Текст книги "В исключительных обстоятельствах"

Автор книги: Павел Нилин

Соавторы: Евгений Федоров,Святослав Чумаков,Любовь Арестова,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

– Так бы и говорил. А то пропал…

– Значит, нервишки не выдержали, – констатировал Артем. – И выходит, он того тигра…

– Выходит, так, – понуро ответил Бельды.

– Как это могло случиться? Ты же вместе с ним на кромке был, – с неприязнью в голосе спросил Шелихов, повернувшись к Антоненко.

– Н-не знаю, – робко произнес тот. – Мы с ним под вечер на пожар пошли. Он показал, как брызгалкой вашей пользоваться, куда за водой ближе бегать, и поставил меня на горе той чуток выше себя. Сказал, чтобы я так в горку и шел потихонечку, угли затушивал. Ну, когда светло еще было, я его несколько раз видел, а потом темно стало, и я уж толечко пеньки заливал. Несколько раз прокричал ему, а вин молчок. Ну, думаю, не слышит. А потом, когда рассвело, я сюды пришел. Увидел бригадира и говорю: «Шо, мол, Семен еще не приходил?» А он – нет, говорит. Ну, я подумал, шо вин на пожаре еще, и хотел было спать ложиться, а тут глядь, в кустах брызгалка его валяется…

Парашютисты молча слушали сбивчивый рассказ, и, когда Антоненко закончил, Венька сказал зло:

– Значится, прав командир наш – вербованный тигра саданул.

Бельды, наблюдавший за реакцией парашютистов, повернулся к Шелихову.

– Артем, у вас ружье с собой было?

– Ну, – кивнул Шелихов и неизвестно для чего добавил: – Сам же видел – у палатки лежало. – Он говорил эти слова и чувствовал, что никакого ружья больше нет.

Бельды отвел глаза в сторону.

– Я-то видел, однако…

– Лихо, – процедил сквозь зубы Венька и бросился сначала к одной палатке, потом ко второй.

Когда он вернулся к костру и молча развел руками, Колосков сказал:

– Выходит, этот самый Рекунов ночью, втихую, вернулся сюда, забрал ружье и сбежал?

Шелихов молчал, лихорадочно соображая, зачем Рекунову понадобилась двустволка. Ведь тот же Иван Бельды мог проснуться и спросить, что он делает в лагере, когда должен быть на кромке пожара. Получается, для отвода глаз и ранцевый опрыскиватель с собой прихватил – если что, так сказать можно, сломался, мол.

Вывод напрашивался сам собой. В поселок Рекунов не пойдет, понимая, что они успеют сообщить о его бегстве. Скорее по реке уходить будет в другое, более надежное место, чтобы оттуда уже скрыться из этих краев.

– Делишки… – Артем повернулся к бригадиру лесорубов. – Как думаешь, куда он может сейчас двинуть?

– Однако, к нам на делянку.

– Зачем? – удивился Артем.

– А документы его там, в куртке.

– Интересно, – удивился молчавший Мамонтов. – А как же он ночью мог туда пройти?

– Проще простого, – махнул рукой Артем. – Шагай по тракторному следу, не ошибешься. – И снова обратился к Бельды:

– Ты этого Рекунова хорошо знаешь?

– Откуда? – отмахнулся Иван. – Его же мне на время дали. А вообще-то мужик расторопный, смекалистый. Хоть на «Дружбе» работать, хоть на тракторе.

– Во-во, – добавил Венька. – Хоть тигра завалить, хоть… Он неожиданно запнулся, хмуро посмотрел на Шелихова. – А ведь такой Рекунов, командир, ни перед чем не остановится. И как бы наша двустволка с Ивановым карабином нам боком не вылезли.

– Ты что, хочешь сказать…

– Именно это и хочу. Знавал я таких умельцев, ему что собаку пристрелить, что человека жизни лишить. Набрал ты себе, Иван, работничков!..

– Ну, это ты зря, однако, насчет всех-то, – хмуро ответил Бельды. – Васька вон не такой.

– Сегодня, может, Курьянов прилетит, – сказал Колосков. – Сообщим ему, а он по рации в поселок. Враз возьмут.

