Текст книги "Анизотропное шоссе [СИ]"

Автор книги: Павел Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Расположился на краю леса, с удобством, под доходящими до самой земли ветвями огромной ели. Наломал лапника на подстилку, на ноги, которые мне нынче нужно беречь пуще глаза, намотал байку с «многоцелевых» карманов, подвязал веревочками а-ля крестьянин, обул калоши. Наблюдать за железной дорогой не рискнул, мало ли какой нюх у собак. Хотя это больше похоже на паранойю, но, говорят, параноики в среднем живут дольше.

В память об обильном завтраке (а также более чем калорийной еде прошлой недели) скудно заморил червячка плиточкой пеммикана, да чуток пожевал, чтобы сбить аппетит, пестиков – молодых сосновых побегов. И пристроился к теплому стволу – оплетать в сетку кистеня подобранный в речке камень-голыш весом в добрые полкило. Сдаваться ни чекистам, ни их четырехлапым коллегам-зверям я не собирался при любом раскладе. Года в тюрьме оказалось более чем достаточно для понимания – двадцатые годы не просто жесткие, они откровенно жестокие, тут нет места моральным нормам 21-го века. Сочувствие в ЧК проявляют исключительно к своим, заметно реже – к «социально близкой» уголовной шпане, у которой есть хороший шанс отделаться десятком гематом да парой лет к сроку. Каэров типа меня гэпэушники и их прихвостни для начала избивают до полусмерти, а потом показательно, мучительно достреливают[46]46
  Закон, карающий побег за границу смертной казнью, был издан много позже, 7 июня 1934 года, но реальность в этой части УК заметно обгоняла теорию (побег рассматривали как государственную измену, соответственно и карали).


[Закрыть] на глазах всего лагеря.

Только покончив с изготовлением оружия, я позволил себе натянуть накомарник и задремать.

* * *

Проснулся неожиданно поздно, от холода, судя по всему, сильно за полночь. Нервное напряжение подготовки к побегу, да и самого рывка не прошло бесследно. Но хочешь не хочешь, а нужно следовать плану. То есть выходить обратно на железку и плюхать по ней все дальше и дальше на север.

Почему такой странный маршрут, да еще в одиночку?

Как сошел снег, вполне прозрачные намеки от соседей-каторжан повалили ко мне чуть не ежедневно. А что, парень здоровый, неплохо одет, с едой и деньгами. Вот только… уж не знаю, большая половина из этих доброхотов пытались всего лишь заработать премиальную пачку махорки за раскрытие заговора или меньшая. От любых вариантов я отказывался сразу и наотрез.

Это только кажется, случись что без напарника – сразу сгинешь без следа. Побег совсем не турпоход, тут, спасая друга, не выйдешь к деревне и не вызовешь вертолет МЧС с врачами и психологами. В наличии всего две опции: тащить травмированного или заболевшего партнера на собственном горбу или… пристукнуть без мучений. Несложно угадать реальный выбор, увы, жизнь далека от сказок.

Кроме того, из священников и интеллигентов в третьем поколении отвратительные бегуны. Даже настоящая контра, офицеры, белая кость… тьфу! Я был поражен, насколько низки их реальные физические кондиции. Нет, на коне да с шашкой или с винтовкой – у меня нет против них ни единого шанса. Зато по части лошадиной спортивной выносливости… Такое впечатление, что приличного кросса эти господа ни разу в жизни не испытали. А я, однако, не так давно пробегал на летних и осенних спортивных сборах полсотни километров за день. Зимой на лыжах и того более!

Про побег с урками и говорить нечего. Конечно, с опытом и выносливостью у них все хорошо, такое впечатление, что естественный отбор оставил в живых только самых сильных и ловких. Но спасибо фильмам 21-го века, насмотрелся и наслушался. Стать живой консервой желание отсутствует.

С направлением дела обстоят еще проще. Уголовники бегут строго на юг, в родной Ленинград. На севере, в Мурманске, как и на западе, в Финляндии им делать абсолютно нечего. Риск для них далеко не смертельный, поэтому большая часть нагло ломится в товарняки, а то и пассажирские вагоны, надеясь скорее на удачу, чем расчет. Везет, кстати, нередко – если верить рассказам, примерно одному из десятка. Скорее всего, потому, что гэпэушники гоняются за ними с ленцой.

