Текст книги "Удачная охота (СИ)"

Автор книги: Павел Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   – Ну, вот мы и познакомились по всем правилам: и твоим, и моим, – с улыбкой подвела итог моя альта. – Теперь можно и в город идти.

   Первая заминка возникла у ворот городка. Оказалось, что стражник банально заснул, видно, не ожидая уже никаких визитёров. Он дремал, прислонившись к стойке дозорной площадки, возвышавшейся над воротами, и не отреагировал даже на мой оклик. Зато альта, мгновенно сориентировавшись, выбрала куда более эффективную стратегию. Ещё я не успел ничего понять, а стражник уже подскочил, как ужаленный, хватаясь за щёку, по которой пролегла кровавая полоса. До меня дошёл смысл произошедшего, как только я разглядел засевший в дозорной площадке метательный клинок и вспомнил стук втыкаемого в дерево тонкого металлического лезвия. Дозорный буквально заметался по площадке, не зная, как ему реагировать на незваных гостей, и альта вновь "помогла" ему определиться.

   – Открывай, мы спешим, – коротко бросила она, добавив вкрадчиво, – или я сама к тебе поднимусь. – При этом вся она подобралась, словно хищник, изготовившийся к прыжку, и от неё ощутимо повеяло угрозой.

   Поведение женщины меня несколько озадачило, однако я вынужден был признать его исключительную эффективность. Буквально через пару минут ворота отворились, а дозорный с извинениями вернул метательный нож. При этом он смотрел на воительницу, точно побитая собака на хозяина. На вопрос, где можно найти лошадей, дозорный чётко сориентировал нас, направив к трактиру: местный главный торгаш окопался в постоялом дворе, откуда и доил окружающий люд всеми доступными ему способами.

   Альта ощутимо спешила, поэтому мы буквально ворвались на постоялый двор. Обрадованный было нашему появлению дородный хозяин, стоило ему только разглядеть кого к нему занесло, как-то сразу побледнел и, как мне показалось, даже стал меньше ростом.

   – Два коня, – коротко бросила женщина вместо приветствия, – немедленно.

   Не задавая лишних вопросов, хозяин повёл нас в конюшню, где точно по заказу нас ожидали два агурских [Очень красивые, выносливые и резвые кони. Прообразом служат наши ахалтекинцы.] жеребца вороной масти. На первый взгляд агурцы не отличались запредельной выносливостью и резвостью, не знающий этой породы обыватель никогда бы не придал им должного значения. Суховатые, узкие тела их словно говорят, что ничего тяжелее себя они понести просто физически не смогут. Однако кони эти были чем-то сродни альтам, хрупкая внешность их была столь же обманчива.

   Пожалуй, это самая выносливая и резвая порода в Империи, да и далеко за её пределами. Они нуждаются в минимуме корма, а в походе способны обходиться длительное время вообще без него. Они без особого труда несут вес всадника и некоторое умеренное количество клади. А ещё, они чрезвычайно вспыльчивы, горячи, даже злы, найти общий язык с ними ой как непросто. Довершает особенности их характера то, что они привязчивы к одному хозяину, сложно меняют его, а иногда и вообще отказываются повиноваться новому, буквально чахнут без своего старого боевого товарища. Соответственно, они не слишком расположены к чужакам, не пускают никого к себе в седло, возникают даже проблемы с самим их осёдлыванием. В довершение ко всему, они чрезвычайно красивы, статны, отличаются благородной формой головы и исключительно высокой и тонкой шеей. У нас в гарнизонах их даже уважительно называли кони-лебеди – и за красивую шею с головой, и за ощущение полёта, когда садишься на такого коня.

   Кони были великолепны, не знаю, откуда уж они оказались у трактирщика, видно, тот неплохо знал, какой товар пользуется спросом на границе с альтами. Не совсем понятно, то ли альты часто наведываются в Империю без своих собственных лошадей, то ли люди стараются побыстрее отсюда уехать. Если вспомнить поведение альты у ворот, последнее вполне вероятно.

