Текст книги "Вулкан любви"
Автор книги: Патриция Райс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Глава 3
– Единственный, кто мог быть в лесу в такое время, – это Толботт. Как он выглядел?
Доктор был, очевидно, с похмелья. Он не успел ни побриться, ни даже застегнуть нижнюю шерстяную рубашку, наспех заправленную в штаны. Он тер осоловелые глаза и откидывал падавшие на лоб волосы. Саманта едва сдерживала нетерпение.
– Крупнее вас, с темными волнистыми волосами. Какое это имеет значение? Если ему не помочь, он погибнет от потери крови. – Она старалась не думать о ненавистном имени, которое упомянул доктор. Она просто не могла испытывать ненависти к умирающему. Но дело не терпело отлагательства, и в голове девушки все смешалось.
– Это Толботт. Пусть подыхает! Воздух станет чище. – Рэмси без дальнейших объяснений захлопнул дверь перед ее носом.
Саманта в полном смятении уставилась на закрытую дверь. В тех местах, откуда она приехала, люди себя так не вели. Целую минуту она колотила в дверь, пока не поняла, что доктор не откроет. Она могла бы заставить его идти с ней под дулом пистолета, но дорога не ожесточила ее до такой степени. Да и какой прок от человека, которого держат на прицеле?
Слоан Толботт. Черт! Ей надо было догадаться. Но ни ненависть, ни злоба, которыми он, вероятно, отличался, не оправдывали бездействия, да и нельзя же оставить его умирать просто так! Если уж она решится убить его, злодей должен узнать, почему.
Испытывая ярость и страх одновременно, она через площадь помчалась к матери. Она даже не знала, где искать Вождя Койота или Краснокожего Джо, совершенно бесполезных, по-видимому, в данном случае.
Несколько минут спустя она так же растерянно смотрела на мать.
– Я? Ты хочешь, чтобы туда пошла я?! И что я буду делать? Нет. Я дам тебе бинты и все прочее и пошлю Джефферсона за твоим индейцем – или как его там. Если прежде в него надо влить кофе, то, видимо, он не скоро доберется до места. Вряд ли твой раненый протянет так долго.
– Но ты же знаешь, как делаются эти дела, а я – нет. Лучше бы мне поискать Вождя Койота, а ты в это время поможешь раненому.
– Но я даже не знаю, где он, и не умею, как тебе известно, ездить верхом! Нет, делай, что я сказала. Возьми корзинку, а я подготовлю бинты.
Боже праведный, помоги и дай силы и терпение вернуться туда опять, молилась Саманта, слушая короткие инструкции и глядя, как наполнялась корзинка. Она умела ухаживать за жеребятами, помогать при отеле, но к раненому человеку ей пришлось идти впервые, да еще к такому огромному и жестокому. Легче было встретиться с неизвестным, который стрелял в лесу, чем снова увидеть своего пациента.
Но через несколько минут она уже была в седле с притороченной к нему корзинкой и с ружьем в руке. Саманта с огромным удовольствием пристрелила бы любого, кто вознамерился бы ей помешать, – например, того лесного сукина сына, который втянул ее в это дерьмо. Ну а если бы он ей не попался, застрелить можно и этого, в хижине, – и освободить его от мучений.
Он смотрел на нее, как на червя в яблоке. Говорил с ней, как с безрукой идиоткой. И не испытывал ни грана благодарности за помощь. А ведь казалось бы, что должен благодарить уже за одно то, что она вообще решилась предупредить его там, на поляне. Она ведь просто могла позволить неизвестному стрелку добить его.
Бормоча все это себе под нос, Саманта изо всех сил хмурилась, чтобы хватило храбрости взглянуть в глаза несчастному, когда она доберется до хижины. Жутковатая перспектива открыть дверь и обнаружить его мертвым была все же лучше, чем оставаться в неведении.