На восток направляются исключительно отчаянные хлебопашцы, у которых семьи сосланы в Сибирь. Чекиста или неудачно подвернувшегося вольняшку за горло, деньги в карман, а дальше бесследно раствориться в кочующих по стране толпах «беспачпортных» лапотников, тем более что поезда в те края никто толком не проверяет. Уж за Байкалом можно поискать настоящий крестьянский рай без помещиков и коммунистов – скрытые глубоко в тайге деревни, где в достатке есть хлеб, молоко и американская мануфактура, а покой охраняется своей дружиной с японскими винтовками.

Совсем иное дело каэры. Им, вернее нам, путь один, в Финляндию. Причем «отсюда» туда пробираться ближе и, возможно, даже проще, чем из Ленинграда. Напрямую всего-то две с половиной сотни километров. Но непроходимая тайга, реки, озера и болота стерегут надежнее всяких заборов. Более-менее обитаемые места тянутся исключительно вдоль рек, например, таких, как Кемь. Там наезжены дороги, нередки деревеньки, хутора, да и вообще встречаются люди. Можно зайти в крестьянский двор, магазин и свободно купить хлеба, рыбы или какой другой снеди. Неделя пути, и вот она, страна Суоми, только обойди заставу. Идиллия…

Если забыть, что в ГПУ служат не окончательные идиоты, быстренько выслать засады на все ключевые точки у них ума хватит. Слабая надежда и на местных жителей. Каждому, кто сдаст бегунка властям, обещана нехилая награда, например десяток пудов муки. С эдаким богатством семья может жить в достатке и неге целый год. Поэтому крестьянушки не просто ждут, когда оголодавший каторжанин придет просить хлеб, нет, при известии о побеге многие выходят в леса на охоту за человеком аки за зверем.

Так что как все нормальные герои, я собираюсь идти в обход: рвануть по железке на сотню-полторы километров севернее, ближе к Кандалакше, а уже оттуда уходить вдоль реки Канда на запад. Крюк изрядный, но, во-первых, граница там куда как ближе, чуть более сотни километров,[47]47
  После советско-финской войны 1939-1940 года большая часть прилегающей к реке Канда (и городу Кандалакша) общины Салла была присоединена к Советскому Союзу.


[Закрыть] во-вторых, ГПУ в жизни не придет в голову искать меня в тех краях! Причем по железке я планирую передвигаться ночами, уже достаточно светлыми, и пока все нормальные люди спят, делать до восхода волчьим скоком, а то и просто бегом километров сорок-пятьдесят.

За подобными оптимистическими размышлениями я не только успел выбраться из леса, но и, шутя, отмахал пяток километров по шпалам. Для удобства разделся до термобелья, самое то при температуре около плюс пяти, поэтому бежалось легко, совсем как на тренировке, и я надеялся без труда наверстать график, сбитый поздним стартом. Непосредственная опасность, казалось, миновала – ну нельзя же в здравом уме и твердой памяти поверить в способность собак взять мой след после всех хитростей. Да еще учитывая чуть не десяток прошедших мимо поездов, и то, что я постарался не оставлять вещей со «своим» запахом – оставленные вместе с торбой кальсоны и портянки были чужими, а брошенные пальто и шапка обильно обработаны керосином «от вшей».

…Спасло меня только чувство голода, черный цвет термобелья и удачное направление ветра. Для перекуса я перешел на неторопливый шаг, поэтому смог загодя почуять подозрительный запах дыма.

– Неужели засада? – беззвучно прошептал я сам себе. – Или рабочие какие заночевали?

Хотя для беглеца разница невелика, попадаться нельзя ни тем, ни другим. Но и останавливаться не дело. Оглянулся назад – стена недалекого леса надежно скрывала мой профиль. Бесшумно переставляя ноги, я двинулся вперед, и внезапно совсем рядом, буквально метрах в двадцати справа, на взгорке, почти вплотную к низкой в этом месте насыпи проявилось яркое пламя костра, по всей видимости, ранее скрытое каким-то препятствием. Рядом легко угадывалось не маленькое строение, изба или сарай. Но самое плохое – люди, освещенные колеблющимся светом пламени, носили на голове островерхие шлемы и не думали спать!

