Текст книги "Дворец наслаждений"

Автор книги: Паулина Гейдж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

– Сколько тебе лет? – спросил он и, завязав на поясе юбку, уселся на стул, положив ногу на ногу. Его ноги были по-прежнему сильными и стройными. Я бросила на них лишь мимолетный взгляд, опасаясь выдать свою слабость.

– Тридцать три, – ответила я. – Но ты мог бы и не спрашивать. Мне было тринадцать, когда ты вытащил меня из грязного Асвата, и семнадцать, когда ты снова швырнул меня в эту грязь.

– Твой характер ничуть не улучшился, – заметил он.

– Разумеется! – почти крикнула я. – Если бы он улучшился, я бы не стояла здесь без косметики, драгоценностей и даже без пары сандалий. Почему ты ничего об этом не говоришь, Гуи? Давай рассказывай, во что я превратилась!

Надо заметить, что мой голос больше не дрожал. Гуи улыбнулся, но его глаза остались холодными.

– Выходит, в храме ты работала зря, – медленно произнес он. – Что ж, изволь: твоя кожа стала шершавой, как у крокодила. Ноги раздулись, загрубели, и косточки на щиколотках больше не видны. Твои волосы годятся разве что на гнездо для пчел. Ты приобрела цвет корицы, и теперь ни одна благородная дама не возьмет тебя в служанки, ну, может быть, на кухню судомойкой. Но, моя Ту, призрак женщины, которая когда-то будила самые страстные желания фараона, никуда не исчез, а значит, после надлежащего ухода она сможет возродиться. Эти голубые глаза все еще способны будоражить воображение мужчин.

Я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно. Может быть, мои глаза взбудоражили его воображение? Гуи всегда было трудно понять. Вот и сейчас, что означает его улыбка?

– Не сердись, – продолжал он, – ты ничуть не изменилась с тех пор, как впервые попала в мой дом. Несколько месяцев в опытных руках Дисенк – и ты сама себя не узнаешь.

– Ты думаешь, меня заботит моя загубленная молодость? – сказала я. – Асват выжег из меня всю эту чепуху.

Нужно было говорить порезче, поскольку эти слова только рассмешили Гуи.

– Теперь ты выглядишь напыщенной, да к тому же еще и неискренней, – сказал он. – Нет такой женщины, которая была бы лишена тщеславия. Но в одном я с тобой согласен – у тебя есть дела поважнее, верно? – Гуи говорил серьезно, но в его красных глазах пряталась саркастическая насмешка. – Ты нашла своего сына. Вернее, он нашел тебя. Кстати, он приходил ко мне за советом. Ты об этом знала? Как тебе вообще удалось сделать из него такого честного, здравомыслящего юношу?

Ответ замер у меня на губах. Я могла бы сказать, что Камена воспитывал Мен и весь Египет, что Гуи и Паис пытались уничтожить сильного и славного юношу, и если бы им это удалось, Египту пришел бы конец, ибо перестала бы существовать сама Маат. Но разве можно было соперничать с Гуи в словесном поединке?

– Пожалуйста, не смейся надо мной, Гуи, – тихо попросила я.

Он долго и молча смотрел на меня; веселый блеск в его глазах потух, в них появилась печаль. Потрескивал светильник. За окном поднялся ветер, зашелестели листья деревьев. Я чувствовала себя усталой, измученной и в который раз пожалела, что поддалась желанию прийти в этот дом, ибо его хозяин оказался более сильным, чем я. Он всегда был сильнее меня.

Но вот Гуи встал.

– Хочешь есть? – спросил он и, не дожидаясь ответа, громко постучал в дверь комнаты слуги. Тот вскоре появился, заспанный, с помятым лицом.

– Принеси что-нибудь приличное, что осталось после пира, и еще кувшин вина, – приказал он и повернулся ко мне. – Я не хотел твоей смерти и смерти Камена тоже, – тихо сказал он. – Но мне ничего не оставалось делать, когда Камен вернулся живым и отправился к Паису, а тот немедленно предупредил меня, что на нашем безоблачном горизонте сгущаются тучи. Если бы ты тихонько сидела в Асвате, если бы по какой-то странной прихоти судьбы Камен не оказался там, тогда и не случилось бы всех этих неприятностей. Но боги вложили в твои руки орудие мести. Только, дорогая сестра, воспользоваться им ты не сможешь.