Распахнув дверь ударом ноги и крепко сжимая винтовку и корзинку, она предусмотрительно осмотрела хижину изнутри. Здесь было очень мало места, чтобы прятать кого-либо еще. Поставив под дверь сапог, чтобы она не закрылась и внутри стало светло, девушка подошла к раненому.
Казалось, он спал. Щетина на подбородке была гуще, чем у доктора, и оттеняла бледное лицо. Волосы его скорее были темно-каштановые, нежели черные, и вились даже больше, чем у нее. Она усмехнулась. Ей не нравились ее кудряшки, но женщинам все же полагались локоны. Можно было побиться об заклад, что ему не однажды приходилось выслушивать шуточки на сей счет.
Кровотечение, похоже, остановилось, но мать предупреждала, что после перевязки может возобновиться. Ей казалось разумным не трогать рану и оставить все как есть, но в ране, бесспорно, была грязь, и ее следовало промыть. Она встревоженно взглянула на его спину: мать говорила, что там, возможно, есть выходное пулевое отверстие, а если нет, застрявшую в теле пулю надо удалять. Отверстия видно не было, хотя не исключено, что его прикрывает рубашка.
Она попробовала как можно аккуратнее снять с раны временную повязку, но когда потянула материю за край, раненый застонал и открыл глаза.
– Где Краснокожий Джо? – От боли слова его звучали еле слышно, но достаточно грубо, чего говоривший, по-видимому, и добивался.
– За ним послали Джека. Не думаю, что вы обошлись бы без перевязки в ожидании, когда появится ваш индеец.
Это было очевидно. Сморщившись от боли, раненый откинулся назад на свое ложе.
– Вы не сможете вынуть пулю. Просто промойте рану спиртом и перевяжите снова.
Напрасно он сказал эти слова Нили. Последний раз Саманта слышала нечто подобное, когда заарканивала и связывала телку, посрамив недоумка, который не поверил, что она сделает это быстрее, чем он. И лишь небо знает, каким несметным числом поделок и изобретений был захламлен их дом – только оттого, что кто-то говорил отцу, мол, тот «не сможет» подать горячую воду в умывальник, или сбить масло машиной, или еще что-нибудь в этом же роде. Ни один Нили никогда не уклонялся от вызова.
– Может, хлебнете, прежде чем я начну? – Одной рукой Саманта подала ему бутылку виски, вынимая другой скальпель из корзинки.
Слоан взглянул на скальпель, потом на рыжую девицу – явно не в своем уме – и потянулся за бутылкой. Несколькими глотками он утолил жажду и вернул бутылку.
– Вы понимаете, что собираетесь делать?
– Нисколько. – Саманта нарочито весело погрузила скальпель в виски и взмахнула им, подражая матери. Ей начинала нравиться эта игра, особенно после того, как она узнала, что перед ней человек, из-за которого отец покинул поселок.
Молча, с холодной яростью следил он за ее энергичными движениями, открывая рот только по необходимости.
– У вас есть чем остановить кровь? Или вы, черт побери, будете ждать, когда меня зальет, как свинью под ножом?
Мужчина осушил четверть доброго кентуккийского бурбона, но говорил вполне связно, давая ей понять, какой обладал выдержкой. Отец не любил пьянства, но раненому такие дозы были, очевидно, нипочем.
Она вытащила вату, которую мать предусмотрительно положила в корзинку. Он одобрительно кивнул.
Следуя коротким указаниям раненого, Саманта сделала в ране надрез и прижала его тампоном. Ей казалось, что оперируемые должны скорее кричать от боли, нежели давать хирургам инструкции, но Толботт знал, что делать, а она – определенно нет. И не только не знала, но и ощутила ужас, погружая скальпель в живую человеческую плоть. Это ей хотелось кричать.
Саманта уговаривала себя, что вынимать пулю – все равно что свежевать белку, но едва удержалась от тошноты при первых же каплях крови. Белки были по крайней мере мертвы к моменту свежевания. И они не могли для устойчивости поддерживать того, кто их резал, такими железными руками. И они не стискивали зубы, подавляя стон и направляя ход операции.
