоткуда, в милицию не по¬бежишь..
Ян уверенно гнал машину по тёмным безлюдным улицам пригородного посёлка.
– Меня забудь. Никогда не видел и не слышал, понял? Всё – через Яна, – сказал Сергею Иван Иванович после долгого молчания, выходя из машины где-то в тёмном переулке. – Не обижайся за стро¬гую проверку... Расплата у всех у нас одна – жизнь... А человек говорит правду только перед смертью! А ты молодец! Были тут...
Приходилось стелить под них клеёнку после строгого разговора. Ян, за¬берёшь у парня «шахиню» и рассчитаешься. И там... Помягче. Дай парню «ивана разыграть» – в люди выйти...
ТАКСИСТ-НАДОМНИК
Два дня Сергей отлеживался у Яна после «крещения», а на тре¬тий появился в магазине у Ирины.
Вид у него был унылый, и она сразу решила, что это верный приз¬нак вины.
– Где гулял, Котик? По крышам? А кошечки там были? – Она заметила на его шее бинт. – Старый способ! Сама в замужестве применяла... – Она смотрела в сторону, не скрывая отчуждения и обиды. – Дура я, дура. Мало меня один научил... А я всё верю...
Сергею стало унизительно стыдно, словно Ирина была свидетелем его жалкого падения там, на «участке номер три», как условно Ян велел величать кладбище. И это чувство возникло оттого, что Ирина назвала его «Котик»... Те тоже окрестили его Котом! Как сговорились! Однако ему стало жаль Ирину: вера к нему пошатнулась, а тут ещё надо покинуть её... Не по своей воле. И это не подлежит никакому обсуждению... Надо хоть объяснить как-то полегче...
– На, посмотри, – вяло оттянул Сергей бинт. Там, вокруг горла, синела пугающая полоса.
– Батюшки! Ты что – вешался? – Ирина была потрясена.
– На проволоку налетели на мотоцикле, – не заботясь о достоверности, щадя Ирину, на ходу сочинял Сергей. – Ездили с приятелем к нему на дачу, а там кто-то проволокой тропку перегородил. Товарищ пригнуться успел, а меня под горло стегануло, думал: загнусь. Отле¬жался вот, перед полётом, у него.
– Я тебе верю, Котик. Да-а... Вот ключ, забери с собой. Ты его забыл? А когда летишь-то?
«Она такая же дурочка, как я. Уже забыла обиду. Не разглядела ложь...» – грустно подытожил Сергей и ответил:
– Я сейчас прямо в аэропорт. Чемодан у тебя найдётся?
– Так мы не попрощаемся... дома?
– Я скоро вернусь... – сказал Сергей и тяжело вздохнул...
– Так возьми же гостинцы! Зайди. Я быстро приготовлю здесь! Чемодан возьми на антресолях, хоть насовсем. – Ирина выскочила к нему в зал. – Ключ опять забыл!– Она повисла у него на руке и пошла на виду у всех с ним к выходу.
– Я себе сделал дубликат, – промямлил Сергей, отстраняя ключ и стараясь не глядеть на Ирину.
– Значит, полетел... – растерянно остановилась Ирина у дверей.
– Да, полетел...
«Полетел. Только вниз и ни обо что не ударяясь...» – добавил он обречённо, не вслух и пошёл, не оборачиваясь.
Возвратился он на «дачу» – так Ян нарёк свою избушку, постро¬енную ровно век назад, – вовремя: Ян уже злился, сидя один за на¬крытым столом.
– Все хвосты убрал? Ничего не оставил? – сверлил он Сергея тёмными цыганскими глазами.
– Ничего. – Сергей смолчал об оставленных у Ирины магнито¬фоне и сумке. Побоялся идти с ними по городу: ещё раз дро¬жать! Магнитофон – не примета, таких сейчас тысячи, а сумка...