Гуи подошел ко мне так близко, что я почувствовала на лице его теплое дыхание; в ноздри ударил сильный запах жасмина. Он обращался ко мне, как в былые времена – мягко, ласково. Никогда раньше он не говорил мне «сестра», обычно так обращаются к любимой жене или любовнице, и, если бы так назвал меня кто-то другой, я была бы обескуражена. Но сейчас я насторожилась, борясь со страстным желанием закрыть глаза и подставить губы для поцелуя; вместо этого я выставила перед собой нож.

– Прибереги эти штучки для безмозглых шлюх твоего брата, Гуи, – сказала я. – Они от таких вещей тают, а со мной тебе придется изобрести что-нибудь поинтереснее. Я отлично знаю, что мое тело тебе не нужно. Кроме того, я по-прежнему принадлежу царю, или ты об этом забыл? И именно к царю мы все – Камен, Мен и Каха – и пойдем, прихватив с собой копию моей рукописи, о которой Паис не знал. Этого правосудие не сможет не заметить. Отойди, или я проткну тебя насквозь.

Гуи посторонился, но в его глазах вспыхнул красный свет – я знала, сейчас он обожает меня и восхищается мною. Я улыбнулась.

– Тебя всегда возбуждала опасность, правда, Гуи? – сказала я и вдруг почувствовала, что приоткрыла тайну его загадочного характера. – Опасность, заговоры – ведь все это дает тебе возможность хотя бы на время забыть о том тяжком даре, которым наградили тебя боги. В таком случае сейчас ты должен просто пылать, поскольку находишься в смертельной опасности. Паис не сможет заставить всех нас молчать.

Плавным движением Гуи опустился в кресло и, подперев лицо рукой, молча смотрел на меня.

– И Каха? – пробормотал он. – Плохо. А я-то думал, что верность писца не может подвергаться сомнению.

– Его верность не подвергается сомнению, – ответила я, отчаянно желая вывести Гуи из равновесия. – Он всегда был верен Маат и справедливости.

– Он забывал о справедливости и думал только о том, что у него между ног, когда видел тебя! – раздраженно парировал Гуи. – Да если бы я захотел, то давно пригвоздил бы тебя к полу!

Я крепче сжала в руках нож.

– Да? А ты попробуй! – поддразнила я его. – Но учти – тебе есть что терять, в отличие от меня.

От дальнейшей перепалки нас спас тихий стук в дверь. Вошел слуга с подносом, поставил его на столик перед кроватью Гуи и, не глядя на меня, вышел.

– Угощайся, – сказал Гуи.

Я подошла к столику. Кувшин с вином был даже не распечатан. Подойдя к сундуку, где я пряталась, я откинула крышку, порылась в его содержимом, достала холщовый мешок с завязками и сунула в него кувшин, хлеб, пригоршню фиников и немного козьего сыра. Гуи молча следил за моими действиями.

– Ничего не говори, – сказала я, завязывая мешок. – Я взяла у тебя только платье и еду, а ты мне должен куда больше – семнадцать лет тяжкого труда и отчаяния. Когда тебя арестуют, я буду присутствовать на суде, и вот там я получу остаток своего долга. Я ненавижу тебя, Гуи, и горячо молюсь о том, чтобы когда-нибудь ты получил то же наказание, какое было у меня. Я хочу, чтобы тебя заперли в пустой комнате и держали там до тех пор, пока ты не умрешь от голода и жажды, а я тем временем буду сидеть за дверью и слушать, как ты молишь о пощаде. И на этот раз не будет доброго фараона, который тебя помилует.

Гуи сидел не шевелясь, лишь на его бледном лице играла насмешливая улыбка да приподнялась одна бровь.

– Дорогая Ту, – сказал он. – Ты вовсе меня не ненавидишь. Наоборот, ты любишь меня, любишь страстно, помимо своей воли, потому и впадаешь в такую ярость, потому и пришла в мой дом. Иначе с какой стати ты стала бы предупреждать меня о возможном аресте? Допустим, Паису не удастся заставить вас молчать. Допустим, моя вина будет доказана и я понесу наказание. Что же в таком случае останется тебе, Ту, кроме нежной, но не слишком тебе нужной привязанности к сыну? Я создал тебя, и без меня ты превратишься в пустую скорлупку, в которой не осталось ни одного семечка.