– А если не прилетит? – возразил Артем. – Или прилетит к вечеру, при втором облете? За это время Рекунов сумеет настолько в тайгу углубиться, что его потом черта с два найдешь. Отсидится, а потом любой посудиной уйдет по Амуру в Хабаровск или Комсомольск. Ищи-свищи его после этого.

– Что ж, прямо-таки и не найдут?

– А кто его искать будет, Серега? – возразил Венька. – Убийств и хищений он не совершал.

– А тигр? – спросил Мамонтов.

– А, – отмахнулся Венька. – Да и не доказано это.

– Получается, безнаказанным уйдет, – произнес бывший десантник.

– Получается, так, – в тон ему сказал Сергей. – Если по пути еще чего-нибудь не натворит. Рекунов этот – мужик, видно, решительный, ружья так просто не крадут.

– Это уж точно, – хмуро согласился Артем. – А пока он чего-нибудь не натворил, брать его надо. Думаю, он еще не дошел до лесосеки. По тракторному следу не очень-то напрыгаешься. И если мы сейчас с Венькой сплавимся по реке, то сможем опередить его. Серега, – повернулся он к Колоскову, – остаешься здесь за старшего. Давай-ка, мужики, лодку срочно качайте

Он уже было собрался уходить, как вдруг его тронул Бельды.

– Артем, а если Семенка уже на деляне и теперь в тайгу уходит? А я каждый куст в тех местах знаю. Так что мне надо идти.

– И мне, – неожиданно сказал Мамонтов.

– Это почему же тебе? – вскинулся Венька.

– А потому, Рыжий, – ответил Мамонтов, – что меня этому делу два года в армии учили.

Венька молча проглотил пилюлю, а Колосков дружески толкнул приятеля в плечо:

– Не дуйся, Вениамин. Прав Мамонт.

Вынужден был согласиться с предложением Бельды и Шелихов, хотя не представлял, как этот худощавый, невысокого роста нанаец, пусть даже с Мамонтовым, сможет взять вооруженного браконьера.

Давно уже Мамонтов не испытывал такого наслаждения, как сейчас. Даже ночная усталость прошла незаметно, когда он, загребая ладонями воду, несколько раз плеснул себе в лицо и на голову, смочил вихрастые волосы.

Когда-то, еще до армии, они с девчонками ходили в городской парк и, заплатив тридцать копеек, катались на лодках. Эту же «резинку», как назвал ее Венька, даже лодкой нельзя было назвать С тонким прорезиненным днищем, под которым стелилась вода, с надувными бортами, – казалось, ткни, и прорвется – она выглядела столь ненадежной, что Мамонтов даже боялся сделать лишнее движение. Однако она свободно держала и его, и Бельды, а главное – была послушна любому движению небольших весел, которыми ловко подгребал в особо опасных прижимах Иван.

А пологие берега то сменялись каменистыми отрогами, которые подступали к воде сплошной стеной, зажимая в иных местах речку настолько, что казалось, они непременно врежутся в какой-нибудь прижим, то отступали, и река разливалась вширь, усмиряя свое течение, и можно было видеть намытые водой плесы, склоны небольших сопок, заросших пихтой, лиственницей, белоствольной березой, а то и небольшим кедровником.

Несколько раз из-под обрывов срывались небольшие стайки чирков Мамонтов проводил одну из них взглядом, вздохнул:

– Ружьишко бы сюда!

– Зачем? – удивился Бельды.

– Уток-то сколько, – показал Мамонтов на заросший откос, из-под которого стремительно поднялся на крыло утиный выводок.

– Рано еще, – односложно ответил Бельды. – Утка жир не нагуляла, да и утята не подросли еще.

Бывший десантник недоуменно посмотрел на Ивана.

– Это что же – на реке живи, а пару уток убить не моги?

– Почему ж не моги, – откликнулся Бельды, выводя лодку из стремнины. – Чего ж селезня не убить? Можно и убить. А вот утку нельзя еще, погодить надо.

Мамонтов хмыкнул:

– А я, честно говоря, думал, что здесь охотятся в любое время.

– Многие так думают, – уклончиво ответил нанаец. – А кое-кто и браконьерствует в открытую. Вот и поубавилось рыбы в реке да зверя в тайге.

– Уж это ты, поди, загнул. Эвон махина какая. С самолета глазом не окинешь. А ты… поубавилось.