– Садись, Кот. Разговор есть. – Ян достал из холодильника хрустальную розетку с нарезанным лимоном, из старинного резного серванта – замысловатый коньяк. Плеснул в один бокал и поставил его перед Сергеем: – Давай! Очистим твою совесть причастием – ха-ха! – к святому делу.
– А себе что не налил? – удивился Сергей.
– Я вообще не пью. И за руль мне с самого ранья. Как товарищи прокуроры говорят:
«От водки до тюрьмы – один шаг!» А нам тюрьма ни к чему, пускай там наши клиенты сидят... Вот об этих бесах я тебе и хотел рассказать... Да ты выпей, мужик, не смотри на меня, – он дружески похлопал Сергея по плечу и слегка обнял его. – Слушай внимательно: зачем самим воровать, когда можно с подпольными дельцами поделиться? Наказать этих котов – благое дело! Понятно, что сами они не принесут. И никакие угрозы на них не действуют – они закалились, играя с Законом, и обложились, как мешками с песком, круговой по¬рукой! Приходится давить эту моль удавкой на краю могилы, топтать их живьём в яме, подвешивать мордой вниз...
Только перед неминуемой смертью они раскошеливаются. И остаётся у них одно – платить за свою поганую жизнь. Ни вперёд, ни назад! Впереди – тюрьма, поза¬ди – удавка, смерть. Смерть безвестная, позорная, потому что компаньоны спишут за счёт «беглеца» все грехи... – Ян прервал себя, на¬ливая сваренный на «машине» кофе.
– Зачем мне всё это? – подавленный услышанным, взмолился Сергей, воспользовавшись паузой. – Отпусти меня, Ян... Прошу как человека! Не давай денег, только отпусти! Я не тот человек, который тебе нужен. Я чуть сознание не потерял, когда был в чужой хате...Я боюсь...
– Дак я тебе зачем столько объяснял? Чтобы ты понял, что с Законом мы дел не имеем. И вроде даже наоборот, хапуг щекочем ве¬рёвкой, выходит – Закону помогаем. Менты долго разговоры разгова¬ривают, доказательства собирают, а там, глядишь, и на тормозах спу¬стили... А у нас: где взял, как взял – не колышет. Нахапал – дай людям, пока не конфисковали! Конец-то раньше-позже всё равно един:тюрьма и конфискация! – Ян воодушевился, говорил складно, с чув¬ством обличителя порока.
Сергей же, напротив, сидел, озабоченный, ис¬пуганный, весь в себе: откровения Яна лишали надежды на освобожде¬ние из страшной компании...
– А если они пожалуются? Что ж, им нет никакой защиты: режь их, убивай? – спросил Сергей, чтобы только возразить.
– Закон, конечно, защищает и их, и нас с тобой, и всех граждан. Но им это невдомёк. Они сами себя отринули от Закона. А потому жаловаться им некому. Мы их предупреждаем, что если они пойдут на сознанку и выберут тюрьму, то и там им сделают «духоту». Знаешь, как делают духоту? Страшное дело! На работе не запишут норму, в сто¬ловке плюнут в миску. На койке под одеялом окажется нагажено, у со¬седа обчистят тумбочку – целый хор очевидцев объявит его крысятником. А самое страшное – пустят по колонии слух, что он «голу¬бой»! И так каждый день – пытка, а впереди – годы... Такое не вы¬держит никто! И тогда «подшефный» берёт в руки верёвку... И поделом ему, если вспомнить, как он на воле раздувался как индюк от своего «умения жить»! Как он, паразит, плодил вокруг себя паразитов... Ну, теперь смекаешь? – Ян был доволен собой. Более кратко и ясно по¬святить в дело нового человека невозможно.
– Смекать-то я смекаю. Но я боюсь... Честно. А если повяжут? —Как же Сергею не хотелось влезать в эти дела! – Что вы ко мне при¬вязались? Мало других, что ли?
– Он был в отчаянии.