Я отвернулась. Сжимая в одной руке мешок, а в другой нож, я направилась к двери.

– Да сокрушит Себек твои кости, – прошептала я, – и да поглотит тебя вечный мрак Подземного мира.

Спотыкаясь, я шла по темному коридору. Страж уже занял свое место у дверей кабинета, но я прошла мимо, не обращая на него внимания. В приемном зале никого не было, но пусть бы в нем находились толпы людей, я бы их все равно не заметила.

Потому что Гуи был прав. Я любила его и ненавидела себя за эту любовь, как узник, который любит и ненавидит своего тюремщика. Ни эдикт фараона, ни воля богов, ничто не могло заставить Гуи полюбить меня вновь, но я буду любить его всегда, до последнего вздоха. Мне хотелось вырвать его гипнотизирующие красные глаза, всадить в его тело нож и смотреть, как по моим рукам потечет его горячая кровь, мне хотелось обвить его шею руками, прильнуть к нему и почувствовать, как отвечает на мой призыв его тело. Слезы ярости и горя струились по моим щекам, когда я вышла из его небесного сада. Только пройдя по берегу озера и увидев, что оказалась в центре города, я немного успокоилась.

Я стояла, прижавшись к шершавой стене, а мимо, запрудив весь проулок, тарахтели нагруженные повозки. На моих ногах запеклась корка речного ила, воздушное платье, которое я взяла в доме Гуи, запылилось и прилипло к телу. Пора было идти в «Золотой скорпион» получать записку от Камена и строить дальнейшие планы, однако же повозки, запряженные орущими ослами, давно проехали, а я так и стояла, не двигаясь с места. Мысли разбежались, меня охватил страх. Только почувствовав, что мне вдруг захотелось вновь оказаться в Асвате, на своем тюфяке в хижине, я очнулась и заставила себя двинуться вперед.

Он не сказал, что не любит меня, честно говоря, он вообще не выказал никаких чувств. Он охранял свой ка сильнее, чем охраняли царя во время шествия, но иногда, когда он смотрел на меня, я видела, как слабеет эта защита; пробираясь по залитым светом факелов узким улочкам, я вспоминала и вспоминала эти моменты, чтобы облегчить боль, которую оставили в моем сердце его слова. Вытащив меня из грязи Асвата, придав мне, словно куску глины, нужную форму, вложив в меня нужные ему мысли и желания, он сам оказался в плену своего создания. И если он, архитектор и создатель всего, что было во мне, вошел в мой разум и мое сердце, то я, словно заразная болезнь, проникла в его кровь.

Я отдалась ему всего один раз, в саду, в ту ночь, когда, доведенная до полного отчаяния, я решила убить царя. Вот тогда в нас обоих и вспыхнуло внезапное желание, однако Гуи был не из тех мужчин, что позволяют страсти взять над собой верх. Мы бросились в объятия друг к другу в порыве любовного желания и ощущения вины, но было в этом и настоящее чувство. Правда, Гуи в это не верил; он отрицал это тогда, отрицает и сейчас, из чувства самосохранения, а мое сердце пылало сейчас лишь жаждой мести.

«Отомщу, я отомщу», – повторяла я про себя, подходя к дверям «Золотого скорпиона». Как радостно мне будет видеть крах Гуи. Остановившись возле двери пивной, я хорошенько отряхнула пыль с ног и платья, сунула нож в мешок и вошла в ярко освещенную комнату.

Там было полно народу. Как обычно, кто-то повернулся, чтобы взглянуть на вошедшего, и я немного постояла на пороге в надежде привлечь к себе внимание того, кто пришел сюда ради меня, затем я направилась в дальний угол и присела на скамью. Ко мне подошел хозяин пивной, но я сказала, что жду одного человека. Хозяина явно сбили с толку мой неряшливый вид и дорогое платье, но, решив, что я зашла к нему в поисках клиента, он оставил меня в покое.