   Торг был недолгим. Вернее, его вообще не было: торгаш назвал сумму, показавшуюся мне вполне адекватной, получил прnbsp;истальный взгляд воительницы и тут же сделал скидку, как он выразился, "уважаемой госпоже альте", делая ощутимое ударение на последнее слово. Моя спутница тут же рассчиталась золотом, опять побледневший хозяин, извиняясь, заявил, что у него сейчас нет сдачи. Меня это не удивило: в ходу у нас в Империи были в основном серебряные и бронзовые монеты, золотые являлись исключением, стоящим целой пригоршни серебра. Дама не растерялась, предложив мне поужинать на дорожку, покуда хозяин будет искать сдачу. Того такой вариант не очень устраивал, но он даже слова не сказал, только насупился, став чернее тучи. По всему выходило, он не планировал носиться по городу на ночь глядя в поисках размена для золотой монеты.

   Но неожиданности на этом не закончились. В трактире женщина заказала мясо и каких-то травок, и это было нормально, пока ей его не принесли. На блюде, в луже крови, лежал солидный шмат сырой говядины. Я сначала грешным делом подумал, что вышла какая-то ошибка, и начал серьёзно опасаться за здоровье торгаша. Однако женщина лишь довольно заурчала, извлекла из ножен два стилета и, вогнав их с противоположных сторон в ломоть, подняла мясо над блюдом. Мягко прикусив уголком рта бок мясного шматка, она резко рванула кусок, отрывая по волокнам кусочек нужного размера. Смакуя, пожевала его, точно он был мягчайшим, великолепно приготовленным, и проглотила, тут же заев какой-то травой. В её глазах при этом отражалось такое светлое чувство, столько сытого удовольствия, что моя челюсть окончательно опустилась на столешницу. – "Нет, это не шутка", – пришлось признать очень быстро, особенно, когда моя возлюбленная, глядя на меня, разразилась беззвучным смехом.

   – У тебя вид, как будто ты увидел привидение, – поддела меня женщина. – Неужели никогда не видел, как питаются альты? – Окинув меня с ног до головы, она задумчиво добавила. – Боишься, что и тебя съем? Правильно боишься. Давно уже хочу откусить один такой аппетитный кусочек. – Она многозначительно показала глазами мне куда-то под стол.

   – У нас рассказывали, что альты съедают своих кавалеров после спаривания, – я уже пришёл в себя и решил не оставаться в долгу. Только теперь до меня дошло, почему Виктория никогда не ела вместе со мной, но регулярно охотилась, принося добычу. Выходит, она банально делилась своей добычей со мной, съедая свою часть там, где её и добыла. А я-то гадал, почему она не спешит разделять со мной трапезу, только так загадочно улыбается на мои предложения и с заботливым и довольным выражением на лице наблюдает, как я кушаю. Тоже мне, добытчица!

   – Да? – глаза женщины совершенно натурально округлились, она буквально источала заинтересованность. – И кто же такое рассказывает? Не коровы ли случайно?

   – Ну... – я сделал неопределённый жест рукой. – Скорее, знающие люди.

   – И ты им веришь? – заинтересованность альты стала буквально физически ощутимой.

   – Честно, я уже не знаю, что и думать.

   – Включи голову, лейтенант, – жёстко выдала дама. – Если бы это было так, ты был бы уже давно съеден, а вместо этого сидишь тут с отвисшей челюстью и теряешь драгоценное время.

   – Откуда я знаю, когда альты считают спаривание завершённым? – выкрутился я, заставив женщину буквально залиться смехом. Её так проняло, что для выражения эмоций уже не хватило того беззвучного смеха, которому я был несколько раз свидетелем. Я же вынужден был признать справедливость упрёка спутницы: она уже почти съела свой кусок, в то время как я ещё и не приступал к трапезе. Пришлось нагонять под взглядом её смеющихся глаз.