Она готова была разрыдаться, когда скальпель наткнулся наконец на что-то твердое, а Толботт, вскрикнув от боли, потерял сознание. Уже не стесняясь слез, девушка стала освобождать пулю, застрявшую в мягких тканях. Кровь хлестала отовсюду. Саманта почти не видела, что делает. Но она держала эту чертову пулю и чувствовала, что та поддается. Саманта не посрамила клан. Она смогла выполнить задачу.
Вовремя догадавшись промыть пинцет виски, она еще раз раздвинула рану, захватила пулю и выдернула ее.
В конце концов, это ничуть не труднее, чем вынуть занозу. Но от этой мысли слезы отнюдь не иссякли, они уже ручьями катились по щекам. Она смахнула их рукавом и попыталась вспомнить, как промывать и тампонировать разрез. И мать, и Толботт говорили об этом. Крови, похоже, и в самом деле больше, чем при забое свиньи.
Но уже одно то, что раненый жив и грудь его вздымалась от частого дыхания, придавало ей уверенности. Девушка не призналась бы себе, что ей понравилась эта грудь, выпуклая и твердая, непохожая на те, что она видела у других мужчин. И живот его, тоже весь в мышечной броне, напоминал чем-то стиральную доску. Ее взгляд упорно возвращался к завитку волос у пупка, но она продолжала работать, стараясь ни о чем больше не думать.
Рука, которая ее поддерживала, ослабила хватку, когда Толботт потерял сознание, и Саманте не на что было опереться. Она всегда считала, что отец очень силен, но теперь, почувствовав силу этой руки, поняла, что ей просто не с кем было сравнивать. Толботт так вцепился в нее, что ей вряд ли хватило бы сил вырваться, если бы он не отключился. Это был настоящий живой капкан.
Ну, сейчас не такой уж живой, конечно. Одни заботы прошли, появились другие. Она остановила кровь, промыла и перевязала рану, но сознание к нему не возвращалось, а Краснокожего Джо все не было. Что же делать?
Девушка немного подождала. Понаблюдала, как вздымается его грудь. Внезапно, почувствовав зуд по всей коже, она решила сбегать к ручью, чтобы умыться и принести сюда воды. Он все еще лежал с закрытыми глазами, лишь время от времени подрагивали мимические мышцы. Холодной водой она протерла ему лоб, и он опять успокоился.
Глядя на массивные челюсти мужчины, она представила, как он в один присест откусывает ей палец. Нос когда-то ему, видимо, сломали: была заметна горбинка в том месте, где кости немного неправильно срослись. Темные густые брови подчеркивали его суровый нрав, но сейчас во сне он выглядел довольно мирно. Она заметила глубокую царапину над губой и улыбнулась. Может, потому он и не брился?
Но вот, к ее облегчению, снаружи послышался топот копыт. Подхватив ружье, она шагнула вперед и выглянула за дверь.
К хижине приближался пьяный человек с винтовкой, тот самый разбойник, которого она уже видела. Он ехал верхом, стараясь держаться как можно прямее, очень аккуратный с виду – даже волосы его казались смоченными водой и были причесаны. Но похоже, он испытывал не меньшие муки, чем пациент Саманты, правда, по другой причине. Поравнявшись с хижиной, он попытался галантно поклониться и едва удержался в седле. Тем не менее всадник ловко соскользнул вниз и посмотрел на ружье девушки своими красными глазами. Он тоже был небрит. Саманта знала, что вдали от женщин мужчины не заботятся о таких тонкостях. В его длинных светлых волосах мелькала седина, но это ничего не говорило о его возрасте.
– Милая женщина, я мог бы выстрелом выбить оружие из ваших ручек, и вы даже не сообразили бы, что произошло. Не будет ли вам угодно отвести ствол немного в сторону?
Саманта чуть не рассмеялась, но что-то в его глазах остановило ее. Она вежливо опустила винтовку. Краснокожий Джо был едва ли выше ее и скорее жилист, чем широк в плечах. Она могла запросто сбить его с ног, если бы захотела. Его счастье, что не захотела.
