Текст книги "Другая жена"

Автор книги: Патрик Квентин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Я взглянул в окно. Был почти перед домом, где жила Анжелика.

3

Знал, что поступаю неразумно, но все-таки остановился. Не уговаривал себя, что загляну к ней из вежливости. Мне даже не слишком хотелось ее видеть. Это был просто такой неожиданный вздорный импульс сделать хоть что-то, что бы не имело ничего общего с Кэллингемами, – нечто такое, что явно бы не понравилось Старику. Ибо в минуты, когда тот взывал к спасению американской морали, он все еще возмущался «той вульгарной женщиной, от которой – и вообще от всего этого вырождающегося европейского сборища – мы тебя спасли».

Поставив машину перед домом, я нажал кнопку звонка, и когда двери подались, унылым коридором направился внутрь.

Честно говоря, я ждал, что мне откроет бледная больная женщина, как накануне вечером, но увидел я Анжелику, изменившуюся до неузнаваемости. На ней было черное платье с желтым шарфиком вокруг шеи. В платье не было ничего необычного, но шик, с которым она его носила, вместе с ненавязчивым, простым обаянием, превращали Поли в манекен из витрины, а Дафну – в сопливую девчонку. И тут я почувствовал, что счастлив.

– Я ехал мимо, и пришло в голову зайти узнать, как ты. Выглядишь ты гораздо лучше.

В ее серых глазах, мельком окинувших мой вечерний костюм, я не заметил ни удивления, ни удовольствия при виде меня.

– Хочешь зайти?

Я последовал за ней в заботливо убранную розовато-бежевую гостиную. Двери в спальню стояли открытыми, но и там все было убрано. Впечатление крайней бедности оставалось, но зато все блистало чистотой. После подавлявшей кэллингемовской роскоши, против которой все восставало у меня внутри, эта строгая обстановка производила даже приятное впечатление.

Анжелика взяла из распечатанной пачки сигарету и прикурила от кухонной спички. Вела себя со мной формально, как со случайным знакомым, решительно не воспринимая меня как бывшего мужа.

– Вчера я вела себя как глупая истеричка, – сказала она. – У тебя, видно, сложилось совершенно неверное представление.

– Тебе было плохо, – заметил я.

– Я думаю о Джимми. Я все ужасно преувеличила, сделала из этого просто трагедию. Это не так. Чтобы все было ясно – мне никакая помощь не нужна. Я со своими проблемами справлюсь.

– Сама?

– Разумеется, с ним нелегко, особенно когда выпьет, а он пьянствовал почти неделю. Но теперь все в порядке. Он был здесь сегодня. Он хороший. И все хорошо.

Ее жалкая попытка оправдать Джимми и очевидное желание захлопнуть перед моим носом дверь в свою личную жизнь меня не смутили.

– Это звучит как невероятно романтическая история. Как давно это тянется? Не параллельно ли с Чарльзом Мэйтлендом?

На эту грубоватую шутку она отреагировала скорее удивленно, чем сердито.

– О Чарльзе я уже почти забыла. С Джимми мы познакомились два года назад в Плимуте.

– Так, может быть, пора уже сделать из него настоящего мужчину, а?

– То есть, чтобы я вышла за него? Джимми на мне никогда не женится. Ни за что. Он помешан на богатой наследнице с яхтой и полным сейфом бриллиантов. Это что, обычай такой у всех авторов, и бывших тоже?

Я понимал, что злиться с трехлетним опозданием глупо, но тем не менее разозлился. Ведь тогда в Портофино я был лишен возможности сыграть финальную сцену, и теперь она предоставлялась, хотя и с опозданием.

– И тебя устраивают такие отношения?

– Абсолютно.

– А я тебя не устраивал.

– Билл…

– Теперь я вижу почему. Разумеется, я был подходящим типом. Болтаться по Европе и корчить из себя великого американского романиста – вот это да! Но я не пал достаточно низко для тебя, да? Чарльз Мэйтленд меня в этом убедил, а Джимми переплюнул нас всех. Я же не пытался тебя задушить. К тому же я делал все возможное, чтобы ты ни в чем не нуждалась, и совершил самый тяжкий, отвратительно мещанский грех – взял тебя в жены.