– Понимаешь... Наши парнишки все меченые. И не по одному заходу... Если раскрутят, то всех сразу. А ты нигде не числишься! Вроде как и нет тебя вообще! В случае пожара – не сгоришь, сармак увезёшь. Там и встретимся, если что, на Украине, понял? Но если возь¬мут, гони на меня: я тебя вёз, ты мне пожаловался: без работы и жи¬лья. Я тебя взял на квартиру, обещал устроить в парк, но... затянул, такой-сякой. И больше – палец в рот! Хоть откуси! Никакой музыки! Всё запомнил? Так что – скоро будешь дома, как козырной! Да, вот ещё что: Ивана забудь начисто! Он – голова! Дорого бы дал ОБХСС за его картотеку! Ну, чего, пей!
– Он налил Сергею коньяк. – Да¬вай хорошо отдохни, завтра из дому никуда! Я поставлю в сарай таксомотор, а на моей мотанём на одну хату!
– А план твой как же? – вырвалось у Сергея машинально. Он знал только спешащих таксистов.
– Ха-ха! Ну ты, Костя, даёшь! Да у нас завтра будет сто планов в карманах! Уж один-то мы бросим парку! Может, я – таксист-надомник, дома план делаю! В третью смену!
У ЯНА
Около месяца прожил Сергей у Яна, в старой хибаре, на окраине города. Дом, мебель и вся, до мелочей, утварь – всё было старинным, старым. Так что Сергею стало казаться, будто на дворе сегодня восемнадцатый век и нету таких признаков цивилизации, как прописка, учёт в психиатричке и у венеролога – отметку в судовой роли заполучить перед каждым рейсом! – трудовая книжка, вызов-пропуск-разрешение чего-то и строгое запрещение – того-то... Нету плавзаводов, кадровиков и милиции...
Тоска. Как в больнице: ходить можно, а за ворота – не моги!
Нет, уходить из дому впрямую Ян не запрещал. Сам он, тем бо¬лее, отсутствовал только по работе. Но как только Сергей шёл в мага¬зин за сигаретами, ну и само собой, пузырь от тоски прихватить, Ян выходил из своей комнаты и цедил ему в
спину, нахмурившись:– Куда пан намылился? Цо пан волыть?
– Да вот, за куревом сходить надо...
– Иди. Но если подойдут к тебе менты с дудками – по двое ходят, срочные, самые лютые и дурные, – ко мне не приведи их!
Уходить сразу пропадала охота.
– Домой хочу, – однажды заявил решительно Сергей. – Ян, тебе сказал Иваныч рассчитаться со мной. Дай денег, я поеду домой...
– Ну чего кипишуешь, Серый? – Ян впервые назвал Сергея по имени и сказал просительно-мягко: – Ну, чуток подожди. Неделю-две, и уедем вместе. Собрать нужно тут кое-чего до кучи и – рвать. И зна¬ешь правило: товар – это ещё не деньги. Пока он не превращён в жи¬вые деньги, он – улика, морока, он – вещдоки, ключ от камеры, а то и на тот свет! – Ян бросил кочергу, которой мешал угли, включил свет и подошёл к зеркалу в оправе из чёрного дерева. Он про¬вёл пальцами по шраму на лбу и покрутил головой из стороны в сто¬рону, рассматривая своё симпатичное мужественное лицо с множест¬вом боевых отметин. Уцелел лишь прямой, правильный нос, да корот¬кая, в два пальца, стрижка укрывала его наверняка подпорченный скальп.
– Вот чего стоит реализация, видал? – произнёс Ян, с явной жалостью к самому себе.
– Ян, ты падаешь в моих глазах, – расхохотался Сергей, – прямо не верится, что тебя, самбиста, боксёра кто-то сделал, как пос¬леднего!