– А людей сколько понаехало, – в тон ему ответил Иван. – И почти у каждого ружье. Да и леспромхозы не сбрасывай со счетов Вот и уходит зверь с насиженных мест.

Он замолчал, ловко заработал веслами, стараясь поближе держаться к берегу, под прикрытием подступившего к воде кустарника. Бывший десантник понял эту маленькую хитрость: если Рекунов еще не дошел до лесосеки и идет вдоль берега, то ему их легче заметить на середине реки.

Какое-то время плыли молча, и только хмурое лицо Бельды выдавало настроение нанайца. Мамонтов не стал тормошить его расспросами, однако тот неожиданно заговорил сам:

– Видишь рыбины? – спросил он, кивнув на берег, где валялось несколько тушек кеты.

– Ну?..

– Небось, думаешь, отнерестившаяся?

– Наверно, – недоуменно пожал плечами недавний солдат, которого, откровенно говоря, меньше всего заботил этот вопрос.

– Вот-вот, многие так думают. А я тут поднял одну такую рыбину, а у ней в жабрах мелкий-мелкий белый песок. Она даже икру не успела отметать – погибла.

– Из-за песка?! – не поверил Мамонтов.

– Из-за него, – хмуро ответил бригадир лесорубов – Тут чуть выше по течению артель старательская стоит, они гидромониторами руду моют, так вот у них отстойники ни к черту. Еще прошлым годом об этом говорилось. Обещались исправиться И вот…

– А что, разве за этим никто не следит? – удивился Мамонтов, рассматривая тушки больших, сильных когда-то рыбин, бог знает из каких мест пришедших сюда на нерест.

– Как же не следят, – должны следить. Санитарно-эпидемиологическая станция… – делая ударение на последнем слове, с нескрываемой неприязнью протянул Бельды.

– Ну и…

– А чего «ну и…»? Дело ясное Схимичили, видать, когда принимали отстойники да очистные сооружения.

И опять надолго замолчали, каждый думая о своем. Иван Бельды прикидывал, какой ему будет «разнос» от начальства, когда в леспромхозе узнают о побеге Рекунова, а бывший солдат-десантник, пожалуй, впервые задумался о том, что услышал от бригадира лесорубов. Вот она, оказывается, чертовщина какая. Какой-то мелкий белый песок, и от него рыба красная гибнет…

Теперь Бельды вел лодку вдоль пологого берега, от которого, казалось, разбежались лесистые сопки. И вдруг он запел – негромко, будто мурлыкая себе под нос:

 
Свадебные саночки, Чикченку,
Даренные мамочкой, Чикченку,
Мчите по льду, через реку Чикченку,
Полюбила я навеки, Чикченку…
 

Песня была длинная, вроде бы односложная, но какая-то очень теплая, напевная. А заканчивалась она словами – «верьте, сестры, верьте, братья, Чикченку, ждут меня его объятья, Чикченку».

Бельды посмотрел на Мамонтова, усмехнулся.

– Думаешь, с ума сошел? Рекунов-проходимец услышит? Не-ет. Ему в этих местах к берегу не выйти – топи. Так что он вон ту сопочку с другой стороны обойдет.

– А чего ж ты шепотом? – резонно спросил Мамонтов.

– Не знаю, – сам себе удивился бригадир лесорубов. – Привычка, наверное. Еще от деда да отца осталась. В тайге да на реке громко петь нельзя – Подю спугнуть можно. Они ж у меня охотниками были.

– А кто это – Подя?

– Подя? Ну, парень… даешь ты. Подя – это хозяин охотничьих угодий. Про него каждый охотник знает. Да-да, ты не смейся, – не на шутку обиделся Бельды. – Есть даже старинный охотничий обычай, его мой старший брат всегда соблюдает.

И замолчал, насупившись.

– Расскажи, Иван, – попросил Мамонтов. – Ей-богу, впервые слышу.

