Текст книги "Вмешательство мисс Сильвер. Когда часы пробьют двенадцать"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 9

В тот день произошло несколько событий. Само по себе каждое из них, казалось бы, не имело особого значения, однако складывались они в довольно удручающую картину. Так сплетаются в гобелене разноцветные нити – светлые для выражения радостного настроения, темные – для печали, красные означают кровь, черные – тень, павшую на Вандерлёр–Хаус и его обитателей. Взятая в отдельности каждая из этих нитей не имела ни значения, ни смысла. Но вместе они образовывали цельную картину.

Миссис Андервуд упаковывала посылки под бдительным присмотром мисс Мидлтон, но мысли ее неуклонно возвращались к Кароле Роланд, и, вспоминая об инциденте с письмом, она всякий раз вздрагивала.

– О нет, миссис Андервуд, боюсь, так никуда не годится. Этот узелок непременно развяжется.

«Просто невыносимая женщина. Одна надежда, что Мид мне благодарна – пусть девочка с пользой проведет время с Джайлзом Армитейджем – такой симпатичный молодой человек – и вообще они отличная пара. Если, конечно, все пойдет хорошо… Это проклятое письмо… Не представляю, как найти деньги, чтобы Годфри ничего не узнал. У меня даже ни одной драгоценности нет дороже двух пенсов… Мисс Сильвер… просто не могу позволить себе ее услуги. И потом, что она может сделать? Я должна сама что‑то предпринять. Но что, если они не станут ждать, что, если расскажут Годфри?… Нет, они не посмеют, и я должна что‑то сделать. Если в сумочке у Каролы Роланд было мое письмо?… Может, и нет, мало ли какие бумаги носит с собой эта…»

– Нет, правда, миссис Андервуд, это никуда не годится…

Машина съехала с дороги, Джайлз и Мид вышли и направились к лужайке, где с запозданием расцвел утесник.

– Мид… дорогая!

– Не надо, Джайлз!

– Почему нет? Я же люблю тебя! Или ты забыла?

– Это ты все забыл…

Крепкие руки обняли ее, губы прижались к губам.

– Нет, правда… это ничего не значит. Это только моя дурацкая голова дала сбой. Мид, неужели не чувствуешь, не понимаешь, что ты в моем сердце?…

Мисс Гарсайд, седовласая и сдержанная, подхватила кольцо, которое толкнул в ее сторону по прилавку полный еврей в очках. Он оттолкнул его так, точно то была какая‑то мерзость. В жесте так и сквозило презрение.

– Но оно было застраховано на сто фунтов, – сказала она.

Еврей пожал плечами:

– Это меня не касается. Камень – страз.

– Вы уверены? – На секунду сдержанность покинула ее, на лице читались недоверие и страх.

Еврей снова пожал плечами:

– Да отнесите куда хотите, там вам скажут то же самое.

В квартире номер шесть на кушетке, зарывшись лицом в подушку с оборками, проливала горькие слезы миссис Уиллард. Кушетка была частью мебельного гарнитура, который они с Альфредом купили на накопленные к свадьбе деньги. Гарнитур сохранился – обивку поменяли как раз перед войной, – но Альфред… В руке она сжимала мокрую от слез записку, которую нашла в кармане пальто, – собиралась отнести его в химчистку. Ничего такого ужасного в записке не было, но для бедной миссис Уиллард, не имевшей опыта в подобных делах, этого было более чем достаточно. Альфред бывал нервным, Альфред бывал сердитым, он мог ругать ее за непунктуальность, за неряшливость, за легкомысленное транжирство, он забывал похвалить приготовленные ею блюда. Но изменять ей, волочиться за этой крашеной блондинкой с верхнего этажа, нет, этого она от него никак не ожидала!..

Однако верила, что такое возможно. Миссис Уиллард оторвала распухшее лицо от подушки, расправила отсыревшую от слез записку и еще раз перечитала ее вслух:

– «Хорошо, Уилли, дорогой, ленч в час, как обычно. Карола».