   Когда мы поднялись из-за стола, женщина метнулась ко мне, прижавшись всем телом. Несколько минут мы так и стояли, не говоря ни слова, просто обнявшись.

   – Не волнуйся, милый, я не собираюсь тебя есть. У меня на тебя совсем иные планы, так что ты проживёшь длинную и счастливую жизнь со своей альтой, – первой нарушила затянувшееся молчание воительница. – В процессе которой я буду медленно тебя поедать, кусочек за кусочком, растягивая, так сказать, удовольствие.

   Теперь смеялись уже мы оба. Затем были длинные поцелуи, взаимные признания, что нам друг с другом невероятно интересно и приятно. Она оценила мой юмор, я оценил её, хотя пришлось всё же сознаться, что с моей стороны это было шуткой лишь отчасти, и в северных гарнизонах действительно бытовали подобные убеждения об альтах. Женщина мне на это заметила, что, мол, нужно как-нибудь послать по северным гарнизонам своих сестёр, чтобы внушить тамошним аборигенам должное отношение к альтам. В общем, мы мило поворковали и пошутили, получив огромный заряд удовольствия и бодрости. Напоследок я задал и другой, вертевшийся на языке, вопрос.

   – Сдаётся мне, кошечка, у тебя очень острые зубки, раз ты так поедаешь мясо, но в процессе поцелуев я так и не почувствовал их остроту. С чего бы это? – меня на самом деле волновал этот вопрос, ведь наиболее страстные поцелуи происходят с участием языка, но, в гораздо большей степени я стремился им продлить удовольствие от тесного общения с дамой. Виктория легко уловила мой настрой, и, вместо ответа, просто поцеловала, на этот раз продемонстрировав остроту своих зубов, а не языка.

   В таком состоянии нас и застал вернувшийся хозяин. Увидев альту, буквально лучащуюся радостью и счастьем в объятиях имперского офицера, он несколько оторопел и какое-то время неверяще разглядывал это, должно быть чрезвычайно редкое, зрелище. Только когда встретил вопросительный взгляд воительницы, пришёл в себя и коротко кивнул, сообщая о выполненном поручении.

   Прежде чем седлать своего жеребца, я решил с ним познакомиться, для чего занялся его чисткой. И только после этой небольшой взаимной в прямом смысле этого слова притирки, занялся осёдлыванием. Моя женщина всё это время простояла обнявшись со своим конём, но я не заметил, чтобы она что-то ему шептала; просто стояла и обнимала, а он также стоял и не шевелился, точно наслаждаясь её объятиями. – "Умеет же моя дама укрощать жеребцов", – пошутил я про себя, вскакивая в седло.

   Женщина тут же отреагировала на мой жест, вскочив на спину своего коня. Ни уздечки, ни седла на нём не было, она держалась за гриву, однако это никоим образом не сказалось на его управляемости: конь вышел из конюшни чётко, ни разу не взбрыкнув и даже не остановившись. У меня успехи были не столь внушительны, конь то и дело пытался проявить своей норов, и мы буквально боролись с ним за первенство в нашей начинающей складываться команде. Радовало хотя бы то, что он позволил мне себя оседлать и пустил в седло. На улице жеребец женщины остановился, как вкопанный, ожидая своего несколько разыгравшегося сотоварища. Следом осторожно вывел коня и я, пару раз сдержав желающего сразу перейти в галоп скакуна.

   Из города мы выехали в великолепном расположении духа, оставляя после себя не слишком довольных местных обитателей, особенно пострадал давешний дозорный, умудрившийся вновь заснуть на своём ответственном посту.