– Да чего там, – вроде бы нехотя начал Бельды. – В первый день, по нашим обычаям, в тайге не принято охотиться. Точно говорю. Если даже на кабанов наткнешься, не стреляй. Сперва надо устроиться с жильем, познакомиться с Подей, крепко помолиться ему одному, если он, конечно, одинок, а если у него семья, то всей семье. Подя, хоть и хозяин определенной части тайги и невидим для простого глаза, но он, как и обыкновенный человек, имеет жену и детей. А если кому захочется видеть его, то он присниться может. А в своем владении Подя находится днем и ночью. Сидит с охотниками возле костра, в зимнике, слушает их беседы, ест вместе с ними. Если человек ему понравится, он будет гнать соболей к нему в капканы. А когда охотник подкрадывается к зверю, Подя закрывает им глаза и уши, чтобы они не видели и не слышали охотника. Каждый таежник стремится задобрить Подю, а для этого надо выбрать лучший кусок еды, бросить его на огонь и сказать: «Кя, Подя!»

Удивленный услышанным, Мамонтов, сидя на корме надувной резиновой лодки и загребая пальцами воду, старался понять Бельды. Буквально полчаса назад бригадир лесорубов с болью говорил о санэпидстанции, которая «схимичила», и вдруг какой-то Подя…

Вскоре Бельды подогнал лодку к берегу и, не доходя метров ста до заросшего березняком мыска, направил ее на небольшую отмель.

– Дальше пешком пойдем, – сказал он. – Лесосека близко.

Иван ловко выпрыгнул из зашуршавшей по прибрежной гальке лодки и, пока Мамонтов разминал затекшие от неудобного сидения ноги, вытащил ее на берег.

Рекунова они увидели сразу же, как только вышли к неровной кромке леса, за которой светлела поляна с небольшим деревянным вагончиком посредине. Чуть склонившись, он качал такую же, как у них лодку. Сбоку горбился большой, до отказа набитый рюкзак, на траве высвечивали на солнце стволами карабин Бельды и двустволка Шелихова.

– Ишь ты, основательно собрался, – пробормотал Бельды. – Все продукты забрал.

Мамонтов молчал, соображая, как без лишнего риска взять Рекунова. А мужиком тот был крепким, заматеревшим, да и весил, пожалуй, чуть больше Мамонтова. Главное – как-то отвлечь его внимание. Помешать спустить лодку на воду. Спустит – там его не возьмешь.

– Слушай, Иван, – повернулся он к Бельды, – я сейчас поляну леском обойду, а когда рукой махну, ты позови его. Понимаешь, надо как-то заговорить мужика.

– А вдруг стрелять начнет? – спросил Бельды. – Не должен. Ты-то без ружья.

Иван помолчал, видимо, прикидывая возможность риска, кивнул согласно.

– Ладно. Только смотри, однако, чтобы сучок какой не треснул. Семен, как зверь раненый, настороже держится.

Бригадир притаился за массивным стволом ели. Заросли тут были густые, и он мог совершенно безопасно следить за Рекуновым. А тот, казалось, делал обычную, повседневную работу, методично качая насосом, и только изредка вскидывал голову, всматриваясь в свежий тракторный след, теряющийся в тайге.

– Спокоен Семенка, – изредка бормотал Иван, поглядывая на противоположную сторону поляны, где должен появиться Мамонтов.

Впрочем, это только казалось.

Семен, стараясь успокоиться, думал, отчего ж ему так не везет. Уйдя с шахты, закончил курсы шоферов и устроился на дальние перевозки. Однажды, когда он поздней осенью вез неоприходованный груз, на шоссе вдруг откуда-то появился мужчина с поднятой рукой. Семен едва успел мазнуть по нему светом фар, и, понимая, что уже не успеет заторомозить, резко крутанул баранку в сторону. По глухому удару он понял, что задел «голосовавшего» и, едва не завалив машину на обочине, опять выскочил на безлюдное шоссе.

Надо было остановиться и отвезти пострадавшего в больницу, однако страх перед возможным наказанием оказался сильнее, и он погнал машину в город, чтобы освободиться от левого груза.

Уже потом, несколько дней спустя, он от шоферов-рейсовиков узнал, что пострадавшего доставили в больницу в тяжелом состоянии. Испугавшись ареста, Рекунов взял расчет и перебрался сначала в Сибирь, где с год проработал на лесовозе, а потом завербовался сюда, в леспромхоз. Он не знал, умер ли тот случайный прохожий, жив ли, и оттого до последнего дня страшился наказания.

