Текст книги "Заблудший ангел"
Автор книги: Патриция Райс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
– Да, ты можешь сделать так, чтобы я остался. Если пойдешь дорожкой, которая начинается вот здесь.
Он наклонился и прижался ртом к ее губам. Причем изо всей силы, так, как обращался только с лагерными потаскушками, но это неистовство говорило и о голоде, и об отчаянии.
Она была слишком нежная и маленькая. Пэйс почувствовал себя медведем, насилующим ягненка. Он почувствовал на губах легкое дыхание Доры. Что-то заставило его замереть. Неистовая сила поцелуя заставила ее отвечать. Он ожидал, что девушка закричит. Он почувствовал искусительное, вопрошающее прикосновение в ответ. Пэйс безжалостно впился ей в губы.
Когда ее пальцы испуганно замерли на его рубашке, Пэйс потерял рассудок. Он зарылся здоровой рукой в ее волосы, чтобы стало удобнее длить поцелуй. Он укусил ее губу, и когда она удивленно открыла рот, проник туда языком. Она вздрогнула и тихо вскрикнула, но пальцы уже плотнее и спокойнее вцепились в его рубашку.
Она отвечала. Неопытно и с любопытством и, конечно, немного испуганно, но она отвечала на мольбу, прижавшись губами к его губам. Он не верил себе, не хотел верить. Ему захотелось грубо оттолкнуть ее, ударить.
Господи, но до чего же она прелестна! Пэйс даже не подозревал, что такая милая, прелестная нетронутость еще существует на свете. Он провел рукой по ее спине вниз. Дора застенчиво в ответ дотронулась кончиком языка до него, и Пэйс почувствовал, что его словно ударило электричеством. Он знал, что так нельзя, что она и понятия не имеет, как отзывается его естество на это прикосновение, но уже не мог остановиться. Он не мог оторвать от нее свой рот и даже стал побаиваться, что упадет замертво, как только поцелуй оборвется. Ему нужна она вся.
Пэйс обвил здоровой рукой Дору и тем самым еще больше сократил расстояние между ними. Усталость, которую он чувствовал всего несколько минут назад, утонула в нахлынувшем желании. Он застонал, когда она прижалась к нему еще теснее, приняв более удобное положение. Теперь он чувствовал прикосновение ее груди и понял, что если не найдёт сейчас неизвестно где силы остановиться, то поцелуем он не ограничится.
Сделав над собой огромное усилие, незнакомое ему по его жизни, полной эгоистических удовольствий, Пэйс уронил руки и отпрянул от Доры. Он распалено смотрел на нее сверху вниз. Глаза горели, как угли, он сжал кулаки, чтобы опять не потянуться к ней. Плоть восстала, требуя успокоения.
Дора почти распласталась по стене, прикрывая ладонями грудь. Он сдвинул ее чепец набок и даже в тусклом свете фонаря видел, как серебрятся ее льняные локоны. Да, ей повезло, что он потревожил только чепец.
– Уходи, Дора, сейчас же убирайся.
Голос у него был глух и мрачен, и он даже не пытался скрыть испытываемое сейчас напряжение.
Она кивнула, осторожно обошла его и поспешила уйти.
Пэйс вцепился пальцами в щелястую стену конюшни, ударился в нее головой и застонал.
Глава 14
Последние числа июля 1864 года
Дора услышала гром с безжалостного синего неба. Тень в яблоневом саду совсем не спасала от жары, давила влажность. Где-то шло жестокое сражение. Доре было жарко от пламени войны, и она чувствовала пороховую вонь артиллерийской канонады, слышала, как щелкают ружейные затворы, пока стояла под мирно шелестящей листвой.
Ей видение не показалось странным. Свет нисходил на нее таинственными путями. Его еще называют Отражением, Внутренним голосом. У нее нередко так бывало, но если она при этом думала о Пэйсе, то Внутренний голос вызывал к жизни красочные, неотвязные видения. Наверное, это потому, думала Дора, что Пэйс живет гораздо более насыщенной и полной жизнью, чем она. Он ведь испытал в действительности все то, о чем она только мечтала. И Дора могла почувствовать то же самое лишь косвенно, через него.
Конечно, сейчас он лежал под тенью деревьев на берегу ручья и, уж конечно, ничего такого не ощущал. У Доры не было Божественного предвидения. Она не могла объяснить, почему ей чудится то или другое, но в данную минуту ее не оставляло зловещее предчувствие, что если Пэйс завтра уедет, то обязательно примет участие в этом ужасном сражении, где-то там, вне поля ее зрения, и обязательно погибнет. Она уверилась в том вчера вечером, когда он крепко ее поцеловал.