   Наша дальнейшая поездка утратила всякий налёт романтичности, превратившись в сплошную гонку наперегонки с ветром. Радовал лишь конь под седлом, развернувшийся на свободе на полную катушку, так что создавалось впечатление полёта. Вот за это наши матёрые вояки их и называли кони-лебеди, а вовсе не за длинные лебединые шеи! Галоп у него был поразительно мягким, да и рысь не валкой, чёткой и быстрой, позволяющей долго не уставать в седле. Зверюга откровенно радовалась свободе, видимо, сильно застоялась в конюшне, даже слушалась неплохо, лишь изредка проявляя свой буйный норов.

   К утру мы расположились на ночлег, если, конечно, можно таковым назвать пару часов сна, на которые решилась моя дама. Поужинали мы захваченным с собой с постоялого двора, хотя Виктория и кривилась от не совсем свежего мяса, из-за чего от её сыто-довольного вечернего настроения не осталось и следа. Всё в наших отношениях было по-военному чётко и строго, никто из нас даже не попытался перейти к любовным утехам, хотя мы и завалились спать в обнимку.

   Следующие сутки были зеркальным отражением нашего ночного путешествия, от седла настойчиво затекала спина, но ни о каких остановках не могло быть и речи. Только короткие трапезы на попутных постоялых дворах несколько скрашивали однообразие и безрадостность дороги.

   Дорога, кстати, уже давно не пролегала для нас по чистому полю, к проторенному тракту мы вышли, ещё когда перемещались на своих двоих. Вокруг живописно зеленели обработанные поля, над деревушками всевозможных размеров и фасонов клубились печные дымки, стали попадаться конные патрули и перемещающиеся в разных направлениях путники.

   С появлением лошадей несколько изменилось отношение окружающих к нашему путешествию. Видя бегущих без лошадей воинов, люди, конечно, проникались уважением, но за глаза посмеивались над неудачниками, потерявшими где-то свих лошадей. Зато теперь прохожие буквально шарахались в стороны, пропуская несущихся сломя голову вооружённых до зубов воинов. Я давно заметил, что наибольший эффект на окружающих оказывал блеск стали в косе моей спутницы, который был виден издалека и действовал на людей завораживающе, будил в них чувство самосохранения. Именно блеск её косы в сочетании с несущимися подобно стрелам конями заставлял людей уступать дорогу.

   Через сутки наметилась некоторая смена обстановки: мы въехали в крупный каменный город, окружённый мощной крепостной стеной. Совместное путешествие с альтой и здесь принесло неожиданные события. Началось, как всегда, с ворот, где стражники попытались банально ободрать нас, посчитав лёгкой добычей, не знающей местные расценки. Ха! На требование стражника женщина просто потащила мечи из ножен заявив, что даже его жизнь сейчас стоит меньше. Подобный поворот заставил стражу сразу сбавить обороты, они извинились, сославшись на то, что служилый просто оговорился, мол, жара, тяжести службы и всё такое. Воительница обожгла всех выразительным взглядом своих зелёных глазищ, не спеша убирать мечи в ножны. Тогда местные от греха подальше в порядке извинения попросили её проехать вообще без пошлины. Когда они с таким подходом попытались обобрать хотя бы меня, то встретили недоумённый взгляд. Я рассказал им, что вообще-то являюсь лейтенантом гвардии, и моё прибытие в город есть величайшее благо для него (то есть, города), а также для самих служилых, которых я с удовольствием избавлю от гнева альты. С этими словами я подъехал к даме вплотную и горячо её поцеловал, тем самым несколько переключив на другой предмет. Пришлось ей всё же убрать мечи в ножны. После этого моего героического поступка, под оторопелые взгляды стражников, считавших меня уже покойником, мы беспрепятственно и беспошлинно въехали в город.