И еще одно не давало ему покоя. Хотелось как можно больше, причем одним махом, заработать денег. И поэтому, когда он, в очередной раз поднявшись по реке, чтобы поставить там сетку, наткнулся на тигриные следы и тушу задранного изюбра, понял – вот он, его шанс разбогатеть, который он так долго ждал. За шкуру полосатого красавца кое-кто может отвалить приличную сумму.

Забыв об опасности, он на скорую руку соорудил засидку в кроне дуба и затаился, поджидая добычу…

Первым на вершину сопки, прямо под скрадок, неизвестно откуда вышел медведь-двухлеток. Семен увидел, как он потоптался около разорванной туши изюбра, тронул его лапой, принюхался, и Семен хотел уж было завалить медведя, как вдруг огромный полосатый зверь с яростным рыком взвился в воздух…

Пока буро-полосатый клубок катался под ним, вырывая из земли пучки красной от крови травы, Рекунов, словно загипнотизированный, не мог даже пошевелиться. Дрожали руки, сжимавшие карабин.

Спроси его, сколько все это длилось, он бы не смог ответить. И только когда на окровавленной, изрытой когтистыми лапами земле распласталась туша медведя, а израненный и измотанный дракой тигр стал зализывать раны, Семен вышел из оцепенения, тщательно прицелился…

Потом он спустился с дерева, подтащил тушу к сучковатой березе, сбегал к оставленной на берегу лодке, отрезал от сети длинную капроновую веревку, вернулся обратно. Через сук подтянул за передние лапы тигра, чтобы муравьи да мыши шкуру не попортили, и решив, что до темноты он не успеет снять шкуру, лодкой сплавился на деляну.

…Наконец Бельды увидел, как из разросшихся вокруг поляны кустов жимолости высунулась голова парашютиста, и Мамонтов бесшумно перебежал к вагончику.

Иван Бельды вышел из укрытия

От склонившегося над лодкой Рекунова его отделяло метров пятьдесят, не больше, однако тот продолжал все так же спокойно работать, и только отброшенный в сторону накомарник говорил о том, что он спешит.

– Семен, – тихо позвал Бельды.

Рекунов дернулся, словно осекся на полуслове, вскинул голову, оставаясь в полусогнутом положении. Потом вдруг резко выпрямился и наткнулся взглядом на бригадира. Видимо, от неожиданности он вздрогнул, как бы боясь удара в спину, всем корпусом крутанулся назад и вдруг совершенно спокойно поднял с земли карабин, передернул затвор…

Какое-то время он неподвижно стоял, широко расставив ноги, палец на спусковом крючке, ствол направлен прямо в грудь Ивана. Не шевелился и Бельды, оцепенело уставившись в темный кругляш дула, из которого в любой момент могла вырваться смерть. А то, что Семен может спустить курок, он не сомневался.

Наконец Бельды разжал ссохшиеся губы, проговорил, пытаясь перебороть страх:

– Зачем ружье украл?

Рекунов молчал, пытаясь разглядеть, нет ли еще кого-нибудь в темноте леса.

– Зачем украл ружье, говорю? – повторил Бельды.

Убедившись, что в кустарнике и за деревьями никого нет, Семен чуть опустил ствол карабина, долго, с прищуром, рассматривал бригадира, потом спросил, усмехнувшись:

– А они тебя что же, из-за этого дерьма сюда погнали?

– Однако, не они, – окончательно переборов страх, сказал Бельды и сделал шаг вперед. – Они еще не пришли, на пожаре были, когда Васька сказал, что ты пропал. Думали – сгорел. Искать стали. Огнетушитель нашли. А ружье пропало.

– Ну а тебе-то какое дело, паря? – с открытой неприязнью спросил Рекунов. – Ружье-то ихнее, пожарников.

Иван сделал еще один шаг, на что Семен предостерегающе поднял ствол

– Боялся я, что ты глупость каку-никакую сделаешь. А мне потом… отвечай, однако.

И тут же, увидев, как появился из-за вагончика Мамонтов, спросил первое попавшееся, но, видимо, единственно правильное в этом положении.

– Это ты, Семенка, тигра завалил?

– Тигра, говоришь? – выдохнул Рекунов и, перехватив удобнее карабин, шагнул к бригадиру.