Особенно уязвлено было сердце бедняжки миссис Уиллард этим «обычно». И потом, как смеет эта особа называть его Уилли? Сопливая девчонка, вдвое его моложе!..

Карола Роланд нежно улыбалась низенькому мужчине с жидкими седеющими волосами, очень опрятно одетому, глаза за стеклами старомодного пенсне смотрят на нее, как смотрит рыбка через стекло аквариума. Мистер Уиллард просто ужаснулся бы, если бы кто‑то посмел назвать его пучеглазым. Мисс Роланд не привыкла, чтобы на нее так глазели сквозь толстые стекла, однако это ничуть ее не оскорбляло. Напротив, она сочла это комплиментом. И позволила мистеру Уилларду заплатить за ленч и купить ей дорогущую коробку шоколадных конфет. Оказывается, в Лондоне военного времени вполне можно жить, и очень даже сносно. Если, конечно, знать, куда и с кем пойти. Мисс Роланд знала…

День выдался чудесный, старую миссис Мередит вывезли погулять в инвалидном кресле–каталке. Пейкер толкала каталку, мисс Крейн сонно семенила с правой стороны. Целое мероприятие – спустить кресло с лестницы, для этого из подвала вызывали Белла, и они втроем осторожно спускали кресло вниз, ступенька за ступенькой, а старая миссис Мередит, закутанная в шали, лишь мрачно кивала и не произносила ни слова.

Они отправились по магазинам. Мисс Крейн уверяла Агнесс Лемминг, что миссис Мередит это страшно нравится. Она снова начинает чувствовать вкус к жизни…

Агнесс спустилась на улицу уже второй раз за день поменять библиотечную книгу для матери. Миссис Лемминг не понравилась первая, где приводились рекомендации, как можно купить больше продуктов, если выходить в магазины и лавки пораньше.

– Но может, мама, ты сама поменяешь книжку, когда пойдешь играть в бридж. Это тебе по пути.

Лишь невыносимая усталость могла подвигнуть Агнесс на подобное предложение. Она знала, что толку не будет – никогда не было, – но иногда, когда доходишь до ручки, попытаться все же стоит. Миссис Лемминг возмущенно приподняла тонкую бровь, изогнув ее дугой.

– По пути? Но, Агнесс, дорогая, с каких это пор библиотека оказалась по пути к Кларксам? Ты что, и впрямь такая дурочка или притворяешься? Смотри, аккуратнее, иначе люди подумают, что ты совсем не в себе.

Возвращаясь из города, Агнесс почувствовала, что она действительно немного не в себе. Ноги передвигались лишь потому, что она заставляла их передвигаться, а голова была странно легкой и пустой, точно воздушный шарик, казалось, вот–вот улетит и оставит тело. И все вокруг тоже словно уплывало куда‑то. Только ее усталые больные ноги продолжали передвигаться по твердому покрытию, дорога поднималась в гору. И тут вдруг чья‑то рука подхватила ее под локоть, и голос прошептал прямо в ухо:

– Мисс Лемминг… вы больны.

Она очнулась и увидела, что к ней обращается мистер Дрейк из квартиры напротив Уиллардов. В голосе его звучала озабоченность.

– Вы больны.

– Нет–нет, просто устала.

– Все равно. Я на машине. Позвольте вас подвезти.

Она выдавила милую застенчивую улыбку – больше ничего не удалось. А затем, очнувшись, увидела, что лежит на кушетке у себя в гостиной и мистер Дрейк кипятит воду в чайнике на газовой горелке. Это было так странно, что она заморгала, пытаясь заставить исчезнуть это видение – мистера Дрейка с чайником. Но ничего не получилось. Он обернулся, увидел, что глаза у нее открыты, кивнул и одобрительно заметил:

– Вот и умница, девочка, вот и молодец! А теперь выпьем чашку горячего сладкого чая.

И она поняла, что больше всего на свете ей этого и хотелось. До чего же хорош был чай! Она допила до дна, и мистер Дрейк подлил в чашку еще. Мало того, достал пакет с булочками, чашку для себя и уселся.