– Я могу называть вас мистер Джо?
Он расслабился, и кривая улыбка сделала его почти симпатичным.
– Просто Джо для меня привычней. Ваша матушка – замечательная женщина, а ее кофе, должно быть, сварили на небесах.
Так. По крайней мере он соображает. Саманта отступила в сторону, приглашая его войти.
– Я удалила пулю и перевязала его, но он без сознания.
– Неправда. Можете быть свободны. – Голос Слоан, казалось, исторгался из глубин ада.
Саманта помрачнела, и ей захотелось пнуть его поклажу ногой – но не так она была воспитана. Стерпев его грубость, она сказала:
– Я удаляюсь, ваше высочество. Не трудитесь благодарить меня, – и вышла за дверь, ничуть не рассчитывая на его благодарность.
Когда женщина вышла, Слоан, ощутив молчаливое неодобрение Джо, атаковал первым:
– Что делает в поселке женщина? Уж и на несколько дней нельзя отлучиться без того, чтобы что-нибудь не произошло!
– Она не одна, их целых четыре, и все – пальчики оближешь! Эта, что ушла, самая плохонькая. – Джо, правда, выразился куда грубее: стесняться было уже некого.
Слоан со стоном откинулся назад. Если уж эта мегера была «самой плохонькой», остальные, должно быть, прекраснейшие из смертных. Быть не может! Джо скорее всего был пьян, когда видел их. Он ведь всегда пьян.
– Не такая уж она плохонькая, – отозвался Слоан.
– Но у нее на лице полно веснушек! – Джо, ухмыльнувшись, пододвинул стул, не потрудившись вынуть из кармана свое лечебное виски.
– Не заметил. Как ее звать?
Джо, может, и был пьян, но дураком явно не был.
– Сэм. Эти ее волосы – они рыжие, как солнечный закат.
Сэм. Слоан покрутил это слово в мозгу, что немного отвлекло его от боли.
– Саманта, – решил он наконец. – Никто не назовет свою дочь Сэм. И волосы у нее вовсе не рыжие.
Глубже по оттенку. Может, русые или каштановые с золотом. Как женщины называют этот цвет?
– Рыжие. – Широко улыбнувшись, Джо забросил ноги на тюфяк и откинулся на спинку стула. – Хочешь, отрежу показать?
– Сам справлюсь, как только встану на ноги. Джо вовсе не это хотел услышать. Он грубо пнул тюфяк и потянулся за виски, не обратив внимания на стон раненого.
– И чего я торчу тут с тобой, в этой дыре? Давно бы уже ушел в Сан-Франциско, где чертова пропасть женщин!
– Да я тебе плачу, вот потому и торчишь!
И, как если бы это было последнее слово на любую возможную тему, Слоан закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.
Глава 4
– Ты извлекла пулю сама?! – Джек во все глаза смотрел на свою неразговорчивую кузину. Будучи девицей, она сильно проигрывала в его глазах, уродись она мальчишкой – ей бы цены не было.
– Да. – Саманта откинула непокорную прядь со лба и продолжила чистить ружье. Прошло уже двадцать четыре часа, как она оставила этого монстра в хижине, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Она всегда доводила дело до конца, но он выгнал ее, так стоит ли лезть на рожон?
Джек сосал лакричную палочку.
– В салуне говорят, что он настоящий медведь. Мужчины об заклад бьются, умрет ли он и когда.
Саманта бросила на кузена сердитый взгляд:
– Что ты делал в салуне? Он невинно пожал плечами.
– Все мужчины ходят в салун. Там здорово! Меня собираются научить играть в бильярд.
Святители небесные! Они приехали в город, где нет никого, кроме этих нечестивых мужланов, и каждый из них – скверный пример для мальчишки. Пьяницы, игроки, бильярдисты. Неудивительно, что здесь нет церкви. Что, черт возьми, нашло на отца, когда он покупал дом в таком месте?