Лицо ее побледнело и осунулось. Я весь дрожал от желания обидеть ее, отомстить – теперь, годы спустя, когда это было уже ни к чему.

– Поздравляю! Прекрасная у тебя жизнь! Неудивительно, что ты наплевала на своего ребенка, неудивительно, что и не спросила о Рикки. Неудивительно…

Увидел, что рука ее летит к моему лицу. Перехватил ее. На миг мы замерли, уставившись в упор друг на друга. И тут мой гнев вдруг спал, как проколотый мяч.

– Прости, – сказал я. – Это не мое дело. Лучше я пойду.

– Да, тебе лучше уйти.

Я взглянул на нее, такую красивую, такую упрямую, такую убежденную в том, что беда ее обойдет. Неизвестно почему я вдруг почувствовал себя обязанным ее защитить.

– Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь…

– Не понадобишься. Ни ты, никто…

– Но если вдруг… позвони. Обещаешь?

– Ладно, – сдалась она. – Обещаю.

Наклонившись, я поцеловал ее в губы. Это должен был быть символический поцелуй, символизирующий «последнее прости», но ее губы неожиданно прижались к моим. Это прекрасно знакомое мне прикосновение ударило меня словно током. Обняв за талию, я привлек ее к себе, и мы слились в долгих, безумных объятиях.

Разжали их мы одновременно. Я знал, что это ничего не значит, просто случайный минутный возврат в прошлое. Но сердце у меня колотилось, ноги подкашивались. И неожиданно я с ужасом осознал, что за три года нашего брака с Бетси ничего подобного не было.

Замерев, она уставилась на меня своими бездонными серыми глазами. Даже фон жуткой розовой стены не мог повредить ее красоте. Физическое опьянение постепенно проходило, сменяясь чем-то, похожим на ненависть. И я хотел, чтобы она позвала меня, а я бы мог гордо отказаться. Но она только медленно начала закрывать дверь.

– Прощай, Билл.

– Прощай, Анжелика.

Когда я пришел домой, Бетси уже спала.

На другой день около половины первого, когда я уже ожидал появления Дафны, секретарша сообщила мне о визите некоего Джеймса Лэмба. Я никогда о нем не слышал, но он очень настаивал и просил. И вот через несколько секунд в кабинет вошел Джимми. Я его сразу узнал.

Он был совершенно трезв. С напомаженными, прилизанными черными волосами, в безукоризненно отглаженном, дорогом костюме выглядел он великолепно – как на картинке, как свежеоткрытая всеми любимая кинозвезда в турне, ослепляющая зрителей своим обаянием. Точнее, он бы так выглядел, будь его смоляно-черные глаза менее интеллигентны, а его фокусы с мужским обаянием менее очевидными.

С известным неудовольствием я отметил, что на нем не заметно ни малейшего синяка от моего вчерашнего удара.

Под мышкой он нес папку. Без приглашения сел, назвал меня по имени, пошутил насчет нашего поединка, потом вынул из папки свой роман и заявил, что я, конечно, горю желанием его прочесть. Анжелика ведь ему много обо мне рассказывала. Он даже прочитал мой «Полуденный жар». Удачная вещь. Очень жаль, что я перестал писать.

С невероятным нахальством он положил мне на стол свою рукопись и взглянул на пейзаж Дюфи на противоположной стене.

– Но, с другой стороны, возможно, вы и правы. Найти такое теплое местечко намного приятнее, чем обивать пороги редакций.

Дружелюбная улыбка обнажила ряд безупречно белых зубов.

– Расскажите мне о Кэллингемах. Старик, должно быть, силен. Я слышал, его дом на Ольстер Бэй – нечто фантастическое…

Именно в этот момент в кабинет в вихре сверкающей норки с шаловливым смехом влетела Дафна.

Сколько я ее знал, она всегда была жадна до удовольствий. Но когда я ее представил Джимми, ненасытность в ее глазах показалась мне пронзительнее, чем когда-либо раньше. Она пожирала его, словно уникальный браслет в витрине ювелирного магазина Картье. Мой взгляд скользнул к Джимми. И у него я увидел желание, но гораздо лучше скрытое. Сидя за письменным столом, я следил, как они пытаются очаровать друг друга. Меня они вовсе не замечали, но потом Дафна все же обернулась ко мне с прелестной улыбкой.