– Любите булочки? Лично я – очень люблю. Почти как довоенные, с изюмом и лимонными корочками. Нес их домой устроить пиршество в одиночестве, но в компании гораздо веселее.

Мисс Лемминг съела две булочки и выпила еще две чашки чая. Не слишком полноценный ленч, но она сказала, что не голодна и больше не хочет. Допивая последнюю чашку, она вдруг услышала, как мистер Дрейк произнес с упреком:

– Белл говорит, вы отсутствовали все утро. Что заставило вас выходить в город снова? Вам не мешало бы отдохнуть.

Она так привыкла быть во всем виноватой, что произнесла извиняющимся тоном:

– Нужно было поменять книгу.

– А почему нельзя было сделать это с утра?

– Я поменяла. Но маме не понравилась та, что я принесла.

Треугольные брови мистера Дрейка резко поползли вверх, почти коснувшись ежика густых с проседью темных волос. Выглядел он в этот момент устрашающе, был похож на Мефистофеля. И заметил с резкостью, обычно присущей людям застенчивым, которые вдруг сорвались и готовы перейти все границы:

– Ваша мать – чертовски эгоистичная старуха.

Мисс Лемминг не сводила с него испуганных глаз. Сердце болезненно билось. Чашка задрожала в руке. За всю жизнь ей никто еще не говорил таких ужасных вещей. И потом он выругался, по–настоящему. Надо найти слова, чтоб урезонить его. Она пыталась, но не нашла. Что‑то внутри ее подсказало: «А ведь это правда».

Он взял у нее чашку и поставил на стол.

– Это ведь правда, вы согласны? Кому лучше знать, как не вам? Она вас убивает. А когда я вижу, как кого‑то убивают, просто не могу смотреть и молчать. Почему вы миритесь с этим? Почему бы не пойти и не поискать себе работу? Вариантов масса.

Мисс Лемминг перестала дрожать и ответила со всей искренностью и простотой:

– Я пыталась месяца два назад. Только никому не говорите, ладно? Потому что все говорят, что я слабая, а если мама узнает, она ужасно обидится. Она… она не понимает, что я уже не такая сильная, как была… Так что ничего не получится, мистер Дрейк… уйти от нее я никак не могу.

Треугольные брови заняли свое обычное место. Мистер Дрейк заметно расслабился.

– Да, это не всегда легко, – согласился он. – Но выход непременно найдется. Взять хотя бы мой случай. Я был… покинул этот мир на много лет, а когда вернулся, увидел, что у меня нет ни денег, ни работы, ни друзей. И тогда мне тоже казалось, что выхода никакого. Я пережил… ну, скажем, довольно трудные времена. Но потом мне достался один бизнес – так уж вышло. Не думаю, что вы одобрили бы этот бизнес, но он помог мне выкарабкаться. Должен сказать, я ни разу не пожалел, что занялся им, хотя, конечно, временами и мечтал о чем‑то… более близком по духу. И когда это случалось, я напоминал себе, что именно это занятие обеспечивает мне вполне сносное, даже комфортное существование, что я смог приобрести машину, пусть и маленькую, и полностью распоряжаться своим свободным временем. Если не можете получить то, о чем мечтаете, здравый смысл подсказывает: надо прежде всего просто захотеть, очень сильно захотеть.

Щеки у Агнесс Лемминг немного порозовели. С головы исчез безобразный черный берет – то ли сам свалился, то ли его снял мистер Дрейк. И на плечи упала копна роскошных каштановых волос, которые под ним прятались. Прежде они вились, но даже теперь сохранили волнистость, роскошный оттенок и густоту. Мистер Дрейк окинул их оценивающим взглядом. И отметил, что они не просто хороши, но и прекрасно гармонируют с большими карими глазами. Глаза просияли, она вдруг спросила:

– А вы о чем тогда мечтали, мистер Дрейк?

– Я хотел заполучить луну, – ответил он. – Все мы хотим этого, когда молоды, и, если не можем получить, обычно говорим, что их не существует, и кормимся разной дрянью, которую и свинья есть не станет, а потом получаем несварение желудка.