– Делать им нечего – вот целыми днями и болтаются по салунам, – сказала она ворчливо, собрав и щелчком выпрямив ружье.
– Они болтаются там только вечерами, когда действительно нечего делать. Многие из них работают на Толботта. Он владеет лесопилкой, и кузницей, и отелем, и всем. Занимается лесозаготовками и рудниками где-то в горах. У него скот, овцы и свиньи. И еще что-то. Они работают! – Джек с жаром вступился за своих новых знакомых.
Конечно, они работают. Вот почему у них было время крутиться у портика и ждать, когда выйдут сестры. Вот почему кто-нибудь из них всегда толокся у дверей с вопросом, не нужно ли чем помочь. Они работали. Где хотели и когда хотели. Такими уж были мужчины.
Саманта взглянула на мать, которая выходила на задний двор, вытирая руки о передник. Обе посмотрели на чистое голубое небо без единого облачка, но ничего не сказали. Бочки для дождевой воды давно пусты, единственным колодцем в поселке был тот, что на площади. Эх, как недостает Эммануэля, чтобы изобрести насос, или выкопать колодец, или протанцевать танец дождя!.. Свежая вода была роскошью, они выросли с этой непреложной истиной.
– Думаю, тебе следует проведать своего пациента, Саманта.
Элис села в плетеное кресло, взяла картофелину из корзины, которую оставил кто-то из мужчин прошлым вечером, вынула нож и принялась за дело.
Чистить картошку Саманте не хотелось, впрочем, как и навещать больных, особенно похожих на брюзжащих медведей.
– Он прогнал меня. Вряд ли стоит заглядывать к такому человеку.
– У него сейчас лихорадка, и я очень сомневаюсь, что Джо остался с ним на ночь. Думаю, что достоинством можно в этом случае и поступиться. Ведь на карту поставлена жизнь человека.
Из всей этой истории вообще-то выходило, что жизнь человека немногого стоит, но Саманта хорошо знала мать. Бесполезно спорить, когда у нее такой голос.
– Я возьму с собой Джека, чтобы он опять чего-нибудь не натворил. Что следует делать, если у раненого лихорадка?
Через полчаса они с Джеком по совету Элис выехали из поселка, захватив корзинку с крепким бульоном и медикаментами. Элис Нили была прирожденным врачом, доктор Рэмси ей и в подметки не годился. К несчастью, Элис Нили родилась женщиной, и общество требовало от нее сидеть дома и заботиться о семье. Она никогда ничем иным и не занималась.
Зато пришлось заняться Саманте. Теперь ей приходилось заниматься многим из того, что всегда считалось мужской работой. Действуя как мужчины и будучи даже внешне чем-то похожей на них, она постепенно почти утратила женский взгляд на мир. Лет десять назад она поклялась, что никогда не будет податливой и впечатлительной, как мать или сестры. Тогда ей сказали, что продажа лошадей – не ее дело, она «не сможет», потому что родилась девочкой. Она не послушалась – и сняла на своей лошади изрядный куш, переодевшись жокеем и завоевав первый приз. Отец после этого никогда не бросал ей вызов. Другие мужчины, правда, были не столь сообразительны.
В свои двадцать четыре она вдруг поняла, что никогда не выйдет замуж. Ее это просто не беспокоило. Ей нравилась независимость: отец мотался неизвестно где, а семья, о которой надо было заботиться, – рядом. Мужчины, которые обращались с ней как с беспомощной женщиной, раздражали ее, но она научилась иметь с ними дело: ее врожденное чувство юмора помогало расправляться с ними их же оружием. Чисто женские занятия были ей скучны, кроме того, она давно поняла, что не интересует мужчин.
Конечно, одно дело, когда после обеда тебе не дают поговорить с мужчинами о политике, а другое – когда прогоняют из охотничьей хижины, но тонкость различия ускользала от Саманты. Если мужчины ею не интересуются, она обойдется и без них. Ей и так хорошо. О раненом в хижине она думала точно так же. Но слово матери – закон, и она подчинилась.