– Ну, ты мне и удружил, Билл, собрался на совещание, когда я ехала в такую даль, чтобы пообедать с тобой.

Еще никогда столь примитивная наживка не была так простодушно проглочена.

– Ах, мисс Кэллингем, если вы не возражаете, для меня большая честь пригласить вас на обед…

– Мистер Лэмб, вы просто ангел. – Дафна с деланным огорчением взглянула, покачивая головой. – Видишь, Билл, миленький, вот ты от меня и избавился, и не нужно извиняться.

– С романом можете не спешить, Билли, – снисходительно бросил Джимми, – это не к спеху.

И они моментально испарились. Я следил за этой комедией благодушно и с известной долей злорадства. Не мое было дело приглядывать за невесткой. И еще меньше было моей заботой укрощать порывы темпераментного любовника моей бывшей жены.

Обедал я с коллегой – заодно поговорили о растущих расходах наших журналов.

За две следующие недели я успел забыть и о Джимми, и о Дафне, и даже об Анжелике. У нас было множество работы: Бетси с Полем готовили «весенний базар», а у меня хватало дел на работе, где Старик все продолжал играть в кошки-мышки со мной и Дэйвом Мэннерсом.

И меня очень удивило, когда однажды вечером Бетси спросила:

– А кто этот Джимми Лэмб? Дафна была утром у нас в правлении фонда и только о нем и говорила. Утверждает, что вы приятели.

Я попытался выкрутиться.

– Это один из авторов. Я его едва знаю. Был у меня в кабинете, где и встретился с Дафной.

– Ну, это может перейти в нечто большее. В прошлый уик-энд она привела его на Ольстер Бэй, и он произвел огромное впечатление на отца. Настаивает, чтобы мы познакомились. Так что я сказала, пусть приходят к нам в четверг. Позвала и Фаулеров. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Разумеется. Почему бы и нет?

Бетси наблюдала за мной с задумчивой складкой на лбу.

– Ты против него ничего не имеешь?

Я представил себе Джимми, пьяного, с жаждой убийства в глазах, на Западной десятой улице, и вдруг я снова почувствовал прикосновение рта Анжелики к моим губам.

– Нет, – сказал я, – ничего существенного.

В четверг первыми пришли Поль и Поли. До прихода Джимми с Дафной все шло гладко, да и вообще вечер прошел спокойно. Джимми оказался даже приятнее, чем я ожидал. Вырос в том же калифорнийском городишке, что и Поли, и его шутливые воспоминания привели ее в хорошее настроение, а понемногу он завоевал и симпатии Поля. Даже Бетси, моя сдержанная, но проницательная жена, была им очарована. Ну, а Дафна была сама не своя от восторга.

Но после ужина это ложное очарование быстро рассеялось. Дафна отвела меня в сторону.

– Ну, разве он не божественен? Знаешь что, Билл, душечка? Он будет моим.

– Как это?

– Он еще не знает, но уже попался, бедняжка. Билл, дорогуша, ты ведь всегда был моим союзником. Знаешь, у него за душой ни гроша. Из-за этого и папа, и Бетси будут ужасно ворчать. Поможешь мне, правда?

Потом и Джимми отвел меня в сторону. Ухмылялся своей белозубой, приятельской улыбкой.

– Слушайте, Билл, я хотел попросить вас об одной услуге. Анжелика здесь, судя по всему, не показывается. Я хочу сказать, что ваша вторая жена с ней отношений не поддерживает, не так ли? Вы с Бетси, – в уголках его рта появились прелестные ямочки, – об Анжелике, вероятно, не говорите?

– Нет, – признал я.

– Будьте тогда так любезны, не говорите и Анжелике о Дафне. Не хотелось бы ее обижать. Я хочу ей сказать сам и в нужный момент. Понимаете?

Все было сказано очень деликатно, короче, мы заключили с ним такой небольшой пактик о невмешательстве. Я бы с удовольствием набил ему морду.

Когда все ушли, Бетси сказала:

– Может быть, я и заблуждаюсь, милый, но мне он показался очень милым. Я пригласила их заходить в любое время.

На следующей неделе они навестили нас дважды. Во второй раз мы как раз затевали поздний ужин в честь известной актрисы Хелен Рид, которая должна была помочь кампании фонда Бетси в Филадельфии. В тот вечер они официально сообщили о помолвке. Старику пока не говорили. Вначале зашли к нам – заручиться нашей моральной поддержкой.