– А что боксёр? Одно дело – по мешку стучать, а другое – по живому человеку, да не на ринге, да без правил, когда тебя ниже пряжки норовят садануть ногой, да ещё хором, да ещё ломом... Или трубами, как меня, какая разница?
– Расскажи, как это случилось? – тянул из Яна Сергей, ему очень хотелось убедиться, что и Ян не всемогущ.
– Они нас вырубили каким-то пойлом и били, как под наркозом, хотя в кармане у меня лежала пушка! Во садисты! Так что в жизни,как в арифметике, не всегда умножить или прибавить. Бывает, приходится делить, а ещё хуже – минусовать! Все четыре действия, других не помню, в школе был с математикой в жутких отношениях!
Дело было так...
– В последнюю ходку скентовался с двумя парнишками из со¬седнего края. Ну, трали-вали, за что взяли, обнюхались – свои. Делил с ними последний шмат, последнюю коробушку чайковского...
Как рядовые «кучеры»[3]3
Кучер – вор (жарг.).
[Закрыть], соседские парнишки ушли на поселенку, отсидев всего лишь полсрока, а «разбойнику» Яну, сидевшему звонком, оставили заветный адресок и заверения в братской, до гроба, дружбе.
Используя свой немалый авторитет среди мелкой шушеры, Ян ловко уходил от серьёзной работы и вышел из колонии таким же, ка¬ким вошёл в неё, – без профессии. Он освободился уже зрелым муж¬чиной, которому положено что-то уметь и что-то иметь, чтобы прокормить себя и семью, ежели таковая на него свалится.
А что он умел вообще?
После школы держался на поверхности около спорта: состоял, ездил, выступал. Числился и пользовался. Числился фрезеровщиком высокого разряда и пользовался зарплатой, вниманием, подпитками и поблажками как фрезеровщик высокого разряда за то, что Бог дал силушки поболе, чем другим.
Когда его время истекло и всё это рухнуло в одночасье, остава¬лось или спуститься с Олимпа в подмастерья, или, если придётся за¬греметь, то в звании!
Ян выбрал второе и начал с фарцовки. Заплатил тёмным продавцам только один раз. Второй – ре¬шил, что хватит за глаза и половины. А когда, отобрав товар, те вы¬бросили продавца на полном ходу из машины под ноги милиционе¬рам, – вышла ему чистая сто сорок шестая статья...
Вдобавок ко всем несчастьям, при обыске у Яна обнаружили заготовленные для продажи паки[4]4
Пак – упаковка чего-нибудь с обманом (жарг.).
[Закрыть] травы: а это уже прицепом – двести двадцать четвёртая!
И вот Ян вышел из колонии: ни профессии, ни желания работать не появилось, а жить было надо.
Ян нашёл старого дружка по кличке Бульдозер, и тот взял его в долю по старой памяти. У Бульдозера был старенький ноль первый «жигулёнок», и он честно и потихоньку крутился на нём между моря¬ками загранплавания и толкучками.
Ян привнёс в их дело свой размах и проверенные методы. За ме¬сяц, почти не вылезая из машины, они раскрутили при минимальных затратах стольких моряков и фарцовщиков, что через месяц уже вы¬ехали из края, имея в багажнике сотни траузеров-джинсов, сингапур¬ских часов, очков-фильтров «Колор» и тысячи заклёпок.
А выехали они по тому самому адресочку к парнишкам-соседям, потому что о сбыте такого количества товара в родном краю ими, мечеными, не могло быть и речи.
Под залог за один кусок Бульдозер взял у хороших людей в доро¬гу пушку, хотя Ян и гарантировал братание с парнишками на одной глотушке.
И они отправились «навести края» – сбыть весь товар оптом – в соседний край в добром здравии и отличном настроении!
Соседи обрадовались встрече, увезли на дачу, приняли по-царски. Когда узнали в тёмном уголке о цели визита, переглянулись:
– Помыли маримана? Ладно, давайте товар. Фиалки нюхать (деньги получать) будете – завтра.