У Агнесс Лемминг был такой нежный тихий голос. И она спросила этим тишайшим и нежнейшим голоском:

– И кто же она была, ваша луна?

Он смотрел мимо нее, в окно, за которым открывался невзрачный вид на усыпанную гравием дорогу и разросшийся кустарник, но явно видел что‑то другое. И сказал после паузы:

– О, женщина… всего лишь женщина. Чаще всего так и бывает.

– И что же дальше?

– Я женился на ней. Фатальная ошибка. Луны, знаете ли, должны оставаться на небесах. Вблизи они теряют свой блеск и превращаются в мертвые миры. Впрочем, довольно метафор. Она передумала и удрала с каким‑то мужчиной. Я потратил на развод почти все, до последнего пенни. Вот вам ирония судьбы!.. Впрочем, довольно обо мне. Расскажите свою историю.

– Но у меня нет никакой истории. – В мягком голосе слышались трагические нотки.

– Нет… Стало быть, она высосала из вас все, не так ли? И после этого вы хотите остаться и позволить ей убить вас окончательно?

– Но что я могу поделать? – грустно ответила Агнесс Лемминг.

Мистер Дрейк отвернулся от окна и взглянул на нее внимательно, с каким‑то странным выражением.

– Ну, выйти за меня замуж, например.

Глава 10

Тем вечером четверо обитателей дома были заняты писанием писем. Письма тоже составляли часть общей картины.

Карола Роланд писала человеку, к которому обращалась «Тутс, дорогой!» Сумбурное, типично девичье письмецо:

Так ужасно скучаю по тебе, Тутс! Жду не дождусь, когда мы будем вместе, но, конечно, понимаю, следует соблюдать осторожность до тех пор, пока не получишь развод. Живу здесь просто как монахиня – тут тебе совершенно не о чем беспокоиться, – но приходится терпеть, и потом я всегда думаю только о тебе, о том, как мы поженимся и как прекрасно будем проводить время…

И так далее в том же духе.

Письмо отправлено не было, потому что мисс Роланд вдруг потеряла к нему всякий интерес. Ее посетила блестящая идея. А когда тебе скучно просто до слез, блестящие идеи обычно приветствуются. Мисс Роланд было скучно до такой степени, что сгодилось бы любое развлечение. Она дошла даже до того, что ухватилась за предложение Альфреда Уилларда. Письмо Тутсу сочинялось просто от скуки. Ничего, не помрет, потерпит, подождет этого письма. Она была убеждена: мужчин надо заставлять ждать – чем дольше ждут, тем сильнее любят. И Тутса надо довести до кондиции, тогда он примчится к ней с обручальным кольцом и немалым своим состоянием, как только все утрясется с разводом. Возможно, и с ним тоже будет скука – даже наверняка, – но денежки у него водятся, а это самое главное!

Она сунула письмо в книжку для записей в нарядной обложке, достала из сумочки связку ключей и спустилась вниз, в кладовую. По грандиозности с «блестящей идеей» был сравним разве что фейерверк из танцующих разноцветных искр.

Вскоре она поднялась к себе с пачкой писем и большой подписанной фотографией. Установив ее на самом видном месте, в левом углу каминной полки, она уселась читать письма…

Мистер Дрейк писал Агнесс Лемминг:

Моя дорогая!