Я в душе, разумеется, был против. Но тем не менее тихо согласился (я и сам виноват, да и что тут поделаешь), к тому же для меня было слишком неосмотрительно первому вылезать с возражениями. И еще я рассчитывал на здравый ум Бетси, который остановит это безумие. Не учел, однако, способности Джимми очаровывать дам и еще нежелания Бетси быть похожей на завистливую старшую сестру. Она их благословила.

Они ушли, когда начали собираться гости, и только в третьем часу ночи, когда Хелен Рид и ее свита окончательно распрощались, мы с Бетси наконец остались одни.

– Отец будет в ярости, – заметила Бетси. – Он воображает, что для Дафны может быть хорош только какой-нибудь лорд, не меньше.

– Я же не был лордом.

– Но и я не была Дафной. Он уже не мог терпеть меня рядом. Не мог дождаться, когда избавится от меня.

Уже несколько месяцев я не слышал от нее этот тон, все еще живой отзвук застарелого всхлипа «никому-то я не нужна».

– Ты же знаешь, дорогая, что это неправда.

– Нет, правда. Я напоминала ему маму, а он ее ненавидел. Женился раньше, чем разбогател. И всегда видел в ней только помеху. Но она-то его любила. Мама верила в любовь. – Стремительно обернулась ко мне:

– Билл, ведь мы поженились, потому что любили друг друга, правда?

Я заключил ее в объятия и поцеловал.

– Ну что ты, глупенькая, нашла в чем сомневаться!

Она на миг прижалась ко мне и тут же взяла себя в руки.

– Ну что ж, Дафна любит этого парня. Она даже вся переменилась. Это видно сразу, так же как любому видно, что она пропала, если еще долго останется с отцом. Поэтому мы должны им помочь.

Она помолчала.

– И тебе достанется больше всех. Ведь у тебя они познакомились, значит, отец свалит всю вину на тебя.

Понятно, что всю вину свалят на меня – ведь в конце концов только я и виноват. Теперь до меня дошло, в какое двойственное положение я себя поставил. И мой абсурдный эпизод с Анжеликой, раз я его так долго скрывал, выглядит теперь много хуже и обидит Бетси гораздо сильнее, чем если бы я выложил все сразу. Нет, нужно было сказать…

Но только я собрался с силами это сделать, меня – как боксера гонг – остановил звонок. За дверью стояла Дафна.

В первый момент я ее не узнал. Правый глаз заплыл, лицо смертельно бледное, вечерний туалет под норковым манто разорван на груди. Увидев меня, она истерически разрыдалась и упала мне на руки. От нее несло спиртным.

Мы с Бетси уложили ее в комнате для гостей и выслушали ее бессвязный рассказ. Уйдя от нас, Джимми завел ее в какую-то забегаловку. Там они Бог весть сколько выпили и поехали к нему, где он в пьяном безумии вдруг накинулся на нее, пытаясь задушить. Ей удалось вырваться и выбежать из квартиры. Кто-то, попавшийся на лестнице, нашел ей такси. Старик держал в городе еще одну квартиру, но, опасаясь прислуги, она поехала прямо к нам. Была совершенно не в себе, но настоящий ужас нагоняла на нее реакция Старика. И подумать боялась о возвращении на Ойстер Бей, хотя и обещала вернуться домой поскорее.

– Если папа узнает, он меня убьет. Бетси, ты должна с ним поговорить.

Бетси воспряла. Хоть Дафна временами и донимала ее, клан Кэллингемов был для нее святыней и интересы семьи она защищала, как львица. Позвонив отцу, который еще не ложился и дошел до грани кипения, она сумела придумать убедительную причину, чтобы Дафна осталась у нас.

Спать мы легли уже под утро.

– Счастье еще, что это случилось сейчас, – заметила Бетси. – Теперь хоть знаем, что он за тип. А я еще так сентиментально обрадовалась, что они поженятся! Ну, как бы там ни было, с Джимми Лэмбом покончено!

– Ага, – с облегчением поддакнул я.

