Текст книги "Другая жена"

Автор книги: Патрик Квентин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

13

Насчет того, что все забудется, я был прав. Через несколько дней я себя чувствовал так, словно ничего не произошло. Или, скорее, словно все случилось к лучшему. Мое назначение на пост вице-президента рекламного отделения было официально объявлено издательством Кэллингема. Все сотрудники фирмы восприняли это спокойно, в том числе и Дэйв Мэннерс. Старик был воплощенное дружелюбие. У меня было полно работы, и Бетси с Полем вовсю раскрутили свою кампанию, и все равно у нас оставалось время вместе поужинать и даже удалось провести с Рикки неожиданно теплый и солнечный уик-энд в Ольстер Бэй. Там были и Поль с Поли, приехала и Дафна с Ларри Мортоном, своим самым богатым и самым изголодавшимся поклонником. Жизнь шла легко и роскошно, вокруг царил истинно кэллингемовский дух.

Порой – весьма редко – я вспоминал Анжелику, но каждый раз удивлялся, что мог забивать себе голову такой ерундой. В конце концов мне начало казаться, что вся эта история пошла на пользу моим отношениям с Бетси. Я очистил душу от последних нездоровых следов своего первого супружества и никому при этом не навредил.

Началась подготовка к приезду Глэдис в Штаты, и Элен постаралась, чтобы мы не забыли. Но больше ничто не напоминало мне о Джимми.

И вот однажды после ужина, где-то дней через десять, зазвонил телефон. Взяв трубку, Бетси сказала:

– Это тебя, дорогой. Лейтенант… лейтенант Трэнт.

Передав мне трубку, осталась рядом – из любопытства. Меня снова охватило предчувствие, от которого я уже отвык, и я тут же с испугом понял, что Бетси, стоящая возле меня, услышит каждое слово, произнесенное Трэнтом. Так равнодушно, как только мог, я попросил ее:

– Милая, ты не принесешь мне выпить?

Когда она направилась к бару, я сказал в трубку:

– Здравствуйте, Трэнт.

– Добрый вечер, мистер Хардинг. – Голос его звучал так же мирно и приветливо, как и раньше. – В деле Лэмба наметился определенный прогресс. Я подумал, что вас это может заинтересовать.

– Конечно, – сказал я.

– Мы выследили особу, которой принадлежит пистолет. За три недели до убийства его купила в ломбарде на Третьей авеню какая-то женщина, которая представилась Анжеликой Робертс. Указала адрес на Десятой западной стрит.

С самого начала я ждал, что это произойдет. Был готов ко всему. Нет причин для беспокойства, уверял я себя. Но неожиданно услышать из его уст имя Анжелики было подобно шоку, а когда я сообразил, что если бы не моя предусмотрительность, все услышала бы Бетси, рука с трубкой сразу вспотела. Я оглянулся. Бетси все еще смешивала коктейль у бара.

Трэнт продолжал:

– Я как раз вернулся с Десятой улицы. Никакая Анжелика Робертс у них не числится. Большинство жильцов не было дома, а те, с которыми я говорил, никогда не слышали о женщине с таким именем. Скорее всего, назвала ложный адрес.

– Наверное, – сказал я.

– Но завтра я поеду туда и попробую снова. – Он помолчал. – Вы о ней, конечно, никогда не слышали, да? Анжелика Робертс.

Бетси возвращалась ко мне с бокалом.

– Нет, – сказал я. – Думаю, нет.

– Не могли бы вы при случае спросить мисс Кэллингем, если ее увидите? Мне не хотелось бы зря ее беспокоить. Но если она вдруг что-то знает, попросите ее, пожалуйста, связаться со мной.

– Разумеется.

Бетси втиснула бокал мне в руку.

– Я только потому звоню, – продолжал Трэнт, – что знаю, как вас и Кэллингемов это интересует. Хотел сообщить вам свежайшую информацию.