Он прищурился на невысокого Ивана, шагнул было еще, но что-то задержало его, он резко обернулся, вскинул карабин и одновременно с выстрелом, сбитый сильным ударом, отлетел в сторону…

Когда он пришел в себя, то поначалу даже не мог встать – к горлу подступала тошнота, как в глубоком тумане расплывался Иван Бельды, рядом стоял еще кто-то. Он попытался опереться на локоть и не смог.

Случилось именно то, чего больше всего боялся Артем. Утром ветер усилился, чуть развернулся и теперь надувал голову пожара в сторону основного массива Кедрового урочища. В сопках это было не в новинку: порой ветер крутило так, что парашютисты не знали, с какой стороны подступиться к пожару. Случалось, что основной фронт огня в течение часа резко менял направление, и то, что когда-то было флангом, становилось основным фронтом. К тому же при сильном ветре даже устойчивый низовик зачастую переходит в верховой пожар. В общем, забот парашютистам в сопках хватало.

Первым смещение и усиление ветра почувствовал Венька. Он прилаживал у костра на вбитые колья сапоги с портянками, как вдруг увидел, что языки пламени как бы нехотя качнулись и, прижатые сильным воздушным потоком, мягко легли на сторону. Венька хмыкнул, вырвал из-под ног пучок травы, бросил ее в огонь.

Поваливший дым четко показывал направление ветра: именно там сейчас готовил опорную полосу Шелихов.

«Однако», – почесал в затылке Венька и босиком зашлепал к палатке. И тут он увидел Ваську. Парень, обхватив прижатые к подбородку колени, сидел в тени.

– Ты чего это? – удивился Венька. – Не намаялся, что ли, ночью?

Антоненко поднял лицо, улыбнулся виноватой улыбкой. И только теперь поднаторевший на таежных пожарах Рыжий увидел, как измучился этот невзрачный, добрый парень, который и был-то всего лишь года на три младше его.

– Устал трохи, – признался тот.

– А чего ж не спишь? – удивился парашютист.

Антоненко пожал плечами.

– Да я пробовал заснуть, а перед глазами… Понимаешь, кружится все. Жутко аж.

– Жутко… – миролюбиво пробурчал Венька. – Щас еще жутче будет.

Но, увидев, как вскинулся парень, тут же добавил:

– Да ты не бойся – пройдет. А вообще-то первый пожар всегда запоминается. Даже снится. Я помню – проснешься иной раз, а сам будто в парилке побывал. Ты это… – почесал он в затылке, – мы сейчас уйдем, а ты поспи-ка крепенько.

– Спасибочки, – благодарно улыбнулся Васька. И тут же спросил с тревогой: – А куда вы, того… уйдете?

– За кудыкину гору! – оборвал парня Венька и полез в палатку.

Сергей Колосков страдал «профессиональным заболеванием» лесных пожарных. Как только выдавалась свободная минута, он мог моментально уснуть в любом месте, будь то неудобное сиденье «аннушки», спальный мешок под открытым небом, небольшая палатка, облепленная изнутри комарами, ну а когда удавалось дорваться до любимого матраца с белой простынкой…

– Серега, – дернул его за ногу Венька. – Подъем!

Ас-пристрельщик умел не только мгновенно засыпать, но и так же мгновенно просыпаться.

– Ну? – открыл он красные глаза, воспаленные от бессонной ночи, когда они давили верхнюю кромку, не давая разгореться отдельным очажкам.

– Гну! – огрызнулся Венька. – Ветер усилился, в урочище пошел.

Колосков, успевший обрасти щетиной, грозный от копоти и сажи, сидел теперь на спальнике и, ловко наматывая не успевшие просохнуть портянки, говорил:

– Буди Ваську. Забираем с собой взрывчатку, сигнальные свечи – и на полосу.

– Слушай, – замялся Венька. – Тут такое дело… Может, парня этого, Ваську, оставим покемарить немного. Сам понимаешь, навыка нет, с ног от усталости валится. Ведь еще целую ночь придется на добивке пахать.

– Добре, – согласился Сергей, пробуя, хорошо ли сел сапог.

Смену направления ветра Артем почувствовал сразу же. ДТ-74, на котором он прокладывал минполосу, был без лобового стекла, и Артем уловил пахнувший в лицо жар. Защекотало в носу от едкого дыма.