Я должен это написать, поскольку хочу, чтобы у тебя было хоть какое‑то чтиво под рукой, когда меня нет рядом и я не смогу сказать этого сам. Ты довольно долго прожила в тюрьме. Выйди же из нее и посмотри, как выглядит наш мир. Я могу показать тебе лишь малый его уголок, но этот уголок, мой и твой, будет не тюрьмой, а домом. Я знаю, на что похожа жизнь заключенного. Выходи, прежде чем заточение окончательно тебя разрушит. Разве твоей матери будет лучше, если она добьет тебя? Ты говоришь, что не можешь оставить ее одну, но ей нужно не твое общество, а твои услуги. Найми ей служанку, которая всегда сможет уйти, если цепь натянется слишком туго. Ты не дочь, ты ее рабыня. А рабство аморально и омерзительно. Это суровые слова, но они и есть правда, сама прекрасно понимаешь. Я уже давно хотел сказать их тебе. Помнишь тот день, когда я помог тебе донести корзину из города? Все тогда и началось. Эта корзина весила тонну – рука у тебя дрожала от напряжения. Я был готов расплакаться: в глазах твоих светилось терпение, и ты улыбнулась мне так кротко и нежно. Людям не следует терпеть и улыбаться под гнетом тирании. И после этого ты просто не выходила у меня из головы. И еще я понял, ты принадлежишь к самой раздражающей породе людей – ты из тех святых, которые навлекают на себя муки. С моей стороны было настоящим безумием просить твоей руки. Ведь ты непременно попытаешься разрушить мои моральные принципы, превратить меня в эгоистичное чудовище, но я предупрежден, а значит – вооружен. И наилучшим моим оружием является тот факт, что больше всего на свете мне хочется сделать тебя счастливой. Думаю, что справлюсь. И если это тебя не убедило, могу добавить, что сам я видел в жизни не так уж много счастья и что только ты сможешь дать мне все, чего не хватало прежде, и даже больше. Согласна ли ты сделать это?

Агнесс Лемминг писала мистеру Дрейку:

Мы не должны даже думать об этом, не должны! О, если бы мы могли остаться только друзьями… но это было бы нечестно по отношению к Вам. Не стоит больше даже думать об этом. Мне надо было сразу и со всей определенностью заявить Вам – нет, нет и нет, никогда. Не так уж Вы и несчастливы в этой…

И это письмо, как и послание мисс Роланд, тоже не было отправлено. Возможно, потому, что было сплошь залито слезами. С болью в сердце, изведя множество спичек, Агнесс пыталась сжечь этот листок.

Миссис Спунер писала Мид Андервуд:

Возможно, в самом нижнем ящике, но если ее там нет, не будете ли столь добры посмотреть и в других? Коротенькая такая шерстяная поддевка с каймой, обвязанной крючком. Неплохо было бы надеть ее под униформу, потому что вечерами бывает очень холодно. Ключи от квартиры у Белла.

Глава 11

Письмо миссис Спунер доставили на следующий день, к завтраку. Мид прочла его и со смехом спросила:

– Что это такое, поддевка?

Утро выдалось яркое, солнечное. Сердце ее смеялось и пело. На щеках горел румянец, голос звучал так радостно. В саду под окнами все цвело, и было невероятно красиво.

Миссис Андервуд взглянула на нее через стол и заметила:

– Господи Боже… надеюсь, он пишет тебе не о нижнем белье, нет?

– Да это не от Джайлза, от миссис Спунер. Просит, чтобы я достала из нижнего ящика ее комода какую‑то поддевку, а я понятия не имею, как выглядит эта штука. И что именно надо искать.

– Это нечто вроде жакета с длинными рукавами и закрытым горлом. Ну, по крайней мере так она обычно выглядит. Для чего это она ей понадобилась?

В глазах у Мид танцевали веселые искорки.

– Надеть под униформу, потому что вечерами там бывает холодно.

Миссис Андервуд положила в чай таблетку сахарина и стала размешивать ложкой.

– Просто удивительно, что порой может сотворить мужчина с девушкой, – заметила она вроде бы совсем не к месту. – Если бы позавчера ты получила приглашение из Букингемского дворца, то не сияла бы как начищенный медный чайник! И вот теперь миссис Спунер пишет тебе и просит найти какую‑то фуфайку – нет ничего скучнее на свете этого занятия и самого предмета – но, глядя на тебя, можно подумать, ты получила любовное послание. Нет, ей–богу, я сразу так и подумала. А все потому, что твой молодой человек вернулся. Надеюсь, теперь у вас все в порядке и ты в нем уверена?

Мид кивнула.

– А о покупке кольца он говорил? Лишь после этого я буду уверена в честности его намерений.