– Разумеется, – повторил я. – Спасибо, лейтенант.

Повесив трубку, я заслонил телефон спиной, чтобы Бетси не заметила влажных отпечатков пальцев.

– Чего он хотел?

– Всего лишь сообщить, что выследили хозяина пистолета, из которого был застрелен Джимми. Какая-то женщина купила его в ломбарде.

– Какая-то женщина? Что за женщина?

– Не знаю. Такого имени я никогда не слышал.

На миг как будто все вокруг меня изменилось – комната, Бетси, чей взгляд меня уверял, что ее любопытство было полностью удовлетворено. Предыдущая спокойная атмосфера исчезла, или, точнее, мне показалось, что я стоял перед фальшивым фасадом, прикрывавшим таившуюся за ним опасность.

Ведь ничего не случилось. Совершенно случайно все сошло с рук. Но Трэнт мог и не звать меня к телефону, мог с тем же успехом попросить Бетси передать это мне. Или мог позвонить прямо Дафне, вместо того чтобы звонить мне. А если бы Бетси или Дафна услышали об Анжелике…

Весь остаток вечера меня не покидали мысли о неприятностях, которые могли произойти и не произошли. И снова я понимал, что план добиться безопасности совсем не обеспечивает безопасность. Если эта угроза меня миновала, в любые день и ночь могут явиться новые.

Краткое ослепление уверенностью в себе кончилось. С этой минуты я буду настороже.

Назавтра в пять часов, когда я уже собрался уходить с работы, вошла Молли Макклинток, с гримасой деланного испуга на лице.

– Дожили, дорогой вице-президент! – сказала она. – Полиция! Некий лейтенант Трэнт.

В самом деле, кто еще это мог быть, кроме него: незаметный, тихий, без малейших претензий. Именно эта изощренная «трэнтовская» манера действовала на меня сильнее всего и еще сознание, что это враг.

Я предложил ему кресло, но он продолжал стоять по ту сторону стола, улыбаясь мне.

– Я опять к вам, как видите, – сказал он. – Только что я снова заезжал на Десятую западную улицу. Рад вам сообщить, что на этот раз мне повезло чуть больше.

Его непроницаемые глаза – серые или голубые? – перешли с моего лица на стену комнаты, словно там нашли что-то интересное. Ничего интересного там не было. Я перебрался в кабинет Ламберта и еще не нашел времени что-то изменить. Единственное, что тут висело, – голова лося, которого Ламберт когда-то застрелил в Канаде. Трэнт сосредоточенно ее изучал.

Казалось, он ждет, что я скажу. Я постарался спросить так равнодушно, как только мог:

– Это значит, вы выследили ту женщину?

Взгляд его от головы лося вернулся ко мне.

– Нет, пока нет, мистер Хардинг – пока. Но зато выяснили кое-что интересное для вас, весьма интересное.

– Интересное?

Вот тут лейтенант Трэнт сел. Сел в кресло напротив меня, достал сигарету и закурил. До сих пор я курящим его не видел. Все это выглядело как некий ритуал.

– Когда я на этот раз пришел на Десятую западную, на втором этаже застал одну женщину – некую миссис Шварц.

Поднеся к глазам сигарету, он внимательно рассмотрел столбик пепла на ее конце, потом нерешительно оглядел письменный стол. Я придвинул ему пепельницу. Положив в нее сигарету, он, казалось, забыл о ней.

– Миссис Шварц оказалась нам очень полезна.

Я говорил себе, что его многозначительные жесты, его намеки, его привычка произносить простые вещи так, словно они имели Бог весть какое значение, – все это обычные полицейские штучки, которыми он пользуется просто машинально. Не было повода полагать, что хоть что-то из этого относится ко мне. Просто – поскольку я и так чувствовал себя виноватым – они меня нервировали.