Бетси устроила все так, что Дафна смогла остаться у нас на три дня. Убедившись, что мы ее покрываем, стала воспринимать происшедшее как «безумно волнующий эпизод». Прощаясь, пощупала еще запухший глаз и захныкала.

– Скажу папуле, что стукнулась об дверь. Мне он всегда поверит.

Казалось, все кончилось…

Через три дня я наткнулся на Дафну с Джимми, весело беседовавших за угловым столиком в кафе «Твенти Уан». Я тут же позвонил Бетси.

Она не могла поверить, но все же уверила меня, что что-то предпримет. В тот вечер она рассказала, что имела крупный разговор с Дафной, та призналась, что потеряла голову и вновь безумно влюблена в Джимми. А вел он себя так ужасно, потому что сгорал от страсти. Вот именно так она и сказала. Бетси заставила Дафну пообещать, что она порвет с Джимми, только пригрозив, что все расскажет отцу.

На другой день Бетси уехала с Хелен Рид на благотворительную кампанию в Филадельфию, оставив меня дома с Рикки и его гувернанткой. Элен, строгая, надменная блондинка, выписанная из Англии, с самого начала действовала мне на нервы. Платила ей Бетси, и это обстоятельство имело для нее такое значение, что она стала обожествлять всех Кэллингемов и презирать меня как последнего лакея. Бетси, честно говоря, любила ее не больше, чем я, но Элен была необычайно работоспособна и, кроме того, Бетси, чувствуя зыбкость своего положения мачехи, предпочитала воспитательницу, не собиравшуюся соперничать с ней за симпатии Рикки.

Дом с Элен во главе был для меня обстановкой достаточно необычной. Второй после отъезда Бетси вечер я сидел дома. Рикки в тот день вырвали зуб, и это мне дало повод почитать ему перед сном. У кухарки был выходной, и ужин мне подала Элен. Перед тем мне позвонил Поль и предложил провести вечер с ними, но мне не хотелось выходить из дому. После ужина я еще почитал и около полуночи собрался лечь спать.

Уже раздевался, когда зазвонил телефон. Я сразу узнал голос Анжелики. Я был не готов, поражен, сердце бешено забилось.

– Прости, Билл. Я знаю, что уже поздно. Но ты ведь дома один. То есть… я прочла в газетах, что Бетси в Филадельфии.

Я подумал: «Не будь дураком, не купись на это. Она для тебя ничего не значит. Нет, еще хуже. Она тебя погубит».

– Да, я один.

– Я на вашей улице, недалеко от вас. Случилось… Билл, могу я зайти к тебе на минутку?

– Разумеется, – сказал я. – Заходи. Третий этаж.

И, говоря это, я понимал, что предаю и себя и Бетси, но тут же начал искать оправдания. Как я мог отказать своей бывшей жене, если у той неприятности? И вообще, ничего не случится. Элен спит в другой части дома, ночной привратник и лифтер будут молчать.

От возбуждения я суетился, как пьяный. Накинул на пижаму халат и вернулся в гостиную. Поправил дрова в камине, заметил на столике у дивана очки Бетси. Видно, она их забыла. Только несколько месяцев как она стала пользоваться ими при чтении и все еще несколько стыдилась надевать их при мне.

При взгляде на очки возбуждение мое тут же прошло и вдруг я увидел себя в истинном свете: всего-навсего заурядный гуляка, который собрался обмануть любящую жену с женщиной, которой совершенно безразлично, жив я или умер.

Раздался звонок. Подойдя к дверям, я впустил Анжелику.

4

Она была в старом черном плаще, без шляпки, с чемоданчиком в руке. Бледная, усталая, выглядела она ужасно. Я сразу подумал, что что-то случилось.

– Я поднималась пешком, – сказала она. – Лифтер не должен знать о моем визите.

Забрав чемоданчик и плащ, я провел ее в гостиную. Сев перед камином, Анжелика открыла сумочку, пытаясь найти в ней сигарету. Я принес ей одну. Рука моя с зажигалкой коснулась ее руки. Та была холодна и дрожала.

Сдавленным, надломленным голосом она произнесла:

– Мне очень жаль, но надолго я тебя не задержу. Хотела только спросить, не можешь ли ты одолжить мне денег. Немного, долларов двадцать. Только на гостиницу. – Она усмехнулась в знак того, что осознает комичность ситуации. – Сегодня ночью явился Джимми и выгнал меня из дому. Его друг неожиданно решил вернуться из Мексики и вот-вот будет здесь.