До сих пор Ян не мог понять, каким образом соседям удалось выключить их из сознания. Каким зельем? Спиртного они не брали в рот ни капли, и соседей это заметно раздражало. Ну, что-то они, конечно, ели-пили из того, что стояло на столе...
Очнулись дорогие гости у придорожного столба, надпись на коем извещала, что приграничный Бикин остался позади и они уже на сво¬ей территории...
Дома-то дома, но в каком они были виде! Так избиты железными трубами, что ни идти, ни тем более ехать – «жигулёнок» догорал в придорожном кювете – они не могли.
Поганое настроение «гостей», кроме побоев и полыхающего синим полымем «жигулёнка», усугубилось и тем, что, придя в себя, они перво-наперво обнаружили, что стоящие над ними дяди облачены в милицейскую форму. Их вызвали, как и «скорую», сердобольные автозеваки.
И это был единственный в жизни Яна случай, вызвавший у него неподдельную радость от исчезновения товара, денег и... страшно по¬думать – пушки.
Правда, эти фраера сунули в карман Яну записку, но милиции она ни о чём не говорила. Там было накарябано: «Библия. Заповедь де¬сятая. Не пожелай дома ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни осла его...» И так далее, всякая галиматья, но Ян понял, что допу¬стил большую оплошность. Парнишки были «в законе», а он предложил им сработать за «шестёрок»... Спасибо им, волчарам, за подлянку, ещё встретимся...
Ближе к полуночи к дому подъехала машина, и в дверь постуча¬ли. Стучать на половину Яна мог или свой человек, или милиция: иногда его проверял участковый, третьего не дано. Ян пошёл открывать и как всегда спросил: «Кто?»
Сергей, возбуждённый откровенным рассказом Яна, ворочался на продавленной, как люлька, панцирной сетке, не в силах уснуть. Заслы¬шав стук, он напрягся, вслушиваясь.
– Кто? – спросил Ян.
– Свои! – тихо ответили за дверью.
– Подпишись! – потребовал Ян.
– Да Бес я. И Капа в тачке, – ответили нетерпеливо за дверью. Ян открыл, разом шикнув пришельцу, что не один, мол, чтобы тот не базарил в коридоре о делах. Не зажигая света, он повёл гостя в свою комнату. Сергей приник к двери и слушал их разговор, для него совсем не понятный. Однако концовка его насторожила – похоже на то, что речь пошла о нём:
– Зачем этот фраерок? Делом повязать? – спросил Бес.
– Ни в коем разе. Он – для понта, на случай завала: если на вилы сядет – пометёт пургу, что весь балаган – соседский, сечёшь масть? А потому при нём пишитесь чужими кликухами, менты эти кли¬кухи хорошо знают, – наставлял Ян.
– Вы чего тут с Хряком, совсем ссучились? —Бес не верил сво¬им ушам. Он знал, что за такие дела можно «выпрыгнуть» – попасть в разряд особо презираемых.
Понизив голос, Ян долго увещевал Беса, а закончил разговор словами:
– Подляна на подляну... И учти: не будешь думать, будешь —дурак, но – живой дурак. И – не зэк. Значит, ты – «Москвич», а Капа будет «Ким», и поезжайте. Волчата у Кота имеются занятные!
– Ладно. Буди своего отмазчика. – Они задвигали стульями, направляясь к Сергею.
Сергей отскочил от двери и тихонько, чтобы не скрипнула сетка, прилёг с краю. В голове у него – сумятица. «Вот оно! Берут на дело! А вдруг там – кровь... убийство! Что делать?.. Убежать? А куда? Они уже и адрес матери знают... Да, только бежать!.. А может, в милицию пойти... Уж лучше сейчас – в тюрьму, пока ещё ничего страшного не натворил... Паразиты!»
Вспыхнул свет в коридоре, и дверь в его комнату приоткрыли:
– Костя, выйди на минутку, – непривычно вежливо стелил Ян.