– Как я уже сказал, – тем временем продолжал он, – миссис Шварц живет на втором этаже. Там только две квартиры. Вторая принадлежит мужчине, который сейчас в Мексике. Несколько месяцев назад, сказала мне миссис Шварц, а если точнее, то два месяца, в квартиру въехала женщина по имени Анжелика Робертс. У нее, как утверждает миссис Шварц, был один постоянный посетитель. Я спросил, не знает ли она, как его звали. «Ну, конечно, – ответила она, – его звали Джимми Лэмб».

Взяв из пепельницы сигарету, он оглядел ее и положил обратно. От его слов меня вновь охватил прежний страх, а с ним и прежнее зло на Анжелику. Неужели она обязательно должна все испортить? Говорила же, что соседка напротив ничего о ней не знает! Хорошенькое «ничего», если миссис Шварц даже знает, как звали Джимми.

– Миссис Шварц, – продолжал Трэнт, – вдова, и, как многие вдовы, которым нечем заняться, интересуется соседями. Мисс Робертс для нее была загадкой. С одной стороны, она была весьма привлекательна, с другой – их отношения с Лэмбом носили необычайно бурный характер. Они все время скандалили. Нет, миссис Шварц не жаловалась. Напротив, все происходящее скорее скрашивало ее жизнь, внося разнообразие. И вот ей предоставилась возможность сыграть роль доброй самаритянки. Мисс Робертс через месяц после переезда подцепила где-то вирусный грипп. О ней некому было позаботиться, и тогда миссис Шварц охотно взяла на себя роль ангела-хранителя. Приносила еду, стелила постель, короче, помогала, чем могла. И чтобы мисс Робертс не приходилось вставать, впуская ее, они условились, что миссис Шварц закажет еще один ключ от квартиры.

Однажды вечером миссис Шварц, вернувшись из кино, хотела зайти к мисс Робертс – узнать, не нужно ли чего. Но, войдя внутрь, наткнулась прямо на мистера Лэмба, пьяного и взбешенного, который в спальне пытался задушить мисс Робертс.

Этот сочный, непривычный для полицейского стиль рассказа был чем-то новым, и уже в его многословии таилось что-то недоброе. Слушая его, я нервно глотал слюну, проклиная Анжелику и ее безответственность. Почему она мне не сказала, что соседка полностью в курсе дела?

Трэнт, облокотившись на стол, приветливо улыбался, якобы ничего не замечая.

– Неожиданное появление миссис Шварц Лэмба отрезвило, и он исчез.

Придя назавтра, на шее мисс Робертс она заметила ряды багровых пятен, но мисс Робертс об этом промолчала. Но сделала вот что: хотя была еще совсем больна, встала и почти на два часа ушла из дому. А когда позднее миссис Шварц поправляла подушки, нашла под ними пистолет. Спросила: «Так вы за этим выходили?»

И мисс Робертс ответила: «Да».

Уголки рта Трэнта жалостливо опустились.

– Извините за мелодраматическую историю, мистер Хардинг. Она, безусловно, бесконечно далека от мира, в котором вращаетесь вы и семья Кэллингемов. Но, оказывается, история на этом не кончилась. Через несколько дней мистер Лэмб вернулся, словно ничего не случилось, и ссоры, скандалы и примирения начались снова.

Теперь он разглядывал свои пальцы, словно прикидывая, не пора ли делать маникюр.

– Миссис Шварц еще не знала, что Лэмб был убит. Когда я сообщил ей об этом и назвал дату, ее информация многое объяснила. Она точно помнила, когда видела в доме Лэмба последний раз. Это было за три дня до убийства. В ту ночь Лэмб устроил большую сцену, свидетелем которой отчасти оказалась миссис Шварц. Речь шла о том, что Лэмб влюбился в другую женщину и собирался на ней жениться, и он дал понять мисс Робертс, что пришел сказать ей последнее «прости». Та, другая женщина, я полагаю, да и вы, наверное, тоже, была Дафна Кэллингем. Наш приятель явно собирался поправить свои дела.