Мид рассмеялась и снова кивнула. Джайлз собирался подарить ей кольцо, чтобы она могла эффектно разорвать помолвку, – интересно, что бы сказала на это тетя Мейбл? С трудом подавив желание выяснить это, Мид заметила:

– Да, он хочет подарить мне кольцо. Но я не разрешила ему покупать, как‑никак военное время. И тогда он решил, что подойдет одно из материнских. Его ценности хранятся в каком‑то банке. Он хочет, чтобы я поехала вместе с ним и выбрала.

Миссис Андервуд одобрительно кивнула. Вот это действительно похоже на дело. Мужчина не станет дарить девушке драгоценности матери, если не намерен жениться на ней. А потом она вдруг спросила:

– Так, значит, он помнит о драгоценностях своей матери?…

– Он помнит все, что было до войны. А потом память начинает подводить, в особенности в том, что касается личных дел и отношений. И…

Она умолкла, так как миссис Андервуд затрясла головой.

– Ну во всяком случае, так он тебе говорит… И наверное, лучше не вдаваться в подробности, раз он ведет себя правильно, как и подобает джентльмену.

Мид спустилась в подвал за ключом от квартиры миссис Спунер. Белл был занят, а потому она крикнула ему, что хочет забрать ключ.

– Висят на крючке, на планке, прибитой к старому кухонному шкафу для посуды, все ключи в ряд. Там и найдете, мисс, если вам, конечно, не трудно. Не ошибетесь, висят все по порядку, от первой квартиры до восьмой, прямо на шкафу, сам я даже в темноте могу найти. Вам нужен номер семь.

Он стоял на коленях и драил старый каменный пол. Мид прошла мимо с ключом в руке, Белл поднял на нее глаза, кивнул и улыбнулся:

– Ну, доложу вам, это и работенка – оттирать старые полы. И вода быстро остывает, так что я бы вас ни за что не побеспокоил. Когда закончите там, мисс, повесьте обратно на место, хорошо?

Мид ответила, что непременно вернет ключ на место. Затем поднялась в лифте и вошла в квартиру миссис Спунер под номером семь, которая находилась на самом верхнем этаже.

Фуфайку она нашла сразу же. Чудовищное изделие из натуральной шерсти с рядом мелких жемчужных пуговок спереди, высоким горлом, обвязано по краям крючком. От него сильно пахло нафталином. Наверняка теплая вещь, но, Боже, до чего неприглядная, и шерсть кусачая. Она набросила фуфайку на руку и вышла на площадку перед лифтом. В этот момент распахнулась дверь квартиры напротив, в проеме возникла мисс Роланд.

– Мисс Андервуд, доброе утро. Заметила, как вы поднимались. Это ведь квартира Спунеров, верно? Они уехали незадолго до того, как я поселилась здесь. Приятно иметь весь этаж в полном своем распоряжении, верно? Заходите, посмотрите мою квартирку.

Мид колебалась.

– Я… э–э… должна отослать эту вещь. – И она кивком указала на фуфайку.

Карола Роланд взглянула и тут же брезгливо сморщила носик, точно увидела какого‑нибудь паука.

– Гадость какая! – со всей искренностью выпалила она. – Ладно, повесьте вот тут, на ручку двери, и заходите посмотреть, как я живу.

Мид не хотелось показаться невежливой. В этот момент она любила весь мир и всех его обитателей. Ну и потом ей было немножко любопытно. Она проигнорировала предложение Каролы о фуфайке, прошла следом за ней через небольшую прихожую и оказалась в просторной, сильно осовремененной версии гостиной Вандерлёра. Потолок, стены и пол были выкрашены серой матовой краской. Все здесь было выдержано в серо–голубой гамме – светло–голубой ковер, шторы, расшитые серовато–голубым узором, бледно–голубая обивка на мягкой мебели. На каминной полке серебряная статуэтка – обнаженная танцовщица застыла на одной ноге, гладкая головка без лица, руки сложены вместе и вытянуты вперед. Первой мыслью Мид было: «Как странно!» Второй: «До чего же красиво!» В этой фигурке была запечатлена красота полета. Да, именно – красота полета. А потом она перестала ее видеть, потому что на другой стороне полки стояла прислоненная к стене большая фотография Джайлза без рамки.