Я внимательно рассматривала поток посетителей – веселых молодых офицеров, простых горожан с их спутницами. Иногда кто-нибудь бросал на меня пристальный взгляд, и тогда я поспешно отодвигалась в тень, но никто ко мне не подходил. Я начала волноваться. Камен ясно сказал, что будет передавать мне записку каждую третью ночь, но время шло, хозяин пивной начал мне намекать, что желал бы посадить на мое место посетителя, а я все больше становилась заметной в этом заведении, куда заходили в основном солдаты, у которых, кстати сказать, наверняка имелось мое описание.

Я стала прислушиваться к разговорам, надеясь услышать свое имя, но на меня уже начали косо поглядывать, и я больше не могла этого вынести. Резко поднявшись, я вышла из пивной и сразу свернула в один из темных переулков. С Каменом что-то случилось. Теперь я была в этом уверена. Я уже успела понять, что он человек слова, к тому же трогательно пытается меня защитить. Разумеется, он понимает, как я волнуюсь, а следовательно, должна быть очень веская причина, по которой он не дает о себе знать.

«Нет, не просто веская причина, с ним что-то случилось, – думала я, пробираясь в темноте по улице Корзинщиков. – Что-то нехорошее, может быть, даже страшное. Его схватил Паис. И убил. – При этой мысли у меня заколотилось сердце. – Нет. Не надо об этом думать. Думай, что его арестовали. Или что он скрывается и не имеет возможности написать. Камен не может умереть, иначе я тоже умру от сознания своей вины. Боги не могут быть так жестоки, чтобы сначала дать мне встретиться с сыном, а потом забрать его у меня. О Вепвавет, Озаритель Путей, помоги! Что мне делать?»

Внезапно на мое плечо легла чья-то рука, и я, решив, что это боги ответили на мою мольбу, хотела было идти дальше, но рука крепче сжала мое плечо, и мне пришлось остановиться.

Передо мной стоял молодой солдат. Я узнала его – он только что бражничал с приятелями в пивной. «Его прислал Камен», – с радостью подумала я. Видимо, солдат не хотел, чтобы нас видели вдвоем, поэтому дожидался, пока я выйду на улицу. И все же я не стала торопиться с вопросами – то, как крепко солдат взял меня за плечо, мне не понравилось.

– Какого цвета у тебя глаза? – без лишних слов спросил он.

– Ты ошибся, я не уличная девка, – спокойно ответила я. – Я собой не торгую.

Не ответив, солдат заглянул мне в лицо и вдруг мягко, но решительно повел к двери, из-за которой пробивался слабый свет. Я рассердилась и попыталась вырваться, но он только крепче сжал руку.

– Ты ведь Ту из Асвата? – спросил солдат.

Я задрожала.

– Нет, – ответила я и добавила: – Если ты немедленно меня не отпустишь, я начну кричать. Закон запрещает приставать к женщине в общественных местах!

Однако солдата это ничуть не смутило.

– Знаю, – ответил он. – Ты подходишь под описание, которое мне дал мой капитан. Высокая, голубоглазая крестьянка с манерами знатной дамы и правильной речью. Я шел за тобой от «Золотого скорпиона», потому что сначала не был уверен, зато теперь вижу, что не ошибся. Ты арестована.

Я быстро оглянулась по сторонам, но, как назло, на улице не было ни одной шлюхи, даже самой терпеливой.

– Да ты пьян! – нарочито громко и оскорбительно заявила я. – Отпусти меня сейчас же, и тогда я не стану заявлять на тебя в полицию. Если же нет, то завтра, когда протрезвеешь, пожалеешь о своем поступке.

– Я не пьян, – ответил солдат. – Прости, но я должен передать тебя властям.

Я уже поняла, что уговорить его мне все равно не удастся, но от отчаяния решилась еще на одну попытку.

– Каким властям? – крикнула я. – Ты не солдат! Где твои знаки отличия?

– У меня есть приказ нашего повелителя царевича Рамзеса, переданный мне капитаном. А знаков отличия нет, потому что сегодня я свободен от дежурства.

– В таком случае ты не имеешь права меня арестовывать. Думаешь, я дура и ничего не понимаю?