Откинувшись назад, так что передние ножки его кресла поднялись над полом, совершенно расслабившись, он, казалось, убежден был, что его история из закулисной жизни Манхэттена может интересовать меня, как и его, – чисто профессионально.

– В ночь убийства миссис Шварц не было дома. Гостила у сестры. Но на следующий день вернулась, и хотя, как утверждает, до ее отъезда мисс Робертс там еще жила, теперь квартира была пуста и все вещи мисс Робертс исчезли. Позднее она меня туда провела. И оказалась права. В квартире не осталось ничего, за что мы могли бы зацепиться.

Ножки кресла снова стали на пол.

– Теперь мы можем сделать следующие выводы, мистер Хардинг: у мисс Робертс был пистолет; мисс Робертс – женщина, мягко говоря, привыкшая к насилию; мисс Робертс осталась с носом – и мисс Робертс исчезла в ту ночь, когда произошло убийство. Похоже, что убийцу нам не следует искать где-то еще, вам не кажется?

Внешне я держал себя в руках, но у меня внутри все дрожало. Такого я не ожидал. Предполагал, что Трэнт разыщет имя и адрес, отправится на Десятую западную, там ничего не найдет и воздержится от каких-то выводов. Теперь, благодаря миссис Шварц, он мог их сделать. Неизбежно должен полагать, что преступница – Анжелика. Господи Боже, почему мне Анжелика ничего не сказала о миссис Шварц, почему не предупредила? Теперь она превратилась в главную подозреваемую. И Трэнт будет землю рыть, чтобы ее найти.

Сидя за столом, я старался выглядеть безучастным; ждал, когда начнется допрос. Не имел понятия, о чем будет речь, но, не сомневаясь во всеведении Трэнта, был готов ко всему – только не к тому, что произошло.

Вдруг, ни с того ни с сего, он встал и подал мне руку.

– Это пока все, мистер Хардинг. Мне уже пора.

Я нерешительно подал ему руку; не хотелось верить, что все так может кончиться.

– Надеюсь, вы не имеете ничего против моего визита. Я уж лучше зашел к вам, чем к мистеру Кэллингему, потому что, – он улыбнулся, впрочем, скорее ухмыльнулся, – ну, мне казалось, для тестя вы захотите эту историю немного подработать. Не думаю, что им слишком понравилось бы услышать, что Лэмб не был тем культурным, воспитанным юношей, которым они его считали. Но, по крайней мере, вы можете им сказать, что опасаться нечего. Думаю, эту задачку мы почти решили. Нужно только найти эту Анжелику Робертс. Похоже, она исчезла бесследно. Но мы ее найдем. Скажите им это. Скажите им, пусть не беспокоятся.

Зашагал к дверям. Потом обернулся и еще раз взглянул на меня.

– А кстати, вы спросили у мисс Кэллингем, не слышала ли она об Анжелике Робертс?

«Уходи!! Уйди, наконец!» – в душе взмолился я. А вслух солгал:

– Да, конечно. Боюсь, это имя ей ничего не говорит.

– Что меня, честно говоря, не удивляет. Ладно, мистер Хардинг. Большое спасибо. – Взгляд его скользнул по голове лося на стене. – Кто это? Один из бывших вице-президентов?

С легкой улыбкой выйдя из кабинета, он хлопнул дверью. Его сигарета, длинный столбик пепла с тлеющим алым кончиком, медленно остывала в пепельнице.