Интересно, подумала она мельком, воюет ли в этой далекой страшной схватке брат Пэйса. Отовсюду девушка слышала, что войска конфедератов сосредоточились на двух фронтах и ведут яростные бои. Чарли будет на западном фронте, как Пэйс, если он вернется в армию. И мысль, что братья сойдутся на поле брани лицом к лицу с оружием в руках, была настолько ужасна и отталкивающа, что Дора постаралась поскорее прогнать страшное видение.
И поэтому она скользнула из сада к ручью, где веял легкий ветерок. Она не думала о том, что делает, куда она идет. Она просто знала, что сейчас увидит Пэйса.
Задремав в тени, Пэйс почувствовал прохладное дуновение ветерка на лбу и повернулся, подставив ему все лицо. Вздрогнув, он вдруг ощутил аромат иной: так пахли не свежескошенная трава и не жимолость. Этот запах был теплый, женский, возбуждающий. Так пахнет свежевымытое женское тело. Он этот запах способен узнать из тысячи. Он преследовал его по ночам во сне уже несколько недель. Но сейчас Пэйс не спал.
Он распахнул глаза.
Около него лежала Дора и крепко спала. Крошечный солнечный лучик прокрался сквозь листву и позолотил ее льняные локоны. Он мог протянуть руку и коснуться соблазнительной, гладкой как шелк щеки. Никогда еще Пэйс так не ощущал ее близость, даже вчера, в сарае, когда неистово ее целовал. Вчера он не чувствовал ее невинной прелести при полном свете дня. А это было совсем другое.
Пэйс ясно видел легкий коричневый цвет ее ресниц, там, где они касались округлой щеки. Цвет лица у нее был легчайшей, как намек, розовости распускающегося бутона. Во сне Дора казалась спокойной и доступной, вот сейчас она проснется, улыбаясь, и все станет возможно. И он желал этой улыбки каждой частичкой своей несчастливой души.
Пэйс не смел, однако, коснуться ее, он чувствовал себя грубым увальнем рядом с этой изящной красой. Руки у него были все в мозолях и трещинах от постоянного досыла пуль в затвор, верховой езды на упрямых лошадях, тяжкой работы по перевозке трупов и рытья могил. И будет просто кощунственно даже пальцем коснуться этой чистейшей нетронутости.
Однако подобные мысли не мешали ему смотреть на Дору. Он никогда еще не разрешал себе радости такого пристального разглядывания прежде. Он многие годы отказывался признавать материальность ее существа, но, наконец, пришло время увидеть в эфемерном ангеле его детских лет женщину из плоти и крови.
Она миниатюрна, Пэйс это знал. Под бесформенным платьем мало что скрывалось. Он мог видеть упругую и грациозную линию груди под тонкой простой тканью. Она лежала на боку, и взгляд его проследил округлую возвышенность бедра, переходящую в тонкую хрупкую талию. Наверное, если заключить ее в объятия, то его руки сомкнутся вокруг нее кольцом. А груди уместятся в ладони. И ноги достаточно длинны, чтобы сплестись с его ногами.
Пэйс застонал, повернулся и стал смотреть вверх на зеленую листву. Дора пошевельнулась. Он ее разбудил. Может, он сам убедил себя, что Дора и Дэвид были любовниками до того, как он ушел на войну. Они же слыли невестой и женихом несколько лет. Интересно, не поэтому ли он уговорил Дэвида исполнить свой долг и пойти воевать. Но Дэвида долго уговаривать не пришлось.
А она ведь не случайно пришла сама и легла возле. Может быть, ей, как и ему, надо освободиться от физического желания. И в конюшне она от него не убежала. Он не смел думать о ее неумении целоваться, ведь тогда вряд ли его маленькая квакерша пришла сюда по желанной для него причине.
– Уходи, Дора, – пробормотал Пэйс, прикрывая глаза здоровой левой рукой. Правая еще не так легко двигалась.
– Нет, не думаю, что мне следует уйти, – задумчиво ответила она, – на этот раз – нет.
Слова эти должны были бы изумить его, но ничего из того, что совершала его фея, его ангел, не могло его удивить. Она была так же переменчива и естественна, как погода в Кентукки. И снег, и радуга могли случиться одновременно. Он слишком уже привык к неожиданностям, чтобы им удивляться.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, голубая птичка. Сейчас я для тебя неподходящая компания.
– Ты сказал, что останешься, если у тебя будет женщина. Я и есть эта женщина.