   Наш дальнейший путь пролегал к постоялому двору, уже, по видимому, знакомому Виктории, так как она никому никаких вопросов не задавала, уверенно двигаясь к своей цели. Я от неё не отставал, и вообще старался держаться поближе, так как с самого нашего въезда в город альта сильно нервничала. Её раздражали косые взгляды прохожих, подозрительные взгляды стражников, недовольные замечания из толпы, которую мы рассекали своими конями на центральных улицах. Её рука поминутно тянулась к мечу, красивое личико хмурилось, глаза горели еле сдерживаемой яростью. Этим чувством она отвечала всем окружающим, буквально распространяя его вокруг себя, так что прохожие в нём вязли и не спешили переходить нам дорогу, а попадающиеся на пути тут же отпрыгивали в сторону, как ужаленные. Чтобы хоть немного погасить накал страстей моей возлюбленной, мне приходилось постоянно быть рядом, то и дело класть свою руку на её колено или куда повыше (с норовистой лошадью сложно чётко рассчитать движение). Мои прикосновения, а также мои обращённые к женщине мысли, полные нежности, поддержки, стремления успокоить, помогали ей держать себя в руках.

   Только один раз моя альта сорвалась, и именно тогда я понял, почему её соотечественников так боятся местные. Неожиданно она рванула коня вбок, и я банально за ней не успел. В несколько прыжков её жеребец оказался возле компании из четырёх франтовато одетых молодых людей, а сама воительница в изящном стремительном прыжке отделилась от его спины и вихрем ударов свалилась сверху на молодёжь. Не прошло и секунды, как все четверо лежали на асфальте, благо моя дама всё сделала руками и ногами, так что максимум, что им грозит – это переломы. Поняв, что Виктории нет рядом, я начал её искать взглядом, а, найдя, метнул своего коня в её сторону. К тому времени она уже сидела на скакуне и, как ни в чём не бывало, тихо злилась. На моё приближение она отреагировала извиняющейся улыбкой.

   – Что это было, кошечка? Зачем ты набросилась на этих людей? Что вообще с тобой происходит? – мне срочно нужны были объяснения, я уже ничего не понимал. У меня в голове не укладывалось, что эта тонко чувствующая, умная и милая женщина способна вдруг превратиться в агрессивное чудовище, без повода набрасывающееся на окружающих.

   – Они обсуждали позы, в каких меня следовало иметь, добавляя для особой пикантности процесса холодное оружие и прочие железки, – дальше женщина подробно описала мне сами вожделенные молодёжью сцены, и уже я налился гневом. Не обращая внимания на окружающих, в том числе подошедших стражников, я поднял за волосы пришедшего в себя раньше остальных паренька и холодно сказал.

   – Значит, хотели бы позабавиться с моей женщиной. Сначала позабавься вот с этим, – с этими словами я загнал в задний проход пацану один из своих кинжалов, и только после этого добавил. – Ещё раз услышу о подобном, всем отрежу языки, без них вы хоть немного за людей сойдёте.

   Стражники было сунулись, но я быстро поставил их на место, предложив удовлетворение каждому, кто посчитает защиту чести дамы недостойным поводом для произошедших разборок. А напоследок добавил, что на месте альты просто поотрубал бы сынкам гражданских детородные органы, чтобы вообще избавить их от поганых мыслей. Альта с мстительным удовольствием наблюдала за происходящим действом, и, как мне показалось, впервые с момента нашего въезда в город сменила гнев на милость.

   – Как ты их услышала? – поинтересовался я, когда мы уже прилично отъехали от места публичной экзекуции. Начинать разговор сразу мне не хотелось, нужно было сначала хотя бы немного взять себя в руки.

   – Альты улавливают эмоции окружающих, поэтому могут частично читать мысли. Я ненавижу крупные города потому, что ощущаю смешанную со страхом похоть окружающих мужиков, смотрящих на красивую альту. Их трусливое и при этом такое откровенное желание вызывает у меня гнев, когда же они ещё и пытаются между собой позубоскалить, проявить наружу эти сокрытые у большинства чувства, никто из сестёр на моём месте не смог бы сдержаться.

   Я с открытым ртом слушал короткий рассказ женщины, только сейчас начиная понимать всю сложность жизни альт среди людей. Если и остальные эти создания столь же чисты душой, так остро реагируют на несправедливость и гнусные мысли окружающих, мне их искренне жаль. Чувствовать мысли людей, зачастую довольно мелкие, злобные, гнусные, должно быть очень и очень нелегко.