Еще не веря в догадку, он остановил трактор, встал на гусеницу, послюнявил палец. Точно, ветер усилился и дул в его сторону. Артем снова плюхнулся на старое, продавленное сиденье, трактор развернулся и, лязгая побитой кабиной, подминая под траки низкорослый кустарник, двинулся вверх. Теперь главная опасность пряталась чуть выше по склону, в хвойном подросте, к которому ни в коем случае нельзя подпустить огонь – схватись от маленькой головешки молодняк, и можно считать, что вся работа пошла насмарку. Сразу же за ним чернел елово-пихтовый островок, с которым соседствовали могучие кедры.

…Теперь уже раздутая ветром и переменившая направление голова пожара давала о себе знать не только снопами густого сизого дыма, который стелился над склоном, заполняя распадок. Даже сквозь рев надрывающегося мотора был слышен гул и треск сжираемого огнем леса. Над вершинами стали появляться длинные языки пламени, которые тут же захватывали другие деревья.

Артем безжалостно бросал трактор на завалы и расчищал минполосу. И так раз за разом, пока вконец не онемели руки, так что он уже почти не ощущал их, двигая тяжелыми рычагами. От постоянной тряски и ударов заныла спина. Едкий дым забивал дыхание, слезились глаза, и в какой-то момент Артем едва не завалил трактор, на предательском бугорке. Вдруг он увидел Колоскова. Остановил трактор, спрыгнул на землю.

– Взрывчатку принесли? – быстро спросил он.

– Венька уже раскладывает.

– Тогда давай так. Ты внизу готовь отпалку, а я здесь расчищать буду.

– Понял, командир.

Отдельные языки надвигающегося фронта пожара уже бежали по сухостою, и Артем благодарил случай, что сопка эта, как слоеный пирог, перебита березовыми рощицами, которые не очень-то поддаются верховому палу. А случись здесь сплошной ельник или сосновый бор…

Сергей разнес взрывчатку по намеченной линии, как вдруг увидел Антоненко. В руках у парня был топор, за спиной прорезиненный ранец для воды.

– Чего это ты гут? – удивился Колосков. – Тебе же отдыхать приказано.

Антоненко насупился.

– Отдыхать… Все тушат, а я отдыхать, – повторил он обидное для него слово. – Говори, чего робить?

– Значит, робить? Вот это по-нашему. А то действительно, отдыхать. Вот прилетим в поселок, в баньке попаримся, потом и отдохнем.

Парень улыбнулся:

– Конешно.

– А раз «конешно», оставляй брызгалку здесь, она позже пригодится, бери топор – и на помощь к ребятам. Секешь?

– Ага, – согласно кивнул парень.

Когда Антоненко скрылся за деревьями, Сергей, закрепив детонатор на конце шланга, поджег шнур и, отбежав, спрятался за ствол дерева…

Взрыв, как он и ожидал, получился что надо – на месте взрывчатки теперь была канава, с краев которой торчали вырванные взрывной волной корни деревьев, пучки травы.

Когда раскатистое эхо взрывов прокатилось по всей линии опорной полосы, подошел едва державшийся на ногах Шелихов. Лицо Артема было черным от копоти. Он вместе с Колосковым осмотрел минполосу, отдал команду готовиться к встречному отжигу.

До лавины огня оставалось метров пятьдесят.

– Гребенкой встретим? – спросил Сергея Артем.

Это был испытанный способ. Когда до надвигающейся стены пожара оставались считанные метры и могла возникнуть опасность его переброса через опорную полосу, они поджигали заваленные деревья сначала вдоль самой канавы, затем – отступив метров на шесть к надвигающемуся пожару.

– Давай гребенкой, – согласился Артем и тут же повернулся к Антоненко. – Значит, так, берешь ранец, набираешь воду в бочажках и выходишь за полосу. Серега, Венька и я делаем отжиг и тоже на окарауливание. Все ясно? – И добавил, обращаясь к притихшему парню: – За линию отжига не лезть. Окарауливать только по внешней стороне.

Васька кивнул согласно и побежал к вывороченной ветром сосне, под корневищем которой в яме темнела вода. Венька, Артем и Серега с сигнальными свечками в руках разбежались по линии отжига.