– Посреди ночи?

– Вот именно.

Вообще-то меня уже не должно было удивлять то, что вытворяет с ней Джимми. Но меня удивило и разозлило, что она так покорно восприняла это унижение.

– Ты хочешь сказать, что оказалась совсем на мели?

– Последние десять центов я истратила на телефон. По городу шла пешком. Но, правда, я жду перевода. Конец месяца, а чек из дядюшкиного наследства обычно приходит в среду.

– А Джимми об этом знает?

– Джимми прекрасно знает, как у нас с деньгами, знает все до цента. Это один из его многочисленных талантов. Ну и что с того?

Никаких чувств, ни лучших, ни худших, между нами уже не осталось. Все перегорело, то ли в пламени страсти, то ли еще от чего. Все кончено.

– Все?

– Послушай, Билл, не надо изображать удивление. Я слышала, что для него и Дафны вы как-то устроили прелестную вечеринку.

В ее тоне не было ни малейшего упрека. Под маской деланной иронии я почувствовал какое-то тупое отчаяние. Меня угнетало сознание, что в известном смысле я виноват во всем, что произошло.

Прекрасно понимая, что это бесполезно, я не слишком убедительно произнес:

– Ему никто не позволит жениться на Дафне.

– Это предоставь Дафне. Если Джимми чего захочет, то добьется. Хотел найти богатую наследницу – и нашел ее. А моя миссия окончена. Я бы уехала из Нью-Йорка сразу, как только он сообщил мне эту новость. Осталась только из-за чека, чтобы могла купить билет домой.

Она затушила сигарету.

– Наверняка он все выдумал насчет приятеля, чтобы был повод меня выгнать. Обожает подобные шуточки. Но какое теперь это имеет значение? – Она вскочила. – Если бы ты смог дать мне денег, я бы ушла.

Значит, она возвращается домой. Мы совсем чужие друг другу. Никогда, собственно, настоящей связи между нами и не было. И вообще для нее будет лучше покинуть Нью-Йорк. Когда я видел, как она стоит у камина, из последних сил стараясь выглядеть невозмутимой, меня охватила ярость и отчаянное, неожиданное, мучительное чувство утраты.

– Так ты едешь обратно в Клакстон? – Это название разбудило во мне бездну воспоминаний.

– На той неделе пришло письмо от отца. У него умерла экономка. Он остался один и совсем растерян. Я, по крайней мере, умею мыть полы.

– И долго?

– До самой смерти. А почему бы и нет? – У нее задрожал уголок рта. – Я ведь ни на что не гожусь, не так ли? Загубила свою жизнь. Едва не погубила твою. Теперь я не нужна даже последнему бродяге в Нью-Йорке. – Она деланно засмеялась. – Может, мне и не стоит возвращаться в Клакстон. Вдруг я там развращу весь колледж?

Она упала в кресло. Профиль ее вдруг похож стал на профиль покойника. И ее крах, ее отвращение к себе наполнили комнату чем-то неживым. Мне невыносимо было глядеть на нее, невыносимо терзать ее взглядом. В попытке найти какой-нибудь предлог я спросил, не голодна ли она, и, прежде чем она собралась ответить, сбежал в кухню.

Пока я готовил сэндвичи и наливал стакан молока, меня мучило представление, как Анжелика тащится по бесконечным улицам Манхеттена, с чемоданом в руке, с последней монетой в кармане. Опять вернулся в прошлое, увидев ее рядом с собой в постели в Провансе, у окна, в которое стучала ветка мимозы, наполнявшая воздух сладким ароматом.

Я задержался в кухне, боясь вернуться в комнату. Потом все же вернулся, и все обошлось. Она уже взяла себя в руки. И даже мило и непринужденно улыбнулась мне, принимая поднос.

Не знаю, кто из нас начал вспоминать Клакстон, но вышло это совершенно непроизвольно. Вспомнили всякие мелочи, милые пустячки, и временами она даже смеялась! И я смеялся. Когда поела, я налил ей немного выпить. Щеки ее слегка порозовели. Я все сильней понимал, насколько она хороша и как интимно сидим мы с ней в этой комнате.