   – Зачем же альты тогда вообще выходят к людям? – самым простым вариантом мне казалось в такой ситуации полностью изолироваться от человеческой цивилизации.

   – Это диктуется необходимостью выживания. Если мы не будем участвовать в мировой политической игре, то более многочисленные и сильные магически люди нас уничтожат или подомнут под себя. Подчиняться же таким примитивным посредственностям с мелкими чаяниями и гнусными мыслишками альты не смогут.

   А ситуация оказалась даже серьёзней, чем я подумал с самого начала. Вот значит как, их толкает к людям борьба за выживание. Как это знакомо, даже варвары вынуждаются этой борьбой, пусть и несколько иной природы, делать набеги на наши пограничные форпосты и деревни. И альты туда же!

   – Извини, кошечка, что не совсем одобрял сначала твоё поведение. Выходит, оно вполне объяснимо и обоснованно, но ты всё же старайся сдерживаться, а то вся изведёшься. Мне нужна умная, сильная и волевая женщина, а не агонизирующее ущербное на голову создание, – моя возлюбленная ответила мне милой, обещающей улыбкой.

   Своё обещание она сдержала тут же, на постоялом дворе, не желая больше откладывать очередную порцию нашего тесного общения. Видно, у дамы тоже имелся предел, а тут ещё и эти переживания, так что понять причину её срыва было несложно. Зато после спальни, когда мы уже ночью покидали город, она выглядела бодрой, отдохнувшей и насытившейся. Окружающие люди и их мысли её заботили мало, она полностью была поглощена своими и моими волнительными ощущениями.

Приветливая встреча по-столичному

   Столица встретила нас обилием зелёных садов и большими, красивыми зданиями, расположенными в чётком геометрическом порядке. Я с откровенным восхищением любовался с пригорка на открывающийся вид Ариниссандры, о которой столько слышал, но которую никогда не видел ранее. Моё обучение на офицера проходило в северном отделении Академии, расположенном в пограничном городе Тиритор, так что об основном её отделении в столице я слышал даже меньше, чем о столице.

   Особенностью Ариниссандры было полное отсутствие крепостных стен. Их заменяли расположенные по периметру магические башни, вооружённые какими-то дорогущими артефактами, где несли бессменную стражу гарнизонные боевые маги. Строить дома за охранным периметром не разрешалось, и всё пространство вокруг столицы было покрыто зеленью трав. К северу от города, буквально в паре километров от него, расположился Малый или, по другому, Портовый город, примыкающий к широкой судоходной реке. Там уже смотреть было откровенно не на что: сплошное нагромождение деревянных лачуг, каменных домиков и просторных складов не давали зацепиться взгляду за что-то конкретное.

   Ворота в городе заменял особый пролёт между башнями, где в небольшой караулке несли стражу охранники. Отношение стражи мне сразу понравилось: никакой безалаберности, никаких поборов, дежурные только отдали честь мне и поклонились Виктории, не задав ни одного вопроса. На альту при этом они смотрели с уважением, не было и тени той подозрительности или страха, что мы встретили в предыдущем городе. За меня же красноречиво говорила чёрная форма с узором серебряной нити на рукавах, вкупе с таким же узором на рукоятях парных клинков, выглядывающих из-за спины. Я ответил служилым воинским приветствием, а альта в ответ изящно поклонилась.

   Только когда мы уже преодолели границу города, ко мне подошёл стражник с узорами капитана на своей тёмно-синей форменной крутке и рассказал о необходимости всем прибывающим военным офицерам и унтерам регистрироваться в Императорской канцелярии. Я только пожал плечами и подробно расспросил о дороге до неё.