Лошадь Краснокожего Джо все еще была привязана к пристройке у хижины. Значит, либо Джо всю ночь напролет сидел у кровати несносного больного, либо напился и ушел. Саманту не радовало ни то ни другое. Любой, кто мог бы вынести общество разъяренного медведя, явно был не в своем уме.
Она постучала, но ответа не последовало. Ничего хорошего это не предвещало. Саманта приоткрыла дверь, впустив в комнату полоску света. Ни звука. Глубоко вздохнув, она толкнула дверь и шагнула вперед. Над головой девушки просвистел нож и с глухим стуком вонзился в деревянный косяк.
Саманта замерла. Затем в бешенстве перевела взгляд на лежащего, который, казалось, ничуть не смутился.
– Вы знали, что это я. В чем же дело? Толботт смерил ее ледяным взглядом:
– Вас никто не приглашал.
На Джека такой прием произвел ошеломляющее впечатление. Он стоял позади Саманты и осторожно осматривался, заметно присмирев. Саманта молча взялась за ручку ножа и, выдернув его из доски, зажала в руке. Прижимая к себе корзинку другой рукой, девушка приблизилась к тюфяку Толботта. Краснокожий Джо, приподнявшись, попытался было протереть мутные от сна глаза, но, видимо, изрядно накачался, ибо у ложа валялась пустая бутылка. Что ж, он ей не помешает.
– Нили всегда доводят дело до конца. Если у вас лихорадка, вам надо принять лекарство, если нет – пищу. Но в любом случае рану нужно обработать. Вы должны встать на ноги, прежде чем я смогу вас прикончить.
При имени Нили какая-то искра промелькнула в глазах раненого, но тут же погасла, потому что Саманта быстро надрезала повязку и одним движением сдернула ее. Он вскрикнул, но тут же прикусил язык. Она внимательно осмотрела рану в поисках признаков инфекции.
– Жить будете. И позволю себе добавить, что множество людей в здешних местах не поблагодарят меня за это. – Саманта вынула из корзинки пузырек с дезинфицирующей жидкостью.
На ней все еще была соломенная шляпа, как если бы она в любую минуту собиралась уйти, но выбившиеся из-под нее рыжие локоны, золотом отсвечивающие на солнце, бьющем из-за двери, невольно приковывали взгляд. Слоан залюбовался ее волосами и вдруг заметил расстегнутую верхнюю пуговку у нее на рубашке.
Замечательно! Можно исподтишка рассмотреть ее грудь: она ведь ничего не носит под этой грубой материей – видно было, как ткань облегала тело.
Он затаил дыхание, когда она принялась промывать рану. Работала она хорошо, ее можно было не инструктировать. Только вот повернулась бы чуть правее…
Тишину разорвал выстрел где-то у самой хижины. Саманта вздрогнула и отпрыгнула назад, едва не выронив пузырек. Слоан схватил пистолет, который прятал под одеялом. Краснокожий Джо с совершенно зеленым лицом шатаясь вышел наружу. Его стошнило.
Произошедшее привело Саманту в чувство. Развернувшись к кузену и заметив, как он сдувает дымок, вьющийся из ствола отцовского кольта, она грозно заявила:
– Джефферсон Джексон Нили! Я затолкаю эту штуку вам прямо в глотку, если вы… если ты хоть раз еще выкинешь этот идиотский фокус!
– Огромная крыса прокралась под бревно, и я хотел отогнать ее от тебя. – Джек сунул кольт в кобуру и вызывающе скрестил руки на груди, чем здорово напомнил отца. – И кроме того, этот ублюдок старался заглянуть тебе за ворот.
Саманта осеклась и, густо покраснев, повернулась к своему невозмутимому пациенту. Несколько мгновений она даже слова вымолвить не могла от возмущения.