14

Он уже ушел, а я остался сидеть за столом, стараясь не поддаваться панике. Твердил себе: «Ничего он не найдет. Не найдет ее, не сумеет. Даже Трэнт не сумеет выследить ее в каком-то Клакстоне». Заставляя себя реально взглянуть на вещи, ломал голову догадками, как и где он мог бы напасть на ее след. Когда-нибудь, обходя один отель за другим, мог, конечно, найти ее имя в списке постояльцев «Уилтона». Но что бы это ему дало? Потом я сообразил: доберись он до «Уилтона», портье мог бы вспомнить, что к Анжелике Робертс приходил какой-то мистер Хардинг. Это было как в безумном сне, когда вы бродите по дому и обнаруживаете один скелет за другим… И я вдруг увидел, что план, казалось, так здорово придуманный для моей защиты, вдруг оказался паутиной, которую я соткал и сам в ней безнадежно запутался.

«Единственное, что может помочь, – подумал я, – это разговор с Полем». Я позвонил; он был еще в конторе фонда. Была там и Бетси. Под предлогом, что я заеду за ней, отправился туда и сумел на минутку остаться с Полем наедине. И хорошо, что сделал это. Услышав о том, как развиваются события, он принял все с олимпийским спокойствием. «Трэнт никогда, хоть лопни, не найдет Анжелику», – уверял он меня. Что касается портье в «Уилтоне», я сошел с ума, если вижу в этом повод для беспокойства. Подозреваю, спокойствие его было наигранным, чтобы утешить меня, но все равно подействовало.

Бетси вошла, когда мы еще разговаривали.

– Привет, – бросила она, – что это вы там затеваете?

– Заговор против тебя, – сказал Поль. – Хотим заказать тебе памятник – что-то вроде богини с золотым сердцем, – но мы еще не решили, куда его поместить. Билл считает, что место ему где-нибудь в варьете. Ну а я водрузил бы его на факел статуи Свободы.

Проводил нас к дверям, дружески обняв за плечи.

– Доброй ночи, вы, двое прекрасных, нормальных, обычных, любящих свой дом американцев.

Он мне очень помог. По крайней мере, я не стал паниковать. Но все еще был настороже, все еще начеку. Поэтому, когда через два дня Трэнт позвонил мне на службу, голова моя сразу заработала, как следует. Тон его, как всегда, был весьма приветлив. Я уже начинал ненавидеть эту его неизменную слащавую приветливость.

– Добрый день, мистер Хардинг. Вы могли бы приехать – желательно прямо сейчас – к нам в управление?

Я едва не сказал, что занят, но тут же решил, что, как ни откладывай, это меня все равно не минует.

– Почему бы и нет, – сказал я, добавив: – Что-то случилось?

– Да, кое-что случилось, мистер Хардинг. Я вас жду через полчаса, хорошо?

– Ладно.

В такси меня вновь охватила паника. Я боролся с ней, как мог. «Кое-что случилось», – сказал он. Не больше. Это еще не самое страшное. Могло означать что угодно.

Я еще никогда не был в Управлении полиции. Унылая серость здания меня угнетала. Дежурный послал меня наверх, в большую пустую комнату, где восседала компания детективов. Одни писали рапорты, другие читали газеты или слушали потихоньку радио. Мною они совершенно не интересовались. Один из них провел меня в кабинет Трэнта. Того там не было. Меня просили подождать.

Кабинет трудно было назвать кабинетом; скорее, закуток, выгороженный из главного зала. Походил он на строгую монашескую келью. К своему удивлению, на столе я заметил экземпляр своего романа. Уже давно я не считал себя писателем. Вид книги вызвал у меня сложные чувства, но все же с известным удовольствием я подумал: «Он что, хочет попросить меня ее надписать?»

Трэнт появился очень скоро, приветствуя меня с тем же неизменным дружелюбием. Вел себя так, словно мы с ним бог весть сколько лет ходили в приятелях. Это дружелюбие пугало меня больше всего.

Усевшись за стол, он некоторое время молча смотрел на меня. Потом небрежно взял в руки мой роман, повернул его задней стороной обложки вверх и подал мне через стол. Когда я брал его, сказал:

– Я часто слышал, что авторы никогда не читают, что о них пишут на обложках, мистер Хардинг. Видимо, это правда.