Хорошая это все-таки штука – сигнальная свеча, позаимствованная лесными пожарными у железнодорожников. Больше десяти минут горит, и за это время ею можно пустить встречный огонь на полосе длиной в двести, а то и триста метров. А когда возвращаешься в лагерь и нет сил уже, чтобы собрать бересту да смолье на растопку, сунешь такую свечу в наспех сложенное кострище – и заполыхает огонь под подвешенным на рогатину закопченным чайником.

Прежде чем начать отжиг, Артем отогнал подальше трактор и только после этого зажег свечу, прикрыв лицо рукавом, поднес фитиль к поваленной, с потеками смолистых карр сосне. Огонь схватился разом, сунулся было по ветру к оголенной минерализованной полосе, наткнулся там на пустоту и стал медленно продвигаться навстречу ревущей стене пожара.

Теперь уже полоса огня тянулась вдоль всей трассы. Кое-где Сергей успел зажечь опережающий огонь – гребенку. Артем, видя, что на его участке встречный отжиг распространяется слишком медленно по сравнению с надвигающимся пожаром, быстро зажег вторую свечу, и, накрыв голову брезентовой курткой, бросился в огненный коридор, тыкая ярко полыхающей свечой в смолистые карры. Надо было успеть как можно больше выжечь леса встречным огнем. Когда дышать стало невмоготу, он бросил свечу и отбежал в безопасное место.

А встречный пал разрастался, набирал силу, оглушительный рев огня сливался с треском рвущихся деревьев, черные клубы дыма, словно фантастические грибы, взлетали над тайгой. На какое-то мгновение стена огня будто бы затихла и вдруг, вплотную сойдясь с отжигом, со страшным ревом взметнулась вверх…

Наступил самый ответственный момент для окарауливания. Через выжженную полосу полетели первые горящие головешки. Веером посыпались искры. Около Артема упала ветка, от нее тут же занялась трава, но он быстро затоптал огонь сапогами. И опять, в который уж раз посмотрел в сторону хвойного подроста. Если он схватится… Перебросив через спину ранец, Артем побежал туда. Хотя от ревущей, яростно клокочущей стены огня до этого островка было метров пятьдесят, он понимал, что случайная головешка может долететь и туда.

Хвойный подрост был цел, но от «выстрелившего» сучка занялся пока что спокойным огнем недалекий кустарник. Артем кое-где захлестал расползающиеся красные щупальца курткой. Рядом чернел бочажок – воронка из-под вывороченного дерева, доверху наполненная дождевой водой. Он несколько раз сбегал туда и обратно, попытался сбить огонь водой, но ему это не удалось. И тогда, сбросив ранец, он побежал к дереву, под которым лежали запасные бухты взрывчатки. Бросив на плечо двадцатикилограммовую упаковку и сунув в карман пару детонаторов, он побежал обратно.

Уложил бухту в воронку с водой, прикрепил детонатор, вывел на сухое место конец огнепроводного шнура и поджег его.

Громыхнуло так, что аж загудело в ушах, и, выброшенная взрывом вода окатила его с головы до ног. Он протер глаза подбежал к бочажку – прибитый водой и грязью огонь затих.

Все реже и реже «выстреливали» горящие головешки. Зажатая голова пожара остановилась. Догорали валежины и остатки кустарника. Еще пару часов окарауливания, и можно будет немного отдохнуть, чтобы с вечерней росой опять вернуться на добивание пожара.

На следующий день утром, когда осипшие от гари измотанные до предела парашютисты вернулись в лагерь над тайгой послышался знакомый рокот мотора, и вскоре показалась «аннушка». Артем принес из палатки компактную переносную радиостанцию и включил тумблер.

– «Воздух», я – «Кедр». Как меня слышите? Прием.

– «Кедр», я – «Воздух». Слышу вас хорошо. Как дела? – раздался голос летнаба Курьянова.

– Порядок, Кирилл. Пожар задавили. Лесорубы помогли. Они же и на окарауливание останутся. Так что можешь присылать вертолет. Снимаемся.

– Годится, – согласился Курьяпов и спросил: – Раненых, больных нет? Прием.

– Да, – спохватился Артем. – Обязательно, слышишь, обязательно этим же рейсом прихвати с собой участкового. Здесь его дружок один дожидается…

– Ага, – подтвердил Венька, облизывая ложку, которой только что пробовал сготовленную Иваном Бельды кашу с тушенкой. – Потому что я лично этому гаду Рекунову крошки не дам.