Слоан, впрочем, едва удержался от улыбки, глядя на ее изумленное лицо. Пожав здоровым плечом, он сухо произнес:
– Нельзя отвернуться от того, что у тебя перед глазами.
Пора было прикончить его, нечего цацкаться. Но сначала хорошо бы высечь посреди площади. Обрывок этой мысли он уловил в ее глазах. Слоан выхватил у нее из рук бинты и указал на выход:
– Дверь вон там. Джо меня перевяжет.
– Ну, нет. Так легко вам не отделаться! – Саманта не замышляла подлость, она просто поняла, что владеет оружием, от которого нечем защититься. Он теперь полностью в ее власти, и это его раздражало. Что ж, надо заставить его еще и еще раз ощутить свою беспомощность. – Вы ляжете и по глотку выпьете весь этот бульон, который сварила моя мама, в противном случае я волью его вам в глотку. Я обещала присмотреть за вами и сдержу слово.
Застегнув рубашку на все пуговицы, Саманта ответила на его помрачневший взгляд широкой улыбкой и принялась за дело.
Краснокожий Джо прислонился к дверному косяку и тупо пялился на происходящее. Никто еще не брал верх над Слоаном Толботтом! Ни одна добрая христианка второй раз к нему даже не приближалась. Эта тощая девица хочет накликать бурю, а Толботт лежит и не может ей воспрепятствовать. Джо пожал плечами и устремил мутный взгляд на мальчишку, который так и рыскал по хижине глазами, высматривая новую цель.
– Поди-ка сюда, парень. Нам надо принести воды. – И он заковылял вниз, не заботясь о том, выполняются ли его распоряжения.
Джек взглянул на кузину, решил, что та целиком поглощена безмолвной дуэлью, и с радостью воспользовался поводом улизнуть.
– Я ем только мясо. И не собираюсь пить этот вонючий бульон!
Перевязанный заново, Слоан попытался сесть, собрав все свое мужество, чтобы не вскрикнуть. Шершавая стена хижины была единственной опорой, которую он смог найти. Он прислонился к стене, отодвинувшись подальше, чтобы эта сумасшедшая не смогла до него дотянуться.
Саманта предпочла бы, чтобы он лежал. Когда он сидел, бронзовые бугры его бицепсов и грудных мышц неприятно напоминали, что он полуобнажен. Хорошо еще, что в штанах.
– Вы выпьете бульон, или я вылью его на вас, – сладким голосом промурлыкала она. Продолжая растягивать слова, она добавила: – Я подстрелила этих белок сама. Для еды они, возможно, грубоваты, но бульон из них отменный.
Впечатление от этого нарочито сладкого голоса поразило Слоана. Он был настолько поглощен своим занятием – разглядыванием локонов и ее груди, – что едва ли улавливал смысл слов. Она могла играть на арфе, свирели или флейте, но и эти нежные звуки звучали бы вовсе не так, как ее чарующий голос. Она делала это умышленно, он мог бы поклясться.
Мужчина подозрительно покосился на нее, но она лишь невинно улыбалась, а ее синие глаза вновь вызвали непонятное волнение. Он протянул здоровую руку:
– Дайте сюда. Я поем сам.
– Когда-то в подобных обстоятельствах Джек швырнул в меня тарелку. Вы, очевидно, сделаете то же самое?
Возможно. Но если тот маленький уголовник, который с ней пришел, и есть Джек, он не опустится до его уровня. Слоан недовольно хмыкнул:
– Я похож на людей такого сорта? Нет, на вас у меня другие виды. Поинтереснее.
Мать привязала крышку к кастрюльке с бульоном полотенцем, чтобы тот не расплескался. Саманта развязала полотенце и неожиданно для самой себя не смогла устоять перед искушением – выпустив из рук крышку, она через край плеснула немного горячей еще жидкости прямо на голый живот грубияна.
Слоан взвыл и попытался выбить кастрюльку у нее из рук, но резкая боль в плече заставила его успокоиться. Схватившись за повязку, он зло уставился на девушку:
– Вам ведь понравилось, правда?