Стараясь не дышать, я развернулся и беззвучно отшагал назад, всеми силами стараясь избежать хрустящих кусков шлака. Выбеги на них с размаху, да еще предупреди топотом, чтобы успели приготовиться стрелять – конец, без вариантов.

Вариантов не много. Слева, на сколько я мог рассмотреть под светлым даже ночью карельским небом, простиралось болото. Уходить надо в лесок справа и обходить по большой дуге… С простого и понятного пути опять в бурелом и болота? Выждать до утра, пока уйдут? А если нет, терять день? Решить не успел, гул и свет позади возвестили о приближении очередного состава. Молнией сверкнул дерзкий план: под его прикрытием пробежать мимо бивака!

Сказано – сделано, тем более вся подготовка – залечь за кустами, чтоб пропустить паровоз, добавить черноты на и без того далеко не чистые лицо и руки. И ходу! Заодно прикинул, есть ли шансы зацепиться за вагон – все же плохо ехать лучше, чем хорошо идти. Пристроился раз, другой… Увы, без шансов, как ни медленно идет состав, а свой «тридцатник» в час он делает уверенно, прыгать на такой скорости без риска выбить сустав способны только каскадеры в кино. Подловить бы на подъеме или резком повороте, да откуда им взяться в этом крае озер и болот.

Но, так или иначе, к моменту появления трех хвостовых огней я успел отбежать на добрую сотню метров, самое время отдышаться. И только тут прояснился размер проблемы. Насыпь шла промеж двух болот, краев которых я попросту не мог разглядеть. Таким образом, после ухода состава моя тушка будет выделяться на фоне светлого неба как на экране! Пришлось наддать еще, а потом без сил свалиться под насыпь и, отдышавшись, чуть не час тащиться на карачках по мокрой от росы траве.

Следующее приключение не заставило себя долго ждать. В медленно накатывающих с востока лучах рассвета навстречу мне рысила парочка подозрительных типов. Загодя, пока не заметили, я удалился за деревья и скоро смог услышать обрывок разговора, впрочем, ничего связного, один лишь пацанский мат. Выбраться не успел – следом за разведкой показалась основная группа, аж полтора десятка урок. Попасть в лапы таким, пожалуй, еще хуже, чем бойцам РККА.

– Прямо в гости к солдатам ведь идут, – констатировал я факт. – Хотя пока передовых пацанов повяжут, остальные разбегутся.

Тут до меня дошло, насколько удачно разбит бивак! С пригорка, да перед болотами с обоих сторон, вся железка как на ладони чуть не на километр вперед. После рассвета уголовничкам не поможет даже разведка, от винтовки не убежишь промеж кочек по колено в воде, без спешки, с упора достанут за много сотен метров. Да и с обратной стороны костер не напрасно прикрыт. Подобных совпадений не бывает, это не случайный лагерь, а выверенное место засады! Причем не персональной, на меня, любимого, а… постоянной! Зря, выходит, я так сильно за собак переживал, у местных гэпэушников и без зверей дело неплохо поставлено.

Обдумывая новую концепцию охраны лагерей, опять перешел на бег, разумно предположив, что после прохода банды путь так или иначе будет свободен. Однако как следует разогнаться не удалось. Сначала пропускал встречный пассажирский, а потом, уже пол лучами взошедшего солнца, вообще уперся в одинокого, как и я, пешехода, споро идущего на север с модным брезентовым рюкзаком за плечами. Пришлось сбавить темп, чтобы оставаться позади на грани видимости – совсем как в будущем на трассе автомобилисты, опасаясь засад ГИБДД, пристраиваются за водителем-донором.

Надо сказать, расчет оправдался сполна. Сразу за небольшим однопролетным мостиком через реку с оптимистичным названием Летняя моего лидера «взяли», причем очень даже грамотно: один из патрульных вышел навстречу из леса, а второй – остался в засаде, аккуратно держа путешественника на мушке. Понять суть проверки в деталях я не сумел, слишком далеко, но дотошность неприятно удивила. Бумаги разглядывали чуть не с лупой, а потом еще обыскали с ног до головы. Но все же, в конце концов, отпустили, отжав в свою пользу какую-то жестянку.

– Как же уголовники прошли мимо, – спросил я сам себя. И тут же с легкостью ответил: – Ворон ворону глаз не выклюет, полюбовно договорились.