Сергей вышел, мельком взглянул на пришельца, молодого чернявого парня, напомнившего какого-то итальянского певца или киноактёра. Он крутил на пальце ключи зажигания и насмешливо-весело смотрел на Сергея. Второй парень, с борцовской шеей и короткой стрижкой, недобро смотрел из-за спины Яна.
– Привет, – кивнул Сергей пришельцам, с деланно сонным видом.
– Тут такое дело, Костя. Москвич и Ким, – Ян показал глазами на «борца», а затем на «итальянца», – едут получить долг у одного нехорошего человека. Ну, тут, сам понимаешь, нужны два свидетеля. Без свидетелей может заартачиться. А соседей тоже не позовёшь, вре¬мя-то позднее. Поприсутствуй там только для счёта, и вся недолга, а?
– Ладно, – буркнул Сергей. «Вон как повернул – долг. А я ну¬жен им как свидетель, чтобы потом «мести пургу» – пустить следст¬вие по ложному пути... Завтра же убегу!» – твёрдо решил он, ощу¬щая гадливость к самому себе...
– Волчата твои целы? Отмычки. Возьми на всякий случай, —«вспомнил» Ян.
ШАХМАТИСТ БЕЗ КОРОЛЕВЫ
Альфонс низкого пошиба! – завизжала, срывая голос, Веро¬ника Аркадьевна и, приближая «наплывом», как говорят киношники, перекошенное гневом лицо, больно ударила Юрова в бок электровафельницей.
– Бей, но только не по голове! Я шахматист! Ты меня дураком сделаешь! И я потеряю половую функцию, – лепетал он, силясь вско¬чить на ноги и закрыть руками лицо, которое холил и лелеял, как скри¬пач свой инструмент. Но на сей раз руки и ноги одеревенели и не по¬виновались ему, а Вероника совсем озверела:
– Аферист ты, а не шахматист! Сутенёр! Бичара! Это я всю жизнь дрожала за прилавком, чтобы ты пропил с девками всё, что я накопила себе на чёрный день? – И вдруг мужским голосом:– Бабки давай! – И снова удар в бок вафельницей.
Юров застонал, соображая, что он там оставил на столе, когда с молоденькой гостьей они вечером громили запасы Вероникиного конь¬яка, которых хватило бы на две колонии ЛТП.
– Я же тебе в колонию «дачки» делаю, «бросы» устраиваю, а это тройных денег стоит... Добро твое стерегу. И жду тебя... – добавил он вяло. Ему было всё равно, поверит она или нет, ибо разгорожены они надёжно забором, колючкой, путанкой, черноволосыми солдатиками и девятью оставшимися годами срока. Последнее – самое утешительное.
И Юров проснулся от очередного удара в бок. Пробуждение избавило его от кошмара предстать перед распра¬вой далеко упрятанной за хищения госимущества в особо крупных размерах Вероники Аркадьевны. Но оно же и повергло его в ужас: двое нахмуренных, озабоченных мужчин, склонившись над роскошным импортным ложем – два метра на два метра, – будили его лёгкими апперкотами по печени, приговаривая: «Бабки давай!» А третий сидел за столиком и потягивал тот самый коньяк.
Юров переводил похмельный взгляд с одного мучителя на друго¬го, не издавая ни звука. Он силился решить далеко не шахматную за¬дачу: кто они и как сюда попали? Кто сейчас – король, а кто – пешка? «Милиция или жульё?» – тупо соображал Юров, и в тех, и в других он видел равную опасность. Милиция даже предпочтительнее, они не будут бить, а другие методы у него не проходили. «Жульё!» – решил он, окончательно придя в себя.
– Какие бабки, ребята? Я не помню уже, в каком году последнюю зарплату получал! – взмолился он, искусно вызывая искренние слёзы.