– Ясное дело, так же как и вам. Или вы собираетесь и впредь надоедать мне, продолжая вести себя как мокрая кошка? Я ведь пришла сюда не для забавы, как вы, наверное, вообразили. У меня есть дела и поважнее.
– Например? Метить скот? – Слоан презрительно оглядел ее с ног до головы, протягивая руку к кастрюльке.
– Например, добывать мясо для засолки, чтобы семья зимой не голодала. – Саманта подала ему кастрюльку и ложку и отступила подальше.
Ему было трудно сидеть с кастрюлькой в раненой правой руке и ложкой в левой, но он справился и искоса бросил на нее торжествующий взгляд. Однако несколько неловких движений ложкой истощили его силы, и остаток бульона мужчина выпил прямо из кастрюльки.
Немытый, небритый, со спутанными волосами, Толботт тем не менее пытался придать своей трапезе некоторый эстетизм. Ей не довелось, к сожалению, увидеть его опрятным, но чай из фарфоровой чашки он, бесспорно, пил бы, не роняя достоинства. Слоан Толботт был опасным мужчиной во всех отношениях.
Опустошив кастрюльку, он снова посмотрел на девушку.
– Здесь у вас не хватит времени добыть что бы то ни было для засолки. Я бы посоветовал вам двинуться в низину, и поскорее – до снежных мух.
Решив воспользоваться случаем и подшутить еще раз, она оставила галеты и ветчину в корзинке – для ленча. Пожалуй, стоит избавить его от иллюзии.
Вынув закрытую сковороду с соблазнительными галетами, Саманта сняла крышку и надкусила одну. Толботт не сводил с нее глаз, и девушка, изящным движением вытерев уголок рта, тщательно прожевала кусочек и наконец снизошла до ответа:
– Мы никуда не собираемся, мистер Толботт. Дом наш, и мы планируем здесь остаться. – Она приняла озабоченный вид, а его брови сошлись на переносице от нарастающего гнева. – Вы выглядите немного утомленным, сэр. Полагаю, избыток движения вам вредит. Я уберу это до следующего раза. Почему бы вам не прилечь и не отдохнуть немного?
Прикрыв сковороду, она собралась было уже поставить ее обратно в корзинку, но тут мощные волосатые пальцы стальными тисками сомкнулись у нее на запястье.
– Со мной все в порядке. Это вы выглядите бледновато. Позвольте освободить вас от этой тяжести, – Слоан выхватил сковороду из ее рук, чувствуя в плече адскую боль, которая не отпускала его ни на миг и разливалась все дальше. Пришлось даже прикусить губу, чтобы не вскрикнуть. И тем не менее игра стоила свеч, ибо велико же было ее изумление, когда он снова сел прямо – спиной к стене и со сковородой на коленях.
– Вы недооцениваете меня, мисс Нили, – продолжал он. – Завтра я буду в поселке. Если к тому времени вы не соберетесь, я вам помогу. Женщины в мой поселок не допускаются. И я не стану дожидаться, пока вы сообразите, почему.
Саманте смертельно хотелось сбить спесь с этого проходимца, но приходилось принимать во внимание, что он все же ранен. Ничего, скоро все изменится. Кнут, который она собиралась использовать, у нее был.
– Вы недооцениваете Нили, мистер Толботт, – безмятежно проворковала она. – Если вы снизойдете терпеть наше присутствие, вам ничего не надо будет объяснять.
И она выскользнула из хижины с изяществом леди, как если бы носила атлас, и кружева, и перья в прическе.
Слоан смотрел ей вслед, уверенный, что у него галлюцинации. Она была всего лишь паршивой рыжей сорвиголовой с медоточивым голосом и острым язычком. Но с ее уходом свет в хижине померк. Впрочем, это всего лишь солнце зашло за тучу.
Хотя как знать, звучи этот голос чуть дольше – и он поверил бы в колдуний.