Двоим-то бойцам против сильной и отчаянной банды ночью никакие винтовки не помогут. Шутя подкрадутся и возьмут в ножи. Увы, за моей спиной не следовал отряд кавалерии Соединенных Штатов. Плюнув в сторону патруля, я резко свернул в сторону, заранее прикидывая, как замочить минимум вещей на переправе.

Обратно к насыпи я вышел часа через четыре, уставший, изъеденный комарьем и страшно злой. Зажатая в тесных скалах речка оказалась хоть и узкой, но глубокой, быстрой и ледяной в самом буквальном смысле этого слова – в тени под скалами тут и там белели белые наросты. О броде не приходилось и мечтать, пришлось связать из хвороста плотик для вещей, и плыть, толкая его перед собой полсотни метров наискосок, до «проходимой» расщелины в сплошном камне берега. Путешествие вдоль железной дорогие нравилось мне час от часу все меньше и меньше, но сил хватило только выбрать хорошее место для сна.

Поспал часов шесть, позавтракал и решил повторить опыт гонки за лидером, похоже такой метод передвижения куда спокойнее, чем шарахаться ночью от каждого куста с риском влететь в засаду на ровном месте. Благо в «донорах» особой проблемы не было. Не Пикадилли, разумеется, но раз в час-два кто-нибудь да проходил. И все бы ничего, но… скорость груженого барахлом пешехода – малость не то, на что я рассчитывал свои пищевые запасы. Плюс к этому, тяжело скрываться от всех первым. С одной стороны, дело житейское – пару раз при виде меня кто-то успевал прятаться куда быстрее, но с другой – обнадеживать себя не стоит, патрули наверняка подробно расспрашивают легальных путников о подозрительных встречах.

Несмотря на все опасения, десяток километров удалось миновать на удивление спокойно. Ни рек, ни болот, вот только справа стылое море приблизилось чуть не вплотную к дороге, резко сужая тем самым свободу маневра, а слева лес постепенно переходил в скальник, сомнительное счастье, случись бежать от патруля. А затем из-за поворота вынырнула странная конструкция: невысокий столбик, на нем желтое «солнышко» диска с черно-белой каймой по краям и желтый фонарь, да уходящий вдаль долгий ряд проволоки, столбиков и роликов.

– Вот же бл..ть, не иначе, станция рядом! – я не смог сдержать мата.

Делать нечего, только воровато оглянуться, да коротким аккуратным прыжком запрыгнуть на гранитную глыбу, покрытую тонким слоем скользкого мха. Первую из шального нагромождения, ведущего куда-то наверх. Хорошего я не ждал, но окаянная реальность карельской природы превзошла все досель испытанное. Поверх хаоса неохватных каменюг каким-то чудом росли сосны, а между ними – заросли можжевельника и непонятных кустов, через которые приходилось не проходить, а продираться. Для пущей остроты впечатлений то тут, то там открывались гигантские ямы – настоящие ловушки, наполненные талой водой.

Поскупись я когда-то на ботинки с подошвой Vibram, скорее всего, история моего побега здесь бы и закончилась. Но высокие технологии 21-го века не подвели, я сумел забраться на хребет – необходимо было понять, сколь велика станция или, иначе говоря, какого размера петлю вокруг нее мне придется заложить в свой маршрут. И убедился в ошибке: под горой, спускавшейся вниз крутым обрывом, простиралась не станция, а тривиальный разъезд, то есть участок двойной железнодорожной колеи.

Однако как он был оборудован! С обеих сторон, у стрелок – ладные двухэтажные домики-башенки с широкими окнами. Вдоль стороны, выходящей на море, и промеж путей отсыпанные песком дорожки и керосиновые фонари на столбах. А еще чуть не два десятка бойцов ГПУ, обстоятельно изучающих снизу, сверху и с боков вагоны товарняка. Отменная бы из меня вышла отбивная, сумей я прошлой ночью забраться в поезд!

Ночевать пришлось среди камней – прыгать по ним в сумерках представлялось особо циничной формой самоубийства. Укрывшись в расщелине, я рискнул развести костер – от берега дул сильный ветер, на западе же простиралось бескрайнее море скал и деревьев без малейших признаков присутствия человека. Запарил в подобранной на железной дороге жестянке сосновой хвои, впервые за три дня попил горячего. Заодно устроил постирушки, ведь уж в чем-чем, а в воде недостатка не ощущалось.