Да, он знал, что именно поэтому она и пришла. Дора умела обращать против него его же собственные слова, да еще так мстительно. И самое удивительное, что, несмотря на его грубое и небрежное обращение с ней, она думала, что говорила. Никаких двусмысленностей между ними. Он сказал, что хочет женщину, и она предлагает ему себя. Вот и все, и дело с концом. Своим маленьким, но загадочным, непостижимым для него умом она решила, что надо спасти его от самого себя. И знает Бог, возможно, она права.
Но в душе его бушевала невидимая война. Рассудком он понимал, что Дора взрослая женщина, и она вправе вести себя как хочет. Он желал ее. Телу сейчас было безразлично, кто перед ним – накрашенная шлюха в красном шелковом халате или чопорная особа в сером квакерском платье. И ничто не может ему помешать взять ее. Но что-то, дотоле неизвестное и необычное, удерживало его. Пэйс решил, что это совесть.
– Не могу я поступить с тобой таким образом, – неуверенно возразил он, но никогда прежде не возражавшая совесть была так же слаба, как его рука, и Пэйс не знал, как ее укрепить.
– Но ты же вчера вечером смог, – заметила Дора.
– Я просто хотел поучить тебя уму-разуму. Ты, выходит, не очень способная ученица.
– Вовсе нет. Я все схватываю на лету. Ты просто плохо меня еще знаешь.
Пэйс едва не рассмеялся, услышав столь деловитый ответ. Да, конечно, он ее плохо знает, но узнать ее очень хорошо он не хотел, он просто желал получить низменное удовольствие, овладев ее телом.
– Если ты хоть ненадолго здесь задержишься, я тебя узнаю очень и очень хорошо, – предупредил он зловеще. Но угрозы не помогали, и когда Дора была ребенком.
– Да, в этом-то и вся суть. Разумеется…
Даже не глядя, Пайс видел, как ее носик сморщился, и она слегка надула губы, похожие на лук Купидона. Дора задумалась. А он затаил дыхание, гадая, где бродят сейчас ее волшебные думы.
– Но, может быть, это неподходящее время и место? Может быть, мне прийти к тебе вечером, в темноте? Ты это предпочитаешь?
О проклятие! Он проиграл. Его робкая совесть не может выдержать кругового артиллерийского огня. Пэйс повернулся на бок и заглянул снизу в лицо Доры. На нем выражались одновременно невинный страх и восторженная очарованность, и они доконали его. Он не хотел, чтобы она его боялась, его душа молила о восторженном восхищении. И Доре было свойственно и то и другое как раз в той мере, которая его обезоруживала.
– Нет, я не предпочитаю, – пробормотал он. И, не рассуждая больше, бессознательно наклонил голову и коснулся ее рта, соблазнительного, как яблоко искушения.
Дора закрыла глаза, чтобы полнее отдаться чуду его властного дыхания. Она даже решила сначала, что ей это удивительное прикосновение приснилось. Еще ничто в ее жизни не было таким реальным. Никто и никогда не прикасался к ней так. У нее сохранилось смутное воспоминание о том, как ее обнимала мать, о сдержанных поцелуях приемных родителей, но те бледные ласки не имели ничего общего со страстью, закипающей теперь между ней и Пэйсом. Ей казалось, что из его тела в нее изливается поток жизни, кровь стучала в жилах, она вдыхала аромат бытия, пока его губы все крепче впивались в ее рот. Можно высвободить руки и запутаться пальцами в его волосах, он был настоящий, живой, не фарфоровая кукла, не образ, порожденный ее воображением. Она могла потянуть его за волосы, тоже прижаться к нему губами. Пэйс жил жизнью, которой она еще не ведала.
Она никак не могла упиться сполна этим головокружительным нектаром. Она жадно приникла к его губам и, ощущая дрожь его дыхания, почувствовала, как становится частью его. Смешивая дыхание, они сливали воедино свои души, и она вскрикнула от радости.
Руки Доры, ласкающие густые волосы Пэйса, жили своей особой, независимой жизнью. Она познавала игру мышц его сильного тела, склонившегося над ней. Она чувствовала не всю его тяжесть, он ее берег, но она ничего не страшилась. Она жаждала этой тяжести. Она жаждала ощущать его всего и еще больше почувствовать себя настоящей и живой.