– Те бабки, которые тебе оставила твоя сожительница! Она тебе больше не доверяет и велела нам забрать у тебя башли на сохранение, понял? Выкладывай! – сказал насупленный Москвич.
– Не пью, не курю... – начал Юров жалостливо, но Москвич нанёс сильный удар в солнечное сплетение, и Юров поперхнулся, судорожно хватая воздух золотыми челюстями (подарок В. А.!).
– Ким, волоки мокрое полотенце, будем душить эту падлу! —распорядился Москвич.
К утру, после жестоких побоев с последующим отмачиванием в холодной ванне и вливанием дозы коньяка, его предупредили: «Просто так отсюда не уйдём. Или с деньгами, или задушим!»
Если бы Юров не был поклонником шахмат, то и тогда бы он из¬брал единственный ход – ход конём: «Придётся отдать четвертинку, наверное... Таких не проведёшь, убьют и не перекрестятся», – зако¬лебался он.
Сожительница Вероника Аркадьевна отбывала только первый год из десяти, провозглашённых приговором. Она предпочла доверить все сберкнижки «на предъявителя» своему ненадёжному сожителю Юрову, чем подвергнуться конфискации. Она поверила его истовым клятвам с порывами резать вены, хлебать уксус, ждать её хоть десять, хоть даже сто лет. Юров же не ставил себе такой сверхзада¬чи – ждать Веронику десять лет, зато проживать по два инженерских оклада в месяц он мог позволить себе все эти десять лет, выде¬ляя себе на представительские цели вроде премиальных – для охмурения очередной жертвы.
Тщеславие погубило многих лучших людей человечества, что уж тут говорить о рядовом солдате совторговли Веронике Аркадьевне, ко¬торая, теряя чувство самосохранения, стала понемногу хвастать перед сокамерницей, как она любима и как он на себя едва не нало¬жил руки, когда её отняли у него. Так понемногу она выложила всё: кто есть он и кто была она. Рас¬паляясь во гневе, она честила его, называя своими именами: бич, бат¬рак, сутенёр, аферист. Впадая в лирическое настроение, Вероника Ар¬кадьевна обмолвилась, что он обещал ждать и, самое важное, – слать! А откуда бичу иметь, чтобы слать? Да ещё и все десять лет!
Сокамерница не держала в руках колоды из сберкнижек, как это удалось Веронике Аркадьевне, она больше имела дело с колодой обыкновенных карт. Но как мошенница обрела быстрый ум и знание людской психологии. Она сделала выводы, и по обратной связи на во¬лю ушёл сигнал.
Сигнал материализовался в двух громил (Сергей не в счёт), явив¬шихся ночью пред похмельные очи блаженствующего в чужой квартире и постели Юрова...
– Москвич, давай отправим его в космос, и все дела, – переговаривались, как на работе, липовые Ким с Москвичом, не обращая внимания на утробные стоны Юрова, его рот был завязан мокрым полотенцем.
Сергей молча наблюдал жуткую картину. Он видел уже себя на месте этого несчастного... «У человека нет денег, но они ему не верят и, наверное, убьют...
А свидетелей всегда убирают. Значит, на очереди у них буду я...» – приходил он к выводу.
Отправку Юрова в «космос» организовали быстро, поменяв местами с люстрой. Люстру сняли с крюка и положили на кровать, а Юрова повесили на этот самый крюк вниз головой. Устав от трудов, Бес и Капа сели к Сергею за стол. Остальное должно было доделать время.
Если бы Юров не выпил вечером целую бутылку... Если бы он за всю свою беспутную жизнь не выпил ни единого грамма вообще, а это был бы уже не Юров, то и тогда, с его нервной и впечатлительной на¬турой и в его возрасте, разве мог он выдержать такое – висеть вниз головой, хотя бы и за значительную сумму? Юрову казалось, что се¬годня он умирал и воскресал не менее десятка раз и что чернее се¬годняшнего дня в его жизни не было, и он может себе позволить от¬дать извергам одну книжку, что составляло четвертинку Вероникиного, а теперь и его запаса на чёрный день.