Пока ломал сосновые ветки для оборудования спального места, не удержался, попробовал откусить от мягкой и влажной на вид полоски, тянущейся с места слома между корой и собственно древесиной. И не удержался от восклицания:

– Черт возьми, вкусно-то как!

Такое и в доброе время не грех попробовать в охотку, а уж после нескольких полуголодных дней так вообще за деликатес![48]48
  Молодая заболонь сосны (а также березы и многих других деревьев) пригодна для употребления в пищу (особенно весной). До середины 20-го века в Сибири заготавливалась в большом количестве, также значительное место занимала в рационе карелов и якутов.


[Закрыть] Сладко и сочно, плевать, что с изрядной горечью, отдает смолой и вязнет в зубах.

И тут я припомнил булку нативного карельского хлеба, выменянного за керосин у вольняшки из местных, скорее из интереса, чем реальной надобности. Он подкупил меня красивой, поджаристой коркой, но стоило разломить – мякиш натуральным образом высыпался в вовремя подставленную ладонь, так что бросать в рот его пришлось отдельно. На мой удивленный вопрос пожилой карел ответил как само собой разумеющееся:

– Так то от коры, всего четверть хозяйка ложит, – и торопливо зачастил, в опасении, что я откажусь от мены: – Не сумлевайся, паря, добрый хлеб. У нас все так едят. Вот на Лехте-озере всю половину корой кладут![49]49
  Переработанный фрагмент из романа Евгения Рысса «Шестеро вышли в путь», действие которого происходит в Карелии в 1920-е годы.


[Закрыть]

Ободрав от корней до высоты собственного роста окрестные сосенки, я стал обладателем целой кучи весьма недурной еды.[50]50
  Как ни странно, мне не удалось найти в мемуарах узников (и беглецов) с Соловков и окрестных лагерей упоминаний о использовании заболони в еду. Хотя документальных фактов «еде из коры» в Карелии более чем достаточно, начиная от «Калевалы» и заканчивая записками К. Бергштрессера, В. Дашкова, Ф. Ладвинского, и др.


[Закрыть] Насытившись продуктом в оригинальном виде, и не представляя процесса превращения коры в муку, решил сварить кашу. Не прогадал! Масса разбухла, стала однородной, и сдобренная кусочком пеммикана показалась настоящей пищей богов.

Именно в этот момент, с сытым желудком, в тепле, я окончательно перестал сомневаться в успехе: дойду! Обязательно дойду!

Проснулся с рассветом, прекрасно отдохнувший и полный сил. Допил настой, подкрепился остатками каши. И уже час спустя шагал по изрядно надоевшим рельсам вперед, на север. Скоро попались и очередные путешественники. По полотну навстречу мне неторопливо двигались двое мужиков, один постарше, лет под 50, второй помоложе, лет 20-25. Оба невысокого роста, одеты в невыразимое буро-серое рванье и лапти, лица заросли давно не стрижеными бородами. Весь их багаж состоял из микроскопических узелков. Скрываться в горах от таких колоритных персонажей мне показалось совсем уж лишним.

Подходя, они дружно, чуть не в один голос поздоровались со мной. Я ответил и на всякий случай широко улыбнулся. Наверно, необычность моей мимики придала старшему решительности. Он остановится и спросил:

– Хозяин, а у тя спичек нетути?

Чего-чего, а этого добра я взял с запасом. Незаметно сбросив в кармане с руки петлю кистеня, вытащил уже початый коробок:

– Держите, уважаемый.

Мужик, было, протянул руку, но враз конфузливо отдернул:

– Тако бы и махорочка имейца? Я ж об спичках токмо так, глянуть, каков ты человек есть.

– Увы, – развел я руками. – Понимаете ли, не курю совсем, – и доверительно добавил, так как давно убедился, что в некурящего парня местные не верят наотрез. – Врачи запретили, сказали, и года не протяну, если не брошу немедля.

– Вон оно че, – протянул собеседник, явно пытаясь осознать полученную информацию. – Мы ж ден пять как не курили. Тянет тако, не дай Господи!

– Погодите чуток, – я вовремя вспомнил, что в советской стране курят примерно то же самое, чем я собирался отпугивать собак. – Курить-то, и правда, не курю, а вот приятели иногда балуются.