Солдат даже не улыбнулся.

– Нет, не думаю, – ответил он. – Дивизия царевича и вся полиция Пи-Рамзеса не были бы подняты на ноги ради какой-то крестьянской дурехи. Честно говоря, мне бы тоже хотелось знать, что такое ты совершила, хотя это и не мое дело. Так что покорись судьбе, Ту из Асвата, и поскольку я тебя нашел, то мой долг отвести тебя к командиру. Может быть, у меня и нет права тебя арестовывать, зато у него уж точно есть.

От ужаса у меня по спине побежал холодный пот. С трудом я взяла себя в руки.

– Хорошо, – устало ответила я. – Веди.

Мне нужно было достать нож, но он лежал в мешке вместе с едой, к тому же за вторую руку меня держал солдат. Однако, видя, что я не сопротивляюсь, он слегка разжал пальцы и собрался идти вперед. В ту же секунду я впилась в его руку зубами. Вскрикнув, солдат отпустил меня; с силой толкнув его в грудь, я со всех ног метнулась в ближайший темный переулок. Там были люди. Там я смогу затеряться. Я смогу спрятаться.

Но я забыла о проклятом платье, которое стащила в банном домике Гуи. Оно было настолько узкое, что, когда я побежала, оно сковало мои движения, словно у меня на ногах были путы. Не успела я опомниться, как повалилась в грязь. Схватившись за подол, я принялась лихорадочно рвать платье по шву, но ткань была сшита прочными нитками, против которых мои ногти оказались бессильны. Солдат, который к этому времени уже опомнился, завопил, подзывая своих товарищей, появившихся в дверях «Золотого скорпиона». Вскочив на ноги, я задрала подол и бросилась бежать, но было уже поздно. Грубые руки схватили меня за волосы, рванули назад и сжали мне горло.

– Считай себя пленницей Престола Гора, – пыхтя, сказал солдат.

Мне связали руки и повели через весь город. Хотя многие из стражников действительно были навеселе и всю дорогу смеялись и шутили, радуясь, что поймали такую опасную преступницу, мой преследователь оставался серьезен и внимательно следил, чтобы я находилась в самом центре отряда. Один стражник шел впереди, приказывая прохожим расступиться; я шла сквозь озера и водовороты любопытных лиц, одни из которых меня жалели, другие злорадствовали, и все пялились на истерзанную женщину, чья судьба, слава богам, была не такой, как у них.

Я не смотрела по сторонам. Я всматривалась в темные двери домов или проулки, теряющиеся во тьме, надеясь найти хоть какой-то путь к спасению, и наконец, окончательно измучившись, смирилась со своей судьбой. Меня привели в маленькое глиняное строение и поставили перед столом, за которым сидел человек в форме. Развязав мне руки и вернув мешок с едой, стражники удалились.

После короткой паузы, в течение которой офицер пристально разглядывал мое лицо, он встал и подставил мне стул, на который я и упала, а он принялся осматривать мой мешок, откуда вытащил нож и кувшин вина.

– Хорошее вино с Западной реки, шестнадцатого года, – заметил офицер. – Это твое?

– Да.

– Можно открыть? Выпьешь со мной?

Я пожала плечами.

– Почему бы и нет?

– Спасибо.

Он сорвал печать, на которой стояли год и место производства вина, снял с полки две чашки и поставил на стол. Пока офицер разливал вино, я успела разглядеть знаки отличия на его кожаном шлеме и браслете. Это была дивизия Гора, личная гвардия царевича. А разве тот молодой солдат не сказал, что приказ о моем аресте был отдан именно царевичем? Тогда я от страха не обратила на это внимания, но теперь вновь припомнила его слова.

– Вы, как я вижу, не люди генерала Паиса, – брякнула я.

Офицер удивленно вскинул на меня глаза, затем передал мне чашку.

– Нет, конечно, – ответил он. – Почему ты решила, что арестована по приказу генерала? Приказ подписал царевич Рамзес. Пей, пей.

– Царевич приказал меня арестовать по совету генерала?

– Понятия не имею, – снова удивленно взглянув на меня, ответил офицер. – Я знаю только, что несколько часов назад городская полиция и дивизия царевича получили приказ немедленно тебя разыскать. Тебя все ищут. Интересно, зачем?