Часть моего сознания твердила мне, что это крайне опасно. Но я не слушал. Мы вернулись назад во времени, словно ничего не изменилось, в пору задолго до Портофино, задолго до наступления того ужасного дня.

Анжелика непрерывно курила, но о пачке с сигаретами словно забыла. Каждый раз, когда я подавал сигарету и когда давал прикурить, ее теплая, живая рука задевала мою, и я чувствовал легкое возбуждение. Когда это произошло последний раз, мы рассмеялись. Моя рука легла на ее, но вдруг она ее убрала.

– Здесь уютно, – сказала она. – Заслуга Бетси?

– Скорее всего.

– Вы прекрасно подходите друг другу, не думаешь?

Я знал, что она дает мне знак – пора перестать, но какой-то телепатией я улавливал, что дает его вопреки своей воле. Незаметно придвинулся к ней. Голова закружилась.

– Да, – выдавил я. – Разумеется, она чудная женщина.

– А как Рикки?

– Отлично.

– Слушай, – она встала, ускользнув от меня. – Я могу его увидеть?

Глаза ее приказывали мне продолжать играть роль другой женщины. Потому и спросила, можно ли ей увидеть Рикки. Я знал это.

Ей нужно было встать, другого повода просто не нашлось. Рассуждай она здраво, сумела бы понять, что вид Рикки будет для нее еще большей мукой. Рассуждай я здраво, сообразил бы, что отвести ее к нему – наихудшее предательство в отношении Бетси. Но здраво мыслить мы уже не могли. Это было какое-то наваждение.

– Конечно, – ответил я. – Пойдем.

В детской горел ночник. Рикки лежал на спине, палец во рту, растрепанные черные волосы закрывали лицо. Мы остановились над ним. Вдруг открыв свои огромные черные глаза, он взглянул на меня и с невинным любопытством уставился на Анжелику.

В этот миг из часов высунулась кукушка и дважды прокуковала. Рикки перевел взгляд на нее.

– Два часа! Это же очень поздно, папа!

– Ужасно поздно, – сказал я.

Взгляд его снова вернулся к Анжелике.

– Кто это?

– Наша знакомая.

– Сегодня мне вырвали зуб, – сообщил он.

Вдруг Анжелика шепнула:

– Уйдем отсюда… – И зашагала к выходу.

Я поцеловал Рикки, велел ему поскорее засыпать и направился следом. Анжелика стояла в холле у двери.

– Дай мне наконец денег, Билл, – сказала она. – Мне нужно идти.

Мысль о том, что она уйдет, казалось мне непереносимой.

– Выпей еще.

– Нет, Билл.

– Ну капельку. Ведь мы как-никак расстаемся.

Приготовил в гостиной для нас две порции и принес их в холл. Она взяла стакан, и я так обрадовался, словно выиграл Бог весть что.

– Уже третий час, – сказал я, – а найти в это время номер в отеле весьма маловероятно.

– Это ничего не меняет.

– У нас вполне приличная, удобная комната для гостей.

– Нет, Билл.

– Почему? Что случится, если ты здесь переночуешь?

В ее стакане задинькал лед. Я посмотрел. Рука ее дрожала. Взяв стакан, я поставил его на стол.

Анжелика была в моих объятиях; это казалось неизбежным; я не чувствовал ни страха, ни угрызений совести. Впившись в ее губы, я шагнул к дивану. Она не сопротивлялась. Когда мы упали на диван, чуть застонала и прижалась ко мне, словно я был единственным спасением в этом ужасном мире. Ее глубокий стон дал мне понять, что тело вновь взяло верх над разумом, и сразу Бетси, и новая жизнь, которую я строил без Анжелики, мне показались жалким карточным домиком, которым я пытался заполнить свою опустошенную душу.

И тут я услышал кашель. Не сильный, но его мерный ледяной тон заставил меня похолодеть. И вот он раздался снова, уже громче. Я тут же отшатнулся от Анжелики.

Прямо над нами стояла гувернантка Рикки. На ней был махровый купальный халат. Русые волосы, заплетенные в косу, переброшены через плечо. Лицо порозовело.

– Простите, сэр, – сказала она, – я не думала…

Анжелика села. Я жалко прокудахтал:

– А, Элен…

– Рикки не мог заснуть. Звал меня. Я шла в кухню за теплым молоком. Не знала…

Отвернувшись от нас, опрометью кинулась по коридору.