Сняв рюкзак, залез в боковой карман и выудил заботливо завернутую в промасленную папиросную бумагу пятидесятиграммовую пачку. Отсыпал добрую половину в трясущиеся, покрытые трещинами и мозолями руки. Мужики мгновенно свертели из куска газеты самокрутки, прикурили и, окутавшись клубами удушливого дыма, уселись прямо на оголовок рельса. Я пристроился напротив с вопросом:

– Вы хоть откуда такие будете? Из лагеря поди освободились?

– Та нет жеж, по вольному найму мы, лес валили, – охотно отозвался молодой, рассматривая мою некурящую персону с тем же старанием, что появляется у детей на экскурсии в зоопарк при виде фиолетового языка у жирафа. Вроде давно знакомая по картинкам животина, а взяла и удивила на ровном, можно сказать, месте.

– Насилу тока живы вырвались, – мрачно добавил старший.

А младший тут же дополнил с издевкой:

– Заработать собирались! Вот оно и получилось, – он протянул вперед свою ногу в рваном лапте, из которого во все стороны торчали ошметки обмотки. – Весь заработок такой жеж.

– Ох ты, Господи! – широко перекрестился его напарник. – Нонче вона люди бают, в лагере-то лучшее, чем на воле. Хлеб, кашу дают. А на воле чо? – он с видимым наслаждением затянулся, – вот те и вся воля туточки. Здеся куш вербовшики посулили, а хлеба, одежи нету, жить негде, гнус жрет поедом али мороз кусает, до дому начальник не пущает, документу нипочем не дает. Мы ж ево Христом Богом молили, пустите, видите ж, мрем тута. Отощавши еще с дому, сил нету, а баланы пудов пяток тянут, а то и поболе. А их ж по болоту тягать! Ну, пожалел он нас, все ж тако добрый человек, дал документу. Тако идем таперича, тута хлеба просим, тама еще чо. Верстов сто почитай на чугунке проехали, нету боле денег совсем. Не чаем как до Питера добрести.

– А в Питере чо? – зло сплюнул молодой. – Накормят тебя в Питере, как жеж.

– В Ленинграде накормят, – вмешался я в перепалку. – Большой город, не откажут, а лучше к ремеслу пристраивайтесь, – вспомнив историю, продолжил: – Только не вздумайте на Украину или в Поволжье идти, недавно слышал от ученых друзей – голод там ожидают великий через два или три года.

– Тако будем сызнова христарадничать, – покорно согласился старший, совершенно не обратив внимание на предупреждение.

– Одежу чаял справить, – удивительно, но молодого парня тоже не заинтересовали слова о голоде. – А теперь домой голышом придем. Ну, пошли чо ли?

Двое вольных граждан СССР поднялись на ноги. Старший умильно посмотрел на меня:

– Можа хлебца лишку найдется?

– Хлеба нет, – ответил я, поднимаясь вслед за ними. – Но знаете, я же ученый-биолог! Мне и не нужен хлеб совсем, вот, – я протянул горсть захваченных пожевать в дороге подсохших кусков «подкорья».

– Не, – враз поскучнели мужики. – Благодарствуем, но режка-то[51]51
  Режка – в данном случае ржаная лепешка с примесью муки из сосновой заболони, мезги.


[Закрыть] у нас есть покуда, только ей и пробавляемся. Да только силы с нее нет вовсе!

На этом и расстались. Как ни хотелось мне расспросить о выживании на подножном корму крупнейших в мире специалистов этого дела, русских мужиков, но неуместно, как-никак назвался типа-ученым, вредно усугублять странности, когда за спиной застава на заставе. Но странное безразличие, выказанное мужиками по поводу грядущих событий, накрепко врезалось в память. Разгадка пришла лишь много позже: научным языком – я превысил горизонт планирования, а говоря проще, нельзя напугать грядущими ужасами тех, кто, без малейшего преувеличения, живет словами «а кабы к утру умереть – так лучше было бы еще».

Едва уйдя за поворот, я перешел на бег – хотел догнать лидера, старика с козой на веревке. Да еще сзади замаячили какие-то дорожные рабочие, не иначе, обходчики. Кто разберет, что у них на уме, и какие в их тусовке приняты расценки за бегунков. Но старания не помогли, спокойных километров вышло до обидного мало. Впереди показался невысокий, но длинный мост через реку, аж на двух быках, и я с ходу свернул в лесок – подыскивать наблюдательный пункт.