Заставив себя улыбнуться, я поднесла чашку к губам. Вино, пахнущее Гуи, смягчало горло, словно один из его эликсиров.

– Не знаю, – честно ответила я и поставила чашку на стол. Мне стало немного лучше. Если меня разыскивает царевич, значит, Паис не смог утаить свой грязный заговор. Или был вынужден найти какой-нибудь предлог для моего ареста, и теперь так просто до меня и Камена ему не добраться. Но где же мой сын? Удалось ли ему попасть во дворец? Внезапно мне захотелось есть. Заметив мой взгляд, офицер подтолкнул ко мне мешок.

– Ешь, – сказал он и вернулся за свой стол. Налив себе еще немного вина, я набросилась на хлеб, финики и сыр.

– Забирайте вино себе, – сказала я. – Где же я проведу ночь? Вы что-нибудь знаете о моем сыне?

Офицер нахмурился:

– О твоем сыне? Нет. Я не знал, что у тебя есть сын. Я ничего не знаю о тебе, Ту. А что касается ночи, то у меня приказ немедленно доставить тебя в царский гарем.

При одной мысли о гареме мне едва не стало плохо; все, что я только что съела и выпила, внезапно собралось в один тяжелый ком, который решительно запросился наружу. Судорожно сглатывая, чувствуя, что сейчас потеряю сознание, я перегнулась пополам и ухватилась за край стола.

– Нет, – прошептала я. – Нет! Я не могу туда вернуться, не сейчас, после стольких лет. Гарем – это тюрьма, мне оттуда не убежать, это смерть! Умоляю вас, отведите меня в другое место!

Я почти кричала, цепляясь за стол. «Нет, это не Паис, это придумал царевич, – лихорадочно думала я. – Он хочет наслаждаться видом моих страданий, хочет снова заключить меня в четырех стенах, и больше уже никто не придет мне на помощь. Я растворюсь в огромном стаде надушенных коров». Мне захотелось выскочить из комнаты, но тело сотрясала такая дрожь, что я едва смогла поднять голову. Капитан взял мои руки в свои.

– Не знаю, что ты там натворила, – сказал он так, словно говорил с испуганным ребенком, да так оно, в общем, и было, поскольку оказаться в руках царевича Рамзеса было для меня хуже смерти. – Скажу тебе одно: царевич – человек знающий и милостивый, и когда его отец уплывет в страну богов, он унаследует Престол Гора. Он не мелочен и не злопамятен и никогда не наказывает преступников более жестоко, чем они того заслуживают. А ты явно переволновалась, пока тебя вели по городу. Успокойся.

«Я переволновалась из-за того, что буду наказана человеком, чьи притязания я когда-то отвергла и который хотел приговорить меня к смерти!» – в отчаянии думала я. В гареме у меня не будет возможности даже поговорить с ним. Меня бросят в океан безликих женщин, где я затеряюсь навеки и буду забыта, а он, улыбаясь про себя, станет размышлять об иронии судьбы.

Но, чувствуя сильные руки капитана, я немного успокоилась и смогла выпрямиться.

– Вы правы, – дрожащим голосом сказала я. – Простите. Я очень устала.

Капитан подошел к двери и отдал какой-то приказ.

– Я думаю, что отправлю тебя в гарем в паланкине, – сказал он. – Вот твой эскорт. Пора ехать.

С трудом поднявшись на ноги, я стояла, пошатываясь, и ужасно не хотела оставлять эту комнату, казавшуюся мне небесной обителью. За дверью мелькнул свет факелов, и я увидела скромный паланкин с тяжелыми шерстяными занавесками, темное нутро которого напоминало беззубый рот, готовый меня проглотить. «Итак, моя жизнь сделала круг, – с горечью думала я. – Но на этот раз я возвращаюсь в гарем в качестве пленницы, в простом паланкине, и мое последнее прости будет обращено к солдату, а не к прорицателю. Вот так шутят боги». Капитан ждал меня у двери. Я выпрямилась, глубоко вздохнула и, высоко подняв голову, прикоснулась к его руке.

– Спасибо вам за доброту, – сказала я.