Когда рука Пэйса коснулась пуговиц на лифе ее платья, ее пальцы стремительно ринулись ему помогать. Ей хотелось ощутить на груди и свободное дуновение ветра, не только прикосновение его руки. Она не подозревала, как сильно это желание, пока он не дотронулся до нее, но движение его пальцев было так восхитительно, что иным просто не могло быть. А когда ладонью Пэйс обхватил ее грудь, Дора выгнулась, как кошка, которая радуется ласке. Он потер большим пальцем ее сосок, и ее пронзило удивившее своей остротой желание, но она приняла его как нечто должное. Удовольствие от ласки становилось все сильнее, все настойчивее. Дора не знала, как ей отвечать, но была уверена, что он ее всему научит. Она только крепче приникла к его рту. А его пальцы отнимали у нее остатки рассудка.
Потом его рот коснулся ее груди, и она снова вскрикнула от счастья, вцепившись руками в его плечи, он же вдвинул колено между ее ног, будто направив бурный поток желания по долгожданному руслу.
– Господи, Дора, ты сводишь меня с ума, – пробормотал он у ее щеки, покрывая поцелуями ее подбородок. – Если ты не поможешь мне, я не смогу остановиться.
– Не останавливайся, – прошептала она, – ты меня оживляешь. А я хочу жить, Пэйс. Это ты мне помоги.
Он и не собирался отступать, но это последнее слово затронуло его совесть. Словно предупреждая, Пэйс схватил ее руки и прижал к своей мятежной плоти.
– Вот что ты со мной делаешь. Ты хоть немного понимаешь, что будет с тобой, если мы станем продолжать в том же духе?
– Нет, еще не понимаю, но хотела бы это узнать. И она прижалась к нему всем телом, а ее пальцы скользнули вниз. Он застонал и приник лбом к ее лбу.
– Не трогай меня. Я стараюсь… – Но он не успел окончить фразы, она стала расстегивать пуговицы.
Пэйс облокотился на здоровую руку, нависая над ней, а больная лихорадочно стала ей помогать. Сейчас он взорвется. Пэйс служил в армии уже три года и знал, как использовать землю для разрядки. И сейчас это было бы самое лучшее, но с Дорой, лежащей под ним, с ее прекрасной обнаженной грудью, все было бы гораздо слаще. Да, в тысячу раз слаще.
Но вот ее неопытные пальцы справились с пуговицами, она ласково коснулась его обнаженной плоти, и его охватило безумное желание. Значит, если не на землю, то получится… туда, и… немедленно.
Пэйс застонал и перекатился на бок, извержение произошло на траве. Дора в испуге отняла, было, руку, но он схватил ее и прижал к чреслам, пока сотрясающие судороги не утихли. Тогда Пэйс поднес ее пальцы к губам и поцеловал.
– У меня так давно не было женщины, и я забыл, как вести себя прилично, – извинился он и отвел льняной локон с ее щеки. – Ты заслуживаешь лучшей участи, чем быть взятой застоявшимся жеребцом.
Большие голубые глаза смотрели на него с тревожным удивлением:
– И это все, чего ты хотел? Я не знала… Но она не находила слов, чтобы объяснить, чего не знала.
Пэйс нежно улыбнулся и легонько поцеловал ее в щеку.
– Нет, это не все, чего мне хотелось бы. Я хочу тебя, и сейчас у тебя есть возможность уйти нетронутой. Но если мы останемся вот так лежать вместе, я буду любить тебя и не растрачусь по дороге. Понимаешь?
По удивлению во взгляде он мог уверенно сказать, что нет, она его не поняла, и он почувствовал себя старым и потасканным. Но когда он опять коснулся ее губ, а она ему жадно ответила, ее неведающая греховность прожгла его насквозь. Он не знал, страдают ли женщины от неутоленных вожделений так же сильно, как мужчины, но Дора, по-видимому, готова была познать любовную науку: до конца. Пэйс только боялся, что ему не удастся доставить наслаждение в ее первый раз. У него не была опыта в общении с девственницами. Так что и ему предстояло вместе с ней чему-то научиться. Дора не протестовала, когда он стал расстегивать юбку, а потом помог снять лиф платья с длинными рукавами и положил ее, оставшуюся в одной рубашке, на груду юбок, Но самое исподнее он пока не снимал.
Кожа у нее была прозрачная, как фарфор. Единственные белые женщины, с которыми он прежде ложился, были дорогие шлюхи в борделях Лексингтона. То были уже немолодые женщины с вялой, тусклой плотью и шершавой кожей. А Дора была лучезарна и свежа, как летний день, с плотью крепкой и отзывчивой на малейшее прикосновение. Пэйс даже боялся, что оставит на ее коже синяки, если будет слишком напорист.
– Ты совершенство, Дора. Никого никогда не видел прекраснее тебя.