Если бы меня кто-то еще минуту назад спросил, что написано на обложке «Зноя юга», я не смог бы процитировать ни одного слова. Но в тот миг, когда я брал книгу из его рук, я вдруг вспомнил и с чувством ужаса, слишком сильным, чтобы хоть что-то придумать, подумал: «Это конец».

Уставился на обложку. Почему именно это мне сломало хребет? Почему из всего, что могло меня выдать, этим должен был оказаться именно мой роман?

На задней стороне обложки, разумеется, была фотография, на которой Анжелика и я, молодые и полные сознания своей важности, стоим под ильмом в университетском кампусе в Клакстоне. Я вдруг вспомнил, как это было, словно все происходило пять минут назад. Это я настоял на том, что на снимке должна быть и Анжелика. Так я ею был горд. Теперь этот снимок передо мной. На пальце Анжелики даже отчетливо виден перстень с дельфином. А ниже рекламный текст, который когда-то я читал с наивным удовлетворением, а потом забыл на многие годы:

«Уильям Хардинг, способный молодой автор „Зноя юга“ – бывший солдат морской пехоты, ему только двадцать четыре года. „Зной юга“ он писал, поступив как армейский стипендиат в университет в Клакстоне, штат Айова.

Недавно он женился на Анжелике Робертс, дочери клакстонского профессора английского языка, они собираются провести вместе год в Италии и во Франции…»

Голос лейтенанта Трэнта ко мне долетал как в тумане. И сквозь мутные видения своего погибшего будущего я замечал, что его голос звучал все мягче, так дружелюбно, как никогда раньше.

– Эта книга мне здорово помогла, мистер Хардинг. Совершенно случайно я взял ее как-то вечером после визита к вам. И мне на глаза попалось это фото – и это имя. Не могу сказать, что я это нашел. Мне просто повезло, и все.

Я заставил себя поднять голову и взглянуть на него.

– Значит, вы ее выследили?

– Не было ничего проще позвонить в полицию Клакстона, – к моему безмерному удивлению, он улыбнулся. – Честно говоря, мистер Хардинг, я немало поломал с вами голову. Приходилось слышать о всяких случаях амнезии. Но с таким специфическим – надо же, забыть имя собственной жены – еще не встречался. Подозревал вас во всем, в чем можно. И несколько увлекся. Такого полицейскому допускать не следует, не так ли? Всегда твержу это, но не помогает. Приношу свои извинения.

Наклонившись вперед через стол, взял у меня из рук книгу и положил ее на ровную стопку бумаг.

– Вы, разумеется, знали, что вашу первую жену звали Анжелика Робертс. Но точно так же, разумеется, вам и в голову не пришло совместить ее с этой историей. Вы три года ее не видели, верно? Думали, что она Бог весть где, в Европе, бесконечно далеко и не может иметь вообще ничего общего с Джимми Лэмбом.

Я ошеломленно уставился на него, не зная, что ответить. Верно ли я слышу? Как он может так говорить? Неужели он настолько глуп, как мне показалось вначале? Или это только новый жестокий коварный трюк, на который я могу попасться?

Отчаянно ища выход, я как можно нейтральнее повторил:

– Так вы ее выследили?

– Ну, конечно, не было ничего проще. Она была в Клакстоне, у отца. Полиция ее навестила, а после разговора позвонили мне. И тогда ваша загадка разрешилась, мистер Хардинг. Ее заявление в том, что касается вас, все поставило на свои места. Знала, что вы в Нью-Йорке, и не возражала, чтобы Лэмб отнес вам свой роман, но взяла с него слово, что упоминать о ней не будет. И позднее, когда он проник в круг семьи Кэллингемов, требовала от него соблюдать обещание. Утверждает, что вас никогда не видела и других контактов не поддерживала. И вообще решительно от вас отмежевалась. Предпочла бы вычеркнуть вас из своего прошлого.