Карола Роланд подошла и взяла ее.

– Удачный снимок, правда? – заметила она. – Думаю, у вас тоже есть такой. – И она поставила фотографию на место.

Да, удачный. И это был Джайлз. Внизу, в уголке, красовалась его подпись – «Джайлз».

Карола улыбалась:

– Ну? Так вы спрашивали, помнит ли он меня?

– Да, – ответила Мид.

– И что же?

– К сожалению, не помнит. Вообще ничего не помнит с начала войны.

– Надо же, как удобно! – воскликнула Карола Роланд. Ее блестящая идея сработала. Она рассчитывала просто позабавиться, но теперь, похоже – да, очень даже похоже, – на этой ситуации можно подзаработать. – Как, совсем ничего? Вы это серьезно? О, как бы мне хотелось тоже забыть его! А вам?

– Нет… совсем нет.

Карола Роланд расхохоталась.

– Хотите сохранить приятные воспоминания? Лично я – нет. Да, нам было хорошо вместе, но что толку вспоминать о прошлом? Мы с Джайлзом устали друг от друга.

Мид ухватилась за спинку одного из кресел с голубой гобеленовой обивкой. Запах нафталина от фуфайки миссис Спунер внезапно показался ей просто невыносимым. Вязаное одеяние упало на пол. Но затем она взяла себя в руки и спросила размеренным спокойным тоном:

– Джайлз и вы?…

Алые губы раздвинулись в ослепительной улыбке.

– Так он ничего обо мне не рассказывал? Ах, ну да, конечно, он же потерял память. Все забыл. Но мог бы хотя бы вскользь упомянуть обо мне до того, как потерял эту самую память. Так, значит, обо мне ни слова?

Мид покачала головой.

– А разве у него были причины помнить?

Карола достала сигарету из портсигара шагреневой кожи. Чиркнула спичкой, прикурила и только после этого ответила:

– Причины? Ну, это как посмотреть. Кое‑кто может подумать, что он все же должен был упомянуть о миссис Армитейдж. Это перед тем, как делать предложение вам. Полагаю, он все‑таки сделал вам предложение? Во всяком случае, ваша тетушка так считает.

Мид еще крепче ухватилась за спинку кресла. И сказала:

– Мы помолвлены.

Алые губы выпустили струйку дыма.

– Разве вы не слышали, что я сказала? Наверное, нет или же просто не поняли. Для вас это был шок, конечно, но ведь моей вины в том нет, правильно? Не могла же я держать язык за зубами и позволить Джайлзу напрочь забыть обо мне. К тому же я должна думать о содержании. С этим‑то что прикажете делать? Он выплачивал мне четыреста фунтов в год. И я никак не могу обойтись без этих денег…

Мид ничего не чувствовала. Казалось, все это происходит не с ней, с кем‑то другим. Это просто не может происходить с ней и… Джайлзом! Она посмотрела на фотографию на камине, затем перевела взгляд на Каролу. Есть на свете вещи, в которые просто невозможно поверить.

– Мисс Роланд… – тихо начала она, и ее встретил ясный взгляд синих глаз и взмах руки с сигаретой.

– Но я не Роланд. Я же уже говорила, вы меня не слушаете. Роланд – это сценическое имя. Довольно удачное, вам не кажется? А настоящая моя фамилия Армитейдж. Вот что я все это время пытаюсь вам сказать: я – миссис Армитейдж. – Карола развернулась к камину, снова взяла снимок, переставила его чуть ближе к центру. – Он не красавец, но все же есть в нем нечто привлекательное, верно? Ну, во всяком случае, так я думала до тех пор, пока не узнала, каким холодным, расчетливым, жадным выродком он оказался на самом деле.