   Сразу встал вопрос, когда идти в эту самую канцелярию. Женщина неожиданно предложила сразу проводить меня туда, на мой же встречный вопрос относительно её собственных дальнейших планов она только отшутилась. Мол, официально я ещё не въехал в город, так что до посещения канцелярии рано думать о каких-либо планах. Я не стал с ней спорить, хотя и насторожился. Складывалось ощущение, что она намеренно оттягивает разговор о цели своего посещения столицы. Однако я не стал наседать, радуясь возможности продлить нашу беззаботную поездку, тем более что теперь мы точно никуда не спешили и могли посвятить друг другу каждую представившуюся минуту.

   Столица впечатляла богатством домов, обилием зелени и обилием снующего по улицам народу. Больше всего поражало, что многие из этих людей даже не знают друг друга, хотя и живут в одном месте! Они пробегали мимо друг друга, даже не поздоровавшись, не позубоскалив, не подравшись, как у нас, в дальних гарнизонах или в небольших городках, где мне довелось бывать по службе. В общем, за красивым фасадом города скрывался тот ещё гадючник, и периодически попадающиеся у нас на дороге особенно спесивые физиономии лишь подтверждали моё первое впечатление. Впрочем, субъекты с гонором предпочитали обходить стороной парочку воинов, один из которых щеголял шитьём лейтенанта императорской гвардии, а другая – сногсшибательной в прямом смысле этого слова косой чёрных как смоль волос. Такое отношение меня устраивало, хотя иногда так и хотелось засветить в самодовольные морды кулаком, а ещё лучше – клинком. Представляю, каково было даме моего сердца, которая чувствовала окружающих гораздо глубже меня! Я поспешил поделиться с ней своими соображениями, но альта на них лишь философски махнула рукой, признавая, что ничто в этом мире не способно изменить ситуацию к лучшему.

   Здание Императорской канцелярии впечатляло. Фактически это был роскошный дворец, размерами превосходящий все, виденные мною до этого. По всему выходило, чиновникам здесь жилось неплохо, их уважали и способствовали их быстрому размножению. В тёплом свете, исходящем от Императора, для них создавались наиболее благоприятные, буквально тепличные, условия. У нас в гарнизонах их положение было, мягко говоря, иным, я уж не говорю о частых случаях укорачивания на голову особенно въедливых и склочных представителей этого народа. Так что я не собирался потакать чиновничьей братии, полный решимости побыстрее закончить с формальностями.

   Началось всё с того, что я попытался предложить альте подождать меня на улице, но она лишь отрицательно мотнула головой, лукаво улыбаясь. – "Хочу на это посмотреть", – прокомментировала она вслух своё решение. Мне оставалось лишь пожать плечами и начать озираться по сторонам, разыскивая, куда же тут приткнуть лошадей. Возле ведущей к громадным дверям не менее громадной лестницы никого не оказалось, если не считать какого-то спешащего по ступеням серенького человечка. Я не стал заморачиваться, пустив коня лёгкой рысью прямо на ступени, догнал человечка и любезно так, сквозь зубы, поинтересовался.

   – Вас не затруднит отвести наших лошадей в конюшню? – на мою просьбу человечек втянул голову в плечи и попытался обойти возникшую перед ним чёрную громадину лошади. Вдруг человечек пропал из поля моего зрения, а когда я понял, в чём дело, он уже бежал наверх, сломя голову: оказалось, он пролез под животом моего коня, который от такой наглости растерялся не меньше седока и даже начал пофыркивать.