Анжелика! Я почувствовал ее вдруг так близко, словно оказалась рядом со мной в тесном кабинете Трэнта. Я знал, разумеется, я знал, чтó она сделала, но безумие этого поступка, донкихотство и безмерное великодушие превышали границы моего понимания. Когда в Клакстоне ее задержала полиция, понимала, что в руках ее вся моя жизнь. И дала показания в мою пользу. Вопреки всем доводам здравого рассудка, вопреки отвращению, возникшему при нашей последней встрече, решила сохранить для меня Бетси, сохранить Старика Кэллингема… «Анжелика!» – потрясенно восклицал я в душе. И чувство ужасной утраты все усиливалось во мне.

Снова я взглянул в умные глаза Трэнта, и ощущение невероятной удачи на этот раз смешивалось с другим, гораздо более серьезным – чувством страха за Анжелику.

– Так это была она – ваша Анжелика Робертс.

– Да, она. Призналась во всем. Призналась, что купила этот пистолет; призналась, что поругалась с Лэмбом; призналась, что он ее выгнал; призналась, что уехала из города после убийства. Признала все.

Смертельный страх за Анжелику отступил перед победным облегчением.

– Но не в убийстве.

– Нет. Вы слишком много хотите, мистер Хардинг. Она утверждает, что, явившись к ней в ту ночь часов в одиннадцать, Лэмб приказал ей убираться: мол, возвратившемуся хозяину понадобилась квартира. Она собрала чемодан и, раз ей некуда было идти, пошла в кино, потом в какой-то отель. На следующий день вернулась за вещами и поездом уехала в Клакстон.

Держался он серьезно и невыносимо участливо.

– Мне очень жаль, мистер Хардинг. Для вас, конечно, это потрясение. Но нам пришлось ее задержать. Это не составило никаких проблем, претензий с ее стороны не было. Сейчас ее везут сюда поездом, прибудут где-нибудь к вечеру. Если хотите ее видеть, вам, разумеется, будет разрешено свидание.

– Значит, она арестована?

– Она задержана, для дальнейшего расследования.

Встав, подал мне руку. Как всегда, сделал это в самый неподходящий момент. Как-то сразу мне опротивел своим упорным отказом вести себя как полицейский. Опротивел своим непонятным сочувствием, своей извращенной привычкой никогда не подчеркивать преимущество, своей непонятной манерой становиться на сторону другого. По моей реакции он тысячу раз мог понять, как глубоко я во всем этом запутался. Любой другой полицейский на свете немедленно начал бы допрос. Но не Трэнт. Тот, разумеется, не мог вести себя так примитивно.

– Дам вам знать сразу, как ее привезут, мистер Хардинг. Я позвоню. Будете дома?

Мы с Бетси собирались на ужин к Старику. Придется что-то придумать.

– Да, – сказал я. – Буду дома.

Он опять улыбнулся.

– Не расстраивайтесь раньше времени, мистер Хардинг. Ведь бывает, что люди в одиночку ходят в кино. Возможно, она говорит правду. А если сумеет представить алиби, ее немедленно отпустят.

Если докажет алиби! Это что, намеренный вызов? Знает ли этот человек все, что было? Пока я его не понимал. Но постепенно начинал осознавать ужас своего положения, до меня начало доходить, что это хуже, чем просто крах. Ибо Анжелика спасала меня, принося себя в жертву. Единственное, что могло ее спасти, – это алиби; и оно же было единственным, что могло меня уничтожить.

Лейтенант Трэнт все еще стоял с протянутой рукой. Я взглянул на него и подумал: «Нужно все ему рассказать. Нельзя допустить, чтобы Анжелика так безумно рисковала. Если не скажу, буду ненавидеть себя до самой смерти».

Я уже открыл рот, чтобы заговорить, но не успел: меня опередил Трэнт.

– Так я вам позвоню, мистер Хардинг. Где-то около десяти.

И он меня отпустил.