Мид смотрела на нее широко раскрытыми пустыми глазами. Этого просто не может быть. Эти ужасные слова ровным счетом ничего не значат. И она в страхе прошептала:

– Этого быть не может…

Карола оставила снимок в покое и вернулась к ней. Она была явно рассержена, но в глазах искрился смех. Ей всегда хотелось отомстить Джайлзу, но о том, что может представиться такой случай, она и мечтать не могла. На маленьком дешевом столике с изогнутыми металлическими ножками и стеклянным верхом лежала пачка писем. Она взяла одно, то, что сверху, и заговорила снова, причем ее аристократический акцент куда‑то испарился.

– Ах, выходит, я лгу, так, что ли? Ладно, мисс Мид Андервуд. Вот гляньте‑ка на это, может, тогда пожалеете, что вообще посмели открыть рот. Думаю, вы сразу узнаете почерк Джайлза!

Перед глазами Мид был листок бумаги. Черные чернила, почерк, несомненно, Джайлза, четкий, вполне различимый. Все она видела как‑то особенно ясно и четко – край бумаги, место сгиба, руку Каролы, длинные пальцы с алыми ногтями и кольцо с ярко сверкающим бриллиантом… Письмо Джайлза…

Ты ошибаешься, если думаешь, что аргумент такого рода может на меня повлиять. Ты взываешь к сантиментам, но я не сентиментален. Если уж быть до конца откровенным, это приводит меня в бешенство, так что советую тебе бросить это занятие. Обещаю выплачивать тебе ежегодное содержание в размере четырехсот фунтов при условии, что ты перестанешь называться моей фамилией, Армитейдж. Если узнаю, что ты нарушила это условие, я без всяких колебаний тут же прекращаю выплаты. Да, верно, ты имеешь законное право носить эту фамилию, но стоит мне узнать, что ты по–прежнему ею пользуешься, выплата содержания тут же прекратится. Да, фамилия, конечно, неплохая, но вряд ли стоит тех четырех сотен, которые я обязуюсь тебе платить. И это, дорогая Карола, мое последнее слово.

Мид подняла глаза на Каролу Роланд и увидела, что ее лицо искажает злоба. А потом, задыхаясь от волнения, пробормотала:

– Он вас не любит.

Блондинка покачала головой:

– Теперь нет. Но, согласитесь, как это похоже на Джайлза! Он то жар, то лед – влюбляется в вас в один прекрасный день, а на следующий забывает. Он ведь и с вами точно так же поступил, верно? Ну, так кто я теперь, по–вашему, – лживая тварь или миссис Армитейдж? И готовы ли вы извиниться? Письмо написано рукой Джайлза – это факт, не вызывающий сомнений.

Мид выпрямилась и застыла, точно вкопанная.

– Вы разведены?

Карола расхохоталась.

– О нет, ничего подобного, просто разбежались – и все, как я уже говорила. Возможно, придет день, он все вспомнит и расскажет вам обо мне. Так что держите ухо востро, птичка моя, и с вами может случиться что‑нибудь эдакое!

Мид наклонилась и подобрала с пола вязаную фуфайку. Сжала ее в руке. Сказать ей было нечего. Двери в прихожую и на лестничную площадку были открыты. Возможно, она так бы и промолчала, если бы не взрыв смеха Каролы, раздавшийся ей вслед. Он словно ожег ее, и вся она так и вспыхнула гневом. Остановилась на пороге и произнесла звенящим от злости голосом:

– Неудивительно, что он вас возненавидел!

В этот момент миссис Смоллетт находилась всего в ярде или двух от двери – стояла на коленях и мыла лестницу. И для Мид это стало неприятным сюрпризом. Миссис Смоллетт как раз обрызгала бетонные ступеньки мыльной водой и теперь оттирала их шваброй. Неужели ей удалось подслушать весь этот ужасный разговор с Каролой Роланд? Шаркающая по бетону швабра производила много шума, но Мид была убеждена: шуметь уборщица начала только сейчас. Ведь обе двери были открыты, и она могла слышать все! Да, абсолютно все, вплоть до каждого слова!.. Однако ей ничего не оставалось, как пройти мимо со словами: «Доброе утро, миссис Смоллетт», – а затем быстро сбежать вниз по ступенькам.