Против удивления, моего «донора» никто не задержал ни с ближнего конца, ни с дальнего. Пропыхтел дымом паровоз навстречу, затем реку пересекла группа неплохо одетых мужчин, поболтавшая о чем-то минут пять с догонявшими меня обходчиками, и опять поезд, только уже попутный пассажирский. Хоть как рассматривай сооружение, нет ни постоянного караула в специальной избушке, как на Кемском, значительно более крупном мосту, ни тайной засады в лесу, как на мелком мостике через Летнюю.

Немалая радость – пробежать километр за пять минут куда лучше, чем тащиться в обход полдня. Заодно можно утолить жажду в реке с название Поньгома, даже в таком насыщенном ручьями и болотами краю тяжело без фляги. Всего-то спуститься по заботливо выкошенному с осени откосу…

Чтобы нос в нос упереться в позевывающего патрульного! Дрыхли, су…и!

Кистень, предусмотрительно зажатый в кулаке правой руки «всегда когда возможно», вылетел вперед натурально от испуга, то есть быстрее, чем я успел подумать. Есть, однозначно есть польза от тренировок, которыми я баловался несколько последних дней, пережидая длинные вереницы вагонов и некстати бредущих людей. Главное, попал более чем удачно – голыш смял скулу и висок уже немолодого, скверно бритого бойца в выцветшей гимнастерке и буденовке.

На мгновение я впал в ступор, но мат пополам с яростным рычанием от вывернувшегося из-под низкого моста напарника заставил действовать: я что было сил рванулся навстречу к уже прикладывающему винтовку к плечу чекисту, прикидывая, как бы половчее нанести удар кистенем. Безуспешно – использовать мозг в таком деле явно вредно, пока «долетел», пока замахнулся – противник пригнулся, пропуская снаряд над головой, и даже спустил курок, но, к счастью, он явно не учел мою скорость, а то и вообще по лагерной привычке рассчитывал стрелять в спину бегущему. Так или иначе, моя голова, а может, грудь, уж не знаю, во что он там целился, успели миновать дуло, к счастью, лишенное штыка.[52]52
  Главный герой ошибается, скорее всего, у его противника в руках карабин Мосина образца 1907 года. Крепление для штыка на нем не предусмотрено. Данное оружие нередко использовалось для вооружения вспомогательных и пограничных войск.


[Закрыть]

Еще доля секунды, и откормленный в 21-ом веке без малого центнер, успевший ужаться за время пребывания в СССР всего лишь килограмм на пятнадцать, впечатался в заметно более легкое тело, легко снося его в реку. Причем винтовку этот гаденыш так и не выпустил, до последнего пытался передернуть затвор! Пришлось прыгать следом и наваливаться сверху… Никогда не думал, что смогу кого-нибудь утопить, а вот, случилось же!

Вылез из реки, за шкирку вытащил на камни внезапно потяжелевший организм. На удивление и этот не молод, минимум лет тридцати, вдобавок куда больше похож на конторского работника, чем на бойца. Вместо аккуратного армейского галифе – стеганые ватные штаны, одна штанина снизу порвалась в борьбе, поэтому хорошо видны шикарные кожаные сапоги. Петлицы со знаками различия отсутствуют вообще, хотя звезда на буденовке в наличии.

– Так это ж местный ВОХР!

То есть охрана, набранная из осужденных по разным статьям работников «органов». Я-то полагал, эти сволочи только в лагере службу тянут, а, оказывается, их на волю в секреты отпускают. С души сразу отлегло, одно дело лишить жизни крестьянского или рабочего паренька, чуть не насильно призванного в ряды «непобедимой и легендарной». И совсем другое – пришибить гадину, скорее всего, вчерашнего убийцу, насильника или грабителя, которого принадлежность к партии и ГПУ высоко вознесла над всеми иными кастами заключенных.

Однако рефлексировать некогда, да и после того, что пришлось увидеть и испытать в лагере… Короче говоря, блевать и стонать ни капли не тянуло. Куда больше меня волновал тот факт, что после гибели патруля за виновным обязательно устроят грандиозную охоту со всем возможным прилежанием. Или хуже того, объявят приз за голову. Бочку керосина, центнер муки, телегу пряников… Да мало ли в мире всеобщего дефицита ништяков, ради которых местные будут охотиться за моим скальпом как фанаты за новым айфоном?