– Да пребудут с тобой боги, Ту, – ответил он, и дверь за нами закрылась.

«Я не хочу, чтобы со мной пребывали боги, – упрямо подумала я, забираясь в паланкин и опуская занавески. – Нет правды на небесах. Пусть боги ищут себе другую жертву и упражняются на ней, а меня оставят в покое».

Паланкин подняли и понесли. Через щелку занавески я посмотрела на свой эскорт, надеясь, что солдат будет немного и мне каким-нибудь образом удастся выскочить из паланкина и убежать, но – увы! – с каждой стороны шагали солдаты с обнаженными мечами, впереди шел сопровождающий, и сзади также был слышен топот сандалий. Нет, останавливаться по пути они не станут.

В паланкине не было подушек, только соломенный тюфяк, на котором я и свернулась калачиком, зажмурив глаза и стараясь не думать о страшных призраках будущего. «Я жива, – твердила я себе. – Я многое вынесла, смогу вынести и это. Презрение женщин, которые помнят меня как несостоявшуюся убийцу фараона, ничем, в сущности, не отличается от презрения моих односельчан из Асвата. Помни о Камене, Ту. Ты подарила жизнь царскому сыну, и ничто теперь не сможет стереть это из твоей жизни». Итак, я продолжала себя успокаивать, хотя мое сердце бешено колотилось, а смелые мысли разлетались, словно уносимые ветром ошметья.

Видимо, я все же уснула, поскольку, вздрогнув, пришла в себя, когда паланкин остановился и опустился на землю. Кто-то, держа в руках факел, поднял занавеску и взглянул на меня.

– Вылезай! – скомандовал солдат, и я выбралась из паланкина. Появился еще один солдат, перебросился парой слов с моим эскортом, и те, повернувшись, отправились восвояси. Я оглянулась по сторонам.

Я стояла посреди огромной каменной площадки перед главным входом во дворец. За мной находились канал и ступеньки, спускающиеся к воде. Справа и слева раскинулась зеленая лужайка, посреди которой тихо шелестели высокие деревья; колонны перед входом во дворец освещались множеством факелов, бросающих яркий свет на богатые паланкины, стоящие по всему двору, словно ладьи у причала. Возле них стояли носильщики, терпеливо поджидающие своих хозяев, которые в это время веселились на пиру или присутствовали на каком-нибудь важном заседании. Там, где оранжевый свет падал на привязанное к причалу судно, возле которого раздавались приглушенные голоса гребцов, слышался тихий плеск воды.

Здесь ничего не изменилось. Вот так и я могла стоять восемнадцать лет назад, в дорогих одеждах, золотых украшениях и с серебряной сеточкой на волосах, и взмахом выкрашенной хной руки подзывать свой паланкин, а позади меня стояла бы Дисенк, держа в руках мою вышитую накидку и ларчик с косметикой, в котором находилась бы черная краска коул для глаз и голубые тени для век на тот случай, если я вдруг вспотею во время веселого пира. От этих воспоминаний меня охватила такая острая тоска, какая бывает лишь при мыслях о родном доме, и когда солдат крепко взял меня за руку, чтобы вести за собой, мне показалось, что это мое прошлое «я», призраки моей ушедшей юности, власти и красоты, презрительно улыбаясь, высокомерно глядят на меня. Я послушно последовала за солдатом.

Я знала, куда мы пойдем. Вверх по широкой лестнице, мимо колонн, возле которых толпились дворцовые стражники и слуги, а потом выйдем к двум коридорам. Правый ведет к воротам и дворцовому саду, а также к пиршественному залу и, далее, в кабинет фараона.

Мы же свернули налево. Дорожка повела нас по зеленым лужайкам, где я заметила бассейн, в котором когда-то мы с Гунро купались каждое утро. Разгоряченные, растрепанные, мы с хохотом выбегали наперегонки из ворот гарема и прыгали головой вниз в чистую, прохладную воду бассейна. В это время солдат отпустил мою руку, дважды стукнул в дверь и скрылся, но не успела я прогнать все свои непрошеные воспоминания, не успела броситься под защиту деревьев, как ворота распахнулись и меня втащили внутрь.