Он облокотился на здоровую руку и провел другой по холмам и низине тела, до которого позволено касаться только ему.
– Я худая и маленькая, – прозаично заметила она.
– Ты молода и прекрасна.
Пэйс поцеловал ее, и кровь снова застучала в венах от подступившего желания.
– Ты очаровательна и чудесна. И я не хочу губить твою красоту.
Она пристально посмотрела на него, но в ее взгляде совсем не было робости. Она погладила ладонью верхнюю часть его груди, где была расстегнута рубашка.
– Ты погубишь ее только вместе с собой.
Слова загадочные, но она часто говорила загадками. Пэйс не обратил на них внимания. Он знал, что иногда она живет в мире своих фантазий. Но то, чем они сейчас занимались, не имело никакого отношения к фантазиям.
Он стащил с себя рубашку, свернул и положил ей под голову – вроде подушки. Ему нравилось, что Дора смотрит на него изучающим взглядом. Особенно ему это нравилось потому, что ни один мужчина не видел ее такой. Когда пытливые девичьи пальцы коснулись его сосков, Пэйс ощутил жаркое удовольствие и в ответ, спустив рубашку, коснулся ртом ее груди.
Нетерпеливые крики Доры чуть опять не довели его до самоизвержения. Пэйс поспешно обнажил ее до талии и прижал к себе, давая ей познать, как это бывает, когда голая плоть касается такой же голой плоти. Она стала целовать его плечи, и он задрожал от нахлынувшей страсти. Дора так молода и прелестна. А ему мильон лет. Это, впрочем, не помешало ему пробежаться рукой по ее ягодицам и прижать ее к наболевшему от напряжения месту. Он снова был застегнут и только потерся о нее. Она, конечно, чувствует сейчас, как он возбужден. Пальцы Доры впились в его спину. Пэйс дотронулся до влажного места между ее ног.
– Теперь ты понимаешь, что я хочу делать с тобой, Дора?
Она закусила губу и кивнула. А Пэйс дразнил прикосновениями самую потаенную часть ее тела, и сейчас, казалось Доре, она не выдержит и разлетится на кусочки от одного этого, ввергающего в безумие касания. Мысль, а что же дальше, вдруг ужаснула ее. Но она ведь уже знала, когда он болел, она видела его мужскую плоть. Инстинкт подсказывал, что сейчас произойдет. И она почувствовала укол страха, но бояться было уже поздно. Ведь она же хотела, чтобы Пэйс никуда не уезжал и тем самым спасся от смерти на войне. И если сейчас ей будет больно, она готова за это платить.
Как хорошо он целуется, и Дора жадно отдалась поцелуям, позволяя Пэйсу лишать ее малейшей возможности сопротивляться соблазну, смысл которого теперь был ей полностью ясен.
Он стал ласкать грудь, и Дора задрожала от предвкушения, но Пэйс все целовал, и она уже стала задыхаться и желала одновременно, чтобы поцелуй никогда не кончался. Когда он стянул с ее ног последние покровы и ветерок заиграл ее обнаженной плотью, вот тогда она поняла, наконец, что с ней происходит.
Она стала частью земли, травой, и листьями, и ветром. Совсем голая, впервые в жизни ничем материальным не защищенная, она отдавала свое неприкрытое естество единственному человеку, который знал ее наизусть. И это сознание наполняло Дору чувством свободы и радости. Дора прижала к себе Пэйса как можно теснее.
То, что он с ней делал, уже не имело особого значения после всего свершившегося. Она поощряла его поцелуями и движениями рук и ног. А он с жадностью откликался и ласкал ее, пока девушка не доверилась ему окончательно. А затем последовал удар, заставивший ее вскрикнуть.
Сначала она не поняла, что с ней. Все сказала горячая, напряженная плоть Пэйса, проникшая в ее тело. Ее изумило ощущение абсолютной наполненности им. Было больно, но боль несла с собой невыразимое удовлетворение. А потом боль исчезла, заменившись чем-то иным, что было ей так необходимо, но чего она никак не могла обрести. Пэйс стонал от удовольствия, достигнув глубин ее существа.
Дору сжигал невыносимый огонь, освежал ветерок, ласкал солнечный свет, овевала прохлада. Их слившиеся тела были частью единого, живого, трепетного мира. А потом ей показалось, что внутри прогремел гром, чудесный, таинственный, непостижимый, и они вместе содрогнулись во вспышке молнии, и разделявшей, и сплавлявшей их воедино.
Горячий поток изливался в ее чрево. Дора закрыла глаза и оплела руками спину Пэйса, словно он был единственным якорем спасения в этом мире.