То есть, оставаться надолго под мостом категорически вредно для здоровья. Но и бросать все как есть глупо, наоборот, нужно тщательно прибраться, и пусть начальники догадываются, сами по себе вертухаи ушли глушить первач в ближайшую деревню или плывут в Белое море на прокорм трески. Кстати, о зеленом змии как о черте, только вспомни, и он немедленно объявится. Одного взгляда на засаду хватило, чтоб понять – не спали местные воины-охранители, а спокойненько, с колбаской, сальцем и соленым огурчиком пользовали самогончик из пузатой, как бы не двухлитровой бутыли зеленого стекла, для порядка поглядывая, не крадется ли через реку враг, не ползет ли по шпалам моста добрая подательница «курки, млеко, яйки».

Впредь будет вохре наука: не пей на посту!

Не удержался, отпласнул толстый круг полукопченой неопознанного сорта, ломоть хлеба, соорудил бутерброд да полез на насыпь, пока свидетели не пожаловали.

Открывшаяся картина, мягко говоря, не порадовала. На запад, вверх по течению, наверно больше чем на километр протирался прямой как стрела перекат. Течение не казалось особенно сильным, скорее всего, из-за изрядной ширины русла, глубина тоже не пугала, выше колена, ниже пояса, может, где-то больше или меньше. Но при этом дно сплошь усыпано крупными валунами, примерно с голову человека и более, кое-где они громоздились грудами, в других же местах выступали цельные скалы.

На востоке ситуация не сильно лучше. Поворот русла заметно ближе, всего пара сотен метров. Вроде бы каменюк поменьше навалено, но, скорее всего, просто река сужается и становится глубже. Что пнем об сову, что совой об пень, тащить трупы по такому месиву на глазах любого путника больше похоже на самоубийство. Разве что положиться на удачу… так не три же раза подряд, учитывая барахло и продукты!

Спрятать в ближайшем лесу? Найдут в два счета по следам. Притопить под мостом? Мелко, в солнечный день дно сверху видно как на ладони. Сбросить в реку ниже по течению? Уже получше, но в устье наверняка стоит деревушка, там и выловят. Тащить до моря? Кто его знает, какой тут берег, если пологий – только ноги зря собью. И не факт, что будет прок – после переноски тяжести в несколько этапов останется такая тропа, что месяц не зарастет.

Спустился в оборудованный бивак, плеснул в чашку самогона на пару пальцев, выпил, – тюрьма давно отучила от брезгливости, – похрустел огурцом.

– Можно соорудить плотик, сплавить вас с вещами по течению на километр-другой, да и притопить там, – с особым цинизмом я обратился к лежащим в нескольких шагах покойникам. – Придется поработать, но благодаря вашей товарищеской заботе, – махнул рукой с зажатой колбасой в сторону топора, воткнутого в бревно у кострища, – подобная задача может быть решена уже сегодня к вечеру. Однако! – тут я поднял соленый огурец вверх как жезл, – не люблю тривиальные решения! Неужели в бандитских сериалах 21-го века не сыщется идеи получше? Например, поджечь тайгу? Разобрать рельсы, пустить поезд под откос? А что, неплохо, один герой захлебнулся, второго бревном пришибло. Или имитировать нападение инопланетян, пусть мотают срок вместо меня… В самом деле, не могли же вертухаи просто так взять, да и пришибить друг друга?! Или… Эврика!

Уже побывавшего в реке чекиста-любителя я затащил обратно в воду, под руку подложил голыш наподобие того, что в кистене, только крупнее и тяжелее. Впрочем, их и без того вокруг хватало. Поверх, поперек туловища, приспособил винтовку «как было», да навалил вохровца с разбитой головой так, как будто он и утопил напарника, прямо перед тем, как пал от его вооруженной камнем руки. Карманы проверять не стал, противно, но в одном не удержался, снял огромные наручные часы Павелъ Буре (которые на проверку оказались карманными, в специальном кожаном браслете-футляре, с тиснением на задней крышке «За отличную стрельбу из пулемета» и тщательно затертой дарственной надписью, разобрать в которой удалось только датировку – 1910 год).