Человек, который запирал ворота за моей спиной, был одет в длинную, до колен, свободную накидку дворцового управляющего. Возле него стоял мальчик с факелом, разглядывая меня с откровенным любопытством. Свет факела блеснул на золотых браслетах, украшающих руки управляющего, когда тот обернулся ко мне и поприветствовал кивком головы. Он не представился. «Да и зачем? – подумала я, следуя за ним и его рабом. – Я ведь никто, крестьянка, присланная для работы на кухне или в прачечной за юбку и спальный тюфяк, которой предстоит со временем кануть в небытие».

Мне было плохо видно, где мы идем, но я догадывалась. Слева росли деревья и кусты, там находился бассейн с лилиями и лотосом, а справа, когда я ступила на знакомую дорожку, показалась кирпичная стена с лестницей, которая вела на крышу покоев царицы. Мы вступили в узкий проход между двумя высокими стенами, и здесь мне вдруг стало душно, ибо стена слева уходила куда-то вдаль, огибая все помещения гарема, а стена справа скрывала здания дворца. Судорожно глотая ртом воздух, зная, что меня душат мои воспоминания и более ничего, я твердым шагом двигалась за пляшущим огоньком факела.

Гарем представлял собой четыре огромных квадратных здания с узкими проходами между ними. Перед каждым зданием располагался просторный двор, в центре которого находилась лужайка с фонтаном; по периметру двора двумя ярусами тянулись крохотные помещения, в которых жили наложницы. В дальнем конце двора стоял дом, куда помещали царских детей. Мы уже прошли первое здание – тихое, молчаливое и строго охраняемое; в нем жили царицы. Второе и третье предназначались для простых наложниц. Управляющий остановился перед вторым и вошел внутрь. Я задержалась, не зная, следовать за ним или нет, поскольку считала, что меня ведут в помещения служанок, которые располагались за домом царских детей. Оглянувшись и заметив мою нерешительность, управляющий поманил меня пальцем.

Когда-то я жила в этом здании, в одной комнатке с Гунро. Мне не нужен был свет, чтобы найти фонтан или дорожку, ведущую к моим дверям. Я взглянула вверх. Над черными очертаниями крыши светили все те же звезды. Тот же ветер шевелил траву у меня под ногами и доносил запахи духов и специй. Если бы я пришла сюда днем, то все было бы для меня вполне реальным, но сейчас, в этой теплой тьме, окруженная какими-то неясными тенями, которые я немедленно узнавала, впитывая знакомый воздух гарема ноздрями, ступнями босых ног, всей кожей своего тела, наполняя чувства давно забытыми ощущениями, я на какое-то мгновение словно обезумела. Управляющий остановился перед дверью, из-за которой широким потоком струился яркий желтый свет.

– Хранитель дверей ждет тебя, – сказал он и, повернувшись, ушел.

Я ступила в полосу света.

Он почти не изменился. Я и прежде не могла определить его возраст, ибо двигался он с легкостью юноши; впрочем, и сейчас лишь более глубокие морщины вокруг живых черных глаз и плотно сжатых губ говорили, что прошло уже семнадцать лет. Он встал, и я, словно зачарованная, медленно подошла к нему. На нем была его обычная голубая юбка и черный завитой парик до самых плеч. Руки от локтей до запястий украшали тяжелые золотые браслеты, на тонких пальцах красовались кольца. Он улыбнулся.

– Приветствую тебя, Ту.

– И я приветствую тебя, Амоннахт, – шепотом ответила я, склоняясь в низком почтительном поклоне. Самый влиятельный человек в гареме, он отвечал за то, чтобы сотни женщин жили в достатке, мире и согласии, и держал ответ только перед самим фараоном. Стоило ему захотеть, и любая наложница могла стать царской фавориткой… или быть сброшенной вниз, где о ней уже никто никогда не вспоминал. Я ему нравилась, и из любви к своему царственному господину он часто способствовал моим встречам с фараоном, полагая, что, оставшись мною доволен, царь окажет и ему какую-либо милость. Но я принесла ему одни несчастья. Я не оправдала надежд Амоннахта, хотя именно он по приказу фараона принес мне воды, когда я умирала в темнице, а потом держал мою голову в своих руках и утешал меня. Я не заслуживала такого обращения.