Мы долго сидели молча. Потом Анжелика, встав, схватила плащ, выдернув его из-под меня, и начала одеваться. Севшим голосом прошептала:

– Дай мне денег, Билл.

Я пошел в спальню. Мой бумажник лежал на комоде. В нем оказалось тридцать долларов. Придя в себя от минутного помрачения, я испытал и отвращение и страх. Оставив несколько долларов, все остальные отдал Анжелике. Знал, как несправедливо было бы обвинять ее. Во всем был виноват лишь я, я, который мог потерять так много, и ведь я действительно готов был бездумно утратить все.

Но мне нужно было ощутить себя жертвой, и иначе, как жертву, видеть себя не собирался. Теперь Анжелика казалась мне врагом, она коварно вторглась в мою жизнь, чтобы еще раз ее уничтожить.

Положив деньги в сумочку, спросила:

– Думаешь, она скажет Бетси?

– Не знаю. Пожалуй, да.

– Мне очень жаль.

Подняв чемодан, она распахнула дверь. Мне, охваченному страхом за свое благополучие, она вдруг показалась маленькой, нескладной, совсем невзрачной. Непостижимо было, как вообще она могла разжечь желание. Теперь я не хотел ничего, только избавиться от нее.

– Прощай, Анжелика.

В дверях она остановилась.

– Не мог бы ты посоветовать мне какой-нибудь отель? Я плохо знаю Нью-Йорк.

– Попробуй «Уилтон». Это в паре кварталов отсюда, прямо на Мэдисон-авеню.

– «Уилтон»… Спасибо, и прощай.

Двери за ней закрылись.

Два стакана все еще стояли на столе в холле. Я залпом выпил один. Уход Анжелики не принес облегчения. Я продолжал терзать себя из-за Бетси, которая построила всю свою жизнь на доверии ко мне, которая избавилась от неуверенности только потому, что поверила – моя любовь к ней так же честна, глубока и прочна, как ее любовь ко мне. Ужасное будущее предстало передо мною: лишен жены, лишен работы, влачу пустое и нудное существование. Я даже едва не помчался за Элен, чтобы умолять ее не губить нашу с Бетси семью.

Но все это время я сознавал, что драматизирую ситуацию, чтобы воскресить пропавшую уверенность в себе. То, что я совершил, было только лишь дешевым жестом, почти фарсом. Безумно романтизировав свой сексуальный порыв, на который, как оказалось, я еще способен, в результате я стал смешон, поглупел и по-дурацки попался. Вот и все. Бетси это поймет.

Конечно, поймет.

Наутро я проснулся со светлой головой и ясным сознанием, что нужно исправлять последствия того, что я наделал, и прежде всего поговорить с Элен. Нашел их в детской. Рикки уплетал овсянку. Элен в своей накрахмаленной белой форме (иначе она одеваться не хотела) сидела рядом и вязала очередной бесформенный свитер своему очередному английскому родственнику. На меня она взглянула с ледяной сдержанностью.

– Насчет прошлой ночи, Элен, – начал я, – я хотел бы объяснить…

– Извините, сэр, но мое положение решительно не позволяет требовать каких-то объяснений.

Я пытался неуклюже продолжать.

– Это была давняя приятельница. У нее неприятности…

– Прошу вас. – Вскочив, Элен театрально прикрыла Рикки своей накрахмаленной белизной. – Не при ребенке!

Все было безнадежно. Тем не менее я начал снова:

– Жене, то есть миссис Хардинг, я, разумеется, расскажу все как было.

Тут зазвонил телефон. Обрадовавшись предлогу, я кинулся в спальню и снял трубку. Звонил Старик. Я знал, что прошлой ночью он был на пресс-конференции в Бостоне и, видимо, только вернулся.

– Билл? Что ты делал вчера ночью?

Голос его звучал сдавленно, словно преодолевая сильное возбуждение. Прежде чем я мог ответить, сорвался на крик:

– Ты был один?

Я вмиг представил, какие последствия могло иметь, узнай Старик об Анжелике.

– Да, – солгал я. – Конечно, один.

– Тогда немедленно приезжай. Я дома. Возьми такси. И пошевеливайся!