   Человечек воспользовался полученной форой, и успел забежать за дверь, так что пришлось мне искать новую жертву. Следующие минут десять я, под звонкий смех альты, пытался выловить ещё какого-нибудь работничка канцелярии. Они иногда появлялись на ступенях, но, только завидев меня, пытались пройти, проползти или пролететь мимо. Не знаю уж, что во мне было такого особенного, но чиновники предпочитали держаться от меня подальше. Пару раз из дверей высовывались новые работнички, желавшие, по всей видимости, покинуть здание канцелярии по своим безусловно чрезвычайно важным делам, но, завидев меня, тут же ныряли обратно. Окончательно меня добило поведение какого-то их начальника, который подъехал к ступеням на роскошной карете. Сначала он гордо покинул своё седалище, и, уже занося было ногу на ступеньку, заметил меня. Его спесивая физиономия вмиг приобрела растерянный вид и землистого оттенка цвет, он подхватился и, запрыгнув обратно в карету, застучал колёсами и копытами прочь от здания. Это было последней каплей, я повернулся к своей женщине и коротко бросил ей:

   – Поедем на лошадях, – чем заслужил новый взрыв смеха и озорной, полный удали взгляд зелёных глаз. Мы метнулись по ступеням вверх, выбивая из лестницы дробные звуки, а на самом верху я резко слетел с седла, ногами сильно ударив в казавшуюся тяжёлой створку двери. Она отлетела вовнутрь, я вскочил обратно в седло, и мы ворвались в широкий холл, звоном копыт предупреждая местную братию о нашем прибытии. Оказалось, что у дверей уже скопилось человек восемь, и, стоило нам ворваться внутрь, как они горохом посыпались наружу.

   – Они что, специально ждали, когда мы въедем сюда на лошадях? – я даже растерялся от такого отношения. Женщина в ответ только сверкнула на меня глазами, указав куда-то вдаль по коридору. Я посмотрел туда, куда указывала женщина, и увидел тройку гвардейцев, лихо скачущих нам навстречу на рысях. На автомате мы обменялись с продефилировавшими мимо офицерами воинским приветствиями, и я резко рванул коня в галоп. – "Всё, пора кончать этот базар!"

   На другом конце коридора, прямо у стены, расположился маститый чиновник. Он сидел за столом и что-то записывал на листе бумаги. Поравнявшись со столом, я, не вылезая из седла, навис над чиновником и коротко поинтересовался:

   – Где я должен отметиться?

   – Вас не затруднит пару минут подождать, господин офицер? – чиновник продолжал писать, лишь на секунду подняв на меня глаза, и тут же склонившись обратно.

   – Затруднит, – холодно бросил я, слезая с коня и протягивая руку к мечу за спиной.

   – Так я и знал, – тяжело вздохнул писака, откладывая перо и поднимая на меня взгляд.

   – Что знали? – немного опешил я.

   – Что вы не станете ждать. Как и все гвардейцы до вас.

   – Хватит мне зубы заговаривать, отмечайте, где нужно.

   – Понимаете, господин офицер, пока я не отмечу предыдущих, я не могу отметить вас. Вот сейчас впишу в бумагу господ офицеров, а затем незамедлительно впишу и вас, – его взгляд наполнился мольбой, человеку было очень тяжело на его рабочем месте.

   – По дороге к вам я видел много народу, почему никто не посадит ещё одного работника, чтобы не заставлять офицеров ждать? – поинтересовался я, немного оттаивая.

   – У них другая работа и... офицеры нечасто жалуют нас своим вниманием.

   – На воротах мне сказали, что каждый обязан отмечаться.

   – Ну... в ваших же уставах этого правила нет, вот и не спешат гвардейцы в канцелярию, резонно полагая, что им всё равно ничего не будет, если не отметятся.

   – Тогда чего я тут с вами время теряю?

   – Просто представьтесь, пожалуйста, и можете ехать по своим дела, – пошёл на попятный чиновник.

   – Вереск эль Дарго, лейтенант, – с этими словами я вскочил на коня и дал тому шенкелей. Конь напоследок фыркнул почти в самое лицо писаке, и помчал к выходу.

   – Должен признать, вы очень сдержанный и рассудительный молодой человек; офицеры до вас разрубили мне стол, посчитав это самым лучшим способом "отметиться", – грустно прокричал мне вдогонку чиновник. Я только хмыкнул, а скакавшая рядом Виктория разразилась новым приступом своего журчащего смеха.