– Отпустите, – прохрипел он, став багрово-лиловым, – я отдам вам сберкнижку...
– Не спустим, пока не скажешь. А ты подумай: зачем тебе бабки мёртвому?
– Вона, на стуле, висит пиджак. Дак – в кармане... Режь верёв¬ку... Скорее... Не могу... Сердце...
Ким взял пиджак, пошарил по карманам и извлёк новенькую серенькую обложку. Он раскрыл сберкнижку и тихо ахнул...
– Слушай... Этот карась[5]5
Карась – жертва, тот, кто платит за выпивку, еду и т. п. (жарг.).
[Закрыть] в кармашке для трамвайной мелочи но¬сит двенадцать кусков! Вот, смотри, Костя, любуйся: кто здесь пара¬зит, а кто честный и справедливый человек! Его всю ночь на рога ставят, он плачет и клянётся матерью, подыхает, но денег не отдаёт! Во жлобина, а? И ведь наверняка не последние отдал? Ну, были б свои, кровные, а то – в постели заработал, тьфу, свейкой... И за что его бабы любят? А, Москвич?
– А ты спроси его самого, пусть поделится секретом. Да кто его любит, ты глянь на портрет... Присудили бы с такой лечь – подал бы на кассацию. – Они спустили на ковёр поникшего, без признаков жиз¬ни, Юрова.
– А я... в голодный год, в пустыне, за мешок колючек не лёг бы, – захохотал Капа-Ким.
Москвич ударил легонько Юрова носком ботинка пониже спины, и тот сразу сжался в комок, как ёж, и распахнул веки, опушённые женскими ресницами.
– Значит, капусту закажешь с утра в кассе, там сразу такую сум¬му могут не дать. Паси! А как получишь – отдашь этому парню, – Москвич-Бес кивнул головой на Сергея, – он человек посторонний, на нём зло не сорвёшь! И он к тебе не прикасался! Не вздумай прыгнуть в кусты – умрёшь нехорошей смертью... А оно тебе надо – за чужие бабки подохнуть хуже собаки?..
В тот же день, вручив Сергею снятые со счёта деньги, Юров пере¬шёл на нелегалку. Прихватив с собой оставшиеся сберкнижки с сум¬мой вклада около сорока тысяч рублей, он ночевал на морвокзале и спешно давал поручения в сберкассы по переводу вкладов в разные города России. Позабыв ночь истязаний, он ликовал оттого, что эти желторотики удовлетворились жалкой толикой и выпустили его из когтей. Пешки! Против него – короля!
На вторую ночь его разбудили в самом уголке громадного, шум¬ного зала ожидания.
– Куда едете? Предъявите документы. – Над ним стояли два молоденьких милиционера с рациями через плечо.
– Как куда? – Секундное замешательство (Юров ещё не вы¬брал, какой город удостоится чести его первого визита) стоило ему сорока тысяч рублей...
– Пройдемте, – услышал он и не поверил своим ушам: «проходить» никак было невозможно, потому что его сердце в этот момент облучал пакет из книжек!
Милиционеры ждали...
И тогда, по-бычьи наклонив голову, с криком: «Пусти-и!» – он пошёл на таран, промеж них...
Несмотря на поздний час, пассажиры с удивлением и улыбками провожали глазами троицу, средний из которых – упитанный коротышка – с трудом переставлял негнущиеся ноги и вопил на весь зал: «Клянусь! По всему Союзу – одиннадцать деток... клянусь, по всему Союзу...»
Ни очерствевшие в колониях Бес и Капа, ни закалённый в бучах Юров не пережили в ту ночь того, что прочувствовал в качестве зрителя Сергей. Покорно он нёс им деньги Юрова, отложив до времени мысль о побеге...
